Секс – это наивысшая степень близости с самым интимным соприкосновением, когда мы, как две инфузории-туфельки, проникаем друг в друга. Во время любовных игр мы делаем вид, что пожираем друг друга, перевариваем друг друга; мы питаемся друг другом, пьем жидкости друг друга, забираемся друг к другу под кожу. Целуясь, мы объединяем наше дыхание, словно открывая любимому человеку ворота крепости нашего тела. Мы укрываемся теплой сетью поцелуев. Мы пьем из источника уст партнера. Отправляясь в путешествие по телу любимого, мы снаряжаем караван поцелуев. В пути мы составляем карту новых земель – кончиками пальцев и губами – и останавливаемся у оазиса соска, у холма бедра, у извилистого русла реки позвоночника. Это своего рода осязательное паломничество, приводящее к храму нашего желания.

Чаще всего мы, прежде чем действительно увидеть гениталии любимого, сначала их трогаем. Как правило, наше атавистическое пуританство не позволяет нам показываться друг другу обнаженными до того, как мы поцелуемся и приласкаем друг друга. Везде есть свой этикет, протокол – даже и в бурном, безудержном сексе. Но целоваться можно почти сразу же, и, если два человека любят друг друга, поцелуи – это скорее не прелюдия к совокуплению, а знак глубокого расположения. Бывают дикие, жадные поцелуи – и бывают поцелуи бесшабашные. А бывают поцелуи трепетные и нежные, как перышки какаду. Как будто бы это такое слово из сложного языка любви, которое можно произнести, лишь когда губы соприкасаются и заключается безмолвный договор, запечатанный поцелуем. Секс может быть голым, простым и неромантичным, однако поцелуй – это апогей сладострастия. Он требует времени, но расправляет крылья души в сладостном труде любви, когда тело трепещет, пылая от предвкушения, но до удовлетворения еще далеко, о нем только мечтают, и в сладостном томлении постепенно нарастает накал эмоций и страсти.

В начале шестидесятых, когда я училась в школе, хорошенькие девушки не занимались любовью с парнями – большинство из нас просто не знали, как это делать. Но целоваться-то нам было можно! Мы часами целовались на поломанном переднем сиденье чужого «шевроле», который, когда ехал, дребезжал так, будто грохнулся буфет с целым сервизом. Мы целовались самозабвенно, мчась на мотоцикле и изо всех сил стиснув руками сидящего впереди парня; мотоцикл трясло так, что наши бедра едва не превращались в желе. Мы страстно целовались около бассейна с черепахами в парке, или в местном розарии, или в зоопарке. Мы целовались нежно, понемногу и смущенно. Мы целовались жарко, и наши языки раскалялись докрасна. Мы целовались, забыв о времени, потому что влюбленные всего мира поняли бы наше желание. Мы целовались дико, почти болезненно, с невероятным, изматывающим упорством. Мы целовались тщательно, изощренно, словно придумывая поцелуи. Мы целовались украдкой, встречаясь между уроками в школьных коридорах. Мы вдохновенно целовались в темноте во время концертов – так, как, по нашему мнению, целовали своих дам такие музыкальные рыцари страсти, как участники дуэта «Праведные братья» (The Righteous Brothers). Мы целовали одежду или вещи, принадлежащие нашим парням. Мы целовали ладони, посылая парням через улицу воздушные поцелуи. Мы целовали подушки по ночам, воображая, будто это наши парни. Мы целовались бесстыдно, со всей жизнерадостной энергией молодости. Мы целовались так, как если бы поцелуи могли нас спасти от нас самих.

Перед моим отъездом в летний лагерь (а это приходилось делать всем четырнадцатилетним девушкам в городках Пенсильвании, чтобы убить время), мой парень, которого мои родители не одобряли (он принадлежал не к той религии) и с которым мне запрещалось встречаться, каждый вечер проходил через город восемь километров и влезал через окно в мою спальню, чтобы меня поцеловать. Наши поцелуи не были «французскими», взасос (о таких мы и не слыхивали), и не сопровождались ласками. Это были просто целомудренные, от всей души, чисто подростковые поцелуи, когда вы прижимаетесь друг к другу губами и испытываете обморочное томление. Когда я уехала в лагерь, мы переписывались, но, когда осенью в школе занятия начались снова, наш роман как-то сам собой сошел на нет. Я до сих пор помню эти летние ночи. Помню, как мой парень прятался в туалете, когда случайно появлялись мои родители или брат, как потом мы с ним целовались почти час, и он уходил домой до наступления темноты, а я изумлялась его решимости и власти поцелуев.

С виду поцелуй – лишь легкое движение губ, но он может разжечь дикие, пламенные чувства. Или стать безмолвным договором. Или создать тайну. В некоторых культурах не принято много целоваться. В книге доктора Кристофера Найропа «Поцелуй и его история» (The Kiss and Its History) упоминается о финских племенах, в которых люди «ходили в баню все вместе совершенно голыми», но поцелуи считали «чем-то непристойным». В некоторых африканских племенах, где люди украшают, калечат, растягивают или как-то по-другому деформируют губы, люди не целуются. Но это исключения. Большинство населения планеты, приветствуя друг друга, делают это лицом к лицу. Приветствия могут принимать разные формы, но обычно они включают поцелуи, трения или приветствия носами. Существует немало теорий о происхождении поцелуев. Некоторые полагают, что поцелуй возник из обычая обнюхивать лицо другого человека, вдыхать его запах в знак дружбы или любви или для того, чтобы понять, какое у него настроение и как он себя чувствует. Да, в наше время существуют культуры, в которых принято приветствовать друг друга, прижимаясь лбами и вдыхая запах друг друга. Некоторые обнюхивают друг другу руки. Слизистые оболочки губ исключительно чувствительны, и мы иной раз пользуемся ртом, чтобы почувствовать структуру вещи, и носом – чтобы уловить ее запах. Животные часто с удовольствием лижут своих хозяев или детенышей, наслаждаясь вкусом, характерным для их любимцев. (Целуются не только люди. Шимпанзе и другие обезьяны тоже целуются и обнимаются в знак примирения.) Так, мы действительно могли начать целоваться потому, что надо было обнюхать другого человека и почувствовать вкус его кожи. Согласно Библии, когда Исаак состарился и ослеп, он позвал своего сына Исава, чтобы поцеловать его и дать ему благословение. Но Иаков, брат Исава, переоделся в его одежду. А поскольку для своего слепого отца он пах так же, как Исав, Исаак и поцеловал его вместо брата. В Монголии отец не целует своего сына; он нюхает его голову. В некоторых культурах люди предпочитают просто тереться носами (иннуиты, маори, полинезийцы и другие), а в некоторых малайских племенах понятия «запах» и «приветствие» обозначаются одним и тем же словом. Вот как описывал Чарльз Дарвин малайский обычай тереться носами, чтобы целоваться: «Женщины сидели на корточках, запрокинув головы; мои провожатые остановились, наклонились к ним и начали тереться носами. И это длилось несколько дольше, чем длятся у нас искренние рукопожатия. Совершая это действо, они урчали от удовольствия».

В одних культурах целуются целомудренно, в других – страстно, в третьих – дико, кусая и засасывая губы другого человека. В книге «Обычаи народа суахили» (The Customs of the Swahili People) под редакцией Джорджа Аллена сообщается, что муж и жена суахили целуются в губы, если они дома, и могут свободно целовать маленьких детей. Однако мальчиков старше семи лет ни матери, ни тетки, ни невестки, ни сестры обычно не целуют. Отец может поцеловать сына, но брат или отец не должны целовать девочку. Более того:

Как люди начали целовать друг друга в губы? Первобытным людям исходивший изо рта горячий воздух мог казаться магическим воплощением души, а поцелуй – способом слить две души воедино. Десмонд Моррис, авторитетный популяризатор науки, десятилетиями наблюдавший за людьми острым взглядом зоолога, рассказал о таком очаровательном и, с моей точки зрения, весьма вероятном происхождении французского поцелуя:

Наши губы – восхитительно мягкие и отзывчивые. Их тактильные ощущения передаются значительной части мозга, запоминающего, что целоваться – это приятно. Однако наши поцелуи связаны, конечно, не только с любовью. Мы также целуем игральный кубик, прежде чем его бросить, целуем пораненный палец – наш или любимого человека, целуем религиозный объект, изваяние, флаг нашей родины, саму землю, амулет, заговоренный на удачу, фотографию, перстень короля или епископа, наши собственные пальцы в знак прощания с кем-то… Погребальный обряд древних римлян включал ритуал «последнего поцелуя» – считалось, что при этом целующий забирает душу умершего. В Америке мы, когда прогоняем человека, употребляем выражение kiss off, а он в гневе кричит нам: «Kiss my ass!» – «Поцелуй меня в задницу!» Молодые женщины прижимают накрашенные губы к оборотной стороне конверта с письмом, чтобы послать своим любимым помадные оттиски поцелуев. И даже про бильярдные шары мы говорим, что они «целуются» – когда они слегка касаются друг друга и откатываются в сторону. Шоколадная компания Hershey’s рекламирует свою продукцию – обернутые в фольгу конфетки «Поцелуй», чтобы мы могли дарить кусочки любви себе или другим. Существует благочестивый христианский обряд под названием «целование мира». Оно предназначалось либо священному предмету (мощам или кресту), либо братьям-верующим; некоторые христиане перешли от него к более сдержанному рукопожатию. Уильям Уолш в своей книге «Странные народные обычаи» (Curiosities of Popular Customs), изданной в 1897 году, цитирует книгу каноника Кентерберийского собора Артура Стэнли «Христианские установления» (Christian Institutions). В ней приводится рассказ купцов, которых «в соборе Каира гладил по лицам и целовал коптский священник – и в это же время все находившиеся в церкви люди обменивались поцелуями». В Древнем Египте, на Востоке, в Риме, в Греции предписывалось в знак уважения целовать перстень, стопы или руки влиятельных людей. Мария Магдалина целовала ноги Иисуса. Целование перстня папы римского – это почти поцелуй. Султан часто требовал от своих подданных разных чинов целовать те или иные части своего монаршего тела или одежды: высокопоставленные придворные могли целовать кончик пальца ноги, а все прочие – лишь край его покрывала. Люди низших сословий просто склонялись до земли. Обычай ставить в конце письма несколько косых крестиков, символизировавших поцелуи, возник в Средние века, когда очень многие люди были неграмотными, и поэтому крест признавался как подпись даже и под юридическими документами. Крест не символизировал распятие, но и не был произвольными каракулями; он символизировал «крест святого Андрея», и люди клялись его святым именем быть честными. Чтобы заверить в своей искренности, они целовали подпись. Со временем «крест святого Андрея» в виде знака «X» стал ассоциироваться исключительно с поцелуем.

Наверное, самый известный в мире страстный поцелуй запечатлен в скульптуре Родена, которая так и называется – «Поцелуй»: двое влюбленных, мужчина и женщина, сидя на каменистом уступе или скале, нежно и жарко обнимаются, слившись в вечном поцелуе. Своей левой рукой она обвивает его шею; кажется, будто она либо вот-вот лишится чувств, либо что-то поет в его раскрытые губы. А поскольку его правая рука покоится на ее бедре, которое он, судя по всему, хорошо знает и обожает, кажется, что он готов играть на ее ноге, как если бы она была музыкальным инструментом. Приникнув друг к другу, тесно прижавшись плечом, рукой, ногой, бедром и грудью, своим поцелуем они словно поставили печать под договором с судьбой, закрепив свою связь устами. Его икры и колени прекрасны; ее лодыжки сильны и отчетливо женственны; ее ягодицы, талия и грудь, с их плавными линиями, полнокровны. Каждый сантиметр их тел источает экстаз. Соприкасаясь всего в нескольких местах, они, кажется, соприкасаются каждой клеточкой. И самое главное, они забыли о нас, о скульпторе и обо всем на свете за пределами их самих. Они словно погрузились друг в друга, как в бездонные глубины, а не просто ушли в себя. Роден, который часто делал тайные наброски своих натурщиц, когда они двигались непринужденно, не позируя ему, наделил этих влюбленных той живой трепетностью, глубинной умиротворенностью, которую так сложно запечатлеть в бронзе. Ее могут передать только нежные, самозабвенные ласки и объятия реальных и действительно целующихся любовников. Рильке отмечал, что Роден обладал даром наполнять свои скульптуры «этой глубинной внутренней жизненностью, роскошным и изумительным беспокойством жизни. Даже спокойствие – там, где оно было, – состояло из многих сотен моментов движения, поддерживающих друг друга в равновесии… Здесь желание неизмеримо, а жажда столь сильна, что все воды мира высыхают в ней, как одна капля».

По мнению антропологов, губы напоминают нам о половых губах, которые в состоянии возбуждения набухают и становятся ярко-красными. Поэтому, сознательно или бессознательно, женщины всегда делают свои губы еще ярче с помощью помады. Сейчас в моде делать их такими пухлыми, будто их искусали пчелы. Фотомодели красят губы так, что они кажутся еще больше и чувственней (почти всегда – помадой розового или красного оттенка), а потом наносят на них еще и блеск, чтобы те выглядели влажными. Таким образом (по крайней мере, с антропологической точки зрения), поцелуй в губы (особенно при погружении языка в рот и взаимном обмене слюной) – это разновидность соития. Неудивительно, что при этом и душа, и тело наполняются восхитительными ощущениями.