– Во-первых, – начала королева Елизавета, наливая Веронике чай, – нам понадобится несколько дней, чтобы определить ваше место здесь. – Подмигнув, она положила ей в чашку три кусочка сахара. – Принцессы придут познакомиться с вами через несколько минут.

– Знают ли они, мэм, что я… что мы…

Елизавета покачала головой.

– Боюсь, я не вижу никаких доказательств того, что одна из них унаследовала мой дар. Это еще может произойти, особенно с Маргарет, но зачастую не происходит. Я опасаюсь, что современная жизнь подавляет силу, рассеивает ее.

– Есть ли еще кто-то из вашего рода? – Вероника взяла чашку, несколько смущенная тем, что ее руки касаются пальцы монарха. – Возможно, ваши сестры?

– Только одна. Мэри Фрэнсис, леди Элфинстоун. – Елизавета пила чай, но Вероника заметила, как потемнели ее знаменитые глаза. – У нее небольшой дар приготовления зелья. Когда мы были детьми, она что-то делала с сахарной водой, и птицы садились ей на руку. – Она пожала плечами. – Не так уж и много. Остается надежда на ее дочерей, но, конечно, я не могу спрашивать об этом.

– Значит, вас обучила мать?

– Да. Не могу себе представить, каково было вам, Вероника. – Она улыбнулась. – Но мы с друзьями позаботимся о том, чтобы вы узнали все, что нужно знать.

– Друзьями?

– Вы скоро встретитесь с ними. Вы оставили камень дома?

– Да, как вы и сказали.

– Я думаю, так будет лучше всего. Здесь много слуг. Не хочется, чтобы кто-нибудь нашел его в вашей комнате и начал задавать вопросы. Для начала мы назначим вас моей личной помощницей и подготовимся к предстоящей работе. А пока… – В дверь осторожно постучали, и королева подняла взгляд. – Это мои дочери.

Вероника вскочила и присела в реверансе перед каждой из принцесс, в то время как ее представляли. Вряд ли нашлись бы две другие сестры, настолько не похожие друг на друга. Принцесса Елизавета выглядела хмурой под грузом ответственности, которая однажды должна была лечь на ее хрупкие плечи. Принцесса Маргарет была весела и болтлива даже сейчас, обсуждая обязанности королевской семьи в военное время.

– Леди Вероника будет моим личным курьером для связи с вами, – пояснила королева.

– Очень мило, – кивнув Веронике, прокомментировала ее слова принцесса Елизавета.

– Какая радость! – воскликнула принцесса Маргарет. – Вам разрешено водить машину? Возможно, мы могли бы как-нибудь прокатиться. А это ваша собака?

Она присела, чтобы погладить Уну, которая лежала рядом со стулом Вероники. Уна отозвалась на ласку, старательно облизав ей лицо.

Вероника улыбнулась восторженности юной девушки. Маргарет было только двенадцать, и хотя она была второй в очереди на трон, ее это явно не заботило. За чаем она болтала без умолку, и ее не останавливали ни снисходительные взгляды матери, ни сдержанное выражение лица принцессы Елизаветы.

В течение недели Вероника и королева подогревали слух, что она приехала из Свитбрайара, чтобы быть курьером и компаньонкой Елизаветы в эти неспокойные времена. Днем Вероника работала во дворце, а ночью возвращалась в замок, где ей была предоставлена отдельная комната, смежная с ванной. Там она чувствовала себя комфортно, но до боли одиноко. Она скучала по отцу, Яго и Мышонку. И конечно же, Филиппу и Томасу. Она волновалась за них обоих. Всякий раз, когда появлялся почтовый курьер, который часто бывал во дворце, она замирала и боялась дышать, пока не узнавала, что писем для нее нет.

Однажды ей приснился Томас. Это был мрачный сон, в котором ему было холодно, он был голоден и напуган. Вероника проснулась в страхе и смятении.

Филипп тоже ей снился – в снах-воспоминаниях. И Томас присутствовал там. Они были молоды и, смеясь и поддразнивая друг друга, играли втроем в крокет на лужайке в Свитбрайаре. Но это не был романтический сон обрученной девушки.

Вероника решила, что со временем разберется с этим. Когда она будет менее обеспокоена и испугана, то почувствует все, что должна бы чувствовать, сможет смотреть вперед, а не назад – в более светлые дни. Тогда она чувствовала бы желание и любовь, была бы в восторге от того, что стала невестой, и с воодушевлением думала о своем будущем в качестве леди Пэкстон.

А пока шла война, в которой нужно было сражаться.

В начале второй недели пребывания в Лондоне королева постучала в дверь спальни Вероники, когда та уже готовилась ко сну. Отворив дверь, девушка поспешно присела в реверансе.

Любезно, как будто все происходило среди дня, а не ночи, Елизавета сказала:

– Не могли бы вы одеться, дорогая? Мои друзья здесь. О, и выберите что-нибудь потеплее.

Вероника надела юбку, толстый свитер и последовала за королевой через три лестничных пролета вниз к узкому коридору в подвальном помещении. Елизавета открыла ключом, который вытащила из складок платья, дверь в маленькую комнату. Там ожидали две пожилые женщины, закутанные в длинные пальто и обутые в сапоги на толстой подошве. Вероника заметила, что ни одна из них не сделала реверанс, но обе склонили головы, когда Елизавета вошла.

Королева заперла дверь изнутри и, представляя женщин, назвала только их имена.

Первая – женщина с морщинистым лицом по имени Роуз – была миниатюрной, с каким-то лисьим лицом и тонкими, постоянно поджатыми губами. Она кивнула Веронике в знак приветствия.

Вторая, Олив, была высокой и худощавой. У нее был низкий голос и привычка задирать голову, глядя на кончик своего длинного носа, с кем бы она ни говорила, даже с Елизаветой. Обе были ведьмами в шабаше королевы.

Олив проявила немного сочувствия, когда Елизавета объяснила, что Вероника была ученицей, а ее мать умерла при родах.

– Бабушки нет? – грубым баритоном спросила Олив.

– Я ее не знала.

– Печально. Всегда лучше учиться у кого-то из собственного рода. Тем не менее лучше поздно, чем никогда.

– Да, мисс… миссис, прошу прощения. Я не знаю, как к вам обращаться.

– «Олив» будет достаточно. Чем меньше мы знаем друг о друге, тем безопаснее для нас.

Роуз указала на Уну, которая стояла, прижавшись к ноге Вероники, и высоким скрипучим голосом, который напоминал шарнир, нуждающийся в смазке, спросила:

– Фамильяр?

– Что?

– Ваш дух-фамильяр?

– Видите ли, мы все хотим себе такого, – заметила Олив.

– Я не знаю, является ли она…

Олив шумно выпустила воздух из своего длинного носа:

– Знаете. Глупо это отрицать.

Вероника чуть не рассмеялась. Она не привыкла к тому, чтобы кто-либо укорял ее в глупости, а тем более представительница более низкого сословия, чем она сама. Она уже готова была невзлюбить эту высокую мужиковатую женщину, однако передумала.

Олив и Роуз десятилетиями практиковали колдовство. Термины и техники колдовского дела были для них, казалось, так же естественны, как для Вероники ходьба. Олив, несмотря на резкие манеры и явное отсутствие терпения, взяла на себя обязательство стать наставником девушки.

А учиться было чему. Олив объяснила Веронике каждую деталь обрядов, над которыми они работали.

– Мы используем новую свечу, чтобы предотвратить загрязнение любыми предыдущими намерениями, – сказала она. – Соленая вода предназначена для защиты, потому что соль необходима для выживания, следовательно, придает нам сил. Это важно. Мы становимся уязвимыми, когда колдуем.

Она подарила Веронике белую шелковую шаль, которую можно было набросить на голову.

– Практического значения это не имеет, но традиции являются частью колдовства, – пояснила она. – В другом месте и в другое время мы могли бы быть облачены в небеса, но…

– Что означает «облачены в небеса»?

– Обнаженные.

– О…

– Да, этот обычай уходит корнями в далекие времена.

– На самом деле это глупо, – сказала Роуз своим скрипучим голосом.

– Почему? – тут же откликнулась Олив.

– Холодно.

Олив выразительно повторила:

– Это традиция, Роуз.

Роуз еще крепче сжала морщинистые губы и не ответила. Вероника подозревала, что этот спор случился не впервые.

Это было похоже на возвращение в школу. Порой Веронике казалось, что голова вот-вот лопнет от информации, которую в нее запихивала Олив, ожидая, что она все запомнит. И все же Вероника была довольна. Когда находилось свободное время, она изучала гримуар в своей комнате, пытаясь проникнуть в его секреты. В дни, когда занятий не было, она выполняла поручения Елизаветы, иногда сопровождала младшую принцессу на прогулках в парке вместе с Уной, которая вприпрыжку бежала рядом, или относила частную корреспонденцию старшей принцессе, которая, будучи членом Женского вспомогательного территориального корпуса, училась ремонтировать двигатели.

Вероника была настолько занята и днем, и ночью, что потеряла счет тому, как долго находится в Лондоне. Как и обещала, она часто писала отцу, но каждый раз приходилось выдумывать истории о завтраках с принцессами, о чае с королевой, о прогулках по библиотекам или музеям. Однажды утром она была потрясена, поняв, что уже почти два месяца находится вдали от Свитбрайара.

Об этом напомнил очередной сон. Веронике уже довольно давно не снились сны, и она полагала, что это от большой усталости и сосредоточенности на том, что происходит вокруг. Но тот сон… Он был настолько реальным, настолько ярким, что казалось, будто все случилось на самом деле.

Во сне она видела Валери Ширака в коричневой форме французского солдата. В руках у него была грозного вида винтовка со штыком. Во сне они прощались, но не как медсестра и ее подопечный, а как возлюбленные, с поцелуями и объятиями. Вероника проснулась со слезами на глазах и болью в груди. И со стыдом признала, что эти слезы не от прощания с женихом. Она не видела Филиппа уже несколько недель, но именно француз, которого Вероника едва знала, заставил ее плакать во сне.

Это все чертова война, подумала она. Или бомбы. Или просто невозможность находиться вдали от дома, в одиночестве, хотя вокруг были люди.

Вероника напомнила себе, как счастлива была найти таких же, как она, женщин и иметь возможность служить своей королеве, спешно приняла душ и оделась, отказываясь возвращаться мыслями ко сну.

Она завтракала в одиночестве в маленькой столовой замка, когда вошла королева. Вероника вскочила и присела в реверансе.

– Мэм?

Они допоздна сидели в подвале, и она полагала, что королева все еще в постели.

– Да, – рассеянно произнесла Елизавета, – кое-что произошло. Я нужна королю сегодня. И завтра тоже. Фактически до конца недели. У него ужасный кашель, и я собираюсь с ним в Сандрингем, попробую заставить его отдохнуть.

– Ясно, мэм, – сказала Вероника. – Что вы хотите, чтобы я сделала?

– Сообщите об этом Роуз и Олив. Вы знаете, где они живут, не так ли?

– Да, мэм.

– Поезжайте сами. Никто не должен ничего знать.

Елизавета провела рукой по лицу, и, не будь она королевой, Вероника подошла бы к ней, похлопала по плечу, попыталась найти слова поддержки. Но Елизавета была королевой, и поступить так было невозможно.

– Что-нибудь еще, мэм? – негромко спросила она.

Елизавета печально улыбнулась.

– Вы много работали, Вероника. Отправляйтесь на несколько дней домой. Это доставит радость вашему отцу. Да и вам отдых пойдет на пользу.

В тот же день Вероника села в поезд, счастливая оттого, что едет домой, пусть даже ненадолго. Яго, улыбаясь шире обычного, встретил ее на вокзале. Несмотря на возражения, она отправила Уну на заднее сиденье, а сама села рядом с ним. Она наслаждалась знакомыми видами на пути к Свитбрайару и возможностью поговорить с Яго.

– Как папа́?

– Думаю, достаточно хорошо, – сказал Яго. – Но я не могу помочь ему при приступах боли так, как это делали вы.

– Я знаю, и меня это беспокоит. Но в остальном вы справляетесь?

– По-своему. Но не так хорошо, как вы.

– А Мышонок?

– Будет рад вас видеть. Готов пуститься галопом.

– Непременно! А Инир?

– Практически без изменений.

Вероника нашла вещи там же, где их и оставила, в личных покоях. Она прошлась с отцом, посадила его пить чай в маленькой столовой, а сама отправилась в конюшню, чтобы увидеть Мышонка. Уна была вне себя от счастья, что снова вернулась в деревню, и бегала туда-сюда, облаивая белок и птиц.

Вероника стояла в стойле Мышонка, протянув ему на ладони морковку. Она прижалась щекой к его гриве, чтобы вдохнуть приятный и успокаивающий лошадиный запах.

– Он красавец, – раздалось от дверей конюшни.

Вероника вздрогнула, и Уна, которая обнюхивала угол конюшни в поисках мышей, подняла голову.

– Валери!

– Леди Véronique, – сказал он, и Вероника улыбнулась, услышав свое имя по-французски, увидев порозовевшие впалые щеки Валери и густые волосы, которые падали ему на лоб. Он опирался на трость, но лишь слегка. – Вы вернулись домой.

– У меня перерыв в… в работе, – сказала она, последний раз погладив Мышонка, и подошла к двери. – Вы хорошо выглядите.

– Достаточно хорошо. Через три дня я уезжаю.

Вероника молчала, держась за дверь рукой. Уна подбежала, почувствовав перемену в девушке, к которой начал стремительно возвращаться недавний сон.

– Вы в порядке? Выглядите усталой.

– Я в порядке, – заверила Вероника, но ее рука слегка дрогнула, когда она протянула ее для рукопожатия.

Кожа Валери была теплой и гладкой, а прикосновение его тонких пальцев вызвало у Вероники дрожь. У него было тонкое золотое кольцо на мизинце правой руки, и ее ладонь царапнул бледный камень – похоже, хризолит.

– Куда вы отправитесь?

– Куда-то, где смогу сражаться, – ответил он.

– Да, конечно…

Вероника медленно высвободила руку. Казалось, ему тоже не хотелось этого делать. Какое-то мгновение они пристально смотрели друг на друга, и вдруг между ними что-то промелькнуло – невысказанное, но глубокое. Вероника почувствовала у себя на пальце обручальное кольцо и, с трудом понимая зачем, спрятала руку в карман.

– А вы? – спросил он. – Как надолго вы здесь?

Ее сердце застучало так громко, что, казалось, он должен был его услышать.

– Как раз на три дня, – ответила она.

– В таком случае как нам повезло. Мы еще увидимся.

– Да, – выдохнула Вероника.

Валери улыбнулся, и его лицо тут же помолодело на несколько лет.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я должен был сказать, как вы прекрасны в городском наряде. Я совсем забыл о хороших манерах.

– О нет! – рассмеялась она. – Манеры военного времени включают другие правила.

– Возможно. Позвольте мне проводить вас.

Она взяла его под руку, пытаясь совладать с нервным трепетом, который возник от соприкосновения их плеч, пока они шли по лужайке к дому. Они расстались в зале: Вероника отправилась пить чай с отцом, а Валери – помогать ремонтировать инвалидную коляску. По пути в маленькую столовую она пообещала себе, что больше не станет думать о нем. Наверняка он о ней не думал.

Три дня прошли слишком быстро. В основном Вероника занималась тем, что выполняла небольшие поручения отца. Домашними делами более-менее успешно занимался Яго с помощью Ханичерча. Вероника переговорила с Кук и осталась довольна тем, как она справлялась с хозяйством в дни, когда Яго ездил за покупками.

Она проехалась на Мышонке в Хоум-фарм, Уна бежала рядом. При виде разрухи, которая царила там, Вероника совсем упала духом. Она боялась, что старый дом, где они с Томасом провели так много счастливых часов, никогда уже не будет восстановлен. При мысли об этом тоска по брату отозвалась в ней физической болью.

Время от времени она видела Валери, но издалека. Она улыбалась ему, однако никаких попыток поговорить не предпринимала. Все больничные койки были заняты. Похоже, с каждым днем работать здесь становилось все тяжелее. Вероника решила по возвращении в Лондон поговорить с королевой о дополнительной помощи, а пока была в Свитбрайаре, изо всех сил трудилась вместе с остальными. Ночью накануне последнего дня дома ей снова приснился Валери. Тот же сон о разлуке, объятиях и слезах, та же боль при пробуждении…

Рано утром, надеясь хоть немного прийти в себя, она отправилась с Уной в парк. Они уже достигли деревьев, когда Вероника увидела Валери: он вышел из коридора на террасу.

Девушка в замешательстве остановилась: на молодом человеке была форма, в которой он ей приснился.

Валери поднял голову, увидел Веронику под ветвями старого тиса и долго смотрел на нее, потом пошел навстречу. Он ходил уже без трости, его форма была чисто выстиранной. Сердце Вероники колотилось, но она оставалась на месте, словно не в силах пошевелиться.

Приблизившись, Валери взял ее за руку.

– Вы мне снились, – сказал он.

Вероника выдохнула:

– А мне вы. – И, испытывая странную слабость, прикрыла рот ладонью. – Вам подобрали форму, – продолжила она по-французски. Так ей показалось более личным, хотя, похоже, ее акцент был ужасен.

– Oui, – сказал Валери. – Прежнему хозяину она больше не понадобится.

Вероника знала, что это означает, и теперь, когда он стоял рядом, рассмотрела на куртке тщательно залатанные прорехи.

– Будьте осторожны, Валери! Пообещайте мне это.

– Я постараюсь.

Вероника взглянула на их переплетенные пальцы – почему-то они забыли разжать руки. Она знала, что они стоят слишком близко, чтобы это выглядело приличным, но не могла отстраниться. Тепло его тела встретилось с ее теплом, а его сердце билось в том же ритме, что и ее.

Вероника не стала тратить время на раздумья. На самом деле она вообще не думала. Она просто запрокинула голову…

Валери прижался к ее губам своими – сначала слегка, словно не был уверен, желанно ли это, а потом решительно притянул Веронику к себе, и они, оказавшись в объятиях друг друга, растворились в томительной страсти долгого, сладкого, невозможного поцелуя.

Даже отстранившись, вспомнив, где находятся, они долго не могли успокоиться.

– Валери… – начала Вероника, но остановилась.

Что она могла сказать?

Ей хотелось назад в его объятия. Война, помолвка, масса препятствий… Но в тот момент об этом было очень и очень сложно думать.

– Véronique, je suis désolé…

– Не надо! – прошептала она, почувствовав, как комок встал в горле. – Не просите прощения! Я никогда ни о чем не пожалею.

– Это несправедливо по отношению к вашему жениху. – Вокруг глаз и рта Валери проступили страдальческие морщинки. – Он на войне, а я здесь, с вами.

– Но вы тоже будете воевать.

– Я должен. – Валери схватил руку Вероники и прижался к ее пальцам губами и щекой. – Je t’aime, Véronique, – очень тихо сказал он. – Toujours, je t’aime.

– Moi aussi, – прошептала в ответ Вероника.

Возможно, она сказала бы больше, но с дороги послышались приближающиеся голоса. Девушка отдернула руку, отвернулась и поспешила в парк. Уна побежала за ней.

Удовольствие, которое испытывала Вероника от пребывания дома, тем утром рассеялось. День тянулся медленно, и хотя она пыталась провести его максимально с пользой – последний раз навестила Мышонка, поболтала с Яго, пообедала и выпила чаю с отцом, – в груди все время болело.

– Вы в порядке? – спросил Яго, и ей пришлось притвориться, что все хорошо.

Любовь ли это? Если да, Вероника сомневалась, что ей это нравится.

День наконец подошел к концу. Больше она Валери не видела, что, вероятно, было к лучшему. Вечером Вероника обняла отца, договорилась с Яго, чтобы он отвез ее утром на станцию, и поднялась по лестнице в свою спальню.

Она надела ночную рубашку, выключила свет, отодвинула темные шторы и долго лежала без сна, слушая отдаленные разрывы падающих на Лондон бомб и наблюдая вспышки зенитного огня в ночном небе. Тело не давало ей покоя.

Она жаждала касаться кого-то – и чтобы ее касались тоже. Она хотела Валери! На фоне боли и смерти, разрушений и страха, лишений и волнений возникло что-то теплое, что-то обнадеживающее. И казалось ужасно несправедливым позволить этому ускользнуть.

Она пыталась вспомнить Филиппа, но это было бесполезно. Ее преследовало лицо Валери, его глубокий голос, даже мрачная решимость в его глазах. Он был здесь, в доме, всего этажом выше. Скорее всего, она никогда не увидит его снова. Упустить такой момент было выше ее сил.

В темноте Вероника встала и вытащила из шкафа для одежды корзину. Она не думала о свече, соленой воде или травах, просто развернула кристалл, положила на пол и опустилась перед ним на колени.

Уна наблюдала за ней. Ее глаза вспыхнули, когда Вероника провела руками по камню.

На этот раз ей придется справляться в одиночку. Если сила ее желания окажется недостаточной, значит, этому не суждено случиться.

Слова пришли сами – Вероника не знала, откуда они взялись. Она не остановилась, чтобы подумать над ними, просто произнесла их, возложив руки на кристалл и пристально вглядываясь в его дымчатые глубины.

Кристалл засветился, и в нем начали летать искорки. Сначала это происходило хаотично, но затем, кружась все быстрее, они собрались в пульсирующем центре. Вероника смотрела туда не отрываясь, сердце ее трепетало. Когда раздался слабый стук в дверь, свет ослабел и исчез, словно только и ждал сигнала.

Вероника завернула кристалл и встала с колен. Убрав корзину в шкаф для одежды, она, одетая только в ночную рубашку, поспешно открыла дверь.