Глава 13
«Эти бедные невинные дети»

Освещение в британских газетах заупокойной службы по бывшему императору России Николаю II в августе 1918 года было скудным. «В наши дни столь многие носят черные одежды, – заметил светский журнал Tatler – что ношение придворными траура по Царю не слишком-то изменило общую картину, даже в опере»¹. «Большинство газет в странах Антанты напечатали самые короткие некрологи и сформулировали их так, словно только деликатность не давала их авторам выразить свои истинные чувства к покойному, – вспоминал бывший посол России во Франции Александр Извольский. – Нельзя было не почувствовать, что под этой сдержанностью скрывается всеобщее осуждение характера и действий покойного государя». Но в «этом заговоре молчания» было одно «явное исключение», заметил он: газета Daily Telegraph разразилась целой серией статей доктора Эрнста Диллона, полных «резких обвинений против Николая II», которые Извольский нашел «оголтелыми, вводящими в заблуждение и лживыми»².

Страны Антанты уже четвертый год вели жестокую войну, и им грозила опасность потерпеть в ней поражение; в России общее отсутствие дипломатического интереса к судьбе царя усугублялось крайне некачественной связью. Так что ни одна из иностранных держав не могла получить надежные сведения и выразить советскому режиму свое возмущение. Те дипломаты, которые еще оставались в стране, чувствовали, что положение их становится все более опасным, причем многие официальные лица, представляющие страны Антанты, даже опасались за свою жизнь. Все более широкое распространение получали свирепые политические репрессии по мере того, как страну захлестывал большевистский Красный Террор. Что значила еще одна смерть теперь уже не игравшего никакой роли бывшего монарха в этой оголтелой культуре насилия, которая уверенно воцарялась в России? Реакция простых русских людей на убийство Николая была еще более вялой, если не сказать безразличной, хотя в тех московских церквях, которые были еще открыты для верующих, было отслужено несколько заупокойных служб. Но, в общем и целом, как отметил американский посол Дэвид Р. Френсис, «убийство Императора, на которого народ когда-то смотрел с любовью и почтением как на «царя-батюшку», не вызвало никакого недовольства. По правде говоря, вскоре оно было забыто»³.

Первой Британию обвинила в том, что она подвела царя, германская коммуникационная служба German Wireless:

«Если английский двор сейчас выполняет свой долг, нося траур… то Англии следовало выполнить свой долг, предоставив хотя бы гарантии личной безопасности низложенному Царю, который был слишком слаб, чтобы сохранить свое положение, и опять-таки слишком слаб, чтобы принять какое-либо участие в дальнейшей судьбе России… Даже в последние несколько недель Англия могла бы спасти Царя, если бы она того желала. Царь был принесен в жертву британской политике, как и все остальное, что может ей помешать… Теперь, когда Николай уже не может причинить ей вреда, по нем носят траур. Английский двор использует его гибель – которая была для них желательным событием и в которой отчасти виновна Англия – чтобы устроить из нее перед всем миром мелодраматический спектакль»⁴.

В самой Британии уровень официального лицемерия достиг новых высот в письме, которое лорд Стэмфордхэм написал 25 июля лорду Эшеру, сокрушаясь по поводу безразличия британского общества и британских газет к гибели царя. «Случалось ли когда-нибудь более жестокое убийство и демонстрировала ли когда-либо наша страна такое черствое равнодушие в ответ на трагедию такого масштаба? – вопрошал он. – Куда подевались наши национальные чувства сострадания, благодарности, простой порядочности?»⁵

Черствое равнодушие? Где же были чувства самого Стэмордхэма, когда он всячески поддерживал короля в его нежелании предоставить Романовым убежище в Англии и даже разжигал это нежелание; или когда он уверял Георга V, что тому не стоит присутствовать на заупокойной службе по своему двоюродному брату? «Какие страдания перенес этот бедный, несчастный Император за последний год»? – вопросил Стэмфордхэм и тут же ловко перебросил мяч обратно на сторону немцев: «Почему германский Кайзер не включил в Брест-Литовский договор условие об освобождении Царя и его семьи»⁶? В своем ответном письме лорд Эшер согласился, что во всем виноват Вильгельм, раз он этого не сделал. Все это сводилось к вопросу о «нравственной трусости. К страху перед порочащими намеками, критикой и поношением»⁷.

Нравственная трусость, несомненно, была отличительной чертой всех безуспешных переговоров о судьбе Романовых с участием всех сторон, кроме разве что короля Альфонсо. И пока различные короли и их правительства наперебой обвиняли друг друга, неразбериха по поводу судьбы Александры и ее детей только набирала силу. Масла в огонь добавили слухи о том, что их будто бы видели в поезде из Екатеринбурга в Пермь⁸.

Именно этот совершенно безосновательный слух, который передавали из уст в уста, пересказывали и много раз поворачивали так и сяк различные конспирологи, породил мифы о чудесном спасении, дожившие до следующего века. В Перми, как утверждали затем, женщин разделили и отправили в разные места Европы под новыми именами. Эти россказни очень скоро начали жить своей жизнью; в 1920-х годах в Берлине появилась первая лже-Анастасия – Анна Андерсон, которую на самом деле звали Франтишкой Шанковской. За ней немедленно последовали остальные липовые претендентки-имперсонаторши.

Весть о гибели Николая приняли почти мгновенно и повсеместно, хотя его мать Мария Федоровна отказывалась верить в смерть своего любимого Ники до того дня, когда умерла она сама. С Александрой и детьми в последовавшие за тем недели все было иначе. Без осязаемых доказательств, без могил, без обнаруженных тел Александры и детей, многие из их европейских родственников отказывались оставить надежду на то, что они все еще живы. Более того, было еще неизвестно, что Элла (Елизавета Федоровна) и другие Романовы, находившиеся под стражей в Алапаевске вместе с ней, тоже злодейски убиты. В этой связи надо заметить, что какое-то время немцы полагали, что Элла все еще находится в Москве⁹. Но когда исполняющий обязанности консула Германии в Москве Герберт Хаушильд начал активно ходатайствовать за «германских принцесс», он почувствовал, что советский режим ему лжет.

Несомненно, самым постыдным эпизодом во всей этой трагической истории было то, как правительство Ленина водило за нос короля Испании Альфонсо. В начале августа стало известно о его отчаянных попытках помочь семье царя. В испанских газетах появились сообщения, что Министерство иностранных дел Испании начало переговоры о том, чтобы «привезти вдову и дочерей бывшего царя в Испанию»¹⁰.

На протяжении всего этого периода горя и неопределенности король Альфонсо, внимательно отслеживая ситуацию с Романовыми с момента отречения Николая в марте 1917 года, поддерживал тесные контакты с Викторией Милфорд-Хейвен. Царица Александра приходилось двоюродной сестрой жене Альфонсо Эне и родной сестрой Виктории Милфорд-Хейвен, и обе они были очень обеспокоены и ее судьбой, и судьбой детей Романовых. 31 июля Министерство иностранных дел Испании направило инструкции Фернандо Гомесу Контрерасу – своему атташе по коммерческим делам в Петрограде и единственному дипломатическому представителю Испании в России. Он при первой же возможности должен был поставить в известность советское правительство о том, что король Альфонсо из глубокого чувства человеколюбия хочет предложить убежище «овдовевшей императрице и ее сыну», но он никоим образом не собирается вмешиваться во внутренние дела России¹¹. В следующей телеграмме уточнялось, что это предложение относится к вдовствующей императрице, вдове и всем детям. 3 августа Times запустила в Англии пришедший из Испании слух о предполагаемом «вывозе в Испанию вдовы и дочерей бывшего царя» благодаря «усилиям» короля Альфонсо. Три дня спустя эта же газета сообщила другой слух, якобы ходящий «в политических кругах в Москве», что хотя «бывшая царица невредима», правительство намерено «предать ее революционному суду из-за ее отношений с Распутиным»¹².

3 августа Альфонсо послал телеграмму Виктории Милфорд-Хейвен, в которой подтвердил, что начал переговоры:

«с тем, чтобы спасти императрицу и девушек, поскольку цесаревич, похоже, уже мертв. Мое предложение состоит в том, чтобы перевезти их в нейтральную страну или оставить их здесь под мое честное слово вплоть до конца войны. Надеюсь, остальные монархи мне помогут. Я буду сообщать Вам все новости, которые узнаю. Всегда Ваш, Альфонсо»¹³.

Он также написал в Лондон великой княгине Марии Георгиевне, которая недавно попросила его вступиться за ее собственного мужа. Заключенный в петроградской Шпалерной тюрьме, великий князь Георгий Михайлович получал очень мало еды, был болен и нуждался в медицинской помощи¹⁴. Альфонсо написал ей, что собирается делать дипломатические представления по поводу всех своих родственников-Романовых, но «было бы крайне важно, чтобы по этому вопросу мне телеграфировал Король Англии, чтобы придать веса моему ходатайству, добиться удовлетворения которого будет отнюдь не легко»¹⁵. Альфонсо было совершенно необходимо заручиться поддержкой короля Британии, и одновременно он послал телеграмму Георгу, спрашивая: «Могу ли я рассчитывать на Ваше одобрение?»¹⁶ Королеве Марии – которая сама телеграфировала Альфонсо о беде великой княгини Марии Георгиевны – совсем не хотелось беспокоить своего мужа, пока он ездил к британской армии во Франции, но поскольку Альфонсо явно не хотел действовать только по своей собственной инициативе, она обсудила этот вопрос с чиновниками из Министерства иностранных дел¹⁷. Изо всех сил стараясь не нарушать протокола, Мария желала «соблюдать предельную осторожность, чтобы не скомпрометировать ни себя саму, ни нашего короля». Она обсудила с Бальфуром проект ответной телеграммы, но он был отвергнут в пользу самого пустого из возможных ответов: «Георг в отъезде», к которому было добавлено, что ее короткая телеграмма Альфонсо, подтверждающая этот факт, была послана «с ведома Министерства иностранных дел»¹⁸.

Британская королевская семья даже в этом прозаическом обмене телеграммами продемонстрировала настолько маниакальную приверженность протоколу, такую одержимость соблюдением всех процедур, что само предположение о том, что она могла бы ради спасения своих близких родственников хотя бы на каком-то этапе всей этой истории пойти наперекор государственным чинушам, кажется практически невероятным.

Виктория Милфорд-Хейвен была уже доведена до такого отчаяния, что даже подумывала обратиться к жене Ленина, Надежде Крупской, как женщина к женщине¹⁹. 10 августа она написала королю Георгу о том, что Альфонсо необходима сплоченная поддержка всей семьи. Она была уверена, что он «охотно и с готовностью» поможет, но «любые шаги, направленные на то, чтобы вывезти бедную Аликс и девочек из страны, должны быть предприняты быстро», иначе охраняющие их «фанатичные революционеры… смогут сделать со своими пленницами все, что им заблагорассудится». Но Виктория была уверена, что Элла не захочет оставить свою богоугодную деятельность в России, которой она посвятила свою жизнь²⁰.

Виктория была права и в том и в другом, но, как это ни прискорбно, было уже слишком поздно.

Все еще не зная правды, Альфонсо осаждал кайзера Вильгельма, прося его посодействовать спасению «несчастной семьи» Николая и эвакуацию ее в какую-нибудь нейтральную страну на время войны²¹. Пока что немцы были, похоже, столь же уверены, как и испанцы, что Александра и дети живы. Правительство Ленина не делало ничего, чтобы избавить кого-либо из них от этой иллюзии, более того, оно умышленно подыгрывало и им, и всем остальным западным правительствам. Однако в кругах германской аристократии нарастало недовольство тем, что Германия вынуждена вести псевдодружеские переговоры с правительством Ленина. Принцесса Ловенштайн была в ужасе от того, что немецкая консервативная пресса преуменьшала значение злодейского убийства царя, «поскольку его убили наши близкие друзья-большевики. Как мне отвратительна наша дружба с этими свиньями! Когда-нибудь мы с ними поквитаемся!»²²

Пока что короли и правительства стран Европы с удовольствием уступили Альфонсо инициативу, получая от него телеграммы, которые из Мадрида летели в Берлин, Вену, Осло, Париж, Рим, Гаагу, Лондон и Копенгаген. Получив их поддержку, писал им Альфонсо, он «усилит свою позицию… в деле, которое не может иметь никакого политического значения, а только гуманитарное». В ответ он получал благосклонные послания от королевы Нидерландов Вильгельмины (которая дала указание своему послу в Петрограде оказывать помощь любым переговорам испанцев с советским режимом), от Хокона, от кайзера²³. Поскольку король Георг все еще находился за пределами страны, Лондон телеграфировал Альфонсо, что «правительство Его Величества глубоко признательно Королю Испании за его чувства и искренне надеется, что он добьется поставленной цели»²⁴. Даже принц Хайме де Бурбон, карлистский претендент на испанский трон, внес свою лепту, телеграфировав: «Надеюсь на быстрый результат и спасение несчастной семьи российского Императора»²⁵. Но в глубине души испанцы почти не надеялись на то, что поддержка Британии выльется в предоставление ею убежища бывшей царице. Испанский посол в Лондоне Альфонсо Мерри дель Валь полагал, что британский двор волнует только благополучие вдовствующей императрицы и что он посмотрит более благосклонно на любые усилия по освобождению Александры, только если переговоры насчет нее будут включать в себя также и освобождение сестры королевы-матери, Дагмар (Марии Федоровны). В Англии все еще очень враждебно относились к Александре, отметил он в своем письме премьер-министру Испании:

«Ее считают вольным или невольным агентом Германии и главной, хотя, разумеется, и невольной причиной революции… Должен добавить, что неприязнь к императрице Аликс независимо от того, оправданна она или нет, достигает такой крайней степени, что она безусловно станет непреодолимым препятствием для ее поселения в Соединенном Королевстве»²⁶.

Даже после своей смерти Александра продолжала оставаться объектом самой лютой ненависти во всей этой печальной истории.

Британский король появился на сцене только в середине августа. Вернувшись 14-го числа с фронта, Георг V послал хотя и запоздалый, но благожелательный ответ Альфонсо через сэра Артура Хардинджа, своего посла в Испании.

«Я буду очень признателен, если Вы, благодаря эффективному использованию своего влияния, сумеете добиться освобождения российской императорской семьи из того плачевного положения, в котором она находится сейчас»²⁷.

Британская военная разведка желала заручиться также поддержкой генерал-майора Пуля, главы британских экспедиционных сил в Архангельске. Ему было дано следующее указание: «Если у вас есть возможность оказать им помощь и спасти их, мистер Бальфур желает, чтобы вы это сделали»²⁸.

Итак, британский министр иностранных дел Артур Бальфур наконец-то сменил пластинку, как и многие другие участники этой истории, до тех пор упорно предпочитавшие держаться в стороне. Но для того, чтобы побудить их наконец хоть к какому-то действию, понадобилось подтверждение злодейского убийства Николая.

Даже Ватикан принял участие в этой лихорадочной, объединившей всех кампании по вывозу российской императорской семьи в безопасное место. 11 августа ватиканская газета Osservatore Romano сообщила, что папа Бенедикт XV (который, как и Альфонсо занимался во время войны гуманитарной работой) «предложил оплатить все расходы по доставке семьи Николая II из России в Испанию, попросив заинтересованные правительства действовать как можно быстрее, исходя из чувства сострадания»²⁹. Она также предложил вдовствующей императрице убежище и «ежегодную ренту, которая позволит ей жить с достоинством, которое приличествует ее положению»³⁰.

Это сообщение в газете было изложением (к счастью, очень кратким) невыносимо раболепной телеграммы, которую папский нунций Эудженио Пачелли послал германскому канцлеру, извещая того о желании его святейшества «помочь этим несчастным высокопоставленным особам… и сделать все возможное, чтобы… страдания этих бедных царственных особ, которые из сияния, окружавшего трон, были низвергнуты в состояние крайней нужды, были облегчены»³¹. Личное ходатайство папы дошло до советских властей 19 августа и получило положительный отклик у Совета народных Комиссаров (Совнаркома). Разумеется, все это была фикция. Между тем Ватикан заверил германское правительство, что, как и вдовствующей императрице, царице и ее дочерям также будут обеспечены «достойное жилище» и «возможность вести подобающий им образ жизни»³². Однако на немцев эта запоздалая папская инициатива не произвела особого впечатления; вопроса она не решала. Сейчас их, помимо всего прочего, заботила судьба находящихся в заключении в Петрограде великих князей: Георгия Михайловича, Николая Михайловича, Дмитрия Константиновича и Павла Александровича – немцы настаивали, чтобы их освободили и отправили к родственникам в Крым. Датский посол Скавениус даже пытался «выкупить их», предлагая за них советскому режиму 500 000 рублей³³.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как вся царская семья была убита, но король Испании, не подозревая об этом, продолжал играть роль в отвратительном фарсе советского режима, который им манипулировал. 22 августа Фернандо Гомес Контрерас получил из Мадрида инструкции продолжать переговоры о вывозе царской семьи из России в Испанию. В начале сентября он отправился из Петрограда в Москву вместе с датским послом Виллемом Аудендейком, чтобы встретиться с Чичериным в Народном Комиссариате иностранных дел, который тогда располагался в гостинице «Метрополь». Народный комиссар был явно раздосадован, но вел себя так, будто особы, о которых шла беседа, были все еще живы, и даже сказал двум дипломатам, что он «не может понять, как представители стран, все еще управляемых монархами, могут вступаться за императорскую семью, виновную в бедах, которые народу приходилось терпеть веками»³⁴. Однако он подыграл испанскому посланнику, заявив, что, выдавая разрешение царской семье уехать в Испанию, Советская власть пошла бы на большой риск, поскольку такой шаг мог бы способствовать росту контрреволюционного движения против России там. Гомес Контрерас возразил, что есть мало мест, где царская семья была бы дальше от любой политики, чем сельские районы Испании. В ходе этой беседы ему стало ясно, что Чичерин намекает, что если бы нейтральная Испания официально признала Советское правительство, то она могла бы взамен получить выгодную уступку – выдачу ей Романовых. Даже мертвая, императорская семья оставалась полезным козырем на переговорах; Альфонсо уже предвидел, что официальное признание может быть «ценой, которую советский режим потребует в обмен на согласие» принять его предложение³⁵.

На протяжении всей беседы с Чичериным Гомесу Контрерасу было глубоко не по себе, однако, уходя, он получил заверение, что его просьба будет передана во ВЦИК. Он сообщил о своих сомнениях Мадриду, заметив в заключение: «Я ушел с этой встречи, полностью убежденный в порочности и вероломстве этих людей, превосходящих все мыслимые пределы»³⁶. Эта фраза сама по себе о многом говорит. Он не видел простого решения поставленной перед ним задачи и считал, что в попытках спасти жену и детей царя часть ответственности должна лежать на немцах. Позднее он представил официальный отчет, в котором заметил, что, несмотря на многократные обращения к кайзеру с просьбами «вступиться за царственных пленниц», Вильгельм ответил, что он сожалеет о «плачевном положении низложенной семьи», но его желание помочь «натолкнулось на полную невозможность предпринять что-нибудь, чтобы облегчить их участь»³⁷.

Гомес Контрерас был в этом далеко не уверен. У Германии была наилучшая из всех стран позиция для того, чтобы оказать влияние на большевиков. Но даже 29 августа немцы, похоже, все еще оставались заложниками липовых переговоров, которые советский режим всячески затягивал. По настоянию Карла Радека, выступавшего от имени Наркомата иностранных дел, германскому консулу Хаушильду было предложено произвести обмен Александры и детей на Лео Йогихеса, польского социал-демократа и лидера спартаковцев (немецких коммунистов, разжигавших в то время революцию в Германии), которого недавно арестовали в Берлине. Вскоре после этого Иоффе сделал возмутительное предложение: он предложил немцам пойти на еще бóльшую уступку – освободить Карла Либкнехта, основателя немецкой коммунистической партии, находящегося в тюрьме по обвинению в государственной измене³⁸.

В конце августа, как раз тогда, когда Хаушильд докладывал в Берлин, что Чичерин и Радек зондируют почву относительно получения какой-то «компенсации» в обмен на освобождение Александры и детей, до Британии наконец дошла весть о том, что погибла вся царская семья³⁹. 28 августа в меморандуме Министерства иностранных дел была подтверждена давно ожидаемая весть из Архангельска. Лорд Стэмфордхэм был первым, кто услышал ее от лорда Милнера в Военном министерстве 31 августа:

«Мы только что получили очень печальную телеграмму от офицера разведки, служащего под началом генерала Пуля в Мурманске, из которой следует, что скорее всего, российская Императрица, ее четыре дочери и Цесаревич были все убиты одновременно с покойным Царем. Эта информация была получена этим офицером разведки из источника, в надежности которого у него нет основания сомневаться. Поэтому я очень боюсь, что эта весть с огромной долей вероятности окажется правдой»⁴⁰.

В этот вечер король Георг сделал в своем дневнике короткую грустную запись: «Это слишком ужасно и показывает, какие изверги эти большевики. Возможно, для бедной Алики так было лучше. Но эти бедные невинные дети!»⁴¹ Днем он сам рассказал эту новость своей тетке принцессе Хелене, которая жила на территории Виндзорского замка в охотничьем домике Камберленд Лодж. Было воскресенье, и принцесса с дочерью, Мари Луизой, должны были отобедать с королем и королевой в замке, как они часто это делали. Но сегодня принцессе и ее дочери пришлось ждать в коридоре. Наконец Георг и Мария вышли к ним на полчаса позже назначенного времени, и «вид у них был серьезный и глубоко расстроенный». Выражение лица у короля было такое страдальческое, что Хелена подумала, что британская армия потерпела тяжелое поражение на Западном фронте. Наконец, явно находясь в состоянии глубокого потрясения, Георг сказал ей, что он только что получил подтверждение того, чего они все страшились: «Ники, Аликс и их пятеро детей были все убиты большевиками в Екатеринбурге»⁴².

2 сентября Мари Луиза приехала к Виктории Милфорд-Хейвен на остров Уайт, чтобы лично принести ей ужасную новость. Ее ждали там с визитом, и она вызвалась привезти Виктории письмо от короля. Виктория была глубоко потрясена; «мы мало говорили об этом; ведь сказать можно было так мало», вспоминала Мари Луиза. «Ужас этой чудовищной трагедии был слишком невыносим, чтобы его можно было выразить словами, а простые выражения соболезнований казались совершенно неуместными»⁴³.

Сама Виктория до последнего питала надежды относительно дочерей Романовых, и на следующий день она написала королю Георгу: «Эти милые девушки были еще достаточно молоды, чтобы оправиться от всех тех ужасов, которые они пережили. Они могли бы дожить до более счастливых дней, но была также и возможность, мысли о которой неотступно преследовали меня, – возможность того, что им могут причинить великое зло»⁴⁴. Мучило ее и то, что она на не знала, погибли ли Александра и ее дочери вместе с Николаем и Алексеем или были убиты отдельно. «Хотя ее утрата и причиняет мне горе и боль, – написала позднее Виктория об Александре одной из своих подруг, – однако я благодарна Богу, что она наконец обрела покой. И она, и ее любимый муж, и их дети теперь навеки избавлены от страданий»⁴⁵. И только 9 ноября Виктория наконец узнала, что ее другая сестра, Элла, тоже была убита. Ее тело вместе с телами тех, кто находился с ней в заключении, было извлечено из ствола заброшенной шахты 29 сентября, когда белые взяли Алапаевск.

Лорд Стэмфордхэм отреагировал на подтверждение об убийстве всей царской семьи в письме одному из своих коллег 1 сентября. «Вполне естественно, что Король глубоко скорбит о жуткой участи, постигшей его родственников, – написал он, добавив: – Кажется почти невероятным, что не пощадили даже невинных детей»⁴⁶. Отклик сына и наследника Георга, Эдуарда, принца Уэльского, был менее сострадательным: «Как трагично, что этого бедолагу-царя расстреляли. Какие же все-таки скоты эти большевики… он был обаятельным человеком, хотя, разумеется, и безнадежно слабым». Это написал человек, который восемнадцать лет спустя сам продемонстрирует непростительную для короля⁴⁷ слабость.

12 сентября газета Daily Express сообщит, что «бывшая Царица и ее четыре дочери» были злодейски убиты большевиками. Автор сообщения исходил из предположения, что Алексей был убит вместе со своим отцом. Британское Министерство иностранных дел не имело желания подтверждать эту новость, которая, как утверждала Daily Express, была получена из «источника, в надежности которого нет никаких сомнений». Это было «гнуснейшее из преступлений», как гласил аршинный заголовок в газете Aberdeen Evening Express, преступление, которое «вызовет чувство ужаса во всем цивилизованном мире»⁴⁸.

Хотя королевские семьи Британии и Испании были наконец вынуждены неохотно признать, что погибла вся семья бывшего российского императора, немцам все еще продолжали морочить голову Чичерин и Радек, которые 13 и 14 сентября завели другую песню, чтобы выиграть дополнительное время. Теперь они утверждали, что получили донесение с фронта о том, что точное местонахождение Александры, царских детей и охраняющих их красногвардейцев им неизвестно из-за хаоса при эвакуации Екатеринбурга, которые возник при захвате его чехословацким корпусом. Однако они уверяли, что «скоро будет получена новость о том, что они находятся по нашу сторону фронта»⁴⁹.

Но теперь немцы уже были сыты по горло увертками и двуличием большевиков. Во время последних переговоров Советы «отвергли наши просьбы как вмешательство во внутрироссийские дела, – заметил один из чиновников германского Министерства иностранных дел, – требуя взамен позволить им на равноправной основе вступиться за некоторых смутьянов в Германии [то есть Йогихеса и Либкнехта]»⁵⁰. Германия категорически отвергала такой обмен, и немцы снова обратились к королю Альфонсо, делая еще более отчаянные предложения: почему бы не отправить царскую семью в одну из стран Антанты? Или в Крым? Иоффе с беззастенчивой наглостью согласился на все эти предложения, наконец «признав», что, насколько ему известно, царская семья все еще находится где-то в Сибири⁵¹. Эта дезинформация Советов распространилась очень широко и крепко укоренилась среди разведывательных сообществ разных стран – вплоть до того, что пятнадцатистраничный отчет, направленный 5 октября сэром Чарльзом Эллиотом, генеральным консулом Британии в Сибири, в Министерство иностранных дел, подтвердил фальшивку большевиков. Он побывал в Екатеринбурге, чтобы проверить данные разведки на месте, но уехал оттуда, собрав очень мало доказательств; в результате он пришел к ошибочному выводу, основанному исключительно на беспочвенном слухе о том, что «уцелевшие члены императорской семьи» покинули Екатеринбург на поезде, ушедшем на север или на запад⁵².

Итак, неопределенность продолжалась. Более того, она никогда по-настоящему и не исчезала. В своих мемуарах, опубликованных в Лондоне в 1927 году, граф Бенкендорф отметил, что нелепые истории о чудесном спасении царской семьи множатся и распространяются все шире. «Несмотря на всю абсурдность россказней о том, что Их Величества, их дети, их приближенные и слуги могли быть вывезены за границу и спрятаны там, да так, что об этом не написала ни одна из газет, этим слухам верят люди по всей России, во всех классах общества»⁵³.

* * *

Только 5 декабря 1918 года The Times официально подтвердила гибель всей семьи Романовых в статье «Судьба царской семьи». До Берлина дошла весть от его официальных лиц в Киеве, что «они все вместе были расстреляны в подвале». К этому времени в желтой прессе уже появился первый сенсационный рассказ о том, как это якобы произошло – написанный пользующимся дурной славой плагиатором, книги которого имели очень мало общего с правдой. Книга «Тайная жизнь бывшей царицы» Уильяма Ле Ке, опубликованная в начале ноября, обещала читателям невероятные сенсации на каждой странице, а «события в наиболее жестоких главах этой потрясающей трагедии представляют собой реконструкцию и сногсшибательные разоблачения… основанные на показаниях полковника Василия Григорьеффа, который сопровождал царя в ссылке»⁵⁴. Полковник Григорьефф был чистой выдумкой. Книга Ле Ке положило начало долгой веренице лживых псевдосенсаций о Романовых и их убийстве, свою роль в распространении которых сыграла и та декабрьская статья в The Times. Она основывалась на совершенно неправдоподобных измышлениях таинственного «свидетеля» о последних днях заточения царской семьи в доме Ипатьева. Фальшивка, напечатанная The Times, шокировала читателей рассказом о том, что всю семью «заперли в одной комнате, где была всего одна кровать», вынудили спать на полу, будили и допрашивали в любое время, и хуже того, в статье содержались намеки на то, что дочери царя подвергались сексуальным домогательствам⁵⁵.

Прошло еще восемь лет, прежде чем советский режим наконец признал в печати, что погибла вся царская семья. На такое признание его вынудило пойти тщательное расследование этого преступления, которое провел Николай Соколов. Результаты его он опубликовал на французском в 1924 году в Париже под названием Enquete Judiciaire sur l’assessinat de la famille imperial («Уголовное расследование убийства царской семьи»). В 1926 году советский режим выпустил самооправдание, написанное членом Екатеринбургского совета Павлом Быковым. Озаглавленное «Последние дни Романовых», оно, как и следовало ожидать, было опубликовано в Свердловске – так теперь назывался Екатеринбург в честь Якова Свердлова, главного идейного вдохновителя убийства Романовых. Эта публикация была переведена на несколько языков.

Задолго до этого, осенью 1918 года, начала разворачиваться долгая сага взаимных обвинений и упреков в письмах. Участниками ее стали члены многих королевских семей Европы. 1 сентября Георг V, послав письмо с соболезнованиями своей кузине Виктории Милфорд-Хейвен, написал так: «Самое ужасное заключается в том, что их можно было бы спасти, если бы В. пошевелил ради них хотя бы пальцем»⁵⁶. Неизвестно, что ответила на это Виктория, но три недели спустя она очень ясно выразила свои чувства в благодарственном письме королю Альфонсо. Там она с болью признала, что «больше надеяться не на что» и что смерть избавила ее сестру Александру и ее детей «от дальнейших страданий». Они перешли «из жестоких рук людей в руки справедливого и милосердного Бога», и она хотела поблагодарить испанского короля за все, что «он попытался сделать для того, чтобы спасти их от их врагов». По ее мнению, как и по мнению короля Георга, было совершенно ясно, на ком лежит вина за то, что ее родных постигла такая чудовищная участь:

«Монарх, который имел прямое влияние на революционное правительство России, человек, который знал мою сестру с детства, в жилах которого текла та же кровь, что и в ее, который прежде всегда считал, что она принадлежит к той же нации, что и он, бросил ее на произвол судьбы».

Вильгельм, соотечественник, кузен и товарищ детских игр (во время счастливых семейных встреч в Гессене) Виктории, Александры, Эллы и Ирене, предал родившуюся в Германии царицу. Виктория была убеждена, что он не воспользовался своим преимуществом перед большевистским правительством на Брест-Литовских переговорах и не настоял на том, чтобы Романовым было разрешено выехать из России в безопасное место. Для сравнения, король Альфонсо, для которой Александра и ее дети были «относительными незнакомками», сделал все, что мог, чтобы им помочь. «Я никогда не забуду тот долг благодарности, который есть у меня перед Вами», – писала она ему⁵⁷.

Утверждают, что король Альфонсо потом всю оставшуюся жизнь сожалел об «отсутствии солидарности» среди его собратьев-монархов в связи с его усилиями по спасении Романовых. Он так и не оправился от скорби и отчаяния, вызванных сознанием того, что он их подвел. Но по крайней мере одна деталь всей этой истории могла бы сильно утешить его – знай он о ней. Известия о трудах короля Альфонсо во благо императорской семьи дошли до Николая – еще находясь в губернаторском доме в Тобольске, он через баронессу Буксгевден получил письмо, в котором испанский король описывал свою деятельность. Говорят, что царь был глубоко тронут: «Вот это настоящий, верный друг», – сказал он Александре. И действительно, это было проявлением истинной, бескорыстной дружбы, ведь Николай и Альфонсо никогда не встречались⁵⁸.

По мере того, как в последовавшие за тем годы политические и моральные последствия убийства царской семьи, начали постепенно проявляться, наша история подходит к самой постыдной своей части – умышленному замалчиванию фактов и редактуре официальных документов. На кону стояли репутации многих знатных и влиятельных людей – их сбережением занялась правительственная машина.

Назад: Глава 12 «Это слишком ужасно и бесчеловечно»

Дальше: Глава 14 «Его Величество предпочел бы, чтобы ничего… не публиковалось»

Глава 13 «Эти бедные невинные дети»

* * *

Глава 13
«Эти бедные невинные дети»