Глава 16

Брэм понимает, что меры, которые он принимает против зимней погоды, никуда не годятся, когда утром видит на полу своей комнаты снег. Ветер выдул тряпки и газеты, которыми он заткнул дыры в крыше, и снежные хлопья падали в них всю ночь. Брэм вылезает из постели; в комнате царит полумрак, так как день только-только занялся. Он спит одетый, натянув на голову вязаную шапку и надев на ноги две пары носков, чтобы от ночного холода не немели пальцы. Но едва встав, он тут же надевает пальто. Потерев руки одна о другую, чтобы согреть их, он ищет спички, потом, наклонившись, зажигает фитиль керосинки. Керосина осталось мало, и он старается, как может, растянуть его подольше. Денег от гонорара за портрет Шарлотты хватит ненадолго, но на конец недели у него, к счастью, намечена встреча с еще одной клиенткой. Дочери-двойняшки некой миссис Уайлдинг хотят быть написанными вместе, дабы подарить этот общий портрет на день рождения своему отцу. Брэм и клиентка уже договорились о цене, и он будет писать портрет двойняшек у них дома.

По крайней мере, там мне будет тепло, – думает он, – пусть даже придется таскаться через весь Лондон четыре раза в неделю, пока я не закончу этот портрет.

Он протягивает руку и дотрагивается до холста. На ощупь краски все еще липки. В выстуженной морозами комнате с воздухом не только холодным, но и сырым от горящей керосинки работать с масляными красками нелегко. Из-за пропитывающей воздух влаги они очень долго сохнут, так что Брэму приходится ждать по многу часов, а иногда и по нескольку дней, прежде чем начать очередной сеанс. Из-за низких температур краски в тюбиках почти полностью застывают, и их трудно смешивать, но тут выручает керосинка. Брэм пишет Лилит, используя ограниченную палитру красок темных цветов. Эффект от такого разительный. И от портрета веет тайной.

Мысль о том, что он может ее больше не увидеть, что может настать время, когда она исчезнет из его жизни, причиняет ему настоящую физическую боль.

Его раздумья прерывают шаги на лестнице. Раздается стук в дверь, и в комнату, не дожидаясь приглашения, входит Гудрун. В зубах у нее сигарета, а в руках поднос с двумя чашками кофе. Брэм берет одну из чашек, с благодарностью обхватывает ее руками и чувствует: в кофе добавлено бренди.

– Я слышала, как ты здесь топочешь, – говорит Гудрун. – Ощущение такое, будто надо мной живет слон.

– Я тебя разбудил? Прости.

Она качает головой.

– Разве можно спать в такой холод? Ведь можно и не проснуться. – Она неторопливо подходит к мольберту. – А, твоя liebeling. Она получилась очень хорошо, Художник. В самом деле, очень хорошо. Наконец-то ты нашел свою музу.

– Думаю, она позволит мне написать себя только один раз.

– Жаль. Она явно пробуждает в тебе талант. Стало быть, ты еще не уложил ее в узкую кроватку. – Гудрун бросает на него откровенный взгляд, и он, к своей досаде, чувствует, что заливается краской.

– По-моему, это не твое дело.

– Не будь ханжой. В этом доме каждому есть дело до всех остальных.

– А что, если я предпочитаю держать некоторые вещи в тайне?

– Зачем? – Она явно озадачена. – Неужели ты воображаешь, будто твоя сексуальная жизнь устроена не так, как у других? Что, по-твоему, Мэнган делает со мной, когда ты слышишь, как он вопит по ночам? И что он делает с Джейн в те дни, когда она не против? Думаешь, почему в этом доме полно детей? – Продолжая курить, она складывает руки на груди и вздыхает. – Вы, англичане, слишком волнуетесь из-за секса. Сколько еще времени ты собираешься мучиться из-за Красотки? Чего ты ждешь? Ведь она никогда не выйдет за тебя замуж.

Брэм хмурится и, опустив взгляд, рассматривает свои ботинки.

– Неужели ты действительно вообразил себе такое? – без обиняков спрашивает Гудрун. – Мой бог, Художник, неужели ты и впрямь думаешь, будто это возможно? Леди Лилит, дочь герцога, у которой есть куча денег, стоит ей только пожелать, может выйти замуж за принца… но согласится выйти замуж за тебя? – Раздается смех. – Леди хоть разорвала помолвку с красавчиком виконтом? Что-то я ничего не видела об этом в газетах.

– Если ты пришла только затем, чтобы поиздеваться, то забирай свой мерзкий кофе и уходи.

– О, я задела твои чувства. Прости меня, Художник. Я становлюсь циничной. В самом деле, почему бы ей не выйти за тебя? Ведь в твоей комнате так много места. За вашими прекрасными детьми сможет присматривать Джейн. И Мэнган тоже не станет возражать, хотя он, разумеется, захочет разделить ее с тобой. Как ты думаешь, Красотке это понравится? Некоторые высокородные дамы находят этого буяна интересным. Возможно, она ничем не отличается от них.

Брэму никогда в жизни не хотелось ударить женщину, но сейчас у него чешутся руки.

– Убирайся, – говорит он.

Гудрун пожимает плечами, роняет окурок сигареты на пол и давит его каблуком.

– Я уйду, – заявляет она, – и оставлю тебя с твоей мечтой о любви в идеальном мире. – Гудрук на миг замолкает, лениво проходя мимо него. – Только не жди слишком долго, насладись ею поскорее, иначе упустишь свой шанс. Ибо придет день, когда она больше не постучит в твою дверь, выйдет замуж за какого-нибудь аристократа с большим домом и громким титулом. Однако, как считаете вы, англичане, с вашим вечным оптимизмом, нет худа без добра. Художник создает лучшие произведения, когда у него разбито сердце. Вот увидишь.

Рождество в доме на площади Фицрой было тоскливым. Отсутствие отца чувствовалось особенно остро из-за того, что мы помнили другие, счастливые времена. Несмотря ни на что, мне удалось уговорить Фредди остаться в Рэднор-холле, так что праздник мы отмечали вдвоем: мама и я. Мы вместе сели за рождественский обед, хотя ни у меня, ни у нее не было ни малейшего аппетита. Однако ради слуг мы соблюли все традиции, которых в доме придерживались всегда, хотя и не в полной мере, поскольку мы по-прежнему были в трауре. Мама не хотела участвовать ни в чем, но я убедила ее, что хорошую работу наших слуг все-таки надо поощрить, и она, как это бывает со всем ее поколением, откликнулась на призыв выполнить свой долг. Когда пришел канун Рождества, она встала в вестибюле под изысканно украшенной елкой и вручила всем слугам небольшие подарки. В полночь мы вместе посетили богослужение в церкви Святого Варфоломея на Стрэнде. Один раз я даже уговорила ее подойти к входной двери, чтобы послушать колядки. Однако и она, и я знали, что все это вовсе не отражает ее настроения, и мы обе почувствовали облегчение, когда празднества закончились, елочные украшения были убраны и жизнь в доме вернулась в свое обычное русло.

Если оставить в стороне мои переживания из-за того, что думает обо мне отец, и наблюдать, как матушка все горюет, самым трудным для меня стала разлука с Брэмом. На протяжении всех этих долгих темных месяцев мы почти не встречались. Мэнган закончил работу над скульптурным изображением Шарлотты и представил его чете Пилкингтон-Эдамс к Рождеству, поэтому я лишилась повода сопровождать ее в поездках в Блумсбери. Пока было возможно, она делала все, чтобы не переставать снабжать меня алиби, но с тех пор как на Новый год ее мать решила увезти все свое семейство в их шотландское поместье и они так и остались там, мы с Брэмом лишились нашей лучшей союзницы. Мы пишем друг другу письма, но мне приходится быть осторожной, чтобы они ни в коем случае не попались на глаза маме, потому что она бы сразу же начала задавать вопросы. Она бы не одобрила мои отношения с Брэмом, и я не могу придумать ничего, что бы заставило ее взглянуть на него благосклонно. Любая мысль о будущем повергает меня в уныние, и я, как последняя трусиха, просто стараюсь о нем не думать.

И, словно всех этих помех нашим с Брэмом встречам недостаточно, положение еще больше осложнилось из-за событий, произошедших на праздновании зимнего солнцестояния. После него состоялось еще одно собрание членов клана, на котором присутствовали только самые опытные волшебники и волшебницы, и было решено, что меня все время будут охранять. Я выступила против этого решения, отметив, что у меня есть собственная охрана из духов, которая сопровождает меня всякий раз, когда я выхожу из дома. Членам клана хорошо известно, что офицеры-роялисты составляют умелый и надежный эскорт. Но члены клана все равно боятся, что меня могут похитить, а ведь опасность, грозящая мне, – это неизбежно угроза безопасности, а возможно, даже и самому существованию клана. Те его члены, которым Эмилия предсказала смерть сыновей, по вполне понятным причинам встревожены и желают всемерного укрепления его позиций. Мы вызывали и других духов в попытке узнать дополнительные сведения о том, что ждет нас впереди и что мы можем предпринять, чтобы изменить ход событий. Но все духи говорили одно – войны не миновать. Так что Эмилия, увы, была права.

Кроме того, мы начали проводить регулярные собрания членов клана, дабы укрепить узы, связывающие нас, и усилить общую защитную магию. Внутри клана были организованы группы, которые, сменяя друг друга, вызывают духов, чтобы получить у них помощь в эти трудные времена.

Граф Винчестер все же настоял на том, чтобы меня, если я выхожу из дома после наступления темноты, сопровождал один из его собственных духов-хранителей, могучий и грозный варвар-гот. Это очень ограничивает мои передвижения. Хотя я и могу попросить духа подождать меня у дома Мэнгана, он все равно доложит своему господину, где именно я была. К тому же граф вбил себе в голову, что чем ближе Льюис окажется ко мне, тем меньше будет грозящая ему опасность. Похоже, он внушает сыну, чтобы тот все-таки заставил меня назначить дату нашей свадьбы, и всячески уговаривает его оставить их поместье и вернуться в Лондон. Последний раз, когда граф заезжал в наш дом, я чувствовала себя ужасно, потому что видела, как он встревожен, и знала, что из-за Брэма я могу теперь только добавить ему новых забот. Он был так испуган предсказанием Эмилии и в то же время тщился напустить на себя такой веселый и беспечный вид, что я сочувствовала ему от всей души.

Когда я пытаюсь быть разумной, мне начинает казаться, что граф, возможно, прав. Может быть, если бы мы с Льюисом все-таки поженились, объединив два старинных рода некромантов, ему не грозила бы гибель на войне? Если это действительно так, то можно сказать, что выйти за него замуж – это мой долг. А как бы наш брак обрадовал маму! Но как же Брэм? Как же наша любовь? Иногда у меня создается впечатление, что я обязана думать сначала обо всех остальных и только потом о себе, а о Брэме не вспоминать совсем. Если бы на моем месте была мама, она бы знала, что делать. Она бы не раздумывая вышла замуж за Льюиса.

Зима уже на исходе, скоро наступит весна. Сегодня из Рэднор-холла приезжает Фредди. Я одновременно и жду его приезда, и опасаюсь. Из писем Уизерса явствует, что в последнее время он стал проводить все больше и больше времени за пределами поместья. Кто знает, что он там делал. Я послала дружественный дух охранять его, но это задача не из легких. Хотя Фредди и не волшебник, он отлично осведомлен о том, чем мы занимаемся, и может вести себя очень хитро. За эти годы он научился ловко ускользать от тех духов, которых отец или я посылали к нему. Ведь, в конце концов, они должны охранять его от него самого, а разве в таком деле можно добиться успеха?

Брэм настаивает, что они с Лилит не могут провести это прекрасное весеннее утро в четырех стенах. К тому же работа над ее портретом уже завершена. По правде сказать, Брэм от него в восторге, и он чувствует, что такие же эмоции портрет вызывает и у Лилит. Он знает – он сумел передать ее суть, и хорошо, что он использовал приглушенные оттенки краски.

Зима уже полностью освободила Лондон из своих тисков, и везде: на оттаявших цветочных клумбах, на ветвях деревьев и даже между булыжниками мостовых – начинается новая жизнь. Летают птички, неся в клювиках тонкие веточки и все, что только годится для строительства гнезд. Солнце еще стоит низко над горизонтом, и дни все еще коротки, но уже чувствуется, что природа пробуждается и что появилась надежда. Это возрождение жизни заронило в душу Брэма оптимизм, который, как он понимает сам, ничем не подкреплен. Ему даже удалось убедить Лилит, что они могут вместе погулять по зоосаду.

Едва увидев у входа ее стройную фигуру, он понимает – вместе с темнотой зимы подошел к концу и ее траур, и теперь она уже не так остро скорбит по отцу. В ней произошла разительная перемена. Она все еще одета в свое роскошное черное пальто, но на ней сегодня серебристо-серая шляпка и того же цвета перчатки. Он удивляется тому, как такое незначительное изменение преобразило Лилит. Ее лицо кажется розовее, ярче, живее. Поначалу она не видит его, и он пользуется этими мгновениями, чтобы вволю насладиться созерцанием ее красоты. И замечает любопытную вещь. В глаз Лилит что-то попадает, и она промакивает его вынутым из сумочки платком. Кладя платок обратно, она роняет его. Она наклоняется за ним, однако обшитый кружевами квадратик батиста так и не достигает земли. Вместо этого он воспаряет вверх и ложится в ее протянутую руку. Брэм дивится и думает: вот что бывает, когда магия – это часть твоей повседневной жизни. И ты можешь использовать ее как для важных вещей, так и для пустяков.

А затем она поднимает взгляд, замечает Брэма, ее зеленые глаза загораются, и улыбка на ее лице согревает его сердце. Как только она подходит к нему, он подхватывает ее руку и подносит к губам. Мгновение они стоят рядом, молча, и между ними проскакивает искра желания. Наконец она высвобождает руку.

– Пойдем, – говорит она, улыбаясь. – Я хочу посмотреть на волков.

Они проходят мимо аквариума, мимо искусственных утесов с пещерами, где содержатся медведи и арктические животные, и доходят до самого края зоосада, где он похож на лес и где рукой подать до границы Риджент-парка. Здесь живет волчья стая. Лилит берет Брэма под руку, и они вместе смотрят, как семья волков начинает новый день.

– Они вовсе не выглядят свирепыми, – замечает она.

– Это потому, что между нами и ими стоит крепкий забор.

– Нет, это потому, что они здесь никогда не бывают голодными. Им не надо охотиться, потому что их вдоволь кормят.

– Думаю, им по вкусу такая жизнь. Посмотри вон на того волка – он такой упитанный. – И Брэм показывает на черного волка, растянувшегося под березой.

– Это неправильно. Они должны жить в дикой природе, а не тут.

Но Брэм ее не слушает. Он отшатывается, глаза его расширяются, взгляд становится безумным, лицо искажается. Он чувствует, как все его тело охватывает ужасный давящий холод.

– О боже! – вскрикивает он, ловя ртом воздух. Какая-то сила сдавливает его легкие, сердце, как будто их сжимает некий незримый великан.

– О, Брэм! Что с тобой, что стряслось? – У Лилит перехватывает дыхание, когда она видит, как Брэм, шатаясь, хватается руками за голову.

Он открывает рот, чтобы сказать ей, что у него ужасно звенит в голове, что он задыхается, что у него темнеет в глазах, но он не может произнести ни звука.

– Брэм! Слушай меня. Ты должен слушать меня!

Она встает на колени рядом с его привалившимся к ограждению вольера телом. Звери за стальной решеткой настораживаются, начинают быстро бегать взад и вперед. Брэм понимает, что Лилит что-то ему говорит, но у него так кружится голова и терзающая его боль так сильна, что ему трудно разобрать слова.

– Это Темный дух. Это Уиллоуби. Он застал нас врасплох, здесь, при свете дня… я позволила себе расслабиться. Брэм, ты должен делать то, что я тебе говорю.

Тело Брэма пронзает острая боль, и он издает истошный крик.

– Но я никого не вижу, – выдавливает из себя он. – И не слышу никакого голоса.

– Зато его слышу я. Он насмехается надо мной. Показывает, на что способен. Что он может сделать. Что сделает, если я не отдам ему то, чего он хочет.

– Ничего ему не давай! – стиснув зубы, говорит Брэм.

– Только не теряй сознания, дорогой! Он пытается воздействовать на твое сознание. Не позволяй ему лишить тебя чувств. Чем упорнее ты будешь сопротивляться, тем легче мне будет отогнать его от тебя.

Лилит вскакивает на ноги, не обращая внимания на тревожные взгляды прохожих. Незнакомый молодой человек подходит к ним и предлагает помощь, но она взмахом руки отсылает его прочь.

– Оставь нас! – кричит она. – Он не твой! Я приказываю тебе, отпусти этого человека и возвращайся во Тьму!

Озадаченные зеваки пятятся, думая, что она говорит это молодому человеку, который предложил свою помощь, и приходя к выводу, что девица сошла с ума. Брэм же знает, что это не так, что она сейчас борется с Темным духом. Он сгибается в три погибели, держась руками за грудь.

Он заставляет себя встать на ноги, держась за решетку ограды. Лежавший под березой черный волк тоже встает, голова его опущена, шерсть встала дыбом. Поднимаясь с земли, Брэм встречается с ним взглядом. Зверь оскаливает зубы и рычит. Но это рычание не охотника, загнавшего добычу, а животного, охваченного смертельным ужасом.

Лилит читает нараспев волшебные слова. Ряды зевак редеют, потому что мужчины уводят жен и дочерей подальше от этой чокнутой и ее захворавшего друга. Кто-то позвал смотрителя, но он останавливается, увидев, какие безумные у этой странной женщины глаза, глядя, как она раскидывает руки и что-то монотонно говорит голосом, который становится все громче и громче. Брэм уже совсем не может дышать и понимает, что еще немного – и он потеряет сознание. Как он ни старается, но не может заставить свою грудную клетку двигаться, не может одолеть сжимающую ее силу.

В тихое утро врывается сверхъестественный ветер, он поднимает в воздух пыль и яростно сгибает ветви орешника и берез. Лилит кричит, но ее слова тонут в шуме ветра, развевающего одежду. Шляпа слетает с ее головы, из прически вылетают шпильки, и волосы треплются на ветру. Брэм видит, что она делает все, что может, но, похоже, этого недостаточно. Перед его глазами все расплывается, и он чувствует – еще несколько секунд, и он лишится чувств.

Он, пошатываясь, делает несколько шагов вдоль железной ограды вольера, и черный волк прыгает в его сторону, скаля зубы и рыча. Брэм понимает, что должен что-то сделать, чтобы прервать падение во тьму беспамятства. Собрав последние силы, он просовывает руку между прутьями ограды туда, где стоит волк. Зверь инстинктивно бросается вперед и вонзает в нее зубы.

Брэм кричит. И этот крик заставляет его слабеющее тело сделать глубокий спасительный вдох. В кровь поступает кислород. И в эту секунду, когда он становится сильнее и хватка Уиллоуби ослабевает, магия Лилит срабатывает и прогоняет духа прочь.

Не успевает прилетевший дикий голубь сесть на ветку ближайшего дерева и сложить крылья, как сверхъестественный ветер стихает, будто его и не было, и мартовское утро снова становится ясным и тихим. Птицы вновь начинают петь. Озадаченные волки убегают в тень. Смотритель спрашивает Брэма, как он себя чувствует, и, убедившись, что с ним все в порядке, подбирает с земли шляпу Лилит и возвращает ее ей. Та берет свою шляпу и быстро накладывает на смотрителя и изумленных зевак заклятье забвения. Вполне может статься, что кто-то из них ее узнал, и надо остановить пересуды, чтобы ничего не попало в газеты. Наложив заклятье, она по изгибающейся дорожке торопливо уводит Брэма прочь.

Брэм вынимает из кармана носовой платок и перевязывает окровавленную руку. Потом обнимает Лилит за плечи, боясь, что, если он не будет на нее опираться, его ноги могут подогнуться. Они подходят к скамье, стоящей на площадке для пикников. Час ранний, так что здесь никого нет и никто их не услышит. Брэм тяжело опускается на скамью, чувствуя, как волосы падают ему на глаза, и пытаясь заставить свое бешено колотящееся сердце успокоиться. Лилит нежно берет его руку, чтобы осмотреть укус.

– Это пустяки. Когда мы вернемся в дом, я попрошу у Джейн йода. Чего эта… тварь добивалась?

– Этот дух хотел причинить тебе боль. Испугать тебя. И послать мне предупреждение.

– По первым двум пунктам он явно добился успеха.

– О, Брэм, прости, это моя вина. Мы сейчас так далеко от кладбища и от дома, вокруг люди, сейчас день… Мне и в голову не приходило, что Уиллоуби хватит наглости напасть на тебя здесь… Мне следовало понять…

– Но если мне не изменяет память, ты говорила, что духи сильнее всего ночью. И что в одиночку они могут разве что донимать и пугать, если только…

– Если только ими не управляет или не оказывает им помощь кто-то из Царства Дня. Именно это сейчас и произошло. Где-то поблизости находился Страж. Я почувствовала его присутствие, как только он начал действовать через Темного духа.

– Он был здесь? В толпе?

– Вполне возможно. Или по крайней мере где-то в зоосаде.

– И он все еще тут? – Брэм оглядывает цветочные клумбы и кустарник, пытаясь представить себе спрятавшееся где-то поблизости невидимое зло.

– Он сейчас не колдует и не общается с духом, так что ему нетрудно маскироваться.

– О господи, Лилит, да он же может находиться где угодно. И быть кем угодно.

– Вот именно.

Они ненадолго замолкают, затем Брэм встряхивает головой.

– Я не могу сидеть на месте. Мне надо пройтись.

– Ты уже хорошо себя чувствуешь?

– Мое сердце бьется так, словно хочет выпрыгнуть из груди, но в остальном я в полном порядке, так что не беспокойся.

– Твоя бедная рука, – говорит она, целуя его перевязанные платком пальцы.

– К счастью, это левая рука, не та, которой я пишу. Она скоро заживет.

Лилит придвигается к нему вплотную, обвивает руками его талию и приникает к груди, слушая, как быстро бьется его сердце. Она прижимается к нему здесь, в общественном месте, и в этом ее жесте столько любви, столько интимности, что Брэм чувствует, как на глаза у него наворачиваются слезы. Он смаргивает их и, повернувшись, обнимает ее.

– Возможно, нам с тобой стоит убежать куда-нибудь в глушь, – произносит он, улыбаясь. – Куда-нибудь далеко, где нас никто не знает. Где мы можем быть просто Брэмом и Лилит, растрепанным художником и его прекрасной музой.

– Это было бы чудесно, – соглашается она, но таким тоном, которым говорят, когда фантазируют, мечтают, а не когда хотят осуществить реальный план.

Брэм целует ее в щеку, желая просто проявить нежность, но она вдруг сжимает его лицо руками и со страстью, которая ошеломляет, целует его в губы.

– Давай уедем, – просит она.

– У тебя на примете есть какой-то тропический остров?

– Нет, но я могла бы отвезти тебя в Рэднор-холл.

– Куда?

– В наше поместье. Дорогой, я говорю серьезно. Что плохого в том, чтобы съездить туда на субботу и воскресенье?

– А кого еще ты туда пригласишь? Кто, по-твоему, счел бы меня подходящей компанией? Имей в виду, я ни разу в жизни не охотился и совершенно не умею ездить верхом. И я никогда не пытался выдать себя за волшебника.

Она, смеясь, качает головой.

– Больше я никого туда не приглашу, в этом-то и заключается вся прелесть. Там никого больше не будет. Только ты и я.

– И толпа слуг.

– Мы держим мало прислуги, когда живем в Лондоне, а в последнее время мы находимся здесь постоянно. Мама предпочитает жить в городе. Думаю, она терпела жизнь в поместье только ради отца и нас с братом, когда мы были детьми. Так что без крайней необходимости она туда не поедет. О, Брэм, давай убежим! Мы могли бы остаться там даже на всю неделю. Думаю, там мы были бы в безопасности.

– Неужели духи не могут перемещаться?

– Могут, но тот, кто контролирует Темный дух, не будет знать, что мы уезжаем, пока не станет слишком поздно. Как и нам всем, Стражу придется ехать туда на поезде или автомобиле. И даже последовав за нами, он не сможет подойти к дому ближе чем на расстояние двух миль, потому что наше поместье очень велико. Там мы были бы в безопасности, хотя бы какое-то время. Вместе.

Он пытается представить себе, что влечет за собой ее предложение. Мысль о том, что она будет рядом и днем и ночью, так заманчива, что ему становится страшно.

– Но я не должен… компрометировать тебя, Лилит.

– Брэм, посмотри на меня. – Она решительно кладет руки ему на плечи и смотрит на него спокойно и серьезно. – Я взрослая женщина и могу сама решать, что мне делать. Я хочу отвезти тебя в Рэднор-холл. После… после того, что сейчас случилось… я просто отказываюсь думать, что будет потом. Но если ты не хочешь…

– Хочу! – Он смеется.

– Тогда решено. Я все организую. Мы сядем на поезд, идущий в Ладлоу.

– А когда мы приедем в поместье, ты расскажешь мне больше о том, чем ты занимаешься? Я знаю, твой клан для тебя очень важен. Я хочу понять. Ты меня просветишь?

– Непременно. Я расскажу тебе так много, что у тебя голова пойдет кругом и тебе надоест даже сама мысль о волшебниках, о том, кто они такие, как выглядят и как их можно узнать. – Она смеется, потом снова становится серьезной. – Мы не можем рисковать, Брэм. Мне надо будет придумать способ, как тебя защитить. И подумать над тем, как противостоять Стражам. Лучше всего для этого уехать в деревню. С тобой.

– Когда? – спрашивает он, уже захваченный ее идеей. – Когда должно случиться это чудесное, невероятное событие?

– Через две недели, – говорит она. – После бала у Энструзеров.

– После бала, – повторяет он, и они сидят, обнявшись и слушая чудные крики зверей, привезенных из далеких земель, но сумевших прижиться в этом новом для себя странном мире.

Позже, лежа в своей кровати, которая теперь кажется ему одинокой, Брэм безуспешно пытается заснуть. Он думает о том, как они с Лилит проведут неделю вдали от Лондона, где им не будут мешать ни ее мать, ни ее многочисленные друзья, которые наверняка рассказали бы Льюису об интересе его невесты к другому мужчине. Брэма беспокоит то, что она пока так и не разорвала помолвку. Она сказала, что ждет подходящего момента, что хочет, чтобы в Лондон к этому времени вернулся ее брат, что ей надо придумать причину разрыва и этой причиной не должен быть Брэм и что ей нельзя чинить помехи клану. Последние две причины тревожат Брэма больше всего. Ведь если у них есть совместное будущее, она, разумеется, должна заявить Льюису, что любит другого, что любит его, Брэма. Или же она все-таки стыдится его, хотя сама не раз говорила, что это не так? А что, если ее верность клану перевесит ее решимость следовать зову сердца? Она объяснила, что Льюис тоже волшебник, как и она. А стало быть, их связывают особые узы.

Он поворачивается на бок, натягивая слишком тонкое одеяло до самого подбородка. Холод – плохой помощник, когда пытаешься забыться сном. Он решает, что надо выпить чего-нибудь горячего, чтобы согреться, и, встав с постели, начинает ощупью искать в темноте спички. Найдя их, он зажигает масляную лампу и тут видит, что в чайнике нет воды. Мысленно бранясь, он надевает ботинки и идет на кухню. Спускаясь по скрипучей лестнице, он старается ступать как можно тише, потому что знает – Джейн не погладит его по головке, если он разбудит кого-то из детей. Вокруг стоит тишина, но, дойдя до прихожей, он с удивлением слышит доносящиеся из студии Мэнгана тихие голоса. Он различает хриплый голос скульптора, но второй голос ему не знаком.

Его охватывает любопытство, и, поставив лампу на нижнюю ступеньку лестницы, он осторожно идет по коридору к пробитому в стене проему без двери, ведущему в студию. Он не входит, а останавливается в пыльных потемках и прислушивается. Вглядываясь в царящий в комнате полумрак, он различает две фигуры, сидящие перед камином, в котором горит на удивление яркий огонь, представляющий собой единственный источник света. В этом пляшущем свете Брэм видит Мэнгана, держащего в руке бокал бренди. Скульптор кивает в ответ на слова своего гостя. Тот низкоросл, толст, и по его голосу чувствуется, что он сейчас улыбается.

– Дорогой Мэнган, – говорит он, – в этом вопросе я с тобой полностью согласен, но что еще мы можем предпринять?

– Она девушка упрямая, – замечает Мэнган. – И не потерпит никакого ограничения своих передвижений. Мы не должны ограничивать ее ни в чем. Надо дать ей самой управлять своей жизнью.

– Очень может быть, но ведь Утренняя Звезда так молода. Возможно, она сама не сознает, какая ей грозит опасность. Наша первейшая обязанность – оградить ее от всех угроз.

Брэм чувствует, как кровь стучит у него в висках. Теперь он понимает.

Эта мысль настолько поражает его, что он спотыкается в темноте и чуть было не валится вперед, прямо в студию. Он прижимается к стене коридора и стоит неподвижно, едва осмеливаясь дышать. Если эти двое и услышали что-нибудь, то ничем этого не показывают и замолкают только на несколько секунд.

Брэм дожидается, когда они заговорят опять, отметив про себя, что мужчины перестали обсуждать Лилит, затем на цыпочках проходит по коридору, берет свою лампу и, старясь ступать как можно тише, торопливо поднимается по лестнице, держась за перила дрожащей рукой. Вернувшись в темную комнату, он тяжело опускается в кресло и обхватывает голову руками, пытаясь понять, что к чему.

Теперь ему приходится признаться самому себе, что он едва не сошел с ума, когда Лилит сказала ему, что она ведьма. Но от нее он мог принять все, потому что он любит ее, потому что он сделает что угодно, лишь бы не потерять ее любовь. И рассказы о Льюисе и ведовском клане были для него всего лишь разговорами о чем-то странном и фантастическом, происходящем с другими людьми. Но теперь он узнал, что и Мэнган член того же самого клана, и это открытие потрясло его до глубины души.