Глава 6
Мчались танки, ветер подымая, наступала грозная броня
Архитектурное чудо Бриллиантовой Биржи – четыре небоскреба, связанных воздушными переходами, лежало в руинах, загромоздив проспект и засыпав обломками бетона соседние дома. Примерно в такую же гору развалин превратились заводы, выпускавшие прекрасные танки «Меркава», поэтому воевать приходилось на всяком старье.
Возглавлявший колонну «шерман» свернул вправо за два перекрестка до бывшей Биржи. Следующим пошел еще один «шерман», потом «центурион» командира сводного батальона. Карл замыкал ордер: ему, как резервисту, достался не лучший музейный экспонат – трофейный немецкий Pz. IV, захваченный у арабов то ли в 1947-м, то ли в 1967 году. Так и стояла железяка, пережившая много поколений своих владельцев, на площадке под Ершалаимом, но стали бесполезными «меркавы» и «тираны» – вот и вернули в строй наследство фельдмаршала Роммеля.
Просто чудо, что в первой, успешно парированной атаке из Иордании удалось захватить вражеские грузовики со снарядами нужного калибра – как считали офицеры разведки, аль-каидовские наемники сами собирались воспользоваться танками израильского музея…
Колонна загремела траками по проезжей части. На этой улице дома тоже были разрушены, но не так основательно, как в зоне самых ожесточенных боев. Большинство жителей покинуло Тель-Авив, эвакуированных размещали в приморских городах, к которым противник пока не проявлял интереса.
Заслоны противника встретили танкистов буквально через пару сотен метров. Из развалин с грохотом и воем полетели реактивные гранаты, выпущенные из ручных труб. Головному «шерману» кумулятивные заряды разнесли ходовую часть, одна граната ударила в корпус, но танк успел послать в стрелявших два осколочных снаряда. Со всех сторон выбегали обвешанные взрывчаткой придурки-смертники, вопившие «Аллах акбар!» Все танки и следовавшие за ними бронетранспортеры поливали улицу длинными очередями пулеметов, но кому-то из шахидов удалось прорваться сквозь потоки металла и, подорвав начиненные гексагеном пояса, отправиться прямо в рай к девственницам-гуриям.
Нападение смертников отбили ценой обоих передних «шерманов». После этого вперед пошла пехота, солдаты прочесали дома по пути колонны, примерно полчаса трещали очередями автоматические винтовки. Пехотинцы часто и умело выпускали сигнальные ракеты в сторону противника, указывая танкистам цели для пушечных выстрелов.
Так и продвигались они со скоростью черепахи-стайера, поддерживая друг друга огнем. Преодолев третий квартал, сеген Эстеркинд увидел в перископ Эмили – она была как будто невредима и деловито перезаряжала свой «Галил».
К железнодорожной станции, превращенной наемниками небесных агрессоров в настоящую крепость, они вышли к вечеру. Почти одновременно со стороны приморской части города прорвалась другая колонна ЦАХАЛа. Теперь их стало почти пять сотен пехотинцев при семи танках и четырех гаубицах.
Артиллерия разбила огневые точки в здании вокзала, но танковая атака сорвалась – вдоль улицы с западной стороны на них двинулись десятки траков, в кузовах которых стояли на самодельных станках тяжелые пулеметы, безоткатные пушки и пусковые трубы «катюш». Одновременно со стороны железной дороги устремились густые цепи вопящих фанатиков.
Начался ад, как позавчера, когда наемники рвались к порту. Танки, бронетранспортеры и пешие солдаты били из всех стволов, выкашивая ряды врагов, поджигая и разбивая вдребезги автомобили. Противник, не обращая внимания на потери, продолжал кидаться в атаки через быстро растущие завалы трупов. Очереди китайских и хорватских калашниковых, выстрелы ракетных снарядов не отличались организованностью, но неточность прицела компенсировалась плотностью огня. Израильтяне теряли солдат – одного за десятерых врагов – и танки. Загорелся командирский «центурион», потом один за другим были подбиты два Т-34 и последний «шерман».
Карл укрыл свой «панцер» между парой горящих танков и продолжал посылать снаряд за снарядом вдоль улицы. Пушка и пулемет превратили в обломки не меньше дюжины самоходных пулеметно-ракетных установок, прежде чем атака противника захлебнулась.
Выбравшийся из своего разбитого танка рав-серен Асаф Розен залез на броню и заколотил кулаком по броне. Карл открыл люк и осторожно выглянул, стоя на корточках на командирском сиденье. Рав-серен, то есть майор, свирепый потомок эфиопских евреев, презиравший «русских» переселенцев и остальных ашкенази, выглядел неважно – тяжело дышал и постанывал, часть его лица покрывал обширный ожог.
– Отходим, – пробормотал Розен. – Такими силами вокзал не взять. Подтянем артиллерию…
– Тем временем они перебросят по железной дороге еще десять тысяч орущих идиотов…
Сеген Эстеркинд понял, что продолжать не стоит: рав-серен не слышал возражений. Командир сводного батальона обмяк, потерял сознание и свалился бы с брони, не подхвати его девчонки из пехоты. Вытирая с лица грязный пот, тараш Кройтор озабоченно сообщила:
– В моем отделении два бойца остались. Двое убиты, пятеро ранены. Хорошо хоть, командование танки прислало на помощь…
– Какие танки, откуда танки? – переспросил Карл. – Все танки здесь, других нет…
Он замолчал, прислушиваясь. Действительно, нарастал знакомый гул моторов. Из-за развалин углового дома выполз Т-34, за ним – еще несколько. Танковая колонна нерационально развернулась и принялась методично долбить вокзал фугасными снарядами. После первых же попаданий часть здания обрушилась. Верхний люк Т-34 распахнулся, из башни выглянул черноусый здоровяк и замахал руками, словно призывая израильтян спешить в атаку.
Это было противоестественно, Карл вообще не понимал, как такое могло случиться. Но знаки, намалеванные на броне своевременно подоспевшей подмоги, принадлежали отнюдь не дружественному государству.
На второй день наступления, потеряв половину машин, рота Глебова сумела вклиниться в Польшу почти на тридцать километров. Местность южнее Беловежской пущи даже на карте выглядела неудачной для танковых прорывов, а реальность оказалась еще хуже. Танки завязли в лабиринте садов, каменных изгородей, добротных деревенских усадеб, кирпичных сараев и мельниц. Из-за каждого угла стреляли пулеметы, безоткатные пушки, гранатометы, за каждым забором и за домами могли прятаться танк или джип, переделанный в самоходную огневую точку.
Вчера утром остатки роты – четыре БТ и три Т-26 – при поддержке батальонов Ольховского и Васьковцова, перебив десяток джипов и бронированных грузовиков, вошли в эту мешанину естественных, искусственных и противоестественных препятствий. К полудню продвинулись едва ли на пять километров, потеряв по два танка каждого типа и с немалой убылью личного состава. В тыл отправили до сорока раненых, включая истекавших кровью полковника Васьковцова и майора Глебова.
Командование ротой принял Суровегин. Они с Ольховским поменяли тактику и стали наступать по-американски, сметая артиллерией любые подозрительные строения. Хотя потерь стало поменьше, скорость продвижения выросла не сильно.
К вечеру пришла подмога – полковник Заплетин с батальоном из Рязани, а с ним – аж две танковые роты. Последние, конечно, уступали числом единиц боевой техники подразделению, которое Глебов повел на запад на прошлой неделе, зато машины были поновее. Подполковник Бобровко командовал ротой из четырех плавающих ПТ-76, а в роте полковника Кольцова были три Т-34-85 и – вот чудеса! – КВ-85. Командиром тяжелого танка оказался майор Сыроваров Петр Леонидович, до войны служивший начальником штаба танкового батальона в краснодарской бригаде. Реутов и Суровегин прекрасно помнили спокойного толкового офицера, майор тоже узнал сослуживцев.
Пользуясь паузой, танкисты перекусили подстреленным на ферме поросенком, на гарнир накопали на соседнем поле картошки, нарвали помидоров. Сыроваров тоскливо вспоминал офицеров и солдат, погибших под «огненным столбом», что накрыл их гарнизон вечером «черной пятницы».
– А в городе разрушения сильные? – чуть ли не хором осведомились Аркан и Витяня.
– Город мало пострадал, – успокоил их майор. – Только по нескольким заводам лучом полоснули. Нам потом объясняли – уже в Рязани, когда часть сколачивали, капитан из СМЕРХа рассказывал. В общем, первым ударом они разнесли только действующие гарнизоны и главные военные предприятия. Потом все штурмовики вернулись на корабли-матки, чтобы дозаправиться и загрузить новые боекомплекты. Вторая волна бомбежек должна была выбить все базы хранения, арсеналы, ремонтные центры, а также заводы, выпускавшие продукцию двойного назначения. Но не успели – главком засадил им «кузькину мать», и теперь война перешла во вторую, то есть наземную фазу с использованием морально устаревших видов оружия.
– Красиво сформулировано, – восхитился Суровегин. – Так и будут, по ходу, в учебниках военной истории писать.
– Вы и пишете сейчас учебник, – мрачно напомнил Петр Леонидович. – Расскажите, что за противник и с чем его кушать будем.
Рассказ получился недолгим и сопровождался демонстрацией наглядных пособий.
Неподалеку от их костра дымил за сараем посеченный пулеметами четырехдверный «Додж Сильверадо». В кузове трака польские самоделкины приварили турель, на которой крутилась безоткатная, калибра 84 мм, пушка «Карл-Густав» шведского производства. Подобные машины стали известны после «арабской весны», породившей много исламских деспотий, контролируемых «Аль-каидой». В честь диких боевиков подобные машинки на Западном фронте называли «арабесками».
Буквально вчера противник применил совсем новое оружие – трехосные грузовики, кузова и кабины которых были обшиты листами железа. Эти металлические коробки, названные «сербиянками», имели многочисленное, но слабое вооружение: от четырех до восьми пулеметов разного калибра. В бою такие самопалы представляли опасность разве что для пехоты да легкобронированных бэтээров или Т-26. Танковые пушки легко поражали громоздкие неповоротливые мишени, причем тонкую железную шкуру «сербиянок» прошибали даже снарядики ПКВ, не говоря уж о легких танковых пушках.
Суровегин и Реутов показали Сыроварову подстреленный сегодня грузовик – из бойницы в передней броне кузова выглядывал ствол натовской пушки калибром 105 мм. Орудие водоходовского Т-26 изрядно продырявило кабину и кузов, но пушка не пострадала, возимый боекомплект не взорвался, и теперь артиллеристы Ольховского, матерясь, пытались поставить орудие на колеса, сняв с ужасно неумно сварганенной турели.
– Почему «сербиянки»? – Сыроваров поднял удивленные брови.
– По слухам, какой-то безумный серб эту конструкцию придумал… – Суровегин пожал плечами. – Так говорят, товарищ майор. Вроде бы старый боевик. Воевал еще в Косове, пострадал от мусликов, потом его натовцы разыскивали за разные веселые дела.
– Не знаю, серб он или хорват, однако придумать эту кошмарную штуку мог только законченный садист, – с отвращением произнес майор. – Представляете, какой грохот стоит в железной коробке, когда внутри пушка бабахает? Это же не танк, у нас в башне все детали жестко закреплены, ствол далеко наружу торчит… А тут все на соплях…
– Она всего-то три раза стрельнула, – сообщил Аркадий. – С перерывами в минуту-другую, к тому же не слишком точно. Потом сбоку подкрался наш крокодил Гена и сделал свое черное дело… – Переждав добродушный смех слушателей, старший лейтенант осторожно поинтересовался: – Петр Леонидович, неужели после бомбежки у нас в бригаде ни одного целого танка не осталось?
– Хрен там чего осталось, – болезненно скривившись, рявкнул Сыроваров. – Я после обеда вывел экипажи на стрельбище с автоматами. С вышки хорошо видно было, как над частью смерч поднялся. Вы прикиньте, пацаны, столб в поперечнике как футбольное поле, вырыл яму глубиной с пятиэтажный дом, и все это крутится, и все внутри перемешано, и мотается по всему гарнизону. Я стою дурак-дураком с биноклем и тупо смотрю, как в воздухе летают и кружатся танки, обломки построек, еще какая-то хрень… А потом все это рухнуло с высоты на ту часть машинного парка, которую «столб» не слишком задел. Над боксами насыпало гору, террикон целый! С краешка раскопали, вытащили «девяностого» – так он помятый, как будто ребенок игрушку жестяную ногами топтал! – Майор покачал головой. – Говорят, старые танки собираются в строй возвращать, но сначала надо из десятка разбомбленных заводов собрать один работающий, а потом будут из трех покалеченных машин одну целую клепать. Так что до зимы воевать нам на ржавом старье.
– Пока воевали, не жаловались, а с вашими «коробками» веселее дело пойдет, – уверенно заявил Суровегин.
С утра гаубицы и минометы расчистили дорогу, и танки рывком продвинулись на два с лишним километра, преодолев застроенную зону. Дальше развернулась равнина, прорезанная сетью каналов, озер, прудов и речек. На полях зеленели высокие – чуть не по пояс – густо посаженные растения, среди которых затерялись многочисленные «сербиянки» с «арабесками», а также залегшие солдаты с автоматическими винтовками, ручными пулеметами, базуками.
Началась привычная мясорубка. Танки палили из пушек по всему, что было похоже на вражеские машины, те отвечали реактивными гранатами, под прикрытием огня мотострелки бросками передвигались от рубежа к рубежу, истребляя неприятельскую пехоту. Стометровку за стометровкой они прогрызали путь, пока противник не бросился в панике бежать к мосту, ретировавшись на другой берег.
КВ и «тридцатьчетверки» стали напротив моста, расстреливая защитников и не подпуская саперов-подрывников. Наблюдатели на мельнице доложили, что в роще за речкой передвигаются танки – уже знакомые польские «виккерсы» и немецкие времен вермахта.
– Справимся? – тревожно поинтересовался Варгушин. – Какая у них броня?
– Кто бы знал, – Аркадий покусывал губы. – Если бы все было как в начале хоть Освободительного похода, хоть Великой Отечественной, то наша пушка их даже в лоб возьмет. Но ведь они могли построить немецкие «тройки» или «четверки» более поздних моделей – у тех, помнится, и пушки мощнее, да и броня толще.
Тактические маневры Заплетина обманули не только противника, но и Реутова. Пока рота Кольцова демонстрировала подготовку к атаке на мост, три ПТ-76 (четвертый был подбит) переместились левее и переплыли через широкое озеро, которое противник, посчитав непреодолимым водным препятствием, оставил без береговой обороны. Форсировав озеро, рота подполковника Бобровко ударом во фланг раздавила минометную батарею, разогнала пехотное прикрытие и заняла оборону на западном берегу. К этому месту немедленно подтянулся танковый мостоукладчик, перекинувший стальные фермы через полосу воды шириной не менее пятнадцати метров.
Первыми на ту сторону перебрались легкие машины Суровегина, следом пошли Т-34 и побежали мотострелки. А вот могучий танк Сыроварова остался на восточном берегу – слишком уж тяжелый для передвижного моста, который был рассчитан на груз до 37 тонн.
– Наша рота штурмует переправу, – приказал капитан Суровегин.
Даже с учетом отремонтированных за ночь машин их оставалось немного: три БТ-5 и два Т-26. Развернувшись в линию, танки пошли на север, навстречу ждущим возле моста самоделкам-импровизациям.
– Артур, правее двух деревьев… Серега, короткая!
В их сторону тянулись трассы реактивных снарядов, но выпущенная по танку Реутова граната упала с недолетом и чуток в сторонке. В ответ их пушка выплюнула четыре снаряда, подбив пару «арабесок». Стоявшая рядом «сербиянка» взорвалась очень эффектно, получив снаряд большого калибра. Защитники моста не стали задерживаться в жесткой обороне, но, наученные горьким опытом, поспешили отступить к роще, откуда уже выдвигались танки старых, еще гитлеровских образцов. Мост они так и взорвали, поэтому КВ с комфортом переполз на другой берег.
Две линии бронированных машин неторопливо сближались. Оптика на БТ была не та мутная, на которую жаловались все танкисты времен Сталинграда и Курской дуги. Современные призмы позволяли разглядеть, что пушки на Pz. IV короткоствольные, то есть «тридцатьчетверкам» и «кавэшке» не особо страшны, но легким танкам от этого не легче.
Рота Кольцова выдвинулась вперед и открыла огонь с дальности прямого выстрела – метров 800–900. Прильнув глазом к окуляру прицела, Реутов аккуратно прицелился и послал снаряд в «виккерс». Тот послушно остановился, а после повторного попадания загорелся. Радостно потирая руки, старший лейтенант взял на прицел самую легкую из немецких машин и, потратив четыре – один лег с промахом – бронебойных, уничтожил мишень. К этому времени вражеские снаряды перебили гусеницу на БТ-5 Витяни, а сам противник, оставив на поле шесть костров, ровно половину своих танков, отступил на повышенных передачах и укрылся за деревьями.
Солнце давно преодолело зенит, в танках заканчивались боеприпасы. Первыми к мосту, куда подтянулись заправщики и грузовики со снарядами, отползли тяжелые машины. Почти час остатки глебовской роты держали рубеж, пока в полукилометре перед ними окапывались пехотинцы. Оставив в танке Артура, Реутов и Варгушин подбежали к поврежденной машине Суровегина, вскоре к ним присоединились еще несколько человек из разных экипажей. Общими усилиями они натянули гусеницу, заменив поврежденные траки.
После этого КВ и все Т-34 вернулись на передний край, а легкие танки отправились загружаться дизтопливом и снарядами. Пусть каждый снаряд весит немного, но пришлось перекидать и разложить в башне почти семь десятков унитарных патронов – не шутка. Пропотевший насквозь Артур Бородин жалобно простонал:
– Да, на компьютере было проще…
Командир танка и мехвод так вымотались, что даже не стали спрашивать, о чем бормочет заряжающий.
Обедали второпях, рассевшись на травке вокруг полевой кухоньки. Нехитрый рацион показался невероятно вкусным. Однако через полчаса, ведя машину к передовой, Реутов не смог бы вспомнить, чем их кормили.
С колокольни сельской кирхи открывался обзор на много километров. Три офицера разглядывали в бинокли вражеские позиции за плавными изгибами реки. Противник окапывался не слишком усердно – вероятно, наемники пришельцев не собирались обороняться, но планировали новое наступление. Наверняка целью следующего удара станут Лейпциг и Галле, а затем подонки с трех направлений собирались устремиться на Берлин.
Свистнула пуля, угодившая в оконную раму. Танкисты невольно отпрянули – бронежилеты, конечно, хорошая вещь, однако винтовочная пуля пробивает и кевлар, и титан.
– Мы тут сидим как мушкетеры на бастионе Сен-Жерве, – засмеялся гауптман Рютмюллер. – Для полноты картины хорошо бы отбить атаку польской пехоты.
– Не с нашими короткоствольными игрушками, – фыркнул обер-лейтенант Кнут Вебер. – В нас стреляет снайпер. Предлагаю отойти подальше от окна, там станем не столь заметны.
– Можно вообще уходить, – немного нервно сказал самый молодой в тройке лейтенант Вальтер Краузе. – Мы уже все рассмотрели.
– Не совсем так, – возразил гауптман. – Прежде, чем эта скотина взяла нас в перекрестье, я увидел кое-что интересное.
Они отступили к противоположной стене колокольни, растворившись в тени. Падавшие почти вертикально лучи полуденного солнца маскировали трех танкистов бундесвера, сделав их почти незаметными для наблюдателя на другом берегу реки. Франц Рютмюллер показал младшим по званию ферму на неприятельской стороне. Три бинокля нацелились на подозрительный участок.
– Что за уроды? – с отвращением осведомился Вебер. – Мало было нам базук на джипах!
– Новое чудо восточноевропейской промышленности, – презрительно морщась, резюмировал Краузе. – Предлагаю так и назвать это надругательство над бронетехникой – «миссгебурт».
Они долго и остроумно злословили по поводу новых машин противника, и лишь появление командира полка прервало этот фестиваль солдатского юмора. Гауптман скомандовал «Смирно!», затем предупредил фон Рихтера:
– Герр оберст, здесь стреляют.
– Война, – флегматично буркнул оберст. – На войне всегда стреляют, иначе какая же это война… Что скажете о результатах наблюдения?
Как старший по званию, Франц изложил выводы. Оба моста хорошо защищались большими подразделениями пехоты на «тойотах», вооруженных безоткатными установками. Рютмюллер полагал, что следует расставить танки на высотах вдоль реки, отгонять огнем пушек машины противника, тем самым обеспечив саперам возможность подогнать механизированный мост, и переправить войска на другой берег.
– Настоящих танков у поляков здесь нет, – сказал гауптман. – А с этими «миссгебуртами» и с «базука-джипами» наши пушки справятся.
Оберст кивнул и сделал жест, чтобы следовали за ним. Спускаясь по лестнице, командир полка проворчал:
– За мост не беспокойтесь, его захватит отряд «зеленых беретов». Американцы прислали диверсантов и пехотную роту с берлинского участка… Запомните, господа, наша задача – продержаться еще неделю, пока французы не развернут свою бронетехнику. В их музеях и складах нашлось почти четыре дюжины тяжелых танков, включая наших «тигров» и «пантер». После той войны французская армия долгое время держала на вооружении немецкие машины, да и свои танки они строили, подражая нашим образцам…
Офицеры смущенно промолчали. Долгие десятилетия послевоенного промывания мозгов отучили большинство немцев гордиться отечественным оружием. Разговоры о «тиграх» считались чем-то почти непристойным. Разве что восточные немцы, «осси», воспитанные в ГДР, в меньшей степени страдали подобным комплексом неполноценности, но и они научились держать язык за зубами, превращаясь в настоящих «весси».
Боязнь вспоминать прошлое приняла у немцев столь маниакальные масштабы, что в ФРГ почти не осталось танков вермахта. Даже в экспозиции мюнстерского музея были представлены в больших количествах английские, советские, американские танки, но немецких практически не сохранилось. А вот у поляков имелись, по слухам, даже «королевские тигры»…
Поспешив сменить крамольную тему, Кнут Вебер осведомился, что слышно про русское наступление. Фон Рихтер пробурчал ответ весьма неразборчиво, то есть рассчитывать на скорое появление русских танковых армад не приходилось.
– Жаль, – искренне высказался Рютмюллер. – Я надеялся, что мы с двух сторон надавим на врага и встретим союзников где-нибудь возле Варшавы.
Они уже вышли из кирхи и направлялись к роще, в которой укрывались позаимствованные в музее танки. Молодой Вальтер Краузе произнес, посмеиваясь:
– Герр гауптман увидит союзников и соплеменников чуть позже.
– И сможет наконец поговорить по-русски, – добавил Вебер.
До войны оберст служил в другой дивизии, биографию Рютмюллера не знал, поэтому был удивлен, узнав о русских корнях гауптмана. Командир полка спросил, добродушно улыбаясь:
– Ваш дедушка привез жену из русского похода?
– Почти. Мой фатер учился в советской военной академии, там женился на моей муттер.
На этом посторонние разговоры были прерваны, офицеры получили полчаса на кормление личного состава и сбор у машин. Они уложились в отведенное время, но приказ об атаке задерживался – командование ждало сигнала от американских головорезов.
Заметно нервничая, фон Рихтер повторял:
– Вы не хуже меня понимаете, что в этой войне победу принесут не авиация, не роботы-убийцы, не ракеты, не сверхточные самонаводящиеся кассеты, а только танки. Если завод в Дрездене продолжит выпускать танки, придуманные для проклятого польского фильма, мы обречены. От вас требуется прорваться на сорок километров и захватить завод! Или мы удержим предприятие – тогда с конвейера будут сходить танки для нас, или мы взорвем цеха и заберем хотя бы несколько готовых машин. Пусть погибнет весь полк, но польские наймиты пришельцев больше не получат эти танки!
Наконец вдали, возле моста, взлетели в небо ракеты зеленого, под цвет беретов, огня. Танки ринулись вперед, миновали рощу, обогнули опорный пункт мотопехоты и полным ходом устремились к мосту.
Гудя дизельным мотором, Т-34 Франца Рютмюллера нетерпеливо преодолел бетонный пролет, на котором валялись трупы наемников агрессора. Захватив переправу, «зеленые береты» не смогли далеко продвинуться и залегли вокруг моста, отстреливаясь из автоматических винтовок и базук. Противник энергично контратаковал, бросив на участок прорыва десяток уродливых самоделок.
Местные умельцы ставили на свои джипы все, что находили в арсеналах польской армии: пулеметы «Браунинг», тяжелые русские «Владимировы», а также всевозможные безоткатные пушки, от шведского «Карла-Густава» и американского М40 до новейшей экзотики итальянского или южнокорейского производства. Шквал снарядов и ливни пуль буквально перепахивали полосу грунта, занятую американцами. Появление танков отвлекло противника от истребленной на три четверти штурмовой группы. Реактивная граната прошла рядом с машиной Рютмюллера.
Первым снарядом наводчик Вилли Браун превратил в облако разлетавшихся фрагментов «базука-джип», над кабиной которого грозно проворачивалась труба безоткатной пушки. Следующим выстрелом он поразил «миссгебурт» – громадный грузовик, обшитый листовым железом или сталью. Импровизированная броня не могла быть очень толстой, снаряд калибра 85 мм прошил машину навылет. Франц плохо понимал, какой смысл в этих «уродцах» из конструктора «Лего». Ни защиты надежной, ни приличного вооружения – только тонкие стволы пулеметов торчали во все стороны. Может быть, «уродцы» могли поддерживать пехоту в качестве бронемашин, однако бросать подобное дерьмо против танков – явный признак дебильности вражеского командования.
К противнику присоединились новые автомобили, кустарным образом переоборудованные для военных целей. Танки неумолимо ползли «нах остен» – к перекрестку автобанов. За время, пока Т-34 гауптмана Рютмюллера поджег и продырявил четыре карикатуры на военную технику, в него ударили две гранаты. Навесная решетка надежно защищала танк от кумулятивных боеприпасов – снаряды взрывались, не достигнув корпуса, и огненная струя лишь обжигала, но не пробивала броню.
Внутри забронированных объемов ощущения были, конечно, не из лучших. Франц искренне удивлялся, каким образом его русский дед на такой неуклюжей машине сумел победить другого деда, сидевшего в «тигре». Советский танк был груб, имел отвратительный обзор, внутренние детали плохо обработаны, при каждом попадании снаряда экипаж получал облако мелких осколков. Вдобавок тесно, и при малейшем движении получаешь ссадины от прикосновений голого металла.
Чертыхаясь и вспоминая добрыми словами довоенных «леопардов», они перебили кучу колесных противников и разогнали пулеметными очередями наступавшую за машинами польскую пехоту. В скоротечном бою рота потеряла лишь одну «матильду» лейтенанта Шварцмайера. Семь уцелевших танков поднялись на склоны растянувшихся вдоль реки холмов и с господствующих высот расстреливали узлы вражеской обороны, расчистив путь штурмовым группам пехоты. Примерно через час после взятия моста оборона была прорвана на всю глубину, и американская рота ворвалась в тыловой опорный пункт.
Танки двинулись в разрыв между холмами, следом бросились пехотинцы, но навстречу выползли четыре Pz. III. Вражеский квартет оставили гореть на кукурузном поле, заплатив за победу «грантом» обер-лейтенанта Вебера.
Шесть уцелевших танков, сопровождаемые восьмеркой бронетранспортеров и колонной грузовиков, устремились по шоссе на Дрезден. К вечеру, когда после тяжелейшего боя был захвачен завод, в роте оставалось только три танка, а пехотный батальон потерял половину состава убитыми и ранеными. Подбитые танки поставили ремонтировать в только что занятый цех, а гауптман Рютмюллер пересадил свой экипаж в новенький Pz. IV H с длинноствольным орудием и толстой лобовой броней.
Отдыхать в эту ночь им не довелось. Противник яростно контратаковал, надеясь вернуть завод. К утру гауптман и его команда чуть не засыпали за рычагами, но к востоку от Дрездена горели десятки разбитых танков, «миссгебуртов» и «базука-джипов».
Когда рассвело, трофейная команда закончила ставить на трейлеры полторы дюжины готовых боевых машин. Грузовики поползли по шоссе на запад, саперы принялись подрывать заводское оборудование, а танкисты прикрывали отход.
Танковый бой скучен, однообразен и не слишком зрелищен. Боевые линии медленно сближаются, постреливая из пушек. Сделать точный выстрел по движущейся мишени вовсе не просто, тем более когда пушка не стабилизирована. Хорошо, если каждый пятый снаряд достигает цели, да и то зачастую для уничтожения вражеского танка одного попадания недостаточно. Еще хуже, когда вражеские машины замаскированы, а ты ползешь на них по чистому полю и видишь мишени хуже, чем мишень видит тебя.
Вечером того дня противник больше не бросался во встречный бой, но заперся в глухой обороне. Укрыв танки за сараями, в кустах и между деревьев, подогнав на передовую «арабески» и полевые орудия, наймиты пришельцев упорно отстреливались. Две атаки не принесли успеха: хотя над неприятельскими позициями тянулись к небу девять столбиков дыма, на поле осталось четыре наших машины.
Снова пришлось выдвигать отставшую артиллерию и долго-долго молотить по рощам и садам. Пушки, гаубицы и минометы еще продолжали стрелять, а танки снова пошли вперед, ворвались во вражеское расположение и учинили свирепый погром.
Аркадий был уверен, что подбил один танк и не меньше трех самоделок – «арабесок» и «сербиянок». При этом тяжелая пуля «браунинга» проделала дыру в лобовой броне, просвистев от силы в дециметре от головы Варгушина. После боя побледневший, как мука, мехвод икал, ужасно матерился и выпил без закуски почти пол-литра водки.
– Отставить, Серега, – мягко велел Реутов, когда Варгушин принялся выпрашивать вторую бутылку. – Нам еще воевать.
– Да что мне сделается от литра, – отмахнулся Серега-бабник, но перестал клянчить выпивку. – Ты представь, старлей, ведь совсем рядом смерть прошла! Если бы чуть левее…
– Представляю. – Командир танка похлопал его по плечу и легонько ткнул кулаком в лоб. – А если бы на полметра выше, то мне бы досталась. Полезай в машину и держись за руль.
Тут подбежал Витяня и гаркнул:
– Чего расселись?! Война пока не кончилась! Видишь прямо высотку, а на три пальца вправо – ферму с водонапорной башней? Вон туда идем. Приказ – закрепиться на рубеже от рощи слева до перекрестка дорог справа.
Сведений о противнике капитан не сообщил, то есть, вернее всего, сам не знал. Сопровождаемые пехотой танки пошли навстречу заходящему солнцу. Реутов держался рядом с «кавэшкой» Сыроварова, по соседству пристроился и Генка на своем Т-26.
Когда приблизились к намеченному рубежу, на вражеской стороне у кого-то не выдержали нервишки, противник преждевременно выпустил гранату из большой базуки. Сразу же после первого выстрела открыли огонь остальные машины, система огня вскрылась, как на картинке.
С короткой остановки Реутов тремя снарядами повредил неприятельский танк, который немедленно отработал задним ходом, исчезнув из видимости. Приказав Сереге переместиться вперед на сотню метров, Аркадий поймал в перекрестье «сербиянку», проглотившую не менее шести снарядов, причем промахов было всего два или три. Потом, после очередного попадания, бронированный грузовик все-таки взорвался, доставив огромную радость всему экипажу.
Соседние танки тоже стреляли без перерыва, продвигаясь по полю короткими бросками. Из деревни по ним без конца пускали ракеты замаскированные «арабески», вышестоящие командиры направили туда залпы батарей, так что вскоре населенный пункт горел, как дрова в костре. Безоткатные пушки прекратили огонь – то ли уничтожены были, то ли сменили позицию.
Пылающую деревню зачищала пехота. Танки обогнули зону пожара справа и слева, после чего встали в ожидании приказа. После затянувшейся паузы, породившей надежды на привал, рации проговорили голосом полковника Кольцова:
– Следовать за мной по шоссе.
На бетонную полосу автострады вышли жалкие остатки грозной силы: КВ, пара «тридцатьчетверок», по два плавающих и быстроходных, а также последний Т-26. Дорога вела на запад мимо полей, садов и разных построек. Один раз возле придорожного сарая засекли «арабеску» и расстреляли с ходу. Чуток дальше какие-то умники решили обстрелять колонну гранатометами с водонапорной башни. Граната ручной базуки до шоссе не долетела, а КВ, притормозив, точно попал снарядом с трехсот метров. Башня рассыпалась, и мощный столб в десятки тонн воды обрушился на поле. В каком состоянии достигли поверхности гранатометчики, никто выяснять не стал, однако шуток на сей счет было сказано немало.
Противник умнел на глазах – очередной мост оказался взорван. Танки и БТР расползлись вдоль канала, соединявшего два озера, но ни брода, ни другой переправы не нашли, а на вражеском берегу стояли пушки, непрерывно палившие по наступающим. Въехав на пригорок, Аркадий увидел равнину, поперек которой растянулись не меньше двадцати машин, в том числе три «виккерса» и полдюжины Pz. III с длинноствольными пушками.
Старший лейтенант тщательно прицелился и положил снаряд прямо перед носом бошевской «тройки». Вражеский танк занервничал и стал отползать. Обозленный промахом Аркан долго целился, учел поправку на движение мишени и снова надавил ногой спуск. На этот раз он как будто попал – облачко дыма расцвело прямо на лобовой броне вражеского танка. Только противник не загорелся, но ворочал башню, в кого-то прицеливаясь. Третий выстрел тоже достиг цели, на этот раз порвал гусеницу. Подбитый танк неуклюже повернулся, подставил борт, и Реутов, не упустив момент, всадил снаряд в бортовую броню. «Тройка» наконец-то загорелась, люки открылись, экипаж торопливо выпрыгивал, спасаясь от огня.
– Готов, что ли? – радостно спросил Артур.
Командир танка кивнул, вытер пот, поправил шлемофон и огляделся сквозь приборы. Наши неплохо постреляли – на том берегу дымились уже четыре… нет, даже пять машин. Прямо у него на глазах разлетелась вдребезги «сербиянка» – не иначе КВ или Т-34 влепили тяжелый снаряд. Мимо реутовского танка пролетела граната – проследив дымный след трассера, старший лейтенант двумя выстрелами прикончил «арабеску», затем приказал по внутренней связи:
– Серега, спускаемся задним ходом. Спрячемся под высотой.
– Сверху же удобнее целиться, – возмутился туповатый мехвод.
– Исполняй, дубина! Целиться-то легче, зато и нас хорошо видно, вся шваль шляхетская пристрелялась уже… – Когда танк, задрав пушку, начал спускаться с бугра кормой вперед, Реутов вызвал по рации Суровегина и предупредил: – У фрицев толстый лоб, наши хлопушки не берут.
– Мне тоже так показалось. Погоди минутку… – После паузы – видимо, переговорив со старшими по званию, капитан приказал: – Отходим к деревне. Здесь пока взрослые будут играть, у них шкура потолще да клыки побольше нашего…
Проваливаясь узкими гусеницами в мягкий грунт, обе «бэтэшки» двинулись в тыл, но суровегинская машина задержалась, чтобы взять на буксир подбитый Т-26. Через призмы триплекса Реутов увидел сидящего на корме танка Водоходова – двое в камуфляже накладывали лейтенанту повязку. «Ранен, значится, не слишком тяжело», – сделал вывод Аркадий.
Они снова двинулись на восток, где стрелковые подразделения поспешно создавали рубеж обороны. На поле работали несколько бригад эвакуаторов, оттаскивавших к своим позициям подбитые танки. К удивлению Реутова, тыловые команды прибирали не только машины старых советских образцов, но также немецкие «тройки» и «четверки». То ли чтобы врагу не оставлять, то ли в больших штабах собирались трофейную технику использовать.
Через полкилометра навстречу его танку выбежал человек в камуфляже, но без брони. Человек размахивал руками, словно требовал остановиться.
– Серега, притормози, – скомандовал старший лейтенант.
Выглянув из люка, он увидел, что махавший руками здоровенный бугай носил погоны капитана с непонятной эмблемой – щит и меч.
– Военная контрразведка, – сообщил капитан, поправляя ремень АКМС. – Братуха, помоги машину вытащить.
Неподалеку основательно завяз в рытвине армейский уазик, правые колеса бестолково проворачивались в жидкой грязи. Рядом стоял мотоцикл с коляской, возле которого возились майор и капитан с такими же значками на погонах и петлицах.
Автомобиль зацепили тросом и рывком выволокли на сравнительно прочный участок пашни. Контрразведчики горячо поблагодарили танкистов и даже помахали вслед. Некоторое время майор и два великана капитанского звания наблюдали, как ползут отходившие к деревне танки. Когда бронетехника удалилась на приличное расстояние, капитаны вывели из уазика мертвецки пьяного человека в общевойсковой форме с погонами подполковника. Офицера посадили в седло мотоцикла, после чего майор Мамонтов с расстояния в сотню метров всадил ему в спину длинную очередь. Предатель, приговоренный к расстрелу, напоследок послужил своей стране и всей планете.
Контрразведчики уехали, сгущались сумерки. С запада потянулись «арабески». Одна машина остановилась возле мотоцикла, наемники обыскали труп «подполковника», нашли в его планшете карту с нанесенными стрелами планируемого наступления от Бреста на Вроцлав, переглянулись изумленно, и командир подразделения схватил трубку рации.
Кряхтя дизелями, МБ-3 и МБ-7 медленно тащили к выходу из Гданьской бухты громадную тушу сухогруза «Русич». Отработав от берега, сбросили швартовы, и дальше судно шло на собственных моторах. Морские буксиры Балтфлота пристроились вокруг «Русича», готовые отразить возможную атаку.
На корме замыкавшего короткий кильватер МБ-3 возле спаренной автоматической пушки дежурил расчет старшего лейтенанта Гречухина. По соседству, привалившись к борту кораблика, расположились усталые, но довольные морские пехотинцы. Буксир удалялся от берега, где грохотали взрывы и рушились портовые сооружения. Морпехи сопровождали каждый взрыв громкими комментариями, вспоминая, какое подразделение закладывало фугасы.
Лейтенант, командир диверсионной группы, подошел к артиллеристам и весело поинтересовался:
– Появись на берегу танки, вы бы справились?
– Самому интересно, – буркнул Гречухин. – Дядька мой лет двадцать назад в Новороссийске служил. Они как-то подошли к абхазскому берегу, а грузины расставили танки вокруг порта и наших отогнали. Броню нормальных танков мои пушки не возьмут.
– Нормальных танков не осталось. Либо старье гитлеровских моделей, либо суррогаты какие-то с легкими стволами. И вообще, как я слышал, СМЕРХ подкинул какую-то дезу, так что вражина все танки снял с побережья на другие участки.
– Суррогатов покромсали бы, – сказал уверенно моряк-артиллерист.
Разговор стремительно терял актуальность. Конвой удалился от берега на милю с гаком, и никакое танковое орудие не способно было достать корабли на такой дистанции. Лишь через час, когда они прошли четверть расстояния до порта назначения, за кормой нарисовался торпедный катер, брошенный в погоню из Гдыни.
На буксирах сыграли боевую тревогу, и четыре арт-установки открыли огонь с тридцати кабельтовых. Точность стрельбы без радиолокаторов была неважная, но снаряды густо падали вокруг цели. Израсходовав две трети боеприпасов, моряки добились одного или двух попаданий, после чего катер сбавил скорость и заковылял восвояси.
Под вечер, миновав узенький зазор между городом Балтийск и Балтийской косой, которую противник так и не смог захватить, несмотря на все старания, три судна вошли в Калининградский залив и вскоре пришвартовались в Калининграде. Заработали портовые краны, перенося на берег танки, стоявшие на палубе сухогруза.
Не дожидаясь окончания разгрузки, подполковник Казаринцев отправил в штаб кодированный сигнал, означавший: задание выполнено, доставлены тринадцать тяжелых танков и девять средних, все нуждаются в ремонте, но вступят в строй не позднее, чем через месяц.
– Поздравляю, полковник, вы прекрасно справились, – ответил Мадригайлов. – Вы назначены командующим танковыми и механизированными войсками анклава. Будем помогать, чем можем. Вы знаете, когда придет настоящий праздник.
– Приблизительно представляю, – усмехнулся полковник.
Здесь, в Калининградской области, отрезанной от России территорией Литвы, дела обстояли не слишком печально. За прошлую неделю удалось привести в боевой вид почти дюжину снятых с постаментов Т-34, к тому же заводчане божились вернуть в строй четыре Т-55. И вот еще он столько старого добра вывез из Гданьска. С такой силищей Казаринцев собирался серьезно наказать пришельцев – и за все, что те успели сделать, и за все, что собирались, но не смогли.
Его решимость не ослабла даже спустя час, когда пришли сообщения о неудачах союзников. Подразделениям бундесвера пришлось оставить Лейпциг, американцы потерпели тяжелое поражение в Небраске, саботаж рагулей-западенцев в Ивано-Франковске и Львове сильно осложнил положение на Украине.
Приближались чудовищные по напряжению августовские бои, в которых линия фронта будет порой перемещаться лишь на немногие километры, но цена каждого километра выйдет отчаянно высокой.
