Лежа в темноте, Сара прислушивалась к ровному дыханию своего уснувшего любовника. Своего возлюбленного, тут же поправилась она. Она что было мочи прижалась к нему, словно хотела каждой порой кожи вобрать в себя его тепло и силу. В ее памяти все еще раздавались слова, которые он говорил, прижимая ее к себе. Наконец. Наконец у нее есть кто-то, кто любит ее просто за то, что она – вот такая, кого не отталкивает ее фигура-скелет. У нее задрожали губы, и по щекам тихо покатились, совсем не горькие, слезы. Сара подумала, что такими же слезами могла бы плакать путешественница, наконец добравшаяся до тихого места после кругосветного путешествия и только что осознавшая, скольких опасностей она счастливо избежала.

Шум ключа, поворачиваемого в замочной скважине, вывел ее из чудесного оцепенения, из состояния на грани сознания и сна, когда долго медлят, прежде чем открыть глаза, когда еще не совсем освободились от объятий Морфея, когда еще чувствуется на губах вкус счастья и хочется, чтобы это длилось подольше. Она приоткрыла глаз и увидела Люсио, который осторожно закрывал дверь, после чего поставил сумки на пол в углу, служившем им кухней.

Сара села в кровати и зажгла висящую рядом лампу.

– Что это, для чего это все?

– Это я купил для завтрака, как обычно.

Розовый воздушный шар оглушительно лопнул, и из глубины на поверхность выплыла мрачная правда. Ныряльщик слишком глубоко погрузился в омут анорексии, и теперь его надо очень осторожно, шажок за шажком, вытаскивать оттуда, уча есть заново. Но на этот раз, решила Сара, все будет по-другому. Голода она не чувствовала, однако ощутила в себе силы поесть.

– Договор все еще в силе, – сказал Люсио. – Ты помнишь, договор между тобой, мной и Метью.

– Да, – сморщила нос девушка, – наш дорогой Метью все время между нами, – неожиданно в ее голосе появились горькие нотки.

– Нет, он не стоит межу нами, – поспешил ее разубедить Люсио, – он возле, рядом с нами. Вспомни, на что он пошел, чтобы помочь тебе.

– Ты прав, – уже мягче проговорила Сара, – я несправедлива к нему. Если бы он не положил меня в клинику, я, наверное, никогда тебя бы не встретила.

И, чтобы рассеять сгустившееся вдруг напряжение, она перевела разговор на другое:

– А правда, что у тебя в пакетах?

– Апельсиновый сок, быстрорастворимый шоколад, молоко, джем, сливочное масло и свежий хлеб, потому что я по характеру оптимист, – перечислил покупки Люсио, довольный, что открытого сопротивления не последовало, а значит, подписано новое перемирие.

– Это все?

– Забыл, еще обезжиренный домашний сыр.

– А, все-таки кое-что еще!

Пока Люсио занимался завтраком, Сара направилась в крошечную, тесную ванную, где нашла несколько полотенец, которыми уже пользовались, брошенную в корзину для белья какую-то одежду, несколько бутылочек с шампунем, одеколон… Настоящая холостяцкая квартира, подумала она с нежностью. Над раковиной висел маленький зеркальный шкафчик. Открыв его, она невольно скорчила гримасу. Из-за двери она прокричала:

– В самом деле, в этой квартире нет места на двоих.

– Нет-нет, мадам, есть еще место под умывальником. Я прикреплю там полки, чтобы вы могли расставить на них все, что вам требуется для вашей красоты. А в комнате есть еще одна большая стена, вдоль которой можно поставить широченный шкаф, в нем уместится одежда хоть для двух женщин.

– О, ты меня не знаешь. Этого мне будет мало!

– Да будет мне позволено заметить, мадам, что, ввиду скорого увеличения вашего размера одежды, мне кажется нерациональным начинать обновлять гардероб прямо сейчас.

Сара рассмеялась и, сняв ночную рубашку, шагнула под душ. Она скатала рубашку в комок и бросила ее в мусорное ведро, стоящее между умывальником и унитазом. Этот жест символизировал начало новой жизни, появление твердого желания родиться заново. А ночная рубашка – одежда, связанная с ее болезнью, с ее пребыванием в клинике. Теперь она хочет новое белье, красивое и сексуальное.

Она стала намыливать свое тело и впервые делала это не машинально. Она провела рукой по плоским ягодицам и залилась краской стыда при мысли о том, что этот удивительный мужчина, по ту сторону двери, мог хотеть заняться с ней любовью, даже несмотря на ее ужасный вид. Сара еще сильнее укрепилась в своем решении: она поправится ради него, она вернет себе и предложит только ему удовольствие наслаждаться своими замечательными женскими формами, которые у нее были когда-то. Нет, мысль ее испуганно заметалась: только не сильно поправляться, не растолстеть. Она уже чуть ли не паниковала. Нужно найти другое слово, подобрать другой глагол, не произносить вслух то, что вселяет в нее тревогу, мучает ее. Например, лучше сказать «пополнеть», это звучит гораздо приятнее, легче, деликатнее, соблазнительнее, обнадеживающе. И придает храбрости, которая ей так необходима в этой новой битве.

Прежде чем выйти из ванной комнаты, она завернулась в белое чистое полотенце с приятным запахом от ополаскивателя для белья.

– Люсио, как ты думаешь, можно поправиться и не растолстеть?

Молодой врач, услышав такой вопрос, развеселился:

– До того как ты растолстеешь, еще столько воды утечет! Ты начинаешь говорить, как все анорексички.

– Больше всего я начинаю бояться именно в тот момент, когда хочу что-нибудь съесть.

– Ну хорошо, представь тогда, что я не люблю толстяков, кроме, разумеется, тех больных, что лечатся в нашей клинике. Если ты будешь помнить об этом, то первый же человек, который даст тебе гарантию, что ты сможешь контролировать свой вес, – это я. Иначе…

Сара приняла позу скандальной рыночной торговки:

– Иначе что? Ты бросишь меня?

– Иначе мадам придется заняться спортом.

Девушка рассмеялась. Люсио нашел правильные слова. Именно их и надо было произнести. Итак, она будет «управлять» своим весом, она завоюет того единственного, рядом с кем сможет быть счастливой, и никогда не позволит ему уйти.

К тому же, если возникнут проблемы, рецидив, какие-то вопросы, кризис, разве у них нет Метью?

Люсио уселся на табурет возле алюминиевой барной стойки, которая отделяла угол, отведенный под кухню, от жилой комнаты. Сара села рядом. При виде еды она инстинктивно дернулась назад и не смогла это скрыть. Люсио с любовью смотрел на нее.

– Попробуй чего-нибудь, совсем немножко, – посоветовал он.

И вот, с величайшей предосторожностью, словно тяжелораненый, который заново пробует двигаться, словно больной амнезией, к которому вернулась память и он подыскивает слова, чтобы рассказать о своем, вдруг открывшемся, прошлом, она поднесла чашку к губам и услышала запах горячего шоколада.

Затем она храбро отпила глоточек. Сара с удивлением обнаружила, что этот глоток не причинил ей никакой боли, наоборот, у нее возникло приятное эротическое чувство. Напиток пробежал по горлу дальше. С тревогой она ждала, что же будет, когда он доберется до желудка, но не произошло ничего. Метью был прав, заново учить есть лучше всего с жидкой пищи.

Люсио протянул ей кусок хлеба с маслом, но девушка скривилась:

– Извини, но здесь слишком много масла.

– Виноват, сейчас исправлюсь.

Молодой человек взял нож и аккуратно стал соскребывать и без того тонкий слой сливочного масла, пока на хлебе не осталась чуть заметная желтоватая пленочка. Сара манерно, двумя пальчиками взяла тартинку и, немного поколебавшись, сунула ее в рот.

– Ты специально покупаешь такой вкусный хлеб?

– Да, я руководствуюсь правилами клиники: хлеб должен быть с хрустящей корочкой, чтобы чувствовать, что ты жуешь, но и довольно мягким, чтобы уже во рту приходить в полужидкое состояние.

Дальше все пошло как по писаному. Единственный раз, правда, у Сары возникла боль в горле. Люсио заставил ее открыть рот и осмотрел горло.

– Жуй подольше и глотай маленькими порциями.

Сара повиновалась. Этот совет уменьшил ее страх, болезненное ощущение исчезло, и она доела первую тартинку.

– Еще одну? – предложил Люсио.

– А это обязательно?

– Да нет, извини. Конечно, я слишком давлю на тебя… Но мне хочется, чтобы ты ела побольше, чтобы поскорее выздороветь. Но я опережаю твой ритм. Если тебе для этого требуется усилие, то лучше отступить, а то выздоровление рискует обрасти неприятными побочными эффектами.

Сара погладила его по щеке:

– Я знаю, что ты хочешь, мой хороший, не беспокойся об этом. Я бы попробовала домашний сыр.

– С капелькой меда?

Сара опять забеспокоилась.

– Попробуй, – мягко настаивал Люсио, заметив на ее лице недовольную гримасу, – он жидкий, и ты его проглотишь легко.

– Хорошо, но только совсем немножко, – сопротивлялась Сара.

Он открыл баночку с сыром, затем взял чайную ложечку, зачерпнул ею мед и тонкой ароматной струйкой пролил ее на белоснежную, блестящую как шелк поверхность сыра. Сара зачарованно смотрела, как ложечка погружается и выныривает, перемешивая сыр, как исчезает на глазах медовая струйка, растворяясь в белой массе.

Наконец Люсио поднес к ее губам ложку приготовленной смеси. Глаза девушки вспыхнули. В этом простом жесте, без которого не обходится ни один прием пищи, сосредоточилась вся любовь, которая превратила биологическую потребность организма в питании в обоюдное признание в нежных чувствах.

Через такие крошечные успехи, через такие победы, одерживаемые шаг за шагом над собой, потихоньку возвращался аппетит, и Сара вновь начала понемногу пробовать пищу, от которой совсем недавно категорически отказывалась. Вот так, вперемежку с уговорами, ласковой настойчивостью, разбавленной нежностью, она съела хлеба – на 100 калорий, масла – на 35 калорий, домашнего сыра – на 60 калорий, сахара – на 40 калорий и выпила горячего шоколада – на 220 калорий. Итого получилось 450 калорий, то есть 20 % ежедневной нормы, которая составляет 2000 калорий, для девушки ее возраста, а между тем ей, чтобы восстановить свой вес, необходимо потреблять 3000 калорий.

– Пойдем куда-нибудь? – предложила Сара в надежде на то, что это поможет ей отвлечься от неприятного чувства, происходящего от непривычно наполненного желудка.

– Давай. Куда только пожелаешь. Первый удачный шаг в твоем перевоспитании просто обязывает меня не позволить тебе умереть от скуки, – подытожил Люсио. – Мы будем гулять до тех пор, пока ты не перестанешь думать о том, что происходит у тебя в животе.

– А куда мы пойдем?

– Может, на набережную Сены, в сад Альберт-Кан? Этот сад основал один меценат, он обожал всякие японские растения и там их разводил, поэтому сад и назван его именем. Местечко классное. Мы там сможем и пообедать.

– Снова есть? Мы же только из-за стола!

– Все, молчу, молчу, – Люсио виновато приложил ладонь к своим губам.