Глава 35

Доза: 3 мг. Уменьшение дозы с целью дальнейшей отмены препарата.

Чувствую себя прекрасно.

Одной из многочисленных «передышек» в нашей школьной рутине является ежегодный визит «Рыцарей Колумба». Майя говорит, что они посещают все католические школы в штате и приезжали в школу святой Агаты еще с тех пор, когда она была маленькой. К нам явились три старичка из местного капитула, все с тонкой, высохшей кожей и шишковатыми коленями, и встали в ряд в своих скромных темно-синих костюмах с крохотными значками на лацканах.

Дуайту, как одному из этих «рыцарей», пришлось встать вместе с ними перед собравшимися в зале в своем темно-синем блейзере со значком. Выглядел он подавленным. Йен стоял рядом с ним в компании еще нескольких мальчишек, но смущенным он не казался. Скорее – жутко скучающим.

Однако трудно тратить слишком много энергии на неприязнь к этим старичкам. Они активно занимаются благотворительностью и приносят массу денег мест– ным предприятиям. А еще они почти все – безвредные стариканы, которые вступили в клуб лишь потому, что им это велели их папаши, поэтому они слишком древние и хлипкие, чтобы причинять какие-то неприятности. И все же есть в них что-то такое… напрягающее, что ли.

Я помню их плакатики у нашего продуктового магазина. Помню, как мама качала головой и торопливо подталкивала меня к машине, прежде чем кто-то из «рыцарей» успевал предложить нам значки. Что-то в них маме не нравилось. По-моему, то, как они защищают семейные ценности, но относящиеся лишь к семьям, похожим на их собственные. И еще, по-моему, то, как они любят цитировать книгу Левит.

Самый старший и хлипкий из них открыл рот, чтобы произнести речь. На какую-то секунду я был уверен, что оттуда не вылетит ничего, кроме пыли, однако голос у него оказался весьма сварливым для старика.

– Мы собрались здесь, – начал он тоном, похожим на интонации Франклина Делано Рузвельта на всех записях его выступлений, которые я только слышал, – поговорить с вами о том, чтобы вы стали «оруженосцами Колумба». Или «оруженосицами», как может статься. – «Рыцарь» широко улыбнулся сидевшей в первом ряду девочке, а потом продолжил рассказывать нам об истории организации и конкурсе письменных работ, который они ежегодно спонсируют.

Вот в этом-то моя проблема. Я чувствую вину, когда плохо думаю о стариках вне зависимости от того, насколько они мне не нравятся. Я как будто запрограммирован уважать старость, словно это добродетель сама по себе за исключением злобной мамаши Пола. Уважай старших. А не нужно ли… уважать всех?

Но я забываю одно, когда гляжу в их печальные, жалкие, затянутые катарактами глаза – это то, что старость не делает тебя хорошим. Старость сама по себе не является заслуживающим восхищения качеством. Иногда она просто означает, что у тебя не хватило соображения, чтобы позволить кому-нибудь тебя убить.

Наверное, в этот момент мои мысли уже начали блуждать. Ребекка села прямее и взяла меня за руку. Она всегда знала, когда что-то должно случиться, прежде чем это начиналось. Через секунду в дверь вошли двое мужчин, и я понял ее тревогу и волнение.

Я видел их всего-то несколько раз. На самом деле я почти забыл, как они выглядят. Эти двое почти никогда не появляются, когда я один, и всегда все проделывают шумно. Вообще-то они врезали по двери так, что та открылась и треснулась об стену, сваливая с полок воображаемые предметы. Не хочу показаться философом, но я знаю, почему появляются эти галлюцинации. Они возникают, когда я хочу спорить, но не могу.

Эти двое – высокие, пожилые джентльмены в костюмах-тройках. Один из них – тощий, а другой – толстый. И оба они – англичане, потому что я считаю, что если мое подсознание выиграет спор, то непременно с британским акцентом.

Тощего зовут Руперт, а толстого – Бэзил. Их имена пришли мне на ум точно так же, как появились их обладатели. Быстро и без объяснений.

– Право же, – заявил Руперт, запрыгивая на стол сестры Катерины и сбрасывая на пол все бумаги. – Поверить не могу, что они этим занимаются в школе. Вообще-то они ведь должны чему-то учиться, верно? Чему-то полезному.

– Так может показаться, – ответил Бэзил, запихивая в свой рот кекс. – Но эти господа выглядят так, словно они уже наполовину покойники. Вот ведь стыдоба.

– Господи, наверное, просто тихий ужас – быть таким старичьем. Представь, каково это – сидеть на своих усохших яйцах.

Бэзил выплюнул кекс.

– Ой, Ру, хватит. Это отвратительно, – произнес он.

– Ты только послушай их, – улыбнулся Руперт. – «Рыцари Колумба». Похоже, я в жизни не слыхал ничего более смешного. Они хоть знают, кто такой Колумб? Совсем не образец для подражания. А тема письменной работы – «Истинный посыл католической церкви». – Он захохотал, скатываясь со стола на пол. – И как ты думаешь, о чем они должны написать?

– Как не попасться при изнасиловании маленьких мальчиков? – предположил Бэзил.

– Или как потихоньку вышвырнуть папу за его тайный круг священников-педофилов?! – прокричал Руперт, раскачиваясь на люстре, пока Бэзил выхватывал из его кармана пакетик леденцов.

– Йо-хо-хо! Адам! – позвал меня Руперт высоким девчоночьим голоском. – У тебя мысли? Мы бы здесь не появились, не будь их у тебя. На самом деле ты наверняка с нами согласен.

Вот это всегда самое худшее. Навязчивые галлюцинации, требующие реакции. Конечно же вы скажете, что это мне хотелось получить реакцию, поскольку видения принадлежали мне. Но они не желали от меня отставать. Показывали фокусы. Что-то по очереди отхлебывали из фляжки и распевали песенку «Мальчик Дэнни». Ненавижу эту песню. Руперт даже спустил штаны и потряс голой задницей перед лицом сестры Катерины.

А стоявший перед нами старик говорил, не останавливаясь. Под потолок уплывали фразы вроде «ваш долг как молодых католиков» и «защищая свою веру от натиска аморальности». Его потрескавшиеся и сморщенные губы продолжали болтаться вверх-вниз, пока я, не поворачивая головы, наблюдал за тем, как два британских джентльмена устраивают погром в классе. Надо было изловчиться и стараться внимательно глядеть на стариков, стоявших перед нами. А проблема заключалась в том, что Руперта и Бэзила нельзя было игнорировать.

– А с тобой куда веселее игралось, когда ты думал, что мы настоящие, – произнес Бэзил, грустно качая головой при взгляде на меня.

– А это она? – присвистнул Руперт, подходя к столу Майи. – Ну, та, которая, сам знаешь… – Он подвигал средним пальцем одной руки в круговом отверстии, образованном большим и указательным пальцами другой. Оба джентльмена расхохотались. – И в свой первый раз ты был одет Иисусом. Я аплодирую вам, сэр.

– Прелестное создание, вне всякого сомнения, – заметил Бэзил со свисавшим через пояс животом.

И вот тогда я встал и вышел из класса, взяв с собой пропуск в туалет. Все повернулись в мою сторону, когда я зашагал прямо к двери. Взгляд Майи обжигающе вперился в мой затылок, и я заметил, как Йен с интересом подался вперед. Старик было запнулся, произнося свою речь, но быстро очухался и снова заговорил. Сестра Катерина не попыталась меня остановить, но ее светлые брови взметнулись высоко вверх от неодобрения.

– Ее надо хорошенько отодрать, – прошептал Бэзил, качая головой.

Я зашел прямиком в туалет и плеснул в лицо водой. Естественно, они направились за мной. Слишком жирно было бы просить их дать мне побыть одному и «проветрить мозги».

Ребекка прислонилась к стене и сердито посмотрела на них.

– Бесполезно вот так на нас таращиться, – заявил Руперт, показывая ей высунутый язык. – В этой школе у Адама прямо-таки словесный запор. Ты это знаешь. И я знаю. И Бэзил… – Он обернулся, ища того взглядом. – Ты что, прямо сейчас?

Бэзил пристроился у самого ближнего к двери писсуара.

– Да вот отлить приспичило, – простонал Бэзил.

– Ты не устаешь молчать, как рыба? – спросил у меня Руперт.

– Нет, – прошептал я.

– Ой-ой-ой, разговаривает! – вскричал Бэзил. – Пора бы.

– Пожалуйста, уходите, – попросил я.

– Зачем? Чтобы ты мог себе врать?

– Пожалуйста, – попросил я.

Я держался за края раковины, стараясь устоять прямо. На висок, словно волны, обрушивались приступы головной боли. На какую-то секунду мне показалось, что я взял себя в руки, но тут же почувствовал, как к горлу подступает кислая муть. Я повернулся и забрызгал рвотой весь писсуар. Ребекка рванулась с того места, где стояла, и положила мне руку на спину. Руперт закатил глаза.

– Послушай, – произнес Руперт, запуская пальцы в волосы. – Ты слишком большой, чтобы вести себя как забитая мышка, друг мой.

– У тебя в голове грандиозные идеи и ценнейшие мысли. По-моему, ты в классе ни разу рта не раскрыл с тех пор, как попал сюда, – заметил Бэзил, снова вытаскивая свои леденцы. Я надеялся, что он все-таки вымыл руки.

– Прошу вас, – взмолился я. – Я не могу это делать здесь. Я не должен вас видеть! – Туалет снова начал кружиться, и я понял, что теряю над собой контроль. Я чувствовал, как у меня застучало в висках, а к горлу опять подступила рвота. Руперт выглядел уязвленным.

– Ты пасуешь и проигрываешь, – произнес он. – Тебе бы молчать в тряпочку да пить свои таблетки, пока в тебе не останется ничего настоящего. Пока из тебя не выхолостят все прекрасное, креативное и интересное, что в тебе есть. Ты жалок.

– Пошел вон! – взвизгнул я.

И очень не вовремя. Какой-то третьеклассник забрел в туалет как раз тогда, когда я завизжал. Наверное, ошеломляет, когда входишь в туалет под чей-то визг оттуда. Но мне кажется, мой рост и тот факт, что я молотил кулаками по раковине, когда он вошел, сделали это зрелище еще ужаснее. В какую-то секунду он выглядел так, что вот-вот расплачется, а потом пустился наутек.

За ним даже еще не успела захлопнуться дверь, когда я заметил Йена. Он смотрел на меня пустым взглядом, а потом торопливо начал что-то искать в кармане, повернувшись к луже рвоты, растекшейся по писсуару. Он не произнес ни слова. Даже его самодовольство куда-то испарилось. Меня всего трясло, а он смотрел на меня глазами, выпученными от отвращения. А может, даже и от страха.

Ребекка взяла меня за руку, и мы молча вышли из туалета, по дороге толкнув Йена в плечо. Мы шагали, не останавливаясь, пока не добрались домой. Забавно, как иногда твои галлюцинации могут больно ранить тебя, не прикасаясь к тебе и не говоря чего-то нового.

Когда я выбрался в коридор, я по-прежнему краем глаза видел их обоих. Их костюмы, словно размытые пятна, застили мне зрение.

Трус, прошептали они.