Кадмейский дом был одной из самых влиятельных династий греческого мира. Сначала Кадм, основатель Фив и отец алфавита, а затем и его семейство сыграли ключевую роль в становлении Греции. Но, как и ко многим великим династиям, к этой прилагалось проклятье. Убийство водяного дракона позволило выстроить город, но навлекло проклятье Ареса и на него. Мойры нечасто отпускают славу и победу без сопутствующих страданий и горестей.

Дочь Кадма Автоноя родила сына Актеона от второстепенного бога по имени АРИСТЕЙ, которому пылко поклонялись в Беотии (его иногда именуют «Аполлоном полей»). Как и многих позднейших героев, Актеона воспитывал и обучал великий и мудрый кентавр Хирон. Актеон вырос и стал вполне обожаемым вождем и охотником, знаменитым своим бесстрашием в погоне, а также сноровкой и нежной силой, с какой он обращался с любимыми гончими.

Однажды, потеряв след необычайно благородного оленя, Актеон и его спутники-охотники разделились для поисков. Продираясь через кусты, Актеон набрел на озерцо, в котором купалась Артемида. Поскольку она была олицетворением его любимой страсти — охоты, — Актеону не следовало бы пялиться на нагую богиню. Она же была еще и свирепой царицей целомудрия, воздержания и девственности. Но уж такая красавица, настолько милее всех, кого Актеону доводилось созерцать, что он раззявил рот и выпучил глаза — и встал колом, причем не только сам.

Может, веточка у него под ногой хрустнула, а может, слюни у Актеона изо рта капнули на землю небеззвучно, однако Артемида обернулась. Заметила молодого человека, что пялился на нее, и кровь в ней вскипела. Сама мысль, что кто-то распустит слух, будто видел ее голой, показалась ей такой омерзительной, что она вскричала:

— Эй, смертный! Таращиться на меня — богохульство. Я запрещаю тебе говорить — навеки. Если промолвишь хоть один слог, кара последует ужасная. Покажи мне, что ты понял.

Несчастный юнец кивнул. Артемида исчезла из вида, и он остался один — размышлять над своей судьбой.

У него за спиной послышался клич: его спутники возвестили о том, что вновь напали на след. Актеон инстинктивно откликнулся. В тот же миг проклятие Артемиды низошло на него, и он превратился в оленя.

Актеон вскинул голову, потяжелевшую от рогов, и помчал галопом по лесу, пока не наткнулся на пруд. Глянул в воду и, увидев себя, застонал, но получился могучий рев. В ответ прилетел великий лай и визг. Через несколько секунд его свора гончих выбежала на поляну. Натаскивал их сам Актеон: вцепляться оленю в горло и пировать горячей кровью в награду. Скулившие и рычавшие псы кидались на него, щелкая челюстями, и Актеон вскинул передние ноги вверх, к Олимпу, словно моля богов о пощаде. Те либо не услышали, либо не вняли. Несколько мгновений — и Актеона порвали на куски. Загонщика загнали!

Богиня Деметра ассоциируется с изобильным плодородием и щедротами природы, но, если вывести ее из свойственного ей терпения, она могла быть такой же мстительной, как Артемида, что отчетливо подтверждается историей ее безжалостного воздаяния ЭРИСИХТОНУ, царю Фессалии.

Желая пристроить к своему дворцу новые покои, дерзкий, бесстрашный и неугомонный Эрисихтон с бригадой дровосеков отправился за деревом для стройки в лес, и там они наткнулись на великолепную дубраву.

— Превосходно! — вскричал он. — За топоры, ребятки.

Но его люди попятились, качая головами.

Эрисихтон обратился к старшому:

— Что это с ними такое?

— Эти деревья священны для Деметры, владыка.

— Чепуха. У нее этого добра уйма, она и не знает, что с ним делать. Валите.

Ворчание.

Эрисихтон выхватил у старшого плеть, которой тот помахивал исключительно для вида, и угрожающе хлестнул ею над головами дровосеков.

— Рубите эти деревья сейчас же — или почуете плеть на своей шкуре! — рявкнул он.

Царь плетью щелкает да вопит на них — работники неохотно принялись рубить. Но подобравшись к исполинскому дубу, что рос один в конце рощи, они вновь замерли.

— Это ж самый высокий и толстый из всех! — сказал Эрисихтон. — Из него одного можно наделать балок и колонн для моего тронного зала, и еще останется на большущее ложе.

Старшой показал дрожащим пальцем на ветви дуба, увешанные гирляндами.

Царя это не тронуло.

— И что?

— Владыка, — прошептал старшой, — каждый венок означает молитву, на которую богиня ответила.

— Если на молитвы уже ответили, ей эти букетики ни к чему. Рубите.

Но, видя, что старшой и его люди слишком напуганы, неуемный Эрисихтон выхватил топор и принялся за дело сам.

Человек он был сильный и, как большинство правителей, обожал показать свою волю, ловкость и мощь. Вскоре ствол треснул, и великий дуб зашатался. Услышал ли Эрисихтон жалобный плач гамадриады в ветвях? Если и услышал, внимания не обратил, а все махал и махал топором, пока не рухнуло дерево — ветви, молитвенные венки, гирлянды, гамадриада и все остальное.

Умер дуб — умерла и гамадриада. С последним своим вздохом прокляла она Эрисихтона за его преступление.

Деметра услыхала о святотатстве Эрисихтона и послала весточку Лимос. Лимос — из тех злобных тварей, что вылетели из кувшина Пандоры. Демоница голода, ее можно считать противоположностью Деметры — необходимой в смертном мире. Одна — плодотворная и изобильная вестница урожая, вторая — безжалостно жестокий глашатай голода и нужды. Поскольку отношения у них — как у материи и антиматерии, непримиримые, встретиться лично они не могли, и потому Деметра отправила к ней посла, горную нимфу, чтобы Лимос довела проклятие гамадриады до конца, — и за эту задачу злобная демоница взялась с удовольствием.

Лимос, по Овидию, в общем, запустила себя. Обвислые сморщенные груди, пустота вместо живота, гниющие кишки наружу, запавшие глаза, губы в коросте, чешуйчатая кожа, грязные волосы-сосульки, распухшие изъязвленные щиколотки — образ и лик Голода представлял собой зрелище неотвязное и жуткое. Той ночью она прокралась в спальню Эрисихтона, взяла спящего царя на руки и вдула в него свое зловонное дыхание. Ядовитые испарения проникли к нему в рот, а через горло и в легкие. По венам в каждую клетку его тела скользнул ужасный, ненасытный червь голода.

Эрисхитон проснулся от странных грез очень, очень проголодавшимся. Удивил кухонную челядь невероятным заказом к завтраку. Поглотил все до последнего кусочка, но аппетит не утолил. Весь день чем больше ел он, тем больше хотелось. Шли дни, а затем и недели, а припадки голода становились все сильнее. Сколько бы ни съел он — не мог насытиться и ни унции веса не набирал. Пища у него внутри, как топливо в огне, разжигала голод все яростнее. И потому народ стал называть его за глаза АЭТОНОМ, что означает «горящий».

Возможно, он стал первым человеком, проевшим дом и утварь в нем. Все его сокровища и владения, сам дворец его пошли на продажу, чтобы купить еду. Но и этого не хватило, ибо ничто не могло утолить его колоссального аппетита. Наконец Эрисихтон дошел до того, что продал собственную дочь МЕСТРУ, лишь бы добыть денег и утишить безжалостные требования непреклонного голода.

Этот поступок — скорее хитрость, чем варварство, каким кажется: бесподобная Местра числилась одно время среди любовниц Посейдона, и он наградил ее способностью менять облик по желанию — такой вот особый дар достался Местре от бога вечно переменчивого моря. Эрисихтон еженедельно предлагал дочку какому-нибудь богатому ухажеру и принимал выкуп за нее. Местра сопровождала жениха к его дому, сбегала от него в облике того или иного животного и возвращалась к отцу, готовая к следующей продаже свеженькому наивному воздыхателю.

Но и этой затеи не хватило, чтобы загасить страшный пламень голода, и, отчаявшись, Эрисихтон однажды отгрыз себе кисть левой руки. Дальше предплечье, плечо, стопы и ляжки. Вскоре царь Эрисихтон Фессалийский пожрал себя целиком. Деметра и гамадриада были отомщены.