После того как Кадм и гармония отправились странствовать, Фивами стал править их зять Пенфей. Сильным царем он не был, зато был честен и старался изо всех сил, применяя уж какие есть характер и смекалку. Пусть город-государство под его руководством и процветал, Пенфею приходилось постоянно поглядывать через плечо на других детишек Кадма, своих шуринов и невесток, чьи жадность и честолюбие представляли постоянную опасность. Даже его жена Агава, казалось, презирает его и желает ему промахов. Его самая младшая невестка Семела — единственная, с кем ему было легко, а все потому, по правде сказать, что она была куда менее ушлой, чем ее братья Полидор и Иллирий, и совсем не такая падкая на богатство и высокое положение, как ее сестры Агава, Автоноя и Ино. Семела была красива, добра и щедра, довольная своей жизнью жрицы в великом храме Зевса.

Однажды она пожертвовала Зевсу быка особенно впечатляющих размеров и пыла. Завершив подношение, она отправилась к реке Асоп — смыть с себя кровь. Так случилось, что Зевс, порадованный жертвой и все равно собиравшийся заглянуть в Фивы, посмотреть, как поживает этот город, летел над рекой — в своем любимом обличье орла. Нагое тело Семелы, блестевшее в воде, необычайно взволновало Зевса, и он приземлился, быстренько приняв подобающий вид. Говорю «подобающий вид», потому что, когда боги желали явить себя людям, они представали в уменьшенных, постижимых вариантах себя, чтобы не ослеплять и слишком не пугать. Вот почему фигура, появившаяся на берегу реки и улыбнувшаяся Семеле, походила на человеческую. Крупная, поразительно красивая, мощно сложенная и восхитительно сияющая, но все равно человеческая.

Прикрыв грудь руками, Семела воскликнула:

— Ты кто? Как смеешь ты подглядывать за жрицей Зевса?

— А ты, значит, жрица Зевса?

— Да. Если ты замыслил дурное, я закричу и призову Царя богов, он поспешит мне на помощь.

— Да неужели?

— Не сомневайся. Уходи.

Но чужак приблизился.

— Я тобой доволен, Семела, — произнес он.

Семела отпрянула.

— Тебе известно мое имя?

— Мне много чего известно, верная жрица. Ибо я есть бог, которому ты служишь. Я Отец-небо, царь Олимпа, Зевс всемогущий.

Семела, все еще по пояс в реке, охнула и пала на колени.

— Ну же, — сказал Зевс, бредя по воде к ней, — дай гляну тебе в глаза.

Хоть и в брызгах, лихорадочно и сыро, но соитие состоялось. Когда все завершилось, Семела улыбнулась, вспыхнула, рассмеялась, а затем заплакала, уронив голову Зевсу на грудь и всхлипывая непрестанно.

— Не плачь, милая Семела, — сказал Зевс, проводя пальцами ей по волосам. — Ты меня потешила.

— Прости меня, владыка. Но я люблю тебя и слишком хорошо понимаю, что ты смертную женщину никогда не полюбишь.

Зевс всмотрелся в нее. Взрыв любострастия, каким накрыло его, уже остыл, однако Зевс с удивлением ощутил, как в нем зашевелилось что-то поглубже, затлело, как угли, в сердце. Бог, живший порывами, по-настоящему никогда не задумывавшийся о последствиях, в тот миг действительно пережил великую волну любви к прелестной Семеле — и сказал ей об этом:

— Семела, я люблю тебя! Люблю искренне. Верь мне, клянусь водами этой реки, что буду всегда приглядывать за тобой, заботиться о тебе, защищать тебя, чтить тебя. — Он взял в ладони ее лицо, склонился и запечатлел нежный поцелуй на ее мягких, податливых губах. — А сейчас прощай, моя милая. Буду навещать тебя с каждой новой луной.

Натянув платье, все еще с мокрыми волосами, насквозь согретая и сияющая любовью и счастьем, Семела прошла через поля к храму. Глянув вверх и прикрыв глаза ладонью, она смотрела, как взмывал и парил в небе орел, словно улетал в само солнце, пока от блеска светила у нее не потекло из глаз и ей не пришлось отвернуться.

Зевс хотел как лучше.

Для какого-нибудь несчастного полубога, нимфы или смертного эти четыре слова так часто предвосхищают катастрофу. Царь богов и впрямь любил Семелу и на самом деле хотел ей добра. В пылу своего нового увлечения он ухитрился с удобством для себя забыть, каким страданиям подверглась Ио, сведенная с ума слепнем, насланным Зевсовой мстительной женой.

Увы, у Геры, может, и не осталось стоглазого Аргуса, чтобы собирать разведданные, но у нее имелись другие тысячи глаз. То ли кто-то из завистливых сестер — Агава, Автоноя или Ино, — проследил за Семелой и нашептал Гере историю о речных утехах, то ли кто-то из жриц самой царицы неба, про это ничего не известно. Но так или иначе Гера все узнала.

И вот, однажды под вечер, когда Семела с романтическим чувством возвращалась к месту регулярных любовных встреч с Зевсом, обнаружила она там согбенную старуху, опиравшуюся на клюку.

— Вот так красоточка, — прокаркала старуха, несколько пережимая с хрипами и сипами несчастной карги.

— Ой, спасибо, — сказала ничего не подозревавшая Семела с дружелюбной улыбкой.

— Проводи меня, — сказала карга, клюкой подтягивая Семелу к себе. — Дай-ка обопрусь на тебя.

Семела была вежливой и отзывчивой по природе своей — и воспитанной в культуре, где старикам в любом случае оказывали величайшее внимание и почтение, а потому она пошла со старухой, терпя ее бесцеремонность и не жалуясь.

— Меня звать Бероя, — сказала старуха.

— А меня Семела.

— Какое милое имя! А это Асоп. — Старуха показала на прозрачные воды реки.

— Да, — согласилась Семела, — так называется эта река. — Я слыхала байку, — старуха перешла на хриплый шепот, — что тут соблазнили жрицу Зевса. Прямо в этих камышах.

Семела промолчала, но румянец тут же залил ей шею и щеки и выдал ее с головой — не хуже слов.

— Ох ты, дорогуша! — заверещала старуха. — Так это была ты! А если приглядеться, то и живот твой видать. Ты беременна!

— Я… я… — пробормотала Семела с подобающей застенчивостью и гордостью. — Но… ты умеешь хранить тайну?..

— О, эти старые уста никогда не проболтаются. Можешь поведать мне что угодно, милочка.

— Ну, дело в том, что отец этого дитя — не кто иной, как сам Зевс.

— Да ладно! — проговорила Бероя. — Неужели? Правда?

Семела очень утвердительно кивнула. Старухин недоверчивый тон ей не понравился.

— Правда. Царь богов.

— Зевс? Великий бог Зевс? Так-так. Интересно… Нет, нельзя такое говорить.

— Что нельзя говорить, бабушка?

— Ты с виду сплошь милая невинность. Такая доверчивая. Но, дорогая, откуда ты знаешь, что это был Зевс? Не так ли сказал бы и какой-нибудь злодей-совратитель, чтоб тебе понравиться?

— Ой нет, то был Зевс. Я знаю наверняка.

— Прости старуху, но опиши его мне, дитя мое.

— Ну, высокий. С бородой. Сильный. Добрый…

— Ну нет, какая жалость, но это вряд ли применимо к богу.

— Но то был Зевс, правда! Он превращался в орла. Я видела это своими глазами.

— Этому фокусу можно научиться. Фавны и полубоги умеют. Даже некоторые смертные.

— Это был Зевс. Я это чувствовала.

— Хм… — Бероя словно засомневалась. — Я пожила с богами. Моя мать — Тефида, отец — Океан. Я вырастила и воспитала юных богов, когда они возникли из утробы Кроноса. Это правда. Я знаю их повадки и нравы и скажу тебе вот что, дочка. Когда бог или богиня являют себя в истинном обличье, это как жуткий взрыв. Волшебная мощь, огонь. Незабываемо. Ни с чем не перепутаешь.

— Именно это я и ощутила!

— То, что ты ощутила, — всего лишь восторг смертного соития. Уж поверь мне. Скажи-ка, собирается ли этот любовничек твой повидать тебя еще?

— О да, конечно. Он навещает меня постоянно, каждую новую луну.

— Я бы на твоем месте, — произнесла старуха, — вынудила его пообещать, что он покажет тебе себя настоящего. Если он Зевс, ты это увидишь. Иначе, боюсь, тебя одурачили, а ты слишком милая, доверчивая и добродушная, чтобы можно было такое допустить. А сейчас оставь меня посозерцать пейзаж. Брысь, брысь, уходи.

И Семела ушла от карги, все горячее негодуя. Что ты будешь делать — эта бородавчатая брылястая старуха задела ее за живое. Вот же старики эти, вечно они пытаются отобрать у юных всякую радость. Ее сестры Автоноя, Ино и Агава ей тоже не поверили, когда она гордо сообщила им, что любит Зевса, а Зевс любит ее. Прямо-таки визжали от недоверчивого насмешливого хохота, обзывали ее наивной дурочкой. А теперь еще и эта Бероя усомнилась.

И все же — все же — в том, что говорили ее сестры и эта старая ведьма, что-то было. Боги уж точно нечто большее, нежели теплая плоть и крепкие мышцы, какими бы привлекательными ни казались. «Что ж, — сказала Семела про себя, — еще две ночи — и придет новолуние, и тогда я докажу, что эта гадкая вредная старая карга ошибается».

Обернись Семела, глянь назад, на реку, она бы увидела невероятное: гадкая вредная старая карга — теперь юная, красивая, величественная и царственная, — возносится к облакам в пурпурно-золотой колеснице, а влечет ее дюжина павлинов. Будь у Семелы дар ясновидения, случилось бы ей видение истинной БЕРОИ — невинной старенькой няньки богов, что доживала свои дни в милях отсюда, уйдя на почтенный покой на берегах Финикии.

Вечером новолуния Семела, поджидая возлюбленного, прогуливалась по берегу реки Асоп с некоторым нетерпением. Он наконец возник, на сей раз — в виде жеребца, черного, глянцевитого, славного, он мчал к ней галопом по полям, солнце садилось у него за спиной и словно воспламеняло ему гриву. О, как же она его любит!

Он дал ей погладить себя по бокам и накрыть ладонью его горячие ноздри, а затем преобразился в того, кого она знала и любила. Обняв его крепко, она расплакалась.

— Моя милая девочка, — проговорил Зевс, проводя пальцем ей по животу — по очертаниям их ребенка, — опять плачешь? Что я натворил?

— Ты правда бог Зевс?

— Да.

— Обещаешь исполнить любое одно мое желание?

— Ох, неужто надо? — вымолвил Зевс со вздохом.

— Да мелочь — не власть, не мудрость и не драгоценности, ничего такого. И мне не надо, чтобы ты кого-то уничтожил. Пустяк, правда.

— Тогда, — сказал Зевс, любовно взяв ее за подбородок, — исполню.

— Даешь слово?

— Даю. Клянусь этой рекой… нет, я уже ею клялся по другому поводу. Клянусь тебе самим великим Стигийским потоком. — Вскинув ладонь в шуточной торжественности, он произнес нараспев: — Возлюбленная Семела, клянусь священной рекой Стикс, что исполню твое желание.

— Тогда, — сказала Семела, глубоко вдохнув, — яви мне себя.

— Это как?

— Я хочу увидеть тебя таким, какой ты есть по-настоящему. Не как человека, а как бога — в истинной божественности.

Улыбка застыла у Зевса на устах.

— Нет! — вскричал он. — Что угодно, только не это! Не желай такого. Нет-нет-нет!

Именно так боги частенько кричат, когда осознают, что влипли из-за неразумного обещания. Аполлон кричал точно так же, как мы помним, когда Фаэтон призвал его чтить собственную клятву. В Семеле вспыхнула подозрительность.

— Ты обещал, ты поклялся рекой Стикс! Ты обещал, ты клятву дал!

— Но, милая моя девочка, ты сама не понимаешь, чего просишь.

— Ты поклялся! — Семела даже ножкой топнула.

Бог посмотрел в небеса и застонал.

— Верно. Я дал слово, а мое слово свято.

Произнося это, Зевс начал преображаться в громадную тучу. Из сердцевины этой темной массы блеснул ярчайший свет, какой только можно вообразить. Семела смотрела, и лицо ее расплывалось в широченной блаженной улыбке. Лишь бог способен превращаться в такое. Лишь сам Зевс способен расти и расти в ослепительном пламени и золотом величии.

Но сияние сделалось таким лютым, таким ужасным и свирепым, что Семела вскинула руку, прикрыла глаза. Но свет усиливался. С треском столь громким, что у Семелы лопнули барабанные перепонки и из ушей пошла кровь, сияние взорвалось молниями, мгновенно ослепившими девушку. Глухая и слепая, она подалась назад, но слишком поздно: не избежала она разящей силы молнии до того мощной, что тело девушки разъяло надвое, и Семела скончалась на месте.

Над собой, вокруг и внутри себя слышал Зевс победный смех супруги. Ну конечно. Мог бы догадаться. Гера обманно вынудила эту несчастную девушку выжать из него это чудовищное обещание. Что ж, их ребенка Гера не достанет. С раскатом грома Зевс вернулся во плоть и кровь, изъял плод из утробы Семелы. Слишком мал он был, чтобы дышать воздухом, и Зевс взял нож, вспорол себе бедро и вложил зародыш в рану. Придерживая эту импровизированную матку, Зевс склонил колени и зашил ребенка в свою теплую плоть.

Через три месяца Зевс с Гермесом отправились к Нисе на северном африканском побережье, куда-то между Ливией и Египтом. Там Гермес взрезал швы на бедре у Зевса и принял Зевсова сына ДИОНИСА. Дитя вскормили нисейские нимфы дождя, а когда малыша отняли от груди, воспитанием его занялся пузан Силен — он же станет ближайшим спутником и последователем Диониса, своего рода Фальстафом юному богу — принцу Хэлу. У самого Силена тоже была целая свита поклонников — силенов, похожих на сатиров существ, всегда олицетворявших дух паясничанья, пирушек и проделок.

Открытие, с которым навеки будут отождествлять Диониса, он совершил еще в ранней юности. Он обнаружил, как делать из винограда вино. Возможно, кентавр ХИРОН его надоумил, но другая, более чарующая история связывает это изобретение с пылкой любовью юного бога к молодому человеку по имени АМПЕЛ. Дионис так безоглядно втюрился, что устраивал для них с Ампелом всевозможные состязания и в них все время давал юноше победить. Мальчишка в итоге, похоже, зазнался — или, во всяком случае, сделался бесшабашным сорвиголовой. Однажды, катаясь на диком быке, он необдуманно похвастался, что ездит на этом рогатом скакуне ловчее, чем богиня Селена на своей рогатой луне. Выбирая наказания прямиком из Гериной жестокой прописи, богиня заслала слепня укусить быка, отчего зверь взбесился, сбросил Ампела наземь и поднял его на рога.

Дионис ринулся к изувеченному юноше, но спасти его не смог. Зато ему удалось волшебством превратить мертвое искореженное тело во вьющийся, трепетный росток-лиану, а капли крови, затвердев, набухли в сочные ягоды в кожуре, что сияла цветом и блеском, какие бог так обожал. Его возлюбленный стал лозой (ее в Греции до сих пор называют ампелос). С этой лозы Дионис собрал первый урожай и выпил первый глоток вина. Это колдовство, так сказать, превращения крови Ампела в вино — дар богов миру.

Сочетание опьяняющего воздействия этого изобретения и враждебности Геры — чья ненависть ко всем внебрачным соплякам Зевса, хоть божественным, хоть смертным, оставалась неутолимой, — ненадолго свело Диониса с ума. Чтобы избежать проклятий Геры, он провел несколько лет в странствиях, распространяя культуру виноградарства и методы виноделия по всему свету. В Ассирии он познакомился с царем СТАФИЛОМ, царицей МЕТОЙ и их сыном БОТРИСОМ. После пира в честь Диониса Стафил в результате первого смертельного похмелья скончался. В знак воздаяния и в их честь Дионис назвал гроздья винограда «стафилос», алкогольную жидкость и опьянение «мете», а сам виноград — «ботрис».

Наука переняла эти названия и увековечила их очень показательно: это образец по-прежнему живых отношений между греческим мифом и нашим языком. Биологи XIX века поглядели в микроскопы и увидели бактерии с хвостиками, на которых росли гроздья виноградоподобных узелков, и назвали эти бактерии «стафилококком». Понятия «метилированные спирты» и «метан» восходят к Мете. Botrytis cinerea, «благородная гниль», что поражает виноград на лозе и придает первосортным десертным винам их несравненный (и убийственно дорогой) букет, обязана своим названием Ботрису.

Во всех приключениях нового бога сопровождал не только Силен и его свита сатиров, но и пылкая ватага женщин-поклонниц — МЕНАД.

Вскоре Диониса уже всюду считали богом вина, кутежа, безумного пьянства, безудержного разгула и «оргастического будущего». Римляне назвали его ВАКХОМ и поклонялись ему столь же истово, как и греки. Он стал своего рода оппозицией Аполлону — тот олицетворял золотой свет разума, гармоническую музыку, лирическую поэзию и математику, а Дионис — энергии посумрачнее, энергии беспорядка, освобождения, необузданной музыки, кровожадности, безумия и безрассудства.

Конечно же, у богов были живые натуры и личные истории, и потому они зачастую отклонялись от всяких символически застывших масок. Аполлон, как мы вскоре убедимся, и сам был способен на кровожадность, безумие и жестокость, а Дионис оказывался вовсе не только воплощением пьянства и дебоширства. Его иногда называли Освободителем, органической жизненной силой, в чьей власти было милостиво отпускать на волю и обновлять этот мир.

Виноградный лист, тирсус — жезл, увенчанный еловой шишкой, колесница, запряженная леопардами или другими экзотическими зверями, свита извращенцев с вопиющими эрекциями, жбаны с вином через край — Дионисийская Идея щедра на подарки миру. Важность этого нового бога была такова, что его попросту пришлось впустить на Олимп. Но там уже был полный комплект из двенадцати постоянно проживающих богов, да и тринадцать уже тогда, похоже, казалось числом несчастливым. Боги почесали бороды и задумались, как быть. Диониса они к себе хотели — по правде говоря, им нравился и сам он, и праздничный дух, какой он привносил в любое сборище. Но более всего им по нраву была мысль о добавлении в нектар вина, а не перебродившего меда или простого фруктового сока.

— Очень кстати, — сказала Гестия, вставая. — Мне все больше кажется, что я нужна внизу, в мире, помогать людям и их семьям, присутствовать в храмах, посвященных добродетелям очага, дома и прочих гостиных. Пусть юный Вакх займет мое место.

Гестии вслед прошелестело неубедительное бормотанье протестов, но она настаивала, и обмен состоялся — к восторгу всех богов. За вычетом одной богини. Гера сочла Диониса величайшим оскорблением со стороны Зевса. Аполлон, Артемида и Афина — тоже позорный довесок в додекатеоне, но принятие на небеса этого ублюдка, полусмертного бога обидело ее до печенок. Она поклялась никогда не прикасаться к ядовитому пойлу Диониса и лично избегать кутежей, какими он нарушал покой и приличия небес.

Когда Афродита родила Дионису сына, Гера прокляла малыша, получившего имя ПРИАП, уродством и импотенцией и устроила так, что его вышвырнули с Олимпа. Приап стал богом мужских половых органов и фаллосов, ему особенно поклонялись римляне — как малому божеству немалого достоинства. Но уделом ему стали уныние и разочарование. Он жил в постоянном возбуждении, кое из-за проклятья Геры вечно подводило, стоило ему попытаться что-нибудь соответствующее предпринять. Эта хроническая постыдная беда вполне естественно и навеки связала его с алкоголем — с даром его отца миру, что «вызывает желание, но устраняет исполнение».

Тем не менее, нравилось это Гере или нет, Дионис Дважды Рожденный, единственный бог с родителем из смертных, занял место полноценного члена окончательно сложившейся Олимпийской дюжины.