Глава 8
Горит и крутится планета
Израненная планета по-прежнему вращается, и новый день методично ползет с востока на запад, отсчитывая градусы меридианов. В Европе еще ночь, на Ближнем Востоке – предрассветные сумерки, на долготе Москвы наступило утро, в Сибири – день в разгаре, а в Калифорнии только заканчивается вчерашний вечер.
На всех континентах люди либо воюют с врагами мира и человечества, либо работают на войну, либо думают о войне. Такое уж время – повсюду грохочет битва, и альтернатива небогатая: либо мы их, либо наоборот. Все просто.
На случай, если не каждый житель планеты способен это понять, отмобилизованы спецслужбы и армии, а кое-где обнаружены по сусекам и более толковые средства переубеждения. Одно такое устройство путешествует во тьме европейского неба.
Четырехмоторный ветеран Ан-16 шел курсом на запад налегке. В хвостовой части на фюзеляже был надежно закреплен малогабаритный груз весом около тонны. Не самое мощное изделие, но вполне надежное. По причине особой важности задания, в грузовом отсеке разместились восемь офицеров СМЕРХа.
Сидевший в командирском кресле подполковник Ким Болотников уже не впервые подивился, для чего нужна подобная охрана. Не иначе как перестраховщики на земле опасались, как бы пришельцы не попытались взять самолет на абордаж.
Усмехнувшись, подполковник проверил показания приборов, а затем нажал клавишу старенького лампового магнитофона. Древняя машинка случайно нашлась на подмосковной даче и, как ни удивительно, заработала. Удалось даже записать на магнитную пленку хорошие песни – новые и старые.
В наушниках заструился яростный голос барда-летчика Николая Анисимова:
Воздух августом расплавлен, Обратились тучи в бегство, Под завязку я заправлен, И подвешены все средства. И для птиц сирена воет, Опустели капониры. Пахнет в воздухе войною – Значит, миру не до мира. Нынче, видимо, до ночи День тяжелый мне маячит. Я не нож, но я заточен Под военные задачи.
Песня была написана от лица фронтового бомбардировщика Су-24, поэтому лирические герои совершали отчаянный рейд втроем: самолет и два летчика. Уложенные рифмованными строками слова барда весьма близко к тексту излагали происходившее сейчас в небе, пусть даже в Ан-16 работало побольше народу.
Вот колдовавший над картой штурман подал команду, и пилоты взяли правее, разворачивая машину по широкой, выводящей на цель дуге. Высота – 7 600 метров, скорость – 580 километров в час.
Нам троим адреналина Добавляет неизвестность. Не жалея керосина, Я облизываю местность. Где-то рядом неприятель, Мне сейчас не до капризов. Включен главный выключатель – Мы всех выключим, кто снизу.
Булатников тянул штурвал на себя, загоняя транспортник, превращенный в бомбардировщик поближе к техническому потолку машины. Они уже завершили разворот и приближались к мишени с запада. Высота 8 100 метров, скорость – 600 километров в час.
Штурман, не отрывая взгляд от карты, продолжал давать указания, учитывая высоту, скорость машины, слабый боковой ветер. Пилот продолжал удаляться от поверхности. С чем большей высоты удастся сбросить груз, тем дольше он будет падать, тем дальше успеет уйти самолет.
На девяти с половиной километрах машина закапризничала, и Булатников от греха подальше перевел пятидесятитонную птицу в горизонтальный полет. Как и в песне, был включен главный выключатель, то есть сняты все предохранители. Штурман отсчитывал минуты, потом секунды и наконец махнул рукой.
Смерховцы проворно освободили держатели. Изделие заскользило по направляющим полозьям и вывалилось через распахнутый хвостовой люк. Спустя положенные секунды над падающим снарядом развернулся многокупольный парашют, а самолет, задраив люк, уже форсировал моторы, набирая полную скорость.
Тактический боеприпас ТБ, он же «изделие 282-К», созданный в неимоверно далекие 50-е, неофициально назывался «Татьяна Б». Вероятнее всего, это была народная расшифровка аббревиатуры ТБ, но фольклор создал романтическую легенду о пышногрудой красотке, прельстившей падкого на слабый пол руководителя атомного проекта. Легенда пользовалась успехом, ибо стараниями множества писателей и сценаристов добродушный маршал сделался любимым персонажем постсоветской публики.
Так или иначе, бомбе предстояло плавно падать около двадцати минут, и за это время Ан-16 успеет удалиться на двести с лишним километров. От светового импульса, конечно, не уйти, но вот ударная волна настигнет машину, растеряв большую часть ярости.
Они уходили навстречу нескорому рассвету, но в кабине и других отсеках нарастало напряжение. Стресс буквально душил людей, не было ни сил, ни желания говорить. Лишь изредка кто-то произносил вслух, сколько минут прошло с момента сброса, да штурман отсчитывал оставленное за хвостовым оперением расстояние.
На шестнадцатой минуте Булатников нервно прошипел, почти не разжимая зубы:
– Должна сработать.
Полковник СМЕРХа, стараясь выглядеть спокойным, откликнулся:
– Должна. Старая рухлядь, конечно, почти каменный век… Но лучшие специалисты прозвонили, новые блоки взамен одряхлевших поставили…
– Ходили слухи, будто еще одна в арсенале осталась, – вставил штурман. – Или даже не одна… Есть двести километров.
– Всем надеть очки! – едва не сорвавшись на крик, приказал Булатников.
Снова навалилось молчание. Тянулись уже не минуты – секунды. Самолет шел ровно, понемногу теряя высоту, Булатников старался поддерживать скорость, старые движки стонали, но послушно вертели лопасти пропеллеров.
Часы на приборной панели показали 22 минуты 19 секунд, когда кабину затопил ударивший сзади свет. Тот самый, ярче тысячи солнц.
Надежная советская техника не подвела: обычное взрывчатое вещество загнало урановый поршень в урановый же цилиндр, и огненный шар ядерного распада за мельчайшие доли секунды сжал спрессованный в рыхлую сферу заряд плутония. Комбинированная бомба выплеснула сорок с небольшим килотонн точно над полем, куда приземлилась европейская «камбала».
Темные стекла очков защитили глаза экипажа от световой вспышки. Экран радара покрылся гирляндами помех, пропал сигнал радиомаяка. На подобные мелочи не стоило даже обращать внимания – без маяка домой дотянем, на гирокомпасе.
Психологический прессинг молниеносно испарился, все разом заговорили, прогоняя страхи, давившие на мысли и чувства еще минуту назад. Как тут было не вспомнить бородатый, но вечно живой анекдот на тему, почему завернутый в белую ткань солдат должен ползти в сторону кладбища на минимальной скорости…
Повернувшись к штурману, Булатников осведомился веселым голосом:
– Как думаешь, майор, сильно мы промахнулись?
– В пределах шестисот метров.
– Уверен? Ты же привык, должно быть, компьютером рассчитывать…
– Не было у нас на «Медведях» компьютеров, – усмехнулся майор. – И никогда такой груз у меня больше, чем на полкилометра, не отклонялся.
Полковник-контрразведчик не сомневался, что штурман не хвастает. Годы службы действительно сделали майора мастером «слепого» бомбометания, потому и был он выбран для столь ответственного рейда. Хохотнув, старший представитель СМЕРХа проговорил примирительно:
– Даже вдвое больший не изменит ситуацию. Радиус гарантированного поражения – почти два километра.
Против объективной истины никто спорить не стал. Тем более что самолет ощутимо качнуло, и, пересилив надрывный вой движков, по отсекам промчался странный звук – сильный, но приятный, как непривычная музыка. Ничего подобного человеческое ухо не слышало много десятилетий – с тех пор, как прекратились надземные ядерные испытания.
Никто не сомневался, что «Татьяна Б» накрыла цель. По такому случаю нашлись бутылка и две фляжки с «огненной водой». Разливая содержимое по кружкам, они выпили за удачную отработку задания, за благополучное возвращение и за теперь уже скорую победу. Когда допили последний глоток, штурман сообщил:
– Мы уже над Белоруссией.
Они вернулись. Оставалось выиграть войну, и все верили, что победа не за горами.
Над пустынями Ближневосточного театра военных действий уже появились первые признаки рассвета. За ночь выступившая из Эйлата колонна пересекла клочок Иордании, после чего глубоко вклинилась в пески и скалы королевства, еще до войны кормившего главные банды ваххабитов и прочих террористов. Укрытая маскхалатом безлунной ночи, сводная группировка преодолела почти двести километров и вышла на заданный рубеж. Если верить сведениям из Москвы и Хьюстона, где-то поблизости, в пустыне Нафуд, совершил посадку спасательный аппарат звездных агрессоров.
Полсотни машин, продвигавшиеся по каменным тропам аравийского нагорья, представляли собой бронетанковое шапито. Длинной колонной шли американские «шерманы», «гранты» и «паттоны», советские ИС-2 и ИС-3, а также Т-34 разных модификаций, британские «кромвели», «матильды», «валентайны» и «черчилли», германские Pz. III, Pz. IV, какие-то извращения французских оружейников. Центральную часть походного строя занимали всевозможные самоходные орудия, построенные в разных странах в середине прошлого века. Замыкали колонну БТР с пехотой, артиллеристами и боеприпасами. Три бронетранспортера буксировали большие пушки и гаубицы.
Немалую долю боевой техники составляли военные трофеи израильской армии ЦАХАЛ. Много десятилетий они служили экспонатами танкового музея в Латруне, но теперь были на скорую руку подремонтированы и поставлены в боевой строй. В старых танках не было полупроводниковых приборов, «желтый дым» не повредил стальным ветеранам, а бомбить музей инопланетные хомячки не додумались.
«Панцер-четверка» сегена Эстеркинда следовал между двумя Т-34-85 невероятных союзников. В начале движения в колонне было больше порядка, подразделения двух армий двигались не перемешиваясь, но за долгие часы древние механизмы один за другим выходили из строя. По скромным подсчетам Карла, не меньше шести гусеничных и колесных экспонатов остались вдоль трассы. Возможно, некоторые экипажи сумеют починить старинное железо и присоединятся к главным силам.
Впрочем, нет – уже не успеют.
Передние машины останавливались. Вдоль колонны пробежали офицеры возглавлявшего движение штабного М113. Генералы собрали командиров машин для отдачи последних распоряжений. Как и перед выступлением в рейд, Гарун Эскандари ставил задачу своим соплеменникам, а к израильтянам обратился Берг Альшванг.
– Мы почти у цели, – сказал старик, вернувшийся из отставки после космического вторжения. – Авангард захватил те скалы, от них до цели не больше трех километров. Все машины с малыми пушками при поддержке пехоты имитируют атаку в лоб. Тем временем тяжелые танки и самоходки выполнят обход и бьют с востока, чтобы мерзавцам солнце в глаза слепило. Я иду с большими машинами, остальных поведет наш… союзник Эскандари.
Услыхав свое имя, иранец прервал темпераментную речь и кивнул израильтянам, свирепо оскалясь.
Они заправлялись час назад, в тридцати километрах к северу. Ясно было, что на обратном пути часть железа придется бросить – у многих машин не хватит запаса хода. За себя Карл был спокоен – его Pz. IV с почти полными баками сможет уйти.
Когда он возвращался к своему танку, сарван (иранское звание, соответствующее капитану) Мустафа Сефид окликнул его, сказал доброжелательно:
– Друг, твое подразделение потеряло на марше двоих. Держись около нас, если хочешь. И позови твоих братьев из того «шермана».
В другое время подобное приглашение прозвучало бы изощренной насмешкой, но сейчас многое изменилось. Кивнув, сеген Эстеркинд ответил с благодарностью на едва не забытом языке:
– Ты прав. Вместе будет лучше.
Некоторые экипажи нежданных союзников с грехом пополам переговаривались на ломаном английском, но Карл и Мустафа нашли другой язык для общения. Военная судьба богата неожиданностями.
Они быстро договорились, и сводная рота в составе «четверки» Эстеркинда, «шермана» серена (капитана) Якова Башата, Т-34-85 Сефида и Т-34-76 иранской армии, имени командира которого Карл не знал, двинулась к скалистой гряде, занятой передовым отрядом. В полукилометре справа ползло подразделение из очень старых танков: «грант», «Кромвель V», Pz. III с длинноствольной 50-миллиметровой пушкой, легкий француз AMX-13 и китайский почти не бронированный 62–85. Их сопровождали шесть бронетранспортеров с пехотой и минометным взводом.
Обгоняя отвлекающую группу, бодро залязгали гусеницами две предбоевые колонны машин с орудиями калибра от 90 мм и выше. Еще пару недель назад подобное перемещение по равнине казалось немыслимым: авиация разгромила бы их задолго до выхода на рубеж атаки. Впрочем, тогда не пришлось бы посылать танки в самоубийственный рейд – по неподвижной мишени сработали бы свои самолеты или тактические ракеты. Может быть, даже с ядерной боевой частью…
Ненужные мысли отступили, когда возглавлявший сводную роту Башат подал сигнал о перестроении в боевой порядок. Они быстро и четко – не зря же каждой машиной командовал офицер – развернулись в линию. Впереди уже махали флажками разведчики, показывая, где притормозить.
Буквально в километре, если не ближе, стоял посреди равнины громадный, в арабском стиле, шатер. Под цветастой тканью скрывался посадочный аппарат инопланетян, который американцы называли шаттлом, а русские – «камбалой». Вокруг разбили шатры поменьше местные вояки, охранявшие машину пришельцев. На приближение противника зомбированный сброд не обратил внимания, поэтому разрывы снарядов посреди лагеря вызвали замешательство и панику.
Для начала Карл приказал послать бронебойные снаряды в большой шатер. Остальные экипажи также поспешили вцепиться в главную цель экспедиции. Цветастая ткань была порвана во многих местах и загорелась, кое-где сквозь тлеющую рвань проглядывал массивный серовато-оливковый корпус шаттла.
Лишь после четвертого или пятого выстрела у сегена Эстеркинда зародилось легкое сомнение в эффективности такой стрельбы. Командир «четверки» видел несколько прямых попаданий в корпус инопланетного корабля, но сквозь триплекс и перископ не удалось разглядеть пробоин. Для очистки совести он выглянул из башни, попытавшись разглядеть результаты обстрела при помощи бинокля с двенадцатикратным увеличением. На его глазах два снаряда один за другим разорвались на корпусе «камбалы», но броня по-прежнему выглядела целехонькой.
Малокалиберные пушки оказались бессильны против изготовленных у далекой звезды материалов. К тому же с развлечениями пора было заканчивать. Охранявшие вражеский космолет аборигены наконец обнаружили врага и готовились оказать сопротивление. По лагерю метались несколько сотен пехотинцев, совершали непонятные маневры десяток легких танков и бронетранспортеров, а также с полсотни вооруженных легковых автомобилей, прозванных на Ближнем Востоке «шахид-авто». Эту банду обезумевших убийц поддерживали огнем как минимум дюжина стволов полевой артиллерии – легких пушек и минометов.
– Переносим огонь, – скомандовал Эстеркинд. – Машина в шатре на одиннадцать часов. Осколочно-фугасным.
«Шахид-авто» превратился в пылающие обломки после второго выстрела. Следующая серия снарядов улетела в сторону минометной батареи, которую быстро заволокло дымом взрывов и пожаров. По столь важной мишени били несколько стволов, на позициях артиллерии врага полыхнуло громадное пламя, донесся особо мощный грохот – наверняка сдетонировали боеприпасы.
К сожалению, враги, преодолев первую панику и не считая потерь, пошли в контратаку. Бронетехника разных типов растягивалась в линию машин, за которыми бежали солдаты с автоматическими винтовками и ручными гранатометами. В боевом строю противника нетрудно было узнать технику тех же типов, что и в отряде, пришедшем уничтожить «камбалу». Других способных действовать танков и бронетранспортеров на Земле, видимо, не осталось.
Впрочем, защитников планеты ждал неприятный сюрприз. Вслед за музейными наемники пришельцев выдвинули очень сильные машины, вступавшие в строй уже после войны с нацистами: три «центуриона» и два «паттона». После первого замешательства Карл с надеждой посмотрел на иранские «тридцатьчетверки»: их кумулятивные снаряды должны были пробить толстую лобовую броню.
Он не был профессиональным военным, но отслужил полный срок по призыву и потом регулярно проходил переподготовку на сборах. Вбитые на занятиях навыки вернулись после первых же боев этой подлой войны, и теперь сеген Карл Эстеркинд, почти не задумываясь, командовал экипажем танка, выбирая на поле мишени и раздавая команды.
Промах… попадание – встал на месте и загорелся бронетраспортер М-113… Пулеметчик бьет по плотной группе вражеской пехоты… Правее горящего БТР – танк «кромвель» на два часа… выстрел – промах… снова промах… «Кромвель» тоже стреляет, его снаряд взрывается в десятке шагов перед «четверкой» Карла… Очередным выстрелом они все-таки поразили цель, разнесли гусеницу, вражеская машина нелепо крутится по часовой стрелке, разматывая ленту траков… Выстрел, еще выстрел, «кромвель» горит.
– Танхум, задний ход, меняем позицию.
Механик-водитель рывком уводит танк на два десятка метров назад, затем медленно, чтобы не наехать на стрелков-пехотинцев, перемещает «четверку» к удобному укрытию – громадному обломку скалы, над которым торчит лишь часть башни с пушкой. Пушка возобновляет огонь, выбрасывая семикилограммовые снаряды калибра 75 мм. Все поле перед ними завалено трупами, горят танки и БТР, но противник с безмозглой решимостью продолжает атаку. Осколочный снаряд удачно ложится в скопление вражеской пехоты, но в тот же миг крупнокалиберный подарок противника оглушительно взрывается, угодив в скалу, за которой прячется машина Карла. Повреждений нет, но чувство на редкость противное.
Израильские танкисты были воспитаны на вдохновляющем примере защитников высот Голана и других давних войн – при соотношении сил 1:10 или даже 1:20. Но сейчас противник превосходил их не только числом и фанатичностью. Самое страшное, что ЦАХАЛ утратил превосходство в качестве техники. В этой дурацкой войне обе стороны пользовались одинаково доисторическим оружием.
Неприятельская бронетехника горела и взрывалась, артиллерию удалось подавить, пешие наемники пришельцев десятками гибли, падая на окровавленные камни. Тем не менее безумная атака продолжалась. Даже раненые солдаты продолжали ползти к позиции защитников человечества, продолжали стрелять из калашниковых.
На счету танка Эстеркинда были четыре боевые машины противника, пятую – уродливую самоходку из арсенала вермахта – удалось подбить с дистанции около трехсот метров. Похоже, не считавший потерь враг был по-прежнему готов сблизиться на дистанцию тарана и рукопашного боя. Дюжина стальных коробок и густые цепи шахидов продолжали бег навстречу смерти. Карл понял, что свора безумцев смогла внушить ему страх. Немного уверенности принес удачный выстрел кого-то из соседей, остановивший «центуриона».
Внезапно боевая ситуация резко переменилась. Слева и спереди, примерно в полутора километрах к юго-востоку, из-за цепочки скал выползли, развернувшись боевым строем, машины, совершавшие обходной маневр. Два десятка тяжелых – от 90 до 155 миллиметров – орудий открыли огонь по космическому кораблю, частично прикрытому рваной тканью шатра.
Контратакующая лавина остановилась, затем стала разворачиваться в сторону нового противника. Такое решение ни один толковый офицер не назвал бы разумным. Вражеская техника и живая сила топтались на месте на дальности прямого выстрела. Воспользовавшись оплошностью наемников, израильтяне с иранцами, словно в тире, устроили пальбу по неподвижным мишеням. За полминуты танк Эстеркинда уничтожил «шахид-авто» с безоткатной пушкой, до взвода пехоты и – двумя бронебойными снарядами в лобовую часть – наводивший ужас «паттон».
Громадный танк загорелся, несколько секунд продолжал отползать, потом остановился, экипаж попытался покинуть машину, но тут из открытых люков хлестнули огромные языки пламени. Взрыв боекомплекта сорвал и швырнул в сторону башню и кого-то из танкистов. Охваченное огнем тело с оторванными ногами пролетело, кувыркаясь, не меньше сотни метров и, уже на камнях, продолжало дергаться – то ли наемник был еще жив, то ли странные движения стали следствием процесса горения.
Живая сила и техника противника устремилась на ударную группу тяжелых танков, но в глаза им светило встававшее над горами солнце, а с тыла продолжали бить орудия сводного батальона генерала Эскандари. Теперь, когда враг забыл об их существовании, стреляли не так поспешно, тщательно целились и перебили большую часть оставшихся мишеней прежде, чем за охрану космолета взялись тяжеловесы генерала Альшванга.
Поначалу же обходная группа работала исключительно по небесному гостю. Самый крупный калибр – 152 и 155 миллиметров – стоял на старых самоходных гаубицах: американских, времен войны во Вьетнаме, и русских ИСУ-152, успевших повоевать с наци. Из экспозиции музея в Латруне пришли также тяжелые советские великаны ИС-2, ИС-3 и самоходка ИСУ-122. Еще два ИС-2 каким-то образом оказались в составе иранского подкрепления. Кроме них огонь по космолету вели «паттоны», «шерманы» и «центурионы» разных типов, вооруженные пушками калибров 90 и 105 мм.
Были в той группировке и вовсе чудовищные экспонаты – захваченные израильтянами гибридные танки, составленные арабами из обломков разных машин. Эстеркинд видел одно такое чудовище со 105-миллиметровой английской пушкой в самодельной башне на ходовой части Т-34.
Место, где стоял космолет пришельцев, накрыла туча дыма и пыли, в которой непрерывно сверкали оранжево-красные вспышки. За несколько минут в мишень и возле нее попали десятки тяжелых снарядов.
Затем генерал Альшванг двинул свою бронированную армаду на сближение, причем англо-американские танки с орудиями меньшего калибра повернули навстречу контратакующим отрядам, потрепанным в безуспешном ударе по батальону Гаруна Эскандари. Эти подразделения зомбированных наемников стремительно растаяли, расстреливаемые с двух сторон. Ценой успеха стал подбитый «шерман».
Главный же ударный кулак подтянулся к оставшемуся беззащитным посадочному аппарату на триста метров и возобновил обстрел. Бронебойные и фугасные снаряды долбили построенный у неведомой звезды корпус из неизвестного материала, который поддавался ударам земного металла.
Ожила рация танка.
– Вперед, идем к «небесной лодке», – сказал по-русски Мустафа Сефит. – Поцарапаем врага с малой дистанции. Скажи другим израильтянам.
Немного удивившись, почему командует иранский капитан, Эстеркинд вызвал серена Якова Башата, но ротный не отвечал. Решив, что на командирском танке вышла из строя рация, Карл передал в эфир на иврите:
– Приказ подойти ближе к вражескому шаттлу.
Рота выползла из-за камней, направляясь к объекту атаки, и Карл увидел груду металлолома, в которую превратился «шерман» серена Башата. Рядом догорали немецкая самоходка «Стуг» и Т-34 с короткой пушкой.
Объезжая стоявшую повсюду мертвую бронетехнику противника, они заняли позицию, но успели сделать не слишком много выстрелов. Шаттл раскололся, из обломков вырвались языки зеленого пламени. К счастью, как и сообщали союзники, на корабле не было ядерного реактора, поэтому взрыв не причинил вреда танкистам.
Солнце неспешно вставало где-то за шоссе Энтузиастов, осветив первыми фотонными потоками шпиль МГУ и других высоток сталинского ампира. Зевая, потягиваясь и похрустывая суставами, лейтенант Люба Горюнова поплескала в лицо холодной воды из-под крана, утерлась бумажным полотенцем и направилась в бытовку. Возле газовой плиты громоздко приткнулся капитан Герман Островцев, оперативник из ее отделения.
– Гера, кипяточек есть? – жалобно поинтересовалась Люба. – Глаза закрываются.
Словно ждавший лейтенанта Горюнову чайник засвистел струей пара. Герман взял два бумажных стаканчика, кинул в каждый по три ложки сахарного песка и две – растворимого кофе, залил кипятком и поставил на стол.
– Уже есть, – сообщил он, яростно растирая красные от недосыпа глаза. – Ты чего засиделась до утра?
– Генеральское дело. – Она хлебнула горячий кофе. – Семерых свидетелей допросила. Остался последний и сам виновник торжества.
– Пристрелить бы его без церемоний, – проворчал с ненавистью капитан.
– Руки чешутся. А ты чем занимался?
– Вместе с научной командой трясли пленного хомячка. Выясняется, что наноботы не поедают полупроводники, а нарушают электронно-дырочные процессы. В результате свободные заряды дружно плывут в общем направлении. Получается электрический разряд, который плавит устройство.
– Плохо поняла, – призналась Люба.
– Я тоже. Не моя специальность. Но физики с инженерами дали честное пионерское, что быстро разберутся.
В свой кабинет лейтенант вошла из служебного коридора и собралась открыть дверь в приемную, чтобы позвать свидетеля. Вовремя сообразила, что пора избавляться от дурных привычек: со вчерашнего дня в здании заработали телефоны. Где-то на древних складах добрые люди откопали механические аппараты без полупроводниковой начинки, но с ужасными дисками вместо кнопочек.
Как ни плохо разбиралась она в сложной технике, но бомбардировка планеты позволила составить общее представление о масштабах катастрофы. Всевозможные процессоры, микроконтроллеры или загадочные тиристорные выключатели применялись буквально всюду: на опасных производствах, атомных электростанциях и в системах жизнеобеспечения городов, в станках и холодильниках, в пищевой промышленности, на железной дороге, в авиации, в энергетике. Просто чудо, что атомные реакторы не повзрывались, успели сработать предохранители.
Чертыхнувшись, она позвонила дежурному, велев запускать последнего участника Подлясской драмы. Через полминуты, постучав в дверь, вошел худощавый парнишка ростом как бы не пониже Любы. Вытянувшись у порога, он безуспешно попытался расправить потрепанный и местами паленый комбинезон, после чего отрапортовал:
– Старший лейтенант Белов прибыл для дачи показаний.
– Садитесь, Дмитрий. – Она показала на стул. – СМЕРХ вызвал вас в качестве свидетеля по делу о гибели вашей роты в полосе наступления Беловежского соединения.
– Понимаю, зачем вызвали, – танкист держался бодро. – Дело было четыре дня назад на территории бывшей Польши. Командир дивизии поставил задачу прорвать оборону противника на подступах к Подляске. В случае успеха мы выходили на ровную местность, где нет болот и мало речных преград. Овладев Подляской, дивизия брала контроль над узлом важных дорог и захватила бы богатые трофеи, ведь там была база снабжения. Кроме того, мы создавали угрозу Варшаве и в то же время могли нанести удар на юг, навстречу Волынской группировке, и тогда рушилась оборона противника на огромном участке фронта.
– Это я уже поняла, – Любе пришлось остановить подробный тактический анализ. – Переходите непосредственно к трагическому эпизоду.
– Так точно. Штурмовые группы раздраконили передовое охранение, подвижные части продвинулись километров на десять-двенадцать и уткнулись в линию опорных пунктов. Плотная оборона была насыщена артиллерией и прикрыта минными заграждениями. Поэтому полковник Денисов приказал механизированной тактической группе нанести удар во фланг, обойдя укрепленную позицию со стороны рощи. Саперы установили, что мины там разбросаны редко, и проложили для нас проходы.
– Какие подразделения входили в состав тактической группы?
– Сводная бронерота майора Поникарова в составе пяти танков и четырех самоходных орудий, рота мотострелков на бэтээрах и рота на грузовиках. Майор четко организовал движение, мы затемно выдвинулись по рокадному шоссе, так что оставались не замеченными вражескими наблюдателями.
– Но я слышала, что майор Поникаров не был кадровым офицером.
– Не совсем так. Он рассказывал, что после института отслужил два года командиром танкового взвода, потом на танкоремонтном заводе работал. Он любил военное дело, часто сам на сборы напрашивался, вот и дослужился в запасе до капитана. Даже шутил: как надену мундир, говорит, так война случается. В восьмом году призван был на учения, а тут история в Осетии. Он всю войну в «шестьдесятдвойке» провел, после того майора дали. Пусть не кадровый, но хороший был командир, толковый, о нас, о личном составе, всегда заботился. Очень тщательно все решения принимал. Я прежде таких командиров только в старом советском кино видел.
Рассказ Белова подтверждал картину, описанную другими свидетелями, поэтому Горюнова, с трудом подавив зевок, проговорила:
– Это понятно. Итак, вы незаметно направлялись на предписанный рубеж атаки. Что произошло дальше?
– Преступление чистой воды! – взорвался танкист. – На проселке нас остановили. Там костер дымил возле речки, старшие офицеры пикник устроили с бабами… виноват, с женщинами. Все пьяные в стельку, их десятка два автоматчиков охраняли, даже эрпэгэ у них были. И генерал – он еле на ногах держался – принялся орать: дескать, вы дезертиры, прочь от фронта бежите. Майор Поникаров вылез из танка, стал по форме докладывать: мол, выполняем обходной маневр по приказу старшего командира. А генерал – Редькин его фамилия была – разбушевался совсем и кричит: «Я здесь старший командир. Приказываю вернуться и атаковать опорный пункт через поле!» Ну, товарищ майор попытался объяснить про минные поля и атаку во фланг, но сволочь Редькин не пожелал слушать и сказал, что расстреляет труса за невыполнение приказа. И пистолетом размахивает. Майор тоже уперся и говорит: «Атаковать в лоб значит положить всю технику на минах. А преступные приказы, согласно Уставу, не исполняются». Тут генерал совсем взбесился, застрелил майора Поникарова, приказал гранатометчикам взять нас на прицел, долго матерился, а потом снова приказал наступать по ровному месту.
– И вы подчинились?
– Так точно. Капитан Гущин принял командование бронегруппой и повернул колонну. – Белов опустил взгляд, потом растерянно посмотрел на Любу и сказал совсем тихо: – Знаете, товарищ следователь, когда увидел я, как падает майор Поникаров, появилось у меня нестерпимое желание стегануть по тем пьяным скотам из пулемета или гусеницами раздавить… Только не решился. Все-таки целый генерал приказ отдал, к тому же командир подразделения увел нас на поле. Там и пожгли нас: Кашаев и Демченко на минах остались, а Стрельцова, Базанова и меня пушками грохнули. Гущин погиб на своей самоходке, и другие тоже на поле горели. Меня контузило, наводчика убило на месте, мы с мехводом выползли через нижний люк. Пехоту тоже положили, сорвалась атака, противник сам вперед пошел, мы потом два дня без техники дрались, отступая. Сами пехотой стали. Я даже не знаю, кто из пацанов живой остался.
– Лейтенанты Демченко и Стрельцов живы, получили легкие ранения, – сообщила контрразведчица. – Старший лейтенант Чебыкин из самоходной части сильно обгорел, но тоже вернется в строй. Я за эти сутки беседовала с пятью бойцами вашего подразделения. Вы шестой.
По лицу Белова было видно, что старлей хочет спросить о судьбе других боевых друзей, но у Любы уже не было сил. Отпустив свидетеля, она повторила маршрут санузел – бытовка, только ни холодная вода, ни кофе не помогали.
Горюнова поняла, что заснула за столиком, когда голос майора Мамонтова приказал ей немедленно сдавать дела и отдыхать. Открыв глаза, Люба увидела, как замначальника Управления поручает капитану Островцеву отвезти ее домой.
– Я не закончила оформление… – пробормотала она.
– Мне достаточно протоколов, итоговую справку сам напишу, – фыркнул майор. – Сегодня героический полководец предстанет перед главкомом.
Видимо, старший лейтенант снова вырубилась, потому как очнулась в служебном «мерине». Герман уже выехал за пределы расчищенной вокруг Управления зоны и теперь, чертыхаясь, лавировал между брошенными машинами.
– Спи, – буркнул капитан. – Пока в твою глухомань доберемся, солнце два раза сядет и встанет.
Сонливость малость отступила. Устроившись поудобнее, Люба осведомилась задумчиво:
– Вот забавно – все танкисты почему-то маленького роста. Не встречала ни одного, кто был бы на голову выше меня.
– И не встретишь, – засмеялся Островцев. – Долговязый бугай просто не поместится в танке. Для того и были в армии требования к физическим данным военнослужащих.
Он поведал, что согласно довоенным нормативам, рост танкиста не мог превышать 175 сантиметров, экипажа БТР – 180, моряков и спецназовцев – 185. Были также, оказывается, требования к остроте слуха: танкисты и мотострелки должны различать шепот с расстояния трех метров, а спецназ и моряки – с шести.
На этом пункте Люба снова задремала и не услышала про требования к остроте зрения.
* * *
Городок не производил впечатления оккупированного вражеской армией, а тем более – инопланетными пришельцами. На улицах текла вялая жизнь, как положено в сельской провинции. Само собой, автомобилей стало намного меньше, чем в довоенное время, но работали кофейни, рестораны, парикмахерские, из окон звучала музыка – видимо, у кого-то сохранились старые радиоприемники, проигрыватели виниловых пластинок или бобинные магнитофоны.
Тем не менее, это была вражеская территория. В первые дни после вторжения, банды наемников агрессора, прорвавшись через Саксонию, вторглись в Тюрингию. Хорошо хоть, при такой плотности войск противник не смог создать сплошную линию фронта, поэтому несколько отрядов бундесвера и союзников без приключений просочились в неглубокий тыл неприятеля.
По брусчатке, разделявшей две стены двухэтажных домов, короткая колонна внедорожников и трофейных «базука-джипов» неторопливо выдвинулась к окраине сонного городка. Пост наемников на выезде из города без интереса проводил взглядами машины с эмблемой пришельцев – оранжевой звездой, распластавшей девять изогнутых против часовой стрелки лучей.
Дальше начались фермерские земли. Тракторов и сеялок на возделанных участках почти не было – работали в основном люди, вооруженные примитивными инструментами. Как сообщали разведчики, космические мерзавцы сгоняли на поля тысячи горожан, заставляя выращивать привезенные с другой звезды овощи.
Франц Рютмюллер всеми силами старался скрыть охватившую его нервозность. За десять лет армейской службы танкист усвоил, что воевать можно только под надежной броней «леопарда». Увы, сегодня гауптману предстоял бой даже без архаичного «панцер-четыре». После тяжелых и неудачных для бундесвера боев за Дрезден его танк отправился на завод для капитального ремонта, а раненный осколками наводчик Вилли Браун – во франкфуртский госпиталь. Ввиду столь печальных обстоятельств гауптман временно стал пехотинцем и командовал двумя десятками себе подобных. Его взвод состоял из экипажей, потерявших свои танки.
Мысленно проклиная судьбу, звездных пришельцев и Вселенную в целом, Рютмюллер крепче сжал затворную коробку штурмовой винтовки. Очень хотелось кого-нибудь пристрелить, однако достойные мишени в поле зрения не возникали. Тут, весьма своевременно, прервал молчание сидевший за пулеметом лейтенант Краузе.
– Господа, я утром Лондон слушал, – поведал он. – Би-би-си передает, что русские сбросили атомную бомбу на космолет «хомячков» в Польше, а израильтяне совместно с иранцами разнесли такой же шаттл где-то в Аравии.
– Это мы все слышали, – поглаживая затвор «Хеклер-унд-Коха», проворчал гауптман Рютмюллер. – Лондон не передавал, когда доблестные британские войска придут на помощь союзникам?
– Молчат, свиньи, – подтвердил фельдфебель Вайс. – Их остров пострадал меньше всех, к ним пришельцы не высадились, у них полно железа в музеях. Давно могли бы дивизию вооружить и переправить через Канал.
– Вы неправы, Эрнст, – деликатно проговорил Вальтер Краузе. – Британская бригада…
– Бригада! – фыркнул Рютмюллер.
Все сидевшие в машине заулыбались. Островитяне действительно прислали на восьмой день войны сводную бригаду в составе инженерного и пехотного батальонов, артдивизиона, разведроты, подразделений обеспечения и связи. После неудачного контрудара на Бранденбург англичане, потеряв четверть личного состава и половину техники, отошли в Нидерланды, где занялись переформированием. Лондон туманно обещал прислать пехоту и танки, но никто пока новых войск не видел.
На передней машине замахали оранжевым флажком – сигнал «Внимание». Франц приказал готовиться к бою, и «базука-джип» ощетинился винтовочными стволами. Колонна приближалась к сторожевому посту противника, два наемника пришельцев вышли к шоссе, подавая знак остановиться, но спецназовцы расстреляли обоих. Не снижая скорости, шесть машин миновали придорожный домик, из которого выбегали солдаты противника. Участники рейда открыли огонь из всех стволов, Франц тоже успел выпустить две короткие очереди. Колонна продолжила путь к воротам в заборе, оставив позади десяток трупов.
Забор огораживал обширный двор фирмы Dismantling, которая на протяжении десятилетий занималась уничтожением бронетехники, свозившейся со всей Европы. Южные ворота, к которым направлялся отряд оберста фон Рихтера, охраняли два «базука-джипа» – пулеметный и пушечный. Развернувшись в линию, атакующие открыли огонь с полукилометра. Потоки крупнокалиберных пуль разнесли вдребезги вражескую машину, вооруженную безоткатной пушкой. Пикап с пулеметной башенкой попытался отстреливаться, но тоже был быстро уничтожен, не успев причинить ни малейшего вреда штурмовой группе.
Немногих пеших защитников объекта прижали очередями к воротам, и когда машины приблизились на сотню метров, наемники пришельцев опустили оружие и подняли руки.
Внутри огражденной территории уже работали ворвавшиеся с противоположной стороны бойцы французского и американского взводов. Вооруженных защитников предприятия оказалось не больше дюжины. Вялая перестрелка продолжалась около четверти часа, после чего семеро оставшихся в живых наемников сдались, израсходовав боеприпасы.
Рютмюллер успел расстрелять три магазина и, как ему казалось, кого-то уложил. Впрочем, когда они с Эрнстом Вайсом проверили сбитую мишень, то нашли наемника лишь слегка подраненным. Увидев приближавшихся танкистов, он отбросил автоматическую винтовку и крикнул по-немецки:
– Не стреляйте! Я сдаюсь!
– Это не поляк, – удивленно прокомментировал Эрнст. – Судя по выговору, из Лейпцига.
– Вообще-то мы не с польской армией войну ведем, а с жителями оккупированной зоны, которых пришельцы зомбировали с помощью телепатического оружия, – задумчиво повторил официальную формулировку озадаченный гауптман. – Наверное, попался под их излучение… Допросить его сможем через неделю, когда гипноз ослабнет.
– Я не зомбирован, они не всех гипнотизируют, – пробормотал пленный, зажимая ладонью пропитанное кровью пятно на боку униформы, затем представился, кряхтя от боли: – Гауптгефрайтер Дитмар Классен.
Парню забинтовали кровоточащую царапину от скользнувшей по ребрам пули и отвели к остальным сдавшимся наемникам. По дороге он рассказал, что служил в танковой бригаде на польской границе и чудом выжил после бомбежки гарнизона. На третий день с востока пришла колонна безумных поляков, но командовали ими вполне вменяемые офицеры. Бывших военнослужащих бундесвера – сотни полторы немцев и турок в звании от рядового до обер-лейтенанта – собрали на стадионе и предложили перейти на службу высшей расе. Классен, как и многие другие, согласился служить добровольно, а всех прочих обработали передвижным излучателем.
– Сволочная война, – сказал фон Рихтер. – Наши пленные поворачивают оружие против нас… Продолжай, Дитмар. Есть здесь еще кто-то с непромытыми мозгами?
– Поляки почти все под гипнозом, – с готовностью затараторил Классен. – Но командует оберст-лейтенант Урбонас из армии Литвы, он в своем уме и служит мохнатым по идейным соображениям.
– Командос, найдите этого ублюдка, – приказал оберст. – А мы, танкисты, займемся трофеями.
Трофеев на заводе обнаружилось меньше ожидаемого. За четверть века фирма разобрала на металл и запчасти почти двадцать тысяч танков, но к моменту вторжения из космоса переживала не лучшие дни. Всю лишнюю бронетехнику порезали, оставив каждой стране НАТО положенные 225 танков.
Сейчас во дворе завода выстроились аккуратными рядами несколько десятков боевых машин пехоты «Мардер». Машины были далеко не новые, снятые с вооружения после запуска в производство БМП «Пума». Семь таких тридцатитонных красавцев стояли на трейлерах, прицепленных к танковым транспортерам «Фаун» и «Элефант». Еще шесть транспортеров были готовы увезти на фронт старые немецкие танки «Леопард-1», на двух «фаунах» стояли древние «шерманы» и еще на одном – более современный американец М-48 «Паттон».
Проявив рвение в надежде избежать наказания за предательство, гауптгефрайтер Дитмар Классен объяснил, что всю последнюю неделю гражданские работники предприятия при участии пленных армейских механиков ремонтировали сосредоточенную в Dismantling технику. На его памяти не меньше тридцати машин были отправлены в разные воинские части оккупантов – и на Восточный фронт, и на Западный.
В офисе коменданта разведчики нашли толстую кипу бумажных отчетов, составленных по старинке – от руки. Сам комендант Урбонас получил при захвате тяжелую рану в живот, на защитников планеты смотрел с нескрываемой ненавистью, но на вопросы отвечал. Видимо, не растратил инстинкт самосохранения.
Из его показаний и бумаг удалось понять, что персонал фирмы разобрал много единиц боевой техники, чтобы восстановить хотя бы часть танков, самоходок и бронетранспортеров.
– …нам повезло, что вы напали не вчера, – злорадно сообщил литовец. – Вчера здесь было вдвое больше машин. Колонна «паттонов» и «леопардов» ушла своим ходом на берлинское направление, и много «шерманов» и «комет» мы погрузили на транспортеры и отправили против русских.
– Вижу, – мрачно сообщил оберст фон Рихтер, перелистывая бумажную документацию. – Вы забыли сказать о трех «леопардах», отправленных на северный участок… Откуда вы набрали столько старинного железа?
– Не мы, – опустив голову, простонал Урбонас. – Еще до прибытия освободителей технику доставили со всей Европы и даже из Азии. В арсеналах разных стран НАТО и Ближнего Востока сохранились еще с пятидесятых годов старые танки, не успели на переплавку отправить… – Он заскулил: – Герр оберст, умоляю, мне нужен врач!
– Обязательно, – заверил истекавшего кровью врага фон Рихтер. – Только последний вопрос. Как могли вы, старший офицер Северо-Атлантического блока, перейти на службу этим чудовищам? Как могли служить тем, кто посягнул на великую европейскую культуру?!
– Освободители – вовсе не чудовища, – с горячностью возразил предатель. – Они принесли новую цивилизацию. Они – сила, и я, как разумный гражданин, стал на сторону тех, кто сильнее жалкой земной расы. Служба Ташихному гарантирует прекрасное будущее. А кому служите вы, герр оберст, и вы, гауптман? И когда, черт подери, вы отвезете меня в госпиталь?
– Нет у нас ни госпиталя, ни врача, – обрадовал его герр оберст. – Впрочем, не сомневаюсь, что служба мохнатым ублюдкам обеспечит ваше прекрасное будущее.
Затем оберст совершил акт гуманизма, добив умирающего выстрелом в упор из штатного USP. Убрав пистолет в кобуру, Радульф фон Рихтер уложил в рюкзак захваченные документы и приказал готовиться к эвакуации.
Саперы еще минировали машины, которые невозможно вывезти с завода, а танковые транспортеры один за другим покидали территорию компании. Рютмюллеру достался ржавый «Леопард-1», стоявший на ремонтной площадке. Транспортера для него не нашлось, но Дитмар Классен уверял, что машина способна самостоятельно двигаться, причем в баках есть горючее, а в боевом отделении даже размещен боекомплект, пусть и неполный.
Вайс сел за рычаги, а Классена гауптман поставил на место заряжающего, пообещав пристрелить, если попытается снова предать. «Леопард» сильно дымил мотором, неприятно грохотал ходовой частью, однако бодро покинул заводской двор. По приказу полковника они заняли позицию в роще с заданием держать под огнем перекресток шоссейных дорог на случай погони. Рядом с ними стали в оборону «паттон» обер-лейтенанта Кнута Вебера и «базука-джип» лейтенанта Вальтера Краузе.
Высунувшись по пояс из люка, Франц скептически оглядел сверху свою новую машину. Конечно, не Т-34 и не «панцер-четверка», но и не «Леопард-2», на котором он роскошествовал до вторжения. Впрочем, гауптман понимал, что не стоит привередничать: его танк был сейчас как бы не сильнейшим из уцелевших на Европейском театре военных действий. Пушка в 105 мм и два десятка снарядов в укладках внушали уверенность. К тому же умельцы из фирмы Dismantling ухитрились наварить на башню стандартную противокумулятивную решетку, стоявшую в последние годы на всех танках бундесвера. Такая же решетка защищала и М-48.
Командир соседнего танка крикнул через разделявшие их машины тридцать метров:
– Франц, тот литовский предатель задал интересный вопрос: за кого мы сражаемся? Правительства и бундестага нет, Генеральный штаб уничтожен. Страной управляют неведомо кем назначенные политики, а в бой нас посылают случайно уцелевшие генералы. Ты думал об этом?
– Много раз обсуждалось, – прокричал в ответ Рютмюллер. – Мы защищаем Германию от вторгшегося врага. И не только Германию, но и всю человеческую расу. Тебе непонятно?
– Понятно. Хотя было проще, когда готовились против русских.
– К твоему сведению, я наполовину русский, поэтому всегда надеялся, что против родственников не придется воевать.
Их разговор прервала показавшаяся с востока колонна «базука-джипов». Танкисты расстреляли противника с большой дистанции. Потеряв четыре машины из семи или восьми, наемники пришельцев отступили. Повторная атака также не принесла врагу успеха, лишь на фермерских полях прибавилось три костра. Ответный огонь станковых базук был неточен, лишь одна реактивная граната разорвалась неподалеку от танков, не причинив ущерба.
Потом пришла радиограмма от полковника, и отряд гауптмана Рютмюллера, оставив позицию, двинулся на запад, на соединение с главными силами.
