Глава 29
Вода звала.
Я слышала ее голос – такой знакомый, такой ласковый. Она пела о том, что мой дом – суть вода, три четверти от мира, и я сама…
Во мне живет память.
Та самая память, которую я по сей день считала выдумкой, но теперь…
Я помнила тьму первозданного океана и то, как плоть его исторгла землю и создала тварей морских, а после и наземных, но сохранивших связь со стихией. Я была эволюционным древом.
И рыбой.
И зверем.
Я была травой и косулей. Волком и грибом. Я была нормальна и совершенно безумна. Я…
Была.
Существовала.
Там и здесь.
Я должна была идти.
И я знала куда. Я вытянула руки, прижимая их к стене, и острые камни разодрали ладони. Вид крови не вызвал ни испуга, ни отвращения. Она была тоже водой.
Только красной.
Встревоженно заворчал рапан, и скорпионье семейство стекло на камни.
– Идите, – велела я, не открывая глаз, боясь потерять связь с нитью, что протянулось между мной и тем океаном, который скрывался в камне. – Идите, чужакам не место здесь.
Я ощущала боль Древнего города.
И его обиду.
И желание избавиться от назойливого внимания тех, кто не был связан с местом узами крови. Нельзя. Нельзя и снова нельзя.
Табу!
Оно тоже прописано в памяти моего тела. Или уже не совсем моего. Кровь наполняла камни, а я ждала, зная, что сейчас произойдет.
Не было ни треска, ни землетрясения, просто стена вдруг исчезла. А нить завибрировала, требуя, чтобы я прошла дальше.
Шаг.
И еще шаг.
Тьма дышала влагой, а звук падающих капель становился ближе и ближе.
Ниже и ниже.
Рапан двинулся было за мной, но оказался слишком велик, чтобы протиснуться в узкую нору. Он закричал, заставив меня обернуться.
– Все будет хорошо, – шум воды гудел в ушах. – Все будет хорошо. Иди.
Я не хочу, чтобы кто-то умирал, но…
Вода пела, что нет смерти, что есть колесо жизни. И тот, кто сегодня дышал, завтра станет пищей для рождающих воздух. Все было странным. Я понимала ненормальность происходящего и в то же время оставалась на удивление спокойна.
– Позаботься о нем.
И рапан понял.
Он говорил со мной на языке воды, и песка, и крови.
Мира.
Он отступил, а я…
Меня ждала тьма.
И лестница.
Обыкновенная такая лестница с грубыми ступеньками, которые уходили куда-то вниз. Куда именно – разглядеть не получалось, ибо темно и вообще… надеюсь только, что ведет она не к центру мира, ибо не дойду, исключительно физически.
Шаг за шагом.
Сырой воздух, который я готова была пить и пила, изнемогая от жажды. Тело мое желало бежать, перепрыгивая через ступеньку, но остатки разума требовали проявить осмотрительность. Все-таки лучше спускаться медленно и спуститься, а не полететь кувырком по ступенькам. Кувырком, может, оно и быстрее, но вряд ли целее. А моя миссия, в чем бы она ни заключалась – но должна же быть! – все же требовала некоторого здоровья.
Ниже.
Ближе.
И шепот воды уже заглушал все прочие звуки.
Надеюсь, Нкрума будет еще некоторое время занят, а то нехорошо заставлять бедолагу волноваться. Он ведь следом сунется, а к нему место может быть не слишком дружелюбно.
Еще ниже.
И уже близко.
Вода поднялась, она касается моих ног. Ласкает. Целует. И голос ее слышен яснее, чем когда бы то ни было. И не только голос. Она принимает мою кровь даром, а в ответ дает успокоение.
Все будет хорошо.
Все…
Вода поднялась до колен.
До бедер.
И надо бы испугаться, но…
Я оказалась в очередной пещере. Перевернутая чаша с белыми стенами, на которых прорастает бледно-голубой узор. Стены светятся, как и узор. И свет этот отражается водой.
Ниже.
Глубже.
И не стоит медлить. Меня здесь ждали, и ждали давно…
Первым споткнулся правый ксирос.
На ровном месте.
Покачнулся.
Задел локтем стену. Нервно дернул конечностью, будто пытался что-то смахнуть с шеи. И завалился на бок.
Арагами-тари отступила и остановилась, наблюдая агонию. Лимфа ксиросов, конечно, была медленней крови, но все же, все же… Яд пустынного скорпиона оказался весьма действенен.
– Осторожней, – сказала она, когда вторая особь направила дуло плазмомета. – Вы ведь не хотите покончить жизнь самоубийством?
Он был уже мертв, пусть стоял, дышал и думал, но это временно.
Бледный скорпион выбрался из складок костюма и, вскарабкавшись на грудь пирата, издал едва слышный треск, на который из трещины выползло еще с пяток. Они растеклись по стене, и панцири потемнели, сливаясь с камнем.
Любопытный эффект. И похоже, свойствен лишь местной популяции. Отловить бы парочку для лаборатории…
Впрочем, от этой мысли Арагами-тари отказалась.
Песчаница же погрозила скорпионам пальцем.
– Иди, – просипел ксирос, отступая. Впрочем, приближаться вплотную к стене он не стал, лишь качнул дулом, поторапливая.
Что ж…
Страха не было.
В тот день, когда ей исполнилось пятнадцать, благословенная Амишари, хранительница рода, сама затянула шелковый шнурок на запястьях. И высадила Арагами, еще не тари, но ту, кто лишь собирался переступить порог, став взрослее, на каменном пятачке близ пустыни.
– Слушай, – сказала она, поставив у ног калебас с водой. – Думай.
Пой.
И пески отзовутся, если есть в тебе их кровь.
Тот день, казалось, стерся из памяти, о чем Арагами-тари не жалела. Но нет, она вдруг вдохнула сыроватый воздух, ощутила на губах вкус воды, приправленной легкой горечью листьев таки.
Тень гравилета в стремительно светлеющем небе.
Огненный шар, который выкатился, казалось, прямо под ноги. Тонкая корка льда, которую Арагами успела подхватить пальцами. И слизала первую каплю, сказав:
– Я пришла.
А пески ответили протяжным вздохом.
Здесь не было песка, разве что под ногами, но он, безопасный, ласковый, ничуть не напоминал то красно-желтое море, ленивое, любопытное, способное стереть ее взмахом песчаного крыла.
Но ощущение сходства.
Музыка.
Скрип камней.
И шелест песчаного червя, который кружил где-то рядом. И сердце, что застучало, пробуждая к жизни запасные… Пот на щеках. Боль в спине. Камень слишком мал, чтобы сесть удобно, а сдвинуться она опасалась. Пустыня коварна, и, может статься, прямо за спиной тебя ждет песчаная яма.
Ждет с нетерпением.
Шелест над головой заставил очнуться. Так и есть, разноцветная, нарядная сколопендра ползла, не пытаясь даже скрываться. Она зависла на мгновенье, отделив переднюю часть тела. Шустро шевелились тонюсенькие оранжевые ноги, будто в поисках опоры. Щелкали жвалы.
Ксирос шарахнулся влево.
И на спусковой крючок нажал, благо мощность априори была выставлена минимальная, но огненный шар, вырвавшись из направителя, пронесся по коридору. Стены загудели, засветились алым, а волна жара опалила лицо, заставив зажмуриться.
Когда Арагами-тари открыла глаза, ксирос был уже мертв.
Пахло горелым.
Очень неприятно пахло горелым.
Она зажала рот и, оглянувшись на георазведчика, переступила через тело.
Стальная туша покачнулась.
А ведь хватит одного удара, чтобы переломить позвоночник. Да и плазменный резак не только породу плавит… и в целом, что есть плоть против стали?
Страх – вот истинная смерть.
Страх внутри.
Он разлагает.
Он заставляет делать глупые вещи. Он отбирает знания и уверенность в себе.
Вархашш кружит, ему нет дела до девчонки, ему интересны красные пески, довольно жесткие для того, чтобы счистить старую чешую. Вон они, чешуйки, поблескивают на солнце. Если не двигаться, если не привлекать внимания…
Во время линьки вархаши плохо видят. Они в принципе плохо видят, но во время линьки ослабевают и прочие органы чувств, а значит, вархашш становится слабее и агрессивнее одновременно.
Дышать медленно.
И не шевелиться.
Бежать… Все инстинкты требуют бежать, добраться до Красных скал, которые виднеются вдали. Вархаши избегают камней, и там будет безопасно, но…
Нет.
Разум способен одолеть страх.
Пиратам невыгодно уничтожать заложников, пока невыгодно, а потом…
Отыскать узкий боковой ход и, главное, не наступить на кого-нибудь.
– Чего встали? – поинтересовался механом голосом айварха. – Идите… Или мне следующую партию запускать? И, дорогая моя, надеюсь, вы помните, что здесь, наверху, я не одинок. Вы же не хотите, чтобы я в вас разочаровался? Да и…
Ошейник ударил разрядом, напоминая, что даже под землей они не столь свободны, как представлялось Арагами-тари. Она с трудом сдержала стон.
Терпение.
Каждому рано или поздно приходится смотреть в глаза своему зверю.
Первого чужака Нкрума учуял шагов за триста. Пряный резкий запах, который диссонировал с ароматами пещеры, заставляя насторожиться и вжаться в камни.
Вирусная программа была запущена, и оставалось лишь ждать.
Ждать он не любил.
Умел.
Ожидание – первое, чему учит пустыня. Вжаться в пески, позволить им коснуться шкуры, пробуя новую игрушку на вкус. Хлестануть ветром, пугая, и замереть, приглядываясь, надеясь, что жертва поддастся этому страху.
Нкрума помнил, как оно было в первый раз.
Пятачок скалы.
И пение песчаного скорпиона, который завлекал подругу. Скрежет задних ног по панцирю и ритмичное пощелкивание клешней. Он видел, как медленно покачивается хвост, переваливаясь со стороны на сторону. И длинная скорпионья тень ложится на пески.
Низкое светило.
И белое пятно тени вдалеке. То ли скалы, то ли…
Песок поднимается выше. Время прилива, время тишины. И скорпион замолкает, а на поверхность поднимается криль. Сперва вспыхивают отдельные огоньки, искры их гаснут мгновенно, но постепенно вспышек становится больше и больше. И вот уже окрестные пески пылают всеми оттенками алого.
Чужак ступал осторожно.
И второй, почти сумевший остаться незамеченным. Его панцирь удачно мимикрировал, и если бы не легчайший аромат смазки, исходивший от ствола плазмомета, Нкрума мог бы и пропустить тень. Все же зрение в этом обличье было не самым лучшим.
Он моргнул и дернул хвостом, сбрасывая раздражение.
Пропустить.
И девушек, которые держались за руки, надо вывести из-под обстрела.
Связь… логи на экране менялись быстро, но не настолько, как хотелось бы. Все-таки искусственный интеллект внешней станции был достаточно стар и опытен, чтобы поддаться с первой атаки. Благо, он не идентифицировал проникновение и не подал сигнал в сеть.
Связь…
– Стоять, – гоминид в броне дернулся, ткнув дулом в трещину, где затаился выводок шершней. Гнездо спало, однако сторожевые усы дернулись и потянулись к чужаку, пытаясь оценить степень угрозы.
Плохо.
Если эти идиоты разбудят рой, достанется всем.
Нкрума подобрался.
Одного он подомнет сразу, но успеет ли управиться со вторым?
– Да… здесь лабиринт… какого хрена… не знаю я, почему сканеры не работают! Да я клянусь, что… сам спускайся и ищи! – взвизгнул ханор, шарахнувшись в сторону, и тончайшие сторожевые щупы поймали пустоту.
Хорошо.
Рой пригодится позже.
Нкрума потянулся.
Дроны взломали первый слой, создав маску, которая была принята управляющим элементом как якорь. Хорошо, дальше пойдет быстрее.
Матка, судя по изменившейся структуре логов, испытывала радость.
Если она вообще была способна радоваться.
Проклятье.
Еще три пары разведчиков прошли сквозь скалу. Они двигались медленно, осторожно, сканируя пространство и перенаправляя данные. А вот здесь помехи создать реально. Неплотные, чтобы было ощущение, будто сигнал тонет в камне. Порода здесь специфическая. Дрон опустился на каменную глыбу, впившись зазубренными когтями. Он раскрыл надкрылья, подпитываясь солнечным светом. Спина его треснула, выпуская тончайшую проволоку чувствительных усов.
Перехват.
Базовая обработка. Мощности одного дрона будет недостаточно, но матка уже выслала помощников. Кольцо справится. Отлично.
Картинку тоже стоит подправить. Но это позже.
– Что встала, тварь? – Ханоры всегда отличались на редкость неустойчивой психикой, а этот разнервничался настолько, что потовые железы раскрылись, выпуская репеллент.
Соотечественников, которых следовало бы предупредить об опасности, поблизости не наблюдалось, но врожденные рефлексы силой воли не преодолеть.
Запах был неприятным.
Резким.
И чувствительные щупы гнезда зашевелились, втягиваясь в плотный шар. Еще секунда, и их заменят бледные нити стрекательных щупалец. Да и первый ряд шершней выходит из спячки.
Девушка повела плечом и шагнула под карниз. Правда, задержалась на долю мгновенья, взгляд ее остановился на камне.
Пальцы сложились.
Щелчок.
И легкое касание когтей, на которое стена отзывается. Он замечен.
Услышан.
И да, охота началась.
Девушка легко скользнула в боковой проход, слишком узкий для массивного ханора. А ее спутница, ойкнув, присела, схватилась за ногу.
Ханор замахнулся.
И хрустнул под тяжестью тела Нкрумы. Острые когти пробили броню, а зубы сомкнулись на шее, которая сломалась легко. Куда сложнее было заставить себя разжать зубы.
– Слабые, – с сожалением произнесла сидевшая на корточках девица, вытаскивая руку из мягкого подбрюшья инсектоида. Она отряхнулась, скривилась и вытерла измазанные гемолимфой пальцы о скафандр. Иллакт замер, еще живой, но определенно парализованный.
– Пульт управления ищи, – выглянувшая из расщелины девица обошла тело и, присев рядом, постучала по нагрудным пластинам.
– Третий…
– Иди, – сказала она, отводя взгляд. – Мы здесь сами справимся.
