Глава 23
– Где это, Беа-Кло? – спросил Коул.
– Примерно в шестидесяти километрах к северо-западу от Уотт-Лейк. Индейская территория. Глубокая долина по другую сторону от хребта Пиннакл.
– Ты ранен или болен? Что с тобой происходит?
– Меня мучают головные боли. У меня опухоль мозга. Время от времени приступы повторяются. Я умираю. – Бертон оттолкнулся от стены, на которую опирался. Покачнулся, но смог устоять без поддержки. – Мне нужно увидеть Тори.
Глаза Коула и отставного полицейского встретились.
– Ты заманил убийцу, используя Оливию и свою дочь как приманку?
Гейдж сглотнул.
– Когда Тори только родилась, я дал ей обещание. – Голос у него дрожал. – Я поклялся добиться справедливости, достать этого ублюдка, сделать мир безопаснее. Мать Тори умерла, и я должен был что-то предпринять. Девочка стала агрессивной. Я боялся, что она останется совсем одна, когда после моей смерти узнает, кто ее настоящий отец. Она подумает, что в ней течет кровь опасного социопата.
Бертона повело вперед, и Коул подхватил его.
Гейдж сделал глубокий вдох, сосредоточился.
– Мне… нужно было, чтобы она встретилась со своей настоящей матерью. Мне хотелось, чтобы Тори увидела, что в ней есть и хорошая половина. Красивая, добрая и справедливая половина. Она должна была увидеть, какой может стать. И я верил, что как только Сара встретится со своей дочерью… – Его голос прервался. – Что я натворил?!
– Ты больной на всю голову, знаешь об этом?
– Знаю. И уже давно. Наверное, даже дольше, чем кажется.
Коул смотрел на Бертона. Мозг кипел. Коул перевел взгляд на снег, оценил направление ветра. Перед глазами прокручивались метеорологические картинки со спутника, которые он видел по телевизору. Рискнуть? Возможно, поднявшись в воздух, он сможет опередить циклон. Если повезет. Или погибнет, и это куда вероятнее.
Впервые в жизни мысль о смерти напугала Коула. Он не хотел погибать. Только не в этот раз. Ему надо было выжить, чтобы спасти Оливию. Коул хотел получить этот чертов второй шанс. Ради нее. И ради самого себя. Ради этого ранчо. Он нуждался в нем так же остро, как нуждался в воздухе, чтобы дышать.
– Насколько ты уверен, что он направляется в Беа-Кло?
– Даже раненный в живот олень возвращается домой. Он много раз повторял это Саре. Она говорила об этом во время бесед, за которыми я наблюдал. Этот парень помешан на ритуале охоты, на убийстве. Он хочет закончить этот ритуал там, где начал его. Где всегда убивал. На земле Первых Наций, желательно на принадлежащей ему территории. В этом смысле он как зверь.
Коул должен был рискнуть. Не делать ничего – хуже смерти.
– Ты со мной, – неожиданно сказал он.
– Куда?
– Мы отправляемся в Беа-Кло и берем с собой пса. Мы остановим убийцу.
– На чем?
– На моем самолете.
Бертон посмотрел на кружащийся снег. От тревоги черты его лица заострились. В глазах появился страх.
– А как же Тори?
– Здесь она будет в безопасности. Иди и садись на снегоход. Возьми Эйса. Ждите меня. Мне нужно сказать отцу, куда я лечу, и сообщить ему номер лицензии радиолюбителя, который я видел на автофургоне, на тот случай, если у него появится возможность поговорить с копами.
Бегом поднимаясь по лестнице в библиотеку, Коул молился всем богам, о которых только мог вспомнить, чтобы они защитили Оливию от невыносимой боли.
«Держись, Лив, дождись меня, я найду тебя. Держись…»
* * *
Джип Королевской канадской конной полиции свернул со скоростного шоссе, ведущего из Клинтона, возле указателя на ранчо Броукен-Бар. Офицер, который вел машину по лесовозной дороге, пытался ориентироваться в снегопаде. Колеса заскользили, когда включился полный привод. Они проехали меньше трех километров, и джип встал намертво. Валил густой снег, облака низко нависли над лесом.
Четыре офицера вышли из джипа и вытащили из трейлера, прицепленного к джипу, два снегохода. Один из офицеров сообщил о местонахождении и назвал новое ожидаемое время прибытия на ранчо, остальные надевали шлемы и толстые перчатки. Доложив обстановку, офицер тоже надел шлем и сел на один из снегоходов позади водителя.
Они направились по лесовозной дороге к ранчо старика Макдона.
Копы отреагировали на звонок сержанта Мэка Якимы из интегрированной группы по расследованию убийств, которая занималась убийством у реки Биркенхед. Кредитная карта Алгора Соренсона, мужа жертвы, последний раз использовалась на ранчо. Было поразительное сходство между убийством у реки Биркенхед и убийствами в Уотт-Лейк. Управляющей на ранчо работала Сара Бейкер, единственная выжившая жертва убийцы из Уотт-Лейк. Та самая, которой удалось убежать.
К тому же на ранчо, возможно, находился детектив Гейдж Бертон, сам в прошлом работавший в составе группы по расследованию убийств и недавно вышедший на пенсию. Он был ключевым подозреваемым в деле об убийстве у реки Биркенхед. Он служил штабным сержантом в Уотт-Лейк в то время, когда похитили Сару Бейкер. Судя по всему, Бертон, несмотря на все имевшиеся улики, не сомневался, что полиция арестовала не того человека, и, вполне вероятно, с тех самых пор охотился за убийцей. По словам сержанта Якимы, медики полагают, что у Бертона могло развиться психическое расстройство. Пока не до конца было понятно, как все это связано, но Бертон взял с собой маленькую дочь. Полиции Клинтона рекомендовали действовать с чрезвычайной осторожностью.
* * *
Коул присел на корточки и положил руки на плечи девочки.
– Тори, присмотришь за Майроном, хорошо? – Он знал сто первую заповедь выжившего. Когда в угрожающей жизни ситуации ты заботишься о ком-то еще, твои шансы уцелеть увеличиваются в сотни раз. – Приготовь ему чай и что-нибудь поесть. И себе тоже. Справишься на кухне?
Она кивнула.
– Двери держи на замке. Подкладывай дрова в огонь. Если ты что-то не знаешь или тебе что-то нужно, спроси у моего отца, слышишь?
Глаза у нее были огромные и сухие, лицо бледное. Она кивнула.
Коул замялся.
– И давай ему таблетки… По две каждый час, не больше. Понимаешь? Даже если он будет сходить с ума. Это важно.
Потому что отец должен быть рядом с Тори. Коулу нужно было, чтобы он продержался до его возвращения.
– Коул, – позвал его старик из своего кресла.
Коул поднял глаза.
– У тебя лицензия только на полеты в нормальных условиях.
– Ага.
– Это небезопасно.
– Мы должны попытаться.
Их взгляды встретились. Повисло молчание.
– Прости меня, – сказал Майрон. – Я был дерьмовым отцом. Мне жаль, что я не смог справиться с горем, что я продолжал наказывать тебя.
Коул подошел к отцу, присел на корточки, держась одной рукой за подлокотник инвалидной коляски. Он хотел сказать отцу, что Форбс и Такер испортили тормоза грузовика, но передумал. Это не меняло того факта, что он сел за руль нетрезвым и повез мать и Джимми. От этого ему никуда не деться. И он примет свою часть вины. А Форбс и Такер свое получат, когда Коул предупредит полицию о придуманной ими коррупционной схеме с участием высоких правительственных чиновников. Это будет правосудие Коула. Так он хоть как-то оправдается за то, что вместе с Джейн подписал то проклятое письмо о продаже.
– Папа, – негромко заговорил он, – я хочу, чтобы ты знал, просто на всякий случай, что мне очень-очень жаль. И твое прощение… – Голос у него прервался, глаза защипало от слез. – Оно для меня все.
Майрон посмотрел на сына, сглотнул. Потом его глаза медленно наполнились слезами. Они потекли по морщинистому лицу. Старик протянул руку с искривленными пальцами и коричневыми пятнами на коже, коснулся щеки сына. Холодная. Он открыл рот, но слова так и не появились.
– Мне пора.
Майрон кивнул. Когда он заговорил, его голос был хриплым:
– Ладно, лети. И возвращайся целым. Привези домой Оливию. Вы оба должны вернуться сюда, потому что я не позволю Форбсу заполучить это чертово ранчо.
Кривая улыбка изогнула губы Коула. Он отсалютовал отцу:
– Есть, сэр.
Ему хотелось добавить что-нибудь абсурдное, типа «я люблю тебя, папа».
Он пообещал себе, что обязательно скажет эти слова, когда вернется.
И Коул отправился вниз, где его ждали Эйс и Бертон.
В кабине «Пайпер Каб» не слишком много места для двух мужчин и собаки, но он выкинет кое-что ненужное, чтобы снизить общий вес. Надо пошевеливаться, предстояло еще надеть лыжи на колеса. Без помощи Бертона не обойтись. Им надо подняться в воздух до того, как ветер снова изменится и начнет дуть с севера. Необходимо опередить циклон, иначе их будет бросать, словно пробку в бурном море облаков.
И света маловато. Для маневра почти не остается места.
Единственный козырь в том, что «Каб» – классический самолет для полетов на малой высоте, с наклонными лопастями пропеллера для невероятно короткой дистанции при взлете и быстрой посадке. Крылья расположены высоко, специально для жесткой посадки. Покрышки для тундры легко справляются с гравием. Если надеть на них лыжи, то самолету нипочем снег, земля и лед.
Но все это ничего не значило, если не будет видимости. Или если буран их догонит.
* * *
– Парни из Клинтона уже едут. Наша вертушка готова. – К Якиме подошла Мартинелло с двумя кружками кофе. Одну она поставила перед Мэком. – Они кое-что нашли в файлах Бертона, – добавила она, присаживаясь на край металлического стола.
Увидев выражение ее глаз, Якима решил, что это серьезно. Он взял кружку, не сводя с констебля взгляда.
– И?
– Это документы об удочерении, – ответила она. – Тори Бертон – дочь Сары Бейкер и Себастьяна Джорджа.
Мэк застыл с кружкой у рта. Потом медленно опустил ее.
– Вот дерьмо, – прошептал Мэк. – Гейдж повез ее к родной матери. – Якима посмотрел на Мартинелло. – Насколько он болен? Что он вытворяет? И где Алгор Соренсон?
– Эксперты нашли кое-что в ноутбуке Мелоди Вандербильт. Что-то вроде мемуаров, которые она писала перед смертью. В них рассказана вся история удочерения Тори, есть подробности о похищении Сары. В основном сведения взяты из бесед с Сарой Бейкер в больнице. Эксперт нашел все ее записи. Судя по всему, Мелоди была единственной журналисткой, которой Сара согласилась дать интервью, и Мелоди не опубликовала ни единого слова. Вместо этого они с Бертоном удочерили девочку и уехали из города.
* * *
Встречный ветер налетел на маленький желтый самолетик, когда тот поднимался в плотных облаках, высоко задрав нос. Снег залепил ветровое стекло, и на какое-то страшное мгновение Коулу показалось, что он ничего не увидит. Потом ветер и скорость начали сбрасывать снег со стекла кабины, и он ручейками стал стекать по боковым стеклам, давая пилоту возможность видеть хоть что-то. Коул изо всех сил старался выровнять крылья, а встречный ветер на высоте бросал самолет, словно лодку на волнах.
Коул набрал высоту, прибавил скорость, чтобы подняться над циклоном. Двигатель протестующе завыл. Вес был слишком большим. Пропеллер исправно вращался, но облака были высокими и плотными. Коул выровнял самолет и летел вслепую в темной, серой массе. Во рту пересохло. Он летел по памяти и по компасу. Если он прав, то горный кряж справа от них. Если же ошибся… Они врежутся в гору и погибнут, не успев ничего понять.
Подняла голову паника, но Коул справился с ней.
Паника – это для дураков. Она их погубит. Если погибнут они, умрет и Оливия. Они – ее единственная надежда. Но страх не отпускал его, словно дракон.
«Без страха не бывает подлинной храбрости…»
Не он ли написал эти слова?
Коул взял микрофон, включил радио, вызвал диспетчера.
Ему никто не ответил.
Коул поискал другую частоту, попробовал еще раз. По-прежнему ничего. Он вернул микрофон на место. Дальше к северу он попробует еще раз выйти на связь. Если радио заработает, то он наверняка найдет того, кто сможет передать сообщение полиции Уотт-Лейк. В кармане лежал мобильный телефон. Когда они подлетят ближе к Уотт-Лейк, возможно, окажутся в зоне действия вышки.
Коул спросил у Бертона через наушники:
– Ты уверен, что Тори – дочка Оливии?
Бывший полицейский сидел в кресле позади него, пристегнутый ремнями безопасности. Эйс еле поместился между его ногами. Майрон отдал Коулу поводок и шлейку для пса, которые Оливия хранила в большом доме.
– В этом нет никаких сомнений, – раздался в наушниках ответ Гейджа. Бертон явно был подавлен.
Сбоку налетел новый порыв ветра. Началась болтанка. С колотящимся сердцем Коул попытался снова взять под контроль свою «птичку». Но он по-прежнему летел вслепую в густом тумане и облачности.
– Я сделал это, потому что люблю ее, – снова зазвучал голос Бертона в наушниках Коула. – Я привез Тори сюда, потому что у нее больше никого нет. Я правильно поступил.
Гейдж явно пытался убедить самого себя.
Коул стиснул зубы. «То, что мы делаем ради любви…»
То, что они с Холли сделали для Тая, тоже было сделано из любви. В то время они оба думали, что поступают правильно, беря его с собой в поездки, обучая его дома в экзотических местах. В опасных местах…
Внезапно перед самолетом возник темный силуэт, несшийся на них. Сердце забилось в горле. Коул резко поднял нос самолета. Подъем оказался слишком крутым. Взревел двигатель. Они поднимались все выше и выше, но черная тень становилась все ближе.
Проклятье. Они летели прямо на скалу, все кончено…
* * *
«Можешь ли ты точно указать момент, когда твоя жизнь сталкивается с жизнью другого человека? Можешь ли ты вернуться к тому дню, когда ваши жизни пересеклись, а потом вновь разошлись в разные стороны…»
Тори смотрела в окно, думая о словах из рукописи матери. Мир за стеклом напоминал какой-то сумасшедший снежный водоворот. Это не слишком отличалось от того, что было у нее внутри: ее мысли кружились, словно эти крупные холодные снежинки, ложившиеся белым покрывалом на землю и деревья, меняя внешний вид всего вокруг.
В библиотеке было тепло, но Тори зябко потерла руки. Ее пуховик висел на спинке кресла и сох у огня, который шипел и потрескивал.
Майрон сгорбился в инвалидной коляске у камина. Его седая голова склонилась над электронной книгой: он читал рукопись ее матери. Тори пришлось показать ему, как включить устройство и как переворачивать страницы, потому что старик никогда раньше не видел ридер.
Тори бросила взгляд через плечо.
Майрон почувствовал ее взгляд и посмотрел на нее поверх очков для чтения. Ему было явно не по себе.
– Хочешь положить еще полено? – спросил Майрон.
Тори молча подошла к огню, отодвинула решетку, взяла расколотое полено из гигантского медного ведра, стоявшего сбоку от камина, и бросила его в огонь.
– Можешь подбросить еще парочку, – подсказал Майрон.
Она подбросила. Пламя зашипело, полетели искры, запахло еловой смолой. Тори закрыла решетку.
Старик, глубоко задумавшись, внимательно смотрел на огонь, потом он сказал:
– Твоя мать – хорошая писательница.
У Тори задрожала губа. Она хотела сказать, что Мелоди не ее мать, но не смогла.
Он почесал бороду.
– Сумеешь заварить нам чай? И сделать сэндвичи?
Тори кивнула.
– Я пью крепкий черный чай с тремя кусочками сахара.
Она спустилась вниз, нашла кухню. Там был ящик с хлебом, чайник. В холодильнике лежало холодное мясо, сыры. Тори отыскала кружки, вскипятила воду, намазала маслом хлеб, чувствуя какое-то оцепенение. Дом казался огромным и пустым. На улице становилось темнее.
Тори отнесла поднос наверх, осторожно балансируя, чтобы ничего не пролить. Поднос она поставила на буфет в библиотеке.
Майрон потянулся за пузырьком с таблетками, стоявшим на столике рядом с ним, высыпал в ладонь четыре штуки.
– Вам можно только две, – сказала Тори.
Взгляд Майрона метнулся к ней, их глаза встретились.
Тори вдруг стало жарко, но она стояла на своем.
– Так сказал Коул. Он сказал, что это важно.
Старик помедлил, потом вернул две таблетки в пузырек. Оставшиеся две он запил водой и, проглотив, поморщился.
Тори принесла ему тарелку с двумя сэндвичами и кружку горячего чая.
– С чем они? – поинтересовался Майрон, поднимая верхний кусок хлеба на одном из сэндвичей.
– Сыр, салями и немного салата-латука, – сказала Тори, садясь напротив него.
– Тебе такие нравятся?
Она покачала головой.
– Не знаю. Но мой папа любит сыр и салями.
Неожиданно старик задохнулся и сложился пополам в своем кресле.
Тори вскочила.
– Что с вами? – Ее взгляд метнулся к столику. – Дать вам еще таблетки?
Он помахал рукой, в его глазах появились слезы. Майрон пытался вдохнуть.
Тори запаниковала. Она положила руку ему на плечо.
– Мистер Макдона, прошу вас… Чем я могу вам помочь?
Он ахнул, закашлялся, со свистом втянул в себя воздух и попытался выпрямиться в своем кресле.
– Чай, – сумел выговорить Майрон. – Горячий чай мне поможет. От него проклятые таблетки растворятся быстрее.
Тори протянула ему полную кружку, держа ее обеими руками, и, только убедившись в том, что его узловатые пальцы крепко держат кружку, она разжала руки. Их взгляды снова встретились. Старик сделал глоток чая. Горячая жидкость как будто действительно помогла ему, потому что на лицо вернулись краски.
– Просто отличный чай, Тори Бертон.
Тори промолчала, только медленно отступила к своему креслу и снова села. Ей было не по себе при мысли о том, что он умрет или с ним что-то случится, а она одна в этом большом пустом доме среди дикой природы.
Старик некоторое время изучал ее.
– А ты не будешь пить чай?
Тори покачала головой.
– Знаешь, тебе придется трудно. – Он кивком указал на электронную книгу, лежавшую на маленьком столике возле его кресла. – Не верь, если тебя будут уверять в обратном. Чтобы со всем этим смириться, понадобится время, много времени. Но твой папа совершил невероятный поступок, когда привез тебя сюда. Ты понимаешь, зачем он это сделал?
Тори покачала головой.
– Тебе известно, что дальше случилось с Сарой Бейкер?
– Нет, – тихо ответила она.
– Думаю, я знаю.
С сильно бьющимся сердцем Тори ждала продолжения. Но Майрон отвернулся и снова уставился на огонь, поглаживая усы. Он медленно покачал головой, кустистые брови нависли над глубокими серыми глазами.
– Себастьян Джордж умер в тюрьме, – медленно и негромко начал он, словно осторожно подбирал слова. Старик снова встретился взглядом с Тори. – Именно он похитил Сару Бейкер.
Она кивнула.
– А три года назад я получил сообщение от молодой женщины с просьбой предоставить ей место работы. Она была особенная. Я сразу это увидел. Только не спрашивай меня как. – От печальной улыбки вокруг глаз глубже прорезались морщины. – Я превратился в очерствевшего старого скрягу, которому почти на все наплевать. Но она каким-то образом тронула мое сердце. У нее на запястьях были страшные шрамы.
Тори едва дышала от волнения. Она внимательно смотрела в глаза старика.
– Я решил, что эта женщина пыталась покончить с собой. С ней была немецкая овчарка не самого лучшего вида, и я сказал себе, что этим двоим здорово досталось. Я проверил ее резюме. Все было правильно, но все сведения в определенный момент заканчивались. История этой женщины уходила в прошлое только на восемь лет. Знаешь почему?
Тори мотнула головой.
– Ты понимаешь, о ком я говорю?
– Об Оливии, – ответила Тори, – и об Эйсе.
Старик кивнул.
– Я думаю так: о ней нет никаких сведений только потому, что в тот момент она сменила имя и перестала быть Сарой Бейкер.
Тори уставилась на него и попыталась сглотнуть.
Майрон подался вперед в своем кресле.
– Я никогда не спрашивал Оливию о прошлом, о ее семье или о том, где она выросла. Вопросы я стал задавать лишь в последнее время. Но я подозревал нечто ужасное, и постепенно картинка начала складываться. Уверен, твой отец именно для этого привез тебя сюда. Чтобы ты встретилась с ней.
У Тори внутри все задрожало. Ее глаза начали наполняться слезами. Она хотела отвернуться, но не смогла и продолжала смотреть в глаза старику.
– Оливия, или Сара, – это одна из лучших женщин, которых мне довелось встретить. У нее такое же большое сердце, как эти леса и горы. Она смелая и сильная, отважная, как горный лев. И все это есть в тебе, Тори Бертон, если написанное в этой книге правда. Поэтому твой папа приехал сюда вместе с тобой. Чтобы ты встретилась со своей матерью, чтобы ты поняла, сколько всего хорошего есть в тебе, какая кровь в тебе течет, какое сердце бьется в твоей груди.
Слезы полились из глаз Тори. Она не могла дышать.
Заговорить она смогла только через несколько минут.
– Я ненавижу его.
– Кого?
– Папу. Моего…
– Я не знаю, кто виноват в этом страшном убийстве, о котором сообщили в новостях, Тори. Или кто увез Оливию, но… – Майрон посмотрел на ридер. – Судя по этой книге, твой отец – достойный человек. Человек с принципами. Он готов противостоять сильному течению реки, когда все остальные пытаются плыть по течению. Что бы твой папа сейчас ни предпринимал, думаю, он пытается все наладить. Ради тебя.
– Он бросает меня. Он умирает. У меня больше никого нет.
– Значит, у него еще больше причин обустроить для тебя правильный мир, девочка. Еще больше причин для того, чтобы привезти тебя к твоей биологической матери.
Она потерла коленку. Гнев и страх мешали мыслить ясно, лицо и шея напряглись.
– Я понимаю, что легче отгородиться стеной гнева, детка. Господь свидетель, кому, как не мне, знать об этом. Намного легче отвернуться от мира и лелеять свое горе. Но я дорого заплатил за это. Вместо того чтобы открыть свое сердце и попытаться построить что-то новое после трагедии, я ожесточился и оттолкнул от себя собственных детей, свою семью. И посмотри на меня сейчас.
Тори медленно подняла глаза.
– Старый барсук, у которого нет друзей. Нет семьи. Нет внуков. Нет того, кому я могу оставить мою ферму. А только это и имеет значение… – Голос Майрона прервался, старик откашлялся. – Но иногда жизнь дает второй шанс.
– Как тем нимфам, – тихонько сказала Тори.
Старик нахмурился.
– Ты говоришь о…
– О стрекозах. У них начинается вторая жизнь.
– Тебе об этом рассказала Оливия?
Она снова потерла коленку.
– Думаете, она вернется? – прошептала Тори. – Думаете, с ней будет все в порядке? Эйс, Коул… мой папа…
От слез у нее снова защипало глаза, и она сердито смахнула их рукавом.
Майрон долго молчал. В каминной трубе завывал ветер. Тори не могла смотреть на старика. Она чувствовала, что ему не по себе.
– В моем кабинете есть белая пластмассовая коробка, – неожиданно сказал он. – Похожа на ящик с инструментами. У нее серо-голубое днище и голубая ручка. Коробка стоит на нижней полке, ближе к окну, которое выходит на озеро. Принеси мне ее, пожалуйста.
– Зачем?
– Хочу тебе что-то показать.
Тори нашла коробку и принесла старику. Он попросил подвинуть ближе большой стол и взять себе стул.
Тори послушалась.
– А теперь налей мне виски вон из той бутылки. Не слишком много.
Она взяла бутылку, рядом с которой стоял стакан. Тори открутила пробку, налила.
– Да. Вот так хорошо, – подал голос старик.
Тори принесла ему стакан. Майрон выпил все залпом, втянул воздух, его глаза увлажнились. Потом вытер рукавом лоб.
– Вам больно?
– Да.
– А что с вами?
– Старость, вот что. Мое время на земле подошло к концу. Даром потраченное, проклятое время. – Майрон попытался открыть крышку коробки узловатыми пальцами, голубые вены проступили на тыльной стороне рук, усыпанных старческой «гречкой».
Тори несколько секунд смотрела на то, как он возится с застежками, потом протянула руку и помогла ему.
Коробка открылась. Внутри оказались полки. Они разошлись в стороны, словно гармошка, открывая расположенные ступенями отделения. Это напоминало ящик для шитья, который когда-то был у ее матери. Множество маленьких отделений на каждой полке были заполнены сверкающими бусинами, мерцающими нитями всех цветов радуги на деревянных шпульках. Блестящие серебристые крючки разного размера. Перья и шерсть животных, часть выкрашена в яркие тона.
Старик взял очки для чтения и водрузил их на нос.
Потом установил на столе металлические тиски и закрутил крепежный винт, чтобы тиски не двигались. Дрожащими пальцами он поместил крошечный серебристый крючок в зажим наверху и закрутил еще один винт, чтобы закрепить крючок.
Майрон поднял глаза и посмотрел на Тори поверх очков.
– Мне бы не помешало еще немного виски. От боли, учти. Умирающему такое можно. И не каждый день, ты же понимаешь.
Она улыбнулась.
– Мне почти двенадцать.
Слова вырвались сами собой. Ей хотелось это сказать. Поделиться информацией о себе.
– Я знаю.
Тори налила виски в стакан. Она принесла его Майрону, и тот снова сделал глоток, на этот раз отпив намного меньше.
Тори склонила голову к плечу, наблюдая за ним. Старик был сварливым, но она решила, что он ей нравится. Он называл вещи своими именами. Это она ценила высоко.
– А вам сколько лет? – спросила Тори.
Он хихикнул. Потом его улыбка увяла.
– Я достаточно стар, чтобы как следует набегаться по этой земле, детка. Садись рядом со мной.
Тори села.
– А что, если они не вернутся?
– Вернутся.
– Откуда вы знаете?
– Дружок, верить необходимо. А теперь давай мы с тобой свяжем мушку.
– Какую?
Он посмотрел на нее поверх очков.
– Стрекозу.
Майрон показал ей, как выбирать цвета и прочно обматывать крючок нитью, чтобы получилось мерцающее тельце с голубыми и черными полосками. Потом он сделал «стрекозе» крылья и позволил Тори самой намотать нить и выбрать бусины для глаз. Они связали несколько мушек, некоторые получились совсем плохо, но постепенно девочка набила руку. Они работали. Тикали большие напольные часы. Старик выпил еще виски, Тори подложила дрова в огонь.
– Как ты думаешь, Тори, они смотрят на нас сверху, те, кто умерли?
– Я… – Она глубоко вздохнула. – Я думаю, моя мама смотрит.
Майрон кивнул.
– И моя жена Грейс тоже.
– Думаю, умершие все видят. И если смотреть оттуда, где столько звезд, все имеет смысл. У всего есть замысел.
Он удивленно изогнул седую кустистую бровь.
– Они прощают нас оттуда, сверху, как по-твоему?
Тори немного подумала над этим.
– Да, прощают. Они понимают, что мы видим гораздо меньше, чем они, поэтому мы делаем ошибки. Мы принимаем неправильные решения, даже если думаем, что они верные.
– Значит, ты простишь своего отца? За любые ошибки?
Тори опустила глаза на мерцающую, прозрачную голубую нить, которую крутила в пальцах. Она вспомнила, как стрекоза села ей на джинсы… Но прежде чем Тори успела ответить, в дверь дома кто-то забарабанил.
Тори напряженно застыла. Майрон резко повернул голову к двери библиотеки, его глаза расширились.
Внизу продолжали стучать. До них донеслись голоса. Мужские. Они кричали, звали.
Старик быстро подкатил свое кресло к стене, снял с крючков дробовик.
– Оставайся здесь.
– Вы куда?
Снова раздался громкий стук в дверь, эхом отозвавшийся в пустом доме. Сердце Тори забилось еще быстрее.
Майрон распахнул окно, посмотрел вниз.
В библиотеку ворвались голоса:
– Королевская канадская конная полиция Клинтона. Полиция! Откройте!
