Глава четвёртая
Как ты понимаешь, всё, что создал К'рул, родилось из любви этого Старшего бога к возможностям. Мириад чародейских троп выбросил множество нитей, спутанных, как волосы на ветру, вздыбленных, точно шерсть на загривке зверя. И тем зверем был К'рул. Однако сам он был лишь подобием жизни, ибо кровь питала его, дар проливаемый, алые слёзы боли, и всё, чем он был, определялось лишь одной этой жаждой.
Но в конце концов, жажду-то мы все испытываем, верно?
Бруто Парлет. Бруто и Нуллит говорят о последней ночи Нуллит
Эта земля была просторна, но отнюдь не пустынна. Некий древний катаклизм прокатился по голым скалам так, что по всей равнине разошлись спутанным узором расселины и трещины. Если некогда песок и укрывал их, ветра и воды с тех пор унесли его до последней песчинки. Камень казался отполированным и яростно сверкал отражённым солнечным светом.
Прищурившись, Маппо Коротышка разглядывал истерзанный ландшафт. Через некоторое время он покачал головой:
– Никогда прежде я не видел этого места, Икарий. Всё выглядит так, словно здесь что-то содрало с мира кожу. Расселины… как же вышло, что они идут в совершенно случайных направлениях?
Стоявший рядом яггут-полукровка помолчал, он не отводил взгляда бледных глаз от пейзажа, словно выискивая в нём какую-то закономерность. Затем он присел на корточки и подобрал осколок камня.
– Неимоверное давление, – пробормотал ягг. – А затем… насилие. – Он поднялся и отбросил камень в сторону. – Трещины пошли против природы. Видишь ближайшую? Она пролегла точно поперёк скального стыка. Я заинтригован, Маппо.
Трелль положил на землю свой джутовый мешок.
– Хочешь осмотреться?
– Да, – с улыбкой ответил Икарий, взглянув на друга. – Мои желания тебя не удивляют, ведь так? Не будет преувеличением сказать, что мы знаешь мою душу лучше меня самого. Будь ты женщиной…
– Будь я женщиной, Икарий, я бы серьёзно забеспокоился по поводу твоего вкуса.
– Спорить не буду, – отозвался ягг, – ты несколько… волосат. Даже, честно говоря, шерстист. И учитывая твоё телосложение, я полагаю, ты вполне способен повалить на землю быка-бхедерина.
– Ну, если только придётся… хотя не могу пока придумать, зачем.
– Идём, давай осмотримся.
Маппо зашагал по выжженной равнине следом за Икарием. Жара стояла невыносимая, иссушающая. Скальная порода под ногами несла следы огромного давления – длинные, извилистые завихрения. Даже лишайник здесь не прижился.
– Долгое время всё здесь было укрыто песком.
– Да, и лишь недавно земля обнажилась.
Друзья подошли к обрывистому краю ближайшего провала.
Солнечный свет частично проникал в него, очерчивая зазубренные, крутые стены, но дно тонуло во тьме.
– Я вижу спуск, – заявил Икарий.
– А я-то надеялся, что ты его не заметишь, – отозвался Маппо, присматриваясь к той же каменной трубе с удобным расположением выступов и трещин. – Ты же знаешь, как я ненавижу карабкаться вверх-вниз.
– Не знал, пока ты этого только что не сказал. Приступим?
– Погоди, захвачу свой мешок, – проговорил Маппо, поворачиваясь. – Мы там, скорее всего, ночь проведём.
Трелль вернулся к краю равнины. Радость от удовлетворённого любопытства заметно обесценилась для Маппо с тех пор, как он поклялся странствовать с Икарием. Теперь это чувство для него плотно связывалось с ужасом. Увы, Икариевы поиски ответа не были безнадёжны. И если правда откроется, она обрушится, как лавина, а Икарий не сумеет, не сможет пережить подобного откровения. О самом себе. Обо всём, что он совершил. И ягг попытается свести счёты с жизнью сам, если никто другой не окажет ему такой милости.
На краю этой бездны они оба оказались совсем недавно. И я нарушил свою клятву. Во имя дружбы. Трелль сломался – и по сей день стыдился этого. Но куда хуже было видеть сочувствие в глазах Икария, сочувствие, что мечом пронзало сердце Маппо, оставляло незаживающую рану.
Однако любопытство – чувство переменчивое. Оно поедает время, отвлекает Икария от его неумолимого странствия. О да, время. Отсрочки. Иди туда, куда он поведёт тебя, Маппо Коротышка. Больше ты ничего не можешь сделать. Пока не… что? Пока ты наконец не потерпишь неудачу. А потом – придёт другой и, если ещё не будет поздно, примет на свои плечи бремя великого обмана.
Маппо устал. Сама его душа утомилась от этого маскарада. Слишком много лжи было в том, чтобы встать на этот путь, слишком много лжи в том, чтобы не сойти с него. Я ему не друг. Я нарушил свою клятву. Во имя дружбы? Снова ложь. Нет. Просто грубый эгоизм, слабость, проявленная по отношению к своим желаниям.
А ведь Икарий называл его другом. Хоть ягг и стал жертвой ужасного проклятья, он всё равно оставался доверчивым, благородным, открытым к радостям жизни. И вот я с радостью сбиваю его с пути – снова и снова. О, как же это назвать иначе, чем позором?
Трелль сообразил, что неподвижно стоит над своим мешком. Сколько же времени он провёл здесь, погрузившись в собственные мысли? Этого он не знал. Есть справедливость в том, что я начинаю терять себя. Вздохнув, Маппо поднял мешок и закинул за плечо. Молю, пусть мы ни с кем не встретимся. Не будет никакой угрозы. Никакого риска. И молю, пусть мы никогда не найдём выхода из этого ущелья. Но кого он молит? Кому молится? Маппо улыбнулся, направляясь обратно. Он ни во что не верил и не поддался бы искушению намалевать лицо небытию. Оттого – пустая мольба пустого человека.
– С тобой всё хорошо, друг мой? – спросил его по возвращении Икарий.
– Веди, – отозвался Маппо. – Мне сперва нужно спрятать мешок.
В глазах ягга промелькнуло что-то вроде озабоченности, но затем он, кивнув, отошёл к трубе, соскользнул с края и скрылся из виду.
Маппо вытащил небольшой поясной кошель и развязал тесёмки. Вынул из него ещё один и развернул. Оказалось, что второй по размерам больше первого. Из второго кошеля трелль достал третий – ещё больше. В него трелль с некоторым трудом запихнул свой заплечный мешок. Затянул тесёмки. Этот кошель он засунул во второй, меньший, а затем впихнул его в маленький кошель, который привязал к поясу. Неудобно, конечно, хоть и ненадолго. Оружие быстро не достанешь, если придёт беда. По крайней мере, во время спуска. Впрочем, всё равно он вряд ли сумеет драться, цепляясь за отвесную стену, как пьяный горный козлик.
Трелль подошёл к трубе и заглянул вниз. Икарий двигался быстро и уже спустился на полтора десятка человеческих ростов.
И что же они там найдут? Камни. Или нечто, что должно было быть погребено навеки.
Маппо начал спускаться.
Вскоре солнце ушло, лишив расселину света. Друзья продолжали движение в глубоком сумраке. Воздух стал холодным и затхлым. Ни звука, лишь время от времени ножны Икария задевали скальную стену. Только по этому стуку можно было понять, что ягг всё ещё жив, что он не упал. Ведь Маппо знал: если бы Икарий сорвался и полетел вниз, он бы не закричал.
Руки трелля начали уставать, икры на ногах болели, пальцы немели, но он продолжал спускаться в быстром темпе, чувствуя странную потребность двигаться, словно спуску не будет конца и ему хотелось это проверить, а проверить можно было, лишь продолжая спускаться. Вечно. Было в этом его желании что-то от признания, но раздумывать над этим трелль был пока не готов.
Воздух стал холоднее. Маппо увидел, что изо рта у него вырываются облачка пара, оседают на скале перед лицом трелля изморозью, которая поблёскивала в странном, отражённом свете. Он чуял запах старого льда где-то внизу, и шёпот беспокойства заставил его дышать чаще.
Трелль чуть не упал, когда, спустив левую ногу, почувствовал, что её подхватила чья-то рука.
– Мы внизу, – пробормотал Икарий.
– Бездна нас побери, – выдохнул Маппо, отталкиваясь от стены и приземляясь на полусогнутые ноги. Пол был скользкий, чуть наклонный. Он выставил вперёд руки, чтобы сохранить равновесие, затем выпрямился: – Ты уверен? Быть может, склон этот – лишь выступ, и если мы оступимся…
– Промокнем. Идём, тут какое-то озеро.
– Ага, вижу. Оно… светится.
Оба осторожно приблизились к недвижной глади впереди. Слабое, зеленовато-голубое свечение снизу позволяло оценить глубину озера. На неровном дне – на расстоянии около десяти человеческих ростов – вздымались прогнившие остовы деревьев и сломанные сталагмиты, бледно-зелёные с белёсой каймой.
– И ради этого мы спустились на треть лиги? – спросил Маппо и рассмеялся.
Эхо подхватило и разнесло его голос.
– Смотри, там – дальше, – скомандовал Икарий, и трелль услышал в словах спутника восторг.
Древесные остовы уходили вдаль на четыре-пять шагов, затем исчезали. А за ними неясно проглядывала массивная, грубая конструкция. Смутный узор покрывал её видимые стороны и крышу. Странные, угловатые выступы с дальней стороны уходили в стороны, точно паучьи лапки. Маппо присвистнул:
– Оно живое?
– Это какой-то механизм, – проговорил Икарий. – Металл почти белый, видишь? Ни следа ржавчины. Выглядит так, словно его построили вчера… но я полагаю, друг мой, что устройство это чрезвычайно древнее.
Маппо помолчал, затем спросил:
– Одно из твоих творений?
Икарий бросил на него взгляд, глаза ягга сияли:
– Нет. И это самое удивительное.
– Нет? Ты уверен? Мы ведь находили и другие…
– Уверен. Не знаю, почему, но я в этом нисколько не сомневаюсь. Это устройство сконструировал кто-то другой, Маппо.
Трелль присел и окунул руку в воду, затем быстро отдёрнул.
– Ох, боги, холодная!
– Для меня это не препятствие, – заявил Икарий, улыбаясь так, что показались гладкие нижние клыки.
– Хочешь подплыть и осмотреть его? Не трудись, ответ уже ясен. Ладно, я отыщу какую-нибудь ровную площадку и разобью лагерь.
Ягг принялся стягивать с себя одежду.
Маппо направился прочь по склону. Свечение воды в достаточной мере развеивало мрак, чтобы он мог разглядеть дорогу, шагая вперёд и касаясь рукой холодной каменной стены. Пятнадцать шагов спустя его рука ушла в узкую щель, а когда она вновь коснулась камня, трелль сразу же заметил, как изменилась на ощупь поверхность стены под пальцами. Маппо остановился и принялся разглядывать её.
Неровный выступ базальта выпирал из стены так, что уступ, на котором стоял трелль сужался, а затем и вовсе исчезал. Зазубренные трещины бежали по его наклонной поверхности и уходили в озеро, где чёрные расселины вновь возникали уже на дне. Маппо заключил, что этот базальтовый блок попал сюда снаружи. Возможно, вся расселина возникла от его появления здесь.
Трелль отступил назад, пока уступ не расширился настолько, чтобы можно было сесть. Опёрся спиной о скалу и уставился на взволновавшуюся поверхность озера. Вытащив соломинку, он принялся чистить зубы и размышлять над увиденным. Он не мог себе представить природный процесс, который мог бы привести к появлению здесь такого базальтового вкрапления. Каким бы ни было давление земной толщи, в это части субконтинента просто не существовало сталкивающихся нагорий, которые могли привести к такому результату.
Нет, здесь открылись врата, и базальтовая глыба явилась через них. Что привело к катастрофе. Из своего мира… прямо в плотную твердь этого.
Что же это за базальт? Он знал ответ.
Небесная цитадель.
Маппо поднялся и снова взглянул на базальтовый выступ. И то, что Икарий ныне рассматривает на дне озера… явилось изнутри. Из этого следует, что где-то должен быть своего рода портал. Или попросту вход. Вот теперь ему стало по-настоящему любопытно. Какие тайны скрыты внутри? Во время ритуала внушения, который Безымянные проводили, чтобы закрепить клятву Маппо, они выпевали сказания о небесных цитаделях, ужасных крепостях к'чейн че'маллей, что плавали в небесах, словно тучи. По словам Безымянных, это было вторжение – давным-давно, во времена до возвышения Первой империи, когда народы, которым было суждено потом её основать, ещё лишь кочевали небольшими отрядами – даже не племенами – и мало чем отличались от смертных имассов. Вторжение, которое – по крайней мере, в этом регионе – провалилось. В сказании почти не упоминалось о том, кто встал против захватчиков. Вероятно, яггуты. Или форкрул ассейлы, или даже сами Старшие боги.
Трелль услышал плеск, вгляделся во мрак, и увидел, как Икарий неуклюже выбирается из воды на берег. Маппо поднялся и подошёл к другу.
– Мёртвый, – выдохнул Икарий, и Маппо заметил, что ягга бьёт крупная дрожь.
– Механизм?
Тот покачал головой:
– Омтоз Феллак. Эта вода… мёртвый лёд. Мёртвая… кровь.
Маппо подождал, пока Икарий придёт в себя. Он смотрел на взволнованную поверхность озера, гадая, когда эти воды в последний раз приходили в движение, впитывали тепло живого тела, которого они явно алкали.
– Внутри этой машины – труп, – сказал через некоторое время ягг.
– К'чейн че'малля.
– Да. Как ты узнал?
– Я нашёл небесную цитадель, из которой явилось это устройство. Часть её просто торчит из стены.
– Странное создание, – пробормотал Икарий. – Не помню, чтобы я когда-либо прежде видал подобное, но знаю, как они назывались.
– Насколько мне известно, друг, ты никогда не сталкивался с ними в своих странствиях. Тем не менее – ты многое знаешь о них.
– Об этом мне нужно подумать.
– Да.
– Странное создание, – повторил ягг. – Рептилия. Усохшая, конечно, как и следовало ожидать. Могущественная, надо полагать. Задние ноги, предплечья. Мощные челюсти. Короткий хвост…
Маппо поднял взгляд:
– Короткий хвост? Ты в этом уверен?
– Да. Зверь лежал внутри, а рядом с ним я заметил рычаги – он управлял этим механизмом.
– Ты сумел заглянуть внутрь через иллюминатор?
– Нет. Белый металл становился прозрачным всюду, куда я только бросал взгляд.
– И открывал внутреннее устройство машины?
– Только ту часть, где сидел к'чейн че'малль. Я полагаю, это своего рода повозка – для путешествий и разведки… но не приспособленная к тому, чтобы оказаться под водой; также она не подошла бы и для раскопок – многосуставные руки для этого не сгодились бы. Нет, проявление Омтоз Феллака застало его врасплох. Пожрало, заключило в лёд. Явился яггут, Маппо, и позаботился о том, чтобы никто отсюда не вышел.
Трелль кивнул. По описанию Икария он и сам вообразил примерно такую последовательность событий. Как и небесная цитадель, этот механизм должен был летать по воздуху, повинуясь силе каких-то неведомых чар.
– Если мы где-то и найдём ровную площадку, – проговорил он, – то лишь внутри цитадели.
Ягг улыбнулся:
– Неужели я заметил в твоих глазах блеск нетерпения? Подозреваю, сейчас я вижу прежнего Маппо. С памятью или без, но ты мне не чужой, и я в последнее время был весьма огорчён видеть тебя таким подавленным. Я всё понимаю – как не понять? Это я виной твоему унынию, друг мой, и о том я скорблю. Идём же, давай отыщем вход в эту гиблую цитадель?
Маппо смотрел, как Икарий прошёл мимо него, и медленно повернулся, провожая ягга глазами.
Икарий, Создатель Механизмов. Откуда же взялись такие умения? Трелль с испугом подумал, что вскоре они могут это узнать.
Монастырь располагался посреди безводной, труднопроходимой пустоши. Ни единой деревни или поселения не было на дюжину лиг окрест, куда бы путник ни поехал по едва видимым следам дороги. На карте, которую Резчик приобрёл в Г'данисбане, монастырь был отмечен одной извилистой линией бурых чернил, едва различимой на истёртой коже. Символом Д'рек, Червя Осени.
Единственное строение под высоким куполом возвышалось среди окружённого низкими стенами двора, и небо над ним пятнали чёрные точки – там кружили стервятники.
Рядом с юношей сгорбился в седле Геборик Призрачные Руки. Он сплюнул и сказал:
– Разложение. Гниение. Растворение. Когда то, что некогда работало, внезапно ломается. И душа, точно мотылёк, улетает. Во тьму. Осень ждёт, и все времена года перекосились, изогнулись, чтоб избежать удара обнажённых ножей. Но узники нефрита навеки в плену. В плену собственных споров, раздоров, свар. Невидимая вселенная снаружи – этим глупцам плевать на неё. Они облачились в невежество, как в броню, и вооружились злобой, точно мечом. Что я для них? Диковинка. Даже меньше того. Раз этот мир сломан, зачем мне беспокоиться о нём? Я об этом не просил, ничего такого я не хотел…
Старик продолжал бубнить, но Резчик перестал его слушать. Он оглянулся на двух женщин позади. Безмолвных, равнодушных, ожесточённых жарой. Лошади шли, свесив головы; пыльная, изодранная шкура обтягивала рёбра животных. Неподалёку ковылял Серожаб. Демон казался таким же толстым и гладким, как и прежде. С безграничной энергией он кружил вокруг всадников.
– Нам стоит заглянуть в этот монастырь, – заявил Резчик. – Воспользоваться колодцем, и если там есть хоть какие-то припасы…
– Все они мертвы, – каркнул Геборик.
Резчик окинул взглядом старика, затем хмыкнул:
– Тогда ясно, откуда падальщики. Но нам всё равно нужна вода.
Дестриант Трича одарил юношу неприятной улыбкой.
Резчик понял её значение. Он стал бессердечным, привычным к мириадам ужасов мира. И целый монастырь, наполненный телами мёртвых жрецов и жриц… ничего особенного. И старик заметил, увидел в нём это. Его новый господин – Тигр Лета, Владыка Войны. Геборик Призрачные Руки, Высший жрец битвы, он видит, каким жестоким я стал. И его это… забавляет.
Резчик направил свою лошадь по тропинке, ведущей к монастырю. Остальные поехали следом. Даруджиец натянул поводья перед закрытыми воротами, затем спешился.
– Геборик, ты чуешь какую-то угрозу для нас?
– А у меня есть такой дар?
Резчик снова окинул старика взглядом, но промолчал.
Дестриант неуклюже спустился с лошади.
– Ничего живого там нет. Ничего.
– И призраков?
– Ничего. Она забрала их.
– Кто?
– Неожиданная гостья – вот кто. – Жрец расхохотался, вскинув руки. – Мы играем в свои игры. И не ожидаем… бессилия. Всесилия. Я бы мог им сказать. Предупредить их, но они бы не стали слушать. Тщеславие пожирает всё и всех. Одно-единственное здание может стать целым миром, где умы жмутся друг к другу, толкаются, а затем начинают царапаться и драться. Им нужно лишь выйти наружу, но они этого не делают. Они позабыли, что «снаружи» вообще существует. О, сколько лиц у поклонения, но ни одно из них не есть истинное поклонение. И вопреки всем стараниям оно служит лишь демонической ненависти в их сердцах. Обидам, страхам, злокозненности. Я мог бы им сказать.
Резчик подошёл к стене, ведя лошадь в поводу. Затем забрался ей на спину, замер на корточках в седле, затем выпрямился и встал. До верха стены было рукой подать. Юноша подтянулся. И увидел во дворе тела. Около дюжины, все чернокожие, по большей части, голые, раскиданные по утоптанной белой земле. Резчик прищурился. Тела словно… кипели, пенились, расплавлялись. Бурлили прямо у него на глазах. Он отвёл взгляд. Двери купольного храма были распахнуты настежь. Справа виднелся невысокий загон, окружавший невысокое же, вытянутое строение из глинобитного кирпича, стены были оштукатурены примерно на треть. Корыта со штукатуркой и инструменты рядом указывали, что работу так и не закончили. На плоской крыше собрались стервятники, но ни один не решился спуститься, чтобы отведать мертвечины.
Резчик спрыгнул во двор. Подошёл к воротам, поднял засов, а затем потянул на себя тяжёлые створки.
С другой стороны его ждал Серожаб.
– Подавленно и смятенно: Столько неприятных вещей, Резчик, в этом гиблом месте. Ужас. Никакого аппетита! – Демон проскользнул мимо юноши, боязливо подобрался к ближайшему трупу. – А! Они кишат! Червями кишат, червями! Эта плоть нечистая, даже для Серожаба непригодная. Отвращение. Давай скорей покинем это место!
Резчик уже приметил колодец, расположенный в углу между строением и храмом. Он вернулся туда, где ждали за воротами остальные его спутники.
– Давайте мне бурдюки для воды. Геборик, можешь обыскать сарай? Вдруг там есть что-то съестное.
Дестриант Трича улыбнулся:
– Скот так и не выпустили. Прошли дни. Жара убила их всех. Дюжину коз и двух мулов.
– Просто посмотри, нет ли там съестных припасов.
Старик направился к невысокому строению.
Скиллара спешилась, сняла бурдюки с седла Фелисин Младшей, перебросила собственные через плечо и подошла к Резчику.
– Бери.
Тот пристально посмотрел на неё.
– Похоже, это предупреждение.
Она чуть вскинула брови:
– А мы так важны, Резчик?
– Я не нас конкретно имел в виду. Я хотел сказать, может быть, нам следует это воспринимать как предупреждение.
– Мёртвых жрецов?
– Ничего хорошего из поклонения богам не выходит.
Она одарила его странной улыбкой, а затем вручила бурдюки.
Резчик выругался. Никогда у него не получалось связно выразить свои мысли в разговоре с этой женщиной. Всегда получалась какая-то глупость. Всё из-за её вечно шутливого взгляда, будто она уже была готова улыбнуться, стоило ему только открыть рот. Резчик больше ничего не сказал, принял у Скиллары бурдюки и пошёл обратно во двор храма.
Скиллара некоторое время смотрела ему вслед, затем обернулась, когда Фелисин спешилась.
– Нам нужна вода.
Та кивнула:
– Я знаю.
Потом она потянула себя за прядь отросших волос.
– Всё время вспоминаю тех разбойников. А теперь – снова мертвецы. И ещё кладбища – вчера дорога шла прямо через них – через поле костей. Будто мы въехали в кошмар и с каждым днём погружаемся в него глубже и глубже. Вроде жарко, но мне всё время холодно и становится только холоднее.
– Это от обезвоживания, – объяснила Скиллара, заново набивая трубку.
– Ты её изо рта не вынимаешь уже несколько дней, – заметила Фелисин.
– Помогает терпеть жажду.
– Правда?
– Нет, но я себе всё время это повторяю.
Фелисин огляделась по сторонам:
– Мы так часто поступаем, правда?
– Как?
Та пожала плечами:
– Повторяем себе то и это. И надеемся, что от повторения сказанное станет правдой.
Скиллара затянулась и выпустила к небу струю дыма, которую тут же подхватил и унёс ветер.
– Ты выглядишь такой здоровой, – проговорила Фелисин, снова разглядывая её. – А все остальные сохнут.
– Кроме Серожаба.
– Да, кроме Серожаба.
– Он с тобой много разговаривает?
Фелисин покачала головой:
– Нет. Только когда я просыпаюсь по ночам от кошмаров. Тогда он мне поёт.
– Поёт?
– Да, на своём родном языке. Колыбельные. Говорит, ему нужно практиковаться.
Скиллара бросила на неё быстрый взгляд:
– Правда? А почему, не сказал?
– Нет.
– А сколько тебе было лет, Фелисин, когда мать тебя продала?
Та вновь пожала плечами:
– Не помню.
Скорее всего, это была ложь, но Скиллара не стала настаивать.
Фелисин шагнула ближе.
– Ты позаботишься обо мне, Скиллара?
– Что?
– Я себя чувствую так, будто качусь назад. Раньше я себя чувствовала… старше. Там, в Рараку. А теперь с каждым днём всё больше и больше превращаюсь в ребёнка. Становлюсь меньше и меньше.
Скиллара смущённо сказала:
– Никогда у меня не получалось заботиться о других.
– У Ша'ик, как мне кажется, тоже. Она была… одержима…
– С тобой у неё неплохо получилось.
– Нет, в основном всё сделал Леоман. И Тоблакай. И Геборик, прежде чем Трич его забрал. Она обо мне не заботилась, поэтому Бидитал и…
– Бидитал мёртв. Подавился собственными сморщенными яйцами.
– Да, – прошептала Фелисин. – Если всё произошло так, как говорит Геборик. Тоблакай…
Скиллара фыркнула:
– Подумай сама, Фелисин. Если бы Геборик сказал, что это сделал Л'орик или Ша'ик или даже сам Леоман, можно было бы сомневаться. Но Тоблакай? В это легко поверить. Нижние боги, как в это не поверить?
В ответ девушка чуть улыбнулась и кивнула:
– Ты права. Только Тоблакай бы мог так поступить. Только Тоблакай убил бы его… так. Скажи, Скиллара, у тебя есть запасная трубка?
– Запасная? А дюжину не хочешь? Будешь курить все разом?
Фелисин расхохоталась:
– Нет, мне только одну. Так ты позаботишься обо мне, правда?
– Попытаюсь.
Быть может, и вправду стоит попытаться. Как Серожаб. Нужно практиковаться. И Скиллара принялась искать запасную трубку.
Резчик вытащил ведро и присмотрелся к воде. На вид она казалась чистой, ничем особенным не пахла. И всё равно юноша замешкался. И услышал шаги позади.
– Я нашёл фураж, – сообщил Геборик. – Больше, чем мы сможем унести.
– Думаешь, вода здесь в порядке? От чего умерли все жрецы?
– Хорошая вода. Я тебе уже говорил, что их погубило.
Разве?
– Стоит нам обыскать храм?
– Серожаб уже там. Я ему приказал искать деньги, драгоценности, еду, которая ещё не испортилась. Ему это всё не слишком-то по нраву, так что, полагаю, управится он быстро.
– Хорошо. – Резчик подошёл к корыту и вылил в него воду, затем вернулся к колодцу. – Как думаешь, сумеем мы заманить сюда лошадей?
– Я попытаюсь.
Но Геборик не двинулся с места.
Резчик оглянулся и заметил, что странные глаза старика сверлят его.
– Что не так?
– Да нет, всё так. Я кое-что приметил. Есть у тебя некоторые качества, Резчик. К примеру, умение вести за собой других.
Даруджиец нахмурился:
– Если хочешь сам командовать – милости прошу, валяй.
– Я не пытался тебя уязвить, парень. Имел в виду то, что сказал. Ты взял командование на себя, и это хорошо. Это то, что нам нужно. Я никогда не был вожаком. Всегда шёл за другим. Таково моё проклятье. Но этого они услышать не захотят. От меня. Нет, они хотят, чтобы я возглавил их. Вывел к свободе. А я им повторяю, что не знаю ничего о свободе.
– Им? Кому? Скилларе и Фелисин?
– Я приведу лошадей, – проговорил Геборик. Он развернулся и пошёл прочь своей странной, лягушачьей походкой.
Резчик снова наполнил ведро и вылил воду в корыто. Здесь нужно накормить лошадей тем, что нельзя будет забрать. Запасти воды. И, кстати, разграбить храм. Что ж, он ведь был вором – когда-то, давным-давно. Да и мертвецам богатства ни к чему, верно?
Позади раздался оглушительный треск. Звук открывшегося портала. Резчик крутанулся на месте, уже сжимая в руках ножи.
Из чародейских врат галопом вылетел всадник. Резко натянул поводья, так что копыта заскользили по земле, вздымая клубы пыли. Тёмно-серый конь – жуткое чудовище. Шкура кое-где порвалась и отвалилась, так что стали видны сухожилия, высохшие мускулы и связки. Глаза – чёрные провалы; длинная, спутанная грива взвилась, когда конь вскинул голову. В высоком седле восседал всадник – ещё страшнее своего скакуна. Чёрная, изукрашенная броня местами была покрыта патиной, помятый, видавший виды шлем без забрала открывал взгляду костяное лицо. Со скул свисали только редкие обрывки плоти да сухожилия, на которых держалась челюсть, полная почерневших, подпиленных зубов.
На миг, когда конь встал на дыбы, пыль взвилась тучей, но Резчик успел заметить оружие – больше, чем мог сосчитать. Мечи за спиной, метательные топорики, рукояти у седла, а в левой руке мертвеца – что-то вроде рогатины с бронзовым наконечником длиной с клинок меча. Длинный лук, короткий лук, ножи…
– Где он?!
Дикий, разъярённый рёв.
Части брони упали на землю, когда неупокоенный воин развернулся, оглядывая двор.
– Будь ты проклят, Худ! Я шёл по следу!
Увидев Резчика, мертвец вдруг замер и затих.
– Она оставила кого-то в живых? Сомневаюсь. Ты не щенок Д'рек. Пей воду, смертный, это не важно. Ты всё равно мёртв. Ты – и всякая теплокровная живая тварь в этом мире и всяком ином!
Он развернул коня к храму, в дверях которого возник Серожаб, сжимавший в руках мотки шёлка, шкатулки, свёртки с едой и кухонные принадлежности.
– Жаба, что любит готовить с удобством? О, воистину явилось безумие Великого Конца! Ещё шаг, демон, и я оторву тебе ножки, а потом зажарю их на огне. Думаешь, я больше не ем? Ты прав, но я зажарю их из чистой злобы, из жгучей иронии – да! Нравится тебе это? – Мертвец вновь обратился к Резчику: – Это он хотел мне показать? Сорвал меня со следа… ради этого?
Резчик спрятал ножи. Во внешние ворота вошёл Геборик Призрачные Руки с лошадьми в поводу. Старик замер, увидев всадника, вскинул голову, затем пошёл дальше.
– Слишком поздно, Солдат, – проговорил он. – Или слишком рано!
И расхохотался.
Конник высоко поднял копьё.
– Трич, как видно, совершил ошибку, но я всё равно должен приветствовать тебя.
Геборик замер.
– Ошибку, Солдат? Да, согласен, но я мало что могу с этим поделать. И принимаю твоё вынужденное приветствие. Что привело тебя сюда?
– Спроси Худа, если хочешь получить ответ! – Всадник перевернул копьё и вогнал его в землю, затем спрыгнул с седла, так что по двору рассыпались новые куски прогнивших доспехов. – Думаю, мне нужно осмотреться – будто я ещё не всё увидел. Пантеон разрывает на куски, но что с того?
Геборик потянул испуганных лошадей к корыту, обходя неупокоенного воина широким полукругом. Приблизившись к Резчику, старик пожал плечами:
– Солдат Худа из Высокого дома Смерти. Он нас не побеспокоит, я думаю.
– Ко мне он обратился по-даруджийски, – заметил Резчик. – Сначала. А потом говорил с тобой по-малазански.
– Да.
Солдат был высок, и только теперь Резчик заметил предмет, свисавший с увешанного ножами пояса мертвеца. Покрытая белой эмалью маска, треснувшая, с одной-единственной алой полосой на щеке. Глаза даруджийца расширились.
– Храни нас Беру, – прошептал он. – Сегулех!
В этот момент Солдат обернулся, затем подошёл ближе.
– Даруджиец, ты забрёл далеко от дома! Скажи, правят ли в Даруджистане по-прежнему чада Тирана?
Резчик покачал головой.
– Ты будто ошалел, смертный. Что тебя тревожит?
– Я… я слышал… то есть, говорят, сегулехи обычно никому ничего не говорят. Но ты…
– Ревностная лихорадка всё ещё терзает моих смертных сородичей? Глупцы! Значит, в городе по-прежнему стоит армия Тирана?
– Кого? Чего? Даруджистаном правит совет. У нас нет армии…
– Восхитительное безумие! И в городе нет сегулехов?
– Нет! Только… истории. То есть – легенды.
– Так где же прячутся мои напялившие маски соотечественники?
– Говорят, они живут на острове, далеко на юге, за Морном…
– За Морном! Теперь понятно. Их держат наготове. Этот ваш Совет Даруджистана – чародеи все до единого? Бессмертные, скрытные, параноидные маги! Низко припали к земле на случай, когда Тиран вернётся, как ему дóлжно однажды вернуться! Вернётся, чтоб отыскать своё войско! Ха-ха, «совет»!
– Это не совсем совет, господин, – проговорил Резчик. – Если говорить о магах, то нужно вспомнить ложу Т'орруд…
– «Т'орруд»? Да, хитро. Возмутительно даже! Баруканал, Дэруданит, Травейлегра, Маммольтэнан? Эти имена тебе что-то говорят? О, вижу, да.
– Маммот был моим дядей…
– Дядей? Ха! Чушь! – Мертвец развернулся. – Я увидел довольно! Худ! Я ухожу! Она явила своё решение. Ясно, как лёд. Худ, треклятый глупец, я тебе был для этого не нужен! А теперь мне придётся снова искать его след, гори твои старые кости!
Солдат вновь вскочил на своего неупокоенного коня.
Геборик окликнул его, стоя у корыта:
– Солдат! Позволь спросить… за кем ты охотишься?
Заострённые зубы распахнулись и сошлись в беззвучном смехе.
– Охочусь? О да, все мы охотимся, но я был ближе иных! Чтоб Худу все суставы перекрутило! Волосы из носу вырвало, а зубы в брюхо впечатало! Копьё ему в задницу и гору на темечко! О-о, я ему найду жену однажды, можете биться об заклад! Но прежде – охота!
Солдат собрал поводья, развернул коня. Распахнулся портал.
– Скорняк! Услышь меня, проклятый Поклявшийся! Обманувший смерть! Я иду за тобой! Иду!
Конь и всадник нырнули в разрыв, исчезли, и в следующий миг врата тоже пропали.
Внезапная тишина погребальным плачем раскатилась в голове Резчика. Он судорожно вздохнул, затем встряхнулся.
– Храни нас Беру, – вновь прошептал даруджиец. – Он был моим дядей…
– Я накормлю лошадей, парень, – проговорил Геборик. – Иди к женщинам. Они наверняка услышали крики, а теперь гадают, что произошло. Иди к ним, Резчик.
Кивнув, юноша отправился к воротам. Баруканал. Маммольтэнан. Что же открыл ему Солдат? Какая жуткая тайна крылась в словах мертвеца? Как же Барук и остальные связаны с Тираном? А сегулехи? Тиран возвращается?
– О, боги, мне нужно домой.
За воротами на дороге сидели Фелисин и Скиллара. Обе пыхтели ржавым листом, и хотя Фелисин, похоже, мутило, в её глазах застыло решительное, непокорное выражение.
– Расслабься, – сказала Скиллара. – Она не затягивается.
– Правда? – встревожилась Фелисин. – А как это делать?
– Вопросы у вас не возникли? – удивился Резчик.
Обе подняли глаза на даруджийца.
– О чём? – спросила Скиллара.
– Вы не слышали?
– Что не слышали?
Они не услышали. Всё это им не предназначалось. Но нам – да. Почему? Неужели Солдат ошибся в своих выводах? Неужели Худ послал его не для того, чтобы он узрел мёртвых жрецов и жриц Д'рек, а… поговорить с нами.
Тиран вернётся. Сказать такое сыну Даруджистана.
– Ох, боги, – вновь прошептал юноша. – Мне нужно домой.
Голос Серожаба воплем взорвался у него в голове.
– Друг Резчик! Удивление и тревога!
– Ну что ещё? – спросил даруджиец, оборачиваясь к демону.
– Солдат Смерти. Чудное дело. Он забыл своё копьё!
Резчик с похолодевшим сердцем смотрел на оружие, которое демон сжимал в зубах.
– Хорошо, что тебе рот не нужен, чтобы разговаривать.
– Полное согласие, друг Резчик! Вопрос: Тебе этот шёлк нравится?
Ко входу в небесную цитадель им пришлось карабкаться. Икарий и Маппо стояли на пороге и разглядывали просторный зал. Пол был практически ровным. От каменных стен исходило слабое свечение.
– Здесь можем разбить лагерь, – заявил трелль.
– Да, – согласился Икарий. – Но прежде – осмотримся?
– Разумеется.
В этом зале на козлах, точно корабли в сухом доке, стояли ещё три механизма – точно таких же, как и тот, что покоился на дне озера. За открытыми люками внутри были видны мягкие сидения. Икарий подошёл к ближайшему устройству и осмотрел его внутренности.
Маппо отвязал кошель от пояса и принялся вытаскивать из него тот, что побольше. Вскоре он уже раскладывал спальные мешки, еду и вино. Затем извлёк из своего мешка окованную железом дубину – не свою любимую, но ту, с которой было не жалко расстаться, поскольку она не обладала магической силой.
Икарий вернулся к другу.
– Все они безжизненны, – проговорил ягг. – Какая бы энергия ни приводила их в движение, она вся вытекла. И я не вижу способа её восполнить.
– Не очень-то удивляет, правда? Подозреваю, что эта небесная крепость тут давненько.
– Верно, Маппо. Но только подумай, что было бы, оживи мы один из этих механизмов! Могли бы путешествовать с большой скоростью – и с удобством! Один для тебя, другой для меня… ах, какая трагедия. Однако взгляни – вон там есть проход. Давай же разберёмся с великой загадкой, которую представляет из себя эта цитадель.
С одной только дубиной в руках Маппо пошёл за Икарием по широкому коридору.
По сторонам располагались складские помещения, но что бы в них прежде ни хранилось, всё превратилось в нетронутые груды пыли.
Через шесть десятков шагов они вышли на перекрёсток. Прямо перед ними блестела, точно озеро ртути, преграда. Направо и налево уходили коридоры – и оба, похоже, загибались внутрь где-то вдалеке.
Икарий вытащил из кошеля на поясе монету, и Маппо позабавило то, что чеканка оказалась пятивековой давности.
– Ты величайший в мире скряга, Икарий.
Ягг улыбнулся, затем пожал плечами:
– Я, кажется, припоминаю, что никто и никогда не принимает от нас платы, сколько бы ни стоили оказанные нам услуги. Это верно, Маппо?
– Верно.
– Так как же ты можешь обвинять меня в скаредности?
Икарий швырнул монету в серебристый барьер. Та исчезла. Поверхность покрылась волнами, они покатились наружу, коснулись каменной арки, затем вернулись к центру.
– Это пассивное проявление, – проговорил Икарий. – Скажи, ты не слышал, ударилась монета о что-то по ту сторону или нет?
– Не слышал, более того, она вошла в… хм, дверь… совершенно беззвучно.
– Меня терзает искушение пройти туда самому.
– Это может оказаться не самым разумным решением.
Икарий помедлил, затем вытащил охотничий нож и погрузил лезвие в серебристую стену. Вновь побежали волны. Ягг вытащил оружие. Клинок казался неповреждённым. Ничего не налипло на лезвие. Икарий провёл пальцем по железу.
– Температура не изменилась, – заметил он.
– Давай я попробую палец, которого мне не слишком жаль? – спросил Маппо, поднимая левую руку.
– И который же из них это будет, друг мой?
– Не знаю. Наверное, мне любого будет жаль.
– Кончик?
– Разумная предосторожность.
Сжав руку в кулак и выставив мизинец, Маппо шагнул ближе и погрузил палец до первого сустава в блестящую стену.
– По крайней мере, не больно. Думаю, она очень тонкая.
Трелль выдернул палец и осмотрел его.
– Цел.
– Как будто ты можешь быть в этом уверен, учитывая, в каком состоянии у тебя пальцы?
– А, нет. Вижу изменение. Вся грязь пропала. Даже та, что засохла под ногтем.
– Пройти – значит очиститься. Как думаешь?
Маппо погрузил в стену ладонь целиком.
– Я чувствую воздух по ту сторону. Прохладней, более влажный. – Трелль отдёрнул руку и подозрительно осмотрел её. – Чистая. Слишком чистая. Мне страшно.
– Почему?
– Потому что теперь понимаю, какой же я грязный, вот почему.
– Интересно, с нашей одеждой произойдёт то же самое?
– Было бы неплохо, хотя должен же быть тут какой-то предел. Слишком много грязи – и барьер просто уничтожит всю ткань. Можем оказаться на той стороне голышом.
– А вот теперь и мне страшно, друг мой.
– Ага. Так что будем делать, Икарий?
– Есть ли у нас выбор?
С этими словами ягг шагнул сквозь серебристую стену.
Маппо вздохнул, затем двинулся следом.
И тут же крепкая рука ухватила его за плечо, чтобы удержать от второго шага, который, как сам трель заметил, стал бы шагом в пустоту.
Перед ними раскинулась огромная пещера. Некогда от уступа, на котором они стояли, тянулся мост к громадной крепости, что зависла в воздухе в сотне шагов напротив путников. Некоторые сегменты каменного пролёта сохранились на своих местах, но другие отломились и теперь неподвижно висели в воздухе поодаль.
Глубоко внизу, до головокружения далеко, пещера тонула во тьме. Над головой же был поблёскивающий купол чёрного, грубо отёсанного камня, похожий на ночное небо. К внутренним стенам ярусами лепились здания: длинные ряды тёмных окон, но ни одного балкона. В воздухе неподвижно висели пыль и обломки. Маппо молчал, он был слишком поражён открывшейся картиной.
Икарий вновь тронул его за плечо, затем указал на что-то маленькое прямо перед ними. Монета, но не неподвижная, как показалось сначала. Она медленно плыла прочь. Ягг протянул руку и схватил её, чтобы вернуть в кошель на поясе.
– Достойное возмещение капиталовложения, – пробормотал он. – Раз есть движение, значит, и мы сможем перемещаться. Прыгнем с этого уступа. И полетим к цитадели.
– Разумный план, – проговорил Маппо, – если не считать уймы препятствий между нами и целью.
– Точно подмечено.
– Быть может, на противоположной стороне есть цельный мост. Попробуем пройти по одному из боковых тоннелей. Если мост там действительно есть, скорее всего, он будет закрыт таким же серебристым барьером, что и этот.
– А ты никогда не мечтал научиться летать, Маппо?
– В детстве, думаю, мечтал.
– Только в детстве?
– Только там есть место для мечтаний о полёте, Икарий. Так что, прогуляемся по одному из коридоров?
– Хорошо. Но не скрою, я надеюсь, что моста мы там не найдём.
Вдоль сводчатого коридора протянулись бесчисленные комнаты, проходы и альковы. Пол был покрыт толстым слоем пыли, над дверными проёмами виднелись резные символы – вероятно, какая-то система счисления. Воздух спёртый, слегка едкий. В соседних залах не осталось мебели. И, понял вдруг Маппо, ни одного трупа, похожего на тот, что Икарий обнаружил внутри машины на дне озера. Полномасштабная эвакуация? Если так, то куда же пошли Короткохвостые?
В конце концов друзья добрались до другой серебристой стены. Осторожно проскользнув внутрь, они оказались в самом начале узкого моста. Целого. Ведущего к летающей цитадели, которая оказалась куда ближе к этому входу, чем к предыдущему. Задняя стена острова-крепости казалась много более грубой, вертикальные прорези окон безо всякого порядка зияли на бесформенных выступах, уродливых нишах и скривлённых башенках.
– Просто невероятно, – тихонько проговорил Икарий. – Интересно, что же говорит нам этот тайный лик безумия о её создателях? Об этих к'чейн че'маллях?
– Некоторое напряжение?
– Напряжение?
– Между порядком и хаосом, – пояснил Маппо. – Внутренняя дихотомия, противоречивые влечения…
– Такие противоречия присутствуют во всех разумных формах жизни, – кивнул Икарий, затем шагнул на мост и, отчаянно замахав руками, поплыл прочь.
Маппо вытянул руку и сумел ухватить ягга за ногу. И подтащил Икария обратно к порогу.
– Что ж, – проворчал он. – Это было интересно. Ты ничего не весил, когда я тебя держал. Лёгкий был, точно пылинка.
Медленно, нерешительно ягг вновь поднялся на ноги.
– Чрезвычайно тревожный опыт. Похоже, нам всё же придётся научиться летать.
– Но зачем тогда строить мосты?
– Понятия не имею. Если только, – добавил ягг, – на случай, когда механизм создающий невесомость сломается или потеряет точность.
– Тогда бы и пригодились мосты? Возможно. Впрочем, взгляни на перила, которые укреплены на нём не сверху, а по обе стороны. Не слишком удобно, но вполне можно держаться руками, чтобы не уносило прочь.
– О да. Попробуем?
Когда Маппо добрался до середины моста следом за Икарием, который вырвался немного вперёд, трелль решил, что ощущение это всё же неприятное. Тошнота, головокружение, странное желание разжать хватку под воздействием инерции, вызванной сокращением его собственных мускулов. Всякое представление о верхе и низе исчезло, и Маппо даже стало казаться, что они карабкаются по приставной лестнице, а не ползут горизонтально вдоль моста.
Впереди чернел узкий, но высокий вход – точно там, где мост касался цитадели. Обломки закрывавшей его некогда двери теперь неподвижно парили в воздухе рядом. Что бы ни разбило дверь, оно явно рвалось наружу изнутри.
Икарий добрался до уступа и поднялся на ноги. Вскоре к нему присоединился Маппо. Оба всмотрелись во тьму.
– Я чую… смерть…
Маппо кинул. Он перехватил дубину, взглянул на шипованный железный шар, затем вновь сунул рукоять в кожаную петлю на поясе.
И двинулся следом за Икарием внутрь цитадели.
Коридор оказался столь же узким, сколь и сама дверь. Неровные стены из чёрного базальта, влажные от конденсата. Неверный от беспорядочно расположенных выступов и наростов пол. Ямки, укрытые льдом, который с хрустом ломался под ногами. Коридор вёл прямо на расстояние шагов сорока. Когда спутники добрались до выхода из него, их глаза уже привыкли к сумраку.
Новый огромный зал выглядел так, словно сердцевину крепости начисто выдолбили. Массивный крест из стволов чёрного дерева заполнял всю пещеру. И к нему был прибит дракон. Давно умерший. Некогда замороженный, а ныне – гниющий труп. Железный шип толщиной с торс Маппо вбили в горло дракону, точно над грудиной. Аквамариновая кровь сочилась из раны и падала на каменный пол тяжёлыми, густыми каплями размером с кулак.
– Я знаю эту драконицу, – прошептал Икарий.
Но откуда? Нет, не спрашивай.
– Я знаю эту драконицу, – повторил Икарий. – Соррит. Её аспект… Серк. Путь Неба. – Он прикрыл лицо ладонями. – Мертва. Соррит убили…
– Сладенький трон. Нет, не сладенький. Горький, невкусный! Чем я только думала?
– Ты не думала, Кердла. Ты никогда не думаешь. Я вообще никакого трона не помню. Что за трон вообще? Наверняка тут какая-то ошибка. Не-Апсалар что-то не так услышала. Сильно ослышалась, абсолютно неправильно поняла. К тому же, на нём кто-то сидит.
– Сладенько!
– Я же тебе сказала, не было там никакого трона…
В таком духе разговор продолжался добрую половину ночи, пока они шли странными тропами Тени, которые вились по призрачной земле, постоянно прыгая из одного мира в другой. Впрочем, в обоих местность была равно заброшенной и пустынной. Апсалар поражалась размеру этого фрагмента Владений Тени. Если её не подводила память Котильона, этот мир блуждал, не привязываясь к тому, который девушка называла родным, – и ни Узел, ни Престол Тени никак не могли повлиять на эти непредсказуемые перемещения. Более того, ясно было, что из этого фрагмента уходили своего рода дороги, извилистые и длинные, точно корни или щупальца, движения которых зачастую никак не зависели от перемещений самого обломка Тени.
По одной из таких дорог они и шли сейчас, направляясь примерно туда же, куда вёл восточный тракт – прочь из Эрлитана, вдоль тонкой полосы кедров по левую руку, за которыми поблёскивало море. Там, где тракт забирал к северу, чтобы выйти на побережье, тропа Тени следовала за ним, сужаясь, пока не стала шириной практически с полотно дороги.
Не обращая внимания на бесконечную болтовню призраков за спиной, Апсалар быстро шагала вперёд, сражаясь с желанием наконец-то поспать, – ибо хотела покрыть как можно большее расстояние до восхода солнца. Контроль над Дорогой Тени становился всё более неверным – таял тем быстрей, чем трудней ей было сосредоточиться. Наконец Апсалар остановилась.
Тенистый Путь рассы́пался вокруг них. Небо на востоке порозовело. Девушка стояла на торговом тракте, в самом начале извилистого подъёма на прибрежную гряду. В воздухе над ней метались ризаны.
– Солнце возвращается! Только не это! Телораст, нам нужно спрятаться! Хоть где-нибудь!
– Нет, не нужно, дурочка. Нас просто будет труднее увидеть, делов-то. Если только ты будешь осторожна. Разумеется, Кердла, ты физически не способна проявлять осторожность, так что с нетерпением жду, когда ты начнёшь выть и рассыпаться в прах. Тогда наконец я познаю покой. По крайней мере, ненадолго…
– Злая ты, Телораст! Я всегда это знала. Даже до того, как ты пырнула ножом…
– Тихо! Никого я никаким ножом даже не коснулась.
– Ты врёшь! Ты врёшь!
– Повтори это ещё раз, и я тебя выпотрошу!
– Не получится! Я же рассыпаюсь в прах!
Апсалар провела ладонью по лбу. Пальцы заблестели от пота.
– Что-то в этой теневой нити было… не так, – проговорила девушка.
– О да, – отозвалась Телораст, выскальзывая вперёд в клубах серого марева. – Она больная. Как и все дальние пределы. Отравлены, заражены хаосом. Мы считаем, это Престол Тени виноват.
– Престол Тени? Но почему?
– Какая разница? Мы его ненавидим.
– Разве этого достаточно?
– Более чем достаточно.
Апсалар взглянула на извилистый подъём.
– Думаю, мы уже близко.
– Хорошо. Отлично. Я напугана. Давай остановимся здесь. Нет, лучше давай вернёмся.
Шагнув прямо сквозь привидение, Апсалар начала карабкаться вверх по склону.
– Вот это было просто жестоко, – прошипела позади Телораст. – Если бы я тебя одержала, я бы с собой никогда так не поступила. И даже с Кердлой! Ну, разве что – если бы очень разозлилась. Ты же на меня не злишься, правда? Пожалуйста, не злись на меня. Я всё-всё буду делать, как ты скажешь, пока ты не умрёшь. А потом попляшу на твоём вонючем раздутом трупе, потому что ты ведь именно этого хочешь, правда? Я бы хотела, если бы была на твоём месте, а ты бы умерла, а я бы задержалась ненадолго, чтобы поплясать на твоём трупе, что я и собираюсь сделать.
Выбравшись на гребень, Апсалар увидела, что тракт идёт по нему ещё две сотни шагов, прежде чем вновь спуститься с подветренной стороны. Прохладный утренний ветер, прилетевший со стороны безмерного, тёмного плаща моря, раскинувшегося по левую руку, высушил пот на её лице. Апсалар посмотрела вниз и увидела узкую, заваленную плавником полоску пляжа – до него оставалось расстояние примерно с пятьдесят человеческих ростов. Справа, рядом с трактом, в углублении в скале виднелась полоска низких деревьев, а посреди неё стояла каменная башня. Почти до самого верха она была покрыта белой штукатуркой, только последняя треть темнела грубо отёсанным камнем.
Девушка направилась к башне, когда первые копья рассвета пронзили горизонт.
Небольшую площадку перед башней занимали груды сланцевых плит. Никого не было видно, и Апсалар ничего не слышала изнутри, подходя к двери в башню.
Телораст тихонько прошептала:
– Нехорошо это. Тут живёт чужой. Наверняка чужой, мы же никогда не встречались. А если не чужой, то, выходит, кто-то, кого я знаю, а это – намного хуже…
– Тихо, – приказала Апсалар и протянула руку, чтобы постучать в дверь, но остановилась и отступила на шаг, уставившись на гигантский череп какой-то рептилии, вмурованный в стену над дверным проёмом. – Худов дух!
Девушка замешкалась, а Телораст тем временем едва слышно скулила и охала у неё за спиной. Но затем Апсалар решительно обрушила на деревянную створку затянутый в перчатку кулак.
Изнутри послышался громкий стук, будто что-то упало, затем сапоги захрустели по мелкому гравию и каменной крошке. Кто-то отодвинул засов, и дверь распахнулась, подняв тучу пыли.
Мужчина, появившийся на пороге, заполнил собою весь дверной проём. Напанец, массивные мускулы, грубо очерченное лицо, маленькие глазки. Выбритая голова припорошена белой пылью, в которой проложили себе дорогу струйки пота, блестевшего в зарослях густых, кустистых бровей.
Апсалар улыбнулась:
– Здравствуй, Урко.
Напанец хмыкнул, затем ответил:
– Урко утонул. Все они утонули.
– Именно недостаток воображения вас и выдал, – заметила девушка.
– Кто ты такая?
– Апсалар…
– Точно не она. Апсалар была имасской…
– Не Госпожа воров. Просто я выбрала себе такое имя…
– Гордыни тебе не занимать.
– Возможно. В любом случае, Танцор передаёт тебе привет.
Дверь захлопнулась у неё перед носом.
Закашлявшись от поднявшейся пыли, Апсалар отступила на шаг и потёрла саднящие глаза.
– Хи-хи-хи, – фыркнула позади Телораст. – Уже можно уходить?
Девушка снова постучала в дверь.
Та опять открылась, но далеко не сразу. Напанец хмурился.
– Я его когда-то пытался утопить, знаешь ли.
– Нет… да, припоминаю. Ты был пьян.
– Ничего ты не можешь «припоминать» – тебя там не было. К тому же, я не был пьян.
– Хм. Но тогда… почему?
– Потому что он меня раздражал, вот почему. И ты меня сейчас раздражаешь.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Зачем это?
У неё внезапно не нашлось ответа.
Глаза напанца сузились:
– Он что, правда решил, что я просто напился? Вот идиот.
– Ну, думаю, другой вариант вогнал бы его в депрессию.
– Вот уж не знал, что он такой хрупкий да ранимый. Ты что, его дочка? Что-то есть… в том, как ты стоишь…
– Можно мне войти?
Напанец отодвинулся от двери. Апсалар вошла и снова замерла, впившись взглядом в громадный безголовый скелет посреди башни, который уходил под самый потолок. Двуногое, длиннохвостое создание, старые, буро-коричневые кости.
– Что это?
Урко ответил:
– Что бы это ни было, но уж бхедерина оно точно могло бы целиком проглотить.
– Но как? – шёпотом спросила у Апсалар Телораст. – У него же головы нет.
Напанец услышал вопрос и снова нахмурился:
– А ты не одна. Это что, фамильяр какой-то? Я его не вижу, и мне это не нравится. Совсем не нравится.
– Привидение.
– Так изгони его к Худу, – буркнул он. – Призракам здесь не место, потому они и призраки.
– Злой человек! – прошипела Телораст. – Это вот что такое?
Апсалар едва могла различить контур тени, подплывшей к длинному столу справа. На нём выстроились меньшие копии гигантского скелета: три – размером с ворону, только вместо клювов у них обнаружились вытянутые пасти с острыми, как иглы, зубами. Кости были скручены жилами, а сами фигурки собраны так, чтобы стоять на задних ногах, точно дозорные сурикрыс.
Урко разглядывал Апсалар, при этом на его грубом, тяжёлом лице застыло странное выражение. Затем он словно очнулся и сказал:
– Я заварю чаю.
– Это было бы очень мило, спасибо.
Напанец подошёл к скромному углу, выполнявшему обязанности кухни, и принялся искать чашки.
– Я не то чтобы не любил гостей… хотя – нет, не люблю. Всегда от них одни неприятности. Танцор ещё что-то просил передать?
– Нет. И он теперь зовётся Котильоном.
– Это я и так знал. Не удивлён, что он стал Покровителем убийц. Он ведь был самым страшным убийцей в Империи. Его боялись даже больше, чем Стерву. Она-то была просто коварной и вероломной. Или Шика. Шик – просто жесток. Думаю, эти двое до сих пор воображают, что победили. Идиоты. Кто же ныне ступает среди богов, а? – Он подал девушке глиняную кружку. – Местные травы, слегка токсичные, но не смертельно. Противоядие от укуса змеи-бутеры – хорошая штука, их ведь тут полным-полно. Вышло так, что я свою башню построил рядом с ямами, где они выводят молодняк.
Один из меньших скелетов на столе упал, затем рывком поднялся на ноги, вытянул назад хвост и наклонил корпус практически горизонтально.
– Одна из моих призрачных спутниц только что одержала это создание, – объяснила Апсалар.
Тут неловко дёрнулся и второй скелет.
– Нижние боги, – ошеломлённо прошептал Урко. – Только посмотри, как они стоят! Ну, разумеется! – Он перевёл взгляд на огромный скелет ископаемого в центре зала. – Всё, всё неправильно! Они наклонялись вперёд… чтобы удерживать равновесие!
Телораст и Кердла быстро освоились со своими новыми телами, щёлкали челюстями и скакали по столешнице.
– Подозреваю, они не очень-то захотят расставаться с этими скелетами, – проговорила Апсалар.
– Пусть оставят их себе – в награду за это открытие! – Напанец замолчал, огляделся, затем пробормотал: – Придётся стену снести…
Апсалар вздохнула:
– Наверное, нужно радоваться, что одна из них не выбрала большой скелет.
Урко оглянулся, глаза его слегка расширились, затем напанец хмыкнул:
– Пей чай – токсин набирает силу, пока он остывает.
Девушка отхлебнула отвар. И вдруг почувствовала, что язык и губы у неё внезапно онемели. Урко улыбнулся:
– Отлично. Так разговор получится коротким, и ты скорей сможешь отправиться отсюда восвояси.
– Уюдык.
– Через какое-то время пройдёт.
Напанец отыскал табурет и уселся лицом к Апсалар.
– Ты – дочь Танцора. Наверняка, хоть я и не вижу внешнего сходства; мать твоя, похоже, была очень красивой. Всё в том, как ты ходишь, как стоишь. Ты – его порожденье, и он оказался настолько эгоистичным, что даже обучил тебя, своего ребёнка, искусству убийцы. Я ведь вижу, как это тебя мучает. По глазам. Это наследие тебя терзает – ты чувствуешь себя в ловушке, в клетке. У тебя ведь уже кровь на руках, правда? Он тобой гордится? – Урко поморщился и сплюнул. – Нужно было его там и утопить. Был бы я пьян, утопил бы.
– Ошбаешшя.
– Ошбаш? А! Ошибаюсь? Правда?
Девушка кивнула, пытаясь сдержать ярость, вызванную обманом. Она пришла потому, что хотела с ним поговорить, а напанец лишил её возможности произносить слова.
– Ме фочь. Ожежаме.
Урко нахмурился.
Апсалар указала на два мелких скелета, которые теперь бегали по заваленному мусором полу.
– Ожежамие.
– Одержание. Он тебя одержал? Бог тебя одержал? Худ отгрызи ему яйца да выплюнь! – Урко вскочил на ноги, сжимая кулаки. – Вот, держи, девочка. Есть у меня и противоядие против противоядия. – Он отыскал пыльный кувшинчик, потёр его, пока не показалась красноватая глина. – Да, этот. – Урко взял другую кружку и налил доверху. – Пей.
Приторно-сладкий вкус, который затем обратился в горечь и жжение.
– Ой. Действует… быстро.
– Прости меня, Апсалар. Признаю, я по большей части мерзкий человек. И после того, как ты явилась, я болтал больше, чем за многие годы. Так что теперь мне пора заткнуться. Чем я могу тебе помочь?
Она помолчала, затем отвела глаза:
– На самом деле – не можешь. Я не должна была приходить. У меня ещё есть задания, которые нужно исполнить.
– От него?
Девушка кивнула.
– Почему?
– Потому что я дала слово.
– Ты ему ничего не должна, кроме, может быть, ножа под рёбра.
– Когда я всё сделаю… я хочу исчезнуть.
Напанец снова уселся на табурет.
– Ага. Ну да, ясно.
– Только я думаю, в то, что я случайно утонула, уже никто не поверит, Урко.
Напанец слегка ухмыльнулся:
– Это была такая шутка. Мы все уговорились… утонуть. Никто не понял. И не понимает. Да и не поймёт уже никогда, наверное.
– Я поняла. И Танцор понял. Даже Престол Тени понял, как мне кажется.
– Но не Стерва. Отродясь у неё было плохо с чувством юмора. Всегда-то она была зациклена на мелких деталях. Интересно, такие люди вообще бывают счастливы? Они хотя бы способны на это? Что придёт смысл их жизни? Дашь им слишком много – ноют. Дашь слишком мало – жалуются. Дашь в самый раз, сколько надо, – и половина из них будет ныть, мол, многовато, а вторая – жаловаться, дескать, маловато.
– Не удивительно, что ты перестал общаться с людьми, Урко.
– Да, теперь мне больше по нраву кости. Люди… слишком уж их много, на мой вкус.
Она огляделась по сторонам.
– Танцор сказал, что тебе нужно немного встряхнуться. Почему?
Напанец отвёл глаза и промолчал. Апсалар почувствовала неприятную дрожь.
– Он что-то знает, да? Вот что он тебе хочет сообщить этим своим приветом.
– Убийца он там или нет, а всегда мне нравился Танцор. Особенно тем, что умеет держать язык за зубами.
Маленькие костяные рептилии шумно возились у двери. Апсалар некоторое время следила за ними.
– Исчезнуть… от бога.
– Да уж, это будет нелегко.
– Он сказал, что я могу уйти, когда закончу. И он не будет меня искать.
– Верь ему, Апсалар. Танцор не врёт, и думаю, даже божественность этого в нём не изменит.
Кажется, вот что я и хотела услышать.
– Спасибо тебе.
Девушка встала и направилась к двери.
– Так скоро? – спросил Урко.
Она оглянулась и бросила через плечо:
– Маловато или многовато?
Напанец прищурился, затем расхохотался:
– Ты права. В самый раз, сколько надо. Нужно следить за тем, на что я напрашиваюсь.
– Да, – согласился Апсалар. И об этом тебе хотел напомнить Танцор, верно?
Урко отвёл глаза:
– Да и Худ с ним.
Апсалар улыбнулась и открыла дверь. Телораст и Кердла выскочили наружу. Чуть погодя, девушка последовала за ними.
Смачно харкнув на ладони, он хорошенько потёр их друг о друга, а затем провёл по зачёсанным назад волосам. Грал-изгнанник поднялся, забросал песком маленький костерок, затем подобрал свой мешок и закинул за плечи. Взял охотничий лук и натянул тетиву, положил на неё стрелу. Окинув стоянку последним взором, пошёл прочь.
Идти по этому следу было несложно. Таралак Вид продолжал вглядываться в поросшую густым кустарником местность. Заяц, пустынная куропатка, ящерица-мамляк – всё сгодится; ему уже до смерти надоела вяленая бхедеринятина, а последний финик грал съел ещё две ночи тому. Клубнеплодов, конечно, вдосталь, но если есть их слишком много, потом можно полдня провести со спущенными штанами над наскоро выкопанной ямкой.
Демон-д'иверс приближался к своей жертве, и Таралаку было нужно оставаться рядом с ним, чтобы убедиться в исходе охоты. Ему хорошо платят за предстоящее задание, только это и важно. Золото, а с ним – влияние, чтобы собрать собственный отряд наёмников. А потом – вернуться в родную деревню и свершить суд над всеми, кто его предал. Тогда он займёт место военного вождя и поведёт гралов к славе. Великая судьба ждала его, и всё было хорошо.
Деджим Нэбрал никуда не сворачивал, не сбивался с пути. Д'иверс проявлял достойную решимость, оставался верен своему гейсу. Никаких нарушений, ибо демон жаждал обрести свободу, обещанную ему за исполнение этого задания. Так и следовало заключать сделки, и Таралак даже восхищался Безымянными. Какие бы жуткие легенды ни ходили об этом культе, его собственные сделки с ними были чисты, прибыльны и ясны, как день.
Безымянные пережили малазанское завоевание, и это уже о многом говорило. Старый Император проявил нечеловеческое мастерство в том, чтобы забрасывать своих агентов в бесчисленные культы Семи Городов, а затем начисто вырезать их последователей.
И это тоже было достойно восхищения.
Однако нынешняя Императрица такого сильного впечатления не производила. Она совершила слишком много ошибок. Таралак не мог уважать такого человека, поэтому он ритуально проклинал её имя на закате и на рассвете с той же страстью, что и имена других заклятых врагов Таралака Вида.
Доброе чувство было подобно воде в пустыне. Его берегли, раздавали лишь с большой неохотой и лишь крошечными глоточками. И Таралак Вид мог пройти тысячу пустынь на одной лишь капле.
Таковы были требования мира. Грал знал себя достаточно, чтобы понимать: его обаяние – это привлекательность ядовитой змеи, притягательной и обворожительной, но смертоносной. Если сурикрысы пустили в гости змея, как же им проклинать его за то, что он следовал своей природе? Он ведь убил её мужа, чтобы заслужить тепло её сердца, сердца, поглотившего Таралака Вида целиком. Он и вообразить не мог, что женщина затем избавится от него, что она лишь воспользовалась им, что другой мужчина ждал её в тени хижины, готовый утешить скорбный дух молодой вдовы. Не мог вообразить, что её обаяние тоже было привлекательностью гадюки.
Грал остановился у валуна, вытащил бурдюк с водой и выдернул пробку из обожжённой глины. Отодвинув набедренную повязку, он присел и помочился в бурдюк. Ни одного источника не было на пятнадцать лиг в том направлении, куда вёл его д'иверс. Этот маршрут, конечно, выйдет рано или поздно на торговый тракт, но до него ещё неделя пути, если не больше. Этот д'иверс, Деджим Нэбрал, явно не испытывал мук жажды.
Вот – проявление достойной решимости. Достойной подражания настолько, насколько физически возможно. Грал поднялся, затянул набедренную повязку. Вновь закупорив бурдюк, Таралак Вид забросил его за плечо и размеренной походкой двинулся дальше.
В смешанном свете звёзд и бледного зарева на востоке Скиллара стояла на коленях на жёсткой земле. Её тошнило – сперва остатками ужина, затем уже только желчью. Спазмы накатывали один за другим, и вот наконец утихли. Хватая ртом воздух, она немного отползла в сторону, затем села, прислонившись спиной к валуну.
Демон Серожаб наблюдал за ней с расстояния в десять шагов и медленно покачивался из стороны в сторону.
Одного взгляда на него хватило, чтобы вернулась тошнота, поэтому Скиллара отвела взгляд, вытащила трубку и принялась её набивать.
– Уже ведь несколько дней прошло, – пробормотала она. – Я надеялась, что это закончилось. Проклятье…
Серожаб подобрался ближе, скользнул к тому месту, где её стошнило. Принюхался, затем стал закапывать неприятное место песком.
Привычным движением железного кресала Скиллара высекла несколько искр в чашу трубки. Смесь сушёной зубровки и ржавого листа вспыхнула, и в следующий миг она затянулась сладковатым дымом.
– Молодец, Жаб. Заметай за мной следы… удивительно, что ты не разболтал остальным. Неужели уважаешь мои секреты?
Серожаб, предсказуемо, не ответил.
Скиллара провела рукой по округлившемуся животу. Как у неё только получалось поправляться, если она уже много недель отправляла обратно одну трапезу из трёх? Было что-то адское во всей этой истории с беременностью. Будто у неё завёлся собственный демон, укрылся внутри, в утробе. Ну, чем быстрее он вылезет, тем быстрее она сможет его продать какому-нибудь сутенёру или управителю гарема. Там его выкормят, вырастят и обучат ремеслу попрошайки.
Большинство женщин, которым было на себя не наплевать, останавливались на двух-трёх детях. И теперь Скиллара отлично понимала, почему. Целители, ведьмы, повитухи и кормилицы сохраняли младенцам здоровье, а мир учил жить по своим законам. Подлость заключалась в том, чтобы выносить, вытерпеть этот растущий груз, его тайную жадность до её внутренних запасов.
И ещё кое-что происходило, доказывая естественное зло этого ребёнка. Скиллара заметила, что всё чаще впадает в полусонное, приятное состояние, которое вызывало бессмысленную улыбку на её губах, – и это приводило Скиллару в неописуемый ужас. Чему тут радоваться? Мир – место неприятное. Он на утешения не разменивается. Нет, соблазнительная отрава, что текла теперь в её жилах, вела лишь к самообману, к блаженной глупости – а этого с неё уже было довольно. Ничем не лучше дурханга. Смертоносная приманка.
Скоро уже невозможно будет не заметить её растущий живот. Если только она не сумеет ещё больше растолстеть. Было что-то утешительное в этой грузности – но нет, это опять соблазнительный обман, снова отыскал дорожку в её мысли.
Что ж, тошнота, похоже, окончательно прошла. Скиллара поднялась на ноги и пошла обратно в лагерь. Пригоршня углей в костре, от которых тянулись тонкие нити дыма, да три спящие фигуры, закутавшиеся в одеяла. Следом явился Серожаб, обогнул её и уселся рядом с костром. Выхватил из воздуха пролетавшего накидочника и сунул в рот. Демон смотрел на Скиллару мутными, зеленоватыми глазами.
Она вновь набила трубку. И почему только женщины беременеют? Ведь какая-нибудь Взошедшая ведьма вполне могла бы уже исправить эту несправедливость? Или это вовсе не недостаток, а какое-то неведомое преимущество? Ничего очевидного, впрочем, в голову не приходило. Если не считать этого странного, подозрительного блаженства, которое то и дело охватывало её. Скиллара глубоко затянулась дымом ржавого листа. Бидитал установил «отсечение наслаждения» первым обрядом для девочек в своём культе. Ему нравилась концепция – ничего не чувствовать, искоренить всякое стремление к чувственному. Скиллара не могла вспомнить, переживала ли она сама когда-нибудь подобные чувства.
Бидитал прививал религиозный экстаз – состояние, как она теперь подозревала, куда более эгоистичное и самозацикленное, чем услаждение собственного тела. И беременность навевала похожий экстаз, что серьёзно тревожило Скиллару.
Внезапное движение. Она обернулась, увидела, что Резчик сел.
– Что-то случилось? – тихонько спросила она.
Юноша повернулся к ней, выражения лица в темноте было не различить. Затем он судорожно вздохнул:
– Нет. Кошмар приснился.
– Скоро рассвет, – сказала Скиллара.
– А ты почему не спишь?
– Просто так.
Резчик стряхнул одеяло, поднялся и подошёл к кострищу. Присел на корточки, бросил немного трута на тлеющие угли, подождал, пока он разгорится, и принялся подкладывать кизяки.
– Резчик, как ты думаешь, что должно произойти на Отатараловом острове?
– Не уверен. Наш старик-малазанец не слишком-то внятно по этому поводу высказывается, верно?
– Он – Дестриант Тигра Лета.
Резчик бросил на неё взгляд через костёр:
– Поневоле.
Скиллара добавила в трубку ржавого листа.
– Ему не нужны последователи. А если бы и были нужны, то ими бы точно стали не мы. Точнее, не я и не Фелисин. Мы не воины. Ты, – добавила она, – куда более вероятный кандидат.
Юноша фыркнул:
– Точно не я, Скиллара. Похоже, я выбрал себе другого бога.
– «Похоже»?
В сумраке она различила только, что он пожал плечами.
– Бывает, всякое случается.
А, женщина. Что ж, это многое объясняет.
– Повод ничем не хуже прочих, – сказала она, выпуская клубы дыма.
– Что ты имеешь в виду?
– Что я не вижу особого смысла служить какому-нибудь богу или богине. Если ты достоин их интереса, они тебя используют. Я знаю, каково это – быть использованной, и никакая награда того не стоит, даже если поначалу думаешь иначе.
– Ну, – протянул он после короткой паузы, – тебя всё же кто-то наградил.
– Ты так это называешь?
– Что называю? Ты выглядишь такой… здоровой. Исполненной жизни. И уже не такая худая, как прежде. – Он запнулся, потом поспешно добавил: – И это хорошо. Кожа да кости – это тебе не к лицу. Да и никому не к лицу, конечно. Тебе тоже. Вот и всё.
Она сидела, курила и смотрела, как светлеет небо.
– Мы для тебя – тяжёлое бремя, да, Резчик?
– Нет! Вовсе нет! Я должен вас сопровождать, и это задание я с радостью принял. И рад исполнять.
– Не думаешь, что достаточно и Серожаба, чтобы охранять нас?
– Нет, то есть, да, наверное, хватило бы и его. Но если и так – он ведь демон, а это всё усложняет – он не может запросто прийти в деревню или в город, верно? Или договариваться о покупке припасов, или о проезде, о всяком таком.
– Это может Фелисин. Да и я сама.
– Ну да. Ты хочешь сказать, что вы меня здесь не хотите видеть?
– Я хочу сказать, что в тебе нет необходимости. А это совсем не то же самое, Резчик. К тому же, ты отлично справляешься с ролью предводителя нашего маленького отряда, хотя очевидно, что ты к такому не привык.
– Слушай, хочешь сама всем заправлять – пожалуйста, я не против.
Ага! Значит, женщина, которая сама всё решает.
– Не вижу причин что бы то ни было менять, – небрежно бросила Скиллара.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Она постаралась сделать свой взгляд настолько ровным и спокойным, насколько это было возможно.
– Так к чему ты клонишь? – не выдержал Резчик.
– К чему? Ни к чему. Просто болтаю, Резчик. Если только… ты хочешь о чём-то конкретном поговорить?
Скиллара заметила, как он сжался (только не физически) и сказал:
– Нет, не хочу.
– Ты меня недостаточно хорошо знаешь, в этом дело? Ладно, времени у нас вдосталь.
– Я тебя знаю… наверное. Точнее, нет, да, ты права. Я тебе совсем не знаю. Я женщин не знаю и не понимаю, вот что я хотел сказать. Да и откуда мне знать? Невозможно уследить за вашими мыслями, понять, что вы говорите, что скрывается за вашими словами…
– Это ты лично обо мне или о женщинах в целом?
Он подбросил кизяк в огонь.
– Нет, ни о чём конкретном я поговорить не хотел.
– Ладно, зато у меня есть несколько тем для обсуждения…
Он застонал.
– Тебе дали задание, – не сдавалась Скиллара. – Сопровождать нас, правильно? Кто его дал?
– Бог.
– Но не бог Геборика.
– Да.
– Значит, нами заинтересовались, по меньшей мере, двое богов. Это плохо, Резчик. А Призрачные Руки об этом знает? Нет, конечно – откуда бы. Незачем ему говорить…
– Догадаться нетрудно, – возразил Резчик. – Я ведь ждал вас. В храме Искарала Прыща.
– Малазанские боги. Престол Тени или Котильон. Но ты ведь не малазанец, правда?
– Слушай, Скиллара, – устало спросил Резчик, – нам действительно обязательно это обсуждать сейчас?
– Если только, – продолжила она, – это не твоя возлюбленная – малазанка. Которая изначально поклонялась этим богам.
– Ох, у меня голова раскалывается, – пробормотал он, прикрыл ладонями глаза, запустил пальцы в волосы и сильно дёрнул, словно хотел их вырвать. – Как же ты… нет, не хочу знать. Это не важно. Мне всё равно.
– Так где она сейчас?
– Хватит.
Скиллара замолчала. Вытащила узкий ножик и принялась чистить трубку. Резчик внезапно поднялся.
– Займусь завтраком.
Милый мальчик, заключила она. Как глина в женских руках. Точнее, в руках женщины, которая знает, что делает. И теперь вопрос стоит так: нужно ли мне это делать? Фелисин-то от него без ума. С другой стороны, мы ведь можем и делиться.
– Заявление с ухмылкой: Округлая большегрудая женщина хочет поприжиматься телом к Резчику.
– Не сейчас, Серожаб, – мысленно ответил он, извлекая еду из заплечного мешка.
– Тревога. О да, воистину, не сейчас. Остальные пробуждаются от неспокойного сна. Будет неловкость и огорчение, особенно для Фелисин Младшей.
Резчик замер:
– Что? Но почему… да она же едва в возраст вошла! Нет, быть того не может. Отговори её, Серожаб!
– А ухаживания Серожаба отвергает. Уныло ноет: Ты, Резчик, полон семенем, можешь вызвать зачатие. Поздно выяснил. Человеческие женщины носят у себя в животе пруд для икры. Лишь одна икринка выживает, только одна. Ужасный риск! Нужно наполнить прудик как можно скорее, прежде чем явится соперник-самец, чтобы украсть твою судьбу. Серожаб будет защищать твой выбор. Храброе самопожертвование, подобное тому, что свершают Стражи-Обходчики среди моего народа. Просвещённый альтруизм, взаимный, и в далёкой перспективе – награда в отдалённой родне. Показатель высокой разумности, признание общих интересов. Серожаб уже стал Стражем-Обходчиком для округлой большегрудой богини-человека.
– Богини? Что ты этим хотел сказать?
– Похотливый вздох: она достойна поклонения. Самцово-человеческие параметры оценки замутили воды сознания Серожаба. К счастью. Долгое-долгое воздержание. Это нездраво.
Резчик поставил котелок с водой на огонь и бросил в него пригоршню трав.
– Что ты там только что говорил о неспокойных снах, Серожаб?
– Наблюдение, по краю вод сознания. Тревога. Приближается опасность. Это знаки, предупрежденья.
– Какие знаки?
– Очевидные. Неспокойные сны. Этого уже довольно.
– Не всегда, Серожаб. Иногда нас преследует что-то из прошлого. Вот и всё.
– Ага. Серожаб об этом подумает. Но сперва – потребности. Серожаб голоден.
За серой завесой горячего воздуха и пыли городские стены были едва различимы. Леоман Кистень скакал во главе своего потрёпанного отряда, рядом с ним – Корабб Бхилан Тэну'алас. Они приближались к воротам И'гхатана.
– Смотри, – сказал Корабб, – первый всадник справа от знаменосца. Это фалах'д Ведор. Выглядит он… нерадостно.
– Лучше ему побыстрей смириться с этим чувством, – прорычал Леоман, вскидывая затянутую в перчатку руку.
Колонна позади медленно остановилась. Все смотрели, как подъезжают всадники из города.
– Командир, может, нам с тобой встретить их на полпути? – спросил Корабб.
– Разумеется, нет, – огрызнулся Леоман.
Больше Корабб ничего не сказал. Их предводитель пребывал в дурном настроении. Примерно треть его воинов вынужденно скакали вдвоём на одном коне. Старая ведьма-целительница, которую все очень любили, умерла сегодня утром, и воины привалили её тело каменной плитой, чтобы его не отыскал какой-нибудь бродячий дух. Леоман лично плюнул на все восемь сторон света, чтобы освятить могилу, и на пыльный камень пролил свою кровь из пореза на левой ладони, провозглашая благословения во имя Апокалипсиса. Потом он заплакал. Перед всеми воинами, замершими, поражёнными горем и любовью, которую питал к своим последователям Леоман.
Фалах'д и его солдаты приблизились, затем натянули поводья и остановились в пяти шагах от Леомана и Корабба.
Корабб всмотрелся в землистое, осунувшееся лицо Ведора, в его мутные глаза и сразу опознал в фалах'де раба опиумного д'баянга. Его увитые толстыми венами руки дрожали на луке седла, и когда стало очевидно, что Леоман не заговорит первым, градоправитель нахмурился и произнёс:
– Я, Ведор, фалах'д И'гхатана, Первого из Святых Городов, приветствую тебя, Леоман Кистень, спасшийся бегством от Погибели Ша'ик в Рараку, а также – твоих сломленных последователей. Мы подготовили для твоих воинов безопасные казармы, и столы уже ждут, уставленные едой и питьём. Ты сам, Леоман, а также оставшиеся при тебе офицеры станете гостями фалах'да во дворце – на такой срок, какой потребуется, чтобы пополнить запасы твоей армии и оправиться от тягот пути. Сообщи нам, куда ты направляешься, и мы разошлём посланцев перед тобой, чтобы сообщить о твоём прибытии в каждом селении, деревне и городе на твоём пути.
Корабб заметил, что он задержал дыхание. Он увидел, как Леоман пустил своего коня вперёд, пока не оказался бок о бок с фалах'дом.
– Мы пришли в И'гхатан, – тихо проговорил Леоман, – и в И'гхатане останемся. Будем ждать прибытия малазанцев.
Пятнистые губы Ведора некоторое время шевелились, но ни звука не слетало с них, затем фалах'д сумел выдавить из себя смешок:
– Твоё чувство юмора – как лезвие ножа, Леоман Кистень! Ты – таков, каким предстаёшь в легендах!
– Как в легендах? В таком случае, это тебя тоже не удивит.
Ослепительной вспышкой сверкнул нож-кеттра, коснулся горла Ведора. Хлынула кровь, и голова фалах'да повалилась назад, ударилась о круп испуганной лошади, затем свалилась на землю и покатилась в дорожной пыли. Леоман протянул руку, выровнял безголовый труп, который по-прежнему сидел в седле, и вытер клинок о шёлковые одеяния градоправителя.
От городских солдат – ни звука, ни движения. Знаменосец, подросток лет пятнадцати, с открытым ртом уставился на обезглавленного фалах'да.
– Во имя Дриджны Апокалипсиса, – провозгласил Леоман, – отныне я правлю Первым из Святых Городов, И'гхатаном. Кто здесь старший офицер?
Женщина пустила коня вперёд.
– Я. Капитан Синица.
Корабб прищурился, глядя на неё. Крупные черты, загорелая до черноты кожа, светло-серые глаза. Лет двадцать пять примерно. Под простой телабой поблёскивает кольчуга.
– Ты – малазанка, – процедил Корабб.
Та перевела на него холодный взгляд:
– Что с того?
– Капитан, – сказал Леоман, – твой отряд поедет перед нами. Нужно очистить для меня и моих воинов дорогу ко дворцу. В «безопасные казармы», о которых говорил покойный фалах'д, следует поместить тех солдат из дворца и городского гарнизона, которые проявят нежелание исполнять мои приказы. Прошу убедиться, что там они и вправду в полной безопасности. Когда закончишь с этим, явись ко мне во дворец для получения дальнейших указаний.
– Сэр, – возразила женщина, – мне не по чину делать то, о чём вы просите…
– Уже по чину. Отныне ты – третий человек после меня и Корабба Бхилана Тэну'аласа.
Она вновь бросила на Корабба быстрый, но невыразительный взгляд.
– Как прикажешь, Леоман Кистень, фалах'д И'гхатана.
Синица повернулась в седле и заревела:
– Кру-у-гом! Живо-живо, свиноводы проклятые! Мы в авангарде нового фалах'да!
Конь Ведора развернулся со всеми остальными и пошёл рысью. Безголовое тело подпрыгивало в седле.
Корабб видел, как через двадцать шагов конь мёртвого фалах'да поравнялся с лошадью малазанки. Та заметила это и одним движением столкнула труп. Леоман хмыкнул:
– Да. Она – само совершенство.
Малазанка.
– У меня дурное предчувствие, командир.
– Ну, разумеется. Поэтому я и держу тебя при себе. – Леоман оглянулся. – Поэтому и ещё потому, что Госпожа тебя ведёт. Давай, скачи со мной в наш новый город.
Оба пришпорили коней. Следом потянулись и остальные.
– Наш новый город, – с ухмылкой повторил Корабб. – Мы будем защищать его даже ценой своей жизни.
Леоман бросил на него странный взгляд, но промолчал.
Корабб задумался над этим.
О, командир, меня опять терзает дурное предчувствие.…
