Книга: Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…»
Назад: Глава 9 «Я скорее погибну в России, чем приму спасение из рук германцев»
Дальше: Глава 11 «Около полуночи ожидайте свистка»
Глава 10
«Багажу всегда будет угрожать крайняя опасность»
Во всей истории о судьбе Романовых не найдется фигуры более загадочной и туманной, чем Василий Яковлев. До сих пор не прекращаются споры о том, какие мотивы им руководили и не пытался ли он сорвать свою миссию и спасти Романовых. На чьей стороне был Яковлев на самом деле? Был ли он и впрямь преданным делу партии большевиком, в точности выполнявшим приказ, который дал ему Свердлов? Или же он был тайным монархистом, который взял дело в свои собственные руки, чтобы попытаться вывезти Романовых в безопасное место? Есть также и третья версия, выдвигаемая, в частности, Виктором Александровым, а также Саммерсом и Мэнголдом, что он был британским агентом, посланным для осуществления опасной операции по их освобождению1.
Ввиду того, что теперь документальные свидетельства из России стали куда доступнее, эта последняя версия представляется абсурдной. Однако все еще есть авторы, утверждающие, что Яковлев был двойным агентом, работавшим на германское командование, который явился в Тобольск, чтобы вывезти Романовых в зону, оккупированную немцами, а оттуда – в безопасное место. Также есть утверждения, что это было сделано по настоянию графа Мирбаха, германского посла в Москве. Это было излюбленной версией в русской эмигрантской среде с момента опубликования в 1925 году результатов следствия по делу об убийстве царской семьи, которое провел Соколов. Эта версия фигурирует в записках Булыгина, Керенского, Мельгунова и других. Однако согласно данным немецкого историка и архивиста Курта Ягова, который внимательно изучил официальные немецкие бумаги, касающиеся дела Романовых, вся эта история есть не что иное, как «фантазия», «основанная исключительно на косвенных доказательствах, которые при ближайшем рассмотрении оказываются пустышкой»2. В документах просто нет никаких данных, которые бы свидетельствовали о какой-либо серьезной попытке немцев спасти Романовых в 1918 году, не говоря уже об участии в этом деле какого-то высокопоставленного большевика по просьбе Мирбаха.
Появившиеся за прошедшие с тех пор годы многочисленные домыслы о роли Яковлева и попытки окутать ее ореолом тайны – причем в отсутствии убедительных доказательств – лишь донельзя запутали историю о том, что случилось после того, как Николай, Александра и Мария ранним утром 26 апреля 1918 года покинули губернаторский дом. На том этапе большевистское правительство еще не приняло окончательного решения о том, что оно будет с ними делать. Но одно было ясно – задача Яковлева состояла в том, чтобы не дать им попасть в руки той или другой группы непокорных уральских радикалов, желающих заполучить царскую семью, чтобы осуществить над ней скорую расправу.
Было немало полемики по поводу того, не желал ли Ленин использовать Романовых для получения выкупа либо от англичан, либо от немцев – широко муссировалась цифра в 500 000 фунтов – при посредстве таинственной фигуры британского шпиона Сиднея Рейли. Фигура Рейли, этого классического типа разведчика-авантюриста, с пугающей регулярностью возникает в различных тайных интригах, связанных с участием России в Первой мировой войне. Однако любые утверждения о том, что он якобы играл какую-то роль в подобной операции, были полностью опровергнуты в биографии Рейли Ace of Spies, написанной Эндрю Куком и вышедшей в 2004 году3. Как показали уже приведенные здесь документальные свидетельства, ни немцы, ни британцы не были заинтересованы в том, чтобы пачкать руки, участвуя в подобной сделке. И у тех, и у других имелись гораздо более безотлагательные интересы военного, экономического и политического характера, и эти интересы никак не могли быть оттеснены на задний план заботой о спасении Романовых. И ни одна из сторон не стала бы финансировать или разрабатывать операцию по их спасению, в результате которой их могли бы обвинить во вмешательстве во внутреннюю политику России.
Самым простой и логичный вывод – более того, единственный, который можно рассматривать, если только не станут известны какие-то новые доказательства – это то, что миссию Яковлева нужно принимать буквально, очистив ее от всех противоречащих друг другу и невразумительных мифов, которыми ее окружали начиная с 1918 года. В преддверии сотой годовщины со дня убийства Романовых Государственный архив Российской Федерации впервые выложил в Интернет целый ряд оригинальных российских документов, связанных с делом Романовых. Когда изучаешь эти первичные документальные свидетельства (некоторые из которых уже переведены и опубликованы), то из переписки между Яковлевым, находившимся в Сибири, и Свердловым, находившимся в Москве, становится ясно, что никакой тайной комбинации не было и в помине и что Яковлев просто прилагал все усилия, чтобы в точности выполнить данные ему инструкции. Его задачей было сохранить «багаж» в целости и доставить его тем, на кого пал выбор Свердлова, – Уральскому Областному Совету4.
* * *
В четыре часа утра 26 апреля кортеж из девятнадцати запряженных лошадьми убогих тарантасов без рессор и нескольких повозок, груженных багажом, тронулись в путь, чтобы преодолеть почти 240 верст (более 250 км), отделявших Тобольск от лежащей на юго-западе Тюмени. Это была тяжелая поездка сквозь ветер, грязь и дождь, по изрытым глубокими колеями дорогам. На этом пути пришлось много раз останавливаться, чтобы заменить лошадей или починить сломавшееся колесо, а кроме того, надо было пересечь реки Иртыш и Тобол, лед на которых уже местами вскрылся.
Никто в конвое, кроме самого Яковлева, не знал, куда они направятся дальше после того, как доберутся до железнодорожного вокзала в Тюмени. Ясно также, что и сам Яковлев действовал, исходя из предположения, что маршрут и конечный путь следования – Екатеринбург – возможно, придется поменять в зависимости от быстро меняющихся обстоятельств в регионе5. Яковлев был твердо намерен с точностью до запятой исполнить указание Свердлова, но у него уже начали появляться сомнения относительно того, что он сумеет успешно это сделать. За ними по пятам уже ехали отряды екатеринбургских красногвардейцев, собиравшихся напасть на конвой еще до того, как он доедет до Тюмени6.
По мнению Яковлева, все эти группы отщепенцев были «бандитами». Уже на следующее утро он телеграфировал военному комиссару Уральского Областного Совета Филиппу Голощекину, который номинально должен был их контролировать, предупредив его, что эти люди практически ничем не лучше вооруженных головорезов, «у которых только одно желание – уничтожить багаж, за которым меня послали», прежде, чем он сможет довезти его до Белобородова и исполкома Уралсовета7. Он также отправил телеграмму Свердлову, уточняя, стоит ли ему продолжать двигаться до Екатеринбурга по первоначально разработанному «старому маршруту», поскольку полагал, что везти Романовых прямо туда слишком опасно8. Его тревога имела под собой основание – желание екатеринбургских красногвардейцев пойти против любых приказов исполкома Уралсовета и убить царя в пути было так велико, что еще в Тобольске они втайне предупредили Яковлева, чтобы он не садился в один тарантас с царем на случай их нападения. Но Яковлев проигнорировал это предостережение «в соответствии с поставленной передо мной целью – доставить все в целости», – телеграфировал он Свердлову9.
В конце концов от Свердлова пришел ответ: он был согласен, что в настоящее время отправляться прямиком в Екатеринбург опасно; сев на поезд, Яковлев должен будет теперь отправиться в другом направлении – на юго-восток, в Омск, и ждать дальнейших указаний уже там. Кортеж, «окруженный конным отрядом», благополучно добрался до Тюмени 27 апреля в четверть десятого вечера. Измотанные поездкой, Николай, Александра и Мария с огромным облегчением вошли в грязное спальное купе ожидавшего их поезда и повалились спать10.
Прежде чем покинуть Тюмень на следующее утро, Яковлев еще раз предупредил Свердлова, что екатеринбургские красногвардейцы, за исключением разве что военного комиссара Голощекина, желают только одного – «прикончить багаж любой ценой», и что рано или поздно поезд попадет в засаду. Добившись от Свердлова согласия направиться вместо Екатеринбурга в Омск, теперь Яковлев предлагал ему еще одно незапланированное изменение маршрута – повезти Романовых по южной окружной железной дороге из Омска обратно на запад в Симский горный округ на речке Сим в Челябинском уезде, в местность, которую Яковлев хорошо знал еще с подростковых лет, проведенных в Уфе11. «В горах есть хорошие места, – объяснил он в телеграмме Свердлову, – идеально подходящие для этих целей»; из того, что он сказал своему заместителю Авдееву, как будто следует, что он вместе со своими подопечными собирался затаиться где-то на огромном вагоностроительном заводе в Усть-Катаве в предгорьях Уральских гор12. Подчеркивая свою искренность – хотя позднее многие считали, что на уме у Яковлев все же была какая-то комбинация, – он повторил, что его предложение направлено не только на то, чтобы защитить Романовых от кровожадных екатеринбургских красногвардейцев, но и на то, чтобы не дать монархистам освободить их по дороге. «Я предлагаю свои услуги в качестве постоянного комиссара, который будет охранять багаж до самого конца», – настаивал он13.
Екатеринбургские красногвардейцы, преследовавшие конвой Яковлева по пятам, вскоре заметили, что его поезд повернул на восток в сторону Омска, вместо того, чтобы, как и было намечено ранее, следовать на запад в Екатеринбург. Любой поезд в Омске мог на этом железнодорожном узле перейти на Транссибирскую железную дорогу и проследовать на восток, до самого Владивостока. С другой стороны, он мог направиться и на запад по южной окружной ветке Транссиба и, объехав стороной Екатеринбург, доехать до Москвы14.
Когда руководители исполкома Уральского Областного Совета узнали об этом, они решили, что Яковлев интригует, не желая отдавать Романовых под их контроль, хотя им это и было обещано. Однако если подобная комбинация, направленная на вывод из игры Уралсовета, и существовала, то Яковлев ее разыгрывал не вместе с какими-то мифическими спасителями Романовых, а следуя секретным инструкциям Свердлова. 28 апреля в ответ на параноидальные обвинения в заговоре, переданные ему в телеграмме исполкома Уралсовета, он отправил инструкции Омскому Совету, в которых настаивал: «Следуйте моим указаниям, [и] больше ничьим. Я возлагаю всю ответственность на вас; необходима конспирация»15.
Когда Яковлев и его подопечные-Романовы под охраной из 100 человек двинулись на поезде в Омск, он объяснял Авдееву, что, только избрав этот путь, он может гарантировать исполнение указаний, которые дал ему Свердлов. Сами Романовы были глубоко обеспокоены, заметив смену маршрута. «Начали гадать: куда нас повезут после Омска? В Москву или на Владивосток?»16 Александра подслушала, как охранники говорят о том, что местный Совет в панике, потому что боится, как бы поезд не повез их на побережье и дальше в Японию17.
Не сумев перехватить кортеж с Романовыми по пути из Тобольска в Тюмень, преследовавшие его красногвардейцы из Екатеринбурга реквизировали поезд и бросились в погоню. До Яковлева дошел слух о том, что его поезд собираются взорвать возле железнодорожного моста у станции Поклевской (ныне Талица). Местным Советам в городах по пути следования поезда было, вероятно, приказано применить крайние меры и игнорировать имеющиеся на руках у Яковлева официальные документы18. Поездка Яковлева с Романовыми приобретала все более непредсказуемый характер, и председатель исполкома Уралсовета начал обвинять Яковлева перед Свердловым в Москве: поведение Яковлева, заявил Александр Белобородов, было осуждено Уральским Областным Советом как «измена делу революции». Совет убежден, телеграфировал он, что Яковлев пытается «вывезти царя [за] пределы революционного Урала в силу неизвестных причин». Долг «всех революционных организаций» состоит в том, чтобы «остановить поезд бывшего царя», арестовать Яковлева и его отряд и передать «Николая Романова» Совету, заседающему в Екатеринбурге19.
После двух дней путешествия в неизвестность Николай, Александра и Мария оказались в огромной опасности. Свердлову надо было действовать быстро, чтобы усмирить исполком Уральского Областного совета, иначе пленники Яковлева погибли бы от рук взбунтовавшейся черни. 29 апреля Свердлов дал телеграмму в УОС, в которой недвусмысленно подтвердил: «Все, что делает Яковлев… он делает во исполнение моего приказа… Без нашего согласия не предпринимайте абсолютно ничего. Вы должны полностью доверять Яковлеву. Еще раз повторяю: не вмешивайтесь»20.
Свердлов был обеспокоен эскалацией ситуации. Опасаясь, как бы миссия Яковлева не закончилась кровавой бойней и смертью его ценных подопечных, он нехотя приказал Яковлеву развернуть поезд и направляться обратно в Тюмень. Оттуда он должен был продолжать поездку по первоначально намеченному маршруту, то есть на запад, к Екатеринбургу. Свердлов заверил его, что «пришел к соглашению с уральцами», которые «гарантировали, что будут нести личную ответственность за своих людей на местах», а также личную безопасность Николая. «Я безоговорочно подчиняюсь всем указаниям из центра, – ответил верный большевик Яковлев 29-го. – Я доставлю багаж туда, куда укажете мне вы»21. Однако он подтвердил, что опасность «вполне реальна». Яковлев по-прежнему рекомендовал отвезти своих подопечных в Симский горный округ, откуда они могли бы отправиться в Москву вместо того, чтобы ехать в это осиное гнездо, Екатеринбург. «Багажу всегда будет угрожать крайняя опасность», если он отправится туда, предупредил Яковлев, добавив, что после того, как он доставит его туда, «вы вряд ли сумеете вытащить его оттуда». Он делает официальное предостережение в последний раз, добавил он, чтобы снять с себя и со своего заместителя Авдеева «всю моральную ответственность за предстоящие последствия»22. Заявив это, Яковлев отправился обратно на север в Тюмень, а оттуда на запад, в Екатеринбург.
В восемь утра 30 апреля Николай, Александра и Мария вместе с их немногочисленными сопровождающими прибыли на железнодорожный вокзал Екатеринбурга, где их встречала враждебно настроенная толпа, заранее предупреденная об их прибытии. Они кричали, требуя, чтобы из поезда вывели Николая. «Покажите нам этого кровопийцу»! – орали они. В ответ Яковлев сказал, что «покажет им пулеметы», если они не разойдутся. Он был вынужден приказать вывести поезд на товарную станцию на окраине города, где пленники вышли и были переданы Александру Белобородову и членам исполкома Уральского Областного Совета23. В конце концов в три пополудни трое пленников были на открытом автомобиле отвезены в новое место своего заточения – дом Ипатьева на Вознесенском проспекте. Этот дом, заметил впоследствии Яковлев, был чрезвычайно скромен по сравнению с домом губернатора в Тобольске, «который по размерам своих комнат и прихожей мог бы быть загородным дворцом». Новый дом был намного меньше, вид из него преграждал высокий бревенчатый частокол, и он находился под усиленной охраной. Дом в Тобольске можно было считать местом домашнего ареста, где условия были более или менее сносными; дом же в Екатеринбурге явно представлял собой тюрьму. Когда они проходили через ворота во двор, царь, царица и их дочь Мария в последний раз видели окружающий мир, а он их.
Парадоксально, но в апреле 1918 года трех членов царской семьи спасли от убийства не британцы, не Временное правительство и даже не русские монархисты, а человек, который казался истовым большевистским комиссаром. Василий Яковлев, несомненно, действовал со всей решимостью, чтобы обеспечить их безопасность. Он рисковал жизнью, разумеется, не из-за любви к бывшему царю или каких-то монархистских симпатий, а из чувства политической чести и долга. Хотя у него никогда не было ни малейшего намерения увезти Романовых из-под власти большевиков, надо признать, что он действовал безупречно и выполнял указание не дать лишить Романовых жизни, чего бы это ему ни24 стоило.
Конечно же, то, что Яковлев отсрочил неизбежное, – это слабое утешение. Он подарил Николаю, Александре и Марии еще несколько недель жизни. За то время, которое прошло до радостного воссоединения с остальными членами своей семьи, до Тобольска дошли всего несколько драгоценных писем, написанных Марией и ее матерью. Татьяна, Ольга и Анастасия испытали несказанное облегчение, когда наконец получили весточку от них. В этих письмах явно сквозит боль разлуки: «Нам не хватает нашей тихой и покойной жизни в Тобольске», – написала Мария в своем печальном письме сестрам от 10 мая. Они все были довольны своей жизнью в Тобольске и использовали ее преимущества по максимуму. Но в новом доме в Екатеринбурге все казалось зловещим и неопределенным. Охрана здесь притесняла их еще больше, обыскала их вещи и конфисковала те скудные денежные средства, которые у них еще были. «Трудно писать о чем-либо приятном, поскольку чего-либо хоть сколько-нибудь приятного здесь мало», – написала Мария пять дней спустя после их приезда. Но всегда есть какие-то утешения, добавила она, пытаясь быть оптимисткой: «с другой стороны, Бог нас не покинул, встает солнце, поют птицы. Сегодня утром мы услышали, как они встречают рассвет. Это было единственным приятным событием». В ответ из Тобольска наконец прибыли письма с выражениями любви и поддержки: «Да защитит Бог тебя, наша дорогая, любимая мамá и всех вас», – написала Александре Ольга. «Я целую папá, тебя и М. много-много раз. Я крепко вас обнимаю и люблю»25.
О семье Романовых забыли почти на девять месяцев – и это было очень удобно для всех, пока в Лондоне, почти в 3000 милях от Екатеринбурга, куда их как раз в то время перевозили, не случился недолгий всплеск интереса к их судьбе. Он был продиктован прибытием той самой важной телеграммы от британского консула Артура Вудхауса, отправленной из Петрограда 26 апреля, но полученной только 1 мая.
С того самого момента, когда мой коллега Фил Томаселли обнаружил короткую запись о ней в журнале учета поступивших телеграмм, и принялся разыскивать сам текст «телеграммы Вудхауса», который почему-то отсутствовал в соответствующем архивном деле, мы не могли взять в толк, почему ни в одной книге, касающейся судьбы Романовых, нет о ней никакого упоминания. У Фила большой опыт работы с хранящимися в Национальном архиве делами, относящимся к Первой мировой войне, и он решил, что отсутствие этой телеграммы в нужной папке объясняется несовершенством принятой там системы регистрации и каталогизации документов. Так что никакого заговора не было, была просто обыкновенная бюрократическая неразбериха. В конце концов он нашел полный текст этой неуловимой телеграммы во время одного из его «периодических разгребаний бумажных гор», как выразился он сам, но не там, где он должен бы был находиться, в деле FO 371/3329/78031, а в деле FO 371/3938/22804.
«Вчера днем в четверг приходил граф Бенкендорф, бывший обергофмаршал двора, просил меня телеграфировать следующее: он получил конфиденциальную информацию, что в настоящее время положение бывшей императорской семьи в Тобольске до крайности плачевно. Их всячески притесняют. Он просит вас вступиться за них и надеется, что вы дадите указание мистеру Локхарту поговорить об улучшении режима содержания ссыльных, особенно в том, что касается свободы в отведенных границах. Юный Принц опять болен»26.
Телеграмма, конечно же, была передана королю. 3 мая в Министерство иностранных дел была доставлена следующая конфиденциальная записка на личном королевском бланке:
«Лорд Кроумер телефонировал, чтобы сообщить, что Король очень огорчен вестями, содержащимися в телеграмме мистера Вудхауса № 142, и надеется, что Министерство иностранных дел безотлагательно телеграфирует мистеру Локхарту, дав ему указание поднять этот вопрос перед мистером Троцким и настоять на улучшении режима содержания»27.
Так что же произошло потом? Сделал ли глава британской миссии в Москве Роберт Брюс Локхарт какое-либо представление Троцкому насчет Романовых? Как и следовало ожидать, архивы на этот счет молчат. Нет об этом упоминания ни в мемуарах и дневниках Локхарта, ни в мемуарах Троцкого. Ничего нет и в официально зарегистрированных делах Министерства иностранных дел. Имеются только нацарапанные от руки официальные комментарии на передней части обложки дела FO 371/3329/78031, которые добавлял каждый из чиновников перед тем, как передать папку следующему.
Мелким, неразборчивым почерком на обложке написано: «Боюсь, ходатайство за бывшую императорскую семью не поможет нашим отношениям с большевиками и вряд ли поможет самой этой семье… Если станет известно, что необходимо что-то предпринять, то лучше оставить на усмотрение мистера Локхарта, в какой форме он будет делать это представление»28.
В результате в тот же самый день в 10.30 утра министр иностранных дел Бальфур отправил Локхарту в Москву шифрованную телеграмму, в которой высказывалась озабоченность короля, но также содержалось расхолаживающее замечание:
«У меня имеются серьезные опасения, как бы представление, которое вы сделаете, каким оно ни было, не принесло этим несчастным жертвам больше вреда, чем пользы. Но мы здесь не можем составить сколько-нибудь обоснованного мнения на сей счет, и я надеюсь, что вы с вашими тактом и благоразумием сделаете все, что в ваших силах, дабы смягчить тяготы их заключения».
В заключение Бальфур в кое-то веки высказал подлинные опасения за судьбу царской семьи:
«Если бы здесь все считали, что они являются жертвами неоправданной жестокости, это произвело бы крайне тяжелое впечатление»29.
После отправления Локхарту этой телеграммы в самом низу обложки был добавлен еще один комментарий:
«Учитывая желания короля, [курсив мой. – Авт.], думаю, мы должны дать мистеру Локхарту указание поставить этот вопрос пред мистером Троцким. Надо соблюдать осторожность, чтобы не выдать источник нашей информации»30.
Поскольку официальных действий в ответ на это предложение не последовало, стоит предположить, что в конечном итоге британское правительство предпочло все-таки не будить лихо. Между тем в Петрограде датский посол Скавениус занял гораздо более жесткую позицию в ответ на это известие о жестоком обращении с Романовыми. Заверениям советского посла в Берлине Иоффе о том, что «с императорской семьей не случится ничего плохого», была грош цена. Более того, его заявления в ответ на запросы о положении императорской семьи – как в Тобольске, так и в Крыму, по мнению Скавениуса, были «полны исключительного цинизма». В Крыму вдовствующая императрица и члены ее семьи практически голодали и находились целиком во власти своих тюремщиков-матросов, которым до сих пор, по крайней мере, «не пришло в голову убить ее», – написал он в депеше, которую отправил в Копенгаген. «Господин Иоффе не хуже меня знает, – продолжал Скавениус, – что если бы охранникам вздумалось это сделать, ни одной живой душе не удалось бы им помешать»31.
Затем Скавениус описал тяготы, которые приходилось переносить царской семье в Екатеринбурге в их теперешнем тесном доме, «окруженном высоким частоколом, который полностью закрывает дом и загораживает окна вплоть до второго этажа»:
«Окна, не загороженные частоколом, заклеены газетами. Таким образом их величества живут в полутьме и без вентиляции, поскольку открывать окна им запрещено».
Прогулки на свежем воздухе для узников были жестко ограничены, их пища – в основном гречневая каша и щи – была почти несъедобна, подавали ее на грязной оловянной посуде, и часто их принуждали есть вместе с охраной. «Очевидно, что цель – это сломить Их Величества как физически, так и морально, и последствия будут катастрофическими»32.
Вот это, заключил Скавениус – и в его словах ясно слышится негодование – «и есть то, что господин Иоффе называет хорошим и обоснованным обращением». Германское правительство явно не знало правды об условиях, в которых прозябали Романовы. И Скавениус немедля призвал датского министра иностранных дел попросить короля Христиана обратиться прямо к кайзеру:
«Если есть желание спасти Их Величества, то абсолютно необходимо, принимать меры для этого быстро. Я чувствую, что должен написать эту депешу, потому что не могу взять на себя ответственность за то, что не проинформировал тех людей, которые, возможно, способны что-то сделать с этой неприкрашенной голой правдой о теперешнем положении дел»33.
Датчане могли выражать обеспокоенность по поводу тяжелого положения Романовых, но как же король Георг? Он уже высказал свою личную тревогу за своих русских родственников, хотя и очень коротко и всего лишь один раз – после отречения царя в марте 1917 года. Но насколько глубокой была его «душевная боль» теперь и что он готов был для них сделать?
В поисках свидетельств о том, что весной 1918 года король Георг инициировал план какой-то отчаянной, последней попытки спасти Романовых, Саммерс и Мэнголд наткнулись на стену, которая до сей поры стоит на пути всех историков. Из комментариев на обложке хранящейся в Национальном архиве папки FO 371/3329/78031 явствует, что британское правительство не желало, чтобы его втянули в какую-либо открытую попытку вступиться за царскую семью и даже не особенно хотело, чтобы Локхарт делал советскому правительству представления на эту тему.
В 1917 году до того, как большевики захватили власть в ноябре, всем казалось, что прямой угрозы императорской семье не существует. Только 20 мая 1918 года британское правительство получило подтверждение от консула в Петрограде Вудхауса, переславшего телеграмму от 10 мая от британского консула в Екатеринбурге Томаса Престона, что царя привезли в Екатеринбург. «Он живет в частном доме через несколько домов от консульства», – подтвердил Престон и продолжил:
«О причине его переправки сюда ходит много слухов, и согласно одному из самых распространенных, местные большевики держат его здесь ради получения выкупа от народных комиссаров в центре или затем, чтобы у первых появилась возможность оказывать давление на последних…Наиболее достоверный из этих слухов состоит в том, что бывшего Императора привезли сюда, поскольку Уральская область, и особенно Екатеринбург являются в настоящее время самым крепким оплотом большевизма в России»34.
Это сообщение, полученное из первых рук, наверняка должно было вызвать в Британии тревогу относительно безопасности императорской семьи. Однако, учитывая непреклонную позицию правительства, любые разговоры о возможной операции по спасению Романовых могли иметь место только в конфиденциальном порядке между королем и агентами Службы внешней разведки SIS и, вероятно, даже без ведома премьер-министра.
Как заявили в 1971 году Саммерс и Мэнголд в ответ на реакцию на документальный фильм, который они сами сняли на эту тему, какие-либо упоминания об этом «вряд ли можно было найти в архивах, доступных для публики»35. Кажется крайне маловероятным, что, официально отказавшись спасать царскую семью в июне 1917 года, британское правительство каким-то образом год спустя негласно приняло участие в тайной попытке «исправить ошибку»36.
Главная проблема поиска свидетельств подобного шага состоит в том, что то немногое, из чего мы можем исходить, связано с надуманными утверждениями о чудесном спасении кого-то из Романовых или даже всей царской семьи. Чтобы подкрепить свои небылицы, сторонники теорий чудесного спасения в результате тайного заговора придумали множество сценариев, включающих в себя освобождение в последний момент и некие таинственные поезда, якобы шедшие с опущенными шторами в северо-западном направлении на Пермь, но так и не сумели привести сколь-либо убедительные доказательства этих сценариев. Однако, возможно, короля Георга так заела совесть, что он начал действовать самостоятельно и лично попросил предпринять какие-то шаги? Он прекрасно знал, что не может вмешиваться в другие дела правительства, но он был главой вооруженных сил, поддерживал регулярные контакты с Военным министерством и сотрудниками Службы внешней разведки SIS, и представляется вполне правдоподобным, что в какой-то момент он мог как минимум попросить у них совета.
На такую встречу действительно намекают дневники армейского офицера полковника Ричарда Майнерцхагена, но этот человек давно дискредитирован как выдумщик. В записи в своем дневнике от августа 1918 года он описал разговор, который якобы состоялся у него раньше тем же летом в Букингемском дворце с королем и лордом Тренчардом, командующим ВВС37. По утверждению Майнерцхагена, во время этой беседы король Георг сказал, что «он привязан к царю и спросил, нельзя ли их спасти по воздуху, поскольку он опасается, что вся царская семья будет убита»38. Поскольку познания короля в технике были ограничены, нет ничего невероятного в том, что он мог спросить Тренчарда о возможности спасательной операции с помощью аэропланов; однако с точки зрения логики подобная операция по спасению всех семерых членов семьи Романовых – одного за другим – представляется совершенно абсурдной. В то время самый совершенный аэроплан Королевского летного корпуса (двухместный истребитель или аэроплан-разведчик, такой как Sopwith 1½ Stratter, имел максимальную дальность полета примерно в 300 миль (482 км, или 452 версты), после чего он должен был сесть для дозаправки39. От Мурманска до Екатеринбурга почти 2800 верст (почти 3000 км), Архангельск находился значительно ближе – в 1750 верстах (ок. 1870 км). Чтобы пролететь такое расстояние, любому базирующемуся там аэроплану сил Антанты потребовалась бы налаженная сеть топливохранилищ в стратегических точках по всему пути следования. Единственной реалистичной альтернативой мог бы быть более короткой перелет на восток, на позиции белых, но и тогда, чтобы осуществить операцию по спасению Романовых потребовалась бы целая сеть белогвардейских агентов и помогающих им людей.
В 2010 году в телепрограмме Mystery Files («Материалы, окутанные тайной») канала National Geographic принц Майкл Кент утверждал, что когда коммодор авиации Перегрин Феллоуз (который в 1926 году был назначен флигель-адъютантом короля Георга) был пилотом в авиации Королевских ВМС, он принимал участие в попытке спасти Романовых при помощи аэроплана. Феллоузу, утверждал принц Майкл, «была предоставлена возможность разработать план спасения, в соответствии с которым он должен был прилететь, приземлиться поблизости и увезти их». Во время Первой мировой войны Перегрин Форбс Морант Феллоуз действительно был летчиком-пионером и славился большим мужеством и отвагой. Он поступил в летный отряд Королевских ВМС в августе 1915 года, а в апреле 1917 года был назначен командиром 2-й эскадрильи, базировавшейся во Франции в городке Сен-Поль-сюр-Мер под Дюнкерком, и находился там до ноября 1917 года. Но нет никаких свидетельств о том, что его когда-либо передислоцировали в Россию или хотя бы поблизости от нее. В его послужном списке также нет ничего, что позволяло бы сказать, что он выбрал бы для полета что-либо помимо одномоторного аэроплана – и уж точно не крупный бомбардировщик-биплан Handley Page O/400 из тех, что стояли на вооружении авиации Королевских ВМС и были способны перевозить пассажиров.
К сожалению, миф о роли Перегрина Феллоуза основан на словах все того же не заслуживающего доверия Майнерцхагена. По словам литератора Джулиана Феллоуза, Саммерс и Мэнголд в беседе с его отцом в 1970-е годы сказали, что Майнерцхаген утверждал, будто «пилот аэроплана, который должен был участвовать в этой операции, был моим двоюродным дедом»40. Как ни странно, Саммерс и Мэнголд не упоминали утверждения Майнерцхагена в своей книге «Досье на царя» до ее третьего издания в 2002 году, когда никто уже не воспринимал Майнерцхагена всерьез; не упоминали они и мнимого участия Феллоуза. Вся эта история, однако, прекрасно согласовывалась с историей, рассказанной в книге Майкла Окклшо «Заговоры вокруг Романовых» в 1993 году. Работая над этой книгой, он получил доступ к оригиналам дневников Майнерцхагена, хранящихся в Оксфорде, в библиотеке Роудс-хауса, после чего начал утверждать, что великая княжна Татьяна спаслась от бойни в Ипатьевском доме, была увезена на аэроплане, который – как ни абсурдно это звучит – приземлился неподалеку. Вообще-то в плане спасательной операции, о котором толкует Майнерцхаген, зияет громадная дыра в той его части, которая имеет отношение к генерал-лейтенанту Феллоузу в 1918 году, когда последний действительно имел достаточно высокое воинское звание, чтобы руководить каким-то секретным «спасательным авиационным подразделением». Дело в том, что в мае 1918 года (когда якобы обсуждалась эта последняя отчаянная попытка спасти Романовых) он находился в плену, поскольку немцы сбили его в бою над Зеебрюгге. Есть и другие причины сомневаться в надежности свидетельств Ричарда Майнерцхагена. Вопреки его утверждениям, что во время Первой мировой войны до 1918 года он занимался разведкой в России, на самом деле местом его службы была восточная Африка, а потом – Палестина.
Он не обладал никакими сколько-нибудь надежными знаниями о России и совершенно явно не подходил на роль кандидата для такой миссии, тем более что тогда, в 1918 году, он еще не успел придумать себе фантастическую карьеру лихого и отважного офицера разведки41. То, что дневники, которые он якобы вел и в которых записывал происходившие в его время события, являются позднейшей подделкой, было убедительно доказано в 2007 году в книге Брайана Гарфилда The Meinertzhagen Mystery – The Life and Legend of a Colossal Fraud («Ричард Майнерцхаген – правда и вымысел о величайшем самозванце»). В этой книге Гарфилд приводит убедительные доказательства того, что Майнерцхагена часто просто не было там, где он, по его словам, был в то или иное время, и что он имел привычку присваивать себе чужие подвиги. Не сделал ли он того же и в том, что касалось Романовых?
В Королевском архиве до сих пор не было найдено ни одного серьезного доказательства того, что эта или какая-нибудь другая встреча короля и офицеров из Службы внешней разведки SIS с обсуждением плана по спасению Романовых действительно имела место. Если же говорить о Национальном архиве, то нельзя утверждать, что документов о таком плане в самом деле никогда не существовало и что они не таятся где-то в его недрах – и либо историки просто не замечают их, либо они оказались по ошибке не в тех папках. Так, например, в ходе изысканий, предпринятых ради написания настоящей книги, была обнаружена «телеграмма Вудхауса», прежде нигде не упоминавшаяся и не цитировавшаяся. Она ждала своего часа и исследователя, подшитая не в ту папку, несмотря на то что в Национальном архиве много лет утверждали, что «ничего не утаили»42.
Если отбросить все ложные следы и неправдоподобные басни, то у нас остается всего один не очень-то надежный сценарий, относящийся к тому периоду, когда Романовы находились в заключении в Екатеринбурге. Он связан с секретной британской операцией, спланированной сорокадвухлетним капитаном Стивеном Элли из службы MI1(c) – предшественницы MI6 – несомненно, одним из лучших агентов SIS в России в описываемое время. Эта операция, видимо, включала в себя, по крайней мере, первоначальную разведку дома Ипатьева, его местоположения и расположения охранников, чтобы оценить возможность освобождения его узников.
Подтянутый усатый Стивен Элли родился в Москве в 1876 году в семье британского железнодорожного инженера и свободно говорил по-русски. После окончания университета и практического обучения в качестве инженера он работал на семейную фирму в Лондоне до возвращения в Россию в 1910 году. В 1914 году руководитель SIS Мэнсфилд Камминг привлек его на службу в качестве помощника военного атташе в британском посольстве в Петрограде и члена Разведывательной миссии, которую позднее возглавит подполковник Сэмюэль Хор. В 1916 году он был назначен руководителем службы контрразведки в отделе британского Бюро военного контроля в Петрограде. В декабре этого же года Элли и еще один агент, действовавший в Петрограде, оказались замешаны в убийстве Распутина во дворце Юсупова. Участвовали ли они в самом убийстве, неизвестно, но Элли наверняка знал о самом заговоре, потому что был в хороших отношениях с элитой царского режима (он даже родился в доме, принадлежавшем семье Юсуповых в Москве). Работал он и с секретной службой Временного правительства. Принимая все это во внимание, после захвата власти большевиками в ноябре 1917 года его без шума отозвали из Петрограда43. Однако его хорошее знание России было слишком ценно, чтобы его не использовать, и в марте 1918 года его послали в Мурманск в качестве старшего офицера разведки ВМС, и он оставался там примерно до августа 1918 года44.
В России Элли руководил обширной шпионской сетью и, возможно, также был связан с работой Американского национального департамента разведки, который создавал сеть шпионов в Сибири. Одна из папок в Национальном архиве свидетельствует о том, что британцы наверняка перехватывали телеграммы, которыми обменивались с Москвой местные Советы, включая Совет в Екатеринбурге, и Элли имел возможность получать шифрованную информацию о положении семьи Романовых в этом городе45. В 2006 году в документальном фильме «Война трех королей» на британском общественном телеканале Channel 4 была впервые продемонстрирована личная записная книжка Элли и нарисованная карта перекрестка рядом с домом Ипатьева – к этим материалам семья Элли предоставила доступ историку Эндрю Куку. Всегда предполагалось, что Элли ездил в Екатеринбург сам, однако, учитывая его ключевое положение в Мурманске, откуда он руководил своими многочисленными агентами в России, гораздо более вероятно, что эта информация была передана ему каким-то агентом, которого он туда послал46. А карту он вполне мог перерисовать с хорошей карты города, которая не раз публиковалась в 1900-х годах. Так что, чтобы нарисовать ее, ему вовсе не надо было ездить в Екатеринбург.
Кто бы ни посылал информацию Элли (если какой-то британский агент вообще был отправлен тогда именно в Екатеринбург), этот человек, скорее всего, прятался в британском консульстве неподалеку от Ипатьевского дома или даже в собственном доме Томаса Престона, чтобы следить за тем, кто входит и выходит из дома, где содержалась царская семья. Дом Ипатьева находился по адресу Вознесенский проспект, 49; британское консульство – в доме № 27, дом же Престона располагался значительно ближе – «примерно через четыре дома», то есть либо в доме № 46, либо в доме № 4447. А может быть, информацию Элли дал сам Томас Престон в зашифрованном послании, отправленном в Мурманск? Ведь он жил в Екатеринбурге с 1913 года и знал город как никто другой.
Где бы сам Элли – или его агент – ни базировался в Екатеринбурге, сведения в его записной книжке скудны, что говорит о том, что его точка обзора была очень ограниченна. Найти какой-то наблюдательный пункт, находившийся достаточно высоко, чтобы с него были видны и дом, и сад, где гуляла царская семья, и чтобы обзору не мешали два окружавших дом высоких частокола, было бы чрезвычайно трудно. Здесь везде были пулеметы, друг друга сменяли пятьдесят или около того вооруженных до зубов охранников, размещавшихся перед воротами, между двумя частоколами, а также в самом доме. Здание можно было захватить только в результате тщательно подготовленного штурма с участием военных; к тому же, поскольку царская семья содержалась в верхних комнатах, до которых можно было добраться только по одной-единственной лестнице, в случае нападения их тюремщики могли перебить их прежде, чем подоспеет помощь.
И тем не менее еще до проведенной в Екатеринбурге рекогносцировки Элли отправил донесение MI1(c), в котором рассматривалось возможное спасение и доставка в Мурманск семи «ценных предметов» (явное повышение статуса Романовых от простого «багажа», как их именовал Яковлев). Ему будет нужно 1000 фунтов ежемесячно, чтобы финансировать наблюдение силами четырех офицеров, написал он и назвал поименно четырех агентов SIS, которых он хотел задействовать в этой операции: второй лейтенант Дж. Хилл (возможно, Джордж Эдуард Хилл), лейтенант Джон Хичинг, лейтенант Эрнст Майклсон и капитан-лейтенант Малколм МакЛарен – он уже находился в Мурманске. «Эти офицеры должны хорошо понимать характер задания, – добавил он, – который может потребовать от них выдавать себя за штатских»48. Элли сделал хороший выбор: все четверо офицеров свободно говорили по-русски и знали страну не хуже ее жителей. Хичинг, как и Элли, провел значительную часть своего детства и юности в России; семья Хилла вела торговлю с Россией еще с восемнадцатого века; Майклсон жил в России с 1890-х годов и занимался подрывной работой и шпионажем в Финляндии; МакЛарен родился в районе нефтепромыслов на Каспийском море, был женат на русской и мог сойти за русского49.
Теперь пора задать вопрос: не изменилось ли официальное отношение к первоначальному плану Йонаса Лида по спасению царской семьи арктическим путем, хотя дом в Мурманске так и не был построен? Ведь Генри Армистед опять был в деле, он был важным посредником и связующим звеном в Архангельске и уже готовился отправиться в Сибирь с британской торговой экспедицией, которую он обсуждал с Лидом. Как заметил Элли,
«Я совершенно недвусмысленно дал понять Армистеду, что его роль – это исключительно обеспечение взаимодействия и что он должен оставить все приготовления к поездке в Мурманск нам. Мы отвечаем за получение и доставку ценных предметов, он отвечает за их благополучный вывоз из России»50.
Записи в блокноте Элли говорят о том, что Романовых предполагалось довезти поездом до Мурманска, а оттуда вывезти в Англию на британском корабле. Но, памятуя те бросающие в дрожь опасности, которые пришлось пережить Яковлеву, когда он перевозил царскую семью по железной дороге на гораздо более короткое расстояние, этот план означал бы постоянную угрозу жизни Романовых, в поезде на них наверняка бы напали. Возможно, на выбор Элли повлияло его хорошее знание российских железных дорог, но поскольку дело теперь осложнялось тем, что Романовых надо было доставить на север из Екатеринбурга, а не из Тобольска, у спасательной операции по плану Лида, заключавшемуся в вывозе их по рекам, пожалуй, было бы больше шансов на успех. И Архангельск в качестве конечного пункта следования до посадки на британский корабль – опять же согласно первоначальному плану Лида – был бы гораздо ближе, и до него можно было бы добраться гораздо быстрее, хотя к июню 1918 года британцы и американцы уже высадили в Мурманске силы интервенции и контролировали порт. Так что теоретически крейсер Королевских ВМС мог ожидать там Романовых в июне – июле 1918 года.
Мы можем уверенно идентифицировать только одного из всех работавших под прикрытием британских офицеров, кто мог в тот период получить задание в Екатеринбурге, и этот офицер не входил в список Элли. Это был капитан Кенелм Дигби-Джонс. Его присутствие в Екатеринбурге со «специальным заданием» подтверждено в мемуарах консула Томаса Престона Before the Curtain («Перед занавесом»). Его послужной список сохранился и дошел до нас, и в нем указано, что он выполнял задание в Екатеринбурге в июле 1918 года по поручению командующего силами Антанты в северной России генерал-майора Пула51. К счастью, в личном деле Дигби-Джонса в Военном министерстве подробно расписаны сроки его передвижения. Он выехал из Мурманска 3 июня и через Вологду поехал в Архангельск. 10 июля он из Архангельска отправился на юг, в Екатеринбург, проехав через Вятку и Пермь – это был кружной маршрут через территорию, контролируемую большевиками, и часть его он проделал верхом, чтобы избежать ареста. Но Дигби-Джонс прибыл в Екатеринбург только 16 июля52.
Этот срок не совпадает со сценарием Элли, но он показывает, что путешествие по суше даже от более близкого к Екатеринбургу Архангельска занимало около пяти дней и, таким образом, демонстрирует огромные трудности, которые надо было преодолеть, чтобы доставить из Екатеринбурга в безопасное место всего одного человека, не говоря уже о семерых Романовых. Это почти наверняка означало, что Элли не мог выделить в своем графике такой длительный период времени, чтобы добраться до Екатеринбурга лично; тем более что 29 мая он отметил, что ему «не хватает людей». Шифрованная телеграмма Министерства иностранных дел показывает, что задание Дигби-Джонса заключалось в основном в том, чтобы установить связь с Чехословацким корпусом, ехавшим по Транссибирской железной дороге с востока на запад, и передать его руководству секретные депеши, в которых говорилось, что они должны «занять Пермь и Вятку и соединиться с силами Антанты в Вологде»53. Однако в сентябре 1918 года Дигби-Джонс умер от испанки в Челябинске, так что дверь перед нами опять захлопывается; каких-либо других зацепок у нас нет54.
Если оценить возможность работы британских агентов в Екатеринбурге летом 1918 года рационально, то, скорее всего, станет ясно, что, как и с планом Лида, в этом вопросе многое до сих пор истолковывалось превратно. У шпионов стран Антанты была очень веская причина присутствовать в этом городе – да что там, город так ими и кишел, особенно американскими и французскими, – в преддверии захвата его в конце июля белогвардейцами и силами Чехословацкого корпуса55. В середине мая сюда прибыла «миссия немецкого Красного Креста», якобы для помощи военнопленным. Корреспондент Times Роберт Уилтон подтвердил, что среди членов миссии были секретные агенты, которые должны были выяснить детали жизни Романовых в Ипатьевском доме и режима их содержания. Но перед большинством иностранных агентов в Екатеринбурге стояли совершенно иные задачи: Урал был богат полезными ископаемыми. В 1914 году здесь был построен аффинажный завод, выплавлявший платину; в то время Россия была источником 90 % ее мирового производства56.
Большевики, которые в 1917 году национализировали все шахты и рудники, знали, что город, скорее всего, скоро захватят контрреволюционеры, и уже несколько недель были заняты отправкой партий ценных минералов и драгоценных камней по железной дороге в Пермь и оттуда в57 Москву. Томас Престон, в молодости занимавшийся золотодобычей в Сибири, был назначен консулом в 1913 году именно в Екатеринбург, чтобы следить за горнодобывающей промышленностью Урала и особенно за производством платины, и отправлял соответствующие доклады Военному министерству. В 1918 году он регулярно посылал в военное ведомство отчеты о вывозе большевиками ценностей и пытался раздобыть платину для Министерства военных запасов58. Так что было множество других причин – как военных, так и экономических – для того, чтобы в июне – июле 1918 года британские агенты находились в Екатеринбурге с секретными заданиями, и освобождение Романовых (как и в случае с планом Йонаса Лида) могло быть лишь второ– или третьестепенной целью.
Как бы то ни было, похоже, Стивен Элли быстро пришел к выводу, что любая попытка взять Ипатьевский дом штурмом была бы безумием – чистым самоубийством. Но в официальных делах, даже если Элли и делал какие-то записи, нет донесения, которое это бы подтверждало. Вскоре он был отозван в Лондон, однако сохранил свои связи с разведкой и с 1939 года до своей отставки в 1957 году проработал в MI5 (Британской службе государственной безопасности). Связанный требованиями Закона о неразглашении государственной тайны, Элли никогда не говорил о своей миссии в Екатеринбурге, не рассказывал он о своих приключениях в России и своей жене Беатрисе; он был «нем как рыба», сказала она59. Много лет спустя она призналась Энтони Саммерсу, что, «когда она спрашивала его, чем он занимается, он отвечал: «Иногда меня не будет одну ночь, иногда – один год, и я не смогу сообщать тебе, где я нахожусь, но я работаю на короля». Она же полагала, что он погуливает от нее»60.
Скрытность Элли является лишь одним из многих препятствий к распутыванию всей этой истории. Был ли его импровизированный план спасения Романовых составлен по прямой просьбе короля Георга и без ведома правительства? Или же это была часть какой-то иной операции, которую проводило правительство? Нет никаких свидетельств, говорящих о том, что план Элли был чем-то большим, чем наброски в блокноте, но если бы придуманная им операция была начата – и провалилась – то все это было бы необходимо как-то замять, чтобы избавить короля и правительство от позора. Пишущий о Романовых автор Майкл Окклшо утверждает, что в таком случае из Королевского архива пришлось бы «вычищать все разоблачительные свидетельства», чтобы спасти короля от обвинений в том, что он «умышленно поставил под угрозу жизни своих родственников». Член семьи Элли, у которого брали интервью в 2006 году, сказал, что в семье бытовало мнение, что от операции по спасению Романовых «на самом деле отказались, потому осуществить ее было невозможно». Но когда именно это произошло, мы никогда не узнаем61. Томас Престон считал, что «попытка их спасти была бы безумием, чреватым огромной опасностью для самой царской семьи». «В городе было десять тысяч красноармейцев, и большевистские шпионы были на всех углах и в каждом доме»62.
К лету 1918 года тревожная неизвестность о судьбе Романовых, усугубленная тем, что им запретили вести переписку, не только страшно усилила у них самих чувство безысходного одиночества, но и обострило душевную боль их родственников, которые жаждали узнать о них хоть что-то. И далеко-далеко от Екатеринбурга одна из членов большой семьи короля Георга в Англии дошла в своей тревоге за семью Романовых – и особенно за их детей – до такой степени, что начала действовать самостоятельно.
Назад: Глава 9 «Я скорее погибну в России, чем приму спасение из рук германцев»
Дальше: Глава 11 «Около полуночи ожидайте свистка»
