Мы бежали по мягкому асфальту, увязая в нем ногами. Я напрягала все силы, надеясь, что это облегчит мою душевную боль, но это не помогало. Когда я спотыкалась, Адди подгоняла меня.

Наконец мы добрались до портала. Легкие мои горели огнем, мышцы болели и дрожали от напряжения. Белая пирамидка на этой стороне оказалась разрушенной, камни были разбросаны по траве. Я хотела опуститься на колени, но сделать это мне помешала Адди.

– Нет, Дэл. Оставайся со мной. Не смей расслабляться. Расслабишься, когда мы будем дома.

Я прислушалась, надеясь уловить частоту Саймона, но это было бесполезно. Поняла, что никогда его не найду, не смогу спасти. Главный Мир был поврежден, и виновата в этом была я.

Не обращая внимания на мольбы Адди, которая пыталась убедить меня двигаться дальше, я подняла один из камней и изо всех сил швырнула его в подступающую серую пелену. Мелькнув в воздухе, он исчез. Тогда я бросила туда другой, третий, четвертый, словно надеялась таким способом остановить распад всего, что меня окружало. Когда я стала шарить по траве в поисках следующего камня, мои пальцы внезапно наткнулись на что-то пластмассовое.

Вытерев глаза полой рубашки, я взглянула на оказавшийся в моей руке предмет более внимательно. Это был маленький пластиковый диск диаметром примерно в дюйм – такого же темно-синего цвета, как глаза Саймона. В центре его было четыре крохотные дырочки. В моем мозгу тотчас возникли воспоминания.

Пуговица лежала у меня на ладони – доказательство того, что Монти был здесь. Пошарив в траве между камней, я нашла еще несколько пуговиц. Из черепахового панциря, полированного дерева, меди. Все они, все до единой, были мне хорошо знакомы. И каждая являлась неопровержимым свидетельством, приближающим правду еще на шаг.

Монти с самого начала знал, что Саймон – наполовину Путешественник.

Дед настоял, чтобы мы спрятались именно в этом мире.

Он был готов на что угодно, чтобы отыскать свою жену, мою бабушку.

«Не думаю, что он сдал». Озабоченный взгляд матери Саймона. И еще: «Он такой же, каким был раньше».

Удар ладони Адди по моей щеке вернул меня к действительности.

– Прекрати швырять камни, – сказала сестра. – Надо бежать отсюда. Прямо сейчас.

– Монти, – произнесла я и показала Адди пуговицы. – Он приходил сюда много раз.

– Какая разница? Больше он здесь не появится, и мы тоже.

Она схватила меня за руку и потащила к переходу.

Но ведь Монти не знал, что этот мир будет разделен. Он послал Саймона именно в эту отраженную реальность, понимая, что он укрепит ее и расширит. Значит, он собирался вернуться. Но зачем?

Затем, что было ему нужнее всего. За Роуз.

Моя мама говорила, что Роуз была практичной женщиной. Наверное, в свое время они с Монти разработали план. Роуз должна была бежать в этот мир, достаточно стабильный, чтобы она могла в нем существовать, в то же время достаточно диссонансный, чтобы она сумела замести следы, и имеющий довольно много ответвлений, в которые при необходимости Роуз легко могла перебраться. Кулон в виде камертона она не стала брать с собой по той причине, что возвращаться обратно не собиралась.

Наверное, она оставила ложный след в надежде, что Совет пойдет по нему. Но не только его, но и какой-нибудь незаметный знак, который мог понять только Монти. Хлебный мякиш.

Монти не пытался найти ее и вернуть домой. Он мечтал присоединиться к ней.

Но план почему-то не сработал. Похоже, Совет пристально наблюдал за Монти. Не исключено, что при попытке бежать его схватили. Со временем хлебный мякиш утратил свою силу, и след потерялся.

Для моего деда любой мир без Роуз являлся тюрьмой.

Но Саймон делал миры сильнее. А вдруг после того, как он побывал здесь, пуговицы вновь обрели свойства маяка?

Вероятно, Монти надеялся, что они приведут его к Роуз.

Но это было невозможно. Слишком много времени прошло.

Особенно для того, кто готов был рискнуть всей Мультивселенной.

Я подумала о Саймоне, вспомнила его синие глаза, его руки, обнимающие меня. Представила, как он становится серым и начинает мигать, то появляясь, то исчезая – Саймон, затерявшийся где-то в параллельных мирах.

Я вдруг припомнила, как моя мама, покачав головой, сказала: «Вы с Монти два сапога пара».

Скорее всего, она не представляла, до какой степени была права.