Урок 4
Самая большая ошибка – думать, что хуже уже не будет
Следующее утро началось с того, что Герман открыл глаза и увидел Берта сидящим на полу, и вокруг него в беспорядке валялись исписанные листочки.
– Берт? – позвал Герман тихо. – Ты что делаешь?
Он отмахнулся и застрочил с еще бо́льшим энтузиазмом. Очередной листок отправился в кучу. Герман не на шутку встревожился, подошел к брату и присел рядом, взял верхнюю бумажку и прочитал написанные на ней слова.
Берт отвлекся и посмотрел на Германа сияющим, полубезумным взглядом.
– Ты все вспомнил? – спросил Герман растерянно. – Но когда? Почему ты молчал?
Берт виновато улыбнулся.
– Ты не рад? Я помню тебя, помню, как мы дружили. Дерево помню, страшное такое, я выцарапал на нем наши имена. Герман, они возвращаются, мои воспоминания! Я не знаю почему, но я как будто вижу их, как картинки.
– Когда это началось?
Берт замотал головой:
– Не знаю… Сначала я думал, что это просто сны, а сегодня все понял. Ночью. Проснулся и сразу начал записывать. Вот, смотри. – Он порылся в кипе бумаг и сунул ему в руки листочек. – Это имя моей матери. Да? А это, это Нелли, горничная мамы. Ты понимаешь?
Герман понимал только то, что скоро снова потеряет друга, на этот раз – милого, мягкого, наивного Берта. Как и обещал Вальтер, когда настоящий принц вернется, Герману это причинит боль.
– Здорово, – через силу улыбнулся он. – Поздравляю.
– Это совершенно ничего не меняет. – Альберт решительно нахмурил светлые брови. – Разве теперь ты перестанешь считать меня своим другом?
– Нет, но… – Герман замолчал, не зная, в чем именно проблема на самом деле. – Теперь ты точно знаешь, что ты принц, будущий король целого мира. Ты должен вернуться в Ландри, твой отец в курсе, что ты жив.
Берт улыбнулся и взъерошил волосы.
– Я знаю. Но не вернусь во дворец, пока не получу диплом и не стану настоящим магом. И пока мы не спасем Стефанию, ты же хочешь, чтобы мы спасли ее. Только вместе у нас получится, и никак иначе.
Герман и не думал, что разговор заведет их в эту сторону. Он растерянно потер висок.
– А ты помнишь, кто сделал это с тобой? Имя, лицо, хоть что-то?
Берт покачал головой:
– Нет, до этого я еще не дошел, наверное, нужно подождать. Так ты прощаешь меня?
– За что?
– За то, что я снова стану другим. – Берт выглядел сконфуженным. – Все привыкли видеть меня тем, кем я стал после работы менталиста. Но что, если настоящий я им не понравлюсь?
Герман вспомнил похожий разговор в самом начале их совместной учебы и поспешил успокоить брата:
– Поверь мне, разница не настолько бросается в глаза. Но лучше, наверное, будет признаться ребятам. Хотя это решать только тебе.
Берт задумался, а Герман пытался разобраться в собственных ощущениях. Испытывал ли он облегчение от того, что ситуация фактически разрешилась сама собой? Или чувствовал, что больше не имеет над «неразумным» братом власти, которую давала его осведомленность об их общем прошлом? Все так перепуталось.
– И ты меня прости, – сказал он наконец. Берт округлил глаза:
– За что?!
– За то, что эгоистично желал, чтобы все осталось как есть. Так мне казалось, что пропасть между нами становится меньше.
– Нет никакой пропасти, – улыбнулся Берт и взял Германа за руку. – Я всегда любил тебя, даже не зная, что ты мой брат. И это не изменится никогда. Только теперь мне кажется, что я знаю тебя даже еще лучше и от этого люблю еще сильнее.
С верхней полки послышалось шуршание и недовольный голос Рене едко прокомментировал:
– А теперь целуйтесь. Развели тут слюни-сопли.
Берт засмеялся, и Герман был вынужден признать, что они и правда устроили трагедию на пустом месте. Сигнал будильника разбудил Ситри, она шумно зевнула, вылезла из-под одеяла и потребовала объяснить, что тут происходит.
– Ко мне вернулась память, – сразу сообщил Берт без лишних предисловий. – Точнее, возвращается, но я уже точно помню, кто я и откуда.
Эффект не заставил себя ждать, но был не совсем таким, каким его ожидал Герман. Ситри резко побледнела, почти до синевы, поднялась с кровати и так выпрямила спину, что позвоночник должен был сломаться.
– Все ясно, – сказала она бесстрастным голосом. – Я очень рада, ваше высочество.
И, больше не проронив ни слова, развернулась и вышла.
Даже у Рене не сразу нашлось, что на это пошутить, поэтому он только присвистнул и покачал головой:
– Горячая штучка. Мне показалось или это бабская истерика?
Альберт проводил Ситри взглядом и побежал догонять.
– Я ничего не понимаю, – жалобно протянул Рене. – Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? В чем проблема-то, а? Ясно же было, что память рано или поздно вернется сама или ее кто-нибудь вобьет ему обратно в голову. В честь чего переполох?
Поразительно, но самый ушлый и сообразительный из их компании так и не понял, что Ситри влюблена в Альберта, а вот Герман уже какое-то время это ощущал. И так же, как сам Герман иногда чувствовал себя недостойным своей принцессы, думала, что не подходит кронпринцу Ландри. А если уж девушка что-то для себя решила…
Рене зарычал, яростно дергая себя за рыжие лохмы.
– А-а-а-а! Что за бред? Они что, тоже парочка?!
На что Герман спокойно ответил:
– Предполагаю, что это возможно.
– Вы меня убиваете, люди, – простонал Рене. – Ну просто каждой твари по паре, а я что? Самый рыжий?
Герман подошел и похлопал друга по плечу:
– Прости, но это действительно так.
Стефания лежала тихо, только сонно поглядывала на них, обняв подушку, и казалась больной.
– Все в порядке? – спросил Герман, присаживаясь рядом на корточки. Она вяло улыбнулась:
– Не знаю. Голова болит.
– Сходи в медицинское крыло. Наверняка это после вчерашнего. Не надо было мокнуть под дождем.
– Да, мой господин, – отшутилась она. – Идите, я еще минут пять полежу и за вами.
Герман погладил ее по волосам, взял полотенце и ушел купаться.
Стефания лениво ковырялась вилкой в овощном салате, наматывая вялые капустные листы на длинные зубья.
– Ты в порядке? – спросил Рене и сунул любопытный нос в ее тарелку. – Я его съел, так что не бойся, не отравлено. Или все-таки отравлено?
Он изобразил удушье, но на его гримасы никто не обратил внимания.
– Отстань от нее. – Ситри хлопнула Рене по руке, которую он между делом протягивал к отложенным в сторону рогаликам Берта.
– Все нормально, – отозвалась Стефания и выдавила улыбку. – Правда, все хорошо. Просто спать хочется.
Она прикрыла рот ладонью, скрывая смачный зевок, и ей поверили. Герман незаметно коснулся ее ладони, и Стефания улыбнулась уже более живо.
– Я, наверное, пойду, – сказала она и поднялась из-за стола. – Лучше и правда загляну к мастеру Гошу. Не хватало еще заболеть перед каникулами.
Она собрала нетронутый завтрак и ушла.
За пределами столовой стало легче. Стефания глубоко вдыхала и выдыхала, пока сердце не перестало бешено колотиться в груди. Потом зашла в уборную, умылась и отправилась на занятия.
Наверняка всего лишь простуда, все-таки дождь был очень холодным…
– Толкните ее, она же спит.
Голос Рене прорвался сквозь вату в ушах, и Стефания вскинулась, уронив на пол все свои наполовину исчерканные листы. Тест был в самом разгаре, а она, кажется, задремала или что-то вроде того. Рене сидел сзади и тыкал в спину карандашом.
– Курсант Вильтрауд. – Преподаватель сощурил глаза. – Неужели вы уже все сделали, раз нашли время на развлечения?
– Никак нет! – рявкнул Рене и закопался в листки с заданиями.
Стефания провела ладонями по лицу. Странно, она не помнила, как пришла в кабинет, как получила задание и начала его выполнять. Как будто сразу после завтрака она уснула, и вот ее только что разбудили.
– Можно выйти? – попросила она и, получив разрешение, покинула душный тесный кабинет.
Мастер Гош. Да, нужно пойти к нему. С ней что-то не в порядке…
Стефания открыла глаза и обнаружила, что лежит на траве недалеко от казармы. Вокруг толкаются люди, что-то у нее спрашивают.
Она села, взялась за голову. Больно…
– Разойдись! – скомандовал Варма. – Иди сюда. Не волнуйся, я отнесу тебя в лазарет.
Она не поняла, о чем он говорит, а потом Вильям подхватил ее на руки и понес. Надо бы воспротивиться, но все казалось, что это сон и она все еще спит. Возможно, даже завтрака еще не было.
Просто сон…
Тише, дорогая. Мужа надо слушаться.
– Нет! Пусти! – закричала Стефания и ударила Вильяма по лицу. От неожиданности он разжал руки, и она упала на землю. Из лазарета выбежали медики, подняли ее, а она продолжала кричать и вырываться, ведь Леннард где-то рядом, она слышала. Она точно слышала!
Все окончательно перепуталось.
– К ней уже можно?
Герман сразу бросился в лазарет, как только узнал о случившемся. Строго говоря, проведать Стефанию пошли все, но никто не стал оспаривать право Германа встретиться с ней первым. В коридоре возле палаты стоял Вильям, он помахал рукой, подзывая к себе.
– Что с ней? – сразу спросил Герман. Ему было известно, что это Варма принес Стефанию в лазарет.
– Это ты у Гоша спросишь, – ответил он и озабоченно нахмурился. – Она вела себя странно. Знаешь… как будто была не в себе. Кажется, она приняла меня за кого-то другого.
– Она назвала имя?
– Нет. Но ты знаешь, в чем дело?
Герман покачал головой:
– Только предполагаю. Ладно, я должен ее увидеть.
Варма с пониманием усмехнулся:
– Ну конечно. Передавай красавице привет и скажи, что я совсем не обижаюсь за синяки и шишки.
Герман толкнул дверь в палату и почувствовал густой тяжелый запах страха и боли. В груди похолодело.
– Стефания!
– Кричать будете за дверью, – строго осадил его мастер Гош. – Стажер Хатти убедил меня, что ваш визит пойдет больной на пользу, исключительно поэтому вы здесь.
Стефания слабо застонала и, кажется, даже его не заметила.
– Скажите, что с ней?
Гош крутанулся на стуле и оказался к Герману лицом, на котором тот прочитал глубокую задумчивость, что не внушало оптимизма.
– Ну если опустить детали, то она умирает.
На Германа будто рухнула каменная плита, дыхание перехватило, стоять стало тяжело. Все тело словно онемело.
– Простите?…
– На курсанте Дидрик лежит заклятие медленной смерти. Его действие на момент поступления было приостановлено неизвестной мне силой. Я наблюдал Дидрик все эти месяцы, однако только после того, как заклятие снова активировалось, стало понятно, что его останавливало.
Герман слушал, но будто не понимал ни слова. В голове только бились те, первые, слова. Она умирает. Умирает. Это было как-то дико, не по-настоящему. В реальности так не бывает.
– Вы готовы слушать? Насколько мне известно, для вас эта информация важна.
Герман заторможенно кивнул и спросил глухо:
– Ей больно?
– Боюсь, что да.
Герман помотал головой, пытаясь собраться с мыслями. Паникой Стефании не поможешь.
– Что можно сделать, мастер? Ей ведь можно как-то помочь?
– Мы работаем над этим, – ответил Гош. – У вас есть пять минут, а потом на выход.
Он отвернулся, позволяя Герману побыть со Стефанией.
Она вся горела. Было странно ощущать такой жар, в то время как Герман помнил, какие холодные всегда у нее руки. Буквально вчера они признались друг другу в любви, и вот сегодня она на пороге гибели.
Это несправедливо.
Он взял ее за руку и переплел с ней пальцы.
– Все будет хорошо. Мы найдем способ тебя спасти. Ты отомстишь и станешь королевой. Я обещал тебе это и выполню обещание.
На секунду почудилось, что Стефания его услышала и поняла, сжала пальцы в ответ, но всего на секунду.
Гош кашлянул.
– Все, хватит. Возвращайтесь на занятия, курсант.
Герман покинул медицинское крыло и сразу отправился на поиски учителя Гротта, но тот был то на занятиях, то на совещании, то просто пропадал непонятно где. За столом во время ужина царила скорбная тишина, никому кусок в горло не лез, а Ситри вообще отказалась покидать лазарет и сидела на полу возле палаты подруги.
Герман едва дождался конца ужина, отдал поднос с едой, к которой так и не прикоснулся, и пошел в общежитие для преподавательского состава. Поднялся по ступеням и положил ладонь на магическую панель. Умный артефакт считал его личность и открыл дверь. Гротт тоже жил на третьем этаже, его комнаты находились в конце коридора. Скорее всего, он уже знал о визитере и, наверное, даже о причине его появления. За время их совместных тренировок Герман успел убедиться, что для Гротта нет неизвестных вещей.
Однако дверь оказалась заперта.
Герман постучал, но ответа пришлось ждать какое-то время.
– Заходи.
Вальтер распахнул дверь, за плечо втащил Германа в комнату и спросил:
– Что, пришел рассказать о своих бедах?
– Бедах? – Он попытался сохранить лицо, но по нему все равно пробежала судорога. – Значит, и вы тоже в курсе. Что ж, странно, если бы это было не так.
– Я вижу, ты держишься, но если прикоснуться к твоему панцирю пальцем, он рассыплется в прах. Ты слишком спешишь закрываться.
Герман помотал головой. Слова учителя казались одновременно и правильными, и раздражающими. Герман пришел не за советами… А зачем тогда?
– Так, мне все ясно, – резюмировал учитель. – Доверься Гошу, он первоклассный специалист. Если решение есть, он его найдет.
– Мастер Гош сказал…
– Гош не умеет быть деликатным, хоть и медик, – отмахнулся учитель. – Сразу вываливает на тебя проблему. Кстати, это он посоветовал мне стать твоим наставником. Сказал, что я этого хочу. Как будто ему виднее, чего мне хочется.
Герман хмыкнул.
– Вы с ним друзья, так ведь? И с деканом Кишманом, и с учителем Эрно, и с Алиной Кишман.
Вальтер ожидаемо нахмурился:
– Мы просто учились вместе.
– Вы были в одной команде?
– Это допрос?
– Хочу вас понять, – признался Герман. – Вы стали моим наставником, но я собираю информацию о вас по крупицам.
Гротт расслабленно откинулся на спинку диванчика и скрестил руки на груди. Свет из окна упал на его очки, скрывая выражение глаз. Он помолчал немного и наконец заговорил жестко:
– Понять меня? А себя ты понять пробовал? Ты постоянно думаешь, что вы с курсантом Дидрик слишком разные, она принцесса, а ты нищий, вы никогда не сможете быть вместе. У вашей сказки никогда не будет счастливого конца. Ну и все такое. – Гротт усмехнулся. – Я прав? А еще ты считаешь себя чудовищем, потому что ты не такой, как остальные. И это так, ты же давно это знал. Мы особенные, Герман. Твоя проблема в том, что ты боишься совершить зло, только ты на это не способен. Многие считают, что менталисты – монстры без сердца и души, но запомни одно. Не твой дар руководит тобой, а ты руководишь им.
– Ваши слова хороши, но отдают дешевой философией, – ответил Герман. – А она совершенно непригодна к жизни.
– Это ты будешь непригоден к жизни, относясь к себе так. Не позорься и возьми себя в руки. Ты должен гордиться собой, иначе превратишься в скулящую тряпку.
Герман чувствовал, что должен защищаться, только каждое слово учителя наваливалось, как каменная плита.
– Вы, может, и гениальный стратег, но вы не можете знать, что я чувствую. Я люблю Стефанию, я понял это слишком поздно. Что, если завтра она умрет и я ничего не смогу сделать?
Вальтер вопреки ожиданиям не стал насмехаться. Покачал головой и неожиданно улыбнулся:
– «Просто так вышло, что я умнее. Вот и все».
– Перестаньте. – Герман ссутулился, пряча лицо в ладонях. – К чему это вспоминать сейчас?
– Тот Герман был дерзким, уверенным и самодостаточным. Ему не нужны были советы, чтобы принимать верные решения.
– Вы считаете, что я жалок?
– Дай-ка подумать. – Гротт сложил пальцы под подбородком и прищурился. – Ты больше не уверен в том, что делаешь, ты растерян и разбит. Можно, я скажу честно? Не мне ты кажешься жалким, а самому себе. Сейчас это не ты.
Герман ловил каждое его слово, не веря своим ушам. Его будто наизнанку вывернули, встряхнули и показали ему же безо всяких прикрас. И зрелище было так себе.
– Вы правы… Нужно собраться. Я нужен Стефании сильным.
Гротт подался вперед, оперся на локти и напряженно следил за лицом Германа. Света не хватало, чтобы разгадать его собственные чувства, а ощутить их Герман, как и прежде, не мог.
– Скажи мне, Герман, как ты чувствуешь? – вдруг с искренним любопытством спросил Гротт. – Звуками, запахами, ассоциациями?
Они прежде затрагивали эту тему, Герман объяснял, как мог, однако сейчас догадывался, что Гротт добивается чего-то иного.
– Чаще запахами, но в последнее время цветами, – ответил он. – Это причиняет боль. Иногда. Вот тут. – Герман потрогал переносицу и виски. – Но почему вы снова спрашиваете?
Вальтер поджал губы, его беспокойные тонкие пальцы музыканта передвигали по столу пустой бокал, вправо-влево, вперед-назад, выдавая внутреннее напряжение. Он опустил взгляд и сказал:
– А я слышу мысли. Будто живой голос, только внутри моей головы. Ты не говоришь, а я тебя слышу. Я могу узнать почти все, о чем ты думаешь. Прямо сейчас. – Он с вызовом посмотрел Герману в глаза. – И так всегда и везде. Как думаешь, кто из нас больше чудовище, ты или я?
– Вы… – Герман хотел сказать «не чудовище», но слова застыли на языке. – Простите, я не подумал об этом. Наверное, это еще тяжелее, чем…
– Ну конечно, с чего тебе об этом задумываться. Ты… ты не понимаешь, ты не знаешь, каково это – смотреть на другого человека и слышать в своей голове…
– «Прости, но я тебя не люблю»?
Герман сказал это прежде, чем осознал смысл этих слов. Просто осенило, и все. Как будто глаза открылись.
Гротт замер, окаменев от непонятного Герману чувства. Оба молчали какое-то время, пока Гротт не заговорил первым.
– Да что ты знаешь, мальчишка, – устало бросил он и провел ладонью по лицу, как будто стирал несуществующие слезы. – Никакие сенсоры не передадут тебе этого чувства, пока не испытаешь на себе.
И Герману казалось, он знает, о ком идет речь, что за женщина отвергла любовь Вальтера Гротта и до сих пор не может уйти из его головы. Но произносить это имя вслух не стал.
– Вы ее до сих пор любите, но… Почему не пытаетесь вернуть?
– Очень просто. Потому что это нужно было делать сразу, а я счел себя слишком жалким и ничтожным, совершенно ее недостойным. И она поверила в это и нашла того, кто был достоин.
– И вы не хотите, чтобы я поступил так же? Не хотите повторения своих ошибок?
Не верилось, что Гротт был когда-то участником любовной трагедии, но эти взгляды, эта тоска, которую не удержать даже самым сильным ментальным щитом. И Герман рисковал стать таким же, как он.
– И что же мне делать, учитель?
Вальтер долго не отвечал.
– Что делать? – он пожал плечами и поднялся на ноги. – Если бы я знал ответ, все сложилось бы иначе… Кофе будешь?
Переход был очень неожиданным, впрочем, почти сразу Герман почувствовал приближение новых действующих лиц. В дверь постучали, и в итоге кофе Гротт заваривал на всю компанию – декан Кишман, мастер Гош и Герман с Бертом.
– Хорошо, что и курсант Герман здесь. Есть кое-что, что мне хотелось бы обсудить в узком кругу, – сказал Гош. – Вальтер поправит, если я ошибаюсь. Так вот, кажется, я знаю, как спасти вашу принцессу.
