Книга восьмая
Наше собственное время
С приближением окончания XX столетия нашей эры практически все люди готовы были согласиться с тем, что со, скажем, до 1945 года в мире произошли великие и потрясающие изменения. Сегодня тогдашние изменения еще нагляднее. Но проблемы, возникающие в момент нашей попытки привязать их к всемирной истории, никуда не уходят. Примитивное изложение событий обрастает многочисленными подробностями, причем совершенно необъяснимо и спонтанно. Под мощным впечатлением от недавних событий становится сложнее, чем когда бы то ни было в прошлом, представить наше будущее на основе анализа предыдущих 50 или около того лет истории на фоне уже прошедших 6 тысяч лет.
Беда наша заключается в наших же рациональных расчетах. Читая о временах, прожитых нами самими, мы рассчитываем натолкнуться на запомнившиеся нам события или факты, о которых слышали от других людей, а когда они нам в исторических трудах не попадаются, у нас появляется чувство досады на их авторов. Но история в целом представляет собой собрание сочинений; оно в самом строгом смысле выглядит так, как свидетели любого исторического этапа находят наиболее для себя примечательным, а расчеты, будь то справедливые или нет, влияют на исторический выбор разве что относительно.
Но нельзя все-таки говорить о единственном источнике вызова в истории последнего времени. Еще одним затруднением видятся темпы происходящих изменений. Понятие человеческой культурной эволюции стало по-настоящему занимать авторов трудов по истории считаные столетия назад. Более того, на самом деле историки совсем недавно начали принимать как данность то, что поколения будут отличаться в культурном плане, что сообщества, в которых они живут, всегда меняются самым глубоким и заранее предопределенным образом, а также что основополагающие отношения меняются вместе с ними. И все-таки любой взрослый человек, живущий сегодня, практически наверняка встречал примеры радикальной адаптации, которые в наше время воспринимаются само собой разумеющимися атрибутами бытия, встроенными в наше сознание и часто остающимися не замеченными в обычной жизни, хотя они представляются более глубокими и намного более поразительно стремительными, чем принадлежащие нашим предшественникам. Образцовым случаем следует отметить рост народонаселения; ни одно предыдущее поколение не дало ничего подобного с точки зрения прироста численности людей. Причем совсем немногие люди его ощущали.
Дело касается отнюдь не последовательности событий, ускорившейся по ходу истории. Стремительность этих изменений часто вызывала более широкие и глубокие последствия, а также оказывала влияние более сильное, чем наблюдалось в прошлом, только из-за быстроты, с которой эти изменения происходили. За примером обратимся к возможностям и свободам, предоставленным женщинам в большинстве стран, которые достигли невиданных в предыдущие века пределов, причем рекордными темпами. И до сих пор не исчерпаны пределы их расширения. То же самое можно было бы сказать о многих технических и материальных изменениях не столь масштабных, причем полный их потенциал далеко еще не раскрылся.
Если история последних нескольких десятилетий в силу приходящихся на них стремительных и радикальных изменений весьма отличается от истории любого предыдущего периода, у автора возникают большие затруднения с точки согласования ее в сквозном повествовании. Берясь за новый отрезок истории человечества, мы должны не только перевести рычаг коробки переменных передач на новую скорость (в некотором смысле), но к тому же переменить положение для наблюдения за дорогой. Нам потребуется вытерпеть более подробные объяснения, без которых не обойтись, чтобы понять конкретное влияние того или иного факта или события, особенно когда дело коснется технических новаций. Больше подробностей требуется, чтобы распутать клубок, завязавшийся в ходе демонтажа и возведения сызнова структуры мировой политической системы в контексте первого несомненно глобального экономического порядка, или для взвешивания вопросов о том, насколько необратимым можно теперь считать изменение, произошедшее в результате человеческого вмешательства в природу. В таких делах не обойтись без обращения к предыдущей истории человечества. Но в прежние времена глубокие и далекоидущие последствия событий, воплощенных в них, как правило, проявлялись медленно, а иногда вообще практически не ощущались. Теперь они проявляются подчас с поразительной, даже взрывной стремительностью, и поэтому устойчивую перспективу нащупать намного тяжелее.
Далее идет хронология, составляющая устои истории. Представление о том, что история переходит в новую и предельно различимую стадию приблизительно в середине XX века, заставляет многих из нас оглядываться в поисках того, что можно считать поворотными пунктами, знаками препинания, непреложными вехами хронологии, как те, что мы считали само собой разумеющимся в предыдущие этапы истории. Мысленно обращаясь к такого рода предметам, однако, стоит определиться, следует ли считать 1917 год более значимым поворотным пунктом, чем 1989-й, или утверждать, что случившееся в Маньчжурии в 1931 году ознаменовало более поразительный отход от прежнего положения вещей, чем трагедия Германии в 1945-м. Получается так, что по прошествии нескольких десятилетий события могут вызывать совсем слабый интерес по сравнению с тем, какой вызывали в свое время. Предположим, что ни одна из этих дат не заслуживает такого внимания, как, например, 1953 год, когда ученые открыли структуру генетического материала (ДНК), или 1977 год, когда началось массовое использование первого персонального компьютера («Эппл-II»).
В дальнейшем мы сознательно искали такие проблемы и делали их не настолько пугающими посредством назначения сначала (и на довольно долгий срок) важнейших общих событий, которые казались рассчитанными на удаленную перспективу и оказывавшими влияние на последние два поколения или около этого. Только тогда мы пытались очерчивать пределы повести о событиях, оставивших в исторической памяти нечто большее, чем только газетные заголовки, объединенных общими короткими хронологическими периодами. Мы надеемся, что именно отсюда появятся главные хронологические маркеры «новейшей истории» в виде моментов, когда дела могли пойти совсем иначе, если бы история не была историей, и поэтому «склонились» на путь, на котором все произошло.
Безусловно, существуют кое-какие общие точки, на появление которых можно без малейшего сомнения рассчитывать даже до того, как мы приступим к изложению подготовленного для нашего любезного читателя материала. Не составит особого труда, например, увидеть, что дни господства европейцев в мировых делах прошли навсегда, а эпоху, начавшуюся в 1945 году, пора назвать постевропейской. Но в реестр напрашиваются изменения более общие и радикальные. Мир теперь выглядит единым, как никогда прежде (хотя у него до сих пор сохранилось качество, названное одним великим историком «единством мира, но кратного»). Так выглядит путь, на котором мир за несколько лет меняется быстрее и, возможно, существеннее, чем когда-либо в предыдущей его истории. Общая цивилизация теперь распространилась и во многих отношениях получила более широкое признание, чем какая-либо иная цивилизация прошлого, но, как только нам удается осознать данный факт, она превращается в нечто новое прямо на наших глазах. Понятно, что речь идет о цивилизации, своеобразно поддающейся изменению и поэтому часто уступающей революционному воздействию. Нам не дано оснований для уверенного формирования предположений о том, на что будет похожа жизнь даже через несколько десятилетий, какими пользовались наши предшественники. Среди лежащих на самой поверхности причин этого следует назвать приобретенную более широкую экономическую и техническую независимость, но выше всего стоит громадное увеличение информационного потока и совершенствование средств его практического применения. Все происходящее где угодно в мире может теперь стремительно проявить свое влияние так же повсеместно; все больше политических лидеров, если вообще не все они, осознают такую особенность нашей эпохи в силу идеологических предпочтений, расчета или элементарного опасения. Даже если иногда с некоторым опозданием практически все они в конечном счете приходят к признанию пути, выбранного историей. Для удобства связанные процессы часто называют модернизацией, и признаки этой модернизации в настоящее время достигли всех уголков планеты, пусть даже в таком скрытом виде, как устремления.
Давным-давно в доисторические времена человечество начало освобождаться от природы через применение примитивных орудий труда. На протяжении нескольких тысяч лет этот процесс шел разными и извилистыми путями, на которых возникли неодинаковые варианты образа жизни, индивидуальные и разнообразные направления культуры и цивилизации. Несколько веков назад пути начали сходиться, когда из одной части мира начался процесс стремительных изменений. Теперь мы можем наблюдать, что они в известном смысле сходятся друг с другом во всем мире, даже притом, что нам не дано сказать конкретно, что же происходит на настолько общем уровне. Но все-таки нам придется признать (и, к счастью, без особого труда), что даже новейшая история все еще воспринимается в свете предыдущей истории. При таком подходе появляется шанс сохранить справедливый взгляд даже на самые крупные изменения.
