Яркое солнце заливало лужайку с редкой бледной травкой, расположенную перед клиникой. По ступенькам, к входной двери, поднимался Батист де Люзиль, за которым шла молодая девушка. Их едва не сшибли двое, почти бегом выходящие из здания. Режиссер на секунду усомнился, не ошибся ли он адресом. Но нет, холл клиники явно был ему знаком. Сообщив в регистратуру свое имя, он повел свою спутницу к лифту.

Постучав в дверь палаты, которую занимала его мать, он сразу же услышал знакомый голос:

– Войдите!

Дельфин в это время оживленно разговаривала с кем-то по телефону. Она жестом пригласила своих гостей присесть на кровать.

– Итак, мадам, я очень надеюсь, что вы почтите нас своим присутствием. Мсье Фаррелл будет в восторге. Ну, что вы, это я вас благодарю.

Отключив телефон, она повернулась к сыну:

– Батист? Я не думала, что ты сегодня придешь.

– Здравствуйте, мама, извините, что помешал, но я не предполагал, что вы так заняты.

– Ну, это пустяки. Чему я обязана удовольствию видеть тебя? – спросила Дельфин, с любопытством посматривая на девушку, которая скромно стояла поодаль.

– Я хочу познакомить тебя с Лаурой, моей будущей женой.

Новость не была ни шокирующей, ни неприятной, тем не менее секунды две Дельфин растерянно молчала. Теперь все происходит так быстро. Никогда раньше она не замечала у своего сына интереса к противоположному, так называемому слабому полу, а сегодня – он уже с невестой. Рассудив, что ни к чему демонстрировать свое удивление, она сказала:

– Вы очаровательны, мадемуазель, и если бы вы знали, как я счастлива видеть, что мой сын не гомосексуалист!

Лаура не могла удержаться от смеха. Вслед за ней рассмеялась и Дельфин. Батист, совершенно растерявшись, уставился в пол.

– Прошу вас, мадам, называйте меня Лаура.

– Хорошо, только при условии, что вы будете звать меня Дельфин. Но только не свекровью, терпеть не могу этого слова.

– Хорошо, Дельфин.

Батист все не мог прийти в себя. Его мать, насквозь пропитанная старинным дворянским этикетом, свято соблюдающая традиции официального представления каждого нового лица, вдруг отбросила все эти, налипшие на нее, церемонии. В прямом и в переносном смысле, потому что она еще и похудела чуть ли не в два раза. И это – не единственная в ней перемена. Она отрезала свои длинные волосы, которые раньше всегда собирала в пучок с помощью сеточки или шпилек. Ее новая короткая стрижка очень молодит ее и подчеркивает благородную утонченность черт ее лица. К тому же на ней были брюки и туника цвета индиго, так гармонирующего с ее глазами, а не обычное черное платье-балахон до самых пят. Луи предупреждал Батиста о некоторых переменах, но он не ожидал встретиться с такими радикальными и впечатляющими метаморфозами.

– Прости за эти слова, что вырвались у меня только что, – обратилась Дельфин к сыну. – Я позже объясню тебе, почему я так сказала. Или можешь спросить у брата.

– Я знаю, он рассказал мне о вашей беседе. А Лаура лучше других осведомлена о моей сексуальной ориентации.

Эта фраза, которую он осмелился произнести вслух, заставила Батиста покраснеть. Никогда он не разговаривал так и о таких вещах со своей матерью.

– Тем лучше. Как вы думаете, вам обоим доставит удовольствие присутствовать на дефиле, которое мы, здешние пациенты, под руководством Ральфа Фаррелла, задумали устроить?

Лаура обрадованно энергично закивала головой в знак согласия.

– Почему бы и нет? – сдержанно согласился Батист.

– Если ты придешь, будет просто замечательно, ведь ты, мой дорогой, принадлежишь к касте парижских знаменитостей! Я не осмеливалась беспокоить тебя, в газетах писали, что ты работаешь над новым сценарием. Но раз мы увиделись, знай, что я очень горжусь тобой.

– Простите, мама, что говорю вам это в присутствии Лауры, но вы, каким-то непостижимым образом, изменились совершенно. В самом что ни на есть лучшем смысле. Я ошеломлен.

– Нам давно надо было многое сказать друг другу: мне, твоему отцу и твоему брату. Я первой сделала шаг к освобождению от лжи и молчания в нашу последнюю встречу с Пьер-Мари. И намереваюсь продолжать эту традицию, пока не рассеются все наши семейные тайны. Теперь у нас ни у кого не будет нужды что-то скрывать.

Батист почувствовал, что пора уходить. Воспользовавшись этим примирением с прошлыми обидами и впечатлением от своего признания, но все еще ощущая неловкость от того, какой оборот принял его визит, Батист сказал:

– Мама, если вы не против, мы с Лаурой откланяемся, но мне бы очень хотелось продолжить этот разговор с вами вдвоем. Цель моего прихода – сообщить вам о моем решении, и я надеюсь, что теперь вы позволите мне обо всем рассказать отцу.

– Разумеется, конечно, – проворчала Дельфин, несколько раздосадованная от того, что ее сын не проявил никакого желания немедленно сорвать последние оставшиеся замки на семейных тайнах. – Это я должна перед вами извинится. Просто я сильно взволнована всеми открытиями, которые я сделала в себе самой, да еще приготовлениями к дефиле. Как раз сейчас мы получаем наши модели, и все просто сгорают от нетерпения.

– Кстати, а когда все это состоится?

– В будущую среду, вот, возьмите ваши билеты. Сейчас мы все тут крутимся как белки в колесе, потому что надо успеть все подготовить, но, когда показ закончится, мне бы очень хотелось, чтобы мы поужинали где-нибудь вчетвером, Лаура, ты, отец и я.

Лаура чуть заметно согласно кивнула, и тогда Батист поспешил заверить мать, что они обязательно воспользуются этим приглашением. Говоря по правде, этот визит его обескуражил. Действие развивалось совсем не по тому классическому сценарию, который он составил, готовясь к встрече. Он, с легкостью придумывавший мизансцены для вымышленных персонажей, рассчитывал на чопорную, натянутую встречу, во время которой обе стороны, то есть он с Лаурой и мать, будут состязаться в изысканной вежливости, ограничившись банальным разговором о том, о сем, о профессии Лауры, о ее семье, о самочувствии и диетических предписаниях его матери. Он ожидал, одним словом, учтивой, манерной беседы, но вовсе не этого странного разговора с женщиной, настолько преобразившейся, что, совершенно забыв свои холодные аристократические манеры, она вела себя искренне, порывисто, даже дерзко. Вплоть до того, что не побоялась показать изнанку своего клана, вычистить все углы от нелицеприятного сора и бесстыдных подозрений, которые лучше бы она хранила при себе. Ей нисколько не было интересно ни происхождение Лауры, ни обстоятельства их знакомства, какой эгоизм! Только почему она обмолвилась о своем страхе, что он, ее сын, гомосексуалист? Да, реакция Дельфин повергла его в растерянность. Вот сейчас, когда она целует Лауру в обе щеки, все должно обнаружиться! Сбитый с толку, Батист рассудил так: он должен радоваться, что его мать вновь здорова, что к ней вернулся вкус к жизни и что она так сердечно встретила свою будущую невестку. Больше всего его беспокоило неузнаваемое поведение матери, а значит, ее непредсказуемость. Вообще-то просто необходимо оказаться наедине с матерью, чтобы получше познакомиться с этой новой и непонятной Дельфин и посмотреть, сколько в ней осталось от той, прежней. Потом, попозже, когда пройдет дефиле, у них будет время вновь открыть и познакомиться друг с другом – так он пообещал себе.

Из клиники он вышел с чувством сожаления, Лаура же, напротив, в восторге. Она в прямом смысле слова была покорена своей будущей свекровью. Слушая ее, Лауры, восторженный щебет, Батист чувствовал, как его сомнения по поводу метаморфозы, произошедшей с его матерью, увядают одно за другим. Тем лучше, он попробует взглянуть на ситуацию с точки зрения служителя Мельпомены. В самом деле, клиника – это изумительное место, где сосредоточены самые невообразимые человеческие драмы. Там, под одной крышей, живут болезнь, смерть, страдание, горе, но еще и выздоровление. Широчайшее поле для выбора сюжета пьесы!