Волнение усилилось. Чем быстрее бежали часы, тем больше возникало препятствий, задерживающих подготовку. Словно два извечных соперника изо всех сил стараются заставить слаженно работать заведомо несовместимые механизмы. Одним из этих противников было время, которое шло слишком быстро, другим – всякого рода случайности и мелкие неполадки, которые все тормозили. Тщетно пытался Ральф успокоить свою команду, убеждая, что все происходящее – обычное дело перед любым дефиле, ему никто не верил. Его озабоченное лицо говорило, скорее, об обратном и никого не могло ввести в заблуждение.

Больше всего хлопот возникало с примерками моделей. Все еще не были закончены вышивки, не хватало аксессуаров, декоративных дополнений… И вот Ральф, едва завидев Дельфин, даже несмотря на то, что его окружили Эмили, Сара, Люсио и Лилиан, подскочил к ней с неожиданным вопросом:

– Вы не знаете, Метью Сорин сегодня здесь?

– Нет, а в чем дело?

– Прибыли все платья. И я хотел бы воспользоваться всеми, имеющимися в нашем распоряжении, средствами, чтобы проверить, как все усвоили мои распоряжения. Но где это сделать?

Дельфин не нашлась сразу с ответом. Сначала она обрадовалась и загорелась от нетерпения увидеть модели, над которыми они работали столько недель, затем она поняла, что необходимо все отрепетировать, перепроверить в нормальных условиях. Но где взять нормальные условия? В клинике? Конечно, точно, это идея. Организовать генеральную репетицию дефиле в коридоре того самого здания, где все они проходили курс лечения, это будет событием абсолютно сюрреалистическим, своего рода апофеозом и выражением искренней благодарности этому месту. Ральф сразу приступил к осуществлению своего плана.

Дельфин наивно, но вполне резонно заметила:

– А почему бы Метью не присутствовать при этом?

– Вы правы, – поддержала ее Лилиан. – Он же не запрещал нам работать. Создавать одежду – это все-таки лучше, чем лепить горшки из глины или малевать дурацкие картинки в зале для заседаний, разве нет? Итак, кто возьмется предупредить его?

Ответом на вопрос, ни к кому конкретно не обращенный, была тишина. Дельфин молчала. Сара и Люсио сделали вид, будто ничего не слышали. Эмили также не высказывала никакого желания, полагая, что у нее и без того достаточно поручений. Даже Лилиан, всегда легкая на подъем и скорая на любые разговоры, сейчас не издавала ни звука. Ральф, пожав плечами, достал сотовый телефон, набрал номер приемной и попросил соединить его с Метью.

– Доктор Сорин, это Ральф Фаррелл. Имею честь попросить вас об одном одолжении. Не сможете ли вы освободиться на некоторое время, скажем, во второй половине дня, чтобы мы могли показать вам результат нашей совместной работы?

Разумеется, Метью был в курсе происходящего и давал себе отчет в том, что вот уже несколько месяцев его клиника не являлась классическим лечебным учреждением. И что, вероятно, ему стоило бы по этому поводу встревожиться. Или, по крайней мере, узнать наверняка, какое теперь у нее направление. В последнее время ему стало казаться, что он руководит домом умалишенных. Причем «руководит» – это громко сказано, потому как вернее было бы сказать, что он покрывает этих «умалишенных». Царила анархия и предкарнавальная суматоха – так говорили его чопорные коллеги, занимавшие верхушку медицинской иерархии. В конечном счете, посмеивался он, хотя первый этаж ему больше не повинуется, а медицинский персонал все делает через его голову, однако пациенты чувствуют себя все лучше и лучше, и вплоть до сей поры такое отклонение от заданного курса его не смущало. Зато появилось новое чувство – чувство, что его сторонятся, от него что-то утаивают, и это было неприятно. Даже обидно. Поэтому просьба Ральфа пришлась как нельзя более кстати.

Придя утром в клинику, Метью очутился среди ворохов тканей, лент, блесток, кружев. Самым ужасным были блестки, они прилипали к подошвам ботинок и туфель, так что вскоре их разнесли по всей клинике. В такой атмосфере невозможно быть серьезным. Вереница курьеров и машин, доставляющих и забирающих обратно конверты, платья, свертки, – все это немного затрудняло работу персонала, однако никто и не думал хмуриться. Даже дежурная сестра в регистратуре, у которой уже голова шла кругом от бесконечных телефонных звонков, адресованных Ральфу. Метью уже хотел было предложить в распоряжение кутюрье свой кабинет. Его очень позабавила мысль о том, какой интересный результат может дать такой необычный терапевтический эксперимент. Ведь кому, как не Ральфу Фарреллу, удалось сдружить четырех женщин из совершенно разных социальных кругов, позаимствовав что-то у других пациентов, менее эмоциональных и возбудимых, соткать прочную основу, опираясь на которую они все сумели протянуть друг к другу руки, связав себя тесными, крепкими дружескими узами, которые к тому же ускорили их выздоровление. Сам Метью всегда ратовал именно за такой метод лечения.

Вообще-то Метью ничего не знал о тех трудностях, с которыми столкнулся Ральф. Никто не объяснил доктору, какие надежды кутюрье связывает с этой коллекцией. Получив приглашение на сегодняшний вечер, Метью почувствовал себя тоже причастным к общему делу.

– Я полагаю, – с улыбкой обратился он к Ральфу, – что сейчас бесполезно вызывать кого-либо из ваших помощников для личной беседы.

– Вы правы, – рассмеялся кутюрье. – У нас есть более неотложные дела, чем разговоры о режимах питания. Кроме того, дорогой Метью, насколько мне известно, мы все очень скрупулезно выполняем условия наших договоров.

– Признаю, что в этом вы правы. Только как же сегодняшний обед?

– Мы сейчас перешли в такую стадию, что нам вполне достаточно выпить стакан фруктового сока да съесть бутерброд с сыром.

Метью, со вздохом подняв глаза к небу, уже в который раз спросил себя, точно ли его профессия – лечить людей, а не заниматься кухней.

– Лично я все-таки найду время на нормальный обед, если вы не возражаете, а затем примусь за обход.

– Отлично, только я боюсь, что раньше чем к половине третьего дня мы все равно не успеем подготовиться.

Метью смог дотерпеть только до четверти третьего. Неожиданно для самого себя, будто повинуясь негласному правилу, установленному на этот день его подопечными, перед обходом пациентов он снял белый халат. После этого он поднялся по лестнице на второй этаж, где находились палаты, и вошел в коридор.

В ординаторской – никого. В любое другое время за такую вольность дежурная медсестра получила бы от доктора строгий выговор. Дальше – больше, двери всех комнат были нараспашку. «Куда смотрит служба охраны», – проворчал он про себя. Из самой дальней комнаты донесся шум, туда-то он и направился. Там его ожидало любопытное зрелище. Почти все пациенты и персонал клиники толпились в восторженном замешательстве вокруг деревянного манекена, на котором сверкало и переливалось свадебное платье. Наступило молчание. Тишину нарушал только Ральф, суетящийся вокруг манекена, то подкалывая булавками подол платья, то проверяя швы на рукавах, то расправляя складки на юбке, то оглядывая всех собравшихся, желая проверить произведенное впечатление. Все замерли в восхищении.

Метью застыл вместе со всеми, он тоже никогда раньше не видел ничего более роскошного. Он бы сказал, что перед ним облако легчайшего прозрачного тюля, волна нежного шелка, расшитого белоснежным жемчугом, усеянного каплями ослепительного перламутра, усыпанного яркими и чистыми хрустальными звездами. У него не было слов.

– Вот, вы присутствуете при завершении последнего платья коллекции, – назидательным тоном провозгласил кутюрье. – В конце любого дефиле всегда демонстрируется свадебное платье. – Символичность этой традиции не ускользнула ни от кого из собравшихся в комнате, ибо в жизни каждой женщины главное платье – это то, которое она надевала на свою свадьбу. – У меня такая привычка, заканчивать платье невесты последним, хотя мои коллеги придерживаются другой последовательности. Этот показ для меня больше чем необычный, поскольку речь идет о последней проверке моей новой коллекции. Метью, вы позволите мне провести репетицию здесь, в коридоре, чтобы окончательно отшлифовать каждую деталь и привести в полную гармонию все дефиле?

– У меня нет никакого желания вам мешать, – проворчал доктор, – только я не вижу топ-моделей. Кто будет представлять платья?

– Никто. Я попросил нескольких девушек из вашего персонала и некоторых пациенток примерить платья и показать их нам. Вполне достаточно, чтобы нам судить о результате и предположить, каков будет эффект.

– В таком случае, Ральф, я рад еще больше.

В коридоре приглушили неоновый свет, обычно слишком резкий. Сцена, этот длинный, узкий тоннель, обычно тщательно дезинфицированный специальными моющими средствами, теперь выглядел совершенно неузнаваемым, загадочным и преображенным, освещенным только тем светом, который проникал в него из раскрытых дверей пустых комнат.

Люсио, очень серьезный, несмотря на довольно-таки нелепую ситуацию, вышел вперед, держа на вытянутых руках платье. Медленным шагом он прошел по коридору и скрылся в малой гостиной, расположенной слева. Каждый из остальных будущих манекенщиков и манекенщиц повторил его движения в точности, сохраняя торжественность и сосредоточенность, хоть это все и выглядело курьезно.

Но Метью все-таки улыбнулся комичности действа, однако в то же время его ироничность уступила место восхищению красотой одежд, проплывавших мимо, а также – удивлению, с каким он наблюдал необыкновенное торжественное и уверенное выражение глаз Лилиан, Сары, Эмили, Дельфин и Ральфа, которые мгновенно пресекли его желание посмеяться.

Едва дефиле завершилось, доктор Сории, с горящими глазами, обернулся к Ральфу и его «команде».

– И все это вы создали здесь, в клинике?

– Нет, мы все это здесь придумали, – ответил кутюрье, нарочно сделав ударение на слове «мы». – Вы даже не представляете, дорогой доктор, что вы для нас сделали. Пока вы нас лечили, я продумал стратегию финансовой и художественной кампании против моих бывших коллег и союзников. Это сражение, победа в котором осталась за мной, я решился дать только благодаря вашей поддержке. Если бы вы здесь, в клинике, не поощряли бы нас к поиску вдохновения, к желанию узнать, на что способен каждый из нас, к стремлению освободить наши сердца и души от старого ненужного хлама, тогда никого бы здесь сейчас не было. Моя коллекция будет называться «Ренессанс». Это название, уж поверьте, пришло мне в голову не случайно. Ренессанс означает возрождение, и это самое подходящее определение для линии одежды, работа над которой помогла нам найти самих себя и наши настоящие, природой нам назначенные тела. Или примирить наш внутренний мир с нашим телом. Поэтому, прошу вас, не относитесь к ней как к обычной коллекции одежды, потому что она – символ нашего перерождения. Будучи оптимистом, могу сказать, что это дефиле – не только награда за наши сегодняшние победы, но и залог будущих достижений.

Метью до глубины души был тронут этими словами, произнесенными искренне, с жаром, с трудом сдерживая подступившие к горлу рыдания. Такая откровенность и простота тронули до самого сердца доктора, который полагал, что он уже на своем веку всего повидал, наслушался, вытерпел, пережил и осознал. Он, который предпочитал казаться близоруким, чтобы не слишком страдать в случае неудачи, когда его пациенту не удается достичь намеченной цели; он, который прятал чувства за скорлупой напускного безразличия или за вспышками нарочитого и быстропроходящего гнева, все-таки оставался открытым и восприимчивым к человеческим душевным порывам. Людское коварство, а с ним ему нередко приходилось сталкиваться, вызывало у него отвращение, возмущение, протест. Зато когда он видел лица одухотворенные, не прикрытые никакими масками, из его сердца поднималась горячая волна сочувствия. И он считал, что его предназначение именно в этом. А сейчас правильность его убеждения подтверждали глаза пятерых окруживших его пациентов, а выражения их лиц свидетельствовали о том, что их мир уже изменился.

Ральф имел склонность к напыщенности, к тому же часто падал духом. В его глазах Метью был истинным созидателем, сильным, смелым, крепко держащим колесо фортуны.

Эмили, наконец, казалась вполне довольной. Ее фигура теперь имела безупречные пропорции, в соответствии с ее представлениями об идеальных формах.

Сара была счастлива с Люсио, который подарил ей новую жизнь.

Что касается Дельфин де Люзиль, невозможно было вообразить больших перемен, нежели те, что произошли с ней. Из ожиревшей глыбы плоти, которая наросла на почве психологических проблем, рожденных несгибаемым упрямством, ее тело обрело нормальные, приятные глазу формы. В итоге Дельфин похудела на 60 килограммов! И чтобы это получилось, ей следовало всего-навсего соблюдать предписанный доктором режим! И научиться распознавать то, что парализовывает ее волю.

Мадам Бензимон рассказала о своем намерении попытаться восстановить отношения с мужем, сообщить ему о своем желании найти себе работу в какой-нибудь компании или в благотворительной организации. И только она приняла такое решение, как впервые за столь долгий срок своего пребывания в клинике она начала сбрасывать вес. Как будто та самоотверженность, с которой она ринулась участвовать в создании коллекции, дала толчок и ее, скрытой от посторонних, личной жизни. Как будто она, которая всегда жила только для других, наконец ухватила кончик веревочки своей жизни, так долго не дававшийся ей в руки.

Да и Метью тоже не мог пожаловаться на исход этой «операции». Теперь, по крайней мере, все будут знать, что эта коллекция была подготовлена в его клинике. Хотя он сам был бы доволен, просто осознавая, что он помог этим людям полюбить самих себя и обострить их внимание к окружающему миру.

– А можно мне привести жену на ваше дефиле? – нерешительно спросил он.

– Разумеется. Как и у всех остальных приглашенных дам, у нее будет право выбрать для себя понравившуюся модель.

Ральф, Дельфин де Люзиль и Лилиан Бензимон просто кипели от нетерпения.

Еще целую неделю ждать!