После того что удалось узнать, Герман не мог ни о чем думать весь день. Присматривался к Стефании, пытался понять, о чем она думает, но мысли читать не умел, а ее эмоции всегда были такими бурными, что от них быстро начинала болеть голова.

– Со мной что-то не так? – наконец спросила она, когда они собирались покинуть кабинет после занятия. Герман замер, не донеся тетрадь до сумки.

– Нет. С чего ты взяла?

– Тогда не надо просверливать во мне дыру взглядом, – прямолинейно заявила она. – Если хочешь о чем-то спросить, спрашивай.

Герман вообще-то не хотел, но оно само вырвалось:

– Пойдешь с нами на ужин?

Так сложилось, что он, Берт и Рене всегда ходили в столовую втроем, а девушки сидели отдельно. Но ведь они жили все вместе, почему бы не преодолеть эту глупую дистанцию.

Стефания долго обдумывала его слова, пожалуй что, даже слишком долго.

– Хорошо. Мы не против.

Ситри кивнула, и они все вместе пошли в столовую. Берт притащил дополнительный стул, все расселись с комфортом, повар тоже расстарался, как по заказу, и, к радости Рене, капусты сегодня не было.

– Ура! – закричал он, напугав пару соседних столиков. – Я уже боялся, у меня тоже грудь расти начнет, буду как Ситри ходить, двери буферами выносить. Эй, а бить-то за что?!

Стефания улыбнулась, и Герман снова поймал себя на том, что смотрит на нее, и она это тоже заметила.

– Передай соль, пожалуйста, – попросила она, Герман протянул ей солонку, и их пальцы нечаянно соприкоснулись.

Рене не преминул прокомментировать рассыпавшуюся по столу соль:

– Поругаетесь, точняк.

– Не дождешься, – в один голос возразили Герман и Стефания, и оба смущенно замолчали. Происходило что-то странное, чему Герман названия пока найти не мог.

– Ладно, мне надо в медкрыло, – сказала Стефания и поднялась. – Пойдем, Ситри.

– Зачем? – спросил Герман. – Что-то случилось?

Девушка неопределенно повела плечом.

– Ничего, просто Гош наблюдает Ситри, у нее какой-то там феномен энергетических каналов. Увидимся.

– Тили-тили-тесто, жених и невеста, – ни с того ни с сего пропел Рене противным голоском, за что получил подзатыльник. – А что, я неправду говорю? Вы себя со стороны не видели. Прям голубки, аж противно.

– Еще слово… – пригрозил Герман, не зная, куда деться от неловкости. – Ты понял, да?

– Списывать не дашь, – с готовностью озвучил Вильтрауд. – Жестокий ты, Гера, но милый. Ну я тоже пошел, собеседование у меня. Хочу в инженерно-техническом подрабатывать, все равно стипендия нищенская. Бывайте, господа.

Он ушел, и Герман решил, что пора предпринять кое-что, что он откладывал на последний момент.

– Я хочу тебя кое-кому показать, – сказал он Берту. – Идем со мной.

Берт насторожился:

– Это касается моей памяти?

Герман серьезно кивнул:

– Да, мы пойдем к учителю Гротту.

Парк тонул в густых фиолетовых сумерках, первая луна – бледно-голубая, как весенняя лужица, – уже взошла на небосклон, и оставалось несколько часов до восхода желтой луны, после чего тропинки потеряются в темноте, а деревья и здания превратятся в картонные черные силуэты. Приближение сезона дождей уже чувствовалось в более смелых и прохладных порывах ветра, от которого изредка вдоль позвоночника пробегал озноб. Два дневных светила грели уже не так сильно, только слепили глаза. Герман свернул с тропинки, ведущей в казарму, на дорожку, ведущую в общежитие для преподавательского состава. На входе была специальная панель, считывающая личность. Подобные артефакты, как правило, строились на считывании верхнего ментального слоя, по крайней мере так утверждал взятый в библиотеке учебник по программе второго курса. Впрочем, в их случае нужно было всего лишь позвонить в звонок.

– Добрый вечер, учитель, – поприветствовал Герман, услышав из динамика недовольный голос Гротта. – Можно с вами поговорить?

– Во время занятий не мог подойти? Я только домой зашел.

Однако почти сразу послышался скрежет, и дверь открылась. Альберт замер на пороге, но Герман взял его за руку и повел за собой. Менталисты не доверяют друг другу, не собираются в группы и не оказывают друг другу безвозмездной помощи. Но, может быть, Вальтер поможет ему как учитель, а не как другой менталист?

Герману хотелось верить, что учитель ни при чем, ведь больше ему обратиться было не к кому.

– Что у вас стряслось, молодые люди? – спросил Гротт, едва они вошли в прихожую.

Апартаменты учителей выглядели довольно неплохо, Герман и Берт попали в небольшую прихожую с вешалкой и полкой для обуви, дальше виднелась еще одна комната и, очевидно, где-то в глубине была спальня.

– Нам нужна ваша помощь, – сказал Герман. – В оружейной хранится шпага, которая принадлежит Берту, на ней должен быть магический узор.

– И в чем загвоздка?

– Альберт потерял память, – признался Герман. – До того как попал в училище, и я уверен, что это сделали с ним намерено и зачем-то отправили сюда учиться.

Гротт немного помолчал, разглядывая их обоих сквозь прямоугольные стеклышки очков.

– Хорошо. Ты сядь и не мешай. Кельвин, а ты иди ко мне, встань тут и не дергайся. Будет больно.

Он сжал его голову ладонями и прикрыл глаза. Герман пытался почувствовать его, понять, что он делает, но не получалось. Берт растерянно хлопал глазами, но пока не выказывал особого беспокойства.

– Так, понятно, почему ты интересовался третьим уровнем ментального воздействия, – сказал Гротт. – Работал мощный маг, но действовал грубо. Я загляну поглубже.

Альберт моргнул, глаза его расширились, зрачок заполнил собой все, и Берт громко заорал.

– Берт!.. – Герман вскочил.

– Тихо! – Вальтер Гротт вскинул ладонь, призывая к молчанию. В домашнем халате он должен был производить менее грозное впечатление, но Герман застыл, повинуясь приказу. По комнате плыл колючий морозный запах, казалось, высунь язык – и будто сосульку лизнешь.

– Что с ним? – только и смог вымолвить он. Берт перестал кричать, но взгляд его оставался совершенно безумным. – Что вы делаете?

От страха из головы вылетели все заранее подготовленные вопросы. Герман сделал шаг и снова нарвался на предостережение:

– Не трогай его пока. Я еще не закончил.

Гротт не тронулся с места, и они оба стояли в противоположных концах комнаты, а между ними стоял Берт и тонко жалобно хныкал. Вальтер позволил ему плавно опуститься на белый пушистый ковер и только тогда убрал руки. Взял за подбородок, заглянул в лицо. Смотрел долго, целую минуту, после чего Альберт захлопал мокрыми ресницами и попытался встать. Гротт помог ему и усадил на мягкий диванчик.

– А теперь можешь выплескивать свое раздражение, – хмуро бросил учитель и повернулся к Герману. – Хотя я его и так чувствую.

На ум пришла пара фразочек из репертуара Рене, но Герман был иначе воспитан. Прежде чем вступать в дискуссию, он убедился, что Берт действительно в порядке. Эманации боли от него больше не исходили, но поток эмоций был какой-то вялый и смутный, он плохо читался.

– Альберт? Альберт, ты как?

Юноша вздрогнул, точно только что проснулся, и сцапал Германа за руку мертвой хваткой:

– Дядя накажет меня, если узнает о нашей дружбе. Не приходи завтра, хорошо? Встретимся через три дня у нашего дерева. – Он замолчал, взгляд прояснился, и Германа обожгло настоящим взрывом облегчения. – Герман! Как хорошо, что ты здесь. Я немножко устал…

Он прислонился к Герману и положил голову ему на плечо.

Герман немного успокоился и приготовился к общению с Вальтером, тот никуда не спешил уходить и спокойно ждал, опершись на край столика. В глубине полутемной комнаты мерно тикали часы, на оклеенных красивыми полосатыми обоями стенах висели небольшие строгие рамки с пейзажами. Герман переместил взгляд на стол и заметил посреди идеального порядка неаккуратную стопку нотных листов.

– Я ничем ему не навредил, – опережая первый вопрос, произнес Гротт. – Но не пытайся прощупать меня, до этого ты еще не дорос. И между прочим, это была твоя просьба.

– Как мне узнать, что вы ему не навредили?

– Правильный вопрос, – усмехнулся Гротт. – Никак. Но я ему не вредил, там и без меня отлично справились. Уж не ты ли, Герман, ученик Арефия?

Герман едва не зарычал от бессилия – любые логические цепочки рушатся, если под них невозможно подвести точные факты. А Гротт мог играть ими как угодно, и Герман в любом случае оставался в дураках.

– Вы знаете учителя Арефия?

– Старик еще жив? – хмыкнул Гротт. – Когда я у него обучался, он уже был похож на высохший пень.

– Вы учились у него? – удивился Герман. – А…

– Давай отпустим твоего друга, ему лучше поскорее заснуть, иначе потом голова будет раскалываться весь день.

Берт с готовностью согласился уйти, точнее, он почти выбежал вон, отказавшись от провожатого. Гротт велел Герману сесть за стол. Перед учителем Герман всегда чувствовал себя, как говорят, совершенно голым, будто каждая его мысль горящими буквами отпечатывалась на лбу. Он попробовал отвлечься и расслабиться, но это оказалось куда сложнее, чем он полагал.

– И как там поживает этот склочный старикашка? Еще не собрался в лучший мир?

– Наставник полон сил и не собирается умирать, – процедил Герман, не понимая, к чему этот нарочито грубоватый вопрос. Какой бы гранью ментального дара ни владел Гротт, его сила была настолько подавляющей, что даже за сохранность своих мыслей Герман поручиться не мог. Он увеличил мощность своего блокатора, надеясь, что успел скрыть хотя бы самое личное. Гротт самоуверенно усмехнулся, и Герман устремил к нему свои сенсоры, но тщетно. Уловить удалось лишь терпкий аромат превосходства, а пытаться активнее он пока не рисковал.

– Тогда почему ты думаешь обо мне как о враге?

Герман не сразу нашелся с ответом. Вальтер ждал, не сводя с него глаз, мягко мерцающих за стеклами очков.

– Потому что у меня нет основания вам доверять, – Герман ответил обдуманно и взвешенно, но все равно осталось ощущение, довольно неприятное, будто его вынудили признаться. – Вы что-то скрываете.

– А ты нет? – Гротт оставался все так же спокоен, но спокойствие это могло бы обмануть кого угодно, но только не Германа. – Ты ведь понимаешь, что теперь я с полной уверенностью могу заявить, что знаю, кто такой этот несуществующий Альберт Кельвин. Мне стоит озвучить это вслух?

У Германа похолодело в желудке. Дрогнувшей рукой он поставил бокал и заставил себя посмотреть учителю в глаза:

– Если об этом станет известно, жизнь Берта подвергнется угрозе.

– Я знаю.

– Я пришел с добрыми намерениями.

– И это я тоже знаю, – усмехнулся Гротт. – Только до комнаты их не донес.

Герман резко поднялся:

– Перестаньте! Не знаю как, но вы лезете в мою голову без разрешения. Вторгаетесь в личное пространство, угрожаете моему другу, оскорбляете моего наставника…

– Он и мой наставник тоже, – холодно перебил Гротт, вслед за ним поднимаясь на ноги. – Был им. Благодарю судьбу, что вовремя от него ушел.

– Не говорите никому про Альберта. Я… я прошу вас.

Лицо Гротта на мгновение некрасиво скривилось. Он быстро отвернулся, пряча выражение глаз:

– Преданность, преданность… Как все это глупо. Герман, ты идиот.

Герман ждал ответа. Прочее сейчас отошло на второй план. Он не верил Гротту, пугала его подавляющая сила, а умение угадывать мысли вызывало в душе протест и отторжение. Герман не стал прятать этих чувств, все равно скрыть что-то не получилось бы.

Гротт овладел собой достаточно, чтобы закончить неприятный обоим разговор:

– Не скажу. Пока. Подведем же итог. – Он сцепил руки за спиной, как на уроке. – Ты пришел ко мне, потому что больше тебе тут пойти не к кому, однако, полагаю, подозреваешь или по крайней мере подозревал меня в воздействии на Альберта. Я прав? Что ж, все это и так лежало на поверхности.

– Вы ведь можете создать новую личность в человеке?

– Теоретически могу, – не стал он отрицать. – Но точно так же можно предположить, что и ты на это способен. Дело не в силе, а в умении. И да, у меня его нет. Но ты ведь все равно будешь копать, пока не докопаешься до правды самостоятельно.

– Я ничего не говорил Берту, – наконец перешел к самому главному Герман. – С одной стороны, я опасаюсь, что он тут же начнет болтать о себе направо и налево, такой уж у него характер. В этом случае если за ним еще следят, то непременно попытаются убить.

Гротт кивнул:

– Ты прав, такое вполне возможно.

– Но и молчать становится невыносимо. Когда он все узнает, то может возненавидеть меня.

– И тебя это беспокоит?

– А вас бы такое не беспокоило?

Гротт только усмехнулся в ответ.

– Я читаю мысли, Герман. Мне плевать на секреты и тайны, я их все могу узнать, если только захочу. Даже если ты захочешь их от меня скрыть.

Он будто бы хвалился, но на самом деле ему было обидно и грустно. Герман даже и сам не понял, как почувствовал это. Но лично ему бы не хотелось точно знать, что думают люди, особенно о нем. Это лишает привязанностей.

– И что же вы узнали? – спросил он, меняя тему.

– Немного. Боюсь, кто бы ни поработал над Альбертом, он либо ужасающе непрофессионален, либо стремился к куда более печальному результату. Но дуракам, как известно, везет.

Герман задумался. К похожим выводам он и сам приходил поначалу. Опыта и мастерства Гротта у него не было, но и по верхнему ментальному слою заметно разрушительное воздействие. Но глубже лезть не решился, а Вальтера было некому остановить.

– А если бы стало только хуже? Это вы предусмотрели?

– Какая трогательная дружба, – саркастично выдал Вальтер. Губы его сложились в горькую усмешку. – Думаешь, он ее оценит?

За окном сгустилась темнота, желтая луна еще не взошла, и зыбкий голубоватый свет лишь делал ночь темнее. Вино в стакане Гротта казалось чернилами, и он пил их маленькими глотками.

– Это не имеет значения, – ответил Герман. – Никогда не имело.

– Когда вернется настоящий Альберт, тебе будет больно, потому что ты привык к этому.

– Просто скажите, если вернуть ему память насильно, вывалить на него все разом, что будет?

– Скорее всего, твой друг, скажем так, перегреется. Повторюсь, в его разум поставили блок на личность. Проще говоря, того Альберта, которого ты знал, больше не должно было существовать. Но что-то пошло не так, и теперь у него две полноценные личности. Если ты попробуешь вмешаться, они уничтожат друг друга. Либо он вспомнит сам, либо тот менталист, который ставил блок, снимет его.

– Тогда мне нужно его найти. Вы мне поможете?

– Дам пару советов, пожалуй. А теперь о шпаге. Когда вы поняли, что на ней есть магический узор?

Герман поколебался немного, но все же рассказал о Рене и его гогглах.

– Мне бы не хотелось, чтобы об этом еще кто-то знал. Рене боится, что их тоже заставят сдать.

– Ясно. Об артефакте вашего товарища мне прекрасно известно еще со дня зачисления. И о том, что с его помощью вы вычислили расположение второго управляющего свитка в неисправном големе, тоже. Кстати, поздравляю, Герман, крайне удачное использование имеющихся ресурсов.

Герман припомнил, что знал о магии, заложенной в шпаге Берта.

– По клинку идет вязь магической именной печати, она должна исчезнуть после смерти владельца, но, похоже, манипуляции с его личностью тоже на время приглушили печать.

Гротт согласно кивнул.

– Я выясню, как она попала в оружейную, оставь это на меня.

Он говорил спокойно, будто читал лекцию, даже заложил руки за спину и прошелся по комнате. От этой холодной отстраненности Германа пробирала нервная дрожь, хотя, скорее всего, просто наступил откат от слишком сильного всплеска эмоций.

– Значит, мне нужно найти того самого менталиста и заставить его снять блок? Откуда мне начать?

– Начни с того, кому выгодно, чтобы Альберт исчез, – посоветовал Гротт. – Проведай наставника. Арефий учил многих из нас, может, он что-нибудь знает.

В окнах их блока уже не горел свет. Герман поднимался по лестнице, когда почувствовал Альберта. Тот стоял у подоконника на третьем этаже и, кажется, ждал Германа.

– Ты долго! – укорил он сразу же. – Все в порядке?

– Это я должен спросить, – перебил Герман, – с тобой все в порядке?

– Да. – Берт понуро опустил голову, мгновенно сменив возбужденную радость на уныние. – Я давно хотел сказать, но как-то не решался… Иногда мне будто кажется что-то знакомым, но я не могу поймать это. А ты ведь что-то знаешь и не говоришь. – Он бросил на Германа затравленный взгляд из-под растрепавшихся золотистых завитков. – И я подумал… Все потому, что я был дурным человеком?

– Что за… – Герман даже на секунду растерялся, – бред?

– Тогда скажи мне, каким я был?! Просто скажи, ты же знал меня, да? Скажи, ты… ты меня любил? Меня хоть кто-нибудь любил? – воскликнул Альберт, и Герман почувствовал себя последним мерзавцем. Он единственный человек, на которого Берт мог положиться, не стоило об этом забывать.

– Ты не плохой человек, Альберт. Я знаю тебя много лет, мы дружим с детства, и мне ни разу не пришлось усомниться в твоей доброте и искренности, так что прекрати на себя наговаривать.

Странно, легче должно было стать Берту, а полегчало ему самому. Будто свалил с плеч часть груза.

– Но большего сказать не могу, пока не буду уверен в твоей безопасности. Поверь, это исключительно для твоего же блага.

Берт тихо всхлипнул:

– Как меня хотя бы на самом деле зовут?

– Альберт. Это твое настоящее имя.

Юноша еще раз шмыгнул носом, но буря уже миновала:

– Ну… Хотя бы это радует. Я к нему уже привык.

Договорившись на этом, друзья вернулись в комнату. Его остановил негромкий вопрос:

– Где вы двое были?

Берт испуганно пискнул, но скрыться в коридоре не успел – Ситри безжалостно включила свет. Стефания стояла, скрестив руки на груди, и сверлила Германа пронзительным взглядом. Под ним он ощутил себя виноватым и тут же поспешил отогнать глупое чувство прочь. Герман привычно впитал окружающий эмоциональный фон, и глаза его изумленно расширились. Быть не может…

Стефания за них беспокоилась!