Глава 3

Заявление верного Копыто задело Кувалду, напомнило, что он и в самом деле перестал появляться в компаниях «своих ребят» и постепенно потерял связь с народом. Ту самую связь, которой очень гордился и о которой упоминал при каждом удобном и неудобном случае. Разумеется, за годы единоличного правления одноглазый привык считать себя избранным, идеальной Шапкой, настолько умной и хитрой, что не спасует даже перед навами, привык властвовать и временами напоминал бронзовую статую самого себя, но… но в глубине души великий фюрер ни на секунду не забывал, как начинал когда-то рядовым бойцом зачуханной десятки самого слабого клана Красных Шапок, как стал уйбуем, затем – фюрером клана и в конце концов ухитрился сокрушить конкурентов и возглавить семью. И всё это время, на каждом этапе большого пути, Кувалда чувствовал себя естественной и органичной частью дикарского сообщества.

Теперь же это ощущение пропало.

Но что делать? Устроить грандиозный банкет? Собрать уйбуев у себя, а для народа выставить столы во дворе? Оплатить бесплатный день в «Средстве от перхоти»? Или просто выкатить несколько бочек виски и зажарить пару свиней на открытом огне?

Каждое из предложений заслуживало внимания, но великий фюрер понимал, что Копыто имел в виду другое.

«Нужно ифти в нароф!»

Однако последовать совету одноглазый не решался – отвык.

После стольких лет правления слово «народ» подрастеряло для Кувалды сакральный смысл и стало обозначать опасное и непредсказуемое сборище вооружённых дикарей, склонных к грабежам, насилию, пьянству и неуплате налогов. Народ постоянно бузил, а если не бузил, то бурчал, а если не бурчал, то чистил оружие, планируя начать междоусобицу, и не вызывал никакого желания с собой общаться.

Народ, если честно, немного пугал.

Народу постоянно требовалась поддержка или обещание не мешать, а поскольку второго великий фюрер предложить не мог, приходилось изыскивать средства на первое. Что, разумеется, опустошало казну и не позволяло царствовать в своё удовольствие.

«Но это и называется быть лифером семьи, – тоскливо подумал Кувалда, разглядывая двор через пуленепробиваемое окно. – Прихофится много труфиться, зато я разбогатею и войфу в историю…»

Однако даже у этих весьма скромных притязаний имелись подводные камни. Во-первых, зачем богатеть, если казна семьи в его полном распоряжении? Копить на старость? Это слово для дикарей означало нечто настолько смутное, что в повседневной жизни его практически не использовали. А брать пример с челов, то есть наворовать столько, чтобы даже правнукам хватило, и удрать как можно дальше, Кувалда не мог, поскольку знал, что никуда он от Тайного Города не денется. Во-вторых, кем он войдёт в историю? Великим императором, объединившим буйные кланы в нечто организованное, или узурпатором, лихо вешающим несогласных? Останется он в памяти безмозглых сородичей или же будет забыт через четверть часа после смерти?

Мысли фюрера посещали дурацкие, для обычного дикаря нехарактерные, но Кувалда, в отличие от подданных, не был озабочен ежедневным поиском виски и поэтому имел возможность задумываться о разном. Возможно, зря, поскольку сложные размышления, как заверял его брат Изяс, способствуют появлению депрессии и язвы желудка.

– Если я хочу войти в историю, нароф фолжен меня любить, – с горечью сказал себе великий фюрер, после чего призвал охрану и направился в «Средство от перхоти».

И не через потайной ход, который вёл из башни в кабак, а спустился на первый этаж и вышел во двор. Прекрасно понимая, какой фурор этим произведёт.

И не ошибся.

Весть о том, что великий фюрер запросто гуляет и общается с народом, облетела Южный Форт быстрее, чем среднестатистический Шапка проглатывает стакан виски, и вскоре во дворе стало не протолкнуться. Однако особой радости собравшиеся не выказывали, предпочитая наблюдать за передвижением лидера с натужным вниманием, но и враждебности пока не проявляли. Впрочем, ничего иного Кувалда от подданных и не ждал.

Он покрутился у мусорной кучи, разглядывая её с таким видом, словно собирался убрать, с многозначительной медлительностью прогулялся вдоль государственной виселицы, проявив скромность, не задержался у собственного парадного портрета и с удовольствием прислушивался к шёпоту дикарей, потрясённых виденьем вождя.

– Чего это он? – переспрашивали друг у друга Шапки, не понимая, какую пакость задумал обожаемый руководитель.

– Зачем вышел?

– Может, налоги хочет поднять?

– Абажур сказал – обязательно поднимет.

– И так в три горла жрёт, а всё ему мало. Вон щёки какие отожрал!

– Ты что, революционер?

– Может, я против коррупции!

– Тебя челы покусали?

– Это и на самом деле фюрер?

– Автоматчиков видишь? – Два телохранителя, держащиеся в шаге позади Кувалды, чётко давали понять, что во двор спустился именно фюрер.

– А кто ещё?

– Может, двойник?

– Чей?

– Кувалды.

– Кто же согласится себе глаз вырвать?

– Да, дураков у нас в семье никогда не водилось.

– А говорили, что он умер.

– Не похоже…

– Почему не похоже? Очень даже похоже. Я тут человское кино смотрел про покойников, так там они и ходили, и на всех бросались.

– Этот вроде не бросается.

– Погоди ещё.

– А покойники в том фильме виски пили?

– Нет вроде.

– Тогда подождём. Если этот выпьет, значит, не покойник.

– А кто?

– Двойник.

– Кто же согласится себе глаз вырвать? – повторил скептик.

– Да, дураков у нас в семье никогда не водилось…

Эти двое замолчали, уставившись друг на друга и судорожно пытаясь понять, что не так в последних фразах, а Кувалда вошёл в «Средство от перхоти».

К счастью, находившиеся в кабаке дикари были осведомлены о приближении вождя, поэтому ни давки, ни перестрелки не возникло, и даже драка в дальнем углу прервалась. Секунд на тридцать.

– Здравия желаем, великий фюрер! – недружно прокричали вскочившие на ноги дикари, преданно пожирая глазами руководителя и благодетеля.

– Ну-ну, без чинов, – благодушно предложил Кувалда, располагаясь у стойки. – Выпьем?

– Нальёшь – выпьем.

– Я не бармен, чтобы наливать, я – великий фюрер…

– Да здравствует великий фюрер!

– Вот именно, – усмехнулся одноглазый. – Но распоряфиться могу. – И кивнул Лясцию: – Наливай.

– Всем?

– По стакану.

– Да здравствует великий фюрер!

Дикари выпили – это у них получилось гораздо дружнее, чем приветствие, – выдохнули и в дальнем углу с новыми силами принялись кого-то бить.

– Ну что, ребята, – поинтересовался Кувалда, не отвлекаясь на шум ударов. – Жизнь налаживается?

– Так точно, великий фюрер! – заученно ответили ближайшие дикари.

– С тобой – хоть куда!

– С каждым часом всё лучше!

– Ещё нальешь?

– Ну…

Тем временем болтавшиеся во дворе Шапки выяснили, что в «Средстве» организована бесплатная раздача виски, и в дверях образовалась толчея. К счастью, основной поток ругательств, которыми награждали друг друга дикари, оставался во дворе и не мешал проведению встречи.

– У тебя день рождения, что ли?

Одноглазый догадывался, что рано или поздно этот вопрос прозвучит, и был к нему готов:

– Просто так зашёл к своим пацанам, – ответил он, разглядывая подданных с плохо поставленным добродушием. – Мы вефь одна семья, фа?

– Да!

– Мы вместе сражаемся и побежфаем?

– Да!

– И ваш великий фюрер, бойцы, всегфа с вами. Я ряфом, бойцы, я знаю, чем вы фышите, я знаю ваши проблемы и знаю, как их решить.

– Нам бы квоты на грабёж повысить…

– Повысим, – твёрдо пообещал Кувалда, чётко зная, что в общении с народом главное – побольше обещать. Народу нравится видеть радужные перспективы, в этом случае он податливее воспринимает хмурое настоящее. – Когфа в слефующий раз увижу королеву – так ей и скажу.

– А когда ты её увидишь?

Вопрос оказался с подвохом, поэтому одноглазый быстро просчитал правильный выход из положения:

– Выпьем?

– Да!!

Кто-то от избытка чувств пальнул в потолок, телохранители напряглись, но фюрер жестом приказал расслабиться. Семья ощутила невиданный прилив единения.

– Лясций, всем по стакану! – распорядился Кувалда и взобрался на стойку, распинав оказавшуюся на пути посуду. – Братья!

Народ сопроводил поведение фюрера одобрительным гулом, в котором терялись вопли опоздавших к первому кругу и требующих наливать им вдвойне.

– Ваш великий фюрер любит вас! Помнит о вас! И пьёт вместе с вами!

– Ура!

– Вместе – мы сила!

– Ура!

– Офна семья! Офин Форт! Офин фюрер!

– Слава фюреру!

– Шапкам слава!

Кувалда залпом опорожнил стакан, но в наивысшей точке отчего-то замер, застыл с поднятой рукой, как будто раздумывая, отставить стакан или проглотить его.

Сначала на странную позу не обратили внимания, затем решили, что одноглазый прикалывается, но ещё через пару секунд поняли: тут что-то не так.

– Фюрер? – неуверенно спросил какой-то дикарь. – Ты… того… нормально?

Вместо ответа Кувалда наконец-то разогнулся и вывернул на ближайших бойцов остатки завтрака.

У всех бывают дни, когда задуманное не получается, запланированное срывается, всё валится из рук и хочется лишь одного: как-нибудь дожить до вечера и пораньше лечь спать, оставив неудачу в прошлом. А ещё у некоторых из нас бывает предчувствие таких дней, стойкое ощущение надвигающегося спада, который невозможно избежать. У Антона Буторина оно возникло после кошмарной – другого слова не подберёшь – ночи. После невозможного, растянувшегося на несколько часов фильма ужасов с ним в главной роли. После того как во сне он рыдал, не в силах проснуться и думая, что останется в этом чудовищном сновидении навсегда.

Ночь выпила из Антона все соки, и, проснувшись, он долго оставался под одеялом, боясь, что издевательства продолжаются и стоит ему поверить, что кошмар остался в прошлом, как тот навалится с новой силой.

Антона трясло, на глаза наворачивались слёзы. И если до сих пор он радовался своей холостяцкой свободе, то теперь горько пожалел о том, что рядом не оказалось близкого человека: пожаловаться, поделиться, просто прижаться к нему и помолчать, чувствуя поддержку и тепло…

– Ты чего такой смурной? – поинтересовался у Антона Сергей, менеджер из клиентского отдела, с которым Буторин приятельствовал. Сам Антон работал в логистике, часто мотался по складам, но если доводилось – старался идти на обед с Сергеем и охотно слушал его бесчисленные байки о тупых клиентах.

Однако сегодня не хотелось ни баек, ни еды, и встретились они не в столовой, а в коридоре.

– Ты сам на себя не похож.

– Ерунда, – попытался отмахнуться Буторин, но приятель не отстал:

– Я ведь вижу.

– Что ты видишь?

– Глаза красные, сам бледный, выбрит плохо, причёсан неряшливо, сутулишься… – быстро перечислил Сергей. – Мой тебе совет: не попадайся на глаза Горюнову, он сегодня злой и тебя за пьянку точно накажет, если не выгонит… Ты вообще в курсе, что вечеринки следует устраивать по пятницам, а не по четвергам?

– Не было никакой вечеринки.

– Бурное сексуальное приключение?

Антон понял, что приятель не прекратит расспросы, огляделся, отвёл его в сторону, понизил голос и сообщил:

– У меня был кошмар.

– Плохой сон приснился?

– Если бы мне просто приснился плохой сон, ты бы ничего не заметил, – выдохнул Буторин. – Думаешь, мне плохие сны не снятся?

– Всем снятся.

– А у меня был настоящий кошмар. – У Антона задрожали руки. – Я плакал во сне.

– Врёшь… – изумлённо протянул Сергей.

– Я проснулся в поту, в слезах и соплях и минут десять лежал под одеялом – боялся того, что мне приснилось…

Антон резко замолчал.

– Чего ты боялся? – уточнил Сергей.

– Боялся, что мне приснилось, будто я проснулся, – медленно ответил Буторин. – Боялся, что сошёл с ума. Боялся, что всё приснившееся происходит со мной на самом деле…

Сергей молча открывал и закрывал рот, не веря услышанному и не желая перебивать приятеля.

– Я лежал, вздрагивал от каждого шороха, от каждого звука… лежал… лежал до тех пор, пока не придумал, как можно определить, сплю я или нет: я себя укусил. – Антон расстегнул манжет, подтянул рукав рубашки, и Сергей увидел на руке приятеля след от сильного укуса.

– До крови…

– Я должен был убедиться, – объяснил Буторин.

– Что же тебе такое приснилось? Чего ты так испугался?

– Меня преследовал демон, – ответил Антон, поправляя рукав. – Или зверь… Я не разобрал.

– Он хотел тебя сожрать?

– Он меня сожрал. – Лицо Буторина перекосилось. – Он меня сожрал…

– Во сне, – поспешил добавить Сергей.

– Наяву.

Короткое слово прозвучало так, что Сергей похолодел, поняв, что для Антона – сейчас во всяком случае – нет разницы между реальностью и тем, что он видел ночью. Антон чувствовал себя съеденным.

– Я понимаю, как это звучит со стороны, – продолжил Буторин. – И до сих пор не представлял, что ночные кошмары могут быть настолько реалистичными и настолько… кошмарными. Я не знаю, как буду спать сегодня. Я… я боюсь, что увижу всё это снова.

– Сходи к врачу, – посоветовал Сергей.

– Из-за одного дурного сна?

– Напейся.

– А вдруг станет ещё хуже? Мало ли что привидится пьяному?

У Антона было время обдумать происходящее, и он быстро отвечал на все предложения приятеля.

– Наглотайся таблеток, – не унимался тот. – Говорят, после снотворного ни черта не снится.

– Ты пробовал?

– Нет. Мне и так ничего не снится.

– Никогда? – заинтересовался Буторин.

– Очень редко, – поразмыслив, ответил Сергей. – Настолько редко, что можно сказать – никогда.

– Везёт тебе.

– Может быть… Тебе вроде тоже раньше ничего не снилось.

– Не снилось.

– Надеюсь, твои кошмары не заразные.

Не самая лучшая шутка вызвала не самые весёлые улыбки, и приятели на некоторое время замолчали.

– А наркотики ты… – неуверенно начал Сергей, но Антон тут же ответил:

– Нет.

– А потрясений не случалось? Ну, может, ты чего испугался? Или увидел что-то неприятное?

В памяти Антона тут же всплыла приключившаяся в парке история, странный, очень сильный и очень холодный мужик, который вцепился зубами в его шею и…

И умер.

Глупо и странно.

За прошедшие дни Буторин почти убедил себя в том, что никакого нападения не было, что это ему привиделось в пьяном бреду, а следы на шее оставили острые ветки, когда он продирался через кусты к улице, но замечание Сергея вновь оживило в памяти неприятный инцидент.

– Нет, ничего такого, – растягивая слова, ответил Буторин.

И Сергей, как это ни странно, удовлетворился услышанным.

– Мозг – затейливое устройство, Антон, может, ты просто устал, и поэтому он выдал тебе что-то очень неприятное.

– Надеюсь. – Буторин тяжело вздохнул.

А Шера, которая внимательно прислушивалась к разговору, стоя в шаге от приятелей – морок делал девушку абсолютно невидимой, – злобно усмехнулась.

Всё шло именно так, как задумано, и если бы этот тупой урод знал, что ожидает его впереди, он бы наверняка перерезал себе вены…

«Нет, я бы не позволила, – подумала Шера. – Быстрой смерти тебе не будет, подонок, придётся пройти весь путь до самого конца. Придётся испить чашу…»

– Стёкла обработали? – поинтересовался Сантьяга, стоя у огромного, во всю стену, панорамного окна, из которого открывался прекрасный вид на Тайный Город.

– Абсолютно все, – подтвердил епископ Треми, становясь рядом с комиссаром. – Они не пропускают смертельное для нас излучение.

– Значит, гости смогут насладиться чарующим видом.

– Именно.

– Прекрасно… – Сантьяга отыскал взглядом башни зоны Кадаф и прищурился: – Я в целом не против вашего выбора, но хотел бы понять, чем он обусловлен.

– Вы предполагали отдельно стоящее здание? – улыбнулся Захар.

– Совершенно верно, – подтвердил нав. – Отдельно стоящее здание, находящееся не в столь оживлённом месте…

– …которое можно легко блокировать.

Сантьяга улыбнулся, совершенно не обидевшись на то, что епископ Треми его перебил.

– Именно это обстоятельство их успокоит, – продолжил после короткой паузы Захар. – Если бы мы вынесли Конклав в отдельно стоящее здание или вообще в какой-нибудь санаторий под Москвой, которые легко окружить и блокировать, то некоторые епископы, вполне возможно, отказались бы от поездки.

– И поэтому вы выбрали известный отель в Сити…

– Кардиналы и их сопровождающие будут размещены в прекрасных условиях, – сообщил Треми. – Конференц-зал находится на соседнем этаже, который мы полностью арендовали. Во время проведения Конклава мы будем контролировать лифты и пожарные лестницы, собственно, мы уже их контролируем…

– Где будут находиться «ласвегасы»? – поинтересовался комиссар.

Сантьяга разрешил привлечь своих лучших специалистов по человским технологиям – шаса Тамира Кумара и нава Домингу, но проявлял понятную заботу об их безопасности.

– В соседней башне, – улыбнулся в ответ епископ. – Там же будет расположена вся аппаратура. Но гостям мы скажем, что технический этаж находится прямо под ними. – Треми указал в пол.

– Прекрасно, – одобрил Сантьяга.

– Вентиляционные шахты блокированы, и, даже обратившись в туман, кардиналы не смогут через них ускользнуть. – Захар помолчал и добавил: – Как мы и договаривались, все меры безопасности приняты Тёмным Двором. Масаны только изображают присутствие.

Ему было горько об этом упоминать, но из песни слов не выкинешь: среди вампиров Тайного Города предатели встречались. И когда кардиналы непримиримых сказали, что охрану Конклава должны обеспечивать ночные охотники, Захар, разумеется, принял это условие – не мог не принять. Но при этом позаботился о второй, настоящей защитной линии, которую развернули навы.

– Конклав пройдёт в выходной день… – протянул Сантьяга, вновь вернувшись к созерцанию города. – Большая часть офисных помещений будет закрыта… И если кардиналы захотят устроить шумную акцию, они обратят внимание на местный торговый центр.

– Я думал об этом, – подтвердил Треми. – В воскресенье там ожидается много челов.

– Ваше предложение?

– Если позволите привлечь дополнительные ресурсы, мы разместим в торговом центре несколько мощных «спящих» артефактов, которые невозможно отследить. Активируем их в случае необходимости и полностью закроем здание от масанов. А входы заблокируем под легендой проведения полицейской операции.

– Договорились, – кивнул комиссар. – Но надо помнить, что по Сити будет нанесен вспомогательный удар, необходимый для освобождения кардиналов…

Епископ не ответил, поскольку реплика Сантьяги его не касалась: ожидаемую провокацию комиссар взял на себя и не подпускал Захара к «решению» этого вопроса. А значит, провокация, если непримиримые действительно её задумали, будет подавлена с показательной, то есть неимоверной, жестокостью. И комиссар не хотел, чтобы имя епископа Треми связывали со столь кровавыми событиями.

– Ну, что же, Захар, вижу, вы всё замечательно продумали, – произнёс нав, отходя от окна.

– Благодарю, комиссар.

– Но я искренне надеюсь, что проявленная предусмотрительность окажется напрасной и нам не придётся делать то, к чему мы готовы. – Сантьяга пронзительно посмотрел епископу в глаза: – Я не хочу этого делать.

– Знаю, комиссар, – тихо ответил Треми. – Но в случае необходимости мы с вами это сделаем.

И особенно подчеркнул слово «мы».

Нав молча кивнул, сделал шаг к двери, но остановился, услышав:

– Вы уже придумали, что делать с Антоном Буториным?

Повернулся, улыбнулся и едва заметно пожал плечами:

– Пока нет.

– Эрлийцы сказали, что исследование его крови засекречено по вашей просьбе, – негромко произнёс Захар.

– Разумеется, засекречено, – легко ответил нав. – Чтобы к нашему с вами секрету не добавился кто-нибудь ещё. Кто-нибудь излишне любознательный.

Епископ кивнул, давая понять, что принимает и соглашается с доводами комиссара, но взглядом попросил подробностей.

– На основе его крови действительно можно сделать… скажем так: вакцину для челов, – медленно ответил нав. – Она подойдёт не всем, но те, кому она подойдёт, станут для вас токсичными.

– Люды? – очень тихо спросил Треми. – Чуды?

– Людам вакцина подойдёт точно.

Треми прищурился.

– Я обещал, что у вас не будет проблем, Захар, и их у вас не будет, – произнёс Сантьяга. – Даю слово.

– Он точно не сдохнет? – переспросил Абажур, жёстко глядя на конца и полки с муляжами бутылок за его спиной.

Муляжи хитрые бармены использовали для сохранности ассортимента во время перестрелок, а настоящие бутылки хранили в пуленепробиваемой стойке.

– Точно, – подтвердил Лясций. – До вечера будет тошнить, потом перестанет.

– Почему?

– Потому что убивать великого фюрера я не собираюсь, – хмыкнул бармен и перешёл на деловой тон: – Я сделал, как договаривались, теперь плати.

– Лучше бы ты его отравил, – проворчал Абажур, не спеша расставаться с деньгами. – Как я сразу просил.

Узнав, что Кувалда вышел из башни, хитрый Гнилич сразу понял, где одноглазый в итоге окажется и что будет делать – нет лучшего способа поднять авторитет среди Шапок, чем организовать им бесплатную выпивку, – бросился к Лясцию и предложил устроить обожаемому руководителю маленькую пакость. Не бесплатно, разумеется. Хитрый конец согласился и с помощью точно отмеренной дозы рвотного порошка помножил на ноль все старания Кувалды.

Но Абажур не удовлетворился.

– Говорил же, чтобы духу его здесь не осталось, – прошипел он.

– Нельзя было фюрера травить, – очень тихо произнёс конец.

– Это ещё почему?

– Потому что, если бы мы его отравили, у людов могли возникнуть вопросы. А в Зелёном Доме сейчас такие личности заправляют, с которыми я связываться не хочу и тебе не советую…

– Это да, – уныло согласился Абажур, припомнив последние события. – Связываться с ними даже перед смертью не надо, чтобы умереть спокойно.

Гнилич искренне надеялся свалить вину на Лясция и теперь переживал, что замысел не удался.

– Зато сейчас тебе раздолье…

– Какое раздолье, если Кувалда жив?

– Зато все опять думают, что он болеет, – объяснил Лясций. – И ты можешь спокойно вернуться к своему плану.

– К какому плану?

– Хочешь сказать, что, когда ты попросил меня отравить великого фюрера, у тебя не было плана?

В устах толстяка фраза прозвучала настолько обидно, что Абажуру пришлось срочно соврать:

– У меня есть план.

Ну, чтобы не выглядеть дураком.

И бармен широко улыбнулся:

– Тогда иди и претворяй его в жизнь.

– Пойду…

– Но сначала заплати.

Авторитетному Гниличу очень хотелось послать нахального толстяка подальше, но, вспомнив, сколь важное положение занимает бармен «Средства от перхоти» в семейной жизни Красных Шапок, решил не связываться и молча отслюнявил обещанное.

После чего вернулся за свой стол, вокруг которого успели сгрудиться единомышленники, и с энтузиазмом осведомился:

– Ну как?

Однозначного ответа у единомышленников не нашлось. То есть они прекрасно понимали, чего ждёт Абажур, но при этом не были настолько уверены ни в нём, ни в болезни Кувалды, чтобы рискнуть и при всех поддержать уйбуя. Пусть даже и авторитетного.

Но и молчать было нельзя, чтобы не вызвать гнев главного, хоть и неформального – Гнилича.

– Сдаётся, что мы только что видели ХПФ, – неуверенно протянул Утюг.

И удостоился от ничего не понявших сородичей мрачных взглядов.

– Чего? – скривился Абажур, ухитрившись уставиться на идиота правым глазом.

– ХПФ – Хитрый План Фюрера, – объяснил Утюг.

– А… – протянул Штекер, делая вид, что прекрасно понял напарника.

Однако Абажур потребовал объяснений:

– Какой ещё план? – и заодно припомнил, что у него самого настолько нет никакого плана, что даже перед Лясцием стыдно.

– Хитрый план, – отозвался Утюг. – Сначала Кувалда делает вид, что заболел, потом – что здоров, как бык, и всем выпить наливает, потом – снова как бы болеет и даже на пацанов тошнит…

– Мы видели! – оборвал уйбуя Абажур. – Зачем фюрер так делает?

– Измену вынюхивает.

– А…

На этих словах все поджались, и Гнилич обругал себя за то, что полез к Утюгу с расспросами.

– А может ещё и так быть: фюрер хотел здоровым прикинуться, но не получилось, поэтому он нам Копыто сунет, – продолжил Утюг, наслаждаясь редким для себя вниманием. – Тоже хитрый план.

– Куда это он сунет нам Копыто? – удивился Штекер.

– Не он, а Копыто, сказано же тебе, – попытался объяснить подошедший Вилка Дурич, но получилось только хуже.

– Мне копытом сунет? – испугался Штекер.

– Не тебе, а нам, и не копытом, а Копыто. Так сунет, что потом не вынем.

– Почему нет?

– Застрянет.

– Не верю я, что Кувалда заместо себя поставит Копыто, – покачал головой Абажур. – Копыто его сразу расстреляет. Или повесит.

– Он же умрёт к тому времени! – напомнил Утюг.

– Кто?

– Кувалда.

– А Копыто при чём? – поинтересовался любопытный Вилка.

– Помнишь, как фюрер сделал Копыто канцле-ром?

– А тот ещё виски всем свой втюхивал, – кивнул Дурич. – На нас наживался, падла, не мог свой виски на халяву пацанам раздать.

– Жлоб!

– Все Шибзичи такие!

Постепенно вокруг стола столпилось довольно много дикарей из всех кланов. Встревоженные гуляющими по Форту слухами, а главное – странным припадком великого фюрера, Шапки инстинктивно искали того, кто сможет внятно объяснить происходящее, и Абажур сообразил, что настал его звёздный час.

Он грубо оттолкнул Утюга, вскочил на лавку и громко обратился к народу с острым, как перец чили, вопросом:

– А вдруг великий фюрер перед смертью сделает Копыто премьер-министром?

В ответ народ притих и уставился на оратора, всем своим видом давая понять, что заинтересован, но желает объяснений, поскольку ничего не понял. Оратор же стукнул себя в левое полушарие, заставив глаза ненадолго собраться у носа, и громко продолжил:

– Допустим, станет Копыто премьер-министром, а из него прямая дорога в великое фюрерство…

– Из Копыто?

– Из премьер-министра, – уточнил Абажур. – Кувалда гикнется, и Копыто прямой наводкой полетит в кресло.

– Ещё неизвестно, куда он полетит, когда гикнется! – выкрикнул Вилка.

– Не позволим тут летать кому ни попадя! Взяли моду, мля!

– Копыте вашему только с самолёта летать!

– Падать!

– И падать тоже!

– Когда Кувалда гикнется, нам нормальный великий фюрер нужен, а не этот хипстер! – натужно выдал Утюг, сообразивший, куда клонит Абажур.

– Не этот – кто? – осведомился кто-то из Шибзичей, видимо, чтобы донести в подробностях.

– Не этот хипстер.

– А это как?

– Это когда штаны подвёрнуты.

Возникла пауза: Шапки принялись разглядывать штаны друг друга.

– Нужно, чтобы перед смертью Кувалда правильного пацана после себя оставил! – объявил Абажур, поднимая вверх палец. – Чтобы сделал правильного преемника.

– Кого?

– Авторитетного.

– Как ты?

– А почему нет?

Несколько секунд собравшиеся обдумывали услышанное, после чего с задних рядов неуверенно предложили:

– Абажура в фюреры!

Но осторожно, чтобы не поторопиться и не оказаться на виселице.

Вновь возникла пауза, поскольку обсуждать болезнь Кувалды – это одно, а выдвигать на ещё занятый пост уйбуя – совсем другое, попахивающее изменой, и хитрый Утюг попросил:

– Тогда говори, что с Копыто делать? – ловко переведя стрелки на конкурента.

Отвечать Абажур не стал, промолчал, позволив распалённому народу самостоятельно отозваться на вопрос Утюга.

– Надо с Копыто по-нашему разобраться! Сегодня же!

– Тогда Кувалда ещё кого-нибудь назначит.

– Кого?

– Да кого угодно!

– Пусть он Абажура назначит!

– Меня не назначит, я умный, – подначил сородичей авторитетный Гнилич. – Кувалда дурака выберет, чтобы ему проще было, а нам – крышка.

– А чего ему проще, если он помирать собрался?

Но голос разума народ привычно не расслышал.

– Почему нам крышка?

– Потому что, когда королева увидит ставшего великим фюрером дурака, она на нас ещё большие санкции наложит.

– Ничего она на нас не наложит, – поморщился Вилка.

– Наложит-наложит или покладёт, – попытался убедить Дурича Утюг.

– Точно покладёт. Нам грабить разрешают мало…

– Грабить нам ещё Всеслава не разрешала.

– Не ври тут, а то пристрелю дурака, – возмутился Утюг.

– Своего дурака пристрели, – посоветовал в ответ Вилка.

– Пацаны, хотите поржать? Здесь Дурич со мной дураком собрался меряться!

– На то он и Дурич.

– Ты кого сейчас дураком назвал?

– А ты догадайся.

Лясций вздохнул и присел на корточки, полностью скрывшись за пуленепробиваемой стойкой.

– Урод!

– От урода слышу!

В следующий миг Вилка нанёс Утюгу прицельный удар в скулу, Утюг рухнул на пол, но успел прокричать:

– Гниличи!

И дебаты переросли в рукоприкладство.

Внутренний двор Южного Форта в очередной, не первый и не последний, раз превратился в поле боя. Вырвавшаяся из «Средства» драка обросла новыми участниками: на помощь своим сбежались и Дуричи, и Гниличи, – но пока оставалась рукопашной. Однако дикарям было весело и без огнестрельного оружия: бойцы рубились, болельщики улюлюкали, из окон сражающиеся стороны поддерживали мебелью и другими тяжёлыми предметами, и найти во дворе безопасное местечко для парковки было решительно невозможно.

Поняв это, Маманя Дурич остановила «Газель» в арке въездных ворот, вышла из кабины и встала, уперев мощные руки в крепкие бока. В очень крепкие бока, ибо статью Маманя Дурич удалась на славу: роста в ней было шесть с лишним футов, веса – под двести фунтов, но при этом не жира, а крепкого, татуированного мяса. В семье здоровенную тётку побаивались, но Маманя, несмотря на крутой нрав, старалась вести себя скромно и на первые роли не лезла, памятуя, как любят сородичи стрелять выскочкам в спины. Лицо тётка Дурич имела грубоватое, с большими щеками и маленькими глазками, а поскольку волосы у Шапок не росли, то красную бандану Маманя носила, натянув на парик. Сегодня она выбрала чёрный, с двумя роскошными косами.

С минуту тётка хладнокровно взирала на завязавшееся во дворе сражение, затем поймала за плечо пробегавшего мимо бойца – выбрав, естественно, кого похлипче – и осведомилась:

– Что происходит?

– А что, не видно? – огрызнулся пойманный дикарь, извиваясь в крепком Маманином захвате. – Бьёмся.

– Из-за чего?

– Дуричи и Гниличи преемника ищут.

– Кого? – не поняла тётка.

– Кто вместо Кувалды будет.

Накал сражения косвенно подтверждал слова бойца – драться с таким энтузиазмом Шапки могли лишь за высший семейный пост… ну или за фуру с виски.

«Нет, за фуру они бы сразу начали стрелять», – поправила себя Маманя, но вслух сказала другое:

– А когда этот приёмник вместо Кувалды будет?

– Когда Кувалда умрёт, – объяснил извивающийся боец, поражаясь идиотизму дородной тетки.

Но поражаясь молча, дабы не злить и не нарваться на затрещину.

– А когда Кувалда умрёт? – не отставала Маманя.

И тем поставила пойманного воина в тупик, поскольку этот вопрос они в «Средстве» не обсуждали, ведь там было ясно, что фюрер при смерти.

– Ты откуда взялась? – осведомился боец, даже извиваться прекратив от изумления.

– Я в Рязань моталась, только приехала.

– Что ты там забыла?

– Огурцы торговала.

– Огурцы… – присвистнул боец, глядя на Маманю с высокомерием мелкого налётчика, привыкшего считать всех лавочников законной добычей. – Солить, что ли, вздумала?

– Ты на вопросы отвечай, – опомнилась Маманя. – А то я тебя самого засолю.

И крепко тряхнула пленника за плечо. Плечо пронзила боль, и боец поспешил удовлетворить любопытство тётки Дурич:

– Все вчера узнали, что Кувалда наш давно болеет сильно.

– Помирает, что ли?

– Говорят.

– От чего?

– Да кто его, собаку, разберёт, от чего? Главное, чтобы помер и правильного преемника оставил.

– Если он не умирает, то обязательно перестреляет тех из вас, кто выживет.

– Все знают, что помирает, – твёрдо ответил боец. – И пора ему это… о наследстве подумать.

– Ну иди, думай.

Маманя швырнула бойца в самую гущу схватки, но возвращаться к «Газели», как собиралась, не стала, продолжила разглядывать привычное для Форта зрелище с непривычным для себя вниманием.

Дуричи наседают у портрета и виселицы, Гниличи удерживают главное крыльцо «Средства от перхоти» и пытаются организовать контратаку по правому флангу. Через мусорную кучу никто не лезет, не дурные, знают, что засосёт – не вырвешься. Сверху падают диваны и шкафы.

Всё, как обычно, но какая-то невнятная мысль не давала Мамане покоя. Что-то мешало веселиться вместе со всеми, поддерживать своих или уйти по делам.

– Идиоты, да? – загоготал стоящий неподалёку Шибзич, безрассудно предлагая мощной тётке посмеяться над дерущимися бойцами.

– Почему идиоты? – удивилась Маманя.

– Потому что дерутся.

– А ты чего стоишь?

– Нам не надо, – объяснил боец. – Я – Шибзич, у нас, если что, Копыто имеется, он и станет преемником.

И тут Маманя поняла, что за мысль не давала ей покоя.

Звёзды сошлись, пасьянс сложился, и Колесо Судьбы, раскрутившись, неожиданно обернулось Колесом Фортуны.

– Не станет, – уверенно ответила Маманя. – Копыто ваш – карта битая, так что забудь.

– Это ещё почему? – растерялся Шибзич.

Маманя огляделась, убедилась, что ближайшие дикари отвлеклись от созерцания драки, и громко, чтобы её точно услышали, сообщила:

– Потому что у нашего обожаемого великого фюрера уже есть преемник!

– Врёшь!

– Готовь присягу выносить, – обидно захохотала Маманя и уверенно направилась к казармам Дуричей.

– Это стоимость аренды?! – взвыл Асид Хамзи, главный акционер и генеральный директор «Хамзи ВТ».

– И охраны, – уточнил Урбек Кумар, глядя куда-то за спину посетителя. – И ещё мне пришлось их заправить. Ты ведь сам просил, чтобы бензобаки были полными… А знаешь, сколько топлива помещается в бак?

– Надеюсь, ты влил не самый дешёвый бензин?

– Влил тот, который положен.

– И всё равно твой ценник…

– Полностью соответствует обстоятельствам, – отрезал Кумар. – Где бы ты ещё нашёл столько дружелюбия и понимания?

– Могу назвать адрес, – саркастически ответил Хамзи.

– А по твоему адресу тоже согласятся прятать от полиции, а главное – от Великих Домов эти ужасные боевые колесницы?

– Это не боевые колесницы, – возмутился Асид.

– А что?

– Ты знаешь что.

– Не важно, что я знаю, – отмахнулся Урбек. – Я здорово рискую, помогая тебе, и имею право на небольшую компенсацию.

Асид угрюмо засопел: будучи шасом, он знал, что в устах любого соплеменника фраза «небольшая компенсация» звучит ещё более зловеще, чем «обсудим мою упущенную выгоду», и понял, что нужно соглашаться на выставленный счёт.

Сокращение «ВТ» в названии фирмы Асида означало «Властные Технологии»: Хамзи занимался человской политикой, крупно зарабатывая на воздухе, который они сотрясали с трибун, но некоторые его затеи выходили за рамки заурядной политтехнологии. Например, Асид был в числе организаторов предстоящего в воскресенье митинга и обеспечил доставку в Москву пяти «пропагандистских машин»: семитонных фургонов, оборудованных мощными динамиками, усилителями, прожекторами, LED-панелями на бортах и даже выдвижной трибуной. Фургоны предполагалось использовать на второстепенных площадках и в качестве передвижных рекламных точек, организаторы считали их секретным оружием и не хотели светить до воскресенья.

– И перестань сопеть, – строго велел Урбек, поняв, что собеседник почти сдался. – Всё равно платишь не ты, а заказчики.

– У меня бюджет, – вздохнул Асид.

– Ой, вот только не надо про бюджет! – махнул рукой Кумар. – В него всегда закладывают непредвиденные расходы.

– Эту сумму я собирался забрать себе.

– А теперь тебе придётся поделиться ею с дядей Урбеком, – хихикнул старый барыга. – Как мама?

– Прекрасно, – сообщил Хамзи и, вздохнув, добавил: – Мама не раз предупреждала, что с вами лучше не связываться.

– Но жизнь куда разнообразнее, чем сказки наших добрых матерей, – чуть пафосно произнёс Кумар. – И бывает так, что на помощь может прийти только добрый дядя Урбек… Фургоны твои в целости и сохранности, можешь проверить… Когда они тебе нужны?

– В воскресенье, разумеется.

– С утра?

– Ещё не знаю. – Асид поднялся: – Я поехал.

– Счёт не забудь, – приятно улыбнулся Кумар.

– Ну и чего ты ждёшь? – ехидно осведомился Лебра.

Он не мог пропустить такое событие – визит к одному из самых неуживчивых и склочных шасов Тайного Города, не боящегося спорить с самим Сантьягой, и отправился вместе с Майно. Который, оказавшись на территории складского комплекса, растерял всю свою уверенность.

– Сейчас…

– Это не моряны, тут не страшно.

– Тебе виднее.

– Что может с тобой сделать старый, уставший от жизни шас?

– Угу.

– Говорят, после рождения внуков Урбек стал добрее…

– Ага.

– И его бейсбольная бита теперь хранится в стеклянном шкафу…

– Перестань городить ерунду, – поморщился Майно. – Бейсбольная бита! Ты ещё скажи, что Урбек носит с собой позолоченный пистолет и дизайнерские кинжалы.

– А разве нет? – округлил глаза младший близнец.

– Лебра!

– Ладно, ладно, признаю: погорячился.

Шасы, конечно, ничем не напоминали ангелов, но насилия они сторонились и гордились тем, что ни один шас в истории не обагрил руки кровью. По крайней мере официально.

– Мы оба понимаем, что Урбек меня не тронет, – проворчал Майно.

– Тогда чего ты боишься?

– Позора.

– Ну этого добра старик тебе отвесит достаточно.

– Знаю, – ответил старший близнец. Вздохнул и повторил: – Знаю.

Предприимчивый Урбек Кумар заслуженно считался самым известным и оборотистым барыгой Тайного Города. Он работал в незаконном бизнесе не один десяток лет, безбоязненно брал на продажу любой товар, в том числе предельно «горячий», находящийся в активном розыске у полиции, страховых компаний или Интерпола, и без труда отыскивал для него надёжного покупателя. Причём работал Урбек не только с жителями Тайного Города, но и с человскими уголовниками – но лишь после получения серьёзных рекомендаций. Кумар ловко ходил по самому краю, числился в подозреваемых у ФСБ, полиции и всех дознавателей Великих Домов, но ни разу не попался. К нему стекались нити бесчисленного множества преступлений, но тут они и обрывались, и как бы ни бились уважаемые и, безусловно, умелые сотрудники перечисленных организаций, прижать Урбека у них не получалось.

Слухи о вздорном старике ходили самые неприятные, и Майно неожиданно поймал себя на мысли, что лучше бы ему достался поход к морянам. Ведь в Павильоне Обманщиц, если вдуматься, было всего два варианта развития событий: или тебя съедят, или нет. А в общении с ушлым барыгой становились возможными любые, даже самые экзотические варианты…

«Ну не продаст же он меня в рабство в Индонезию, – тоскливо подумал Майно. – Всё же не чужие мы друг другу, из одной семьи…»

Но особенной уверенности старший близнец не ощущал.

– С тобой сходить? – с ехидным участием осведомился Лебра.

– Сам справлюсь.

– Только поторопись, у меня вечером дела.

– Какие ещё дела?

– Останешься жив – расскажу.

– Идиот.

– От идиота слышу.

Майно рывком вышел из «Мерседеса» и почти уверенно направился к конторе. Лебра улыбался брату вслед и жалел о том, что не будет присутствовать при разговоре.

Потому что инстинкт самосохранения был у шасов развит так же сильно, как предчувствие прибыли.

А жизнь в логове Урбека, несмотря на вечер, кипела бурная: через ворота то и дело сновали машины, от маленьких фургонов до многоосных фур, деловито разъезжали погрузчики, меняя ящики на мешки, мешки на контейнеры, а контейнеры – на ящики, шофёры и «экспедиторы» тихо переговаривались с местными «менеджерами» и провожали наряженного в деловой костюм шаса подозрительными взглядами – здесь привыкли к посетителям попроще. Но при этом не трогали: «менеджеры» понимали, что перед ними свой, а челы знали, что на территории Урбека драки лучше не затевать. Поэтому Майно без приключений добрался до конторы, вежливо постучал, приоткрыл скрипнувшую дверь и просунул в щель голову:

– Можно?

И услышал сварливый ответ:

– Смотря зачем.

– Я из Зелёного Дома, – сообщил старший близнец.

– Шасов стали принимать в люды? – удивился Кумар. – И сколько ты заплатил за смену генетического статуса? А главное – с какой целью?

– Я там работаю.

– Так ты по делу?

– Да, – выдохнул Майно, ожидая, что после этих слов ему велят убираться.

Но получилось иначе:

– Отлично, сынок, проходи! – оживился Кумар. – Как мама?

– Спасибо, хорошо…

– Отрадно слышать. – Но мама близнецов занимала старого барыгу не то чтобы очень, и поэтому он немедленно перешёл к делам: – Я знал, что смена власти не пройдёт для белобрысых идиотов безнаказанно и они позволят нам поживиться. Что у тебя?

– В смысле? – растерялся Майно.

– Что принёс?

– Куда?

Теперь взял паузу Урбек. Он внимательно осмотрел старшего близнеца, потом огляделся, словно проверяя, действительно ли они ещё находятся в конторе, а не провалились в какой-нибудь портал, вернулся к Майно и поинтересовался:

– Сынок, где, по-твоему, ты находишься?

– В конторе самого известного барыги Тайного Города, – доверчиво поведал старший близнец.

– Молодец, – одобрил Кумар. – Поэтому перестань болтать ерунду и показывай дяде Урбеку, какую часть зелёного дворца ты приволок на продажу. Короче: что ты утащил?

– У кого?

– Драгоценности? Посуду? Мебель? Сразу скажу, что недвижимость меня не интересует: у неё туманные перспективы.

– Ничего я не утаскивал! – опомнился Майно. – Я из казначейства!

– То есть облигации и долговые расписки? – Кумар нахмурился и посопел: – С этим сложнее… Векселя посмотрю, конечно, но возьму не все и только с большим дисконтом. Сам понимаешь – времена нынче непростые…

– Я ничего не принёс, – резко бросил близнец.

– Тогда зачем явился? – так же резко ответил разочарованный барыга.

– Вы ведёте дела с Шапками.

– И что?

Урбек потерял интерес к посетителю так же быстро, как вода исчезает в раскалённом песке пустыни.

– Красные Шапки – вассальная семья Зелёного Дома, а значит, вы должны платить нам налоги.

– Сынок, всё, что положено, я плачу Тёмному Двору, – отрезал Кумар. – Дверь там.

Но Майно тоже был шасом и теперь, когда речь зашла о деньгах, вцепился в разговор бульдожьей хваткой:

– Докажите!

– Что доказать?

– Докажите, что платите налоги Тёмному Двору, и объясните, почему вы платите налоги Тёмному Двору, если прибыль вы получаете с подданных Зелёного Дома?

– Какие налоги я плачу Тёмному Двору, спроси у навов, – ехидно посоветовал Кумар. – А почему я плачу налоги Тёмному Двору, даже дураку понятно, и мне стыдно за твою маму, сынок. Если тебе действительно интересно, почему я плачу налоги Тёмному Двору, – повторил он, – ты можешь спросить об этом навов, а если людам интересно, почему я плачу налоги Тёмному Двору, а не Зелёному Дому, они тоже могут спросить об этом навов, и я с радостью послушаю ответ.

– Ваши финансовые взаимоотношения с Тёмным Двором меня не касаются, – холодно сообщил Майно, удивляясь собственной наглости. – Но раз вы делаете прибыль на Красных Шапках, вы должны проводить положенные отчисления в казну Великого Дома Людь.

– Сынок, тебе известно такое понятие: «двойное налогообложение»? – с издёвкой поинтересовался Кумар, которого, судя по всему, диалог стал забавлять.

– При ваших прибылях можно и четвертное устроить, – не остался в долгу близнец.

– Ты мои прибыли видел? – прищурился Урбек.

– Ещё скажите, что у вас их нет.

– Для тебя – нет.

– Чем это, интересно, я от других отличаюсь?

– От каких других?

– Для которых у вас прибыли есть.

– Чем отличаешься?

– Да.

– Подрастёшь – поймёшь.

– То есть я – маленький?

– Маленький и забавный, – подтвердил Кумар, не понимая, что сильно перегибает палку. – А теперь проваливай и передай Серису, что если уж он берёт на работу родственников, то пусть выбирает умных.

– То есть я ещё и тупой?

– Обрати внимание: ты сам догадался, – рассмеялся Урбек. – То есть ты постепенно движешься к светлому будущему, в котором твоему пониманию станут доступны арифметические примеры третьего класса начальной школы.

Барыга скорчил сотруднику казначейства рожу, и эта перекошенная маска, глумливая и высокомерная одновременно, стала для Майно последней каплей. Молодой шас вскочил, схватил портфель, прижал его к груди и срывающимся голосом пообещал:

– Вы об этом пожалеете!

– В данной ситуации я могу пожалеть только тебя, идиот! – захохотал Кумар. – Говорить толком не выучился, а туда же – из дяди Урбека деньги тянуть!

– Пожалеешь! – сорвался на крик Майно. – Пожалеешь!

И на этих словах за окном прогрохотал гром.

Ну, в смысле, погрузчик уронил ящик с какими-то жестянками, что вызвало громкую ругань «менеджеров», под раскаты которой оплёванный сотрудник казначейства медленно побрёл к своему «Мерседесу».

Они давно знали друг друга, дружили, воевали, ненавидели, убивали друг друга, детей и родных, спасали друг друга, детей и родных, приходя на помощь во время «походов очищения», и подставляли друг друга, наводя на старых врагов безжалостных гарок Тёмного Двора. Они не верили друг другу, но, оказавшись в одной лодке, приняли решение договориться.

Кардиналы семьи Масан.

Лидеры самых сильных кланов ночных охотников.

Они жили в разных концах планеты, и потому совещание проходило в режиме видеоконференции, безопасность которой обеспечивали высококлассные профессионалы, работающие на самого Яргу. Только такая рекомендация давала гарантию, что разговор не будет подслушан специалистами Великих Домов, и позволяла кардиналам говорить предельно открыто.

Однако первая прозвучавшая фраза не имела никакого отношения к предстоящему Конклаву.

– Ярга не выходит на связь, – громко сообщил Фрэнк Малкавиан, чей клан уверенно контролировал Кейптаун, а вместе с ним – всю Южную Африку по линии Ангола – Замбия и даже Мозамбик. – Мне это обстоятельство не нравится.

– Ты просто нервничаешь, – хладнокровно отозвался Дэвид Луминар, новый король Нью-Йорка.

Вопреки распространенному мнению, Дэвид отнюдь не был тупым рубакой, взобравшимся на вершину благодаря подлости и первобытной жестокости, его уму могли позавидовать многие масаны, и именно ум позволил Луминару не только одержать победу в междоусобице, но и подмять под себя всё Восточное побережье США.

Дэвид славился злопамятностью, поэтому Малкавиан, несмотря на присущее клану безумие, не взорвался, услышав немного обидное замечание. Нахохлился, конечно, но не разразился потоком отборных ругательств, коих знал множество. И совершенно неожиданно ответил:

– Да, немного нервничаю.

Остальные собеседники ошарашенно помолчали, и лишь через полминуты Диего Носферату, безоговорочный лидер Рио и всей Бразилии, поддержал товарища:

– Ситуация действительно выглядит неопределённой.

– Не вижу ничего страшного, – уверенно продолжил Дэвид. – Мы не дети, мы вместе разрабатывали каждый пункт плана, мы долго готовились и сумеем реализовать задуманное без оперативного управления…

– Без страховки, – уточнил Атал Гангрел, сумевший вырвать Мадрас из цепких лап Виджая Луминара.

– Без того, что нам будут утирать сопли, – парировал Дэвид.

– Ярга всё-таки в плену? – угрюмо спросил Диего.

– Ярга там, где хочет быть. Никто не способен переиграть заурда.

– Хочу напомнить, что Сантьяга не вчера родился, – заметил Марко Носферату из Лос-Анджелеса. – И даже не позавчера.

– Хочу напомнить, что Ярга выиграл Первую войну.

– Сколько тысяч лет с тех пор прошло? И где он был всё это время?

– Не важно! – неожиданно громко произнёс Фрэнк, сообразивший, что его первое замечание способно увести совещание далеко в сторону. – Важно то, что заурд одобрил план и мы обязаны его исполнить.

Все знали, чем грозит неповиновение, и мысленно согласились с тем, что, пока не будет достаточных доказательств смерти Ярги, нужно чётко следовать его указаниям.

– Конклав – это признак неуверенности, – твёрдо заявил ещё один Луминар – Тамим, кардинал из Бейрута, правящий всем Ближним Востоком. – Сантьяга, очевидно, не знает, как справиться с заурдом, и пытается договориться с нами.

– А если мы откажемся – убьёт нас, – проворчал Диего.

– Ты убил бы?

– Обязательно.

– А комиссар дал слово, – напомнил Тамим. – И пришлёт заложников.

– Ты уверен?

– Без этого я не поеду.

– То есть только на его слово ты не полагаешься? – хмыкнул Фрэнк.

– Нет, конечно, – ответил владелец Бейрута.

Между непримиримыми и Великими Домами было слишком много крови, чтобы поверить даже самому твёрдому обещанию. И поэтому кардиналы согласились принять участие в Конклаве лишь при условии, что их безопасность будут гарантировать заложники из числа верных Тёмному Двору масанов.

– Сантьяга не тронет нас лишь в том случае, если мы первыми не нарушим договорённости, – продолжил лидер Рио.

– В этом всё дело? – усмехнулся Тамим. – Боишься за себя?

– Забочусь о своей безопасности, – резанул в ответ Диего. – А ты давно обходишься без телохранителей?

– Пошёл ты…

– Спасибо за честный ответ.

– Вам осталось только поругаться, – рассмеялся Дэвид. А в следующий миг стал очень серьезным: – Мы знали, что придётся рискнуть, и, если я правильно помню, все были с этим согласны. План, безусловно, не идеальный, но если мы будем твёрдо его придерживаться, а главное – обойдёмся без внутренних противоречий и поддержим друг друга по-настоящему, как это принято у ночных охотников, мы и героями станем, и в живых останемся.

Кардиналы переглянулись, но спорить не стали.

В конце концов, они не сейчас делали выбор, а гораздо раньше, когда по тем или иным причинам, добровольно или под давлением, желая того или проклиная себя за слабость, приняли предложение Ярги и стали его слугами. Все они.

– Давайте в конце концов обсудим то, ради чего организовали эту… – Дэвид замялся. Он хотел привычно произнести «встречу», но видеоконференция плохо подходила под это определение, и кардиналу Луминар пришлось искать ему замену.

– Совещание, – подсказал Малкавиан.

– Именно. Спасибо, Фрэнк.

– Всегда пожалуйста, Дэвид.

Остальные кардиналы постарались скрыть ухмылки.

Фрэнк Малкавиан был опасным и очень неприятным масаном, но его умение вовремя предавать могло войти в лучшие учебники интриг. Когда-то Малкавиан был непримиримым из непримиримых, впадал в ярость при малейшем упоминании Великих Домов или масанов Тайного Города, которых называл исключительно рабами, и прославился дикой жестокостью в обращении с пленными. Затем принял сторону Александра Бруджи, вошёл в Коалицию, призванную найти компромисс с Тёмным Двором, и помогал барону расправляться с неугодными. Подтвердил свою верность Клаудии Бруджа, но предал её, встретив Яргу. Фрэнк всегда ставил на победителя, проявляя несвойственную Малкавианам осторожность, и потому прожил намного дольше, чем его бесшабашные и слегка безумные сородичи.

– Все ли готовы отправить оговорённое количество воинов? – продолжил Дэвид.

Кардиналы замялись.

Требования Ярги казались разумными, а разработанный им план – хорошим только до тех пор, пока вампиры верили, что осуществлять его будет лично заурд. Теперь же, когда местонахождение Ярги оставалось неизвестно и в самом лучшем случае он пребывал в Цитадели, у лидеров ночных охотников появились сомнения.

Не получится ли так, что Великие Дома готовы к атаке? Не получится ли так, что Великие Дома воспользуются ситуацией и нанесут удар по оставшимся без защиты городам? Что будет, если план сорвётся? Останутся ли они лидерами основных кланов?

Отсутствие Ярги сделало кардиналов нерешительными, и Марко Носферату задумчиво протянул:

– Нужны гарантии.

Дэвид вновь взял слово:

– Какие гарантии, Марко? А главное – от кого?

– Хочу быть уверенным, что у нас получится…

– У нас получится, – перебил калифорнийца Атал. – Вопрос в том, что будет дальше? Мы приведём армию в самый центр Тайного Города и нанесём мощный, невиданный до сих пор удар. Не сокрушительный, он таким и не задумывался, но очень мощный. Великие Дома взвизгнут. Что дальше?

– На следующий день начнутся «походы очищения», – пробормотал Диего.

– На следующий день не успеют, – хихикнул Атал.

– Оправятся и придут.

– Это верно.

– Заурд не позволит Великим Домам оправиться, – повысил голос Дэвид.

– Об этом мы и говорим, – вернул себе слово Марко. – Ты уверен, что всё будет развиваться согласно общему плану?

– Уверен, – отрезал кардинал Нью-Йорка.

– Почему?

– Потому что так сказал Ярга.

Сомневаться в словах заурда никто не рискнул, во всяком случае – публично, и в переговорах вновь возникла пауза. Которую нарушил Фрэнк:

– Мы собираемся отправить в Тайный Город огромную армию, – произнёс он, примирительно глядя то на Дэвида, то на Атала. – И ясно, что, если что-то пойдёт не так, мы перестанем существовать как боевая сила.

– Что может пойти не так? – дёрнулся Дэвид.

– Пожалуйста, не горячись, – попросил Фрэнк, поднимая правую руку. – Я лишь хочу сказать, что сомнения в данной ситуации вполне оправданны. Мы рискуем: и своими жизнями, и своими кланами. Но мы не отступим… Ведь так?

– Решение принято, – после короткой паузы поддержал Малкавиана Тамим.

– Я хочу их крови, – процедил Дэвид. – Надоело бояться.

– Я мечтаю о свободе, – тихо сказал Марко.

– Смерть рабам! – бросил Диего.

– Эта битва войдёт в историю, – усмехнулся Атал.

– Только давайте договоримся: Клаудия – моя. – Фрэнк широко улыбнулся: – Хочу лично разобраться с этой сучкой.

– А здесь миленько, – произнесла Фатма, присаживаясь за столик.

– Спасибо… то есть… я старался, – чуть сбивчиво ответил Лебра, устраиваясь напротив. – То есть это не мой ресторан… я старался, в смысле, долго думал, где… то есть куда…

Моряна позволила молодому шасу запутаться окончательно, после чего с улыбкой осведомилась:

– Почему мы встретились именно здесь?

Она выглядела сногсшибательно: маленькое чёрное платье, плотно облегающее изящную фигуру, едва заметный макияж, подчёркивающий природную прелесть девушки, скромные украшения – чтобы не отвлекали от красоты – и красный цветок в чёрных волосах.

Цветок стал для шаса последней каплей, и он то и дело упирался в него взглядом.

– Ну… как я сказал по телефону… то есть… возникли некоторые интересующие подробности… – Лебра понял, что совершенно не готов к допросу, и на всякий случай покраснел. – Там… у казначейства то есть…

– Почему в этом ресторане?

– Думал, тебе нравится мясо, – выдохнул Томба.

– Потому что я – хищник?

– Ну… Потому что я ничего о тебе не знаю.

– Мог бы спросить.

– И ты бы ответила?

– Я люблю мясо, – улыбнулась девушка, глядя Лебре в глаза.

Несколько секунд шас ошарашенно молчал, после чего выдал:

– Я ведь не спрашивал.

– Разве?

– Спрашивал, – признал Томба. – Спрашивал. Хотел знать…

Лебра не был девственником. Бабником, впрочем, тоже, большим количеством побед похвастаться не мог, но к девушкам подход знал и, между прочим, получше, чем финансовый сухарь Майно, который рано или поздно женится на той, на которой велит мама, и вряд ли это надолго отвлечёт его от биржевых сводок.

Лебра женщин любил, давно научился вести себя с ними, но Фатма… Рядом с Фатмой молодой шас трепетал настолько, что не мог даже пары слов связать, будто вернувшись в стеснительную юность. Он боялся обидеть девушку, ляпнув что-нибудь не то, боялся показаться снобом, старался вести себя «правильно», но получалось только хуже.

И он постоянно ловил себя на том, что пялится на красный цветок в её волосах.

– Какое… вино? – выдавил Лебра, ругая себя последними словами.

– Красное, – улыбнулась моряна. – Мы ведь планируем есть мясо?

– Ах да…

– Ещё мне нравится розовое.

– Ага.

– Итальянское.

– Ага.

– А тебе?

– Розовое, – зачем-то подтвердил Лебра, несмотря на семейную любовь к коньякам.

– Вижу, у нас много общего.

– Очень.

Они сделали заказ, на удивление одинаковый, возможно, потому, что Лебра перечислял выбранные блюда вторым, согласились на вермут в качестве аперитива, а когда официант отошёл, Фатма чуть подалась вперёд, понизила голос и поинтересовалась:

– Давай сразу кое-что проясним…

– Давай, – торопливо перебил девушку Лебра. – Я не за экзотикой.

И так ответил на не прозвучавший вопрос.

Моряна медленно кивнула, показывая, что поняла ответ шаса, и улыбнулась уголками губ:

– Неужели мы будем обсуждать финансы Великого Дома?

– Нет, конечно… – Лебра нервно погладил скатерть. – Нет… не хочу… то есть я… я хочу… Я хочу поговорить с тобой.

– О чём?

– Да о чём хочешь. – Молодой шас несмело улыбнулся. – Говорят, на следующей неделе акции ай-ти компаний здорово просядут.

И тут же смутился.

А Фатма рассмеялась…

Сколько раз он предавал?

Много.

Можно, конечно, задаться целью, посчитать и выяснить точно, однако смысла в этом исследовании нет, потому что каждое предательство равно тысяче преступлений, и с этой точки зрения он давно превзошёл самых знаменитых злодеев Тайного Города.

«Даже Сантьягу?» – ехидно спросил внутренний голос.

В ответ Сдемир усмехнулся. Все знали, что комиссар неукоснительно соблюдает обещания. Неохотно даёт слово? Да. Но если даёт, то нет необходимости звать нотариуса, поскольку один-единственный кивок комиссара будет крепче любого заклятья и любой подписи, пусть даже кровью.

«Получается, я больший преступник, чем проклятый нав…»

Потому что изменял слову, изменял дружбе, изменял крови – родной и крови своего народа. Потому что обманул женщину, которая искренне ему доверилась, ударил в спину тем, кто дал слово его защищать, и убил собственного отца.

Сдемир никогда не испытывал ни сомнений, ни сожалений, ни угрызений совести, рассматривал предательство как естественную часть жизни, перешагивал через трупы и спокойно шёл дальше. И всегда был готов к ответной подлости. Молодой, по меркам людов – совсем щенок, Сдемир прекрасно знал, что его обязательно будут бить – исподтишка, жестоко, и принимал меры, чтобы не пропустить особенно сильный удар. Но пропустил – не угадал направление.

Не угадал…

Сдемир ждал удара, направленного лично на него, думал, организуют покушение, но опытная Всеведа перехитрила юнца и уколола его в самое сердце.

Всеведа распорядилась убить Далину, женщину, которая стала Сдемиру ближе всех на свете. Женщину, ради которой молодой барон собственноручно расправился с несколькими жителями Тайного Города, обставив их убийство как несчастные случаи. Сдемир знал, что любит Далину, с первой встречи разобрался, что девушка – та самая, единственная, – и целеустремленно вёл дело к свадьбе. Он почти добился своего, но Всеведа… Всеведа порвала его счастье в клочья.

Во всяком случае, Сдемир считал, что во всём виновата Всеведа.

И не сомневался, что однажды ей придётся за это ответить…

Ужасная потеря произошла примерно неделю назад, Далину похоронили в понедельник, но, несмотря на то что прошло совсем мало времени, молодой барон не считал, что поступает дурно, общаясь с Анной. Сдемир был холоден, спокоен и никогда не врал себе. Он знал, что любит женщин и скоро отыщет новую подругу, не обязательно постоянную, не обязательно такую, на которой захочет жениться, но обязательно отыщет. А раз так, то какая разница, случится это через день после похорон или через месяц?

Никакой разницы. Но…

Но кое-что из их взаимоотношений с Анной необходимо убрать.

Припарковавшись неподалеку от дома, Сдемир достал телефон и набрал номер новой подруги:

– Привет.

– Ты уже здесь? – ответила Анна голосом Далины, и знакомые нотки кольнули молодого барона в сердце.

«Я не настолько силён, каким хочу казаться…»

– Да, здесь.

– Ты пунктуален.

– Только тогда, когда хочу.

– Сейчас ты хочешь?

– Да, хочу, – ответил Сдемир, подходя к подъезду.

– Я жду.

– Не принимай её облик, – попросил барон. – Закончим на этом. Я хочу видеть именно тебя.

Анна оказалась тоньше, чем ожидал Сдемир. Услышав просьбу, она не стала портить разговор пошлыми вопросами «Почему?» или «Неужели тебе не понравилось?», прошептала: «Хорошо», положила трубку и встретила его в прихожей в истинном облике.

– Привет.

Она была совсем не похожа на Далину, но красива собственной, уникальной красотой. Чуть более яркой. Чуть более порочной. Волнующей, но не задевающей душу.

Но волнующей, и поэтому Сдемир, улыбнувшись, поцеловал Анну в губы. Поцеловал именно её, не Далину.

– Вина? – тихо спросила девушка.

– Немного красного.

– Я приготовила.

– Очень хорошо… – Молодой барон прошёл в гостиную, постоял, дожидаясь, когда Анна наполнит бокалы, а потом пригубил терпкое красное.

– Ты хотел увидеть именно меня или кого-то ещё? – спросила девушка.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я – метаморф. Я могу стать кем угодно, исполнить любое твое желание, прихоть, фантазию…

Он улыбнулся.

– Я могу представить себя моряной.

– У женщины должен быть аккуратный маникюр.

– Могу обернуться королевой…

– Я могу взять Всеведу и без твоей помощи.

– Неужели? – подняла брови Анна.

– Она сейчас так же одинока, как я, – объяснил барон. – И несколько раз давала понять, что не против.

– Но против ты… – протянула метаморф. – Но тем не менее чего ты хочешь? Расскажи мне о своих фантазиях.

– Зачем?

– Я хочу доставить тебе невозможное удовольствие… Ты когда-нибудь спал с масаной?

Молодой барон вздрогнул: не потому, что спал – в действительности ему не доводилось пробовать холодную любовь вампира, – а потому, что порою думал об этом, и ловкой девице удалось отыскать в его душе струнку, которая отозвалась.

– Не изображай из себя шлюху, – грубовато бросил Сдемир.

Анна прекрасно поняла, что нащупала нужную точку, но виду не подала и спокойно, поскольку барон её не задел, произнесла:

– Я и есть шлюха.

– Разве? – опешил Сдемир, не ожидавший прямого ответа.

– Можем посчитать наши достижения, но не хочу тебя унижать.

– Меня всегда тянуло к плохим девочкам, – рассмеялся барон, которому понадобилась всего пара секунд, чтобы вернуть самообладание.

– Значит, ты пришёл куда надо.

– Значит, да… – Люд поставил бокал, сделал шаг и мягко провёл рукой по щеке метаморфа: – Ты красивая.

– Но не в твоем вкусе, – улыбнулась в ответ Анна.

– Откуда ты знаешь?

– Сантьяга знает о тебе всё.

Девушка выбрала хороший момент для укола, но барон сдержал удар. Кивнул, показывая, что всё расслышал правильно, и спокойно ответил:

– Вкусы меняются.

– Если бы изменились, Сантьяга знал.

И это заявление Сдемир не оспорил. Но поинтересовался:

– Что ещё Сантьяга говорил обо мне?

– Он знает, что ты служишь Ярге.

– Но не может доказать.

– Или не хочет.

– Что ты имеешь в виду? – поднял брови барон.

– Сантьяга считает, что с тобой можно договориться.

Эта реплика вызвала у молодого барона саркастический смешок:

– Анна, милая, скажи: кто из нас кого вербует?

– Уже не знаю, – вновь рассмеялась девушка. – Попеременно.

– Сантьяга верит, что со мной можно договориться?

– Сантьяга не приказывал это говорить. Ты спросил – я ответила так, как я вижу.

– Честно?

– Клянусь.

Она могла обратиться в кого угодно: в развратную куртизанку и в наивную деревенскую девочку, она могла взглядом заставить его снять штаны, а в следующий миг изобразить абсолютную невинность. Она была метаморфом, идеальным разведчиком и шпионом, но Сдемиру было плевать на возможности Анны – он видел перед собой женщину, а с женщинами он умел обращаться.

И понял, что Анна не лжёт.

– Сантьяга знает, что ты со мной?

– Да.

– Но то, что ты сейчас сказала, ты сказала от себя, не от него. – Люд выдержал паузу. – Почему?

Она правильно поняла вопрос:

– Сантьяга ждёт, Сдемир. Он знает о твоей беде и хочет посмотреть, как ты себя поведёшь. И он не один такой: твоего следующего шага ждут и Всеведа, и Ярга.

– Что ты имеешь в виду? – Барон прекрасно сыграл лёгкую растерянность.

– На тебя наступили, Сдемир, гибель Далины стала для тебя ударом, и все ждут, что будет дальше: ты сломаешься, проглотишь смертельную обиду и вернёшься в строй или станешь действовать в своём стиле.

– И какой он – мой стиль?

– Ты захочешь отомстить.

– Любой на моём месте захотел бы отомстить, – неожиданно резко ответил барон. Но тут же вернулся к спокойному тону: – Это очевидно: месть – общий стиль.

– Но ты не станешь ждать.

– Ты… – Он покачал головой, взял со стола свой бокал, вновь пригубил, прошёлся по комнате, бездумно её разглядывая, уселся на диван, положив ногу на ногу, и лишь после этого продолжил: – Всё-таки ты меня вербуешь.

– Или показываю тебе, что умею, – ровно ответила Анна, усаживаясь перед бароном на стул.

– Зачем?

– Чтобы ты знал, что я могу предложить.

– Мы говорили о свободе, – припомнил Сдемир их прошлый разговор.

– Я много размышляла после нашей встречи и пришла к выводу, что хочу изменить свою жизнь. Резко изменить.

– Как?

– Но прежде я хочу знать: Ярга держит слово?

– У меня не было возможности это проверить, – честно ответил барон после короткой паузы. – Точнее, я бы сказал так: у меня не было возможности проверить, готов ли он держать слово, если это станет мешать его интересам, или же он посчитает, что дал слово вынужденно. Но всё, что он обещал, он сделал.

– Если он пообещает оставить меня в покое – навсегда, – он это сделает?

– Почему ты не попросишь об этом Сантьягу?

– Потому что мне нечего предложить ему взамен, – легко ответила Анна.

– Предложи мою голову.

– Это станет результатом текущей работы, не более. Сантьяга отпустит меня только в обмен на что-то очень важное, но я не могу ничего придумать.

– А что ты можешь предложить Ярге?

– Предательство, – улыбнулась девушка. – Я могу стать очень полезной картой в его колоде.

Она ничуть не преувеличивала свою значимость, но что-то в предложении Анны показалось люду фальшивым. Нет, не фальшивым, это было бы слишком грубо для разведчика такого уровня, скорее барон почуял тень фальши.

Но ответил тем не менее заинтересованно:

– К сожалению, я не могу сейчас ему позвонить, но… Я тоже думал о нашем разговоре, Анна, и готов дать тебе слово, что я – лично я – сделаю всё, чтобы ты обрела свободу.

Несколько секунд метаморф смотрела Сдемиру в глаза, затем поднялась со стула, провела ладонью по столешнице, открывая потайной ящик, вернулась к барону и протянула ему размытую фотографию молодого чела.

– Сантьяга его ищет. Это очень важно и как-то связано с масанами.

– Как?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Сантьяге нужен этот чел, но у него есть только плохое фото, и комиссар нервничает.

– Интересно… – Сдемир повертел в руке фотографию, небрежно бросил её на журнальный столик и повернулся к Анне: – Мы ведь не будем всю ночь говорить о делах?

Девушка рассмеялась и обняла молодого люда за шею.

Сегодня Шера не торопилась, смаковала каждый момент, каждую деталь происходящего. Смаковала с таким наслаждением, будто впитывала, подобно вампиру, вытекающую из Антона кровь. Купалась в диком страхе жертвы, становясь сильнее с каждым мгновением.

И предвкушала муки, через которые заставит пройти Антона.

Ещё в первый визит Шера приметила небольшую коллекцию ножей, которой владел Буторин. Не дорогую коллекцию, поскольку зарабатывал парень немного и не мог похвастать богатыми родителями, но со вкусом подобранную. В старом серванте – а мебель в квартире Антона не отличалась новизной – было выложено три десятка клинков разной формы и производства, и именно они подсказали Шере, каким будет следующий шаг.

– Любишь ножи? Очень хорошо… – Занявшись местью, девушка не прекратила изучать гипнотические арканы и знала, что прекрасные результаты показывает техника «перевёртыш», при которой в тёмном свете выставляются любимые объекты или предметы. – Нет ничего забавнее, чем заставить ножемана возненавидеть клинки.

Однако торопиться Шера не стала, уселась в кресло, закинула ногу на ногу, натянула на правую руку «Господина», прошептала заклинание, поморщилась, почувствовав вонзившиеся иглы артефакта, чуть расслабилась, чтобы «Господину» было удобнее пить, и негромко произнесла, обращаясь к лежащему на диване Антону:

– Знаешь, на что мне пришлось пойти ради мести? Не знаешь… Я и сама не знала, что соглашусь на такое… – Шера на мгновение сбилась – перехватило горло, но нашла в себе силы продолжить: – Я творю отвратительные, мерзкие вещи. Я презираю себя, но мне пришлось пойти на них, чтобы иметь возможность отомстить тебе, мразь! Тебе! – Девушка резко дёрнулась, недовольный «Господин» сильнее вцепился в руку, и Шере пришлось вернуться в кресло и вновь расслабиться. – Мне приходится спать с приятелем моего любимого, моего Адриана, которого ты убил… Мне приходится спать с вонючим, омерзительным Носферату, уродливым, как последняя обезьяна… Думаешь, я его хочу? Совсем не хочу, но Адам дал мне артефакт, который доведёт тебя до безумия… Адам противен… он мой наркотик… – Шера подняла правую руку и посмотрела на обжирающегося «Господина». – Адам для меня то же самое, что героин для наркомана. Он это знает. Я это знаю. Он не знает, что я знаю. А я знаю, что ничего не изменится… – Она посмотрела на Антона: – Ты что-нибудь понимаешь?

Антон промолчал.

– Ты когда-нибудь спал с вампиром?

Тишина.

– Проклятый гомофоб!

Тишина.

Тут Шера вспомнила, что пора браться за дело, и замолчала, сосредоточившись на управлении «Господином». К счастью, вчерашний опыт не прошёл даром, и кошмар девушка навела значительно быстрее. А убедившись, что ужасный сон полностью овладел молодым челом, продолжила:

– Только вампир способен доставить женщине незабываемое наслаждение, в котором смешиваются лёд, пламя, страсть, кровь, смерть, ужас, удовольствие и снова холод… Быть женщиной вампира так страшно, что оргазм накрывает с головой снова и снова. Адам знал, что я не откажу, что захочу вновь оказаться с вампиром, и воспользовался этим. Он мерзкий… Но он дал мне артефакт, и теперь я буду убивать тебя медленно, Антон, чтобы ты мучился так же, как мучаюсь я, когда Носферату берёт меня. Чтобы тебе было противно смотреться в зеркало. Чтобы ты начал задумываться о самоубийстве.

Тем временем кошмар нарастал, и Буторин, не просыпаясь, начал кричать. Он ёрзал, сбивал простыню, комкал одеяло, грыз подушку, потом отбросил её и в завершение разрыдался, подвывая и умоляя, чтобы всё это прекратилось.

Умоляя не кого-то конкретного, а просто – умоляя, не зная, к кому обратиться.

Антон был полностью раздавлен, однако останавливаться Шера не собиралась.

Выждав ещё с минуту, девушка заставила Буторина подняться и достать из серванта один из ножей. Не очень длинный, но с очень острым, обоюдоострым лезвием, идеально подходящим к её замыслу.

– Возможно, рано или поздно я тебя кастрирую, подонок, но сейчас ты просто поранишься.

– Нет, – прошептал Антон, как будто мог спорить.

– Да…

– Нет… – Клинок прочертил на его руке первую рану. – Нет… Пожалуйста, нет…

Он ещё раз резанул себя по левому предплечью, потом – по ладони, а потом, когда кровь потекла в полную силу, взмахнул рукой, разбрызгивая капли по комнате, по мебели, шторам и потолку, по монитору и скомканному на диване белью. Сделал следующий надрез и вновь взмахнул… Крупные капли попали Шере на лицо, и девушка громко, очень весело рассмеялась, а «Господин» на руке блестел так же ярко, как её глаза.