Глава пятая

Первые трещинки проявились вскоре после смерти Ша'ик. Никто не мог понять, что думает адъюнкт Тавор, – ни её приближённые офицеры, ни простые солдаты под её началом. Однако отдалённые признаки уже появились, хотя, конечно, заметить их легче теперь, оглядываясь назад, – чем тогда. Тем не менее, слишком самонадеянно и даже недостойно было бы думать, что адъюнкт ничего не ведала о приближающихся бедах: не только среди собственных подчинённых, но и в самом сердце Малазанской империи. Таким образом, события, произошедшие в И'гхатане, могли бы стать смертельной раной, окажись на месте адъюнкта кто-нибудь другой, кто-нибудь, чьё сердце было бы лишь чуть менее жестоким, чуть менее холодным.

Это подтвердило – надёжнее, чем всё, что происходило раньше, – суровое утверждение, что адъюнкт Тавор была из «холодного железа», брошенного в самое пекло яростного горнила…

Дукер из Даруджистана. Некому засвидетельствовать (Утраченная история «Охотников за костями»)

– Не трогай, – устало бросила Самар Дэв со своего места у окна.

– Думал, ты спишь, – проговорил Карса Орлонг, возвращая предмет на стол. – Что это?

– Две функции. Верхний сосуд содержит фильтры для воды, очищает её от всего нечистого. Вода, которая собирается в нижнем сосуде, соседствует с двумя полосками меди, которая оживляет её – сложный и загадочный процесс. При этом выделяется прозрачный газ, который увеличивает давление воздуха над водой, что, в свою очередь…

– Но для чего ты его используешь?

Глаза Самар сузились:

– В общем-то, ни для чего.

Тоблакай отошёл от стола, приблизился к рабочим скамьям и полкам. Самар смотрела, как он разглядывает различные механизмы, которые она изобрела, долгосрочные эксперименты, многие из которых не являли видимых изменений в своём состоянии. Великан тронул пальцем, понюхал, собрался даже лизнуть блюдо, наполненное студенистой массой. Самар хотела было остановить его, но передумала. Раны Тоблакая исцелялись с жутковатой быстротой, – и никаких признаков заражения! Глотать загустевшую жидкость, которую он сейчас слизывал с пальца, не рекомендовалось – впрочем, это и не смертельно. Как правило.

Великан скривился:

– На вкус ужасно.

– Я не удивлена.

– Для чего ты это используешь?

– А ты как думаешь?

– Втирать в сёдла. В кожу.

– В сёдла? Ну, опосредованно, я полагаю. Это мазь для гноящихся ранок, которые иногда возникают по окружности ануса…

Великан громко фыркнул, затем сказал:

– Неудивительно, что вкус отвратительный.

И снова принялся рассматривать обстановку. Самар задумчиво взглянула на него. Затем сказала:

– Фалах'д отправил солдат в крепость. Они обнаружили следы бойни – как ты и сказал, никого из малазанцев не осталось в живых. Ещё они нашли демона. Точнее, труп демона. Недавно убитого. Попросили меня его осмотреть, так как я обладаю некоторыми познаниями в анатомии и других подобных дисциплинах.

Тоблакай не ответил, уставившись с неправильной стороны в подзорную трубу.

– Если подойдёшь к окну и посмотришь с другого конца, Карса, увидишь, как то, что вдали, приблизилось.

Воин нахмурился и отложил инструмент.

– Если что-то далеко, я просто сажусь на коня и подъезжаю ближе.

– А если цель на вершине утёса? Или – это вражеский лагерь и ты хочешь рассмотреть заставы?

Тоблакай снова взял подзорную трубу и подошёл к ней. Самар отодвинулась вместе со стулом, чтобы дать ему место у окна.

– На парапете вон той башни, крытой медью, есть гнездо сокола.

Карса поднял подзорную трубу. Поводил из стороны в сторону, пока не приметил гнездо.

– Это не сокол.

– Ты прав. Это бхок'арал, который облюбовал брошенное гнездо. Поднимает туда кучу подгнивших фруктов, а потом всё утро напролёт швыряется ими в прохожих внизу.

– Он, кажется, рычит…

– Это он так смеётся. Всегда-то его что-нибудь веселит.

– Ага… а ведь это был не фрукт. Кирпич.

– Печально. Теперь кого-нибудь пошлют, чтобы его убить. В конце концов, только людям разрешается швыряться кирпичами в других людей.

Карса опустил подзорную трубу и уставился на неё.

– Безумие. Что у вас за законы, раз такое позволяют?

– Какое «такое»? Забивать других камнями или убивать бхок'аралов?

– Ты странная, Самар Дэв. С другой стороны, ты же ведьма и создательница бесполезных вещей…

– А подзорная труба тоже бесполезная?

– Нет, теперь я понимаю её ценность. И всё же она лежала на полке…

Самар откинулась на спинку стула.

– Я изобрела множество вещей, которые могут оказаться весьма ценными для многих людей. И здесь возникает дилемма. Про каждое изобретение я должна подумать: как можно его применить во зло? И чаще всего я нахожу, что потенциальный вред перевешивает ценность изобретения. Я это называю первым законом изобретательства Самар Дэв.

– Ты просто одержима законами.

– Возможно. В любом случае, закон прост, как и должен быть прост всякий истинный закон…

– И для этого у тебя тоже есть закон?

– Скорее, основополагающий принцип, чем закон. В любом случае, этика – первое необходимое размышление для изобретателя вследствие всякого нового изобретения.

– Это ты называешь «просто»?

– Утверждение – просто, размышление – отнюдь.

– А вот это уже похоже на настоящий закон.

Через мгновение она закрыла рот, поднялась и подошла к письменному столу, уселась, взяла стиль и восковую табличку.

– Я не слишком-то верю в философию, – проговорила Самар Дэв, записывая слова. – Но всё равно не уйду от темы… когда она мне влетает прямо в лицо. И писательница я не слишком умелая. С предметами я управляюсь лучше, чем со словами. Впрочем, ты, похоже, обладаешь неожиданным талантом к… хм… убедительной краткости.

– Ты слишком много болтаешь.

– Несомненно.

Самар закончилась записывать свои собственные, неожиданно глубокие слова – ставшие глубокими только потому, что Карса Орлонг увидел им куда более широкое применение, чем то, которое она сама подразумевала изначально. Самар помолчала. Очень хотелось сбросить его гениальность со счетов как слепой случай, удачу или даже раздутую ложную мудрость благородного дикаря. Но что-то ей подсказывало, что Карсу Орлонга уже недооценивали в прошлом, и Самар Дэв поклялась себе не прыгать в ту же ловчую яму. Отложив стиль, она поднялась.

– Я пойду осматривать демона, которого ты убил. Составишь мне компанию?

– Нет, я его и в первый раз хорошо осмотрел.

Она подняла кожаный ранец со своими хирургическими инструментами.

– Оставайся внутри, пожалуйста, и постарайся ничего не сломать.

– Как же ты зовёшь себя изобретателем, если не любишь ломать целое?

Уже в дверях Самар остановилась и оглянулась на него. Даже в этом, самом высоком покое башни Тоблакай почти касался головой потолка. И было что-то… в его глазах.

– Постарайся не ломать мои вещи.

– Хорошо. Но я голоден. Принеси ещё еды.

Труп рептилии лежал на каменном полу одной из пыточных камер, расположенных в дворцовом подвале. Охранять чудовище поручили отставному выпытывателю. Самар Дэв обнаружила, что он спит в одном из углов комнаты. Не обращая внимания на его храп, она расставила вокруг огромного тела четыре зажжённые лампы, которые принесла сверху, затем опустилась на колени и открыла ранец, чтобы извлечь наружу набор отполированных хирургических инструментов. Завершив приготовления, Самар Дэв наконец сосредоточила своё внимание на трупе демона.

Зубы, челюсти, прямо направленные глаза, все признаки крупного хищника, вероятнее всего, засадного охотника. Однако это вовсе не простой речной ящер. За надбровными дугами вытянутый череп расширялся. Крупные затылочные выступы и сам объём черепной коробки говорили о разуме. Если, конечно, у этого ящера кости не слишком толстые.

Самар срезала изодранную, покрытую запёкшейся кровью кожу, чтобы осмотреть обломки черепа. Нет, не слишком толстые. Судя по разломам, Карса Орлонг измолотил его кулаками. И проявил при этом поразительную силу – и не менее поразительную целеустремлённость. Мозг – запятнанный кровоподтёками и смятый кое-где обломками черепа – оказался очень крупным, хотя и устроен был явно иначе, чем человеческий. Долей, к примеру, было больше. На шесть больше, если точно, все они скрывались под тяжёлыми выступами по сторонам, рядом с двумя крупными, пронизанными сосудами массами, ткани от которых уходили к глазам. Следовательно, эти демоны видят мир иначе. Возможно, более пóлно.

Самар извлекла один изувеченный глаз и с удивлением обнаружила два хрусталика – один выпуклый, другой вогнутый. Их она отложила, чтобы хорошенько рассмотреть позднее.

Взрезав толстую, покрытую чешуёй шкуру, Самар обратилась к шее, увидела, как и ожидала, крупные вены и артерии, необходимые, чтобы питать активный мозг, затем перешла к грудному отделу. Многие рёбра были уже сломаны. Она насчитала две пары лёгких и одну – протолёгких ниже. Последние порозовели от крови.

Самар вспорола стенку первого из трёх желудков – и быстро отстранилась, когда наружу потекла кислота. Лезвие скальпеля зашипело, и она увидела, как на железном полотне появляются оспинки. Снова шипение, теперь с каменного пола. У неё начали слезиться глаза.

Желудок шевельнулся, и Самар проворно вскочила, чтобы отступить на шаг. Наружу ползли черви. Два десятка. Маленькие тельца извивались и падали на грязный камень. Цвета синёного железа, кольчатые, длиной с указательный палец. Она перевела взгляд на рассыпающийся в руках скальпель и выронила его, затем взяла деревянные клещи, наклонилась и ухватила одного из червей.

Да это и не червяк. Сотни странно зазубренных ножек, но невероятнее всего – это были механизмы. Не живые существа – машины, металлические тела которых каким-то образом сопротивлялись разъедающему воздействию кислоты. Многоножка некоторое время извивалась в клещах, затем перестала шевелиться. Самар встряхнула её, но та оставалась неподвижной, как погнутый гвоздь. Инвазия? Вряд ли. Эти создания каким-то образом трудились для общей цели. Озерцо желудочной кислоты служило им домом, в котором дивные механизмы тоже каким-то образом приносили пользу демону.

От резкого кашля Самар вздрогнула и обернулась, чтобы увидеть, как поднимается на ноги выпытыватель. Сутулый, скрученный артритом старик, шаркая, подошёл к ней.

– Самар Дэв! Ведьма! Что это воняет? Не ты, смею надеяться. Мы-то с тобой из одного материала пошиты, так ведь?

– В самом деле?

– О да, Самар Дэв. – Пыточных дел мастер почесал что-то в промежности. – Мы снимаем всё человеческое – слой за слоем – пока не доберёмся до самых костей, но где заканчивается человеческое и начинается животное? Когда боль одолевает разум? Где прячется душа, и куда убегает, когда всякая надежда для плоти потеряна? Достойные для размышлений вопросы – для таких, как ты или я. О, как же я мечтал познакомиться с тобой, разделить наши знания…

– Но ты же палач.

– Кому-то приходится быть и палачом, – обиженно буркнул старик. – Если наша культура признаёт нужду в пытках, необходимо признать и нужду в палачах. А культура наша, Самар Дэв, ценит истину выше всякой отдельно взятой человеческой жизни. Понимаешь? Оправдания, – добавил он, хмуро поглядывая на труп демона, – всегда одни и те же. Чтоб спасти множество жизней, этой одной нужно пожертвовать. Расстаться с ней. Даже сами слова подобраны так, чтобы скрыть жестокость. Почему пыточные камеры устраивают в подвалах? Чтобы заглушить крики? Верно, но не только. Это, – провозгласил он обводя помещение шишковатой ладонью, – нижний мир человечности, прогнившее сердце всего неприглядного.

– Я взыскую ответов у того, что уже мертво. Это не одно и то же…

– Мелкие детали. Мы оба допросчики – ты да я. Мы срезаем покровы, дабы обнажилась скрытая истина. Впрочем, я ведь отошёл от дел. Меня просят обучить нового мастера – теперь, когда малазанские законы отменили и пытки снова в почёте. Но каких же дурней они ко мне присылают! Да и что толку? Вот фалах'д Криттасанан, тот чего-то стоил – ты сама, наверное, была в его дни ещё ребёнком, если не младенцем. Ох и любил же он пытать людей. Не ради истины – он-то отлично понимал, что это всё – поверхностная чушь. Нет, его интересовали более существенные вопросы. Как далеко можно увести душу, пока она ещё не вырвалась из темницы изувеченного тела? Как далеко? Как далеко до того рубежа, из-за которого она уже не сможет вернуться? Для меня это был вызов, и как же он ценил моё мастерство!

Самар Дэв опустила взгляд и увидела, что остальные механизмы тоже замерли. Она аккуратно положила первый в маленький кожаный мешок, затем сложила инструменты, не забыв и хрусталики. Нужно будет приказать сжечь тело – вдали от города и с подветренной стороны.

– Ты не отобедаешь со мной?

– Увы, не смогу. У меня много работы.

– Если бы только сюда привели твоего гостя. Тоблакая. О, вот это было бы веселье, верно?

Самар помолчала.

– Сомневаюсь, что смогу его на это уговорить, выпытывальщик.

– Фалах'д серьёзно об этом подумывал, если ты не знала.

– Нет, не знала. Мне кажется, это было бы ошибкой.

– Ну, не нам ставить под сомнение такие решения, правда?

– Что-то мне подсказывает, что Тоблакай был бы очень рад с тобой познакомиться, выпытывальщик. Хоть и кратким бы вышло такое знакомство.

– Отнюдь, если я всё смогу обустроить по-своему!

– В случае с Карсой Орлонгом, как мне кажется, только Карса Орлонг всё может обустроить по-своему.

Вернувшись, она застала теблора согнувшимся над её собранием географических карт, которые воин расстелил на полу в коридоре. Он принёс дюжину жертвенных свечей, которые зажёг и расставил вокруг себя. Одну из них Тоблакай сейчас держал в опасной близости от бесценного пергамента. Не поднимая глаз, Карса Орлонг сказал:

– Вот здесь, ведьма. Земли и берега к северу и западу… мне говорили, что Ягг-одан тянется неразрывно до самых дальних земель нэмильцев и треллей, но на этом листе показано другое.

– Если ты прожжёшь дыру в моей карте, – отчеканила Самар Дэв, – я прокляну тебя и весь твой род на целую вечность.

– Одан заворачивает к западу, но только на юге. Здесь отмечены ледовые скопления. Этот континент выглядит слишком большим. Тут какая-то ошибка.

– Возможно, – согласилась она. – Поскольку в этом направлении я никогда не странствовала, не могу и поручиться за достоверность карты. Учти, что её составил Оттун Дэла Фарат около века назад. Его сведения считались очень надёжными.

– А что это за земля озёр? – спросил Карса, указывая на северный выступ на побережье, к западу от Ят-Альбана.

Самар отложила ранец с инструментами, затем вздохнула и присела на корточки рядом с воином.

– Тяжёлая для путешествия местность. Там скальная порода выходит на поверхность, изломанная, изъязвлённая озёрами и рассечённая немногочисленными, непреодолимыми реками. Лес – сосны, ели, пихты, в долинах – низкий кустарник.

– Откуда ты это всё знаешь, если никогда там не бывала?

Самар указала пальцем:

– Я читаю заметки Фарата, здесь, по краю. Он ещё пишет, что обнаружил следы жизни, но не встречался с обитающим там народом. Дальше лежит островное королевство Сепик, присягнувшее теперь на верность Малазанской империи, хоть я удивлюсь, если узнаю, что малазанцы туда на самом деле добрались. Тамошний король оказался умён настолько, что прислал послов с предложением сдаться на определённых условиях, которые Император просто принял.

– Столько всего картограф не написал.

– Да, часть из этих сведений – от меня. Время от времени до меня долетали рассказы про Сепик. Там, судя по всему, живут два различных народа, и один пребывает в подчинении у другого. – Она пожала плечами в ответ на его немигающий взгляд. – Меня интересуют такие вещи. – Затем нахмурилась, когда поняла, что холодное выражение лица великана вызвано отнюдь не равнодушием. – Что-то не так?

Карса Орлонг оскалил зубы:

– Расскажи мне про этот Сепик.

– Боюсь, мои знания на этом исчерпываются.

Нахмурившись из-за такого ответа, воин вновь склонился над картой.

– Мне понадобятся припасы. Скажи, там погода такая же, как и здесь?

– Ты собираешься в Сепик?

– Да. Скажи фалах'ду, что я требую выдать мне припасы, двух сменных лошадей и пять сотен полумесяцев серебром. Сушёные фрукты, бурдюки для воды. Три длинных дротика и охотничий лук с тремя десятками стрел, десять – с охотничьими наконечниками. Шесть запасных тетив и запас материала для оперенья. Брусок воска…

– Постой! Постой, Карса Орлонг. Почему фалах'д вдруг захочет просто подарить тебе это всё?

– Скажи ему, что если откажет, я останусь в его городе.

– Ага, понятно.

Она некоторое время подумала, затем спросила:

– А зачем ты хочешь попасть в Сепик?

Воин начал сворачивать карту.

– Хочу вот эту…

– Прости, но нет. Она стоит целое состояние…

– Я её верну.

– Нет, Карса Орлонг! – Она поднялась. – Если ты готов подождать, я сделаю копию – на шкуре, чтобы была прочнее…

– Сколько это займёт времени?

– Не знаю. Несколько дней…

– Ладно, но учти, ведьма, я уже хочу отправиться в путь.

Он вручил ей свёрнутую карту и зашагал в соседнюю комнату.

– И поесть.

Самар снова присела, чтобы собрать остальные карты. Свечи она не тронула. Каждая из них была аспектирована на местного мелкого божка, и огоньки привлекли внимание целой толпы духов. В коридоре собралось слишком много сущностей, от их присутствия воздух будто загустел, ибо многие из них считали друг друга врагами. Но Самар подозревала, что такой интерес духов вызвали не только жертвенные свечи. Что-то в самом Тоблакае…

Похоже, какие-то тайны кроются в личной истории Карсы Орлонга. И духи теперь подобрались поближе, словно… словно были напуганы…

– Ах, – прошептала Самар, – у меня просто нет выбора. Никакого…

Она обнажила поясной нож, плюнула на клинок и начала медленно проводить железным остриём сквозь пламя каждой свечи. Духи взвыли в её сознании, возмущённые таким неожиданным и жестоким пленом. Самар кивнула:

– Да. Мы, смертные, очень жестоки…

– Три лиги, – выдохнул Быстрый Бен.

Калам поскрёб щетину на подбородке. Старые раны – тот энкар'ал крепко подрал его у стены Вихря – ныли после долгого марш-броска за Четырнадцатой армией. Но после того, чтó они увидели на Пути, никто и думал жаловаться. Даже Ураган прекратил ворчать. Солдаты сидели на корточках позади убийцы и Высшего мага – неподвижные, практически невидимые в темноте.

– Так что, – задумчиво проговорил Калам, – будем их здесь ждать или дальше пойдём?

– Будем ждать, – ответил Быстрый Бен. – Мне нужно отдохнуть. В любом случае, мы все более-менее угадали, и по следу идти нетрудно. Леоман добрался до И'гхатана и даст там бой.

– А у нас и осадных орудий-то толком нет.

Чародей кивнул:

– Долгое дело может получиться.

– Ну, к этому нам не привыкать, верно?

– Я всё забываю, что ты не был под Кораллом.

Калам уселся спиной к склону холма и вытащил фляжку. Отпил, затем протянул её Высшему магу.

– Так же плохо, как в последний день под Крепью?

Быстрый Бен отхлебнул, затем скривился:

– Это же вода!

– Конечно, вода.

– Под Крепью… мы ни с кем не дрались. Просто земля обрушилась, и камни покатились.

– Выходит, «Мостожоги» погибли в бою.

– Большая часть Войска Однорукого погибла в бою, – проговорил Быстрый Бен. – Даже Скворец, – добавил он. – Нога под ним подломилась. Молоток себя простить не может, и не скажу, что я очень удивлён. – Чародей пожал плечами в темноте. – Грязное было дело. Много чего пошло вкривь и вкось, как обычно. Но то, что Каллор обратится против нас… это мы должны были предвидеть.

– У меня на клинке есть место, чтобы за него зазубринку поставить, – сообщил Калам, забирая фляжку.

– И ты в этом не одинок, но его не так-то просто убить.

Рядом возник сержант Геслер:

– Вы двое вроде чего-то пили.

– Это вода, – сообщил Калам.

– Вот этого я не хотел слышать. Ладно, не обращайте на меня внимания.

– Мы обсуждали будущую осаду, – сказал убийца. – Долгое дело может получиться.

– Пусть так, – хмыкнул Геслер. – Тавор – женщина терпеливая. Хотя бы это мы о ней точно знаем.

– И больше ничего? – уточнил Быстрый Бен.

– Ты сам с ней говорил больше, чем любой из нас, чародей. Она всех держит на отдалении. Никто толком не знает, из какого она теста, кроме того, что адъюнкт по званию. Благородных кровей, да, из Унты. Из дома Паранов.

Калам и Быстрый Бен обменялись взглядами, затем убийца вытащил другую фляжку.

– Это уже не вода, – сказал он, бросая её сержанту. – Мы знали её брата. Ганоса Парана. Его назначили капитаном «Мостожогов» как раз перед тем, как нас забросили в Даруджистан.

– Он повёл взводы в Коралл, – добавил Быстрый Бен.

– И погиб? – спросил Геслер, отхлебнув из фляжки.

– Почти все погибли, – ответил Высший маг. – В любом случае, как офицер он себя не посрамил. Что до Тавор, то я знаю не больше вашего. Она ощетинилась колючками, но это – чтобы близко не подходили, а не чтобы поранить. Так мне кажется, во всяком случае.

– В И'гхатане она начнёт терять солдат, – сказал Калам.

Никто не ответил на это замечание. Разные командиры по-разному реагировали на потери. Одни упорствовали и бросали Худу всё больше и больше жизней. Другие отшатывались, и если потом ничего не происходило, боевой дух армии утекал в песок. Осада – это по большей части столкновение воль, а также соревнование в хитрости. Во время долгой погони от самой Рараку Леоман проявил себя сильным и в первом, и во втором. Калам сам толком не понимал, какой себя проявила в Рараку Тавор – кто-то другой перебил врагов за неё, точнее, за всю Четырнадцатую армию.

Призраки. «Мостожоги»… Взошедшие. О, боги, вот это страшная мысль. Они и при жизни все были полусумасшедшими, а уж теперь-то…

– Бен, – проговорил Калам, – а те призраки в Рараку… где они сейчас?

– Понятия не имею. Не с нами, во всяком случае.

– Призраки, – буркнул Геслер. – Значит, слухи оказались правдой – не чародейские заклятья погубили «Живодёров». У нас были невидимые союзники – кто они? – Он помолчал, затем сплюнул. – Оба ведь знаете, но говорить не хотите. И Скрипач тоже знает, да? А, всё равно. У всех есть секреты, и про мои у меня не спрашивайте. Вот и всё. – Он вернул фляжку. – Спасибо за ослиную мочу, Калам.

Оба слышали, как сержант отполз назад к своему взводу.

– Ослиную мочу? – переспросил Быстрый Бен.

– Вино из ползучей лозы. Он прав, на вкус – отвратительно. Я его нашёл в лагере «Живодёров». Хочешь?

– Почему бы и нет? В общем, когда я говорил, что призраки не с нами, думаю, я правду сказал. Но что-то идёт следом за армией.

– Ну, просто отлично.

– Я не…

– Тс-с! Я слышу…

На гребне поднялись фигуры. Блеснула древняя броня, топоры и сабли, варварские раскрашенные лица – хундрилы, «Выжженные слёзы». Выругавшись, Калам снова сел, спрятав в ножны свои длинные ножи.

– Вот зря вы так рисковали, дикари треклятые…

Один из хундрилов ответил:

– Идите за нами.

В трёх сотнях шагов от них, на дороге ждали всадники, среди них – адъюнкт Тавор. В сопровождении «Выжженных слёз» Калам, Быстрый Бен и Геслер со своим взводом приблизились к отряду.

Бесформенная луна залила равнину серебристым светом – ночное светило казалось потрёпанным по краям, словно окружающая тьма его грызла. Калам задумался, почему он не замечал этого прежде. Да и всегда ли луна была такой?

– Добрый вечер, адъюнкт, – сказал Быстрый Бен.

– Почему вы вернулись? – требовательно спросила Тавор. – И почему вы не на Имперском Пути?

Её сопровождали Кулаки – виканец Темул, Блистиг, Кенеб и Тин Баральта, – а также Нихил и Бездна. Все, кроме самой Тавор, выглядели так, словно их недавно срочно разбудили.

Быстрый Бен слегка поёжился:

– Этим Путём воспользовались… другие. Мы сочли, что это небезопасно, и решили вам об этом немедленно сообщить. Леоман уже в И'гхатане.

– И вы считаете, что он будет там нас ждать?

– И'гхатан, – проговорил Калам. – Это горькое воспоминание для малазанцев – тех, кто ещё что-то помнит, конечно. Именно там Первый…

– Я знаю, Калам Мехар. Мне об этом не нужно напоминать. Ладно, придётся счесть ваше предположение верным. Сержант Геслер, прошу вас укрепить хундрильские заставы.

Морпех небрежно отдал честь, на его лице застыло насмешливое выражение.

Калам заметил, что Тавор провожает взглядом сержанта и его взвод. Затем она вновь посмотрела на Быстрого Бена.

– Высший маг.

Тот кивнул:

– На Имперском Пути мы обнаружили… Семена Луны. Десять или двенадцать цитаделей мы видели, прежде чем отступили.

– Худ нас побери, – пробормотал Блистиг. – Летающие крепости? Этот беловолосый ублюдок ещё парочку раскопал?

– Не думаю, Кулак, – возразил Быстрый Бен. – Аномандр Рейк теперь обосновался в Коралле, и он покинул Лунное Семя, поскольку оно разваливалось на куски. Так что, я думаю, теми цитаделями, которые мы видели на Пути, управляют их… хм, изначальные владельцы.

– И кто же они? – спросила Тавор.

– К'чейн че'малли, адъюнкт. Длиннохвостые или Короткохвостые. Или и те, и другие.

– И почему они оказались на Имперском Пути?

– Не знаю, – признался Быстрый Бен, – но у меня есть несколько соображений…

– Поделитесь же ими.

– Это старый Путь, практически мёртвый и заброшенный, хотя, разумеется, отнюдь не настолько мёртвый и заброшенный, как может показаться на первый взгляд. Также мы не знаем ни одного Пути, который бы традиция связывала с к'чейн че'маллями, но это не значит, что такого Пути никогда не существовало.

– Вы полагаете, что Имперский Путь принадлежал изначально к'чейн че'маллям?

Высший маг пожал плечами:

– Это возможно, адъюнкт.

– Что ещё?

– Хм, куда бы ни направлялись эти цитадели, они пытаются сделать так, чтобы их не увидели.

– Кто не увидел?

– Этого я не знаю.

Адъюнкт долго разглядывала Высшего мага, прежде чем сказать:

– Я хочу, чтобы вы это выяснили. Берите Калама и взвод Геслера. Возвращайтесь на Имперский Путь.

Убийца медленно кивнул, его совершенно не удивил этот безумный, абсурдный приказ. Выяснить? Это как именно?

– Нет ли, – проговорил Быстрый Бен немного нараспев, так он делал всегда, если сдерживался и не говорил то, что хотелось сказать, – нет ли у вас предложений по поводу того, каким образом мы могли бы это выяснить?

– Я уверена, что Высший маг и сам в состоянии что-то придумать.

– Позвольте поинтересоваться, адъюнкт, почему именно это для нас так важно?

– Вторжение на Имперский Путь важно для всех, кто желает служить Малазанской империи, вы не находите?

– Нахожу, адъюнкт, но ведь мы здесь участвуем в военной кампании, не так ли? Против последнего предводителя мятежников в Семи Городах? Разве вы не собираетесь взять в осаду И'гхатан, во время которой присутствие Высшего мага, не говоря уж о самом искусном убийце в Империи, может оказаться жизненно важным для нашей победы?

– Быстрый Бен, – холодно ответила Тавор, – Четырнадцатая армия вполне способна сама справиться с осадой – без вашей помощи и без участия Калама Мехара.

Ну, вот всё и решилось. Она знает про нашу тайную встречу с Дуджеком Одноруким и Тайшренном. И не доверяет нам. В общем-то, заслуженно.

– Разумеется, – проговорил с лёгким поклоном Быстрый Бен. – В таком случае, смею надеяться, «Выжженные слёзы» помогут нашим солдатам пополнить запасы. И прошу позволить нам отдохнуть до рассвета.

– Это приемлемо.

Высший маг отвернулся, на миг перехватил взгляд Калама. Ну да, Бен, она хочет, чтоб я оказался как можно дальше от её спины. В конце концов, это ведь Малазанская империя. Империя Ласиин, если говорить прямо. Только вот не меня тебе нужно опасаться, Тавор, не меня…

В этот момент из темноты вынырнула некая фигура и быстро зашагала к ним. Зелёные шелка, грациозные движения, лицо почти призрачное в лунном свете.

– М-м, полуночное назначение! Смею надеяться, все чрезвычайно важные вопросы уже решены?

Жемчуг. Калам ухмыльнулся ему и показал одной рукой знак, смысл которого мог понять только другой Коготь.

Увидев его, Жемчуг сморгнул.

Скоро, ублюдок. Скоро.

Тавор развернула коня:

– Здесь нам больше нечего делать.

– Не позволите ли поехать с кем-то из вас в одном седле? – спросил Жемчуг у собравшихся Кулаков.

Никто не ответил, и в следующий миг они уже поскакали карьером прочь по дороге.

Жемчуг тихонько закашлялся от пыли:

– Как невежливо.

– Сюда пешком дошёл, – заметил Быстрый Бен, – обратно тоже сдюжишь, Коготь.

– Похоже, иного выбора у меня нет, – бросил тот, взмахнув затянутой в перчатку рукой. – Кто знает, когда же мы вновь свидимся, друзья мои. Но до тех пор… доброй охоты…

Жемчуг пошёл обратно к лагерю.

Сколько же он сумел подслушать? Калам сделал полшага вперёд, но Быстрый Бен перехватил его и удержал.

– Расслабься, он просто рыбку ловит. Я почувствовал, как он кружил, подбираясь ближе. Ты его заставил сильно нервничать, Лам.

– Хорошо.

– Не очень. Это значит, что он не дурак.

– Ну да. Какая жалость.

– Как бы там ни было, – проговорил Быстрый Бен, – нам с тобой и Геслером нужно придумать способ прокатиться на одной из летающих цитаделей.

Калам повернул голову. Уставился на своего друга.

– Это ты пошутил сейчас?

– Боюсь, что нет.

Счастливый Союз купался в лучах солнца в небольшом кругу камней, а Флакон лежал рядом и смотрел, как он разделывается с накидочником, которого маг принёс ему на завтрак, – когда вдруг сапог военного образца опустился на скорпиона и раздавил, для верности провернув туда-сюда каблук.

Флакон отшатнулся в ужасе и потрясении, уставился на фигуру, загородившую свет. В его сердце поднялось убийственное желание. Солнце за спиной превращало фигуру в тёмный силуэт.

– Солдат, – проговорил женский голос с корелрийским акцентом, – какой это взвод?

Флакон несколько раз открыл и закрыл рот, затем тихо проговорил:

– Тот, который начнёт планировать твоё убийство, как только узнает, что ты сейчас сделала.

– Позволь-ка прояснить ситуацию, солдат, – сказала женщина. – Я – капитан Фарадан Сорт, и я терпеть не могу скорпионов. А теперь покажи-ка, как ты умеешь отдавать честь, лёжа.

– Честь тебе отдать, капитан? Которую? У меня их полно на выбор. Есть предпочтения?

– Отдай честь так, чтобы стало ясно: ты заметил, что лежишь на краю пропасти, в которую я сейчас скину твою жалкую задницу. Только сперва набью её кирпичами, конечно.

Ого.

– По уставу, значит. Есть, капитан.

Флакон выгнул спину, изобразил армейское приветствие и сумел продержаться несколько ударов сердца… ожидая от неё реакции, которой не последовало. Захрипев, маг снова уткнулся лицом в землю, вдохнув пригоршню пыли.

– Потом ещё разок попробуем, солдат. Как тебя звать?

– Хм… Улыбка, капитан.

– Ну-с, не думаю, что ты у меня будешь много улыбаться, так?

– Никак нет, капитан.

И она зашагала прочь.

Флакон уставился на плоское, мокрое место, которое было прежде Счастливым Союзом и половиной накидочника. Он чуть не плакал.

– Сержант.

Смычок поднял глаза, заметил торквес на руке и медленно поднялся на ноги. Отдал честь, разглядывая высокую, статную женщину, которая стояла перед ним.

– Сержант Смычок, капитан. Четвёртый взвод.

– Хорошо. Вы теперь мои. Меня зовут Фарадан Сорт.

– Я всё ждал, когда вы появитесь, капитан. Подкрепления-то уже несколько дней как подоспели.

– Я была занята. Тебя это беспокоит, сержант?

– Никак нет, капитан.

– Я вижу, ты ветеран. Если тебе кажется, что поэтому получишь поблажки от меня, сообщаю – не получишь. Мне плевать, где ты был, под чьим командованием служил и скольким офицерам вогнал нож в спину. Меня интересует только одно: что ты знаешь о войне.

– Ни единому офицеру, капитан, я нож не вгонял… в спину. И о войне я ничего не знаю, кроме того, как на ней выжить.

– Сгодится. Где остальные мои взводы?

– Ну, одного вы недосчитаетесь. Геслерова. Их отправили на разведку, понятия не имею, когда они вернутся. Вон там стоит взвод Бордука. – Он указал рукой. – А за ними – Шнура. Остальных найдёте тут и там.

– Вы не ставите общий лагерь?

– Как одно подразделение? Нет.

– Отныне будете.

– Так точно.

Она бросила взгляд на солдат, которые всё ещё спали у костра.

– Солнце встало. Они уже должны быть разбужены, накормлены и готовы к маршу.

– Так точно.

– Так… разбуди их.

– Так точно.

Она уже пошла прочь, но затем повернулась и добавила:

– У тебя есть солдат по имени Улыбка, сержант Смычок?

– Есть.

– Пусть сегодня несёт двойную поклажу.

– Капитан?

– Ты меня слышал.

Смычок проводил её взглядом, затем повернулся к своим солдатам. Никто не спал, все смотрели на него.

– Да что я сделала?! – возмутилась Улыбка.

Смычок пожал плечами:

– Она наш капитан, Улыбка.

– И что?

– И то, что все капитаны – чокнутые. По крайней мере, эта – точно чокнутая, что подтверждает моё мнение. Согласен, Спрут?

– О да, Смычок. На всю голову чокнутая.

– «Двойную поклажу»!

В лагерь ввалился Флакон, в сложенных ладонях он нёс изуродованную массу.

– Счастливый Союз! Она его растоптала!

– Ну, вот всё и решилось, – хмыкнул Спрут, вставая. – Ей конец.

Кулак Кенеб вошёл в свой шатёр, расстёгивая шлем, затем стащил его с головы и уже собрался швырнуть на походную койку, когда заметил, что над открытым сундуком у задней стены показалась взъерошенная шевелюра.

– Свищ! Ты что там делал?

– Спал. Она не глупая, нет. Они идут, чтобы дождаться воскрешения.

Мальчишка выбрался из сундука. Он был одет, как обычно, в виканского покроя кожаную одежду, правда, сильно заношенную. Детская пухлость щёк начала отступать, так что можно было уже вообразить, каким мужчиной он станет, когда вырастет.

– Она? Ты имеешь в виду адъюнкта? И кто идёт? Что за «воскрешение»?

– Они её попытаются убить. Но это неправильно. Она – наша единственная надежда. Последняя надежда. Пойду, найду себе что-то поесть, раз мы выступаем на И'гхатан.

Мальчик бегом кинулся мимо Кенеба. За шатром послышался собачий лай. Кулак отодвинул полог и вышел наружу, чтобы увидеть, как Свищ мчится по проходу между палатками в сопровождении виканского пса Кривого и хэнской собачки по имени Таракан. Солдаты почтительно расступались, давая им дорогу.

Кулак вернулся внутрь. Очень странный ребёнок. Он уселся на койку, уставился в пустоту.

Осада. В идеале им бы ещё четыре-пять тысяч солдат, пять-шесть унтанских катапульт и четыре башни. Баллисты, мангонели, онагры, скорпионы, колёсные тараны и приставные лестницы. Ещё бы пригодилось несколько сапёрных подразделений с повозкой-другой морантской взрывчатки. И Высший маг – Быстрый Бен.

Неужели она только из гордыни отослала его прочь? Встречи с Дуджеком Одноруким проходили напряжённо. Невозможно было понять, почему Тавор наотрез отказалась от всякой помощи, если не считать пополнения из Квон-Тали. Спору нет, Дуджеку и самому было чем заняться: его Войску нужно было заново оккупировать города, укреплять гарнизоны, утихомиривать воинственные поселения. Но прибытие в Маадильское море адмирала Нока с третью всего имперского флота самым серьёзным образом отбило у местного населения желание бунтовать. К тому же Кенеб подозревал, что анархия и ужасы самого мятежа ничуть не меньше склоняли семигородцев к миру, чем военное присутствие Империи.

Кто-то поскрёбся во внешнюю стенку шатра.

– Войдите.

Под полог нырнул Блистиг:

– Хорошо, что ты один. Тин Баральта говорил с вождём Голом. В общем, мы понимали, что дело может дойти до осады…

– Блистиг, – перебил Кенеб, – это неправильно. Адъюнкт командует Четырнадцатой армией. Ей было приказано подавить мятеж, она это и делает. Символично, что последнюю искру придётся погасить в И'гхатане, легендарном родном городе Дриджны-Апокалипсиса…

– Ага, и эту легенду мы, таким образом, подкормим.

– Только если проиграем.

– Малазанцы гибнут под И'гхатаном. Этот город сгорел дотла во время последней осады. Дассем Ультор, отряд Первого Меча. Первая армия, и Девятая. Восемь, десять тысяч солдат? И'гхатан пьёт малазанскую кровь, и жажда его бесконечна.

– Ты это своим офицерам рассказываешь, Блистиг?

Тот подошёл к сундуку, захлопнул крышку и сел.

– Нет, конечно. Ты что, решил, что я свихнулся? Но, нижние боги, неужели ты не чувствуешь… нарастающего ужаса?

– Так же было, когда мы шли в Рараку, – сказал Кенеб, – и в итоге ничего не произошло, в этом и проблема. Единственная проблема, Блистиг. Нам нужно затупить мечи, нужно выпустить напряжение, вот и всё.

– Нельзя ей было отсылать Быстрого Бена и Калама. Всем до ризановой задницы, что там происходит на Имперском Пути!

Кенеб отвёл взгляд и пожалел, что не может с этим поспорить.

– Должно быть, у неё на то свои причины.

– Хочу их узнать.

– Почему Баральта решил поговорить с Голлом?

– Потому что все мы встревожены, Кенеб, вот почему. Мы хотим её припереть к стенке, все Кулаки как один, и заставить ответить на наши вопросы. Пусть назовёт свои причины, а мы хоть на самом деле оценим, как она вообще мыслит.

– Нет. Без меня. Мы ещё даже не подошли к И'гхатану. Подожди и увидишь, что она задумала.

Блистиг заворчал и поднялся:

– Я передам остальным твой совет, Кенеб. Только, кхм, учти, что не одни солдаты заждались.

– Я знаю. Подожди и увидишь.

Когда Блистиг ушёл, Кенеб снова опустился на койку. Снаружи было слышно, как снимают палатки и собирают поклажу, вдалеке ревели волы. Утренний воздух разрывали крики. Армия готовилась к очередному дню долгого марша. «Выжженные слёзы», виканцы, сэтийцы, малазанцы. На что способно такое пёстрое сборище солдат? Мы ведь сразимся с Леоманом Кистенём, будь он неладен. А он уже расквасил нам нос однажды. Конечно, партизанские налёты – это одно, а полномасштабная осада – совсем другое. Может, он боится ничуть не меньше нашего.

Приятная мысль. Жаль только, что он в неё ни капельки не верил.

Четырнадцатую армию разбудили, и теперь вся она пришла в движение. Сержант Хеллиан сидела на обочине дороги. Голова у неё раскалывалась. Восемь дней с этой треклятой, разнесчастной армией и проклятой капитаншей, и вот – у неё кончился ром. Три солдата из её недоукомплектованного взвода заканчивали паковать вещи. Никто не рисковал обращаться к своей похмельной и злобной начальнице.

Хеллиан преследовали горькие воспоминания о событии, которое ко всему этому привело. Разгромленный храм, перебитые жрецы, чиновники и следователи… нужно было отослать всех свидетелей подальше, желательно так, чтобы они живыми не вернулись. Ну, кто же будет их за такое винить? Нет, постой, Хеллиан и будет! Миром правят дураки, вот в чём дело. Двадцать два жреца Д'рек погибли в собственном храме в квартале, за который она отвечала. Да вот только патрули никогда не пускали в храмы, так что она ничего бы не смогла поделать, как бы там ни сложилось. Но нет, так не пойдёт. Куда же подевались убийцы, сержант Хеллиан? И почему вы не видели, как они сбежали? И где тот мужчина, что пришёл с вами, а потом исчез?

Убийцы. Не было никаких убийц. Во всяком случае, обыкновенных. Скорей уж, демон, который вырвался на волю во время какого-нибудь тайного ритуала, обряда, который пошёл вкривь и вкось. Идиоты сами себя погубили, вот так и было. Мужчина тот был, небось, сам жрец-расстрига из другого храма, чародей, скорее всего. Когда он понял, что произошло, тут же удрал, а её оставил разбираться с последствиями.

Нечестно, но кто и где видел в этом мире честность?

Рядом с ней опустилась громада Урба:

– Мы почти готовы, сержант.

– Ты должен был его придушить.

– Я и хотел. Честно.

– Правда?

– Правда.

– Но потом он ускользнул, – проговорила Хеллиан. – Как червяк.

– Капитан хочет, чтобы мы присоединились к остальным взводам её роты. Они чуть дальше по дороге. Нужно их догнать, пока не дали сигнал выступать.

Хеллиан покосилась на двух остальных солдат. Близнецы, Дохляк и Неженка. Юные, потерянные… ну, может, по годам и не юные, но всё равно зелёные. Хеллиан сомневалась, что они бы сумели с боем вырваться даже с пикника повитух. Хотя, конечно, говорят, посиделки у них случались жёсткие. Особенно если какая-нибудь беременная дурочка туда забредала. Ладно, это всё было в Картуле, в городе пауков, в городе хруста под ногами, городе паутины и ещё чего похуже. Тут на много лиг ни одного пикника повитух не найдёшь.

Там пауки летали по воздуху, но они хоть были крошечные – такого легко забить среднего размера камнем.

– Ох, Бездна, – простонала Хеллиан. – Найди мне чего-нибудь выпить.

Урб протянул ей бурдюк с водой.

– Не этого, идиот!

– Может, у кого-то из других солдат роты…

Она вскинула голову и прищурилась.

– Хорошая мысль. Ладно, помоги встать… нет, не помогай.

Пошатываясь, она поднялась на ноги.

– Ты в порядке, сержант?

– Буду, – процедила Хеллиан, – когда ты мой череп зажмёшь между ладоней и раздавишь.

Урб нахмурился:

– У меня будут неприятности, если я так поступлю.

– Нет, со мной – не будет. Ладно, забудь. Веди нас, Неженка.

– Но мы же на дороге, сержант.

– А ты веди. Практикуйся.

– Но я же ничего не увижу, – не сдавался молодой солдат. – Слишком много народу и повозок.

Ох, боги из вонючей Бездны, дайте мне только дожить до того, чтобы его убить.

– Тебе по силам нас отвести, Дохляк?

– Никак нет, сержант. Легко.

– Хорошо. Веди уже.

– А мне прикрыть фланг, да? – спросил Неженка.

– Ага, только отойди за горизонт, кактус ты шипомозглый!

– Это вам не какой-нибудь обычный скорпион, – заявил Может, придвигаясь, чтобы посмотреть поближе (но не слишком близко).

– Здоровенный, – протянул Мазок. – Я таких прежде видал, но никогда настолько… здоровенных.

– Может, он просто мутант, а все его братики и сестрички маленькие. Поэтому он одинокий и поэтому такой злобный.

Мазок покосился на друга:

– Да, не исключено. У тебя, я вижу, котелок вовсю варит. Что скажешь, сумеет он разделаться со Счастливым Союзом? Их ведь, как ни крути, двое…

– Ну, может, нам нужно найти второго такого же.

– Но ты ведь сказал, что все его братики и сестрички были маленькие.

– Ах, да. Ну, может, у него есть дядя или ещё кто.

– Большой.

– Здоровенный. Побольше этого.

– Надо искать.

– Да не парьтесь, – сказал Флакон, который сидел в тени валуна всего в пяти шагах от двух солдат из Бордукова взвода.

Оба вздрогнули, затем Мазок зашипел:

– Шпионил!

– Не шпионил. Скорбел.

– С чего бы это? – взвился Может. – Мы ведь ещё даже не добрались до И'гхатана.

– Видели уже новую капитаншу?

Солдаты переглянулись, затем Мазок сказал:

– Нет. Но слыхали, что её нам назначили.

– Она уже здесь. И она убила Счастливый Союз. Каблуком придавила и… Хрусь!

Оба вскочили на ноги.

– Убийца! – прорычал Может, а затем взглянул на скорпиона в круге камней у своих ног. – Ну, ладно, пусть только попробует тронуть Искру – он ей ногу отхватит, и на сапог не посмотрит…

– Не глупи, – бросил Флакон. – И, кстати, Искра не мальчик. Искра – девочка.

– Так даже лучше. Девочки злее будут.

– Меленькие, которых везде видно, – это мальчики. Девочек в округе не слишком много, но уж что поделаешь. Они застенчивые. В общем, лучше вам её отпустить.

– Почему это? – возмутился Мазок. – Никакая треклятая капитанша не посмеет…

– Её вам надо в последнюю очередь опасаться, Мазок. Самцы учуют её запах, сигнал, что она в беде. И за вами поползут сотни. А потом тысячи. И они будут совсем не в дружелюбном настроении, если ты понимаешь, о чём я.

Может улыбнулся:

– Интересно. Ты в этом уверен, Флакон?

– Не выдумывай глупостей.

– А почему нет? В глупостях нам равных нет. То есть, хм, это…

– Может хотел сказать, – вмешался Мазок, – что мы своей головой думать умеем. Совсем своей, Флакон. Так что о нас не беспокойся.

– Она убила Счастливый Союз. Не будет больше боёв. Передайте остальным взводам с новыми скорпионами. Пусть отпустят малышей.

– Ладно, – кивнул Мазок.

Флакон внимательно посмотрел на обоих.

– Вашей Искры тоже касается.

– Само собой. Мы только на неё ещё немного полюбуемся, только и всего.

Может снова улыбнулся.

Поднявшись на ноги, Флакон замешкался, затем покачал головой и зашагал к стоянке своего взвода. Армия уже была почти готова выступать. Без особого воодушевления, чего, впрочем, и следовало ожидать от армии, которой предстояло осадить город.

И на небе – ни облачка. Снова. Снова пыль, снова жара, снова пот. Кровные слепни и блох-клещи, а над головой – треклятые стервятники. Не отстают от самой Рарарку. Зато это будет последний день на марше. Впереди – старый тракт, несколько заброшенных деревень, одичавшие козы на оголившихся холмах, вдалеке – всадники, следящие за армией с высокой гряды.

Остальные солдаты взвода уже стояли на ногах, только его и ждали. Флакон заметил, что Улыбка согнулась под двумя вещмешками.

– Что это с тобой стряслось? – спросил он.

В ответном взгляде плескались унижение и обида.

– Не знаю. Новая капитанша приказала. Я её ненавижу.

– Не удивлён, – проговорил Флакон, поднимая собственное снаряжение с земли и продевая руки в лямки. – Это у тебя барахло Смычка, что ли?

– Не всё, – сообщила Улыбка. – Морантскую взрывчатку он мне не доверил.

И хвала Опоннам за это.

– А капитанша не заглядывала?

– Нет. Сука. Мы решили её убить, если ты не знал.

– Вот как. Ну, я лично слёз лить не буду. А кто это «мы», кстати?

– Я и Спрут. Он её отвлечёт, а я ей нож в спину всажу. Сегодня вечером.

– Кулак Кенеб тебя за это вздёрнет, если ты не знала.

– Мы всё устроим так, будто это был несчастный случай.

Вдали взвыли горны.

– Так, ладно, – сказал Смычок. – Выдвигаемся.

Надрывный скрип колёс в колеях, грохот и стук по неровной брусчатке, рёв волов, тысячи солдат пришли в движение – поднялся неимоверный шум, а в воздух уже взвилась первая туча пыли.

Корик поравнялся с Флаконом.

– Они этого не сделают, – сообщил он.

– Чего не сделают? Не убьют капитаншу?

– Я к ней хорошо присмотрелся, – объяснил сэтиец. – Она не просто из Корелри. Она со Стены Бури.

Флакон подозрительно покосился на кряжистого солдата:

– Ты-то откуда знаешь?

– У неё на ножнах серебристая полоска. Она участком командовала.

– Это просто смешно, Корик. Во-первых, если мне правду рассказывали, со Стены нельзя просто так взять и уйти. К тому же, эта женщина – капитан в самой неподготовленной армии во всей Малазанской империи. Если она командовала на участке Стены и билась с Буревестниками, её бы, по меньшей мере, Кулаком назначили.

– Только если она об этом говорила другим, Флакон, – но полоска-то рассказывает другую историю.

Шедший на два шага впереди Смычок повернул голову и взглянул на подчинённых:

– Значит, ты её тоже заметил, Корик.

Флакон обернулся к Улыбке и Спруту:

– Вы двое, слыхали?

– И что? – взвилась Улыбка.

– Слыхали, – мрачно ответил Спрут. – Может, она эти ножны просто стащила где-нибудь… да только не похоже на это. Улыбка, девочка моя, лучше нам свой план положить на костёр да поджечь.

– Почему?! – не сдавалась девушка. – Что это ещё за «Стена Бури»? И отчего это вдруг Корик вообразил себя всезнайкой? Он же ничего не знает, разве только морду коня от крупа отличит, да и то в темноте. Вы только посмотрите на них! Запрягли меня с кучкой трусов!

– Которые пока на тот свет не собираются, – заметил Спрут.

– Улыбка дома только с крестьянскими сынками по песочку валялась, – проговорил Корик, качая головой. – Послушай меня, женщина. Стена Бури тянется на много лиг по северному побережью Корела. Только она и защищает этот остров-континент от Буревестников, морских демонов-воинов, которые рыщут между островом Малазом и Корелом. О них-то хоть ты слышала?

– Это всё старые рыбацкие байки.

– Никак нет, они настоящие, – заявил Спрут. – Я их своими глазами видел. Скачут по морю, будто волны им кони. С ледяными копьями наперевес. Мы шести козам глотку перерезали, чтобы окрасить воду и умилостивить их.

– И это сработало? – удивлённо спросил Флакон.

– Нет, но сработало, когда мы юнгу за борт выбросили.

– В общем, – проговорил Корик после минутного молчания, – только избранным воинам поручают стоять на Стене. Биться против призрачной орды. Это бесконечная война. Такой она была, по крайней мере…

– А что, закончилась?

Сэтиец пожал плечами.

– Тогда что она здесь делает? – спросила Улыбка. – Флакон прав: чушь какая-то.

– Сама её спроси, если хочешь, – ответил Корик, – если, конечно, переживёшь сегодняшний переход.

– Не так всё и плохо, – пропыхтела она.

– Мы всего сотню шагов прошли, солдат, – окликнул её Смычок. – Лучше побереги дыхание.

Флакон не сразу решился, но потом всё же сказал Улыбке:

– Давай-ка мне – капитанши-то рядом не видно, верно?

– Я ничего не видел, – сообщил Смычок, не поворачивая головы.

– Я сама…

– Будем меняться.

Улыбка подозрительно прищурилась, затем пожала плечами:

– Ну, если ты так хочешь.

Маг забрал у неё второй мешок.

– Спасибо, Флакон. Хоть кто-то в этом взводе хорошо ко мне отнёсся.

Корик расхохотался:

– Он просто боится получить нож в ногу.

– Нужно держаться вместе, – заявил Флакон. – Теперь, когда у нас завёлся личный тиран-капитан.

– Умный мальчик, – согласился Смычок.

– И всё равно, – повторила Улыбка, – спасибо, Флакон.

Он только мило улыбнулся в ответ.

– Остановились, – пробормотал Калам. – С чего бы это?

– Ни малейшего понятия, – отозвался Быстрый Бен.

Оба лежали бок о бок на вершине невысокой гряды. Одиннадцать Семян Луны парили стройным рядом над другим всхолмьем в двух тысячах шагов от них.

– Слушай, – спросил убийца, – а что на этом Пути считается ночью?

– Уже началась, и толку от неё немного.

Калам повернул голову и взглянул на взвод солдат, растянувшихся в пыли на склоне.

– И какой у тебя план, Бен?

– Воспользуемся ночью, само собой. Проберёмся под одну из них…

– «Проберёмся»? Ещё скажи «скрытно». Тут же спрятаться негде. Нечему даже тень отбросить!

– В этом вся прелесть, Калам.

Убийца протянул руку и сгрёб чародея за грудки.

– Ай. Ладно-ладно, план паршивый. У тебя есть идеи получше?

– Сначала надо отослать этот взвод обратно к Четырнадцатой армии. Вдвоём пробираться сподручней, чем ввосьмером. Я, конечно, не сомневаюсь, что драться они умеют, только проку от этого против тысячи к'чейн че'маллей не будет. И ещё: они такие развесёлые, что трудно удержаться и не пуститься в пляс.

В ответ на это сержант Геслер послал Каламу воздушный поцелуй.

Калам перекатился назад и уставился на неподвижную цитадель. Быстрый Бен вздохнул. Почесал гладко выбритый подбородок.

– Адъюнкт приказала…

– Забудь. Это тактическое решение, оно в нашей компетенции.

Геслер окликнул его снизу:

– Она от нас тоже не прочь избавиться, Калам.

– Да? И почему же?

– Рядом с нами она всё время психует. Не знаю, почему. Мы ведь были на «Силанде». Прошли через стену огня на этом корабле.

– Всех нас, Геслер, жизнь не баловала…

– «В нашей компетенции», – повторил Быстрый Бен. – Мне нравится. Попробуешь потом ей это сказать.

– Давай отошлём их обратно.

– Геслер?

– Нам-то что. Я бы за вами двоими даже в нужник не пошёл, уж простите, господа, великодушно.

Ураган добавил:

– Только давай быстрей, чародей, а то я здесь поседел уже от скуки.

– Это не седина, а пыль, капрал.

– Это ты так говоришь.

Калам задумался, затем сказал:

– Мохнатого фаларца можно с собой взять. Не хочешь с нами пойти, капрал? Охранять тыл?

– Арьергард? Слушай, Геслер, а ты ведь был прав. Они и вправду собрались в нужник. Ладно, если только мой сержант не будет по мне слишком тосковать.

– По тебе-то? – осклабился Геслер. – Теперь хоть со мной женщины начнут разговаривать.

– Ну, борода их отпугивает, конечно, – согласился Ураган, – но я изменяться не собираюсь – ради кого бы то ни было.

– Да не сама борода, а всё, что в ней обитает!

– Худ бы нас всех побрал, – прошипел Калам. – Отправь их обратно, Бен. Пожалуйста!

В четырёх лигах от Эрлитана стояла Апсалар и смотрела на море. Изломанной линией на горизонте, по другую сторону пролива А'рат, виднелся мыс – Кансойский предел, что тянулся длинным, узким перешейком на запад, до самого портового города Кансу. У ног девушки возились два перевязанных леской скелета: выхватывали личинок в грязи и разочарованно шипели, когда пожёванные насекомые вываливались на землю из костяных глоток.

Похоже, сила хранилась даже в костях или памяти костей. Поведенческие модели птицеящеров начали просачиваться в манеры Кердлы и Телораст. Они теперь гонялись за змеями, подпрыгивали, чтобы поймать в полёте ризана или накидочника, дрались, чтобы узнать, кто сильнее, гордо выступали, шипели и взбивали лапами песок. Апсалар решила, что они сходят с ума.

Невелика потеря. При жизни они были злобными, коварными, ничуть не достойными доверия созданиями. И, возможно, правили каким-то Владением. Наверняка – как узурпаторы. Об их исчезновении жалеть не стоит.

– Эй, Не-Апсалар! Чего мы тут ждём? Мы уже поняли, что не любим воду. Леска-то из сушёной кишки. Она размокнет, и мы развалимся!

– Мы должны пересечь этот пролив, Телораст, – сказала Апсалар. – Разумеется, вы с Кердлой можете остаться. И расстаться со мной.

– Ты вплавь пересекать его собралась?

– Нет, я собираюсь воспользоваться Путём Тени.

– Ну, там-то будет сухо!

– Сухо, – расхохоталась Кердла, подскочив к Апсалар и качая головой. – Не мокро! Очень хорошо. Мы же пойдём с ней, правда, Телораст?

– Мы ведь обещали! Нет, постой, не обещали. Кто это сказал? Мы просто очень хотим встать на страже твоего гниющего трупа, Не-Апсалар, это мы обещали. Не понимаю, почему я всё время путаюсь? Рано или поздно ты ведь умрёшь. Это очевидно. Это ведь и происходит со смертными, а ты смертная, верно? Наверняка! Ты кровишь уже третий день – мы всё чуем.

– Дурочка! – зашипела Кердла. – Разумеется, она смертная. И к тому же, мы ведь с тобой тоже были когда-то женщинами, помнишь? Она кровит, потому что так всегда бывает. Не всё время, но иногда. Регулярно. Или не совсем. Если только она не собирается отложить яйцо, а это бы значило, что самец её нашёл, а уж это бы значило…

– Что она змея? – издевательски поинтересовалась Телораст.

– Да нет! О чём ты только думаешь, Телораст?

Заходящее солнце окрасило воды пролива багрянцем. Одинокий парус купеческой каракки двигался на юг, в Эрлитанское море.

– Путь здесь силён, – проговорила Апсалар.

– О да, – согласилась Телораст, поглаживая левую лодыжку Апсалар костяным хвостом. – Яростно проявляется. Это новое море.

– Вполне возможно, – ответила девушка, разглядывая зазубренные скалы по краям пролива. – Есть ли под водой развалины?

– Откуда нам знать? Наверное. Вероятно, наверняка. Развалины. Руины. Огромные города. Храмы Тени.

Апсалар нахмурилась:

– Не было никаких храмов Тени во времена Первой империи.

Кердла резко опустила голову, но затем вдруг вскинула её:

– Дессимбелакис, будь прокляты все его души! Мы говорим о времени Лесов. Великие леса покрывали всю эту землю, задолго до Первой империи. Прежде самих т'лан имассов…

– Тс-с! – зашипела Телораст. – Леса? Чушь! Ни одного деревца не видно – а тех, что так боялись теней, вовсе не существовало. Так с чего бы им теням поклоняться? Они и не поклонялись, потому что их не существовало. Это всё природная мощь, здешняя сила Тени. Правда, конечно, что поклонение родилось из страха. Ужаса перед неведомым…

– Которое становилось лишь ужаснее, – вклинилась Кердла, – когда оказывалось ведомым! Согласна, Телораст?

– Нет, не согласна. Я вообще не понимаю, о чём ты. Разболтала кучу секретов, да они все и неправдивые к тому же. Смотри! Ящерка! Чур, моя!

– Нет, моя!

Оба скелета помчались по каменистому уступу. Что-то маленькое и серое метнулось прочь.

Поднялся ветер, подёрнул рябью воды пролива и принёс с собой изначальный запах моря, зашвырнул его на утёс, где стояла Апсалар. Пересекать широкие проливы, даже через Путь, – всегда неприятная перспектива. Чуть ослабнет воля – и её выбросит в родной мир: прямо в населённые дхэнраби волны в нескольких лигах от суши. Верная смерть.

Можно было, конечно, избрать сухопутный маршрут. На юг от Эрлитана – в Пан'потсун, затем по краю новорожденного моря Рараку – на запад. Но Апсалар понимала, что времени у неё остаётся всё меньше. Котильон и Престол Тени попросили девушку лишь избавиться от горстки мелких игроков, раскиданных тут и там по субконтиненту, но что-то подсказывало ей, что далёкие события разворачиваются всё быстрее, а с ними росла необходимость – отчаянная потребность – оказаться там вовремя. Вонзить свой кинжал, повлиять, как сумеет, на целую армию судеб.

Она решила, что Котильон это поймёт. Что он тоже доверится её интуиции, хотя сама Апсалар и не смогла бы её объяснить.

Нужно… спешить.

Она сосредоточилась. И пейзаж перед глазами изменился. Утёс превратился в пологий склон, заваленный упавшими деревьями – сосны и кедры, корни вырваны из тёмной земли, стволы сплющены, словно на этот холм обрушился неимоверной силы ветер. Под свинцовым небом – там, где только что плескались воды пролива, – раскинулась лесистая долина, окутанная туманом.

Два скелета прижались к её ногам, мотая головами.

– Я тебе говорила, что тут будет лес! – заявила Телораст.

Апсалар указала на изувеченный склон:

– Что здесь произошло?

– Колдовство, – сказала Кердла. – Драконы.

– Не драконы.

– Да, не драконы. Телораст права. Точно не драконы.

– Демоны.

– Да, ужасные демоны, чьё дыханье – врата Пути, о, не рискуйте прыгать в разверстую пасть!

– Никакого дыханья, Кердла, – заворчала Телораст. – Просто демоны. Маленькие. Но много. Повалили деревья, одно за другим, потому что они злобные и склонны к бессмысленному разрушению.

– Как дети.

– Точно! Верно сказала Кердла, как дети. Демонские дети. Но сильные. Очень сильные. Большие, с мускулистыми руками.

– Значит, – проговорила Апсалар, – здесь бились драконы.

– Да, – сказала Телораст.

– Во Владениях Тени.

– Да.

– Вероятнее всего, те самые драконы, которые пленены теперь в круге камней.

– Да.

Апсалар кивнула, затем начала спускаться вниз по склону.

– Дорога предстоит нелёгкая. Похоже, не так уж много времени я сэкономлю, если пойду через лес.

– Лес тисте эдуров, – бросила Кердла, выпрыгивая вперёд. – Они любят свои леса.

– Столько природных теней, – добавила Телораст. – Сила в постоянстве. Чёрное дерево, кровное дерево, много всего страшного. Эресам было чего бояться.

Вдалеке по-над верхушками деревьев скользило что-то тёмное. Апсалар присмотрелась. Каракка отбрасывала призрачную тень в этот мир. Девушка видела оба мира сразу – довольно частое явление. Но даже так… кто-то есть на борту этой каракки. Кто-то важный.…

Древнее создание Первой империи Дессимбелакиса, т'рольбарал Деджим Нэбрал скорчился у подножия мёртвого дерева, точнее, перетёк змеёй по обесцвеченным, голым корням – семиголовый, семителый, пятнистый в тон земли, леса и камня. Свежая кровь медленно остывала в желудках д'иверса. В жертвах не было недостатка – даже в этой пустоши. Пастухи, солевары, разбойники, пустынные волки – Деджим Нэбрал питался ими на пути к месту засады.

Приземистое дерево – толстый ствол, лишь несколько голых ветвей сохранились с тех времён, когда оно ещё жило, – поднималось из трещины в скале между плоским уступом, ко которому шла тропа, и отвесной, выветренной стеной камня. Здесь тропа заворачивала, огибая обрыв. На глубине в десять или даже больше человеческих ростов виднелись валуны и острые скалы.

На другой стороне тропы громоздился завал из растрескавшихся, мелких камней.

Здесь д'иверс решил нанести удар, броситься с обеих сторон – из густых теней.

Деджим Нэбрал был спокоен. Терпение было куплено ценой свежего мяса и предсмертных криков, теперь осталось лишь дождаться прибытия жертв – тех, кого назначили Безымянные.

Скоро.

Апсалар трусцой бежала вперёд – между деревьями оказалось достаточно пространства, лес казался собором из теней и тяжкого сумрака. По сторонам от девушки мелькали силуэты Кердлы и Телораст. Удивительно, но она продвигалась довольно быстро. Земля была очень ровной, и ни единого упавшего ствола, словно ни одно дерево в этом лесу не умирало. Апсалар не видела никакой живности, не натыкалась и на звериные тропы, однако время от времени встречались поляны – округлые поля мха, окружённые равномерно растущими кедрами, а если даже не кедрами, то какими-то очень похожими деревьями с косматой, грубой чернильно-чёрной корой. Эти круги имели слишком правильную форму, чтобы счесть их естественными образованиями, хотя никаких других признаков разумной деятельности она не видела. Здесь, как и сказала Телораст, сила тени проявлялась яростно.

Тисте эдуры и Куральд Эмурланн… их присутствие чувствовалось здесь, но лишь как память, как воспоминания, что цепляются за кладбища, гробницы и старые курганы. Старинные сны, запутавшиеся и выцветшие в траве, в изгибе дерева, в кристаллическом плетении камня. Забытый шёпот в ветре, вечно шелестящем в таких увенчанных смертью местах. Эдуры ушли, но лес их не забыл.

Темнота впереди, что-то свешивается из под лесного свода – тонкое и прямое. Верёвка толщиной с её запястье коснулась усыпанного хвоей дёрна – якорь.

Прямо перед ней. Вот как. Значит, как только я ощутила чужое присутствие, незнакомец тоже почувствовал меня. А это, я полагаю, приглашение.

Апсалар приблизилась к верёвке, ухватилась за неё обеими руками и принялась карабкаться наверх.

Внизу зашипела Телораст:

– Что ты делаешь? Не нужно! Там ужасный захватчик! Жуткий, жуткий, кошмарный, жестоколицый незнакомец! Не поднимайся к нему! Ох, Кердла, смотри, она полезла!

– Она нас не слушает!

– Мы слишком много болтали, вот в чём проблема.

– Ты права. Нужно сказать что-то важное, чтобы она снова начала к нам прислушиваться.

– Хорошая мысль, Кердла. Придумай что-нибудь!

– Я пытаюсь!

Апсалар продолжала взбираться по верёвке, и голоса призраков затихли внизу. Девушка оказалась среди покрытых толстыми иглами ветвей и старой паутины, натянутой между ними, по нитям сновали маленькие блестящие точки. Кожа перчаток уже обжигала ладонь, а икры пронзила боль. Апсалар добралась до первого из нескольких узлов, поставила на него ногу и остановилась, чтобы передохнуть. Взглянув вниз, она увидела лишь чёрные стволы, уходившие во мглу, словно ноги какого-то гигантского создания. Несколько мгновений спустя девушка продолжила подъём. Теперь каждые десять-двенадцать саженей её ждали узлы. Кто-то о ней позаботился.

Эбеново-чёрное днище каракки маячило над головой, поблёскивало наростами ракушек. Добравшись до него, Апсалар упёрлась ногами в тёмные доски и поднялась на последние два человеческих роста, туда, где якорная верёвка уходила через прорезь в планшире. Перевалившись через него, девушка оказалась у трёх ступеней, которые вели на кормовую палубу. Туманные пятна маячили там, где стояли и сидели смертные: тут и там, у снастей, у бокового рулевого весла, один сидел в «вороньем гнезде» над вантами. У грот-мачты стояла куда более плотная, материальная фигура.

Знакомая. Апсалар порылась в памяти, прыгая с одного ложного следа на другой. Знакомая… но не совсем.

На чисто выбритом, красивом лице незнакомца возникла лёгкая улыбка, когда он шагнул ей навстречу и поднял обе руки:

– Не знаю, каким именем ты теперь называешься. Ты ведь была тогда почти ребёнком… когда это было? Всего несколько лет назад? Трудно поверить.

Сердце тяжело колотилось у неё в груди, и Апсалар сама удивилась своим чувствам. Страх? Да, но не только. Вина. Стыд. Она откашлялась.

– Я назвала себя Апсалар.

Незнакомец быстро кивнул. Затем выражение его лица медленно изменилось:

– Ты меня не помнишь, не так ли?

– Да. Точнее, нет. Не знаю. Должна помнить – это точно.

– Тяжёлые были времена, – сказал он опуская руки, но медленно, словно не был уверен, как она воспримет его слова. – Ганос Паран.

Апсалар стащила перчатки – исключительно из-за потребности сделать хоть что-нибудь – и провела тыльной стороной ладони по лбу. Её потрясло то, что рука стала мокрой, ручейки пота внезапно обожгли кожу холодом.

– Что ты здесь делаешь?

– Я у тебя мог бы спросить то же самое. Предлагаю разместиться в моей каюте. Там есть вино. Еда. – Он снова улыбнулся. – Более того, я и сам там сейчас сижу.

Её глаза сузились:

– Похоже, ты обрёл некоторую силу, Ганос Паран.

– Можно и так сказать.

Девушка последовала за ним в каюту. Как только она закрыла за собой дверь, фигура Парана растворилась, и Апсалар услышала движение по другую сторону стола. Обернувшись, она заметила куда менее плотную фигуру бывшего капитана «Мостожогов». Он разливал по кубкам вино, а когда заговорил, голос его долетал словно издалека.

– Тебе лучше пока выйти со своего Пути, Апсалар.

Так она и поступила. И тут же впервые почувствовала под ногами крепкие доски, мерную качку судна в море.

– Садись, – сказал Паран, делая приглашающий жест. – Пей. Вот хлеб, сыр, солонина.

– Как ты почувствовал моё присутствие? – спросила девушка, усаживаясь на прибитый к полу стул. – Я шла по лесу…

– По лесу тисте эдуров, да. Апсалар, я даже не знаю, с чего начать. У Колоды Драконов есть Господин, и ты сейчас пьёшь с ним вино. Семь месяцев назад я жил в Даруджистане, в Доме Финнэста, вместе с двумя спящими вечным сном гостями и слугой-яггутом… хотя он бы меня, наверное, убил, если бы услышал, что я его так назвал. Рейст – не самый приятный собеседник.

– Даруджистан… – пробормотала она, отводя глаза, позабыв о кубке с вином в руке.

Апсалар стремительно теряла уверенность, которую, казалось, обрела за прошедшие годы. Всё смешалось под напором несвязных, спутанных воспоминаний. Кровь, кровь на её руках, снова и снова.

– Я не понимаю…

– Идёт война, – сказал Паран. – Мудрую вещь мне как-то сказала одна из моих сестёр – как ни странно, когда мы оба были ещё детьми и командовали армиями игрушечных солдатиков. Она сказала: «Чтобы выиграть войну, нужно узнать всех игроков». Всех. Живых, что встанут против тебя на поле брани. Мёртвых, чьи легенды превратились в разящие клинки или пламенные символы, которые воздевают над головой, точно вечно бьющееся сердце. Скрытых игроков, неодушевлённых игроков – саму землю… или море, если угодно. Леса, холмы, горы, поля и реки. Течения – видимые и невидимые. Нет, конечно, всего этого Тавор не говорила; она была куда более лаконична, но у меня ушло много времени, чтобы её понять. Суть не в том, чтобы «знать своего врага». Это суждение поверхностное и примитивное. Нет, суть в том, чтобы «знать своих врагов». Огромная разница, Апсалар, ибо одним из твоих врагов может оказаться лицо, которое ты видишь в серебряном зеркале.

– Но теперь ты их называешь игроками, а не врагами, – заметила Апсалар. – Похоже, ты несколько изменил свою позицию – это связано со званием Господина Колоды Драконов?

– Хм, об этом я не думал. Игроки. Враги. А есть ли разница?

– Игроками можно… манипулировать.

– И это ты понимаешь особенно хорошо.

– Да.

– Котильон по-прежнему преследует тебя?

– Да, но уже не так… непосредственно.

– И ныне ты стала одной из его избранных слуг, агентом Тени. Убийцей – точно такой же, какой была прежде.

Апсалар посмотрела ему в глаза:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сам не уверен. Я просто пытаюсь нащупать землю под ногами, оценить тебя и задание, которое ты сейчас выполняешь.

– Если хочешь знать подробности, лучше поговори с самим Котильоном.

– Я всерьёз обдумываю это.

– Ради этого ты пересёк океан, Ганос Паран?

– Нет. Как я уже говорил, идёт война. Я не бездействовал в Даруджистане, как и в последние недели перед битвой в Коралле. Я искал и находил игроков… а среди них – истинных врагов.

– Твоих врагов?

– Врагов мира.

– Надеюсь, ты их убьёшь.

Он чуть вздрогнул, посмотрел на вино в кубке.

– На короткий миг, Апсалар, ты казалась невинной. Даже наивной.

– Это было после того, как меня отпустил бог, и прежде, чем во мне пробудились определённые воспоминания.

– То-то я гадал: кто же заразил тебя таким горьким цинизмом?

– Цинизмом? Ты говоришь о мире, но дважды повторил, что идёт война. Ты потратил месяцы, чтобы изучить поле, на котором развернётся битва. Но подозреваю, даже ты не можешь полностью оценить масштабность грядущего столкновения, конфликта, связавшего всех нас.

– Ты права. Поэтому я и хотел с тобой поговорить.

– Возможно, мы в этой битве окажемся по разные стороны, Ганос Паран.

– Может быть, но я так не думаю.

Она промолчала. Паран заново наполнил кубки.

– Пантеон разваливается на куски. Увечный Бог находит себе союзников.

– Но почему?

– Что? А… я, честно говоря, и не знаю. Из сострадания?

– А разве Увечный Бог его заслужил?

– Этого я тоже не знаю.

– Месяцами, говоришь, изучал поле битвы? – приподняла брови девушка.

Он расхохотался, и эта реакция вызвала у Апсалар прилив облегчения.

– Вероятнее всего, ты прав, – проговорила она. – Мы не враги.

– В это «мы», как я понимаю, ты включаешь Престола Тени и Котильона?

– Насколько это возможно – то есть, в меньшей степени, чем мне бы хотелось. Никто не может прозреть все замыслы Престола Тени. Даже Котильон, как я подозреваю. И уж точно не я. Но он проявляет… сдержанность.

– О да, верно. Удивительное дело, если об этом подумать.

– У Престола Тени изучение поля битвы заняло годы, если не десятилетия.

Паран хмыкнул, лицо его омрачилось.

– Это точно.

– Какова твоя роль, Паран? Какую роль ты хочешь сыграть?

– Я благословил Увечного Бога. Дал ему место в Колоде Драконов. В Доме Цепей.

Некоторое время она размышляла, затем кивнула:

– Я могу понять, почему это имело смысл. Ладно. Что привело тебя в Семь Городов?

Паран поражённо уставился на неё, затем покачал головой:

– Я это решение чуть не вечность пережёвывал, а ты в один миг ухватила мои побуждения. Ну хорошо. Я здесь, чтобы нейтрализовать врага. Отвести угрозу. Только боюсь, я не поспею вовремя, тогда придётся привести всё в порядок, насколько это вообще возможно, прежде чем отправиться дальше…

– В Квон-Тали.

– Но как… как ты узнала?

Апсалар потянулась за головкой сыра, выхватила из рукава нож и отрезала кусочек.

– Ганос Паран, разговор наш, я вижу, затянется. Но прежде скажи, где ты собираешься пристать к берегу?

– В Кансу.

– Хорошо, это ускорит и моё путешествие. Две мои небольшие спутницы уже карабкаются на палубу – взобрались по стволам деревьев. Они вот-вот примутся охотиться на крыс и прочих грызунов, это их на время займёт. А мы с тобой покамест займёмся трапезой.

Паран медленно откинулся на спинку стула.

– Мы войдём в порт через два дня. И что-то мне кажется, что эти два дня пролетят, как чайка в бурю.

И мне тоже, Ганос Паран.

Древние воспоминания шептались вокруг Деджима Нэбрала, старые каменные стены окрасились в алые отблески пламени, отразили вал дыма на улицах, мёртвых и умирающих людей, густой поток крови в сточных канавах. О, было особое величие в Первой империи – грубое, первое цветенье человечества. По мнению Деджима, т'рольбаралы были высшим воплощением истинно человеческих черт, сплавленных со звериной силой. Дикость, склонность к невиданной жестокости, коварство хищника, который не проводит границ и скорей уничтожит себе подобного, чем иного. Хищника, питающего свой дух истерзанной плотью детей. Удивительное мастерство разума, способного оправдать любое действие, как бы чудовищным оно ни было. Повенчанное с когтями, длинными клыками и способностью д'иверсов обращаться во множество из одного… мы должны были выжить, мы должны были царствовать. Мы были рождены господами, а все люди должны были по праву стать нашими рабами. Если бы только Диссембелакис не предал нас. Своих собственных детей.

Что ж, даже среди т'рольбаралов Деджим Нэбрал был величайшим. Созданием, превосходившим даже самый ужасный кошмар Первого Императора. Господство, покорение, рассвет новой империи – вот что ждало Деджима, и о, как же он будет пировать! Раздуется, насытится человеческой кровью. Новых младенцев-богов он заставит преклониться перед собой.

Как только он исполнит задание, весь мир будет для него открыт. И плевать на человеческое невежество, на слепоту. Это пройдёт. Самым ужасным образом.

Добыча Деджима приближалась, медленно подбиралась к месту засады. Осталось уже немного.

Броня из белёсых морских раковин поблёскивала в утреннем свете. Карса Орлонг извлёк её из своего мешка, чтобы надеть вместо искромсанных клочьев кожаного доспеха, который носил прежде. Теблор восседал на своём высоком, поджаром коне, широкие плечи укрывал запятнанный кровью, наскоро зашитый плащ из шкуры белого медведя. Он был с непокрытой головой, на грудь справа падала единственная толстая коса с вплетёнными в неё многочисленными фетишами: рыбьими костями, полосками прошитого золотом шёлка, звериными клыками. К широкому поясу Тоблакая были пришиты сморщенные человеческие уши. За спиной висел огромный кремнёвый меч. В высокие, доходившие до колен мокасины он засунул пару кинжалов с костяными рукоятями – каждый по длине и ширине больше походил на короткий меч.

Самар Дэв ещё некоторое время разглядывала великана, пока наконец её взгляд не остановился на покрытом татуировкой лице. Воин смотрел на запад с холодным, непроницаемым выражением. Она отвернулась, чтобы вновь проверить удила вьючных лошадей, затем сама запрыгнула в седло. Поставив носки сапог в стремена, она собрала поводья.

– Машины, – проговорила она, – которые не нуждаются ни в воде, ни в питье, не устают и не могут охрометь… только вообрази свободу такого мира, Карса Орлонг.

Тоблакай взглянул на неё глазами варвара – подозрительно, но с некоторой животной хитрецой.

– Люди смогут добраться куда угодно. Какая уж свобода в уменьшившемся мире, ведьма?

«Уменьшившемся»?

– Ты не понимаешь…

– Шум этого города – оскорбление самой идее мира, – заявил Карса Орлонг. – Сейчас мы его покинем.

Самар Дэв оглянулась на дворцовые ворота, которые перекрыли три десятка солдат. Все они нервничали и держали оружие наготове.

– Похоже, фалах'д решил отказаться от формального прощания. Ну и ладно.

Поскольку впереди ехал Тоблакай, город они пересекли быстро и беспрепятственно – и оказались у западных ворот ещё до того, как пробил десятый утренний колокол. Поначалу Самар Дэв беспокоило внимание, которое обращали на них все без исключения горожане на улицах и в окнах соседних домов, но когда спутники проскакали мимо безмолвных стражников на воротах, она уже оценила все прелести дурной славы, даже одарила солдат широкой улыбкой и помахала рукой на прощание.

Дорога, на которую они выехали, была отнюдь не из тех удивительных достижений малазанских инженеров, что соединяли самые крупные города, поскольку путники собирались ехать… в никуда. На запад, в Ягг-одан, где древние равнины отторгали крестьянский плуг в легендарном сговоре земли, дождя и духов ветра, где прижились лишь местные дикие травы, готовые задушить все сельскохозяйственные культуры, превратить их в почерневшую солому, которую первый же порыв ветра унесёт в небо. Такую землю можно было приручить на поколение-другое, но в конце концов одан всегда брал своё, вновь превращался в дикую пустошь, пригодную лишь для бхедеринов, чернохвостых зайцев да антилоп.

Так они и будут скакать на запад шесть или семь дней. Затем достигнут давно высохшего русла реки, которое изгибается к северо-западу, ограждённое сглаженными веками паводков берегами, что поросли ныне полынью, кактусами и серыми дубами. На горизонте закат загородят тёмные холмы, которые древнейшие карты называли священным местом племени, вымершего так давно, что даже имя его уже ничего не значило.

Итак, они поскакали по разбитой дороге, а город остался позади. Через некоторое время Карса оглянулся и оскалил зубы.

– Слушай. Так лучше, правда?

– Я слышу только ветер.

– Куда лучше, чем десять тысяч неутомимых машин.

Великан отвернулся, оставив Самар размышлять над его словами. Изобретения всегда отбрасывают моральные тени, это она знала хорошо, даже слишком хорошо. Но… неужели удобство может нести в себе такое тлетворное зло? Совершение тех или иных действий – повторяющихся, однообразных действий – порождало ритуал, а ритуал приносил смысл – больший, чем совершение самого действия. Из таких ритуалов рождалось самоопределение, а с ним – чувство собственного достоинства. Но даже так – ведь должна же быть какая-то ценность и в том, чтобы просто облегчить жизнь, верно?

Облегчить. Незаслуженно. И язык вознаграждения забывается так же легко, как и священное наречие древнего племени. Ценность уменьшается, превращается в случайность, о нижние боги, и я ещё осмеливалась говорить о свободе! Она пришпорила лошадь и поравнялась с Тоблакаем.

– И это всё? Карса Орлонг! Я спрашиваю тебя – и это всё?

– Мой народ, – сказал он, помолчав немного, – наполняет день, равно как и ночь.

– Чем? Плетёт корзины, ловит рыбу, точит мечи, пасёт коней, готовит, ест, шьёт, трахается…

– Рассказывает истории, смеётся над глупцами, что творят и говорят глупости, – да, всем этим. Ты у нас бывала?

– Нет.

Он слегка улыбнулся.

– Всегда есть что делать. И всегда, ведьма, есть способ схитрить. Но никто в истинной своей жизни не наивен.

– В истинной своей жизни?

– Чтобы пережить миг ликования, ведьма, не обязательно плясать.

– И, значит, без этих ритуалов…

– Молодые воины ищут войны.

– Как искал ты.

Двести шагов они проскакали в молчании, затем Карса сказал:

– Нас было трое, и мы отправились в путь, чтоб нести смерть и кровопролитье. Точно волы под ярмом, мы впряглись в ярмо славы. Оковы великих подвигов и тяжкие кандалы обетов и клятв. Мы отправились охотиться на детей, Самар Дэв.

– Детей?

Великан поморщился:

– Твой народ. На мелких созданий, что плодятся, словно черви в тухлом мясе. Мы желали – нет, я желал – очистить мир от вас и ваших сородичей. От тех, кто вырубает леса, взрывает землю, сковывает свободу. Я был молодым воином и искал войны.

Самар всмотрелась в татуировку беглого раба, которая покрывала лицо Карсы.

– Но нашёл больше, чем рассчитывал.

– Я всё знаю о маленьких мирах. Я в одном из них родился.

– Выходит, опыт поумерил твой пыл, – заметила она, кивая. – Ты уже не стремишься очистить мир от человечества.

Великан покосился на неё сверху вниз:

– Я этого не говорил.

– Вот как. Тяжеловато придётся одинокому воину, даже если этот воин – тоблакай. Что случилось с твоими спутниками?

– Погибли. Да, ты говоришь правду. Один воин не сумеет сразить сотню тысяч врагов, даже если они – лишь дети.

– Сотню тысяч? Ох, Карса, да это же едва ли население двух Святых Городов. Твои враги исчисляются не сотнями тысяч, а десятками миллионов.

– Так много?

– Ты передумал?

Это его явно позабавило. Карса медленно покачал головой:

– Самар Дэв, даже десятки миллионов могут умереть. Если уничтожать города по одному.

– Тебе потребуется армия.

– У меня есть армия. Она ждёт моего возвращения.

Тоблакаи. Войско тоблакаев, вот от такого зрелища даже сама Императрица, наверное, уписается.

– Думаю, не стоит говорить, Карса Орлонг, что я надеюсь: ты никогда не вернёшься домой.

– Надейся на что хочешь, Самар Дэв. Я сделаю то, что потребуется сделать, – в своё время. Никто не сможет меня остановить.

Утверждение, а не похвальба.

Несмотря на жару, ведьма поёжилась.

Они приблизились к скалам, за которыми начиналось нагорье Турул'а, отвесным известняковым обрывам, изъеденным сотнями пещер. Резчик увидел, как Геборик Призрачные Руки пустил свою лошадь карьером, вырвался вперёд, затем резко натянул поводья так, что они врезались ему в запястья, а ладони вспыхнули зеленоватым огнём.

– Ну что теперь? – тихонько спросил даруджиец.

Серожаб прянул вперёд и замер рядом со стариком.

– Они что-то почуяли, – проговорила за спиной Резчика Фелисин Младшая. – Серожаб говорит, что Дестрианта внезапно одолела лихорадка, вернулся нефритовый яд.

– Что-что?

– «Нефритовый яд», так сказал демон. Сама не знаю.

Резчик покосился на Скиллару, которая скакала рядом с ним, низко склонив голову, почти спала в седле.

А она набирает вес. Ох, боги, это на наших-то харчах? Просто невероятно.

– Его безумие возвращается, – со страхом прошептала Фелисин. – Резчик, мне это не нравится…

– Дорога проходит вон там, – сказал он, указывая пальцем. – Видишь, расселину у вон того дерева? Разобьём лагерь у самой скалы, а завтра начнём подъём.

Вслед за Резчиком женщины поехали вперёд, пока не нагнали Геборика. Дестриант смотрел на скальный обрыв перед ними, тряс головой и бормотал что-то.

– Геборик?

Быстрый, лихорадочный взгляд.

– Это война, – заявил старик, а зелёное пламя плясало по его полосатым рукам. – Старые тянутся к путям крови. Новые провозглашают собственный закон. – Лягушачье лицо жреца скорчилось в жуткой гримасе. – Их нельзя – невозможно – примирить. Всё так просто, понимаете? Так просто.

– Нет, – ответил, нахмурившись, Резчик. – Я не понимаю. О какой войне ты говоришь? С малазанцами?

– Скованный, он ведь, наверное, был прежде из старых. Возможно, вполне возможно. Но теперь он благословлён. Он – часть пантеона. Он новый. Но кто же мы? Мы сами – от крови? Или склоняемся перед законом королей, королев, императоров и императриц? Скажи, даруджиец, записан ли закон кровью?

Скиллара спросила:

– Так мы будем ставить лагерь или нет?

Резчик посмотрел на неё, увидел, как женщина набивает трубку ржавым листом. Высекает искры.

– Пусть болтают, что хотят, – заявил Геборик, – но всем богам придётся выбрать сторону. В грядущей войне. Кровь, даруджиец, питается огнём, понимаешь? Но… но вкус её, друг мой, это вкус холодного железа. Ты должен меня понять. Я говорю о том, что примирить невозможно. Эта война – столько жизней потеряно, и всё – чтобы похоронить Старших богов раз и навсегда. Такова, друзья мои, сущность этой войны. Самая суть, и все их споры ничего не значат. С меня их довольно. С меня довольно всех вас. Трич выбрал. Он выбрал. Придётся выбрать и вам.

– Я не люблю выбирать, – протянула Скиллара, выпуская облачко дыма. – Что до крови, старик, этот закон ты никогда не сможешь усыпить. А теперь давайте выберем место для лагеря. Я устала, проголодалась и седлом задницу натёрла.

Геборик соскользнул с лошади, собрал поводья и направился к ответвлявшейся от дороги тропинке.

– В скале есть вымоина, – сказал он. – Люди разбивали там лагерь на протяжении тысячелетий. Почему бы и нам там не остановиться? Однажды, – добавил он погодя, – нефритовая темница разобьётся, и эти глупцы вывалятся наружу, задыхаясь в пепле собственных убеждений. И в этот день они поймут, что уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы хоть что-нибудь сделать.

Снова искры, Резчик обернулся и увидел, что Фелисин Младшая раскуривает собственную трубку. Даруджиец провёл рукой по волосам, прищурился от солнечного света, отразившегося от стены утёса. Он спешился.

– Ладно, – сказал юноша, беря лошадь под уздцы. – Давайте разобьём лагерь.

Серожаб поскакал следом за Гебориком, переползая с камня на камень, как разъевшаяся ящерица.

– Что он имел в виду? – спросила Фелисин, когда они с Резчиком повели лошадей по тропе. – Кровь и Старшие боги… Что такое Старшие боги?

– Ну, старые, по большей части, забытые. В Даруджистане есть храм, посвящённый одному из них. Он там, наверное, тысячу лет простоял. Этого бога звали К'рул. Последователи его давным-давно исчезли. Но, может быть, это и не важно.

Следуя за ними с поводьями в руке, Скиллара перестала слушать объяснения Резчика. Старшие боги, новые боги, кровь и войны, это всё её совершенно не интересовало. Ей хотелось только дать роздых ногам, утишить боль в пояснице и съесть в один присест всё, что только осталось у них в седельных сумках.

Геборик Призрачные Руки спас её, вдохнул в неё новую жизнь, и с тех пор в сердце женщины поселилось что-то вроде милосердия, не позволявшего просто отмахнуться от безумного старика. Его и вправду преследовали видения, а это и самую здоровую душу легко повергнет в хаос. Но что толку пытаться понять его бредни?

Боги – старые или новые – ей не принадлежали. А она – им. Они вовсю играли в свои игры Взошедших. Так, словно исход имел хоть какое-то значение, словно они могли бы изменить цвет солнца или голос ветра, будто могли заставить лес расти в пустыне, а матерей – любить своих детей настолько, чтобы оставлять их себе. Важны были лишь законы смертной плоти: потребность дышать, есть, пить, согреваться холодной ночью. А остальное… когда с губ слетит последний вздох, что ж, она ведь уже будет не в состоянии беспокоиться ни о чём: ни что будет дальше, ни кто умер, ни кто родился, ни крики голодных детей, ни жестокие тираны, что заморили их голодом, – ничто уже её не тронет. Это всё было, как поняла Скиллара, простые последствия равнодушия, плоды практичности, – и так будет в смертном мире до тех пор, пока не угаснет последняя искорка жизни. Боги там или не боги.

И это она была готова принять с миром. Иначе пришлось бы обижаться и злиться на саму вселенную. Иначе пришлось бы пойти тем же путём, что и Геборик Призрачные Руки, – и только посмотрите, куда это его привело. К безумию. Истина тщетности – самая суровая истина из всех, и для тех, кому хватало прозорливости её постичь, не было спасения.

А Скиллара уже побывала в небытии. И вернулась. И потому знала, что в этом муторном забытьи бояться нечего.

Как и сказал Геборик, каменное убежище скрывало следы многих поколений путников. Обложенные булыжниками кострища, рисунки красной охрой на выцветших стенах, груды битой посуды и растрескавшихся в огне костей. Глинистый пол ложбинки был утоптан до твёрдости камня бесчисленными ногами путешественников. Рядом тихонько журчала вода, и Скиллара заметила, как Геборик присел на корточки рядом с источником, его мерцающие руки застыли над тёмно-зеркальной поверхностью, словно он побаивался опустить их в прохладную жидкость. В воздухе над ним плясали белокрылые бабочки.

Он нёс с собой дар спасения. И это было как-то связано с зеленоватым мерцанием его рук, а также с призраками, что преследовали старика. Как-то связано с его прошлым и тем, что он увидел в будущем. Но он ведь теперь принадлежал Тричу, Тигру Лета. Невозможно примирить.

Скиллара приметила плоский камень, подошла к нему, чтобы присесть, вытянуть усталые ноги, и заметила, как округлился её живот, когда она откинулась назад, опираясь на руки. Глядя на этот грубый нарост на прежде изящной фигуре, женщина скривилась от отвращения.

– Ты беременна?

Скиллара подняла взгляд, посмотрела в лицо Резчику, улыбнулась тому, как осознание медленно укладывается у него в голове, как глаза его тревожно расширяются.

– Иногда не везёт, – проговорила она и добавила: – Я во всём виню богов.

Назад: Глава четвёртая

Дальше: Глава шестая