После Первой мировой войны кое-кто все еще питал иллюзию по поводу восстановления прежнего порядка. В 1945 году никто из власти предержащей в такую возможность верить уже не мог. В этом заключалось одно из отличий между обстоятельствами двух мощных попыток XX столетия по упорядочению международной жизни на совершенно новых принципах. Нельзя было, разумеется, начинать планирование такой жизни с абсолютно чистого листа. Многие пути закрылись из-за произошедших событий, а важнейшие решения по поводу послевоенного устройства мира, какие-то с согласия, какие-то вразрез с чьей-то волей, победители уже приняли. Одно из важнейших в связи с окончанием Второй мировой войны считается решение об образовании заново международной организации по поддержанию мира во всем мире. Притом что правители великих держав видели такую организацию по-разному, то есть американцы как механизм для регулирования международной жизни в соответствии с законом, как они его представляли, а в Советском Союзе – как фундамент функционирования Большого альянса, разногласия между ними не мешали общему делу. Итак, в 1945 году в Сан-Франциско появляется международное ведомство под названием Организация Объединенных Наций (ООН).

Немало размышлений пришлось посвятить причинам того, почему Лига Наций не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Один из ее изъянов ликвидировали уже в 1945 году: с самого начала в новую организацию входили США и СССР. Помимо этого, базовая структура Организации Объединенных Наций напомнила базовую структуру Лиги Наций. Главными органами ООН назначались небольшой Совет и представительная Ассамблея. Постоянные представители всех государств – членов ООН должны были принимать участие в Генеральной Ассамблее. Совет Безопасности изначально состоял из представителей 11 государств, из которых пять числились в статусе постоянных; постоянными членами Совбеза ООН назначались представители США, СССР, Британии, Франции (по настоянию Черчилля) и Китая (по настоянию Рузвельта). Совету Безопасности ООН делегировались большие полномочия, чем располагал подобный орган Лиги Наций, и тут следует отметить заслугу делегации Советского Союза. Они прекрасно видели опасность того, что их предложения всегда забаллотируют на Генеральной Ассамблее, где с самого сначала представлялась 51 страна, потому что власти США могли рассчитывать не только на голоса своих союзников, но к тому же на поддержку своих латиноамериканских сателлитов. Естественно, не всех руководителей держав помельче устраивал такой расклад. Им было неуютно в учреждении, в котором решающее слово принадлежит великим державам. Как бы то ни было, структура, подходящая для великих держав, получила всеобщее одобрение. Иначе и быть не могло, если говорить о перспективах какой-либо функциональной международной организации вообще.

Еще один принципиальный вопрос, вызвавший серьезный системный спор, касался права вето, предоставленного постоянным членам Совета Безопасности. Оно считалось необходимым условием одобрения данной организации великими державами, хотя в конечном счете право на запрет пришлось несколько ограничить с помощью оговорки о том, что постоянный член Совбеза лишался права на запрет расследования и обсуждения вопросов, касавшихся непосредственно его, если только этими расследованиями и обсуждениями не предусматривались действия, противоречащие его интересам.

В теории Совет Безопасности обладал обширнейшими полномочиями, но, естественно, их практическое осуществление подчинялось политической действительности. На протяжении первого десятилетия существования Организации Объединенных Наций ее роль проявилась не в собственном праве на практические поступки, а скорее как форума, на котором велись всевозможные дискуссии. Впервые мировая общественность, связанная как никогда прежде воедино с помощью радио и кинематографа, а позже еще и телевидения, получила возможность присутствовать на мероприятиях Генеральной Ассамблеи и знакомиться с деятельностью суверенных государств на международной арене. Здесь-то и просматривается новизна. С появлением Организации Объединенных Наций сразу же возникло новое измерение в международной политике; на сотворение нового эффективного инструментария решения ее проблем потребовалось гораздо больше времени. Подчас вновь обретенная публичность международного аргументирования вызывала ощущение бесплодия дебатов, ведь во время заседаний высказывались все более нелицеприятные воззрения, неспособные поменять чьи-либо умонастроения. Зато прекрасно срабатывал просветительный фактор.

Обратите внимание на то, что в скором времени пришло решение перевести место постоянного проведения Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорк; тем самым американцы теперь больше сосредоточились на организационных вопросах, чем на их изначальной деятельности.

I сессия Генеральной Ассамблеи ООН в 1946 году, однако, состоялась в Лондоне. Сразу же на ней начались жаркие дебаты; поступили жалобы на продолжающееся присутствие русских солдат в Иранском Азербайджане, оккупированном во время войны, а представители Советского Союза незамедлительно отреагировали нападками на делегацию Великобритании за сохранение британского воинского контингента в Греции. В считаные дни поступило первое вето, наложенное советской делегацией. Не заставили себя ждать делегации бывших союзников по антигитлеровской коалиции. Данный инструмент, который американцы и британцы считали и продолжали использовать в качестве чрезвычайной меры по защите особых интересов, превратился в распространенный прием советской дипломатии. Уже в 1946 году Организация Объединенных Наций стала ареной, на которой представители СССР вели соревнование с зарождающимся еще западным блоком, которому предстояло окрепнуть под влиянием советской внешней политики.

Притом что истоки противоречий между США и СССР на Западе часто ищут в далеком прошлом, в заключительных годах Второй мировой войны, британские власти постоянно сетовали на то, что американцы пошли на слишком многочисленные уступки и проявили чрезмерное дружелюбие к Советскому Союзу. Никто не станет спорить с тем, что фундаментальный идеологический раскол существовал всегда; если бы у советских руководителей не сложилось неотступного глубокого предвзятого мнения о корнях поведения капиталистических сообществ, после 1945 года они совершенно определенно изменили бы свою политику по отношению к этому бывшему своему военному союзнику. К тому же совершенно справедливо будет заметить, что некоторая часть американцев никогда не доверяла правительству Советского Союза и видела в данной стране революционную угрозу. Но следует также сказать, что это не означало, будто они оказали большое влияние на формирование американской политики. В 1945 году, когда закончилась война, американцы верили в благие намерения советских политиков намного больше, чем несколько позже. Подозрительнее и опаснее при этом выглядел для них СССР при Сталине.

В тот момент никаких других настоящих великих держав не осталось. Война послужила катализатором реализации интуитивных догадок Алексиса де Токвиля, высказанных за век до нее, что Америка и Россия будут однажды доминировать в мире. При всех юридических фикциях, отобразившихся в составе Совета Безопасности ООН, Великобритания выглядела серьезно надорвавшимся государством, Франция едва поднялась после немецкой оккупации и страдала от внутреннего раскола (ее стабильности угрожала крупная коммунистическая партия), а тем временем в Италии вдобавок к прежним спорам обнаружились новые поводы для разногласий. Германия лежала в руинах и находилась под оккупацией войск победителей. Япония подверглась оккупации и в военном отношении ничего собой не представляла, тогда как Китай в новейшие времена никогда еще не числился великой державой. Америка и Советский Союз поэтому обладали громадным превосходством над всеми своими возможными соперниками. Они к тому же считались единственными настоящими победителями в войне, так как только им от нее досталась практическая отдача. Всем остальным так называемым государствам-победителям оставалось довольствоваться спасением от гибели или воскрешением. США и СССР Вторая мировая война принесла статус новых империй.

Притом что положение империи досталось Советскому Союзу огромной ценой, эта страна теперь располагала гораздо большей мощью, чем при ком-либо из русских царей. Советские армии стояли на обширной территории европейской буферной зоны, большую часть которой составляла суверенная советская территория; остальную зону занимали государства, к 1948 году в полном смысле этого слова обращенные в сателлиты СССР, и одним из них была Восточная Германия, представлявшая собой крупную промышленную страну. За пределами этой буферной зоны лежали Югославия и Албания, то есть единственные коммунистические государства, вышедшие из войны без посредства советской оккупации; в 1945 году оба они казались надежными союзниками Москвы. Такое выгодное положение Советского Союза было завоевано Красной армией в ходе ожесточенных боев, и к тому же Москва обязана им решениями, принятыми западными правительствами и их главнокомандующим в Европе на заключительных стадиях войны, когда они тщетно пытались дойти до Праги и Берлина раньше советских фронтов. Возникшее в результате советское стратегическое превосходство в Центральной Европе представлялось тем более важным потому, что прежних традиционных барьеров для Русской державы, существовавших в 1914 году в виде империи Габсбургов и объединенной Германии, теперь не осталось. Обессиленная Великобритания и медленно возрождающаяся Франция не могли считаться противовесом Советской армии, и никакой другой мыслимой преграды для нее на земле не существовало, если бы американцы ушли домой.

Советские армии в 1945 году также стояли на границах Турции и Греции, где полным ходом шло восстание под руководством коммунистов, и оккупировали Северный Иран. В Восточной Азии их гарнизоны располагались практически на всем протяжении Синьцзяна, Монголии, Северной Кореи и в военно-морской базе Порт-Артур, а также оккупировали остальную часть Маньчжурии и отобрали у японцев южную половину острова Сахалин и Курильскую гряду. Остальные территории достались Советам за счет китайцев. В конце войны в Китае уже просматривалась перспектива возродившейся коммунистической партии, на поддержку которой в Москве могли рассчитывать в своих дипломатических маневрах с гоминьдановским правительством. Даже если Сталин мог не верить в незамедлительную победу китайских коммунистов (поскольку считал Китай слишком отсталым для коммунизма), тем не менее он знал, что может оказывать прямое влияние на китайскую политику как раз через них. В свою очередь, китайским коммунистам больше не на кого было рассчитывать с точки зрения получения моральной и материальной помощи, кроме как на Советский Союз. Таким образом, советское влияние в Азии также находилось на подъеме. Не оставалось ни малейших сомнений в том, что советское руководство свято помнило заветы предков о том, что России предначертано судьбой стать тихоокеанской державой.

Новая мировая держава США оккупировала гораздо меньше зарубежных стран, чем СССР. В конце войны американское командование тоже расположило свои гарнизоны в сердце Европы, но американские избиратели в 1945 году потребовали вернуть своих сограждан домой в как можно более сжатые сроки. Другое дело американские военно-морские и авиационные базы вокруг практически всего континентального массива Евразии. Притом что Советский Союз теперь превратился в величайшую азиатскую державу, какой Россия никогда не числилась, с ликвидацией японской морской державы, приобретением аэродромов на тихоокеанских островах и в силу технических изменений, позволивших перейти к крупномасштабной подготовке корабельных соединений, Тихий океан теперь уже выглядел, образно говоря, американским озером. Но главное заключалось в том, что разрушение американцами городов Хиросима и Нагасаки послужило наглядным уведомлением о том, что США единолично владеют новым оружием невиданной разрушительной силы (пусть даже в очень небольшом количестве) – атомной бомбой.

Но глубочайшие корни американской империи лежат в ее экономической мощи. Вместе с Красной армией решающим условием победы союзников по антигитлеровской коалиции являлась индустриальная мощь США, предприятия которых снабжали не только собственные американские вооруженные силы, но и армии многих союзников. Кроме того, по сравнению с союзниками победа стоила американцам гораздо меньших потерь. Американцы потеряли гораздо меньше личного состава, чем британцы, а потери СССР просто колоссальны. На территорию Соединенных Штатов не залетела ни одна пуля врага, не говоря уже об авиационных налетах и высадках десанта, недвижимый капитал сохранился нетронутым, зато как никогда увеличились ресурсы страны. Уровень жизни граждан США за время войны повысился; с переходом к программе выпуска вооружений удалось покончить с хозяйственным спадом, справиться с которым не получилось у Рузвельта с его Новым курсом. Америка выступала в качестве страны – великого кредитора, вкладывавшего капитал за границей в мире, где предоставить капитал никто больше не мог. Закончим перечисление тем, что ее прежние торговые и политические соперники сгибались под тяжестью задач послевоенного восстановления своих стран. Их экономические системы смещались в сферу господства Америки из-за отсутствия достаточных собственных ресурсов. Результатом стало укрепление американской власти в мировом масштабе, первые признаки которого можно было наблюдать еще до окончания Второй мировой войны.

Кое-что из будущей поляризации в отношениях великих держав смутно просматривалось уже до того, как в Европе завершились все боевые действия той войны. Всем было ясно, например, что западные братья по оружию не позволят Советскому Союзу участвовать в оккупации Италии или распоряжении ее колониальной империей, а британцам и американцам не приходилось надеяться на польское урегулирование, кроме как по замыслу Сталина. Все-таки (несмотря на их достижения в собственном полушарии) американцев не устраивали доставшиеся им согласованные сферы влияния; в Советском Союзе с большим оптимизмом соглашались на их рассмотрение в качестве рабочей программы. Совсем не стоит обращаться в прошлое ради ознакомления с былыми противоречивыми предположениями, которые спустя несколько лет после войны приобрели актуальность, когда конфликтов между этими двумя державами якобы искала та или иная сторона.

Внешние проявления событий могут оказаться обманчивыми. Для всей кажущейся мощи США в 1945 году у их правительства не нашлось воли для ее использования по назначению; главную заботу командования американскими вооруженными силами после победы над Берлином и Токио составляла скорейшая демобилизация их личного состава. Выполнение соглашений по ленд-лизу с американскими союзниками прекратилось еще до капитуляции Японии. Соответственно снизилась действенность рычагов косвенного влияния Вашингтона на международной арене; на самом деле американцы элементарно ослабили своих друзей, которые им в скором времени потребуются, теперь столкнувшихся с серьезными проблемами восстановления своих стран. Они оказались не в состоянии предложить новую систему безопасности, способную заменить американскую мощь. Нельзя было рассчитывать и на применение атомных бомб, разве что в качестве последнего средства; по мощи своего воздействия они казались неприемлемым средством поражения.

Намного труднее осознать то, что тогда происходило в Советском Союзе. Его народы перенесли безусловно гораздо большие ужасы войны, чем те же немцы. Вполне вероятно, что жертвами гитлеровцев стали больше 20 миллионов советских граждан. Сталин после окончания войны мог слабее осознавать советскую мощь, чем советскую слабость. Следует признать, что при его методах управления государством он освобождался от потребности, актуальной в западных странах, в проведении демобилизации многочисленных сухопутных войск, оставленных в Европе. Но на вооружении СССР отсутствовала атомная бомба, а также бомбардировочная авиация необходимого радиуса действия, и решение Сталина заняться разработкой ядерного оружия означало серьезное бремя для советского народного хозяйства в самый неподходящий момент, когда остро требовалось сосредоточить усилия народа на восстановлении этого хозяйства. Первые послевоенные годы послужили свидетельством невиданной мобилизации воли советского народа, сравнимой с временами великой индустриализации России в 1930-х годах. В результате в сентябре 1949 года в Советском Союзе был произведен первый атомный взрыв. В марте следующего года поступило официальное заявление о разработке и создании в СССР атомного оружия. К тому времени произошли многочисленные изменения.

Постепенно отношения между двумя главными мировыми державами достигли ужасного состояния. Причиной этого ухудшения главным образом служили военные события в Европе, больше всего в 1945 году нуждавшейся в созидательном и согласованном восстановлении. Цену военного разрушения там точно подсчитать никто не смог до сих пор. Без учета советских граждан потери европейцев убитыми оцениваются в 14,25 миллиона человек. В подвергшихся наибольшим разрушениям странах выжившие люди обитали среди развалин домов и всевозможных строений. Судя по одной из оценок, в Германии и СССР в руинах лежали 7,5 миллиона единиц жилых зданий. Промышленные предприятия и коммуникации предстояло восстанавливать с самого основания. Платить за привозные товары, крайне необходимые Европе, было нечем, и курсы валюты рухнули; личный состав союзных оккупационных контингентов в качестве валюты использовал сигареты и мясные консервы, имевшие более широкое хождение, чем деньги. Цивилизованное общество капитулировало не только в условиях опасностей навязанной нацистами войны, но и с приходом оккупантов, когда достоинствами европейцев стали ложь, мошенничество, обман и воровство; они требовались не только ради физического выживания, но и могли представляться похвальными актами «сопротивления». В ходе борьбы с немецкими оккупационными войсками возник раскол по новым критериям; по мере освобождения европейских стран наступающими союзными армиями вслед за ними шли расстрельные команды и сводили счеты с предателями. Утверждают, что во Франции больше народу погибло во время «чистки» после освобождения от немцев, чем во время великого террора 1793 года.

Главная беда состояла в том, что произошло расчленение экономической структуры Европы, причем в большей степени, чем это случилось в 1918 году. Главным маховиком европейской экономической жизни когда-то служила промышленная Германия. Но даже притом, что коммуникации и производственные мощности для восстановления немецкой машины никуда не делись, европейские союзники сначала склонялись к сдерживанию промышленного производства в Германии, из опасения его восстановления. Кроме того, Германию разделили на зоны оккупации. Сначала в Советский Союз в качестве репарации для восстановления его собственных разоренных областей вывезли немецкое капитальное оборудование; во время своего отступления гитлеровцы уничтожили на территории России 62,5 тысячи километров одних только железнодорожных путей. Советский Союз утратил приблизительно четверть своего валового капитального оборудования.

Политический раскол между Восточной и Западной Европой наметился еще до окончания Второй мировой войны. У британцев, в частности, вызывало тревогу то, что произошло в Польше. Естественно, что руководство Советского Союза в Восточной Европе могло согласиться только на сговорчивые с ним правительства. Такого поворота событий американцы предусмотреть не могли, и до окончания войны ни правительство, ни общественность в США эта проблема ничуть не трогала, американцы не сомневались в том, что им удастся заключить разумное, на их взгляд, соглашение с Москвой. Рузвельт верил в то, что власти Америки смогут поладить с руководством Советского Союза; они разделяли общую позицию, направленную на предотвращение возрождения немецкой державы и разложения прежних колониальных империй. Но так как Рузвельт умер в апреле 1945 года, нам трудно теперь себе представить, как бы он поступил, когда Сталин занялся утверждением советской власти в Восточной Европе спустя несколько месяцев после завершения Великой Отечественной войны в Европе.

Вице-президент Гарри С. Трумэн (считающийся политиком, прискорбно не подготовленным к государственной деятельности, когда ему пришлось сменить Рузвельта на президентском посту) и его советники приступили к изменению американской политики на основе своего опыта, приобретенного в Польше и Германии. Советское правительство проявляло исключительную пунктуальность при выполнении их соглашения о допуске британских и американских (а позже – французских) вооруженных сил в Берлин и совместном управлении городом, взятым Красной армией с боями. Можно привести все свидетельства того, что советское руководство выступало за управление единой Германией (как предусматривалось победителями в Потсдаме в июле 1945 года), так как тогда они получали право на распоряжение сокровищами Рурского бассейна.

Но именно немецкая экономика в скором времени породила трения между Западом и Востоком. Усилия советских властей по удержанию под контролем своей зоны оккупации привели к ее практическому обособлению от остальных зон оккупации трех держав, названных победителями. Напрашивается предположение о том, что изначально речь шла о создании прочного и надежного (то есть коммунистического) ядра объединенной Германии, но в конечном счете произошло решение немецкой проблемы через разделение народа, не предусмотренное заранее никем. Во-первых, западные зоны оккупации объединили по экономическим мотивам, а восточную зону бывшие союзники отвергли. Между тем советская политика оккупации вызывала у них все большие опасения. Укрепление влияния коммунизма в Восточной Германии наглядно повторялось по накатанным в остальных оккупированных Красной армией странах рельсам. В 1945 году коммунистическое большинство числилось в правительстве только Болгарии и Югославии, а в остальных восточноевропейских странах коммунисты только разделяли власть в составе коалиционных правительств. Тем не менее бывшим союзникам СССР все больше казалось, будто бы и те правительства тоже фактически служили всего лишь марионетками в руках советских властей. В 1946 году в Восточной Европе уже появляется нечто, напоминавшее западным правителям блок единомышленников.

Сталин не собирался терпеть воссоединение Германии, которое привело бы к контролю над ней со стороны Запада; притом что он добивался гарантии недопущения попытки немецкого реваншизма, не следует забывать о повсеместном распространении влияния американцев. Когда в Москве стало ясно, что послевоенный период не принесет соперничества между главными западными державами в лице США и Британии (как рассчитывал Сталин), советские власти сделали все, чтобы предотвратить прямое столкновение с Соединенными Штатами Америки, в то время считавшимися мощнейшим государством на планете. В целях предотвращения появления всемирной коалиции против СССР советские политики теперь проявляли больше гибкости в областях, не вызывающих особого беспокойства в Москве. В тревожной обстановке занимаясь организацией жизни в Восточной Германии на советской стороне линии разграничения, медленно формировавшейся поперек всей Европы, в Китае Советский Союз по-прежнему официально поддерживал Гоминьдан. Просматривалось нежелание выводить советские войска из Ирана в соответствии с заключенным договором. Даже когда они наконец-то отбыли на родину, после них осталась союзническая Демократическая Республика Азербайджан, позже упраздненная иранцами, которым к 1947 году американцы начали оказывать военную помощь. В Совете Безопасности делегация СССР все чаще использовала свое право вето, чтобы расстраивать планы бывших союзников, которые убедились в том, что коммунистические партии Западной Европы ориентированы на отстаивание советских интересов. Расчеты Сталина в то время остаются загадкой; он мог ждать, желать или даже полагаться на экономический крах в капиталистическом мире.

Напомним о большой доброжелательности к СССР, которую питали и все еще питают народы бывших его союзников по антигитлеровской коалиции. Когда Уинстон Черчилль в 1946 году привлек внимание к начавшемуся расколу Европы и ввел в обиход определение «железный занавес», он обращался отнюдь не к своим соотечественникам или широкой американской аудитории, некоторые из них его осудили. Однако, когда в 1945 году после выборов британские лейбористы сформировали свое правительство, они сначала надеялось на то, что «левые всегда договорятся с левым», но очень скоро усомнились в своем выводе. Британские и американские политики начали объединять свои усилия в 1946 году, когда стало ясно, что британское вмешательство в Греции содействовало стабилизации правительства в этой стране, а американские чиновники приобрели опыт в определении тенденций советской политики. Причем президент Г. Трумэн не отличался какими-либо симпатиями по отношению к СССР. Более того, британцы к тому времени собирались покинуть Индию; они учитывали официальное американское мнение.

В феврале 1947 года Трумэн получил телеграмму британского правительства, в которой министры в Лондоне открыто признавали непреложный факт, до этого долго ими отвергавшийся: Великобритания утратила статус мировой державы. Британская экономика понесла серьезнейший ущерб из-за непомерной нагрузки военных времен; на Британских островах возникла чрезвычайная потребность в инвестициях. Первые этапы деколонизации тоже обходились весьма недешево. Одним из итогов войны для Британии к 1947 году называют то, что ради сведения британского платежного баланса пришлось вывести войска из Греции.

Президент Трумэн незамедлительно решил, что освободившееся место Британии должны занять Соединенные Штаты Америки. Ему пришлось принять очень серьезное решение. Греции и Турции следовало предоставить финансовую помощь, чтобы их правительства смогли выдержать постоянный нажим со стороны СССР. Речь шла о большем, чем предоставление средств к существованию. Хотя помощь предназначалась только Турции и Греции, американский президент сознательно предложил «свободным народам» мировое американское руководство в деле сопротивления (при американской поддержке) «попыткам порабощения вооруженными меньшинствами или оказания внешнего воздействия». Тот факт, что ни греческое, ни турецкое население, находившееся под гнетом собственных режимов, нельзя было отнести к категории особенно «свободного», ничего не значил по сравнению с колоссальными последствиями такого шага для будущей американской внешней политики. Вместо вывода американских войск из Европы Вашингтон теперь ориентировал их на противостояние Советской державе. Такое решение, возможно, было самым важным в американской дипломатии за всю ее историю. Поводом для нее послужило поведение советских властей и нарастающие в Вашингтоне все последние полтора года страхи по поводу политики Сталина, а также слабость Британии. В конечном счете все закончилось завышенными оценками фактических пределов американской мощи и появлением американского империализма, названного критиками «новым», когда политические амбиции США вышли за пределы Европы. Но в то время все это разглядеть было сложно.

Несколько месяцев спустя «доктрину Трумэна» подкрепили очередным и более тщательно продуманным шагом в виде предложения американской экономической помощи европейским народам, которым предстояло объединиться ради совместного планирования мер по восстановлению своего хозяйства. Его назвали план Дж. Маршалла в честь американского госсекретаря, объявившего о его существовании. Своей целью составители плана ставили мирное, без применения оружия обуздание коммунизма. Для всех он оказался большим сюрпризом. Первым среди европейских государственных деятелей его суть ухватил британский министр иностранных дел Эрнест Бевин. Заручившись поддержкой французов, он настоял на одобрении американского предложения властями Западной Европы. План Дж. Маршалла распространялся на все европейские народы. Но Советский Союз от участия в американском проекте отказался, и его сателлиты тоже. Напротив, в Москве планы американцев подвергли резким нападкам. Когда чехословацкое коалиционное правительство также отклонило предложение американцев, народ этой страны, числившейся единственной в Восточной Европе, все еще не располагавшей полностью коммунистическим правительством и считавшейся российским сателлитом, выглядел откровенно опечаленным необходимостью подчиниться советским правилам. Всякая теплившаяся еще надежда на обретение Чехословакией самостоятельности растаяла после смены правительства коммунистами в феврале 1948 года. Еще одним признаком советской непримиримости являлось старинное довоенное пропагандистское объединение под названием Коминтерн, восстановленное в сентябре 1947 года под названием Коминформ. Его сотрудники безотлагательно начали осуждение явления, которое назвали «откровенно хищническим и экспансионистским курсом… по установлению мирового господства американским империализмом». В результате, когда в Западной Европе учредили Организацию по европейскому экономическому сотрудничеству и развитию, предназначенную для воплощения в жизнь плана Дж. Маршалла, Советский Союз ответил организацией собственной половины Европы в СЭВ – Совет экономической взаимопомощи, который служил советской интеграции административно-командной экономики востока континента.

Так началась холодная война (как ее стали называть). Первый, скоротечный, этап послевоенной истории закончился. Следующему этапу, тоже этапу глобальной истории, суждено было продолжиться до конца 1980-х годов, причем с постоянно меняющимися очертаниями и направлениями. На его протяжении две группы государств, одна во главе с Соединенными Штатами Америки и вторая – с Советским Союзом, преодолели всевозможные сменявшие друг друга кризисы ради предохранения собственной безопасности, используя при этом все возможные средства для предотвращения войны между главными соперниками.

Многое из сказанного тогда облекалось идеологической оболочкой. В некоторых странах, примкнувших к так называемому западному блоку, холодная война к тому же проявилась в форме гражданской войны или без малого войны, а также нравственных дебатов по поводу таких западных ценностей, как свобода, социальная справедливость и индивидуализм. Иногда такая война велась на рамочных театрах боевых действий с помощью пропаганды и подрывной деятельности или партизанских движений, находящихся на содержании двух известных великих государств. Благо, что власти этих государств никогда не доходили до рубежа, за которым пришлось бы воевать с применением ядерного оружия, увеличение могущества которого сводило на нет реалистичность успешного для одной из сторон исхода конфликта. Холодная война к тому же представляла собой экономическое соревнование через демонстрацию примера для подражания и предложение помощи союзникам, а также неприсоединившимся странам. В процессе такого состязания большая доля оппортунизма неизбежно перемешивалась с догматической непреклонностью. Некоторая форма соперничества могла представляться неизбежной, но контуры холодной войны, которую она приняла, принесли ей изъян, затронувший практически весь мир, а также послужили источником преступлений, коррупции и страданий на протяжении практически 50 лет.

Задним числом при всех откровенных неистовствах выражений, родившихся в ходе холодной войны, в наши дни она напоминает запутанные сражения религиозных деятелей в XVI и XVII веках в Европе, когда идеологические противоречия могли вызвать насилие, страсть и даже подчас мобилизацию убеждений, но никогда участникам этих баталий не удавалось полностью примирить сложности и встречные течения. А главная беда заключалась в том, что не получалось обуздать противоречия, возникающие между носителями противоположных национальных или этнических интересов. Точно так же, как религиозные битвы прошлого, притом что в скором времени появлялись все признаки разрешения определенных споров и удавалось избежать худшего исхода, краснобайство и мифология, посвященные этим баталиям, обнаруживали большую живучесть на протяжении длительного времени после того, как перестали отражать действительность.

Первым важным осложнением, сопровождавшим холодную войну на всем ее протяжении, считается появление растущего числа новых государств, оказавшихся неспособными примкнуть к одной стороне или другой. Многие новые государства возникли на протяжении одного десятилетия после 1945 года в результате деколонизации. В некоторых районах мира в процессе деколонизации случился такой же мощный подъем массового движения, как и в ходе самой холодной войны. Генеральная Ассамблея ООН послужила больше в качестве трибуны для агитации за колониальное освобождение, чем для пропаганды холодной войны (хотя активисты того и другого в этих понятиях часто путались). При всей мимолетности существования европейской империи она воспринимается как некое явление всемирной истории, чей уход с мировой арены выглядел предельно сложным. В некоторых местах, особенно в областях Африки к югу от пустыни Сахары, процессы интеграции и модернизация едва зарождались, и колониализм оставил там мало положительного наследия, которое могло послужить созданию. В остальных колониях, и Французская Северная Африка служит наглядным примером, колониальным властям следовало должным образом позаботиться о давно обосновавшемся там белом населении переселенцев из Европы (а Алжир не подходил механически под категорию колонии вообще, так как управление им осуществлялось департаментом французской метрополии). В Индии, наоборот, британское присутствие представлялось совсем незначительным в налаживании процесса предоставления независимости индийскому народу.

Временные параметры всех тех процессов тоже значительно отличались в соответствии с приблизительным расчетом на то, что европейское господство в Азии в значительной мере прекратилось к 1954 году, тогда как народы Африки избавились от колониальной зависимости только лишь в следующее десятилетие, а португальцы все еще цеплялись за свои колонии в 1970-х годах. Исключение коснулось двух стран южной Африки – Анголы и Мозамбика, причем весьма своеобразным манером; наравне с Алжиром и Индокитаем, например, на их территории шла ожесточенная война между колониальным государством и коренным крестьянством, тогда как в других африканских колониях передача власти местным правящим верхушкам (в разной степени обладавшим достаточной численностью и навыками для исполнения функций правительства) происходила относительно мирным путем. В ряде стран (Индия и Индокитай представляются наглядными, хотя совсем непохожими примерами) настоящие националистические настроения и организация существовали еще до ухода имперских правителей (причем британцы, в отличие от французов, пошли на важные уступки местным националистам), в то время как практически по всей Африке национализм возник как творение и последствие обретения независимости, а не как некое народное движение.

При всем отличии обстоятельств тем не менее существовал смысл, в соответствии с которым конечный успех азиатским колониальным субъектам империализма гарантировался задолго до 1945 года. Дело касалось не просто уступок, предоставленных до 1939 года, так как все произошедшее стало исключительно результатом поражения в войне; японцы спутали все карты европейского империализма еще в 1940 и 1941 годах. Оставалось разве что провести само смещение имперской власти в конкретных колониях. Капитуляция 60 с лишним тысяч британцев, индийцев и солдат доминиона в Сингапуре в 1942 году послужила сигналом того, что европейская империя в Азии приказала долго жить. Британцы восприняли это событие гораздо острее капитуляции Чарльза Корнуоллиса под Йорктауном, потеря которого тоже считалась невосполнимой. На таком нерадостном фоне едва ли кто обратил серьезное внимание на то, что японцы иногда безрассудно разбрасывались своими преимуществами, когда недостойно вели себя с покоренными народами. Даже при самых нечеловеческих проявлениях жестокости среди новых подданных Токио нашлись многочисленные коллаборационисты, в том числе из рядов местных политиков-националистов. Оружие, которое союзники по антигитлеровской коалиции сбрасывали на парашютах тем, кого европейцы считали бойцами отрядов сопротивления японским захватчикам, вполне могло попасть в руки готовых повернуть его против возвращающихся белых колонизаторов. Более того, по сравнению с движением Сопротивления в Европе, возникшим из-за воздушных налетов, принудительного труда, голода, сражений и болезней, во многих азиатских деревнях и практически во всей сельской местности жизнь под японским гнетом шла своим чередом, ничем не нарушаемым. К 1945 году в Азии накопился громадный потенциал для проведения изменений.

Империализм тоже представлялся строем обреченным, так как правители обеих доминировавших мировых держав выступали против него. Они бы не потерпели его в форме империй других народов. По совершенно разным причинам власти США и СССР поставили перед собой целью подрыв колониализма. Задолго до 1939 года в Москве предложили пристанище и поддержку его противникам. Американцы по-своему поняли декларацию Атлантической хартии о правах народов разных стран выбирать свои собственные правительства, и прошло несколько месяцев после ее подписания, прежде чем заместитель Государственного секретаря США объявил: «Эпоха империализма закончилась!» Советским и американским представителям не составило труда содействовать ратификации Хартии Организации Объединенных Наций о конечной цели достижения независимости для колониальных территорий. Но все-таки отношения между великими державами не оставались неизменными. Притом что между ними пролегала достаточно четкая разграничительная линия, проведенная властями Советского Союза и Соединенных Штатов в 1948 году и остававшаяся практически неизменной на протяжении 40 лет, дипломатические очертания Восточной Азии тем не менее вызывали сомнения гораздо дольше. С одной стороны, там появились новые великие державы, и, с другой, возникли неясности из-за исчезновения имперского диктата.

Кое-кто никогда не сомневался в том, что после обретения самостоятельности в управлении доминирующей азиатской державой должна стать Индия. Когда еще до 1939 года обсуждались общие положения графика и кандидатов на смену британской колониальной администрации, среди англичан нашлось много сторонников индийской независимости, надеявшихся сохранить связь новой Индии с Британским Содружеством Наций; такое официальное название присвоили Британской империи после имперской конференции 1926 года. На той же самой конференции к тому же впервые сформулировали официальное определение «статуса доминиона» как независимой ассоциации с Содружеством в подчинении короне с полной самостоятельностью в ведении внутренних дел и налаживании внешних отношений. Многие считали такой статус разумной целью для народа Индии, хотя ни один министр британского правительства вплоть до 1940 года не признался в нем как ближайшей цели Лондона. Все же, пусть даже рывками, некоторого прогресса удалось добиться еще раньше, и этим в известной степени объясняется отсутствие в Индии такого всепоглощающего отвращения к иноземцам и ненависти к ним, какое наблюдалось в Китае.

Индийские политики испытали глубокое разочарование после Первой мировой войны. Подавляющее большинство из них сплачивала лояльность британской короне; народ Индии внес крупный вклад людьми и деньгами в победу своей империи в войне, и Махатма Ганди, позже провозглашенный отцом индийской нации, принадлежал к тем, кто отдавал свои силы на алтарь победы английского оружия в надежде на должное вознаграждение его народу. В 1917 году британское правительство объявило о своей приверженности политике последовательного продвижения к ответственному правительству для Индии в пределах своей империи – к пресловутому гомрулю, хотя кое-кто из индийцев начинал настаивать на большем. Реформы, проведенные в 1918 году, показались многим весьма неутешительными, хотя они устроили кое-кого из умеренных индийских деятелей, но даже мелкие принесенные ими достижения в скором времени сошли на нет. После ухудшения внешних условий торговли на первый план выдвинулась экономическая конъюнктура. В 1920-х годах индийское правительство уже поддерживало требования своего народа ликвидировать торговый и финансовый механизм, обеспечивавший предпочтительные условия для деловых кругов Соединенного Королевства, а в скором времени еще потребовало у имперского правительства оплату надлежащего вклада Индии в имперскую оборону. С наступлением очередного обвала мирового масштаба стало ясно, что Лондону больше нельзя доверять определение индийской тарифной политики, которая отвечала интересам исключительно британской промышленности. Из-за этого в 1914 году индийское текстильное производство удовлетворило потребности своей страны всего лишь на четверть, а в 1930 году этот показатель упал еще в два раза.

Одним из факторов, все еще затруднявших тогда прогресс, считалось продолжающееся обособление британской общины в Индии. Убежденные в том, что индийский национализм – дело немногочисленных амбициозных интеллектуалов, ее представители требовали решительных мер по предотвращению появления тайных организаций. В их пользу выступали к тому же некоторые администраторы, ликвидировавшие последствия большевистской революции (хотя Индийскую коммунистическую партию основали только в 1923 году). Результатом вопреки воле всех индийских депутатов законодательного совета стала приостановка применения обычных юридических гарантий, распространявшихся на подозреваемых в преступлениях людей. Это послужило поводом для первых организованных Ганди стачек и мирных акций гражданского неповиновения. Несмотря на все его усилия по предотвращению насилия, беспорядки все-таки не заставили себя ждать. В Амритсаре в 1919 году после нападения на англичан и убийства нескольких из них британский генерал недальновидно и под влиянием сиюминутного порыва принял решение продемонстрировать непреклонность его соотечественников и приказал своим солдатам открыть огонь по безоружной толпе индийцев, вышедших на демонстрацию протеста. Когда стрельба стихла, на земле остались лежать почти 400 убитых и больше тысячи раненых индийцев. Непоправимый удар по британскому престижу усугубили британские резиденты в Индии и кое-кто из депутатов парламента, громогласно одобрившие такое бесчеловечное преступление.

Наступил черед периода бойкота и гражданских беспорядков, и именно тогда получила одобрение Индийским национальным конгрессом программа Ганди. Невзирая на то что сам Ганди настаивал на ненасильственной сути его кампании, из-за нее возникли массовые беспорядки, а его самого арестовали и впервые в 1922 году заключили в тюрьму (но продержали там недолго, так как власти испугались, что он может умереть в тюремной камере). Так была пресечена массовая агитация в Индии, прекратившаяся на ближайшие несколько лет. В 1927 году снова начинается медленное выдвижение британской политики на передний план. В Индию направляют комиссию с заданием проверить выполнение последней серии изменений, внесенных в конституцию (с прибытием этой комиссии начались новые беды, так как в ее составе отсутствовали индийцы). Большие надежды, скреплявшие до того времени единство среди националистов, испарились, зато возникла опасность несогласия, которую удавалось отвести исключительно усилиями и авторитетом М. Ганди, между теми, кто требовал предоставления Индии полной независимости, и теми, кого устраивал ее статус доминиона. В любом случае Индийский национальный конгресс выглядел не настолько прочной структурой, как представляли его же краснобаи. Он являл собой не столько политическую партию с глубокими корнями в массах, сколько коалицию местных магнатов и носителей их интересов. Затем последовало дальнейшее углубление заслуживающего большого сожаления раскола между индуистами и мусульманами. В 1920-х годах зарегистрированы межобщинные столкновения, и даже с кровопролитием. В 1930 году президент Мусульманской политической лиги предлагал, чтобы будущим конституционным развитием Индии предусматривалось учреждение самостоятельного исламского государства на северо-западе страны.

Тот год выдался богатым на насилие. Британский наместник в Индии объявил о созыве конференции с целью присвоения их родине статуса доминиона, но намеченное им мероприятие утратило смысл из-за оппозиции в Великобритании. Поэтому М. Ганди участия в ее работе не принимал. Акции гражданского неповиновения возобновились и постоянно нарастали из-за усиления бедствий в условиях мировой экономической депрессии. Сельские массы к тому времени созрели для мобилизации по призыву националистов; поскольку движение Индийского национального конгресса изменилось с учетом интересов народных масс, М. Ганди, как его вдохновитель, стал первым политиком, обладавшим мандатом на представление интересов своих сторонников в масштабе народа всей Индии.

Шестеренки министерства по делам Индии к тому времени начинали проворачиваться под влиянием уроков дискуссий и анализа отчета комиссии 1927 года. Время реальной передачи власти и покровительства наступило в 1935 году, когда произошло утверждение Акта о правительстве Индии, с помощью которого удалось продвинуть дело учреждения представительной ветви власти и ответственного правительства, когда в ведении наместника остается контроль над такими сферами, как оборона страны и внешняя политика государства. Притом что передача национальной власти, предусмотренная соответствующим законом, до конца проведена не была, именно здесь проявилась кульминация законотворчества, доступная британцам. К тому времени они создали конструкцию для проведения в жизнь мер национальной политики. Становилось все яснее, что решающей борьбе на всех уровнях между индийцами предстоит проходить в пределах Партии конгресса. Законом 1935 года в очередной раз подтверждался принцип раздельного общинного представительства, и практически незамедлительно его выполнение вызвало обострение враждебности между индуистами и мусульманами. Конгресс к тому времени по своему замыслу и предназначению выглядел организацией индуистов (хотя они отказывались признавать тот факт, что единственным представителем мусульман в нем теперь будет Мусульманская лига). Не обошлось в конгрессе и без внутренних проблем. Некоторые из его депутатов все еще горели желанием требовать независимости, в то время как нашлись те, в том числе встревоженные японской повышенной активностью, кто проявлял готовность к разработке новых атрибутов власти совместно с имперским правительством. Внешние свидетельства передачи британцами власти подчас выглядели неоднозначными; носители противоположных интересов начали искать для себя гарантии от всех неопределенностей будущего.

К 1941 году дело стремительно продвигалось. Через без малого два десятилетия, на протяжении которых работники представительных органов местной власти и последовательно насыщавшихся индийскими чиновниками высших государственных служб построили собственную страну, поддающуюся управлению исключительно по согласованию с цветом ее общества, а также теми, кто прошел предварительную подготовку в школе самоуправления, если вообще не демократии. Хотя с приближением войны британцы все больше убеждались в необходимости для них индийской армии, они уже отказались от попыток принуждения властей Индии к оплате ее содержания и к 1941 году взяли на себя расходы по ее модернизации. Затем японское нападение подстегнуло усилия британского правительства. Оно предложило после войны автономию националистам и право на выход из Содружества, но такие посулы поступили слишком поздно; индийцы уже потребовали незамедлительного предоставления им независимости. Их лидеров отдали под арест, а английское господство в Индии сохранилось. Восстание в 1942 году британцы подавили намного быстрее, чем пресловутый мятеж, случившийся без малого столетием раньше, но если британцам хотелось уйти мирно, то песок времени неумолимо сыпался и сыпался. Появился новый фактор в форме нажима со стороны США. Президент Рузвельт обсудил со Сталиным с глазу на глаз потребность в подготовке к индийской независимости (а также независимости остальных стран Азии, включая Французский Индокитай); вмешательство Соединенных Штатов Америки несло революционные изменения в судьбах других народов, не меньшие, чем революция 1917 года.

В 1945 году к власти в Вестминстере пришла Лейбористская партия, в программе которой давно предусматривалось предоставление независимости народам Индии и Бирмы. 14 марта 1946 года, как раз когда Индию раздирали на части массовые беспорядки, устроенные индуистами-мусульманами, и ее политики вели перебранку по поводу будущего их родины, британское правительство предложило полную независимость этой стране. Почти год спустя оно поставило индийцев перед фактом своим заявлением о намерении передать свои полномочия не позже июня 1948 года. Лучшего способа для совершенно определенного обострения конфронтации между общинами придумать было трудно. Многие индийские политики, особенно со стороны мусульман, теперь занялись учреждением мусульманского государства за счет отчуждения необходимой индийской территории. Единство Индии, по крайней мере поначалу навязанное британцами, уходило в прошлое. 15 августа 1947 года на территории полуострова Индостан появилось два новых доминиона – Пакистан и Индия. Первый считался мусульманским и подразделялся на две полосы земли в оконечностях Северной Индии; второй был светским, но в подавляющем большинстве индуистским по своему составу и духу.

Раскол Индии вполне можно было предотвратить. Винить в нем следует близоруких индийских политиков – индуистов и мусульман, а также британцев за их поспешность при уходе с субконтинента, народами которого они правили на протяжении 200 лет. Но следует согласиться с тем, что никто и никогда не управлял Индией как единым государством, со времен великого мятежа британцы, индуисты и мусульмане все больше отчуждались друг от друга. Раздел Индии оказался делом весьма накладным для всех. Символом нравственной раны, нанесенной националистам, служит жестокое убийство М. Ганди фанатиком-индуистом за его попытки предотвращения нового межобщинного насилия. В местах проживания религиозных меньшинств шла массовая резня. Около 14 миллионов человек переселилось на территории, находившиеся под контролем их единоверцев, хотя большое количество мусульман предпочло оставаться в Индии (сегодня в Индии насчитывается практически столько же мусульман, сколько в Пакистане). Новые государства зарождались в условиях трагедии, и, даже если их народам по наследству от колониальной державы доставались административный аппарат, материально-техническая база народного хозяйства и образовательная система, служившие вполне достойно, по крайней мере сначала, наступающая через некоторое время нестабильность была для них неизбежна. Тем более в Пакистане – искусственно созданном религиозном государстве, состоящем из двух частей, на тысячу с лишним миль отстоящих друг от друга.

Сосредоточение внимания властей на строительстве новых государств (и постоянной вражде между ними) мало что дало для того, чтобы избавиться от повальной нищеты и раскола общества по признаку благосостояния, от чего страдали обе страны. В ряде районов производство продовольствия не успевало за ростом народонаселения, и новые правительства проявляли такую же беспомощность в деле облегчения судьбы своего народа, как и англичане в самые неблагоприятные годы своего управления Индией. Поступательное увеличение численности населения Индии началось при британском господстве. Иногда оно на короткое время замедлялось в силу мальтузианских факторов бедствия, таких как масштабная эпидемия гриппа в конце Первой мировой войны (поразившая 5 миллионов индийцев) или голод в Бенгалии во время Второй мировой войны, унесший еще миллионы жизней. В очередной раз голод посетил Индию в 1951, а Пакистан – в 1953 году. Призрак тогдашнего голода преследовал народы этих стран до 1970-х годов.

Индустриализация субконтинента, пусть даже принесшая большие достижения в XX веке (особенно во Второй мировой войне), угрозу голода не ликвидировала. Она не могла обеспечить работой и заработками всех желающих при тех темпах увеличения народонаселения. Хотя львиная доля тогдашней промышленности принадлежала новой Индии, ее проблемы в этом отношении выглядели более серьезными, чем у Пакистана. За пределами ее перенаселенных городов подавляющее большинство индийцев принадлежало к безземельным крестьянам, обитавшим в деревнях, где при всех эгалитарных устремлениях некоторых руководителей новой республики неравенство осталось таким же вопиющим, как прежде. Землевладельцы, предоставлявшие средства правящей Партии конгресса и пользовавшиеся решающим голосом в ее советах, выступали против любой земельной реформы, способной умерить неравенство на селе. Прошлое тяжелым бременем лежало на новом государстве, правители которого провозглашали европейские идеалы демократии, национализма, атеизма и материального прогресса, и оно затрудняло движение по пути реформы и развития.

Китайцы на протяжении долгого времени занимались отражением империализма совсем иного вида. Победы над японцами и завершения своей затянувшейся революции удалось добиться исключительно благодаря Второй мировой войне. Политическая фаза этого преобразования началась в 1941 году, когда китайско-японская война слилась воедино с мировым конфликтом. В результате китайцы получили мощных союзников и новое положение на международной арене. Обратите особое внимание на ликвидацию последних упоминаний о «неравноправных соглашениях» с Великобританией, Францией и США. Это сыграло гораздо большую роль, чем военная помощь союзников по антигитлеровской коалиции; долгое время они слишком отвлекались на бедствия, обрушившиеся на них в начале 1942 года, чтобы сделать что-то значительное для Китая. Зато китайская армия пришла на помощь в деле защиты Бирмы и сухопутного маршрута в Китай от японцев. Оставаясь под натиском врага с запада, китайцы вынуждены были длительное время держаться на пределе сил, несмотря на поддержку американской авиации и помощь от союзников, получаемую по воздуху или по Бирманской дороге. Тем не менее решающие перемены начались.

Китайцы изначально ответили на японское вторжение с чувством национального единения, давно желаемого, но никогда до того момента не проявлявшегося, кроме, возможно, в Движении 4 мая, зародившемся в 1919 году. Несмотря на разногласия между коммунистами и гоминьдановцами, иногда выплескивавшиеся в открытые конфликты, это единение по большому счету сохранялось с 1937 по 1941 год. Затем из-за нарастания японского военного нажима, а также активизации маневрирования между гоминьдановским правительством и коммунистами пришло время новых междоусобиц. С 1944 года, когда стало ясно, что Япония проигрывает войну на Тихом океане, соперничество между этими двумя китайскими партиями обострилось. Но тем не менее большинство китайцев полагало, что после войны может появиться некоторая форма коалиционного правительства, если только новые великие державы, имевшие интересы в Азии, – Соединенные Штаты и Советский Союз, – найдут приемлемые основания для согласия.

Как раз первые искры пламени холодной войны в Азии спалили неустойчивое перемирие между гоминьдановцами и коммунистами в Китае. Стремительность, с какой случился крах Японской империи в августе 1945 года после применения американцами против ее мирного народа атомных бомб, а также героического разгрома Красной армией миллионной японской Квантунской армии в Маньчжурии, по большому счету лишила смысла какие-либо переговоры между китайскими коммунистами и гоминьдановцами. К лету 1946 года стало ясно, что Чан Кайши настроен на решение своей проблемы, связанной с коммунистами, исключительно силовыми методами, причем американцы совсем не собирались удерживать его от резких движений вразрез с предыдущими своими попытками посредничества. Между тем у китайских коммунистов появились все основания надеяться на то, что советское присутствие в Северо-Восточном Китае пойдет им на пользу. Обе стороны отказывались возвращаться к переговорам, поэтому на пороге у них стояла гражданская война.

Начнем с того, что практически все преимущества находились на стороне правительства. Оно получило международное признание, ему оказывалась американская помощь и принадлежал контроль над богатейшими провинциями Китая. Его вооруженные силы выглядели намного более многочисленными и гораздо лучше оснащенными, чем партизанские отряды коммунистов. Кроме того, Сталин сначала воздерживался от поддержки китайских коммунистов, так как не верил в их успех. Беда в том, что гоминьдановцы в скором времени и растратили свои материальные преимущества, и потеряли поддержку со стороны своего народа, приобретенную ими во время войны против Японии. Вразрез с постоянными увещеваниями Чан Кайши его партия впала в апатию, погрязла в своекорыстии и разврате, оттолкнувших от нее народные массы. От нее отвернулись интеллектуалы. Солдаты гоминьдановских частей, недоукомплектованных офицерским составом и утративших должную дисциплину, наводили на сельских жителей ужас не меньший, чем японские интервенты. За первый год гражданской войны правительство Чан Кайши, казалось, преуспело только в одном деле – в создании врага из своего собственного народа.

Между тем коммунисты поступательно наращивали собственную военную мощь. Пользуясь доброжелательностью, которую приобрели во время войны против Японии, они сознательно отказались от сектантской манеры поведения, характерной для КПК на протяжении первых 20 лет ее существования (когда коммунисты казнили землевладельцев и жгли храмы), и стали выглядеть более умеренно, по крайней мере на взгляд простолюдинов. Они практически настолько же преуспели в привлечении сторонников, насколько режим Чан Кайши в наживании врагов (даже притом, что некоторым «друзьям» коммунистов позже пришлось горько сожалеть о своем выборе соратников). Самое главное заключалось в том, что коммунисты смогли пережить резню, устроенную гоминьдановцами, обладавшими превосходящими силами. К 1948 году коммунисты и гоминьдановцы начали меняться ролями.

Поразительнейшим аспектом китайской коммунистической революции является внезапность ее победы. Для осознания ее сути следует взглянуть на сопровождавшие события с точки зрения более удаленной перспективы. Пребывание у власти в Китае Гоминьдана никогда не выглядело прочным, и значительные территории этой страны только номинально числились в подчинении националистов. При всех заметных достижениях за их десятилетие у власти до начала полномасштабной войны с Японией чанкайшисты так и не смогли достойно организовать свои финансы или оптимизировать административный аппарат. Коммунисты, в начале 1930-х годов утратившие какую-либо политическую роль в своей стране, стали учиться на своих ошибках. Они создали предельно централизованную организацию с обаятельным вожаком Мао Цзэдуном во главе ее. Председателя Мао в крестьянской среде его сторонников почитали за бога. Китайские коммунисты к тому же сосредоточились на главных политических проблемах страны: на несправедливости единоличного землевладения во многих сельских районах и растущем числе землевладельцев, не проживающих в своем имении из-за отсутствия у них корней в местных общинах. Относительно всего прочего коммунисты обычно обещали все, что кто-либо попросит, а дальше уже выкручивались, ссылаясь на то, что правительство делало или, наоборот, чего не делало.

Японцы, непреднамеренно предприняв полномасштабное наступление на режим Гоминьдана в 1937 году, собственными руками создали все условия для триумфа китайской революции, предотвратить который они всегда стремились. А между тем существовала такая возможность, когда гоминьдановцам не пришлось бы отвлекать свое внимание на отражение иноземного вторжения, нанесшего им громадный ущерб, и они сосредоточились бы на укреплении своей власти, чем занимались многие избавившиеся от колониального гнета правители развивающихся стран. В 1937 году актив Гоминьдана мог во многом рассчитывать на патриотический порыв своего народа; многие китайцы видели в этой партии достойный локомотив революции и мощный отряд сопротивления иноземному гнету. Развязанная японцами война лишила чанкайшистов шанса на использование такого порыва совсем не потому, что гоминьдановцы уклонялись от сражений. Просто они боролись с врагом бестолково и несли громадные потери. К тому же они стали первопроходцами в притеснении своего собственного населения (главным образом от отчаяния), наплодив для себя врагов, отплативших им той же монетой в наступившей вскоре гражданской войне. Тем временем коммунисты получили передышку, чтобы заняться наращиванием своих сил и подготовкой к укреплению позиций на послевоенный период. Мао Цзэдун совершенно справедливо позже назвал японцев «повивальными бабками» его революции.

Власти США все больше расстраивала обнаруживающаяся некомпетентность и порочность правительства Чан Кайши. В 1947 году американские войска покинули Китай, и правительство Соединенных Штатов отказалось от всех попыток примирения участников китайской гражданской войны. На следующий год, когда большая часть севера страны находилась в руках коммунистов, американцы начали сокращать объем финансовой и военной помощи, предоставлявшейся Гоминьдану. С этого времени чанкайшистское правительство понеслось под гору в военном отношении и с политической точки зрения; когда крах Гоминьдана стал очевидным для всех, все больше кадровых работников столицы и местных властей бросилось договариваться с коммунистами, пока еще сохранялась надежда на успех. Распространялось убеждение в том, что для Китая наступала новая эпоха. К началу декабря произошел развал всех крупных группировок войск Гоминьдана на материковой части Поднебесной, и Чан Кайши ретировался на остров Тайвань. Американцы прекратили свою помощь на время отступления чанкайшистов через Тайваньский пролив и публично обвинили в их поражении несовершенство режима генералиссимуса. Между тем 1 октября 1949 года в Пекине прошла официальная церемония провозглашения Китайской Народной Республики, ознаменовавшая появление в мире коммунистического государства с самым многочисленным населением. В очередной раз Мандат Небес перешел в новые руки, но на этот раз он оказался в распоряжении группы мужчин, презиравших по большому счету китайскую традицию и приложивших все усилия для ее забвения ради ускоренной модернизации своей страны.

В Юго-Восточной Азии Вторая мировая война послужила такому же решительному завершению колониального господства, как и где бы то ни было еще, хотя в голландских и французских колониях процесс шел быстрее и с большим кровопролитием, чем в британских. Внедрение некоторых представительных органов власти голландцами в Индонезии еще до 1939 года не позволило остановить рост местной националистической партии, и к тому времени там тоже зародилось пользовавшееся массовой поддержкой коммунистическое движение. Кое-кто из предводителей националистов, и будущий президент Сукарно в их числе, пошел на сотрудничество с японцами, когда те в 1942 году оккупировали острова их родины. После капитуляции Японии у них появился благоприятный шанс для провозглашения независимой Индонезийской республики, пока голландцы еще не успели вернуться. Колониальный порядок в Индонезии в конечном счете восстанавливали британские войска.

Бои и переговоры продолжались в течение почти двух лет до тех пор, пока не удалось заключить соглашение об образовании Индонезийской республики, все еще подчинявшейся голландской короне; но такое соглашение никто выполнять не собирался. Борьба продолжилась с новой силой, попытка голландцев тщетно проводить свои «полицейские операции» в ходе одной из первых своих кампаний в качестве бывшей колониальной державы вызвала в Организации Объединенных Наций решительное ее осуждение со стороны коммунистов и борцов с колониализмом. Делегации одновременно Индии и Австралии (власти которых пришли к выводу о том, что голландцам стоит проявить мудрость и примириться с фактом существования на планете независимой Индонезии) поставили этот вопрос на повестку дня заседания Совета Безопасности ООН, и американцы выразили свою молчаливую поддержку. В конечном счете голландцы уступили. Все началось с Ост-Индской компании Амстердама три с половиной века назад и закончилось в 1949 году созданием Соединенных Штатов Индонезии, насчитывавших больше 100 миллионов человек, населявших больше тысячи островов, представлявших несколько сотен этнических групп с многочисленными религиозными воззрениями. Невнятный союз с Нидерландами под эгидой голландской короны сохранялся, но он распался спустя пять лет. В начале 1950-х годов из Индонезии в Нидерланды вернулось 300 тысяч голландских граждан, европейцев и азиатов.

Какое-то время положение французов в Индокитае казалось более прочным, чем голландцев. Военная судьба Индокитая несколько отличалась от судьбы Малайи или Индонезии, ведь притом, что японцы осуществили полный военный контроль там с 1941 года, французский суверенитет в регионе официально никто не отменял до марта 1945 года. Японцы тогда объединили Аннам, Кохинхину и Тонкин, чтобы образовать новое государство Вьетнам для императора Аннама. Сразу после японской капитуляции, однако, руководитель местного возглавляемого коммунистами фронта под названием Вьетминь захватил дворец правительства в Ханое и провозгласил Вьетнамскую Народную Республику. Звали этого деятеля Хо Ши Мин, и он располагал богатым опытом работы в коммунистической партии, а также бывал в Европе. Он уже получал некоторую американскую помощь и поддержку в борьбе с японцами, а также рассчитывал на поддержку китайского правительства. Революционное движение стремительно распространялось. Между тем китайские войска вошли в Северный Вьетнам, и британцы отправились на юг страны. Прошло совсем немного времени, и всем стало ясно, что восстановление французского господства во Вьетнаме потребует больших усилий. Британцы оказывали им помощь, а китайцы от сотрудничества уклонялись, не исключая восстановления французской власти. В Индокитай послали многочисленные экспедиционные войска, и пришлось пойти на уступку в том плане, что французы признали республику Вьетнам самостоятельным государством в составе Французского Союза. Но теперь возник вопрос предоставления Кохинхину, числившемуся крупнейшей рисоводческой областью, отдельного статуса. Все попытки договориться провалились. Между тем начался отстрел французских солдат и нападения на их транспортные колонны. В конце 1946 года произошло нападение на европейских резидентов в Ханое, и многие из них были убиты. Ханой подвергся налетам (6 тысяч его жителей погибли), и его снова заняли французские войска. Правительство Хо Ши Мина спаслось бегством.

Так началась война, продлившаяся 30 лет, на протяжении которых коммунистам пришлось сражаться по существу за националистическую цель объединенной страны, тогда как французы пытались сохранить усеченный Вьетнам в составе Французского Союза с остальными индокитайскими государствами. К 1949 году они пришли к присоединению Кохинхина в состав Вьетнама и признанию Камбоджи с Лаосом в качестве «ассоциированных государств». Но теперь Индокитаем заинтересовались новые игроки, и сюда тоже пришла холодная война. Правительство Хо Ши Мина признали в Москве и Пекине, а статус императора Аннама, которого поддерживали французы, – в Лондоне и Вашингтоне.

Тем самым деколонизация в Азии пошла совсем не таким простым путем, как предвидел Рузвельт. Когда британцы приступили к ликвидации своего возвращенного было наследия, дело еще больше усложнилось. Бирма и Цейлон обрели независимость в 1947 году. На следующий год в Малайе началась партизанская война, поддержанная коммунистами; притом что ей уготован был провал и она совсем не помешала устойчивому продвижению страны к независимости, предоставленной ей в 1957 году, она считается одной из многочисленных постколониальных проблем, превратившихся в большую головную боль американских политиков. Обострившийся антагонизм с коммунистическим миром в скором времени пронизал весь примитивный антиколониализм.

Только на Ближнем Востоке можно было наблюдать внешне вполне ясные события. В мае 1948 года в Палестине возникло новое государство под названием Израиль. Его появление ознаменовало завершение сорокалетнего периода, на протяжении которого всей областью управляли только две великие державы на основе обоюдного согласия. Франции и Великобритании это дело большого труда не составляло. В 1939 году французам все еще принадлежали мандаты Лиги Наций на распоряжение делами Сирии и Ливана (их изначальный мандат делился на две части), и британцам принадлежал такой же мандат на Палестину. Повсеместно в арабских странах британцы пользовались различной степенью влияния или власти над новыми арабскими правителями отдельных государств. Самыми важными из них считался Ирак, где стоял небольшой британский военный контингент, состоявший главным образом из авиационных подразделений, и Египет, где внушительный по численности гарнизон все еще охранял Суэцкий канал. Последний приобретал возрастающее значение в 1930-х годах, так как власти Италии демонстрировали все большую враждебность по отношению к Великобритании.

Война 1939 года, как и везде на планете, должна была послужить запалом изменений на Ближнем Востоке, хотя никто не знал, куда они приведут. После вступления Италии в войну зона Суэцкого канала превратилась для британцев в одну из самых жизненно важных стратегических территорий, а Египет внезапно оказался на переднем крае обороны ее западной границы. Египет практически до самого конца оставался нейтральной страной, но в действительности все-таки служил британской базой. Война к тому же потребовала обеспечить поставку нефти из Персидского залива, и прежде всего из Ирака. И пришлось прибегнуть к вооруженному вмешательству, когда после очередного устроенного националистами в 1941 году государственного переворота возникла угроза смещения Ирака в сторону сотрудничества с гитлеровцами. Вторжение войск Британии и Свободной Франции на территорию Сирии, чтобы этой страной не занялись немцы, в 1941 году привело к обретению этой страной независимости. Через короткое время о своей независимости объявили в Ливане. Французы в конце войны попытались восстановить там свою власть, но тщетно, и на протяжении 1946 года две страны покинули последние иностранные гарнизоны. У французов к тому же возникли затруднения дальше на западе, в Алжире, где в 1945 году начались вооруженные стычки. Тамошние националисты просили всего лишь автономии в составе федерации с Францией, и французы в 1947 году прошли в этом направлении некоторый путь, но до конца было еще далеко.

Где влияние Лондона ощущалось сильнее всего, там лозунги борьбы с британцами служили сплочению рядов их врагов наиболее эффективно. В послевоенные годы и в Египте, и в Ираке возникла большая враждебность местного населения к британским оккупационным войскам. В 1946 году британцы объявили о своей готовности уйти из Египта, но переговоры на основе нового соглашения потерпели столь ужасную неудачу, что египтяне передали этот вопрос на рассмотрение (тоже неудачно) в Организацию Объединенных Наций. К этому времени вопрос будущего арабских земель отошел на второй план из-за решения евреев силой образовать свое национальное государство в Палестине.

С тех пор перед нами стоит палестинский вопрос. Его катализатором считается приход к власти нацистов в Германии. Во время подписания Декларации Бальфура в 1917 году в Палестине проживало 600 тысяч арабов и около 80 тысяч евреев, то есть арабы уже тогда чувствовали свое угрожающее численное превосходство. За несколько лет после этого, однако, еврейская эмиграция фактически превысила иммиграцию, и появились основания надеяться на то, что проблема создания «национального дома» для евреев с признанием «гражданских и религиозных прав существующих нееврейских общин в Палестине» (как предусматривалось положениями Декларации Бальфура) могла бы получить разрешение. Но Гитлер спутал все карты.

Как только нацисты начали преследовать евреев, число изъявивших желание поселиться в Палестине среди них постоянно росло. С развертыванием политики истребления евреев в военные годы попытки британцев пресечь иммиграцию в Палестину в русле общей политики Лондона, считавшиеся неприемлемыми для евреев, утратили смысл; вместе с тем разделению Палестины сопротивлялись сами арабы. Эта проблема приобрела драматический оборот сразу после окончания войны по инициативе Мирового сионистского конгресса, потребовавшего незамедлительного разрешения на переселение в Палестину миллиона евреев. Наступила очередь новых факторов данной проблемы. Британцы в 1945 году вполне доброжелательно относились к формированию Лиги арабских государств в составе Египта, Сирии, Ливана, Ирака, Саудовской Аравии, Йемена и Иордании. В британской внешней политике всегда присутствовала доля иллюзии, будто панарабизм мог проложить путь, на котором Ближний Восток удастся убедить угомониться после неразберихи, оставленной свергнутыми Османами, и что через согласование политики арабских государств откроется путь к решению ближневосточных проблем. На самом же деле Лига арабских государств очень скоро увлеклась Палестиной до такой степени, что ее участники практически забыли о чем-либо еще.

Еще одной новинкой для народов Ближнего Востока стала холодная война. В непосредственную послевоенную эпоху Сталин решил, будто между Великобританией и Соединенными Штатами Америки возникнет соперничество за мировое господство и что Советскому Союзу останется только подливать масла в огонь вражды между ними. Соответственно, последовали словесные нападки на британские позиции и влияние, и на Ближнем Востоке они естественным образом совпали с традиционными интересами. На Турцию оказали нажим, чтобы повлиять на позицию ее властей в зоне проливов Босфор и Дарданеллы, поэтому Советскому Союзу пришлось оказать демонстративную поддержку сионизму, представлявшуюся Москве самым выгодным для нее элементом в складывавшейся тогда ситуации. Не требуется особой политической проницательности, чтобы осознать последствия возобновления советского интереса к этой области османского наследия. Американцам потребовались значительные усилия, чтобы выработать собственную позицию, соответствовавшую тогдашнему положению вещей. В США существовала мощная общественная поддержка воззрений сионистов, подпитывавшаяся ужасными открытиями того, что происходило в нацистских лагерях смерти. Кроме того, во время промежуточных выборов в конгресс 1946 года важное значение придавалось симпатиям еврейского населения США. Начиная с революции Рузвельта во внутренней политике, президент-демократ едва ли мог позволить себе позицию, противоречащую интересам сионистов.

Оказавшись в такой осаде, британцы постарались отвязаться от святой земли Палестины. С 1945 года здесь им стали угрожать одновременно еврейские и арабские террористы, а также пришлось отражать партизанские наскоки. Несчастные сотрудники полиции из числа арабов, евреев и британцев пытались держать осаду, тогда как британское правительство все еще искало путь закрытия мандата, приемлемый для обеих сторон. Обратились за помощью к американцам, но тщетно; Трумэн выступал за решение проблемы на условиях сионистов. В конечном счете британцы вынесли палестинский вопрос на обсуждение в Организации Объединенных Наций. Там рекомендовали раздел страны, но для арабов такой вариант не подошел. Вооруженные стычки между двумя общинами приобретали все более жестокий характер, и британцы решили уйти от греха подальше.

В день, когда они это сделали, то есть 14 мая 1948 года, состоялось провозглашение Государства Израиль. Его незамедлительно признали в США (спустя 16 минут после обнародования закона о его основании) и СССР; в последующие четверть века в Москве и Вашингтоне очень редко находили согласие по проблемам Ближнего Востока.

Практически незамедлительно Израиль подвергся нападению со стороны Египта, армии которого вторглись в область Палестины, переданную евреям в соответствии с решением Организации Объединенных Наций. Иорданские и иракские войска пришли на помощь палестинским арабам на территории, предложенной им. Но ополченцы Израиля отбили натиск своих врагов, и наступило перемирие под надзором представителей Организации Объединенных Наций (во время которого диверсант-сионист убил посредника от ООН). В 1949 году израильское правительство переехало в Иерусалим, впервые со времен Римской империи снова ставший столицей еврейского государства. Половина этого города все еще находилась под контролем иорданских войск, но это неудобство оказалось чуть ли не малейшей проблемой из тех, что предстояло разрешать на протяжении многих лет. С помощью американской и советской дипломатической поддержки и за счет денег американских частных лиц плюс еврейской энергии и инициативы родилось новое национальное государство на территории, где 25 лет назад не просматривалось даже намека на такую перспективу.

Но расплачиваться за свое государство евреям предстояло еще очень долго. Затянувшаяся враждебность к новому государству и соответствующее вмешательство в его дела со стороны великих держав в будущем проистекали из разочарования и унижения народов арабских государств. Более того, действия сионистских экстремистов и израильских войск в 1948–1949 годах вызвали массовый исход из Израиля арабских беженцев. В скором времени в лагерях беженцев на территории Египта и Иордании их насчитывалось 750 человек. Они создавали большую социально-экономическую проблему, бремя на совести мирового сообщества, а также служили потенциальным военным и дипломатическим оружием в руках арабских националистов. Не приходится удивляться тому, если это правда (как считает кое-кто из научных работников), что первый президент Израиля оперативно поставил перед учеными своей страны задачу по разработке программы в области ядерной энергетики. Считается, что к концу 1960-х годов Израиль обладал запасом собственного ядерного оружия.

Итак, множество потоков слились вместе самым противоречивым образом, чтобы вызвать своим круговоротом замешательство в области, в которой всегда сходились отголоски всемирной истории. Евреи, на протяжении многих веков становившиеся жертвами всех правителей, теперь в свою очередь оказались гонителями в глазах арабов. Проблемы, с которыми пришлось иметь дело народам Ближнего Востока, принесли с собой силы, проистекавшие из распада просуществовавшей несколько веков Османской державы, из соперничества ее наследников в лице империалистов (и, в частности, из возвышения двух новых мировых держав, затмивших державу Османов), из взаимодействия европейского национализма XIX века и древней религии, а также из первых проявлений новой зависимости развитых стран от нефти. В XX веке просматривается совсем немного судьбоносных моментов, столь же обогативших историю, сколь учреждение Израиля. Оно представляется добрым моментом, чтобы остановиться на нем перед переходом к повествованию о следующих 65 годах нашей истории.