Эмили вздрогнула от мгновенно нахлынувшего на нее негодования. Она положила плеер на тумбочку и повернулась к Метью. Лицо нахмурено, руки скрещены на груди.

– Мне нечего ему сказать, точка, это все, – упрямо выпалила она.

Похоже, разговор будет тяжелым.

– Скорее всего, ты просто не можешь с ним разговаривать, – постарался он смягчить ее настрой. – Мне кажется, в первую очередь тебе надо поговорить с матерью.

– С этой шлюхой? Еще чего!

Метью поудобнее уселся в кресле и только затем поднял глаза на свою пациентку. На этот раз ей не удастся отделаться от него; его медлительность отнюдь не означает, что ему не хватает духу начать разговор на неприятные темы. Тем более что некоторые размышления и интуитивно сделанные выводы, которые были далеко не так поспешны, как у Эмили, подсказывали ему быть осторожным.

– Послушай, – начал Метью, – я все думаю, а что, если ты неправильно истолковала тот, услышанный тобой, телефонный разговор. Но даже если у твоей матери есть какая-то другая жизнь, о которой ты ничего не знаешь, к тебе она не имеет никакого отношения. В данном случае речь идет об истории ее супружества, а не о ее материнском долге. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Извини-подвинься, – вспылила девушка. – Это уж ни в какие ворота не лезет. Не ты ли объяснял мне, что все идет из семьи, из ближайшего окружения? И если я правильно эти слова понимаю, то закончить учебу на хирурга-стоматолога я должна для того, чтобы стать повторением своего отца-рогоносца, а от дуры-матери перенять ее манеры. Фигушки, не на ту напали! Это даже не обсуждается. Я могла бы стать проституткой в ночном клубе и тогда не осуждала бы таких женщин, как моя мать. И если я захотела вести такую жизнь, какую она считает развратом, то у меня, по крайней мере, хватило честности заявить об этом прямо и открыто. И хватит с меня ее лицемерия, вранья и ее общества.

Метью с состраданием на лице слушал ее разглагольствования. Не перебивая, потому что это ничему бы не помогло, он дал ей отругаться, отпла-каться, выплеснуть из себя сжигающую ее злобу и горечь. Но когда поток ругательств иссяк, он, все так же не произнося ни слова, поднялся, подошел вплотную к девушке и пристально посмотрел ей в глаза.

– Сейчас передо мной стоит юная особа, которая страдает приступами булимии, ее рвет, выворачивает наизнанку, – необычно ледяным тоном произнес он. – Ее самооценка, ее беспокойство, иногда просто чрезмерное, о своем теле не меняется ни тогда, когда ее вес возрастает от 52 до 58 килограммов, ни когда он уменьшается от 58 до 52 килограммов. И эти скачки веса ничего не меняют в ее жизни. Единственное, что меняется, это лицо, отражение которого она видит в зеркале. И еще! Каким бы ее вес ни был, она никогда не чувствует себя довольной жизнью. Я прав или нет?

Эмили потупилась и опустила руки:

– Прав. Ну и что?

– А то, что гипотеза о неверности твоей матери, от которой ты первая отгородилась непроницаемой стеной, ничем не подтверждается. Эта неверность для тебя что-то вроде алиби, ширмы, скрывающей другие причины. Очень удобная маска, которая позволяет тебе играть роль несчастной жертвы. Этим маловразумительным аргументом ты оправдываешь свое неправильное и оскорбительное поведение, постоянно перекладывая всю ответственность на мать. Ты совершаешь глупости, но это твоя ошибка, только твоя – ныне, присно и во веки веков. Вести себя так, как ты, – очень просто. Но несправедливо. Твои проблемы разрешатся не вдруг, а сбегая сюда, на что ты надеялась? На чудо? Но мы не в сказке, и волшебников среди нашего персонала нет и никогда не было.

Удивленная такой резкой откровенностью своего доктора, Эмили села на кровать и затравленно взглянула на Метью. А он продолжал свою обличительную речь, но уже более мягким тоном:

– Эмили, я говорю с тобой как друг и как врач одновременно: ты уже не ребенок, тебе двадцать три года, и вполне естественно, что ты хочешь жить отдельно от родителей. Но я очень хочу, чтобы ты могла уйти из родного дома, не закрывая себе туда путь, если в будущем у тебя возникнет потребность вернуться. Чтобы ты не выплеснула вместе с водой и ребенка, вот все, о чем я тебя прошу.

Обезоруженная этими словами, девушка чуть слышно произнесла:

– Но… что же мне делать?

– Я тебе кое-что предложу. Я назначу твоей матери прием, и ты будешь присутствовать тоже.

– О нет, пожалуйста, не надо, она будет ругаться, – испуганно пробормотала Эмили.

– Почему ты ее боишься? – спросил Метью, усаживаясь рядом с девушкой. – Все равно, рано или поздно тебе придется с ней поговорить. И чем дальше, тем тяжелее тебе будет на это решиться. Не забывай, что я здесь для того, чтобы помочь вам удалить этот гнойный нарыв и помириться друг с другом. Давай, решайся, потом, когда все будет позади, почувствуешь громадное облегчение. Скорее даже освобождение.

– А ты будешь все время находиться в кабинете, ты не оставишь меня с ней наедине?

– Нет, если только ты сама меня об этом не попросишь. Годится?

– Ну так разве у меня есть выбор?

Метью встал, подошел к окну, повернувшись к девушке спиной.

– С тех пор, как ты в клинике, тебя больше не рвет, так?

– Откуда ты знаешь?

– Просто я распорядился снять задвижку с двери туалетной комнаты в твоей палате, чтобы у меня была уверенность, что к тебе в любое время может войти любой посетитель. И поскольку тебе это неприятно, ты перестала туда ходить. Единственное место, где ты осмелилась бы скрыться во время приступа тошноты, это служебные туалеты, которые обычно заперты. Но вот уже несколько дней, как замок не работает и там, я проверял. Следовательно, этими туалетами ты тоже не пользовалась.

«Конечно», – подумала девушка. Естественно, она никогда не смогла бы позволить себе при других поддаться приступам булимии и рвоты. В клинике она вполне осознанно ела только то, что предписал Метью как режим питания, включив в него, по ее просьбе, некоторые продукты, и не чувствовала больше себя больной. Ее режим? Размышляя над ним, она видела, как Метью снайперски попал в точку с ее непростой историей.

К этой инструкции был прикреплен лист со списком продуктов, которые следует постепенно вводить в свой рацион, чтобы стабилизировать вес.

– Знаешь, почему я прикрепил на дверь твоей палаты листок с режимом питания? – спросил Метью.

– Понятия не имею.

– Чтобы ты прониклась сознанием, пропиталась, затвердила наизусть и поняла, наконец, что такое нормальное питание. Чтобы успокоить и показать тебе, что, питаясь сбалансированно, ты можешь не опасаться, что твой вес будет расти. А значит, тебе не придется искусственно вызывать рвоту.

– Действительно, стрелка весов показывает теперь одно и то же.

Уверившись, что его метод оправдал себя и помог сдвинуть дело с мертвой точки, поняв также, что пора завершать разговор и рассеять все еще чувствующееся напряжение, доктор скосил глаза на книжку, которая лежала рядом с телевизором.

– Что ты читаешь?

– «Анатомию альвеол», это старый учебник по стоматологической хирургии.

– Ты опять стала этим интересоваться?

Метью медленно провел рукой перед глазами Эмили, слева направо, этот жест он позаимствовал из индийского философского учения, и означает этот жест прекращение пикировок, нападок и резкостей в разговоре. Время от времени он прибегал к этому жесту, когда хотел подтолкнуть пациента к какому-то ответу, причем чтобы произнесенные слова им же и запомнились.

– Я не прошу ответить тотчас, Эмили. Новую встречу мы назначим на следующую неделю, тогда и поговорим об этом. У тебя будет достаточно времени хорошенько обо всем подумать.

И он поспешно вышел из комнаты, чтобы не дать девушке возможность окликнуть его.