ГЛАВА 21
КУЧА ДОЖДЕВЫХ ЧЕРВЕЙ
— Где твой домашний питомец? — поинтересовалась Квентл у Громфа, появившись в его покоях в Доме Бэнр. Архимаг хмыкнул, услышав это словосочетание, употребленное по отношению к иллитиду.
— Мефил остался в К’Ксорларрине.
Квентл уселась напротив него; казалось, эта новость ее отнюдь не обрадовала.
— До сих пор? — кисло спросила она.
— Я в любой момент могу призвать его сюда. И я постоянно общаюсь с ним мысленно. Физическое расстояние не имеет значения для иллитида.
— Тсабрак отправился на восток, — сообщила Верховная Мать. — Мать Зирит еще не отбыла в К’Ксорларрин. Я не доверяю ее дочери Береллип…
— Береллип не представляет ни малейшей угрозы. Ни для меня, ни для тебя, и уж конечно — для иллитида.
— Тогда зачем ты оставил там пожирателя разума?
— Мы нашли… орудие, — объяснил Громф, и губы его невольно растянулись в ухмылке.
Мать Квентл с любопытством посмотрела на него; и она явно осталась недовольна этим загадочным ответом. — Орудие?
— Так мне кажется. — Громф кивнул.
— Орудие, которое позволит воплощать в жизнь замыслы Паучьей Королевы?
— Или орудие, которое уже использовалось для этой цели, — добавил маг.
— Выражайся яснее, — приказала Квентл.
— Это очередная деталь всего огромного сложного механизма, — произнес Громф. — Возможно. А возможно, и нет. Поразительно, тебе не кажется? Многие вещи и существа как будто описывают круг и снова оказываются в наших руках в это критическое время.
Сначала архимагу показалось, что Верховная Мать завизжит от ярости, услышав очередной расплывчатый ответ, но Квентл, вместо того чтобы разразиться бранью, помолчала и наклонила голову.
Она действительно обдумывает его слова и относится к ним серьезно, понял Громф, и воспринял этот факт как очередное свидетельство прогресса, который делала его некогда слабая и неумная сестра. Работа Мефила, передавшего ей воспоминания Ивоннель, продолжала поражать его.
— Сын Дома Баррисон Дел’Армго вернулся к нам именно сейчас, — продолжал Громф, — и вернулся с мечом нашего убитого брата, ни больше ни меньше! Погибшего от руки того же изгоя, который некогда убил тебя.
Квентл прищурилась, но ее брат понял, что она не злится на него.
— Тот же самый отступник заставил недавно Госпожу Ллос кричать в ярости, и ты совершенно правильно отреагировала на этот крик, воссоздав его проклятый Дом.
— Отступника, знакомого Джарлаксу, — добавила Квентл. — Который наверняка попался в сети Дзирта.
— Ты заставишь Мать Мез’Баррис вступить с нами в союз, манипулируя Тос’уном, в этом нет сомнения, точно так же, как ты привязала к нашему Дому Мать Зирит при помощи Тсабрака и Сарибель. На самом деле, война — это самое удобное средство для того, чтобы подчинить своей воле все Дома.
— А сейчас, как ты говоришь, у нас появился очередной инструмент, — намекнула Квентл.
— Столько событий, кажущихся на первый взгляд совпадениями! — драматическим тоном воскликнул Громф. — То, что Джарлакс доставил мне голову нашей умершей матери, и то, что Мефил Эль–Видденвельп вернулся и бродил по пещерам почти под стенами нашего города… Он и Ивоннель Вечная оказали нам неоценимую помощь в это смутное время. Неужели все это случайные события, не связанные между собой? Или, может быть, Госпожа Ллос, или боги составили такой хитроумный план для этого времени, времени Раскола?
— Думаю, этого достаточно, чтобы ты пожелал стать более благочестивым, — коварно произнесла Мать Квентл.
Громф рассмеялся.
— По–моему, я в достаточной степени благочестив, если вспомнить мою роль в сложной паутине Королевы.
Квентл кивнула в знак согласия.
— Так, значит, у нас появился очередной инструмент, — снова намекнула она, на сей раз более нетерпеливо.
— Возможно.
— Так говори же.
Громф пристально смотрел на нее несколько мгновений, затем покачал головой.
— Скажу, когда буду в этом твердо уверен, — ответил он, и Квентл нахмурилась. — Слишком много деталей в этом гигантском механизме, — повторил архимаг. — В настоящее время тебе нет нужды думать об очередном крохотном колесике.
— Не тебе решать, о чем мне следует или не следует думать, — с угрозой в голосе произнесла Верховная Мать.
Но Громф лишь улыбнулся в ответ.
— Моя игра ведется параллельно твоей. Как это случилось в туннелях за пределами города, когда я отвел тебя к Мефилу. Иди и помолись, прошу тебя, и ты увидишь, что мои действия наилучшим образом служат Госпоже Ллос. Тебе сейчас предстоит убедить опасного противника перейти на нашу сторону, восстановить уничтоженный Дом и готовиться к войне, не так ли? Если этот инструмент, который я нашел, окажется подходящим для наших нужд, тогда я открою его тебе, и будь уверена: тебе придется еще побеспокоиться о нем. Если же нет, тогда лучше тебе не тратить свое время напрасно.
— Ты прячешь его от меня ради моей же пользы?
— Я ничего не прячу. Я не хочу отвлекать тебя до тех пор, пока не буду уверен, что тебе стоит тратить на этот предмет время и размышления.
Громф пристально смотрел на сестру, гадая, как Квентл ответит на эти наглые слова, будет ли ее реакция похожа на ту, что следовало бы ждать от Ивоннель.
И действительно, в душе Квентл в этот миг, казалось, происходила некая борьба, хотя она умело скрывала ее, сохраняя невозмутимое выражение лица. Однако ее долгое молчание было красноречивым.
— Значит, параллельная игра, ведущая к общей цели, — наконец произнесла она и поднялась, собираясь уходить. — Сообщи мне, когда вернется иллитид.
Громф кивнул, и его сестра — нет, он не мог думать о ней как о сестре в этот момент, потому что она ответила так же мудро, как ответила бы Ивоннель, — правительница Мензоберранзана покинула его.
Проникновение щупалец не вызывало у нее прежнего отвращения, и с каждым разом сопротивление ее слабело. Общение с иллитидом становилось частью ее жизни, хотя Далия на самом деле не замечала течения времени.
Ей казалось, что это место ей знакомо, и воспоминания о кружащихся и: плещущихся водных элементалях и негромком ворчании Предвечного в его яме, которая находилась перед ней, вернули ее в те дни, когда была еще жива Силора Салм, когда был разрушен Невервинтер.
Она не могла понять, в чем дело.
Ей казалось, что в комнате что–то изменилось, и она заметила многочисленных ремесленников–дроу и рабочих–гоблинов, сновавших вокруг с какими–то металлическими предметами. Лестница? Перила?
Прямо перед нею раздался скрежет камня о камень — множество гоблинов устанавливали мраморную плиту на…
На что? На саркофаг? Алтарь? А может быть, жертвенный стол? Она заметила, что плита была сделана из гладкого черного камня, пронизанного красными жилками, цвета крови.
Да, они походили на кровь.
Мимолетные видения, многочисленные воспоминания Далии, какие–то сцены, смысла которых она не понимала, промелькнули в ее мозгу, а потом комната словно скрылась в тумане, и она не могла понять, что забирает у нее иллитид, что он предлагает ей.
Все было как в тумане, и все тело болело, она не могла отогнать эту боль.
Она услышала собственный пронзительный крик, но он, казалось, доносился откуда–то издалека, словно она слышала крики какой–то другой женщины в какой–то другой комнате. Женщины, у которой отнимают все: память, душу, личность.
Далия попыталась высвободиться. Она стояла у стены, раскинув руки, но пауки хорошо сделали свою работу, и паутина крепко удерживала ее, словно ладони были прибиты гвоздями.
Она была совершенно беспомощна.
В какой–то момент Далия потеряла сознание, будучи больше не в силах выносить вторжение в свой мозг, ужас и смятение, царившие в ее душе.
— Вот! — торжествующе произнес Реджис, демонстрируя только что вылепленный глиняный сосуд, похожий на крошечную суповую миску.
Вульфгар посмотрел на этот предмет, затем взгляд его переместился на рабочее место — сосуды с дымящимися жидкостями, металлические трубки, небольшой очаг. Потом он снова с недоумением уставился на Реджиса.
— Великолепно, разве не так? — хитро сказал хафлинг.
— Не так. Я видел, как старухи обжигали глину, тратя на это гораздо меньше усилий, и получали миски, которыми можно было пользоваться.
— А, это потому, что ты не понял. Это не просто горшок.
— Может, это горшок для бурундука?
Реджис вздохнул и, в свою очередь, недовольно посмотрел на друга, но Вульфгар лишь пожал плечами. Кэтти–бри, сидевшая в углу небольшой комнаты, негромко хмыкнула, забавляясь их беззаботной болтовней.
— Подойди, посмотри, — пригласил ее Реджис.
— На что смотреть? — переспросил Вульфгар. — Столько труда и времени было потрачено на то, чтобы сделать мисочку для бурундука?
— Какой предмет заключает в себе твой волшебный свет? — спросил хафлинг, когда Кэтти–бри подошла. После битвы с гоблинами женщина осветила все ближайшие коридоры, сотворив могущественное заклинание, и теперь свет позволял Реджису заниматься своей алхимией.
— Мое кольцо. — Она подняла руку и показала алый ободок, выточенный из цельного рубина, подарок Дзирта.
— Положи его на стол, — попросил Реджис, и Кэтти–бри выполнила просьбу. — Заметь, что свет проникает сквозь столешницу, — сказал Реджис. Остальные знали это, разумеется, но машинально опустили взгляды и посмотрели на пол. Там была тень, но очень слабая. Двеомер действовал таким образом, что магический свет не исходил из какого–то определенного источника, но одновременно озарял все пространство.
— Конечно, — произнесла Кэтти–бри.
Улыбка Реджиса после этого слова стала еще шире. Он перевернул свою крошечную миску вверх дном и накрыл ею кольцо. В комнате по–прежнему было светло, но миска оставалась темной — очевидно, она блокировала магический свет.
— Как крышка фонаря! — объявил Реджис.
Кэтти–бри кивала, пытаясь мысленно разобраться в возможностях, которые предоставляло им это изделие, но Вульфгар смотрел на происходящее в полной растерянности.
— Как это тебе удалось? — спросила Кэтти–бри.
— С помощью лишайника, — объяснил Реджис. — Когда я его собирал, то заметил, что он излучает свет, но сам света не пропускает, никакого, даже созданного тобой. Я читал про такое, — он кивком указал на свою книгу по алхимии, — но не был уверен, что мне удастся выделить из него экстракт.
— Очередной фокус, но нам он зачем? — полюбопытствовал Вульфгар.
Улыбнувшись еще шире, Реджис взял второй крошечный керамический сосуд, затем первый вместе с кольцом, лежавшим под ним, и сложил их вместе так, что кольцо как будто оказалось в глиняном шаре. В комнате стало немного темнее, но магический свет все–таки просачивался сквозь щель между двумя чашечками. Реджис подошел к подносу, находившемуся около его перегонного куба, и опустил палец в глину, которая еще не затвердела. Поднял палец так, чтобы все видели темно–коричневое пятно, затем провел им вдоль шва в керамическом шаре.
В комнате сразу же стало темно, и темнота была бы абсолютной, если бы не угли, тлевшие под перегонным кубом, и не слабое зеленоватое свечение лишайника, росшего на одной из стен.
— Ты закрыл свет, — заметил Вульфгар, но слышно было, что это не произвело на него ни малейшего впечатления.
— Нет, — поправила его Кэтти–бри, и в тоне ее прозвучал некий благоговейный ужас, — ты лишил силы мою магию.
— Вот именно, — подтвердил Реджис.
— Что это значит? — одновременно с ним произнес Вульфгар.
— Когда это кольцо у меня на пальце, если я прячу руку в складках платья, свет, окружающий нас, не тускнеет, — объяснила Кэтти–бри. — Для того чтобы преградить путь магическому свету, нужна толстая стена из плотного материала, а Реджису удалось сделать это с помощью небольшого керамического сосуда.
В тусклом свете очага Реджис заметил, как Вульфгар небрежно пожал плечами. Очевидно, варвар все еще никак не мог понять, какое могущественное орудие только что создал Реджис. Он повторил:
— Зачем нам это?
— Керамика — хрупкий материал, — сказал Реджис. — Как ты думаешь, что случится, если я брошу этот шар на каменный пол или об стену?
Вульфгар помолчал несколько мгновений, затем рассмеялся:
— Я думаю, наши враги будут удивлены.
— Особенно враги–дроу, которые предпочитают действовать в темноте, — уточнил Реджис.
— Какого!.. — раздался крик, дверь распахнулась, и комнату озарил мерцающий оранжевый свет факела. Факел держал в руке Бренор Боевой Молот, его хмурое лицо было скрыто в тени, в другой руке он сжимал оружие.
— Бренор! — хором воскликнули Реджис и Кэтти–бри, желая успокоить его.
— Мы подумали, что у вас неприятности, — прошептал Дзирт, который каким–то образом очутился рядом с тремя друзьями.
И они буквально подскочили на месте, услышав его голос.
— Свет пропал, — объяснил Дзирт. — Я решил, что пришли дроу и с помощью магической тьмы нейтрализовали твое заклинание.
Реджис сжал керамический шар в пальцах, глина треснула, и в комнате сразу же стало светло.
— Наш друг–хафлинг создал некое ценное оружие, которое пригодится нам, когда мы спустимся на нижние уровни, — пояснила Кэтти–бри, взяла у Реджиса кольцо и надела его.
— Несколько ценных предметов, я надеюсь, — согласился Реджис. — Если ты сможешь помочь мне заклинаниями.
— Завтра, — пообещала ему Кэтти–бри.
— И противоядие, — добавил Реджис, подходя к своему перегонному кубу. — Я стал большим мастером в этом деле с тех пор, как начал готовить яды для своего арбалета. Я часто нечаянно накалывал пальцы. Даже не спрашивайте, сколько раз я погружался в глубокий сон, когда мне следовало бы работать!
— Ага, и ты считаешь, что мы этому должны удивиться, — сухо ответил Бренор.
Реджис подмигнул ему, затем взял несколько стеклянных флакончиков с молочно–белой жидкостью.
— Он особенно эффективен против яда дроу, — объявил хафлинг. — Если мы окажемся поблизости от них, выпейте содержимое, и вы полдня сможете противостоять усыпляющему яду, которым они смазывают свои дротики.
— Отлично, — поздравил его Дзирт. — Думаю, нам придется подойти к ним довольно близко. Мы с Бренором добрались до главной лестницы. Она убрана, но это нам не помешает спуститься. — Он бросил быстрый взгляд на Кэтти–бри, и та спокойно кивнула в ответ. — Есть новость получше: помещение внизу пустует, — продолжал Дзирт. — По–видимому, в Гаунтл гриме не так уж много дроу, как мы боялись.
— Но если это так, возможно, они ушли и забрали пленников, — заметил Вульфгар.
— Давайте отдохнем, но недолго, — предложил Дзирт, но не стал продолжать. Все знали и боялись того, что будет дальше: им придется углубиться в нижние туннели Подземья в поисках темных эльфов.
Далия очнулась много часов спустя и обнаружила, что снова лежит на полу перед тремя клетками, подвешенными к потолку в Кузне. Она взглянула на труп брата Афафренфера и ощутила лишь мимолетный приступ жалости.
Повернула голову, чтобы посмотреть на Артемиса Энтрери, который безвольно привалился к железным полосам клетки, прижавшись к ним лицом. Может быть, он тоже мертв? Ее охватил страх.
Да, страх, и это инстинктивное чувство напомнило Далии, кто она такая, и она как будто снова стала той женщиной, которой была прежде. С огромным трудом она заставила себя сесть и вздохнула с облегчением, когда Энтрери открыл глаза и взглянул на нее.
Но, подобно жалости к монаху, это чувство, присущее прежней Далии, тоже быстро исчезло, и в мозгу ее уже теснились другие мысли. Зловещая улыбка появилась у нее на губах, когда она подумала о том, как замечательно было бы взять раскаленную кочергу и ткнуть ею Энтрери.
Эта воображаемая картина потрясла ее, и улыбка погасла. Эльфийка сердито нахмурилась, но злилась она не на Энтрери, а на себя саму. Она почувствовала себя крайне неуверенно, не понимала, в чем дело, что происходит; как будто ее истинные чувства походили на червячка, похороненного под кучей извивавшихся дождевых червей, которые пытались захватить власть над ее сознанием.
— Далия? — окликнул ее Энтрери голосом, необычно твердым для человека, столько времени провисевшего в клетке. Впрочем, это наблюдение было бы слишком тонким для несчастной Далии, и она ничего не заметила.
— Значит, ты убедила их, что никуда не денешься? — спросил Энтрери, кивая на ноги Далии — теперь на них не было цепей с железным шаром.
Но Далия понятия не имела, о чем он говорит.
— Их осталось немного, — прошептал Энтрери.
— Ты считаешь, что сможешь сбежать? — едва заметно усмехнулась Далия.
— Не я, а мы, — поправил ее он.
— Нет, не можем, — просто сказала она.
— Стоит попытаться, — уговаривал ее Артемис. — Пусть лучше они поймают нас и убьют, чем… — Он смолк и поднял голову, затем снова бессильно привалился к клетке всем телом, словно труп.
Мифриловая дверь, которая вела в камеру Предвечного, отворилась, и в Кузне появилась жрица Береллип. Взгляд ее сразу же упал на Далию, затем на Энтрери. Она подошла к ремесленнику, который работал у главного горна Гаунтлгрима, и завела с ним разговор, но время от времени бросала взгляды в сторону пленников.
— Мы должны попытаться, — прошептал Энтрери, не шевелясь.
Но Далия пожала плечами. Она не в состоянии была осмыслить его предложение, не в состоянии даже представить себе такое действие, как побег.
Она понимала, о чем он говорит, и один червячок среди целого клубка дождевых червей в ее сознании считал, что это верный совет. Однако ей становилось все труднее и труднее находить этого единственного червячка в куче чужеродных мыслей, потому что иллитид внушал ей другие воспоминания, рисовал ей другие картины, предлагал другие соблазны.
Далия рассмеялась и просто отвернулась от Энтрери.
Некоторое время спустя Береллип Ксорларрин и Йерринине стояли у жертвенного алтаря в камере Предвечного, превращенной в часовню. Они стояли спиной к яме, пристально глядя перед собой — на стену, которая была так густо оплетена паутиной, что не было даже видно камня.
По обеим сторонам от затянутого паутиной участка высились два огромных нефритовых паука, которые удерживали паутину и стерегли два выхода из помещения, один — рядом с коридором, ведущим в Кузню, второй — рядом с закрытой дверью в туннель, который вел в будущие покои Матери Зирит.
Вход в этот второй туннель был почти не виден, таким толстым слоем затягивала его паутина.
Береллип посмотрела налево, мимо двери Зирит, на мостик, переброшенный через яму Предвечного, за которой находилось небольшое помещение. Магия удерживала чудовище в ловушке, в яму не переставая лилась вода, а снизу поднимался пар, поэтому ей удавалось различить лишь фрагменты блестящих металлических перил.
Жрица повернулась, вытянула шею и всмотрелась сквозь клубы пара в комнатку, где предавался медитации Мефил Эль–Видденвельп и где огромный водяной элементаль охранял рычаг — и, скорее всего, заодно и иллитида, потому что оба существа подчинялись Громфу Бэнру.
— Рейвел скоро отправится домой, — сообщила Береллип драуку, отбросив неприятные мысли. Ей не хотелось думать о том, что эти коварные Бэнры получили легкий доступ в святая святых ее города.
— Поход завершился удачно?
Береллип промолчала, и рассерженный драук угрожающе прищурился.
— Одержимость Тиаго Бэнра этим отступником дорого обошлась мне, — напомнил он.
— Твои чувства никого не интересуют, урод, — раздался странный голос, похожий на плеск воды, но определенно принадлежавший женщине.
Береллип с Йерринине, стремительно обернувшись на незнакомый звук, увидели, что паутина, затянувшая дверь в покои Матери Зирит, вращается, словно разворачивается, подобно щиту Тиаго. В результате кругового движения пряди паутины оказались отброшены к краям и открыли портал. Через него в помещение вошла необыкновенно прекрасная женщина–дроу, совершенно обнаженная.
— Если ты заговоришь снова, я швырну тебя в пасть Предвечного, — предупредила женщина.
И Йерринине повиновался, потому что ему, как и Бериллип, было известно, что не просто женщина–дроу, а прислужница Ллос, йоклол, неожиданно появилась в часовне их Дома.
Береллип упала на колени, закрыла лицо руками и начала молиться. Огромный драук подогнул лапы так, что его паучье брюхо, похожее на мешок, коснулось пола, и тоже опустил взгляд. Однако он не молился. Драукам запрещалось произносить молитвы.
— Встань, — приказала йоклол Береллип, и жрица быстро поднялась на ноги, но неловко пошатнулась и почувствовала себя глупо, потому что едва не повалилась на каменный алтарь, который стоял перед ней.
Прислужница не заметила этого, она даже не смотрела на жрицу: прекрасная женщина обходила комнату, кивая медленно и, казалось, с одобрением.
— Где посох? — спросила она, повернувшись к жрице.
Береллип озадаченно посмотрела на нее.
— Оружие дартиир, — нетерпеливо пояснила прислужница.
— В… в моих покоях, — запинаясь, ответила Береллип; она находилась в полной растерянности. Откуда прислужница могла знать об этом странном складном посохе?
Прислужница кивнула и медленно развернулась вокруг своей оси; это напомнило Береллип о том, что на самом деле существо скорее напоминало наполовину растаявшую свечу, и что у него не было ног, а облик прекрасной женщины был лишь иллюзией. Прислужница вытянула руку в сторону чулана, расположенного по другую сторону от ямы, хотя его не было видно из–за струй воды и клубов пара.
— Настало время, — произнесла она, и голос ее наполнил все помещение. Затем она вернулась в туннель, миновала дыру в паутине, и та немедленно начала вращаться, на сей раз в обратную сторону, запечатывая вход.
«Принесите сюда», — раздался голос в голове Береллип и драука, и оба, как ни странно, поняли, что означают эти слова. Они стремительно направились туда, куда им было приказано, еще прежде, чем: пожиратель разума пересек яму и оказался в главной часовне.
Далия дергала руками и ногами во сне, стонала и рвала на себе последние остатки одежды. Рубашка ее превратилась в лохмотья, через многочисленные дыры в штанах видны были ее гладкие белые ноги, и она потеряла сапоги — а может быть, мучители сняли их с нее.
Энтрери смотрел на женщину с искренним сочувствием, он разделял страдания Далии, точнее, пытался представить их себе, потому что понятия не имел, какие ужасы творили с ней темные эльфы и отчего она так кричала, когда ее пытали.
Он понял, что ему придется оставить ее.
Нет, ему придется убить Далию, чтобы прекратить ее страдания. Его кормили очень скудно, и он знал, что скоро лишится физической силы. Он не мог больше ждать и не мог надеяться достучаться до Далии. Энтрери решил бежать, бежать в тот день, когда погаснет огонь в большинстве горнов.
Он посмотрел на Далию, сознавая, как тяжело ему будет отнять у нее жизнь, несмотря на все здравые рассуждения, несмотря на то, что это будет сделано ради ее же блага.
Громкий стук отвлек его внимание от спящей эльфийки, и он взглянул на небольшую дверь, расположенную в центре стены, дверь, ведущую в логово Предвечного. Там работала группа дроу, гоблины шныряли туда–сюда, выполняя приказания; они заканчивали работу над новой аркой, которую соорудили, чтобы дополнительно укрепить мифриловую дверь.
Одна женщина, жрица, решил Энтрери, создала рельеф с изображением драука, который сейчас укрепляли на гладкой металлической двери. Черный адамантин резко контрастировал с блестящим серебристым мифрилом.
Знак дроу в древнем доме дворфов.
Мгновение спустя женщина и остальные рабочие бросились в стороны — дверь распахнулась изнутри. Энтрери с ненавистью наблюдал за тем, как гигант–драук Йерринине выползает из туннеля на своих паучьих лапах. Он полз, низко наклонив голову, таким высоким он был, настолько тесны ему были туннели, предназначенные для дворфов. Когда он очутился в кузнице и выпрямился, Энтрери показалось, что перед ним демон, поднимающийся из Абисса.
Огромный, черный, устрашающий демон, одновременно прекрасный и уродливый.
Закинув булаву Амбры на плечо, Йерринине направился прямо к клетке Энтрери. Ассасин попытался притвориться, будто потерял сознание, и одновременно приготовился к удару. Приоткрыв один глаз, Энтрери заметил, что Береллип тоже выбежала из той комнаты, поспешно пересекла Кузню и направилась в свои покои.
— Проснись, ничтожная дартиир, — произнес Йерринине, нависший над Далией, и объявил о своем появлении, воспользовавшись Энтрери и его клеткой в качестве колокола.
Клетка бешено вращалась, у ассасина перехватило дыхание, и он был уверен, что пара ребер сломана.
Вращаясь, он мельком увидел, как Йерринине протягивает руку и хватает Далию за косу.
В следующее мгновение он увидел, как Далия стоит на полусогнутых ногах, неловко наклонившись вперед; лишь рука драука удерживала ее в вертикальном положении.
В третий раз промелькнула перед ним эта картина, и он увидел, как Далия сопротивляется, схватившись за запястье Йерринине, пытается высвободиться. Энтрери услышал, как женщина охнула от боли, увидел, как она выпрямилась — драук грубо заставил ее подняться.
В следующую секунду Далия полетела на пол — отвратительное чудовище наотмашь ударило ее по лицу.
— Нет! — невольно воскликнул Энтрери.
Булава стукнула по клетке, остановив вращение.
— Он живой! — в явном восторге произнес драук.
От сокрушительного удара тяжелой булавы у Энтрери буквально перехватило дыхание, он едва не лишился чувств; и прежде, чем он успел прийти в себя, Йерринине ударил его снова.
Гоблины захохотали, и драук нанес очередной могучий удар.
Дроу, работавшие в Кузне, отвлеклись от своих занятий и тоже начали подстрекать драука.
Энтрери почувствовал, как металлическая полоса глубоко вонзилась ему в ногу, и следующий удар булавы по клетке причинил ему невыносимую боль.
Темные эльфы смеялись, гоблины рычали с садистской радостью.
— Драук! — крикнул кто–то, и голос этот казался таким далеким, что Энтрери даже не понял, кому он принадлежит.
Смех немедленно смолк, и единственными звуками, раздававшимися в Кузне, остались рев пламени в печах и скрип цепи, на которой висела стремительно вращавшаяся клетка Энтрери.
Но ассасин ничего этого не слышал, не слышал он и крика Далии, которую Иерринине снова схватил за волосы, поднял на ноги и протащил через все помещение.
Прошло немало времени, прежде чем Энтрери пришел в себя. Он чувствовал во рту вкус крови. Сделав вдох, он ощутил жгучую боль, и еще решил, что одна нога наверняка сломана.
И тогда он понял, что даже не может надеяться бежать.
А Далия исчезла, и если они не вернут ее обратно, на это место перед клеткой, думал он, он не может надеяться положить конец ее мучениям.
Далия стояла, выпрямившись во весь рост, руки ее были расставлены в стороны, и тысяча пауков сновала вокруг нее.
Все это было ей слишком хорошо знакомо.
Но сегодня что–то было не так, почувствовала Далия, хотя не могла определить, что именно. Она ощущала, как ее опутывают нити, привязывают ее к стене из паутины, у которой она стояла, как приклеивают ее вытянутые руки.
Руки были вытянуты горизонтально, и она не могла пошевелить ими. Вот в чем было дело. Дроу поместили у нее за плечами какой–то шест.
Нет, не шест, вдруг поняла Далия, и это открытие потрясло ее. Это была Игла Коза, ее посох.
Они дали ей оружие!
На мгновение у нее в мозгу промелькнула мысль, что ее тюремщики совершили роковую ошибку, ей показалось, что она сможет вырваться из пут и атаковать эту жрицу Ксорларринов, которая стояла перед ней.
Но в следующий миг она поняла, что ошибается: нити прочно удерживали ее, и она вынуждена была приподняться на цыпочки, а затем ее вообще оторвало от земли.
Она висела в воздухе, раскачиваясь.
Пауки продолжали свою работу, покрывали ее паутиной.
Иллитид приблизился к ней, шевеля щупальцами.
Она снова начала кричать.
Прошло много, много времени прежде, чем она безвольно повисла в своих путах, лишившись сознания.
«Теперь она твоя», — при помощи телепатии сообщил Мефил Эль–Видденвельп Береллип. Он спокойно развернулся и отошел в сторону, к мостику, который висел над огненной ямой. «Подходящее украшение для твоей часовни», — прозвучал бесплотный голос Мефила в мозгу Береллип и в сознании всех, кто находился в комнате.
Береллип криво усмехнулась, а пауки уже превратили Далию в кокон. Они сновали по ее лицу, покрывая его белыми нитями.
Далия открыла синие глаза, и в них плескался ужас. Под маской лицо ее исказилось в беспомощном, приглушенном вопле.
Береллип, не мигая, смотрела на нее. «Нехорошо смеяться вслух», — подумала жрица, когда мрачная церемония подошла к концу. Взглянув на огромных зеленых пауков, стороживших стену, Береллип резко хлопнула в ладоши — магические арахниды принялись натягивать нити паутины, которые были перекинуты через невидимую балку, и несчастная Далия начала подниматься выше.
Она была приклеена к стене и висела под небольшим углом, наклонившись вперед.
Под слоем паутины только угадывались очертания ее тела.
Лишь украшение часовни К’Ксорларрина; и пленной дартиир, подвергнутой невыносимым пыткам, предстояло вечно смотреть вниз, на жертвенный алтарь.
— В этом месте ты, навеки мертвая, будешь смотреть, как приносят в жертву множество твоих сородичей, — произнесла Береллип слова молитвы.
Далия не слышала ее.
Далия уже ничего не слышала.
