СМИ неустанно учат нас тому, кого и как любить, засыпая нас многочисленными сведениями о том, что считается сексуальным, модным и шикарным. Всякий раз, открывая новый журнал, я уже готова к тому, что от его страниц пахнёт парфюмерным ароматом. Ароматы сражаются между собой в этом тропическом лесу рекламных объявлений, и мы надрезаем тонкую полоску с пробником духов, наносим их мельчайшие капельки на запястье или на сгиб локтя и вдыхаем аромат. Мы жаждем обогатить свой чувственный опыт. И в этом мы не отличаемся от большинства людей. Обитатели бразильского города Белен, завсегдатаи рынка со знахарскими снадобьями, почувствуют себя как дома на первом этаже нью-йоркского универмага Bloomingdale. Конечно, они не обнаружат на здешних полках сложенных горкой влагалищ речного дельфина или рогов жука-носорога (да они и не поймут назначения многого из того, что увидят), но фантасмагория расцветок, запахов и текстур доставит им чувственное наслаждение, а суетящаяся толпа, захваченная идеей «базарного дня», покажется им изумительно знакомой. Кто-нибудь скажет, что в мире и без того уже много экстравагантного, так зачем же эту бурю чувственных впечатлений разнообразить еще больше? И тем не менее люди одержимо создают все новые и новые произведения искусства, блюда, моды, мифы и традиции, добавляя еще больше ощущений к феерии жизни. И реклама – это лишь крохотный всплеск среди безбрежности этой мании.

Но что делать со всей этой свежей рекламой, предлагающей грубый секс и садомазохизм? Например, в конце журнала Details рекламный блок из 46 страниц посвящен исключительно джинсам Request. На большинстве фотографий красуются страстные, ухмыляющиеся полуголые мужчины и женщины, совершающие проделки в духе голливудских фильмов-нуар, в момент разнообразных эротических забав друг с другом. Джинсы фигурируют не на всех фотографиях, но зато мы обнаруживаем множество каблуков-шпилек, ажурных чулок, кожи, юбок с бахромой в виде кнутов и фаллообразных бутылок с шампанским. На одной из фотографий мужчина с голым торсом (разумеется, в джинсах Request) связан веревками. Его лицо искажено гримасой боли, его промежность обращена к зрителю, а сам он готов умереть под палящим солнцем пустыни.

Эти черно-белые фотографии показывают мир пороков и теней. Их пейзаж представлен в стиле фильмов-нуар и запечатлен на безопасном расстоянии от полихромной реальности повседневной жизни. Секс этих персонажей не имеет ничего общего с любовью, какой она может быть. Рекламируемый ими секс – раздраженный, посредственный и грустный. Все выглядят озлобленными, словно испытывают отвращение к чему-то слишком ужасному, чтобы его можно было назвать. Мрачные, стилизованные, вульгарные – рекламные фотографии как-то извращенно и скользко притягательны. Однако вместо жизнерадостного, жизнеутверждающего, доступного для всех секса шестидесятых годов в этой «эротике» мы находим апатию.

Но даже легкий налет эротики в рекламе увеличивает продажи абсолютно не связанных с сексуальностью товаров. Тогда к чему эти крайности? Можно ответить так: поскольку обычным сексом уже никого не удивишь, и даже грубый секс регулярно появляется на страницах респектабельных изданий, сексуальная реклама тоже была вынуждена стать более прямолинейной (по крайней мере, так думают рекламодатели) и демонстрировать извращения. Как и в реальном сексе, неумеренность заставляет искать новые возбудители и более экзотические удовольствия. Когда-то на автозаправочных станциях давали в качестве сувениров стаканчики для спиртного или скребки и щетки для очистки машин ото льда и снега – небольшие подарки для привлечения клиентов. Заправка могла находиться на другом конце города, но мы не могли побороть искушения получить что-то «даром», даже если в реальности это было совсем не даром, потому что более долгий путь обходился дороже, а стоимость «бонуса» была включена в цену бензина. Сегодня этим занимаются косметические компании, и это прекрасно работает. Покупая некоторые продукты, в придачу вы получаете образчики других. Аналогичным образом используют теперь и самооценку. Если вы покупаете «экологические» продукты, то можете ощущать себя людьми нравственно ответственными, если покупаете спортивную обувь определенной марки – чувствовать уверенность в себе и силу. Если вы купите, допустим, разрекламированные джинсы Request, то сможете почувствовать себя сексуально неотразимым. Премией станет небольшой прилив самоуважения. Это гомеопатическое средство от неуверенности в себе и впрямь может помочь человеку почувствовать себя лучше – или же оно просто исчезнет в бездонном выдвижном ящике внутреннего мира вместе с другими «эликсирами». Вопрос в том, почему садомазохизм, эксгибиционизм, вуайеризм и другие так называемые перверсии кажутся нам такими привлекательными именно теперь.

Возможно, отчасти это объясняется нашим возвращением к викторианской морали, потребовавшим извилистого пути. В эпоху ее господства общество было столь репрессивным и настолько пронизано культом матери, что мужчины чувствовали себя виноватыми, оскверняя «ангела» у себя дома, и были вынуждены тайно искать изощренных удовольствий на стороне. Когда общество пытается подавить сексуальность, в результате зачастую возникает желание проявлять ее запретными действиями. В нашей культуре «рубежа веков», как нам напоминают журналы, возобладала завуалированная порнография. Модные журналы изобилуют образами откровенного секса и садомазохизма. Татуировки, которые когда-то ассоциировались с людьми неотесанными, с обитателями «дна», теперь делают себе фотомодели. (Женщины щеголяли ими и в двадцатых годах. Однако тогда в основном это был перманентный макияж, когда для улучшения формы губ и бровей или имитации румянца под кожу с помощью иглы вводили красящий пигмент. А татуировки в виде скарабеев и других египетских символов вошли в моду после того, как их обнаружили на мумии в одной из гробниц.) Реклама Кельвина Кляйна преподносит образы сексуальных грез о медленно пробуждающемся желании. Учтите, что такого рода журналы читаются в залах ожидания и библиотеках; на них подписываются и трезвенники, и любители выпить; их доставляют прямо на дом; ими наслаждаются в священном домашнем уединении; их читают лежа в ванне и за кофе; их разбрасывают по всему дому и для гостей, чтобы те могли их полистать, и для детей, чтобы те могли вырезать из них картинки для школьных поделок.

Мы – люди культуры «рубежа веков» со сбитыми моральными ориентирами, одной ногой стоящие прямо в нашем пуританском прошлом, а другой ногой нащупывающие путь в будущее. Мы жаждем крайностей, и это вполне человеческая черта. Людям всегда не хватает скандалов, все более и более откровенных, насколько это дозволено. Рок-звезды словно занимаются оральным сексом с микрофоном – то есть на самом деле с толпой, отвечающей им шквалом радостных воплей. Порнозвезды являются на благотворительные мероприятия, а фотомодели демонстрируют одежду на подиумах высокой моды. Теперь, когда секс вышел из подполья, как это влияет на наши личные привычки? Подозреваю, что, в сравнении с тем, что мы видим, они могут показаться пресными и даже скучными. Частное стало публичным, но публичное не стало частным.

Но почему? В наши чумные годы, когда случайные связи грозят бедой, заставляя нас заранее тревожиться, невиданно популярным стал вуайеризм. Совершенно безопасный секс – это воздержание, предупреждают нас. Экстези – наркотик, который употребляют на дискотеках чаще всего, – подавляет половое желание. «В мастурбации замечательно то, – сказала мне однажды по секрету циничная подруга, – что вы имеете дело с прекрасным партнером, лучше всякого мужчины… и при этом вам не надо наряжаться». Секс-шоу таковы, что вызывают ассоциации со злачным районом города, который посещают нравственные уроды. Однако, в какой-то степени, наши секс-шоу мы подобрали на обочинах дорог, а потом придали им лоск, сделали их модными. Это как если бы все мы смотрели по телевизору одно и то же эротическое шоу – но в отдельных кабинках собственных жизней, вдали от чужих глаз. Такой вариант безопасного секса приятно ласкает глазные нервы и прививает всем некий вкус к завуалированной порнографии. Иногда он, переходя границы, выливается в садомазохизм и эксгибиционизм. Иногда он играет с половыми различиями и с определением пола. Иногда бросает вызов представлениям о табу и о скандальном. Некоторые из самых откровенных сексуальных актов не имеют ничего общего с самим по себе сексом, но скорее связаны с силой, яростью и доминированием. Крайний пример – изнасилование. Более мягкий вариант – поведение рок-звезд, занимающихся мастурбацией прямо на сцене. Обратите внимание: опасность сексуального растления считается у нас социально приемлемой. От многих гетеросексуальных мужчин и женщин я слышала, что тюрьмы они боятся не потому, что она предполагает изоляцию, но потому, что там их могут изнасиловать. У них сложилось такое представление, что тюрьмы существуют для того, чтобы наказывать гетеросексуальных людей гомосексуальным образом – вынуждая их изменить свою сексуальную ориентацию и терпеть ужас бесконечных изнасилований. Однако публичные извращения всегда нацелены на то, чтобы шокировать: если вы хотите продать какому-то человеку компакт-диск или идею, вы должны, прежде всего, привлечь его внимание.

Привычка умертвляет все, притупляет любые ощущения. Нагота настолько привычна, что принимает все более разнузданные формы, чтобы нас возбуждать. И все-таки нас еще можно шокировать, можно, как говорят летчики-испытатели, «вывести за предел». А потом упиваться пикантностью нашего запредельного изумления. Вспомните широко разрекламированную сцену мастурбации в фильме «В постели с Мадонной», которой она занималась прилюдно, на виду у огромного множества потенциальных зрителей и, что, пожалуй, еще существенней, на виду у своего отца. Посмотрев этот фильм, я задумалась о синдроме «плохой девчонки», о потребности совершать ужасные вещи, и, когда на них смотрят сквозь пальцы, находить что-то новенькое, еще более скандальное, в надежде получить некое полное одобрение, но на самом деле спрашивая: «Ну как, вы меня все равно будете любить? Даже и при всех моих пакостях? Да неужели? А теперь?» Выпущенная после фильма книга Мадонны «Эротика» (Erotica) включала в себя сексуально откровенные фотографии.

Чтобы перверсия была эротически возбуждающей, человек должен чувствовать себя так, словно он совершает грех. Надо преступать какие-то моральные нормы; человека должны травмировать или унижать; нужно физически издеваться над ним или низводить его до уровня неодушевленного предмета – туфельки, груди, ножа. Большинство извращений гетеросексуальны; они совершаются мужчинами или для мужчин, использующих женщин как сексуальные объекты. Среди женщин тоже встречаются фетишистки, эксгибиционистки или вуайеристки, но, судя по всему, их немного. Психоаналитик Роберт Столлер, клиническая практика которого была посвящена изучению извращений, беседовал с огромным множеством людей и наблюдал за их поведением (в их числе были и представители племен Новой Гвинеи с их неумеренным интересом к сперме). На основе своей практики он пришел к выводу, что для того, чтобы «превратить скуку в возбуждение, большинству людей нужно добавить к своим фантазиям элемент враждебности». Настойка враждебности действует во время секса отлично. Стоит только легонько шлепнуть по заднице или сделать вид, что собираешься изнасиловать; можно даже слегка связать шарфом запястья. Можно только сделать вид – и этого уже достаточно.

Зачем людям нужны табу (а они почти всегда касаются еды, процессов опорожнения организма, смерти; содержат предписания закрывать половые органы; указывают, с кем надо вступать в брак и где, когда, как и с кем заниматься сексом)? Это тема, на которую можно рассуждать бесконечно. По-видимому, табу созданы для того, чтобы учить нас (особенно молодежь), как надо себя вести без вреда для здоровья или общественно приемлемым образом. Когда-то за соблюдением табу надзирало духовенство. Чувство вины, стыда, страх перед сверхъестественным возмездием – таковы были кары, державшие людей в узде.

Все мы видели двухлетних малышей, со счастливым видом набивающих рот песком. «Брось, это грязь!» – кричат им родители. Однако «грязь» – это оценочное понятие, которое в равной степени применимо и к людям, и к словам, и к идеям, и даже к шуткам. Чем нам так не нравится грязь? В биологическом смысле мы далеко не чисты. Совсем наоборот: наши тела кишат клещами, бактериями и другими микроорганизмами. Почему же нас так беспокоит, когда мы запачканы, замараны, когда мы в грязи? И, учитывая страсть к чистоте, что заставляет некоторых людей – к которым мы испытываем отвращение, называя их «извращенцами», – заниматься копрофилией? В некоторых культурах матери очищали своих младенцев, слизывая с них мочу и кал, как это делают и другие млекопитающие. Балийские матери носят своих младенцев в самодельных матерчатых слингах и часто держат при себе собачек, которым вменяется в обязанность «следить за пеленками», вылизывая ребенка и мать после того, как младенец испачкается. Люди африканской народности масаи пьют коровью кровь, она просто входит в их рацион, индусы употребляют коровью мочу в качестве лекарства, а в некоторых культурах принято украшать свои волосы навозом. По мнению сексолога Джона Мани, где-то глубоко в нашем изначальном генетическом коде сохранилась память о том, что питье мочи и поедание фекалий – это естественная часть поведения, а у отдельных людей – которых мы называем копрофилами – эти представления пересекаются с сексуальностью.

Секс может казаться спонтанным, безыскусным, настоящим, внезапным – когда ощущения воспринимаются нами так ярко и остро, что тело словно кричит: «Эврика!» Однако каждый сексуальный акт, каким бы случайным он ни был, – это запутанная драма, «чисто театральное» произведение, как говорит Столлер, «результат многолетней работы над сценарием, над которым приходится хорошенько потрудиться для того, чтобы он оказался удачным – то есть чтобы он гарантировал возбуждение… а не тревогу, депрессию, чувство вины или скуку». Человек возбуждается тем сильнее, чем сильнее он рискует, – или делает вид, что рискует. Столлер предполагает, что возбуждение возникает только тогда, когда мы видим две противоположные возможности – жизнь/смерть, любовь/ненависть, сила/слабость, контроль/бесконтрольность, успех/крах и так далее – и нам удается между ними лавировать:

Это перекликается с замечанием Оскара Уайльда, что «сущность любви – неопределенность». В конечном счете два полюса, между которыми лавирует человек, – это «риск» и «безопасность». В фантазиях, в порнографии или в перверсиях, говорит Столлер,

Конечно, в возбуждающих фантазиях нет ничего плохого. Они так или иначе действуют на нас целительно, а иногда вдохновляют на приключения, на любовь и на создание произведений искусства. «Большинству из нас, – продолжает Столлер, – неприкрашенная реальность выжгла бы глаза… Кто из покупающих билеты на фильмы про войну купил бы билет и на саму войну?» В сознание проникают сексуальные фантазии, связанные с враждебностью, унижением и причинением вреда, но эмоциональное освещение придает им совсем другой вид. Почему враждебность нуждается в перверсии, чтобы стать сексуально возбуждающей? Потому что перверсия – это «эротическая форма ненависти».

А теперь обратимся к эксгибиционизму. В одном из самых «популярных» своих вариантов он представлен любителями демонстрировать свои «достоинства». Большинство таких эксгибиционистов – мужчины, повторяющие подобные поступки снова и снова, потому что для удовлетворения важнее всего, чтобы их ловили. Как правило, мужчина идет в парк или какое-нибудь другое публичное место, подходит к сидящей на скамейке женщине и резким движением распахивает перед ней плащ, демонстрируя свои гениталии. Женщина вскрикивает и бежит за полицейским. А то, что происходит дальше, проливает определенный свет на мотивы мужчины. Эксгибиционист почти никогда не убегает. Показать женщине свой член – это лишь небольшая часть того, что ему нужно. У его истинной цели – множество аспектов: расстройство и возмущение со стороны женщины; приход полицейского и свидетелей, задыхающихся от потрясения и гнева; унизительный арест; появление на суде; неудобное положение, в которое он ставит своих близких; опасность потерять работу. Таковы ключевые моменты, толкающие эксгибициониста на его поступок. Эксгибиционист – это почти всегда человек с низкой самооценкой, неутешительным мнением о своей сексуальности и глубоким ощущением личной несостоятельности. В своих собственных глазах он – ничтожнейший из мужчин, дефективный член общества, никудышный самец. Потрясая на виду у людей своим членом и вызывая оцепенение, шок и неразбериху, этим он доказывает себе, насколько все-таки значим его пенис – значим настолько, чтобы остановить движение, вызвать у женщины обморок, дать себя арестовать, испортить свою карьеру. Выходит, это чрезвычайно могущественный и влиятельный орган. А если так, то, значит, он и сам – все-таки настоящий мужчина.

Любовь – это единение и слияние с любимым. Большинство людей страстно о ней мечтают, хотя есть и такие, кого пугает и сама мысль о ней. Что, если любовь их задушит, поглотит, обессилит? Близкие отношения требуют невероятного мужества, смелости канатоходца, они опасны. Тебя могут унизить, заставить переживать старые травмы, ты можешь потерять лицо. И перверсия – это защита от подобной близости. Вместо того чтобы признать уязвимость и сложность реальных отношений, в которых на кону стоит все, человек придумывает себе фантазию – достаточно жестокую и табуированную, чтобы быть сексуально возбуждающей. При этом, разумеется, происходит расчеловечивание партнеров. Людям доверять нельзя – можно доверять лишь их телам или таким фетишам, как ножи и хлысты. Или людям, предлагающим себя в качестве фетишей. Возбуждает сексуальный театр, а не партнеры. Если они расчеловечены, то уже не представляют угрозы. Но сексуальное возбуждение все-таки остается. Чаще всего это драма мести, хотя участники действа этого и не подозревают. Эксгибиционист – это, как правило, тот, кого унижали в детстве и кто испытывает потребность унижать или подчинять себе других людей – обычно посторонних и публично. Извращения – это то, к чему прибегают люди, потерпев крах в личной жизни.

Но почему близкие, доверительные отношения так пугают? Рассказывая правду о своей жизни или чувствах, вы сообщаете другому человеку интимную информацию о себе, которую можно перевести на любой язык, конвертировать в любую валюту. Вы никогда не знаете, когда ее могут использовать против вас, как далеко ее могут распространить, в какие недружественные руки она может попасть. В сравнении с этим дать другому человеку распоряжаться своим половым органом – это нечто безличное. Члены семьи вынуждены поддерживать друг с другом более тесные отношения – и все-таки могут скрывать какую-то – опасную – часть своей жизни. Ребенок обнаруживает, что ему почти невозможно скрыть свою сексуальность, а его тело выставлено на обозрение членов семьи и становится предметом семейного обсуждения, тогда как и тела родителей, и их сексуальная жизнь большей частью скрыты от стороннего взгляда. Его родители – которые успешно учат ребенка, как ему надо есть и как поступать, как снимать штанишки и писать, как рассуждать, – не учат его, как стать эротичным. Это столь же естественное проявление его жизни слишком постыдно и слишком стеснительно, чтобы его обсуждать. Дети узнают об этом случайно, как придется, – от друзей, из книг и журналов, из фильмов, телепрограмм и рекламы, а также подглядывая за взрослыми.

Сначала мы испытываем шок, но потом привыкаем. Некое психическое оцепенение возникает из-за того, что сексуальность раз за разом преподносится как мода. И мы в этом не уникальны. Гульфик, как мы уже видели, стал модным аксессуаром для нескольких поколений европейцев. Взглянув на особенного модника Елизаветинской эпохи, мы обнаруживаем у юноши мощно эрегированный кожаный гульфик, украшенный лицом горгульи, чей взгляд устремлен назад. И где-то под ним располагается самый обычный половой орган. Напоминает волшебника из страны Оз с его мощным громовым гласом, который, как оказалось, принадлежал невысокому человечку с мегафоном, скрытому под костюмом волшебника. В конечном счете именно это мы обнаружим под любыми опилками: еще один аспект нашей человечности, еще один кусочек огромного пазла. И этот кусочек пазла, который я держу в руках сейчас, пытаясь вставить его на место, изображает голое бедро мужчины или женщины, а на заднем фоне проступает нечто тревожное и таинственное – пара темных зачарованных глаз.

А теперь, для контраста, давайте посмотрим, что представляет собой самое распространенное проявление любви – и на публике, и в частной жизни. Следующая глава, «Поцелуй», впервые появилась в моей книге «Всеобщая история чувств» в несколько другом виде, но ее место – и здесь тоже, поскольку любое размышление о любви не может обойтись без слов о поцелуях.