Доза: 2,5 мг. Доза не меняется.

Моя мама беременна.

Доза 3 мг. Увеличение дозы одобрено.

Давайте еще раз быстренько пройдемся по моим последним записям. А пока мы этим занимаемся, думаю, нет никакого смысла останавливаться на том, как отдохнуло мое семейство на праздниках (мы ездили на Гавайи), или на том, что мне подарили на Рождество (глубокую сковородку, о которой я мечтал). Я купил для Майи спасательный жилет и абонемент на курс по плаванию. Она от руки переписала для меня в тетрадь в кожаном переплете все филиппинские рецепты своей бабушки и подарила мне. Да, конечно же я скучал по ней, пока находился в отъезде.

Но это все не имеет значения, потому что, пока меня не было, в средней школе в штате Коннектикут в городке Сэнди Хукс были убиты двадцать детей и шестеро взрослых.

В мире подобные случаи происходят достаточно часто. Люди, как мухи, мрут тысячами, и, как правило, никому до этого нет никакого дела. Никому. Прежде чем вы поморщитесь, задумайтесь на секундочку и признайте, что я прав. Потому что, будем честными, кому какое дело до кучки мертвецов, которых вы и при жизни не знали? Никому. Ну, если только это не дети. Если речь идет о детях, тут все по-другому. Убитые дети – это очень плохо.

Мама и Пол ничего не сказали мне о том, что после этих событий в школе прошло закрытое собрание, но мне никто о нем ничего не сказал. Я ничего не узнал бы даже в том случае, если бы вдруг вздумал проверить звонки на мамином телефоне.

В данном случае в школе уже знали, кого им следует бояться. Они знали, кого нужно будет обвинить, если опасность все же существует. Глава школьного совета (отец Йена) назначил собрание сразу же после трагедии, поскольку был уверен, что больше никого не нужно будет уведомлять о случившемся, учитывая правовое обоснование своего решения. Трудности заключались в том, что до Рождества оставалось всего несколько дней. Некоторым родителям не понравилось бы, что их дети должны учиться с таким типом, как я. С тем, кто не может полностью себя контролировать. Большинство людей даже не позаботятся о том, чтобы узнать побольше о моем состоянии или принимаемых мною лекарствах. Они сразу же впадут в панику. Но я не могу обвинять их в этом.

И хотя данный случай произошел в противоположном уголке страны, я мгновенно понял, что это все означает для меня.

Он был одним из таких, как я.

И примерный ученик. Он даже некоторое время посещал католическую школу.

Как ни жутко, но у него даже имя было такое же. Адам.

Даже если все это оказалось бы неправдой, дирекция школы в любом случае должна была бы переговорить с моей мамой и Полом. Я понимал, что дирекции требовалось такое собрание, может, даже с участием публичной инквизиции – католики все же…

Причем они протестовали против закрытой формы этого собрания. Им хотелось, чтобы было опротестовано заявление Пола о том, что в школе, безусловно, никто не должен знать о моем состоянии. Ведь если произойдет нечто подобное в нашей школе, обязательно найдется родитель, который потребует кровавых разборок, поскольку его никто не предупредил заранее, что его ребенок учится бок о бок с «бомбой замедленного действия».

То есть со мной.

А это уже не соответствует церковному учению, что для них, конечно, крайне неудобно. Библия учит терпению. Сомневаюсь, чтобы Иисус поощрял тех, кто посоветовал бы «изгнать» меня, как шизанутого. Вам ничего не говорит фраза: «пусть тот, кто сам безгрешен, кинет камень»?

О стрелке пока известно не очень многое. Возможно, он несколько месяцев вынашивал свой план, задействовал других людей, оповестил полицию заранее, чтобы начать переговоры о том, что он хотел получить. Но ничто из этого не было важно. Главным пунктом случившегося был вопрос: почему? А для меня это означало, что я влип.

Факты таковы: двадцатилетний мужчина застрелил родную мать, после чего отправился в школу и открыл огонь, перестреляв и детей, и учителей. Никакой причины у него на то не было, ничем они ему в жизни не помешали и на дороге не стояли.

Опять начинается дискуссия на тему личного оружия, но при этом, похоже, законы менять никто не собирается.

И ничто уже не изменит тот факт, что дети мертвы. Навсегда.

Моя мама – женщина весьма чувствительная. Возможно, она плакала, узнав кое-что о страшных подробностях трагедии, но в основном плакала из-за меня. Она смотрела новости, и я сразу все понял. Дело в том, что у того парня было не в порядке с головой, и кто знает, какие демоны и что именно нашептывали ему на ухо. Теперь она боялась за меня.

Наверное, на каждого душевнобольного могла бы вестись охота. И вот тогда можно было бы полностью избавиться от всего общества шизофреников. Да никто бы и не заметил, что они полностью исчезли. Потом взялись бы за тех, кто разговаривает сам с собой. Затем за бедолаг с биполярным синдромом. После них – за тех, кто страдает поведенческими проблемами. Это мамин персональный кошмар. Она боится, что в один прекрасный день кто-нибудь действительно явится за мной, а она не сможет уже их остановить…

Когда я вернулся в школу после рождественских каникул, мы все только об этом случае и разговаривали. Первая месса была посвящена жертвам и их семьям. Маленькая перепуганная второклассница, которую почти не было видно за кафедрой, писклявым голосом прочитала Молитвы верующих. Под конец она произнесла:

– Ради расстрелянных жертв в городе Сэнди Хукс и ради их семей, Господь, услышь наши молитвы!

Когда она замолчала, в зале как будто стало пусто. Эта девочка, скорее всего, была того же возраста, как и убитые дети, и я почувствовал тоску. Это, вероятно, тут же отразилось на моем лице, потому что Майя сразу тронула меня за руку.

Конечно, мы должны были поговорить обо всем этом, когда вернулись в класс. Мы должны были в подробностях обсудить все случившееся, чтобы знать, как действовать, если нечто подобное произойдет тут у нас. Разумеется, монахини позаботились о том, чтобы это обсуждение длилось достаточно долго и сопровождалось молитвами о погибших. Потому что как же иначе? Мы же молимся по любому, даже самому глупому поводу. После молитвы прошло с полсекунды, и все заговорили о стрелке.

– А что с ним случилось? – поинтересовался кто-то.

– Пока неизвестно. Полагают, что у него что-то с головой не то.

Взгляд сестры Катерины едва заметно переместился в мою сторону, когда она произносила эти слова, но она тут же отвела его.

Ребекка в это время сидела на ее столе в классе и бесилась. Если бы она существовала на самом деле, то давно бы уже швырнула в сестру Катерину чем-нибудь тяжелым. Хотя, вот оно опять: если бы она существовала в реальности, я не был бы сумасшедшим…

И вот тут-то я услышал кое-что.

– А почему этот урод попросту не убил сам себя, если он был таким уж несчастным?

Я не видел, кто это сказал, а только услышал слова. Они были произнесены театральным шепотом, но сестра Катерина тут же вскинула голову и прошипела замогильным голосом:

– Кто это сказал?

Она оглядела класс, и губы ее при этом вытянулись в тоненькую линию.

Никто не шевелился. Никто не произнес ни единого слова. Фраза попросту повисла в воздухе.

На секунду я разозлился, потому что тот, кто это сказал, понятия не имел, что значит потерять над собой контроль. Он не понимает, что это такое – когда тебя преследует твой собственный мозг. Ему невдомек, что это такое – бешено желать заткнуть эти голоса, хотя при этом ты можешь сделать как раз то, что они от тебя и требуют. Но я сразу же остановил себя, так как понял, что моя реакция значила сочувствие убийце, а мне этого очень не хотелось.

Когда прозвенел звонок, сестра Катерина помахала мне рукой, приглашая пройти к ее столу. Она подождала, когда из класса выйдет последний ученик, и только после этого заговорила.

– Они не имели в виду тебя, Адам, – быстро произнесла она.

Я частенько забываю о том, что преподаватели знают о моей тайне, поэтому сейчас этот разговор показался мне странным.

– Именно это они и хотели сказать, – заметил я. – Просто они не знают, что имели в виду конкретно меня.

Она только покачала головой:

– Нет никакого оправдания тем, кто сам отбирает у себя жизнь. Эта власть принадлежит только Господу Богу.

– Тогда, может, он должен был забрать к себе этого парня прежде, чем тот успел убить детей, – сказал я.

Сестра Катерина как будто подыскивала нужные слова, но мне не хотелось, чтобы сейчас она старалась успокоить меня.

– Все в порядке, сестра Катерина. Увидимся завтра.

В данном случае тот, кто произнес эти слова в классе, оказался прав. Убийца мог бы попросту покончить с собой. И никто бы тогда больше не умер.

Наверное, я уже никогда не смогу забыть то чувство. Я понял, что могут сказать люди, когда узнают мою тайну. И что они по-настоящему чувствуют в отношении таких, как я. Нет, не лживые слова утешения, которые произносятся вслух и которые слышат другие. Я имею в виду те искренние слова, которые идут от самого сердца.

Если бы только они узнали, что я представляю собой угрозу, они бы тоже посоветовали мне убить себя. Они бы решили, что я чудовище.

В понедельник я получил письменное напоминание-записку из дирекции школы о том, что я должен отметиться у своего школьного посредника. Я сразу смял ее и выкинул в корзину. Никто по-настоящему и не отслеживал мое участие в программе работы школьных посредников, хотя я должен был каждую неделю встречаться с Йеном. Наверное, вероятность таких встреч окончательно свелась на нет после того, как я вытолкнул голого Йена в переполненный учениками коридор. Жалко, конечно, потому что мы понемногу начинали уже привыкать друг к другу.

Странно еще и то, что после того случая он заметно притих. Правда, я и не волновался за него на этот счет до сегодняшнего дня, когда он прошел мимо меня в коридоре после уроков. Вместо того чтобы просто пройти так, будто меня и не существует, он остановился и окинул меня жутким взглядом, словно знал нечто такое, о чем я даже не догадывался.

Когда я зашел в туалет в коридоре рядом с церковью, он последовал за мной, встал у соседнего писсуара и начал свое дело. Я обычно стараюсь избегать всяческих разговоров с ребятами, когда у меня в руке мой член, но Йена это ничуть не волновало. Впервые после эпизода в душевой он оказался так близко от меня.

– То, что случилось в Коннектикуте, – самая настоящая трагедия, – сказал он.

– Да, – кивнул я, глядя на его вздернутую губу и ожидая, когда же он перейдет к главному.

– Есть же люди с такими проблемками. Нужно согнать их в одно место и всех перестрелять, да? Чтобы больше никто не пострадал.

Йен застегнул молнию на штанах, хлопнул меня по спине, но перед этим повернулся к надписям на стене «Иисус любит тебя» и «Не будь педиком».

– Это тут испокон веков. Надо, чтобы кто-то стер все это.

Я похолодел в душе.

Иногда я про вас совсем забываю. Я пишу эти заметки, выворачиваюсь наизнанку, а иногда мне кажется, что вы действительно слышите меня. А бывает и так, что я пишу в никуда и ни для кого.

Поэтому я хочу воспользоваться случаем и сказать, что я не люблю оружие. У меня нет своего оружия и нет ни малейшего желания в кого бы то ни было стрелять. Я не играю в видеоигры, где присутствует насилие, в основном, наверное, потому, что у меня это совсем не получается. Я даже лазерные указки не люблю.

Аминь.