Глава 10

Уже третьи сутки нас держали на прежних позициях, а ожидаемое наступление все не начиналось. Конечно, дату главного удара нам, естественно, никто не докладывал. Её не знали даже в штабе дивизии. Строго говоря, и сам факт предстоящего наступления являлся секретом. Однако приготовления можно удержать в тайне лишь от противника, а задействованные в подготовке саперные батальоны, разведчики, артиллеристы и водители уже могли точно предсказать место прорыва. Да и все остальные, в общем-то, были в курсе, что в наших тылах уже скопились немалые силы, и видели, как ночами по дорогам тянутся колонны грузовиков и саней. Нашей дивизии дополнительно выделили танковый взвод, автомобильную роту, а батальонам добавили по саперному взводу. Артиллерийский полк получил еще одну батарею гаубиц, кстати трофейных. Немецких пушек, захваченных в исправном состоянии, у армии имелось уже немало, как и боеприпасов, а обычные части брать на вооружение трофеи не спешили, вот их нам и спихнули.

Помимо наращивания сил, командование не забывало и о моральной подготовке личного состава. Политруки вдохновлено рассказывали бойцам, что дни врага сочтены, и что фашист держится из последних сил. Впрочем, особо агитировать никого не требовалось. Факт нашего успешного наступления был налицо – вот мы здесь, там, где еще недавно у немцев находился глубокий тыл, а карту фронтов центральные газеты постоянно печатали. Поэтому, ничего конкретно не зная о планах командования, солдаты все равно проникались уверенностью в своих силах и верой в мощь Красной армии.

Конечно, о масштабах операции и её конечных целях знали только в Москве и в штабе фронта. Ну, и еще я догадывался – это был тот самый Алькор, о котором мне по секрету рассказала Аня – прорыв через реку Нарва. Тут собрали несколько дивизий, и если я все правильно понял, даже десантный корпус могут задействовать. В принципе, наступать можно было бы и через Чудское озеро, причем даже в самой широкой его части. После декабрьских холодов лед стал очень крепким. По нему к нам по ночам периодически прибегали перебежчики из карательных батальонов, враз потерявшие охоту воевать за своих хозяев. Даже введенная недавно медаль «за борьбу с партизанами» никого из карателей не вдохновляла. Один раз к нам сумела перейти группа пленных бойцов. Охрана в лагере, понятно, ослабла, ведь на фронт немцы сейчас гнали всех, кого только можно. Да и кормить пленных перестали, так что у них особого то выбора и не было – или бежать, или умирать в концлагере. В общем, даже немаленький отряд с повозками да с легкими пушками пройти по льду смог бы, но данный вариант командование исключило, и я понимал, что для этого имелись свои резоны.

Итак, что мы имеем на сегодняшний момент? Пока я отдыхал в столице, два фронта, Василевского и Масленникова, совершили глубокий охват противника, окружив половину группы армий «Север». Первая ударная армия совершила прорыв от Ильменя к Пскову. Самим городом овладеть сходу не удалось, но зато Масленников смог продвинуться на север, вдоль восточного берега Псковского и Чудского озера. Одновременно с ним Ленинградский фронт Василевского, усиленный третей ударной армией, смял левый фланг «Севера», и как горячий уголек через сугроб, прошел вдоль берега Финского залива. Сомкнув кольцо окружения, фронты принялись методично сжимать мешок и разрезать немецкие группировки на части. С окруженцами Рокоссовский и Масленников разбирались методично – не давая передышки противнику, но и не форсируя события, так как поставки боеприпасов не поспевали за потребностями фронта. Видя, что советские войска занимаются исключительно «внутренними» делами, а на внешнем фронте активности не проявляют, немцы решили, что наши резервы уже исчерпаны, и до весны серьезного наступления не будет. Да и кто может воевать в такие жуткие морозы? Кстати, декабрь нынче выдался холодный, последние две недели в Ленинградской области даже днем температура ни разу не поднялась выше минус десяти, а ночью частенько падала до двадцати пяти градусов мороза. Но вот вчера с вечера очень кстати потянул южный ветер, обещавший потепление. Если мы собрались скоро наступать, то это нам на руку. Фрицам-то в своих землянках все равно тепло, а вот атакующим, то есть нам, придется изрядно померзнуть на свежем воздухе. Конечно, народ тут более закаленный и привычный к холодам, чем в будущем. Авдеев с Леоновым, к примеру, взяли моду спозаранку бегать к ближайшей речке и, прорубив замерзшую за ночь прорубь, умываться ледяной водой. Я же, привыкнув проводить холодное время года в теплом помещении, на подобные подвиги не соглашался, и терпеливо ждал, пока воду для умывания мне согреют.

Как все-таки хорошо иметь ординарца – он все наготовит и принесет, а я пока могу понежиться на уютной лавке возле теплой печки, прежде, чем приступать к повседневным делам. Но как назло, дела уже явились ко мне в лице коновода Семенова, ездившего с вечера за боеприпасами. Днем движение всех видов транспорта ограничивали, чтобы воздушная разведка противника не засекла повышенную активность, и гонять обозы приходилось ночью, когда все нормальные люди спят.

– Что случилось, – недовольно буркнул я, досадуя, что не дали отдохнуть. – Кобыла захромала, или гранаты не дали?

– Товарищ старший лейтенант, к вам опять госбезопасность, – как о нечто обыденном доложил ездовой. – Товарищ чекист еле к нам добрался. У него пикап американский хороший, но по здешним кущерям машина застряла. Пришлось, значит, на перекладных добираться, так я его и подвез.

– Ну, зовите, – недовольный, что на меня свалилась новая забота, отозвался я, но тут же спохватился. – Документы он хоть показал?

– А как же, – возмутился Семенов. – Я проверил, прежде чем везти сюда. Младший лейтенант госбезопасности Куликов. Что же я каждому встречному на слово стану верить?

– Куликов? – поразился я нежданной опале моего куратора, еще недавно бывшего на четыре ранга старше. – Василий Николаевич?

– Ага, Василий. Отчество, правда, запамятовал.

– Ну, тогда зови скорее, – обрадовано махнул я рукой, в то же время недоумевая, почему вдруг полковника понизили до среднего командира.

Впрочем, ввалившийся в землянку человек в ватнике, теплых брюках и зимней шапке с завязанными ушами, никак не походил на высокопоставленного офицера. Только кожаные сапоги индпошива и кобура намекали о командирском звании своего владельца. Нежданный гость дрожал от холода, и первым делом потянулся к печке. В полутьме, лампу ординарец еще не зажег, мне сначала показалось, что это действительно Василий Николаевич, но тут же стало ясно, что это не он. Хотя широкое лицо с большим подбородком и внимательными синими глазами и походило на Куликовское, но его обладатель был явно младше майора госбезопасности лет на пятнадцать.

Сдернув с гвоздика автомат, висящий на стене, я навел оружие на подозрительную личность и грозно прикрикнул:

– Вы не Куликов, хотя и похожи на него. Признавайся, кто ты такой!

– Д-документы, – по-прежнему стуча зубами от холода, с трудом произнес самозванец, и медленно достал из внутреннего кармана удостоверение.

Осторожно взяв у него корочку, я прочитал и смущенно хмыкнул. Ах, вот оно что. Никакой это не диверсант, а сотрудник особых поручений при командующем фронтом младший лейтенант госбезопасности Куликов Василий Петрович. Тут же была вложена записка от Куликова-настоящего, в которой тот пояснял, что очень занят на испытаниях новой техники, и потому передает мне новые вопросы через доверенного человека.

– Василий Николаевич мой дядя, и мы работаем в одном ведомстве, – немного отогревшись, уже нормальным голосом объяснил гость. – Он переслал мне с курьером задание, а товарищ Масленников приказал отложить прочие дела и выполнять указание Москвы. Мне стало ясно, что дело срочное, и я тут же помчался к вам.

– Что же вы днем-то не поехали, – мягко пожурил я Куликова. – Заблудились вон, продрогли. Так и заболеть можно.

– Мне, конечно, выписали пропуск на движение днем, – пожал плечами порученец, – но тут, видите ли, оказалась полоса ответственности другого фронта, и пропуск недействителен. А ночью с Виллисом случилась беда и, хотя водитель обещал, что днем сможет вытащить машину, ждать так долго я не стал.

Ну что же, хоть и строго обошлись с порученцем самого комфронта, но справедливо. Наши войска уже усвоило горькие уроки начала войны, и без особой необходимости марши в светлое время суток старались не совершать, а тем паче накануне наступления.

Вернувшиеся к шапочному разбору Леонов с Авдеевым тоже потыкали носом в документы, поудивлялись схожести родственников и, наготовив горячий чай, начали выпытывать новости. Василий отпираться не стал, и охотно поведал все, что мы и так могли знать, или вот-вот узнаем:

– Как вы уже в курсе, фронту предстоит нанести удар через перешеек между Чудским озером и Финским заливом. Севернее, на вспомогательном направлении, сейчас осуществляется имитация сосредоточения войск, а ближе к озеру разворачивается наша главная группировка. Подготовка закончена, и в ближайшее время оборону противника должна прорвать ваша дивизия, усиленная за счет армейского резерва.

При словах о резерве мы вспомнили штрафников и дружно вздохнули с нескрываемой иронией, на что Куликов-младший виновато развел руками:

– Вас пополнили, чем могли. И так по всем тыловым подразделениям искали бойцов, годных к строевой службе. На сборном пункте фронта кого только нет – ездовые, кладовщики, писари, трофейщики, разные тыловые команды. Обучать их, понятно, времени уже не осталось, а не обученные владению оружием бойцы вам только мешать будут. В общем, ваш полк стоит тут последний день, поэтому я так и спешил.

Немного отогревшись, Куликов достал запечатанный конверт и с многозначительным видом вручил мне. Бедняга, гадает, какие такие дела у комфронта и даже у Меркулова могут быть к простому ротному.

Усевшись в уголок и поставив перед собой керосиновую лампу-пятилинейку, я уныло открыл пакет. Ну, началось! Опять вопросы, бесконечные вопросы. По странам, по технике, по полезным ископаемым, по физике, и даже по астрономии. Спасибо, что по литературе ничего нет, меня все эти «Неукротимые планеты» и «Пасынки вселенной» уже достали.

К счастью, ответов на большую часть вопросов я не знал, и потому управился с заданием всего за полчаса. Листочки запихали обратно в конверт, и Леонов, растопив сургуч, шлепнул на него свою печать. Чтобы Куликову снова не пришлось плутать, Алексей вызвался проводить его до штаба полка, найти застрявший пикап, и как-нибудь выбить пропуск.

Как и предсказывал порученец Масленникова, вскоре комбата вызвали в штаб дивизии, а вернувшись, Иванов собрал всех командиров своего батальона и сообщил о поставленной генералом задаче. Нашему соединению отдан приказ следовать на новый рубеж у реки Нарва, выступление назначено на семнадцать ноль ноль. Первыми идут 234-й и 259-й полки, затем совершают марш боевые подразделения нашего полка вместе с батальонными и ротными обозами, а потом тыловые подразделения. Для обеспечения марша дивизия привлекла дополнительный автомобильный транспорт, так что идти пешком никому не придется. Конечно, перевезти все имущество до рассвета не успеют но, по крайней мере, полковой боекомплект обещают доставить.

Уяснив полученную задачу, мы в свою очередь, поспешили обрадовать подчиненных, что практические занятия на сегодня отменяются. Иванов не поленился лично провести проверку готовности своих рот к маршу, но много времени это не заняло. Винтовки и пулеметы у всех бойцов, не исключая штрафников, находятся в образцовом состоянии, патроны протерты, боевое снаряжение в порядке. Сухпаек также наличествует, фляги наполнены, зимнее обмундирование подогнано. Так что задолго до назначенного срока Климов, снова занявший привычную ему должность начштаба, с гордостью докладывал в полк о готовности батальона к маршу. Теперь бойцам осталось только хорошенько отдохнуть и выспаться, так как раньше полуночи грузовики за нами не пришлют.

Когда около часа ночи пришли машины, все были наготове, и погрузка прошла быстро и слажено. Правда, меня немного смущала мысль о том, что на замену нам никого не прислали, и фронт оголился. Ну да командованию виднее. Тем более, тряская дорога и холодная фанерная кабина не способствовали мудрым размышлениям. Да уж, хоть и говориться, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, но всему должен быть предел. Однако солдатам в кузове приходилось намного хуже. Водители торопились и выжимали из своих полуторок немыслимую для проселочной трассы скорость, порой разгоняясь под сорок километров в час. О «приятных» чувствах, испытываемых при этом бойцами, трясущимися на жестких холодных скамейках, лучше не говорить. Впрочем, солдаты не унывали, и даже затянули песню, вероятно, чтобы немного согреться:

Кружились метели, снежинки летели.

Декабрьская вьюга позёмкой мела.

Ах, Красная Пресня – рабочая песня

На бой за свободу и счастье пошла.

Хотя предполагалось, что батальонная колонна должна ехать без привалов, но остановки порой случались, хотя и сравнительно редко. На узких, запертых с двух сторон сугробами дорогах иногда возникали пробки, особенно на развилках. Но службу регулировки движения более-менее наладили, и на всех перекрестках стояли регулировщики с фонарями. Конечно, из графика мы немного выбивались, но не сильно. Нас всюду старались пропускать вперед, давая преимущество перед другими частями.

Даже со всеми оказиями полк прибыл в район сосредоточения до рассвета, как и планировалось. Колонну загодя встретил сопровождающий офицер, указавший наши позиции. Штаб уже находился здесь, а вскоре подтянулись второй и третий батальоны. Разгруженные порожние машины тут же разворачивались, и уже по другой дороге устремлялись назад, за следующими подразделениями.

Наша дивизия была тут явно не одна. В наступивших сумерках стало видно, что повсюду вокруг скрытно, с соблюдением всех мер предосторожности и маскировки, группировались войска. Так, совсем рядом с нами развертывалась в боевой порядок батарея гаубиц, а с другой стороны затаился в лесочке целый дивизион самоходок. Постоянно проезжали розвальни с бойцами, белые грузовики с утепленными капотами тянули за собой сорокапятки, прикрытые белыми же чехлами. Некоторые пушки маскировали, заваливая целым стогом сена, и лишь по количеству лошадей в запряжке можно было догадаться, что там спрятано что-то тяжелое.

Постоянно мимо носились связные и посыльные, передавая приказы или кого-то разыскивая. В общем, какой-то человеческий муравейник, но хорошо организованный.

Все-таки приятно было воочию наблюдать, как наше командование быстро воспользовалось опытом, наработанным в той войне. Конечно, перед наступлением боевые порядки всегда уплотнялись, но вместо широких, размашистых ударов, характерных для того сорок первого, наступление теперь велось концентрированными ударами на узких участках. Порядки наступающих войск уплотнили настолько, что участок прорыва нашей дивизии составлял меньше двух километров.

Хотя подразделения сосредоточились в лесу очень густо, но на удивление никаких споров, где кому располагаться не было. Специально выделенные сопровождающие разводили отряды по заранее определенным местам и заодно строго следили за соблюдением маскировки.

Чтобы личный состав не замерз, для нас заранее установили большие брезентовые шестиместные палатки. Обложенные снегом и снабженные небольшой печкой, они позволяли солдатам отдохнуть и отогреться. Правда, в каждую такую палатку набилось целое отделение, да и организация горячего питания осталась нашей проблемой, ну да ничего, хоть не на улице бойцам мерзнуть.

Едва рота разместилась, как примчался комбат и потащил меня вместе с Коробовым и Сверчковым искать начдива, у которого уже собрались командиры полков. Задача, на первый взгляд, казалась трудной. По всему лесу толпились командиры различных подразделений, проводящие рекогносцировку и налаживающие взаимодействие друг с другом. Но найти генерала оказалось несложно. Раз дует устойчивый южный ветер, то НП командующего следует искать на левом, наветренном фланге. И верно, там, где мы и рассчитывали, народу собралось больше всего. Все, как один, с осунувшимися невыспавшимися лицами, но веселые и оживленно переговаривающиеся.

– Надо же, и комфронта тоже здесь, – удивленно присвистнул Авдеев, приглядевшись повнимательнее к присутствующим командирам.

Я же, как ни старался, генеральскую папаху нигде заметить не мог. И лишь после того, как ординарец показал пальцем, понял, что два человека в обычных маскхалатах и шлемах, это и есть генералы Кончиц и Масленников.

Охрана командующего сердито позыркивала в нашу сторону, но дивизионный особист бросил автоматчикам пару слов, и на нас перестали обращать внимания. Дескать, хочется лейтенантам глаза начальству помозолить, чтобы выслужиться, ну и черт с ними. А когда комфронта узнал комбата и приветливо кивнул, мы подошли еще ближе, так что стало слышно, о чем беседуют командующие.

– Ночью дивизия заняла исходное положение, – докладывал Кончиц, – передовые полки вышли на рубеж атаки. Горючее и боеприпасы подвезли, и дивизия готова вступить в бой всеми силами.

– С артиллеристами взаимодействие наладили?

– Все артбатареи скрытно развернуты в намеченных местах и задачу получили. Считаю, что огневое насыщение моей группы достаточно для наступления.

– Все ли огневые точки вскрыты? – это уже начальнику артиллерии фронта и, заодно, майору Колеснику, командиру артполка.

– Так точно. Мы тщательно изучили систему огня и расположения противника. Карты сверили, все огневые точки на них нанесены.

– Добро. Теперь доложите об инженерном оборудовании исходного района – это дивинженеру.

Снова последовали отчеты и бодрые рапорты.

– Уверены, что минных полей нет? – уточнял Масленников. – Учтите, если немец мины поставил, то они вмерзли в землю и снимать их непросто.

Минут через десять комдива отпустили, и он смог собрать командиров полков и батальонов. Уяснив полученную задачу, Иванов, в свою очередь, начал разъяснять её ротным: От передовых полков нашей дивизии требовалось уничтожить обороняющегося противника и наступать в направлении деревни Агусалу. Наш же 215-й сп, оставаясь в резерве, должен следовать за ними в го-товности к отражению возможных контратак фашистов.

Поставив задачу, комбат вручил нам карты с обозначенными на них ориентирами, схемами немецких заграждений, информацией о состоянии дорог, и отправился к артиллеристам, уточнить вопросы взаимодействия.

Тем временем командир 259-го полка капитан Ушаков закончил со своими подчиненными рекогносцировку, и они буквально бегом помчался доводить боевую задачу до личного состава. Вслед за ним потянулось и командование 234-го сп.

Только нам пока не нужно никуда спешить, и следует дожидаться развития событий. То ли придется закреплять успех и развивать наступление, то ли, в случае неудачи, вообще останемся на месте. Хотя, в успешном выполнении поставленной задачи сомневаться трудно, как-никак, по словам Куликова, тут задействуют не меньше полусотни гаубиц. А ведь помимо крупного калибра здесь собрали немало трехдюймовок и даже прибыли системы залпового огня, то есть гвардейские минометы, как их пока называют. Так что, учитывая наши огневые возможности, вряд ли немецкие позиции за рекой останутся неподавленными. К тому же, окопы у фрицев тут вырыты не везде, и разведка обнаружила солидные бреши во вражеской обороне. В общем, если в полосе наступления кто и останется в живых после артналета, то будет сидеть тихо как мышь, или сразу поднимет руки. Ну, а когда в прорыв введут несколько полков, фашисты просто не смогут быстро собрать достаточно сил для контратаки. Для оценки сложившейся ситуации, приведения своих подразделений в порядок и подвода резервов им потребуется несколько часов, но за это время дивизия продвинется далеко вперед, а прорыв за нами успеют значительно расширить.

В любом случае, приказ нам поступит не раньше, чем через час, и можно никуда не торопиться. Поэтому мы с Коробовым и Сверчковым спокойно рассматривали выданные нам карты и пытались сообразить, почему наступление решили провести именно здесь. Впрочем, другое место подобрать трудно. Южнее, у самого озера, с немецкой стороны много дорог, да и гарнизонов тоже побольше. Чуть севернее от нашей позиции лесов нет, одни пашни вокруг сел Загривье и Отрадное, так что спрятать такую прорву войск там трудно. Дальше к северу, правда, снова начинаются леса, но болотистые, а на противоположном эстонском берегу Нарвы раскинулось огромное болото Пухату, куда даже зимой лезть не стоит. Так что оптимальное место для прорыва действительно находится именно в этом месте.

Между тем нас все больше одолевало беспокойство. Уже давно рассвело, но артподготовка все не начиналась. Нонсенс, однако! Ведь даже летом всегда стараются начинать атаку как можно раньше, чтобы потом оставалось время для развития успеха, а декабрьский день очень короток. Однако генералы стояли совершенно спокойно, и даже перешучивались, а смотрели почему-то все чаще на север.

Влекомый любопытством, я выбрал высокое дерево, снабженное приколоченными ступеньками, и с трудом, цепляясь толстой фуфайкой за сучья, вскарабкался наверх. Потеснив наблюдателей и корректировщиков, рассевшихся на прибитых к дереву досках и просто на ветках, я кое-как разместился и поднял бинокль. Вот, оказывается, чего мы ждем: километрах в тридцати к северу от нас проводится серьезная артподготовка и там уже выставлена протяженная дымовая завеса. Если бы ветер не дул от нас, то мы бы уже давно услышали грохот орудий.

Вот, теперь все стало окончательно ясно: В ходе последнего наступления фронт закрепился по реке Нарвы, и лишь севернее у наших войск имелся плацдарм на левом берегу, у одноименного города. Немцы логично ожидают удара именно оттуда, и чтобы фрицы продолжали обманываться в своих ожиданиях, там действительно вывалят им на голову несколько тысяч снарядов и мин. В основном, конечно, дымовых. Ну что же, Масленников подошел к делу серьезно и, надеюсь, Нарва сможет отвлечь на себя основные силы дезинформированного противника.

Задумавшись, я не сразу понял, что меня зовут и, подняв глаза, увидел лейтенанта Панченко, командира минометной батареи, с которым мы ехали в поезде.

– А, бог войны пожаловал, – обрадовался я старому знакомому. – Ну что, артиллерия задаст жару фрицам?

– А почему нет? – весело отозвался минометчик. – Все цели засекли заранее, и их местоположение точно известно. Германцу теперь никуда не деться.

Подвинувшись поближе, комбат увлеченно начал рассказывать:

– Мне показывали журналы наблюдений за огневой системой противника, и могу сказать, что разведка велась на совесть. На схемах помечены и огневые точки, и калибр орудий, и характер огня, да еще по каждой укреплённой точке заведен отдельный формуляр.

– Оно, конечно, хорошо, что все разведано, – засомневался я, – но не вспугнули ли противника таким усиленным вниманием?

– Да нет, разведкой боя особо не увлекались, чтобы враг ничего не заподозрил. Поэтому наши агитаторы собрали большие рамы, натянули на них холсты и намалевали карикатуры на Гитлера. Да такие, что Кукрыниксы позавидуют. Впрочем, – хохотнул лейтенант, – такие картинки в газетах печатать не станут. Германские командиры, понятно, подобного издевательства над фюрером не выдерживали и приказывали стрелять изо всех стволов. Тут уж наблюдателям оставалось только записывать.

– Хорошо придумано. А когда твоя батарея начинает работать?

– Думаю, сегодня расчехлять минометы не придется. Орудия и без нас справятся, вон их сколько. Так что пока мы будем экономить боеприпасы.

Я удивленно глянул на лейтенанта, но тот вроде не шутил.

– Как это? Разве гаубичный выстрел не дороже мины? Это наоборот, снаряды надо экономить, а не мины.

Взглянув с укоризной – взрослый человек, а простых вещей не понимает, комбат медленно, как ребенку, объяснил:

– Дорога ложка к обеду. Поговорку такую знаешь? Так вот, смотри – наступать вам придется с максимальной скоростью, сохраняя высокий темп, а значит, без связи с соседом и с открытыми флангами. И вот вы рванули вперед, да еще по бездорожью, и тяжелые орудия, конечно, отстала. А тут немцы! Пока артиллерию подтянут, наступление уже захлебнулось, а то и окружить вас успеют. Своих-то пушек у вас нет, и на соседей надеяться не приходиться. Вот такая картина. А мои минометы легкие, их можно в кошеву забросить и возить с собой. Так что смекай, кто важнее – гаубичная артиллерия, или минометная.

Прочитав лекцию, Панченко достал часы, бросил на них быстрый взгляд и хлопнул меня по плечу:

– Смотри в оба, сейчас жахнет!

Хоть и ожидал я артподготовки, но началась она неожиданно. Внезапно грохнуло и слева, и справа, и сзади от нас, с веток посыпался снег, да и сам я едва не свалился с дерева. Через секунду за рекой, в тех местах где, судя по схеме, должны располагаться НП противника, заклубилась дымовая завеса, ослепившая немецких наблюдателей.

А вот нашим наблюдателям с дерева все отлично видно, тем более, что мы находимся на правом, крутом берегу реки. Здесь наши войска господствуют над противником и могут вести огонь прямой наводкой. Но чтобы точно накрыть самые дальние цели, артиллерии все-таки нужны самолеты-корректировщики, а их что-то нигде не видать, хотя погода довольно сносная.

– Да вот же они, наши воздушные силы, – указал Панченко куда-то назад и вбок.

И действительно, над лесом начала подниматься громада аэростата, прежде невидимая за высокими деревьями.

– Это что за чудо? На нашем фронте ни разу такого не встречал.

– Эх, ты, деревня. Это АН-540, аэростат наблюдения, – снисходительно объяснил минометчик. – Применяется для артиллерийской разведки. Неужто раньше таких аппаратов не видел?

Да уж, я действительно думал, что аппараты легче воздуха сейчас применяются только как аэростаты заграждения. А тут как в прошлом веке – воздушный шар для наблюдения за противником. Вроде анахронизм но, с другой стороны, здесь же нет всяких там современных беспилотников и квадракоптеров. Их еще просто не изобрели. Забыв о противнике, я с любопытством навел бинокль на дирижабль, чтобы внимательно рассмотреть это чудо техники. Хотя, нет. В дирижабле обязательно должен быть мотор с винтом, а тут его не видно. Значит, это просто привязной аэростат. Он представлял собой вытянутый баллон с тремя стабилизаторами, наполняемыми ветром, метрах в восьми под которым болтается подвешенная на тросах плетеная корзина, в которой виднеется долговязая фигура наблюдателя. Вообще-то, запускать наполненный водородом аэростат так близко от линии фронта очень опасно, но когда почти все огневые точки вскрыты заранее, то можно и рискнуть. Зато, глядишь, наблюдатель сверху заметит что-нибудь важное.

– Смотри, – пихнул меня в бок Панченко. – Новую цель обнаружили.

И верно, до сих пор огонь велся по заранее разведанным целям, обозначенным и на нашей карте. А теперь, видимо, аэронавт что-то углядел и артиллеристы перенесли огонь на новые объекты. Там, куда они целились, на первый взгляд, не было ничего подозрительного, только маленький белый холмик, притаившийся в небольшой ложбинке. Но вдруг снежные стены, скрывавшие замаскированную огневую позицию, рухнули, и стало видно два орудия и их суетящиеся расчеты, готовящиеся к стрельбе. Поняв, что им уже не спрятаться, немцы решили ответить огнем, и необнаруженная ранее батарея гаубиц стала огрызаться. Но так как фрицы ничего не видели, кроме аэростата, то они начали обстреливать воздухоплавательный отряд, ориентируясь по тросу, на котором держался аппарат. Вокруг летно-подъемной части вздыбились разрывы, причем легшие довольно точно. Наверняка среди бойцов дивизиона появились погибшие и раненые. Жаль, первые потери в этой операции. Но нельзя сказать, что бойцы погибли зря. Если бы не корректировка с воздуха, спрятанная батарея могла бы натворить дел, ударив во фланг нашим наступающим полкам.

Однако долго немцам стрелять не пришлось, наш наблюдатель сработал отлично. Он точно определил координаты цели и умело скорректировал огонь, так что всего нескольких залпов, выпущенных по батарее, оказалось достаточно, чтобы она замолкла, а затем мощный взрыв боеприпасов полностью разметал вражескую огневую позицию.

Я помахал в сторону аэростата, хотя было понятно, что артиллерист меня не заметит, и вдруг замер. Воздушный аппарат, прежде висевший на одном месте, вдруг начал стремительно подниматься в небо, и к тому же его относило ветром к северо-западу. Видимо, осколком перебило трос, соединяющий аэростат с лебедкой, и воздушный шар унесся в свободный полет. А выпускной клапан, видимо, заело, раз он не может спуститься.

Как я успел заметить, это происшествие взволновало не только меня. Офицеры на нашем дивизионном НП вдруг не на шутку разволновались. Некоторые из них, вместо того, чтобы наблюдать за обстановкой, принялись следить за аэростатом, весьма эмоционально размахивая при этом руками.

– Чего они так волнуются, у немцев тут наверняка больше сюрпризов не осталось?

– Так там же сын комдива летит, – воскликнул Панченко. – Ты не знал?

Порывшись в памяти, я припомнил все, что мне рассказывали о генерале, и позволил себе усомниться:

– Не, не может это быть сын Кончица. Ему же только шестнадцать.

– Так он учился в артиллерийской спецшколе, а курсантов недавно привлекли к боевой службе, потому что артиллеристов позарез не хватает.

Вот значит как, это действительно сын комдива.

– А что же он прыгает? – прошептал я, прильнув к окулярам бинокля. – Ветер же скоро отнесет его на тот берег, а там немцы.

– Вот именно, а на аппарате секретное оборудование, – процедил сквозь зубы комбат. – И документы.

Корректировщик действительно не собирался ничего отдавать немцам. Он вскарабкался по корзиночным стропам к самому баллону и что-то начал там делать. В его руке на миг сверкнуло лезвие ножа, и широким взмахом артиллерист разрезал полотнище аэростата. Выпущенный на волю газ мгновенно расширил дыру, чуть на сдув отважного курсанта, и шар замедлил свой подъем, а затем начал падать. Корректировщик же, убедившись, что аэростат уже никуда не улетит, спрыгнул со своего воздушного судна и спокойно спустился на парашюте.

– Смотрите, Владимир Николаевич, тут пишут, что вы погибли. Значит, жить будете долго, это примета такая.

– Мне уже не впервой так погибать, – протягивая мне фотографию, весело улыбнулся военный советник.

– Это еще в сорок первом случилось, – пояснил генерал, – когда нас, курсантов второй спецартшколы, бросили на передовую. Тогда мне довелось воевать в летно-подъемной части дивизиона аэростатов артиллерийского наблюдения. И вот однажды, когда мне пришлось лазить по стропам аэростата а потом прыгать с парашютом, я потерял свой смертный медальон, а похоронная команда его нашла и меня причислила к убитым.

– Потом меня еще не раз «хоронили». В Катаре, Конго, Чили, Алжире. В Китае даже памятник успели поставить, правда, потом надпись поменяли. Высекли благодарность и мне, и моему отцу. – Уловив невысказанный вопрос, генерал кивнул. – Да, он тоже когда-то служил военным советником в Китае.

– Товарищ Берия, желаете взять слово? – выжимая в чай половинку лимона, между делом поинтересовался Сталин. Собрания «посвященных» предпочитали проводить в неформальной обстановке, что не только нивелировало разницу в должностях и званиях участников, но и создавало атмосферу непринужденности, когда никто не стеснялся высказывать свое мнение.

Нарком внудел согласно кивнул и отодвинул недопитый стакан.

– Ну что же, давайте с вас и начнем. Что у вас?

– Алмазы, – скромно улыбнулся Берия, – и в больших количествах. Наш попаданец твердил, что где-то на западе Якутии должно располагаться коренное месторождение, так называемая «алмазная труба». Правда, точного места он назвать не мог, потому что Мирный построили уже после начала разработок, и в настоящее время этого города пока не существует. Но, покопавшись в картах, доставленных товарищем Куликовым, он кое-что вспомнил и уверенно назвал реку – Большая Ботуобуя. Несколько Уральских экспедиций немедленно самолетами отправили в Якутию, искать алмазоносный район. Правда, на Большой Ботуобуя карбонатных пород найти так и не удалось. – Лаврентий Павлович замолчал и обвел взглядом собравшихся, не на шутку заинтригованных.

Первой не выдержала Аня:

– Товарищ нарком, так нашли или не нашли алмазы, я что-то совсем запуталась?

– К счастью, – невозмутимо продолжил Берия, – мы на всякий случай направили одну партию на Малую Ботуобуя, полагая, что информатор мог немного ошибиться. Вот как раз в бассейне этой реки и было совершено открытие. Геолог Одинцов, промывая в лотках шлиховые пробы, взятые на речке Ирелях, нашёл крупный алмаз, а после дальнейших изысканиях на этом участке было обнаружено множество кристаллов. Геологи за всю жизнь не видели столько алмазов, сколько нашли там всего за один день. Они продолжали исследования даже после начала снегопадов, и теперь можно уверенно сказать, что кимберлитовая трубка найдена! Причем, что очень важно, разрабатывать месторождение кимберлитовой руды в Якутии можно открытым способом. Понятно, что полномасштабная добыча начнется не раньше, чем в сорок четвертом году, но несколько миллионов в инвалюте мы заработаем сразу, а после войны наша страна получит этот бонус на полтора десятилетия раньше. А это сотни миллионов долларов ежегодно. И еще, попаданец сокрушался, что большинство алмазов, добытых в СССР, продавались необработанными, и на этом терялись огромные деньги. То есть следует подготовить обрабатывающую промышленность для огранки такого количества сырья.

Подождав, не добавит ли докладчик еще что-нибудь, Молотов тоже взял слово и обрисовал свое виденье проблемы.

– На самом деле ситуация на мировом рынке алмазов весьма непростая. Стоит только увеличить поставки камней, как цены тут же обвалятся, а предложение будет значительно превышать спрос. В настоящее время алмазным монополистом является южноафриканская компания De Beers и, возможно, Советский Союз поступил правильно, вынудив её принять обязательство покупать все наши неограненные алмазы. Ведь когда спрос падает, перекупщики терпят неминуемые убытки. Тот же Дебирс в таких случаях вынужден был останавливать работу на рудниках, но советские алмазы продолжал покупать в полном объеме. Конечно, лучше всего нам самим создать картель добытчиков и огранщиков, способный регулировать предложение на рынке и поддерживать приемлемый уровень цен, но подмять всех конкурентов весьма непросто.

– Я так понимаю, – поднялся было Куликов но, вспомнив, что совещание у них неформальное, снова уселся на стул, – перекупить южноафриканцев мы пока не сможем. Даже если Оппенгеймеры согласятся продать свое дело, у нашей страны просто не хватит для этого валюты. С другой стороны, продавать неограненные камни действительно жалко, но, ювелирная промышленность справиться с таким объемом сырья просто не в состоянии. – Майор госбезопасности, курирующий технические разработки, и бывший когда-то военинженером, покрутил в руках бублик, представив себе, будто держит на планшайбе огромный кристалл. – Ведь для этого требуется… я точно не знаю, наверно десятки тысяч опытных огранщиков, учить которых нужно очень и очень долго. Это же не заготовку на токарном станке выточить, тут масса нюансов.

Аня, готовая минуту назад пищать от восторга, притихла и, подперев рукой подбородок, задумалась. Ну кто бы мог подумать, что находка алмазов принесет столько проблем? Однако долго грустить Сталин ей не дал, не для того здесь собрались очень занятые люди, чтобы просто посидеть и помолчать.

– Товарищ Жмыхова, какие у вас новые предложения по «Антираспаду»?

Услышав название своего любимого проекта, Аня вскочила и, как к доске, вышла к большой карте Союза, висящей на стене.

– Итак, мы обсуждали меры, которые следует предпринять по двум направлениям. Во-первых, предотвратить саму возможность распада страны, а во-вторых, предусмотреть меры для смягчения последствий, если деструктивный процесс все-таки станет неизбежным. Вводить вышеуказанные меры следует постепенно, не привлекая внимания, но и не мешкая. Тем более, что во время войны у нас имеется карт-бланш – любые чрезвычайные меры выглядят естественными. Так вот, очередной шаг – в совнаркоме уже готовится постановление о переносе административной границы Казахстана. В северо-восточной части республики она отныне пройдет по реке Иртыш, отступив к юго-западу, в среднем, километров на сто. Местами, например, в районе Павлодара и Усть-Каменогорска, границу даже отодвинут за реку километров на пятьдесят. Это делается, официально, для улучшения…, - Жмыхова внезапно запнулась и наморщила носик, тщетно пытаясь вспомнить точную формулировку. – Для облегчения… для оптимизации… управления… Простите, канцелярским языком владею плохо.

– Формальное обоснование не так уж и важно, – пришел на помощь наркоминдел, – а что конкретно это нам даст? – Молотов уже полгода, как ушел с поста председателя совнаркома, и потому докладные из аппарата приходили к нему с некоторым запозданием.

– Во-первых, мы получим водные ресурсы. Ну, я имею в виду, в случае отделения Казахстана. Как вам всем известно, сельское хозяйство в данном регионе требует орошения. В двадцать первом веке Китай и Казахстан активно используют ресурсы Иртыша, и может случиться так, что до Омска река просто не дойдет, как Амударья и Сырдарья не доходят до Аральского моря.

– Как не доходят? – не поверил Шелепин и на всякий случай принялся листать атлас СССР.

– Это мы двадцать первый век имеем ввиду, – напомнил юному комсомольцу Меркулов.

– Ага, – подтвердила Аня, – это я говорю о будущем. Так вот, во-вторых, водная артерия решит часть транспортных проблем в регионе. В-третьих, в плюсе мы имеем приращение территории с русскоговорящим населением размером с хорошую область. И, конечно, в результате повысится безопасность, ведь теперь треть российско-казахской границы пройдет по крупной реке. Конечно, в будущем Андреева до вооруженного конфликта с Казахстаном не доходило, и даже таких предпосылок не было. Но поберечься не помешает.

– Кроме того, – добавил нарком НКВД, – это сильно упростит техническое обеспечение пограничного контроля и усложнит проникновение на нашу территорию контрабанды.

– А также воспрепятствует незаконной миграции, – напомнил Молотов о головной боли властей двадцать первого века. – Полагаю, что из этих соображений также следует сдвинуть границы Челябинской области, отдав ей левобережье Тобола, а Астраханскую, соответственно, расширить к востоку до реки Урал.

– Граница по Тоболу и пройдет, – кивнул Сталин, – Аня просто не успела об этом сказать, а вот с Уралом ты явно переборщил. Мы еще подумаем, но торопиться не станем. Что еще можно добавить по данному вопросу?

– Саша еще рассказывал, что после распада Cоюза очень много русских людей вынуждены были эмигрировать из Казахстана в Россию, в том числе в его родной Волгоград. То есть страна, находящаяся в состоянии кризиса, получила еще и проблему с беженцами, у которых тут не было ни жилья, ни работы. А так, если вдруг и начнется распад, то нашим гражданам не придется никуда уезжать с насиженных мест.

– Товарищи, – встрепенулся Шелепин, внимательно рассматривающий атлас, – но как же остальная часть северного Казахстана? Уральск, Петропавловск? Там тоже очень высока доля русскоязычного населения.

– А через пятьдесят лет будет еще выше, причем намного, – заметил Вышинский, не упустивший ничего важного из «воспоминаний о будущем». – И полагаю, что если в нашей истории освоение целины пойдет согласно разработанному плану, а не авральным методом, как при Хрущеве, то плотность населения в целинной зоне значительно возрастет. Поэтому, чтобы десять раз не перекраивать границу, предварительно следует точно установить, где она в будущем пройдет. Так что второй этап административной реформы отложим на полгода или год.

При напоминании о ненавистном всеми Кукурузнике Молотов едва не выругался:

– Нет, ну как же ему могло прийти в голову отправить столько народа на восток, не дождавшись завершения подготовительных работ? Если в тридцать девятом мы издали постановление о переселении людей из малоземельных колхозов в многоземельные районы Поволжья, Алтая, Дальнего Востока и Казахстана, то это было необходимой мерой. Но после войны из-за убыли населения избытка колхозников уже не имелось, и на выполнение сталинского плана освоения целины отводилось целых пятнадцать лет.

– Отсюда какой вывод? – тактично направил разговор в конструктивное русло Верховный.

– Не начинать масштабное освоение целины в зоне рискового земледелия без должной и тщательно спланированной подготовки, – машинально, как будто все еще возглавлял совнарком, отчеканил Молотов. – А то, что же получается, в неурожайные годы в Казахстане не могли даже собрать посевной фонд, а из-за эрозии почв, не защищенных лесополосами, там начались пыльные бури. В общем, расширение посевных площадей нужно начинать в первую очередь на территориях с устойчивым типом земледелия. Только тогда мы сможем существенно увеличить сдачу хлеба государству. К примеру, в Прибалтике, находящейся в зоне устойчивого земледелия, мы имеем десять миллиона гектаров используемых пахотных земель и еще десять, пригодных для освоения. С внедрением механизации, чему помешала война, мы сможем увеличить урожайность на этих территориях втрое, а то и вчетверо.

– Да, вот как раз по Прибалтийским республикам я хочу высказаться, – снова вскочила Аня.

– А не занимались бы вы товарищ Жмыхова своими личными делами, – ворчливо прервал Мехлис, – то присутствовали бы на нашем совещании, когда обсуждался прибалтийский вопрос.

– Анна Николаевна ездила не с целью выйти замуж, – по-рыцарски вступился за девушку Берия, – а по делу, искать попаданца. И следует признать, что она нашла пропажу раньше госбезопасности и НКВД.

– Серьезно? – притворно удивился Сталин. Он, конечно, был в курсе всех перипетий розыска попаданца, но не упустил случая повысить авторитет юной сотрудницы.

– Так и есть, наши сотрудники оплошали, а товарищ Жмыхова всех опередила, – подтвердил Меркулов. – Когда Соколов-Андреев оформил все бумаги в штабе своего полка, делопроизводитель, согласно инструкции, отправил посыльного к особисту с извещением об изменении в кадрах. Однако, прежде чем его нашли, эшелон уже тронулся, так что первым сообщение в Москву удалось отправить Анне Николаевне.

– Прошу прощения, – примирительно поднял руки Мехлис. – Но так как протоколы на наших тайных совещаниях мы не ведем, то для тех товарищей, которые не смогли присутствовать на том заседании, напомню, о чем шла речь. Если коротко, Прибалтику надо спасать. В прошлом варианте истории мы провели индустриализацию этих республик, но когда в девяностых годах они снова получили независимость, то все пошло прахом и промышленность развалилась. Следствием независимости в этих лимитрофах стала жуткая депопуляция. Без всякой войны население уменьшилось, за счет эмиграции, падения рождаемости и увеличения смертности, на одну пятую, а то и на четверть. Как бы мы не относились к националистам, но людей по-человечески жалко. За что им достались все неприятности, которые они пережили?

– Или не пережили, – едва слышно прошептал кто-то.

– Да и вообще, какой смысл вкладывать столько средств и людских ресурсов в поднятие экономики прибалтов, если они могут все порушить? Поэтому поступило предложение реорганизовать политическое устройство Прибалтики. Основных вариантов три: Первое, объединить три маленькие республики в одну, без преобладания какой-либо нации. Второе, поменять статус союзных республик на автономные, включив их в состав РСФСР. И третье, к чему склоняется большинство, просто преобразовать в обычные области.

Комиссар госконтроля кивнул Ане, показывая, что закончил, и девушка, взяв карандаш вместо указки, прошла к большой карте.

– Итак, – начала она, – в любом случае, даже если бы нам было все равно, что с ними произойдет через полвека, сейчас просто экономически нецелесообразно содержать лишний бюрократический аппарат, да еще на уровне союзных республик, для таких крошечных территорий. Эстонцев у нас перед войной проживало меньше миллиона, латышей чуть больше, а литовцев порядка двух миллиона. Еще там было много евреев, но… сейчас литовцы их старательно истребляют. То есть держать для прибалтов полный штат республиканских наркоматов и управлений, это явный перебор. Кроме того, мы не должны создавать условий для возрождения национализма. Мы знаем, что национальная политика, проводившаяся в СССР, в итоге вылилась в национализм маленьких народов, страдающих комплексом неполноценности, и возрождению фашизма. Вот только новых парадов эсесовцев нам не хватало! Поэтому, сразу же после освобождения Прибалтики местное население подаст в Верховный Совет заявку о включении своих территорий в состав РСФСР. Эстонию лучше присоединить к Ленинградской области, а большую часть Латвии к Псковской, которую мы выделим из Калининской области. Для предотвращения рецидивов национализма значительную часть населения следует переместить. Естественно, всех членов семей карателей и коллаборационистов отправят в ссылку. Также следует переместить и жителей разрушенных войной населенных пунктов, причем, без возврата. Рабочих и служащих в военное время также без проблем можно раскидать по всей стране. Рыбаков желательно отправлять на Дальний Восток, там рыбы достаточно, и заработки высокие, а людей не хватает. В дальнейшем всех выпускников училищ и институтов необходимо в обязательном порядке направлять по распределению в другие регионы, желательно с хорошим климатом и достаточно благоустроенные. Например, в Краснодарский край или Украину. В этом случае у них не только появится желание остаться на новом месте, но они и своих родителей могут перетянуть. Все-таки инженеры и агрономы люди достаточно влиятельные, чтобы без труда пристроить своих родственников и друзей. В итоге уже через одно поколение в эстонских и латышских городах население полностью ассимилируется. В селах, конечно, процесс пойдет медленнее, но это уже не критично.

– А с Литвой как же? – напомнил Мехлис.

– С ней ситуация намного сложнее. Напомню, что в отличие от эстонцев и латышей, охотно служивших карателями, но не осмелившихся после войны оказывать вооруженное сопротивление, литовцы еще долго устраивали теракты. Число литовских боевиков достигало десятков тысяч, а в Латвии и Эстонии счет шел только на сотни непримиримых. И еще у литовцев сильны реваншистские настроения. Они помнят, что когда-то владели многими русскими землями, в том числе всей территорией нынешней Белоруссии. Поэтому предлагаю большую часть Литвы воссоединить с Белоруссией, добавив также латышскую Селию, это левобережье Даугавы.

Сталин, стоявший у окна и, казалось, слушавший вполуха, стремительно повернулся.

– Опять Литбел создавать?

– Нет, не Литбел, Белоруссия останется Белоруссией. То есть формально мы исполним давнюю литовскую мечту, вот только официальными языками в республике останутся лишь русский и белорусский. А что поделать, – Аня картинно развела руки, – народов там проживает много. Поляки, к примеру, евреи. Но мы еще пять лет назад отменили официальный статус идиша и польского, и ничего страшного не произошло, никто не жаловался. Что же касается Мемеля то, разумеется, снова предавать его литовцам незачем. Ни малейшей благодарности от них мы все равно не дождемся. Зато с Мемелем Россия получит сухопутный коридор в Калининградскую область. Кстати, почему она такая маленькая?

Молотов, проводивший переговоры с англичанами о будущем разделе Восточной Пруссии, неожиданно закашлялся, и за него ответил Верховный. – Благодарю за замечание, товарищ Жмыхова. Но в этот раз мы не оплошаем, и оставим себе не меньше половины Пруссии.

Как только Аня уселась на место, Сталин, по привычке посасывая старую трубку, как бы между прочим спросил:

– А почему никто не поднимает вопрос о реформировании Грузинской ССР?

Вот тут и сказалась неформальная обстановка. Никто не впал в ступор, и сразу несколько человек захотело ответить. Быстро переглянувшись, по молчаливому согласию дали слово Молотову.

– Мы этим вопросом особо не интересовались, полагая его второстепенным.

– Напрасно, – покачал головой Верховный. – Поинтересуйтесь подробнее. Ведь Андреев сетовал, что после войны Грузия сильно распухла сверх своих естественных границ. Например, Карачай, ей нужен?

– Карачай отдавать незачем, однако, одну территорию все-таки можно отдать, – решительно возразил Мехлис. Главный комиссар страны всегда говорил только то, что думал, и никогда не скрывал своих мыслей. – Южную горную часть ЧИАССР действительно можно предать Грузии.

– Вы не совсем правы, – покачал головой Сталин. – Раздел Чечни произошел после выселения вайнахов, когда территория опустела. Но история показала, что массовое переселение народов неэффективно. Чуть правительство даст слабину, и переселенцы возвращаются обратно.

– Но мы не можем допустить повторения геноцида, – вскочил со своего места Шелепин и, не смутившись, твердо посмотрел в глаза Верховному.

– Верно, не можем, – кивнул Вождь. – Просто надо действовать строго по закону. К примеру, возьмем крымских татар. У них во время депортации было изъято десять тысяч винтовок и тысяча единиц автоматического оружия. Всех, у кого было найдено оружие, полагалось по законам военного времени расстрелять за измену, членов их семей отправить в ссылку, а детей отдать в детдом. Правда, тогда крымско-татарский народ фактически перестал бы существовать, но зато все строго по закону.

– Но теперь Крым вряд ли захватят, – не понял Мехлис. – Ишуньские позиции мы удержали, потому что все резервы немцам пришлось срочно перебросить на другой фронт, и ситуация на полуострове стабилизировалась. Да и до Кавказа немцы уже не дойдут, а значит, массовой антисоветской деятельности уже не будет.

– Но это же хорошо, что не будет, – не удержался от улыбки Меркулов. – А если в горах Чечни развелись банды, то им обязательно помогает местное население, а значит, нужно судить всех пособников. То есть все село, откуда бандиты получают продовольствие, можно отправлять в Сибирь. Вот тогда, рано или поздно, бандитизм сведется к нулю. Но, конечно, северную часть Чечено-Ингушетии, населенную русскими, обязательно нужно России вернуть. И не только левобережье Терека, но и Грозный.

– Верно, – подхватила Аня. – Конечно, гнать оттуда чеченцев никто не будет, но и создавать им особые условия тоже. Учебная программа для школ общая. Язык общения – один. А все преступления, совершенные против лиц других национальностей, должны рассматриваться как национализм, с соответствующими последствиями и для преступника, и для его родных, считающихся пособниками. Наверно, уголовный кодекс надо доработать, но главное, это не тяжесть наказания, а его неотвратимость.

Не успели перейти к следующему вопросу, как Железный Шурик поднял руку, желая высказаться:

– Вот сегодня товарищ Берия рассказывал о кимберлитовой трубке, – начал комсомолец, – и у меня появился вопрос по алмазам. Мы недавно обсуждали проблемы германской промышленности и скорую нехватку сырья у Рейха. Но, насколько мне известно, за последние годы в машиностроении резко возрос спрос на технические алмазы. Абразивы для шлифовки, инструменты для заточки сверхтвердых резцов, и прочее, без чего производство качественных деталей просто невозможно. Но дефицита алмазов в Германии не наблюдается, так откуда немцы их берут? Может быть, после захвата в Амстердаме значительного количества ювелирных алмазов их перетерли и использовали в промышленности?

– Нет, это было бы очень невыгодно. Поэтому голландские алмазы огранили и в виде бриллиантов продали в США, чтобы выручить валюту для покупки нефти и прочего сырья, – объяснил наркоминдел. – А поступают алмазы, в основном, из бельгийского Конго.

– Постойте, но ведь этот Де Бирс контролирует все алмазные рудники, а его владелец Эрнест Оппенгеймер – гражданин Великобритании.

– Все верно, – подтвердил Молотов. – Вот как раз через британский Каир их и везут, под видом посылок Красного Креста.

– Но… – запнулся, Шелепин, – разве Оппенгеймер не понимает, что это опасно? Конечно, Карл Маркс говорил, что при трехстах процентах прибыли нет такого преступления, на которое не рискнул бы пойти капиталист. Но ведь рано или поздно информация всплывет, и тогда владелец Де Бирса получит по заслугам.

Ничего он получит, – мрачно возразил Куликов, – Англичане покрывают его делишки, а у США нет сил или желания приструнить монополию. А вот от Германии Оппенгеймер получает сверхприбыль. Гитлер, по некоторым данным, платит Де Бирсу в тридцать раз выше рыночной стоимости, а это уже не триста, а три тысячи процентов.