30

Бритт-Мари проснулась в своей постели в доме Банк от небывалой головной боли самого скандального свойства. Кто-то из соседей явно сверлил стену, потому что, когда Бритт-Мари встала, комната заходила ходуном. Бритт-Мари была вся в испарине, ее тошнило, тело болело, а во рту щипало от горечи. Бритт-Мари как женщина не без жизненного опыта тут же поняла, что с ней. Накануне у Сами она выпила больше спиртного, чем за последние сорок лет, из чего следовал единственный логически возможный вывод.

– У меня грипп! – раздраженно пояснила она Банк, спустившись на кухню.

Банк жарила яичницу с беконом. Собака принюхалась и отошла подальше от Бритт-Мари.

– От тебя несет перегаром, – констатировала Банк с плохо скрытым торжеством.

– Вот именно. Поэтому я так себя и чувствую, – кивнула Бритт-Мари.

– Ты вроде сказала, что у тебя грипп?

Бритт-Мари благожелательно кивнула:

– Голубушка моя, именно это я и сказала! Это единственное приемлемое объяснение. Алкоголь ослабляет защитные функции организма. Об этом пишут в книгах и журналах. Поэтому я и заразилась гриппом.

Банк перевернула яичницу. Собака склонила голову набок.

– Гриппом, ага, как же, – пробормотала Банк и поставила яичницу на стол перед Бритт-Мари.

Бритт-Мари зажмурилась от похмельной дурноты и отдала яичницу собаке. Тогда Банк поставила перед ней стакан холодной воды. Бритт-Мари сделала жадный глоток. От гриппа бывает обезвоживание. Об этом и в книгах пишут.

– Все это крайне удивительно, ведь я никогда не болею, – объяснила Бритт-Мари.

Банк кивнула с явным недоверием, поэтому Бритт-Мари закивала с удвоенной энергией, для компенсации.

– Кент и наши дети непрерывно болели, не один, так другой, а вот я не болела никогда. «Бритт-Мари, у вас отменное здоровье!» Так говорит мой врач, да-да!

Ни Банк, ни собака не ответили; Бритт-Мари глубоко вздохнула, печально моргнув. И исправилась:

– Дети Кента. – Слова казались лишенными кислорода.

Она молча пила воду. Собака и Банк ели яичницу. Они сопроводили Бритт-Мари к пиццерии, на встречу с футбольной командой, потому что Бритт-Мари не из тех, кто пропускает работу из-за гриппа. Собака демонстративно обогнула клумбу возле дома, потому что оттуда воняло так, словно прошлой ночью туда кого-то вырвало.

– Ф-фу! Позволь спросить, чем это воняет из твоей клумбы? – спросила Бритт-Мари. Разумеется, это ее не касается, но если Банк предпочитает подобные удобрения, то неудивительно, что на клумбе ничего не растет.

– Кое-кто ночью напился и наблевал на клумбу, – объяснила Банк.

– На клумбу? Какая дикость! – ужаснулась Бритт-Мари.

Банк кивнула, даже не пытаясь скрыть удовлетворения:

– Дикость – не то слово!

Собака отошла подальше.

Личность сидела в пиццерии у изломанной двери и пила кофе. При приближении Бритт-Мари она сморщилась. Бритт-Мари сморщилась в ответ еще сильнее.

– Ну и вонь. Ты курила в помещении? – строго вопросила она.

Личность наморщила нос.

– А ты, Бритт? У тебя это, как его? Душа горела, а ты заливала пожар виски?

– С твоего позволения, у меня грипп, – фыркнула Бритт-Мари.

Личность склонила голову набок, как прежде собака. Банк ткнула палкой в кресло-каталку:

– Кончай болтать и дай ей «Кровавую Мэри».

– Что это? – полюбопытствовала Бритт-Мари.

– Лекарство от… гриппа, – буркнула Банк.

Личность скрылась на кухне и вернулась со стаканом, полным чего-то, похожего на томатный сок. Бритт-Мари скептически пригубила его, после чего капли, которым посчастливилось попасть ей в рот, тут же вылились обратно, прямо на собаку. Собаку это явно не обрадовало.

– Это же с-п-и-р-т-н-о-е! – сплюнула Бритт-Мари.

Собака вышла и села на гравий, стараясь держаться наветренной стороны. Банк вытянула руку с палкой перед собой, соблюдая безопасную дистанцию от возможного плевка. Личность, наморщив лоб, взяла тряпку и принялась вытирать стол, бормоча:

– Не знаю, что за грипп у тебя такой, Бритт, но сделай милость, это, как его? Не зажигай спичку, когда выдыхаешь, почисти сначала зубы. Пиццерия, знаешь, не застрахована от пожара.

Бритт-Мари, разумеется, не поняла, к чему это все было сказано. Однако она вежливо извинилась и перед Личностью, и перед Банк, пояснив, что у нее дело в молодежном центре и нет времени все утро стоять в пиццерии и переливать из пустого в порожнее. После чего скорым шагом пересекла парковку, озабоченно вошла в туалет молодежного центра и заперла за собой дверь: блевать у всех на глазах во время утреннего кофе ей представлялось неуместным.

Когда она вышла, крыса уже ждала на полу, словно маленький меховой гость, явившийся на обед; крысе явно не хватало дорогих наручных часов, чтобы с недовольным видом постучать пальцем по циферблату. Бритт-Мари принесла сникерс и тарелку, накрыла к завтраку и вежливо извинилась, что ей надо прибраться. Потом, включив пылесос, унесла его в ванную и заперлась там, зажав дверью провод. Пусть крыса не думает, что там кого-то рвет, – может, Бритт-Мари решила пропылесосить раковину.

Когда Бритт-Мари вышла, крысы уже не было. Сникерса тоже. Бритт-Мари мыла тарелку, когда послышалось постукивание палки о дверной косяк. В дверях стояла Банк с собакой. В протянутой руке Банк держала зубную щетку и пасту. Бритт-Мари вложила одну дрожащую руку в другую.

– Я думаю, у меня пищевое отравление, – объяснила она.

Банк пробурчала что-то очень похожее на «пищевое отравление, как же», повернулась и пошла назад, к пиццерии.

Бритт-Мари несколько раз почистила зубы, красиво уложила волосы. Вычистила ванную с содой, словно уничтожая следы убийства. Потом, задернув шторы, выпила залпом три больших стакана воды – чего отнюдь не собиралась делать у всех на виду, потому что только животные и люди с татуировками заливают в себя жидкость подобным образом.

Свен сидел на корточках у дверей пиццерии и прилаживал дверную петлю. Заметив Бритт-Мари, он неловко вскочил на ноги и снял фуражку. У его ног стоял ящик с инструментами. Свен криво улыбнулся:

– Я только подумал, что я, да, подумал, что должен починить дверь. Я подумал.

– Ах-ха. – Бритт-Мари посмотрела на щепки у него под ногами.

– Да, я собираюсь, да-да, подмести здесь. Тут стало… я, да-да, ну… мне так жаль!

Он явно имел в виду нечто большее, чем щепки. Свен сделал шаг в сторону. Бритт-Мари прокралась мимо него, задержав дыхание, хотя уже почистила зубы.

– Мне, ну в смысле, мне ужасно жаль, из-за вчерашнего, – униженно пролепетал он.

Бритт-Мари остановилась, не оборачиваясь. Свен кашлянул.

– Я хочу сказать, я ведь, я совсем не хотел, чтобы ты почувствовала себя так… ну, как ты себя почувствовала. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя… так.

Бритт-Мари закрыла глаза и кивнула. Дождалась, пока благоразумие прогонит прочь те чувства, которым очень хотелось, чтобы Свен до нее дотронулся.

– Я принесу пылесос, – прошептала она.

Она чувствовала, что Свен смотрит на нее. Под его взглядом ее шаги стали неловкими. Словно Бритт-Мари забыла, как ходить, не наступая себе на ноги. Ее слова, обращенные к нему, казались новыми и странными, как будто живешь в гостинице и шаришь по стене в поисках выключателя, а он включает не те лампочки, которые хотел включить ты сам.

Когда она открыла чуланчик, чтобы взять пылесос, из кухни следом за ней выкатилась Личность.

– Вот. Тут велели тебе передать.

Бритт-Мари уставилась на букет в руках у Личности. Тюльпаны. Сиреневые. Бритт-Мари обожает сиреневые тюльпаны, настолько, насколько Бритт-Мари в состоянии обожать что-либо без неуместной демонстрации чувств. Она нежно взяла цветы, изо всех сил стараясь не дрожать. «Люблю тебя» – так было написано на карточке. От Кента.

Нужны годы, чтобы узнать человека. Целая жизнь. Именно это делает дом домом. В гостинице ты не более чем гость. Гостиница не знает даже, какие цветы у тебя любимые.

Бритт-Мари наполнила легкие тюльпанами и на один долгий вдох снова оказалась там, возле собственной мойки и собственного чулана, в доме, где известно, какой ковер лежит в какой комнате, потому что она сама их так разложила. Белые рубашки, черные ботинки, влажное полотенце на полу ванной. Вещи Кента. Кентовещи. Не так просто выстроить такое заново. Однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что перебираться в гостиницу уже слишком поздно.

Возвращаясь из кухни, она не смотрела Свену в глаза. Слава богу, пылесос заглушает все, чего не следует говорить. Потом пришли Вега, Омар, Бен, Жабрик и Дино, пришли вовремя, и Бритт-Мари целиком занялась экипировкой футболистов. Вега, изучающе разглядывая Бритт-Мари, поинтересовалась, не с бодуна ли она, потому что, судя по виду, Бритт-Мари явно с бодуна. Бритт-Мари предельно ясно дала понять, что у нее отнюдь не бодун, а, с позволения Веги, грипп.

– А. Бывает и такой грипп. Сами утром тоже им болел, – рассмеялся Омар.

Бритт-Мари тут же повернулась к Банк и Личности:

– Именно об этом я и говорю! В поселке ходит вирус!

Банк покачала головой. Личность допила красное питье, которое Бритт-Мари оставила на столе.

Первый раз приветливый колокольчик над дверью (Свен починил дверь и повесил колокольчик на место) звякнул, когда вошли мужчины в кепках и бородах – пить кофе и читать газеты. Но один из них спросил Омара, когда «начинается матч»; после ответа Омара мужчины посматривали на наручные часы. Словно у них впервые за долгое время появилось спешное дело.

Второй раз колокольчик зазвенел, когда через порог, волоча ноги, переступили древние старушенции. Одна из них уперлась взглядом в Бритт-Мари и наставила на нее палец:

– Ты ущила мальщишек?

Бритт-Мари даже не поняла, слова это или какие-то нечленораздельные звуки. Вега наклонилась к ней и шепнула:

– Она спрашивает – вы наш тренер?

Бритт-Мари кивнула, не сводя глаз со скрюченного пальца, словно он вот-вот выстрелит. Получив подтверждение, старушенция вытащила из корзинки под поручнем ходунков пакет и сунула в руки Бритт-Мари:

– Хрумты мальщишкам!

– Она говорит – это фрукты для мальчиков из команды! – услужливо перевела Вега.

– Ах-ха. Позвольте довести до вашего сведения, что в команде есть и девочка, – проинформировала старушенцию Бритт-Мари.

Старушенция злобно зыркнула на нее. Потом на Вегу и ее футболку. Другая старуха, протолкнувшись вперед, что-то неразборчиво проурчала первой, после чего первая указала на Вегу и злобно зыркнула на Бритт-Мари:

– И ей хрумты!

– Они говорят, мне тоже полагаются фрукты, – довольным голосом сообщила Вега и, забрав пакет у Бритт-Мари, заглянула в него.

– Ах-ха, – сказала Бритт-Мари и принялась яростно расправлять юбку всеми известными ей способами.

Когда она снова подняла глаза, обе старушенции стояли так близко к ней, что и листа формата А4 было не просунуть. И указывали на нее и на Банк.

– Девоньки, отвесите детей к этим щертям гороцким, скащите, что Борк не помер! Мы не померли! Скащите им, слыщьте?

– Она говорит, чтобы вы с Банк поехали с нами в город и рассказали городским чертям, что Борг еще не умер, – жуя фрукты, перевела Вега.

Банк стояла по другую сторону Бритт-Мари и ухмылялась:

– Бритт-Мари, она тебя девонькой назвала!

Бритт-Мари, которую не называли «девонькой» с тех пор, как она была девочкой, не знала, какого ответа от нее ждут. Поэтому она смущенно погладила ходунки одной из женщин.

– Ах-ха. Спасибо. Большое спасибо.

Старушенции ушли, что-то бурча и волоча ноги. Личность принесла ключи от белой машины с синей дверью, и Вега с набитым ртом сообщила Бритт-Мари, что надо заехать за Максом.

– Ах-ха. У меня сложилось впечатление, что он тебе не нравится, – удивилась Бритт-Мари.

– ВЫ ТОЖЕ СЕЙЧАС НАЧНЕТЕ?! – завопила Вега, и фруктовый фонтан оросил всех вокруг.

Омар глумливо захохотал, Вега погналась за ним по парковке, кусочки яблока и манго засвистели у него над головой.

Бритт-Мари крепко зажмурилась, и головная боль стала медленно отступать. Нервно теребя ключи от машины, она тихо кашлянула и протянула их Свену, избегая глядеть ему в глаза:

– Не стоит садиться за руль человеку… с гриппом.

Усаживаясь в машину, Свен снял фуражку. Он не хотел, чтобы Бритт-Мари расстраивалась из-за того, что подумают люди, если на футбольные соревнования ее доставит полиция. Да еще в белой машине с синей дверью.

Он промолчал и насчет того, что в машине значительно больше пассажиров и собак, чем это уместно с точки зрения как закона, так и гигиены, притом что собаку и Жабрика отправили в багажник, потому что места в салоне не осталось, но тактично отметил, что машину в любом случае следует заправить. Свен спросил Бритт-Мари, хочет ли она, чтобы машину заправил он. Бритт-Мари заявила, что это лишнее. Она, без сомнения, сумеет заправить машину сама. Это ведь ее машина, хоть с синей дверью, хоть с какой.

Она уже минут десять стояла перед бензоколонкой, вложив одну руку в другую, когда задняя дверь открылась, и из смешения рук, ног, бутсов и собачьей головы выползла Вега. Девочка встала рядом с Бритт-Мари, стараясь загородить ее от Свена.

– Средняя, – тихо сказала она Бритт-Мари, не протягивая руки к шлангу.

Бритт-Мари посмотрела на нее в панике:

– Понимаешь, я не думала об этом, пока не вышла из машины. Что я не знаю, как…

Голос у нее сел. Вега постаралась сделаться как можно шире, чтобы Свен ничего не заметил.

– Да ничего, коуч.

Бритт-Мари слабо улыбнулась и бережно сняла волосок с футболки Веги.

– Машину всегда заправлял Кент. Он всегда… всегда он заправлял.

Вега указала на колонку посредине. Бритт-Мари взяла шланг, словно боясь, что из него сейчас хлынет целый поток. Вега наклонилась и открутила крышку бензобака.

– Кто тебя этому научил? – спросила Бритт-Мари.

– Мама, – ответила Вега.

Потом усмехнулась так, что стало яснее ясного: она – сестра Сами.

– Не обязательно болеть за «Ливерпуль» с самого рождения, коуч. Можно научиться этому, когда уже вырос.

Это был день кубка по футболу, день расставания, а еще – день, когда Бритт-Мари заправила машину сама. После этого она могла бы и совершить восхождение на вершину, и переплыть Мировой океан.

Это тоже было новое чувство.