ГЛАВА 19

Поворачиваю лицо к небу. Капельки дождя такие крохотные, что ощущаются не по отдельности, а как нечто единое, сырое, влажное. Больше похожее на туман, чем на дождь. Но капельки собираются вместе и тонкими холодными струйками стекают по моему лицу. Совсем не то, что слезы, — те горячие.

— Капюшон, чтобы не мокнуть, полагается надевать на голову, а не стелить по плечам, как будто ты им дождь ловишь, — ворчит Бен, натягивая капюшон и убирая под него мои волосы. Руки у него теплые.

Наши взгляды встречаются, и его ладони замирают на моих щеках. Дождь и лес отступают далеко-далеко, а вот его глаза, глубокие, с золотыми искорками, остаются на месте.

Бен опускает вдруг руки и оглядывается по сторонам. Никого не видно, но неподалеку слышны голоса.

— Идем, — говорит он и направляется в сторону от других. Потом оборачивается и смотрит на меня. А я стою в нерешительности и не могу определиться. Идти за ним? Бен поднимает правую руку и сгибает мизинец. Смотрю на его руку, пока он не переводит взгляд на мою левую руку. Поднимаю. Он цепляет мой мизинец своим и тянет, а потом поворачивается и идет через лес. Я тащусь за ним, как на прицепе. Это так смешно, что я хихикаю.

Что Бен понемножку, по чуть-чуть уводит меня от остальных, я заметила не сразу. Зачем? День холодный, но мне жарко. У нас урок биологии, и класс разбрелся по лесу. Задание — взять образцы воды из ручья и собрать листья, чтобы потом определить по ним деревья. Голоса ребят удаляются, и вскоре их совсем не слышно.

Бен останавливается и поворачивается ко мне. Сама не знаю почему, делаю шаг назад.

— Нам ведь нужно собрать листья, да? Как насчет вот тех...

— Мне надо с тобой поговорить. — Бен уже не улыбается. Припоминаю, что он и утром, в автобусе, был сам не свой. Я еще спросила его глазами, что случилось, и он, также глазами, ответил, мол, позже.

Значит, вот оно и пришло, это позже. Он просто хотел поговорить наедине. За облегчением приходит раздражение, а потом растерянность.

— О чем?

— О Тори.

Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, как вспыхнули мои щеки, когда он произнес ее имя. Можно было догадаться.

— Вчера вечером, после нашего разговора в Группе, я пошел к ней домой. — Бен медлит.

Дождь усиливается, и он прислоняется к дереву. Крупные, тяжелые капли ползут по оставшимся листьям и срываются, падают на землю. Бен берет меня за руку, притягивает под толстый сук.

— Ее там больше нет, — говорит он тихо, почти шепотом, словно деревья — шпионы.

— В каком смысле?

— Я поговорил с ее мамой. Все очень странно. Сначала она сказала, что Тори не живет там больше. Я спросил почему и не уехала ли она к отцу, в Лондон. И тут мама как-то непонятно заговорила, с каким-то чудным выражением. Мол, что-то не сработало, и Тори пришлось вернуть. Потом она вроде как встряхнулась и сказала, что я не должен приходить, не должен расспрашивать. Едва ли не вытолкала меня за дверь.

— Ее вернули? — От изумления у меня глаза полезли на лоб. — А разве так можно?

Бен кивает.

— Так она сказала. Как будто речь шла о паре ботинок, которые не подошли по размеру, или посылке, которую доставили не по адресу.

— Но куда ее вернули? — спрашиваю я, и ужас начинает вытеснять шок. Тори было семнадцать, а зачищают только тех, кому не исполнилось шестнадцать. Определят ли ее в другую семью? А если нет, то что с ней сделают?

Какой-то звук, едва уловимая вибрация, приглушенная курткой.

— Дай-ка посмотреть. — Он протягивает руку. Я отворачиваю рукав и вижу его «Лево» — 4.3. — Что я могу сделать?

Бен беспомощно пожимает плечами.

— Надо бежать, — говорит он, но с места не трогается. Пальцы сжимают мое плечо, и «Лево» опять вибрирует — 4.1.

Я обнимаю его. Он кладет руки мне на плечи. Придвигается ближе. Дождь сильнее, но Бен высокий и нависает надо мной, так что на меня не падает ни капли. И даже через школьные джемперы и куртки я чувствую тук-тук-тук его сердца. Мое бьется быстрее. Я тычусь лицом в его мокрую куртку, и тепло перетекает через меня. Бен расстроен из-за Тори. И обнимать он хочет не меня.

Свист. Мы вздрагиваем и отстраняемся.

— Это мисс Ферн. Собирает всех к себе. Решила, наверно, что дождь слишком уж сильный.

— Побежали?

Мы бежим, скользим на мокрых листьях и через две-три минуты добираемся до группы. Мисс Ферн считает учеников по головам.

Практическое занятие пришлось прервать, и учительница дает нам другое задание: ответить на вопросы.

Но сосредоточиться не получается. Что случилось с Тори? В животе у меня засело неприятное ощущение — ничего хорошего. Я знала ее недолго. У нее была привычка высказывать вслух то, о чем я только думала. На выставке мама оборвала Тори, посоветовав быть сдержаннее.

Может быть, я неправильно оценила ее тогда? Может, мама пыталась предупредить Тори?

Уровень у Бена то падает, то поднимается, и в конце концов мисс Ферн отпускает его с урока и посылает под присмотром ассистента на спортплощадку.

Звенит звонок. Мисс Ферн подходит, заглядывает мне через плечо и видит, как мало я успела сделать.

— Вот как ты меня благодаришь, — укоризненно говорит она и тут же улыбается.

— За что?

Мисс Ферн садится на стул Бена.

— Я разговаривала с мистером Джанелли, руководителем отдела искусств, показала ему твой рисунок совы. Сказала, что ты мечтаешь стать художником. — Она подмигивает.

— И?..

— Теперь он бьется за то, чтобы перевести тебя в свой класс. Посмотрим, чем это обернется, но я надеюсь, что победа будет за ним. Этому человеку долго отказывать невозможно — так или иначе он своего добьется.

В следующий раз я вижу Бена на Ассамблее.

Он сидит со своей Группой на одном из верхних рядов. Волосы влажные — то ли от пота, то ли от дождя, — и цвет лица заметно лучше. Когда мы входим, он замечает меня.

«О’кей?» — спрашиваю я одними губами. Он кивает — «да» — и даже выдавливает из себя улыбку.

Для каждого годового курса Ассамблея проводится раз в неделю; для меня эта Ассамблея первая. Я в конце ряда, Феб — довольно далеко, и ее можно не замечать. Девушку рядом со мной зовут Джулия, и мы сидели с ней на английском. Особенно дружелюбной я бы ее не назвала, но она показала, где мы остановились в «Ромео и Джульетте», и объяснила, что и как. Все ерзают на своих местах и негромко переговариваются, но затихают, когда открывается дверь.

— Это директор, Риксон, — шипит Джулия мне в ухо. Объясняет.

Он в голубом костюме, который не очень идет ему, но держится он прямо. Глаза холодные, и, оглядывая зал, директор останавливает взгляд то здесь, то там, словно говоря: «Я за вами наблюдаю». Все замирают, как будто обратившись в камень, но кто обратил их в такое состояние, он или следующие за ним двое мужчин и женщина, я не уверена.

Лица бесстрастные, костюмы на всех одинаковые: серые пиджаки и брюки.

— Лордеры, — шепчет Джулия так тихо, что я даже не знаю, услышала это слово или оно мне послышалось.

Мы видели их на выставке, где одно их присутствие, как и здесь, повергло в безмолвие толпу. И точно так же, как тогда, в животе у меня затягивается холодный узел страха.

Кто такие лордеры? Так получилось, что я и знаю, и одновременно не знаю ответ на этот вопрос. А потом вспоминаю сон: взрывающийся школьный автобус, умирающие ученики и вывеска на здании рядом с автобусом с надписью «Лордерс. Лондонский офис». Но если то был сон, реакция мозга на мое знакомство с мемориалом, как получилось, что я вставила в него лор-деров, не зная, кто они такие? А если сон был необычный? Может, убившие школьников бомбы предназначались лордерам? Но если то был не сон... то почему я попала туда? Шесть лет назад мне едва исполнилось десять. Бессмыслица какая-то.

Лордеры отходят в сторонку, словно показывая, что они посторонние, что они только слушают и смотрят.

Риксон обращается к Ассамблее, и я отрываю взгляд от троицы в серых костюмах и стараюсь сосредоточиться на его словах той частью мозга, которая не застыла от шока. Между тем Риксон говорит о том, что наша школьная команда по бегу по пересеченной местности возобновляет тренировки по воскресеньям, и выражает надежду на нашу поддержку и участие, а потом называет имена учащихся, дошедших в прошлом году до финала. Командный отбор будет проходить в следующем месяце. Потом он с горечью добавляет, что некоторые школьники не в полной мере реализуют свой потенциал, и призывает проявить больше усердия.

Все встают, и Джулия толкает меня локтем в бок, чтобы я поднялась тоже. Вытянувшись гуськом, мы движемся к выходу — мимо лор-деров. У меня перехватывает дыхание, но я все же иду, переставляю поочередно ноги и смотрю строго перед собой. И все равно ежесекундно ожидаю прикосновения к плечу холодной руки.

Нескольких учащихся останавливают у выхода и отводят в сторонку. Идущие мимо бледнеют и старательно отводят глаза. Может быть, это они не реализовали в полной мере свой потенциал.

Может быть, это случилось и с Тори.