ГЛАВА 32
— Интересно, что он сделал? Должно быть, что-то плохое. — Эми взволнована, но нисколько не расстроена. — Он ведь был твоим учителем живописи?
— Он и есть мой учитель живописи.
— Не думаю, что останется. Раньше никого так из школы не выводили — на глазах у всех.
— Не хочу об этом говорить! — говорю я, но Эми не унимается.
— Ну же, ты наверняка слышала что-нибудь. Расскажи.
— Хватит, Эми, — обрывает ее Джазз.
Она поворачивается к нему.
— А тебе-то что?
Я не слушаю. После возвращения домой меня уговорили пойти с ними на прогулку, хотя я хотела побыть одна у себя в комнате. Но мама сказала, что без меня их не отпустит, и вот...
Но ведь никто не говорил, что мы не можем во время прогулки держаться на некотором расстоянии друг от друга? Я убегаю вперед. Мне нужна скорость, нужен бег. Тропинка та же самая, по которой мы с Эми и Джаззом гуляли в первый раз, три недели назад. Неужели всего три? Мне казалось, времени прошло намного больше. В тот день все было чудесно: лес, деревья, свежие запахи зелени. Я ничего не знала тогда про лордеров, не знала Бена. Не знала о пропавших без вести. Многого не знала. А сейчас? Знаю ли я больше?
Перед глазами снова и снова та сцена у школы: мистер Джанелли ударяется головой о крышу фургона и сползает на землю, а лордер пинает его, как мешок с картошкой. И все потому, что он нарисовал Феб. Теперь его нет, как нет ее, как нет Тори.
Бегу к бревну, потом возвращаюсь и снова иду к вершине, но уже шагом. Мрачные мысли никак не влияют на уровень «Лево», беговая нагрузка вверх-вниз прекрасно его маскирует.
Почему они забрали Джанелли? Не понимаю. Он всего лишь нарисовал Феб. Ни для кого не секрет, что ее взяли лордеры; выхватили из класса на глазах у всех.
И с Джанелли поступили так же, устроив публичное представление. Скрыть случившееся с ним невозможно.
«Может быть, — шепчет внутренний голос, — смысл именно в этом». Минута молчания по Феб, наставление Джанелли, сегодня нарисуйте кого-то или что-то, что вам дорого, его рисунок. Он выразил свое отношение к тому, как с ней поступили, и подлежал наказанию за несогласие с действиями правительства. Расправившись с ним на глазах у всей школы, они, не говоря ни слова, дали ясный и недвусмысленный сигнал: «Здесь мы все контролируем. Мы делаем все, что хотим». Сделай они все то же самое скрытно, какой в том был бы смысл?
— Привет, зачищенная.
Я вздрагиваю — так задумалась, что перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Ноги сами принесли меня на вершину, но теперь я здесь не одна.
Мужчина. Стоит, прислонившись к дереву, в тени, но не прячась, и я бы увидела его раньше, если бы смотрела куда следует. Вспыхиваю от досады — наверняка незнакомец наблюдал за мной все то время, пока я бегала туда-сюда. Бегала, а его пропустила. И вот теперь он между мной и Джаззом и Эми.
— Не поздороваешься? — Незнакомец улыбается неприятной улыбкой.
Сальные волосы, нездоровый цвет кожи, красные пятна на бледных щеках и носу. Явно не из любителей оздоровительных прогулок. Лицо вроде бы знакомое, но кто он? Ах да, каменщик. Я видела его в деревне, где он выкладывал садовую стену. После того случая у меня и начались кошмары с кирпичными башнями.
— Какое удачное совпадение, не правда ли? Я ждал возможности поговорить с тобой. Иди сюда, садись. — Слово совпадение он произносит так, что мне становится ясно — ни о каком совпадении речи нет. Неужели он следил за мной?
Незнакомец выходит из тени и опускается на бревно, на котором в прошлую нашу прогулку сидели Эми и Джазз. Я остаюсь на месте. Оглядываюсь. Где же они?
— Я не кусаюсь. — Он снова улыбается. — Просто хочу поговорить с тобой о моей племяннице. По-моему, ты ее знаешь — Феб Бест.
— Феб? А вы знаете, где она? — Я делаю шаг к нему.
— Давай садись, и я все тебе расскажу. — Он похлопывает по дереву.
Мнусь в нерешительности, потом сажусь на край бревна, как можно дальше от незнакомца.
— Если хочешь говорить о таких вещах, садись поближе. Не кричать же мне? У деревьев тоже могут быть уши. — Он смеется и сплевывает на землю.
Придвигаюсь чуточку ближе.
— Так-то лучше.
— С Феб все в порядке?
— Подожди минутку. Сначала я хочу поговорить с тобой кое о чем еще.
— О чем?
— Тот кот был твой, да?
— Что вы имеете в виду?
— За день до исчезновения Феб подобрала какого-то кота, и я отвез ее к ветеринару. Она всегда приносила домой заблудившуюся живность да диких зверьков, заботилась о них. Глупая девчонка.
Я ничего не говорю, только поглядываю на тропинку. Ну где же они?
— Феб сказала, что кот принадлежит какой-то зачищенной шлюшке, с которой она поцапалась, хотя я и предупреждал, что это опасно. Уж не знаю, что ей в голову взбрело, но кота она решила вернуть. А на следующий день моя племянница не пришла домой из школы. Тебе об этом что-нибудь известно?
Я вскакиваю.
— Куда же ты? Не хочешь поговорить о Феб?
Инстинкт кричит: беги. Но спокойная, логичная половина призывает подождать, не торопиться, выслушать, что он скажет.
— Феб была добра ко мне. Теперь ее нет. А виновата ты. Ты сказала что-то лордерам, и они...
— Нет! Я не говорила! — «Беги!» Я поворачиваюсь и мчусь по тропинке, чувствуя за спиной движение — он гонится за мной.
Но уже за первым поворотом мне навстречу летят голоса. Эми и Джазз близко... рядом. Наконец-то.
Они появляются из-за угла. Рука об руку. Похоже, только что спорили о чем-то. Я едва не врезаюсь в них. Джазз удерживает меня за руку и хмурится.
— Все в порядке? — Он смотрит вверх.
Я оборачиваюсь — на тропинке никого.
Эми берет меня под руку.
— Извини, что я так говорила о Джанелли. Джазз объяснил мне, что ты расстроилась из-за него.
Она произносит какие-то слова, но они ничего для нее не значат.
Джазз смотрит на меня с любопытством. Понимает, что что-то случилось, но не спрашивает и лепет Эми не останавливает. Мы спускаемся по тропинке в деревню. Внизу, там, где тропинка выходит к дороге, стоит фургон с надписью «Бест. Строительные работы» на боковой дверце. И за рулем он, дядя Феб. Стекло опущено, и когда мы проходим мимо, он подмигивает, а потом свистит нам вслед. Джазз хмурится. Мы поворачиваем на дорогу, и вдогонку нам несется смех.
— Кто это? — спрашиваю я.
— Это ничтожество — Уэйн Бест. Держись от него подальше, тот еще урод.
Вот совет, которому я непременно последую.
Подходим к дому. Эми бежит к маме—узнать, можно ли Джаззу остаться на обед. Я иду за ней, но Джазз удерживает меня за плечо.
— Что? — Я предвижу вопросы насчет того, что случилось на тропинке, и еще не знаю, как на них ответить.
Он ждет, пока закроется дверь.
— С тобой Мак хочет повидаться. В следующий понедельник. Заедем к нему после школы, и я поведу Эми прогуляться. Тебя устроит?
Ни обдумать услышанное, ни тем более ответить я не успеваю — Эми открывает дверь и качает головой.
— Мама говорит, не сегодня. В другой раз, ладно?
Джазз встречает известие с заметным облегчением, чего Эми совершенно не замечает. Удивительно, как можно быть настолько слепой и не видеть того, что у тебя перед глазами? Я захожу в дом, чтобы они могли попрощаться без свидетелей.
— Ну, что сегодня в школе? — спрашивает мама, раскладывая по тарелкам еду.
Поскольку папа в школу не ходит, я делаю заключение, что вопрос обращен к нам с Эми.
Смотрю с надеждой на Эми, но она только пожимает плечами — похоже, злится, что Джазза не пригласили на обед.
Папа переносит тарелки на стол.
— Неужели и рассказать нечего? Хороший был день, плохой? Случилось ли что-то интересное, необычное?
Он ставит передо мной тарелку, и у меня вдруг появляется чувство, что ему известно если не все, то по крайней мере кое-что из произошедшего после занятий.
Смотрю с мольбой на Эми — ну скажи хоть что-нибудь. Бесполезно.
Я вздыхаю.
— Лордеры забрали моего учителя живописи.
Мама ахает и опускается на стул.
— Бруно Джанелли?
— Да. — Я удивленно смотрю на нее. — А ты его знаешь?
— Он старше, чем кажется, и преподавал живопись, когда еще я ходила в школу. Великий художник и хороший... — Она останавливается на середине предложения. — Да, давно это было. Кто знает, какой он теперь.
«Каким он был», — мысленно поправляю я и сама неприятно удивляюсь тому, что думаю о нем в прошедшем времени. Нет, конечно же нет.
— Что с ним будет?
Мама и папа переглядываются. Мама поднимается и начинает мешать что-то на плите.
— Наверно, это зависит от того, что он сделал. Не беспокойся об этом, — говорит папа.
Поздно вечером, оставшись наконец одна в комнате, я сворачиваюсь на кровати рядом с Себастианом. Он урчит. Стараюсь осмыслить случившееся за день, вывести какой-то итог, но ничего не получается. Как не получается и не думать.
Единственное решение... Карандаш и бумага. «Сегодня нарисуйте кого-то или что-то, что вам дорого. Что-то, что пробуждает чувства». Рисую левой рукой. Лихорадочно. Снова и снова. Далеко за полночь. Тори. Феб. Люси. Джанелли. И Роберт — брат из прошлого, которого я не знала.
Водитель беспрерывно как будто от этого может быть какой-то толк. Автобус застрял в пробке и стоит на месте.
Симпатичная блондинка в задней части салона опустила голову на плечо сидящего рядом парня. Он обнимает ее одной рукой. Задержка нисколько их не беспокоит. Остальные не знают, чем заняться, и не находят себе места. Двое или трое читают; несколько ребят постарше измываются над мальчишкой младше; девочки обсуждают мальчиков; одиночки смотрят в окно.
— Сделайте что-нибудь! — кричу я шоферу. — Откройте двери! Выпустите их!
Но он не слышит меня и не знает, что сейчас случится.
Блондинка сзади замерзла. Ее парень поднимается с сиденья и тянется за своей курткой на верхней полке.
Вот тогда все и случается: свистящий звук, вспышка света, взрыв. И крики.
Ядовитый дым... окровавленные руки стучат в окна, которые не открываются... и крики, крики. Парень обнимает ту, что была симпатичной блондинкой, но слова любви запоздали. Она мертва.
Снова свист... вспышка... взрыв. Зияющая дыра в боку автобуса, но большинство уже молчат. Парня оттаскивают от девушки, и только тогда он присоединяется к немногим выжившим. И тоже кричит. Я затыкаю пальцами уши, но крики не смолкают.
Не сразу, но до меня все же доходит.
Это я.
— Тише, тише. Это только сон.
Я отбиваюсь, мечусь, потом понимаю, где нахожусь. В постели, дома — точнее, в моем нынешнем доме, — и обнимает, удерживает меня не Эми, а мама. Эми появляется у двери, зевает и уходит. Должно быть, мама проснулась и пришла первой.
«Лево» вибрирует: 4.4. Уровень не такой уж и низкий, но мне страшно, и во рту вкус крови. Перед глазами сцена из сна. Роберт и Кэсси, та симпатичная девушка. Должно быть, мое подсознание выбрало их с фотографии, которую показывал Мак.
По всей кровати листы бумаги, мои наброски. Мама разглаживает их молча и собирает в стопочку, но останавливается, наткнувшись на рисунок с Джанелли.
На моем рисунке он стоит в классе, под своим наброском Феб — рисунок в рисунке. И Феб на бумаге — это его Феб, одинокая девушка, которую я так и не узнала.
Мама смотрит на Джанелли. Лицо у нее печальное. Я успеваю собрать остальные листки, так что увидеть Роберта и Кэсси она не успевает.
— Что ты наделал? — шепчет мама, трогая лицо Джанелли на бумаге, и поворачивается ко мне. — Мы здесь вдвоем, и это останется между нами. Что с ним случилось? Я вижу, ты знаешь. У тебя все на лице написано. Тебе нужно научиться скрывать мысли и чувства, как это делаем мы. Но сейчас, пожалуйста, расскажи мне, что знаешь.
И я рассказываю. О Феб и малиновке. О том, что сказал учитель. Как мы стояли молча и как он потом нарисовал ее.
— Милый дурачок. Сейчас даже думать опасно, и они взяли бы его только за это. Послушай меня, Кайла. Я знаю — ты уж мне поверь, — как сильно это все расстраивает тебя. Как трудно все понять. Но тебе необходимо научиться держать все в себе, таиться. Иначе долго не протянешь. Я не хочу, чтобы тебя забирали. Пообещай мне, что постараешься, хорошо?
Я обещаю. А что еще остается? Произношу нужные слова и сама в них верю.
— Я уничтожу это. — Мама берет рисунок с Джанелли. — Другие такие же есть? — Она смотрит на стопку рисунков. А если увидит набросок с Робертом? Что сделает с ним? И, между нами, как она любит выражаться, я вовсе не уверена в ее чувствах по отношению к Маку.
— Дай-ка посмотрю. — Мама протягивает руку...
Но тут с лестницы доносятся тяжелые шаги, и она торопливо засовывает всю стопку под одеяло. Дверь открывается.
— У вас здесь все в порядке? — улыбается папа.
— Да, все хорошо. — Мама поворачивается к нему. — Небольшой кошмар, ничего страшного. Так, Кайла?
— Да. Мне уже лучше, — подтверждаю я.
Тем не менее папа не уходит. Ждет маму?
В комнату входит и запрыгивает на кровать Себастиан. Начинает устраиваться, и бумаги под одеялом чуть слышно похрустывают. Наконец кот успокаивается. Я глажу его, и он мурчит. Где же ты бродил, когда был мне нужен, а, котяра? Мама выключает прикроватный свет, встает и выходит. Прежде чем закрыть дверь, оборачивается.
— Постарайся поспать, — говорит она, а глаза как будто молят: уничтожь рисунки.
После недолгих размышлений решаю спрятать. Поднимаю ковер под окном и засовываю под него листки.
