Глава 23
Спустя четверть часа их разделили.
Мужчин увели вниз. И Арагами-тари стиснула кулаки. Она отчаянно надеялась, что муж и сыновья поведут себя разумно.
Женщинам досталась большая гостиная.
– А теперь, милые дамы, – айварх устроился в центре комнаты, мебель же всю оттащили к стенам, – мы поступим следующим образом. Я говорю – вы слушаете. Я приказываю – вы делаете. Поверьте, мне совершенно не хочется наживать кровников…
Здесь он несколько опоздал.
Песчаница устроилась рядом, по левую руку. И теперь разглядывала собственные когти. Сперва Арагами-тари показалось, что покрыты они бледно-золотистым лаком, еще подумалось, что цвет получился насыщенный и вместе с тем не пошлый.
А потом она поняла – лак прозрачный, это собственный цвет когтей такой.
И, судя по глубоким лункам, когти имели обыкновение втягиваться. Что ж, айварху лучше не подходить близко.
– Я наслышан как об упрямстве круонцев, так и о их странной привязанности к женщинам.
– Что с нашими мужчинами? – Бои все же посмела раскрыть рот. И над головой ее щелкнула силовая струна кнута, срезав тонкую прядь волос.
– Я говорю. И только я, – он не спешил убирать кнут. – Еще раз раскроешь рот без разрешения, я перерублю тебе горло. В доме достаточно комнат, чтобы мы могли долго по ним ходить.
Кто-то заворчал.
Не сейчас.
Они ждут нападения, провоцируют и готовы к удару. Проклятье! Слишком давно женщины не выходили на охоту, предоставив это грязное дело самцам. А теперь поди-ка угадай, хватит ли терпения выждать…
– Тихо, – голос Арагами-тари заставил вздрогнуть и пиратов. – Все остаются на местах. И ждут…
И когтем по подлокотнику отстучала древний ритм.
– Как мило с вашей стороны помочь… – осклабился айварх.
– Я забочусь о моих гостях.
Ждать.
Охота началась.
Ждать.
И ответ пришел. Его отстучал чей-то острый каблучок. По стене прошла дрожь, сменяя светло-серый оттенок на более темный.
Блеснули желтые глаза Бои.
И улыбка скользнула по губам тетушки. В свое время она была изрядной загонщицей.
Надо будет возродить традицию, но это позже, много позже. Главное, Нкрума успел найти укрытие, а там… Древние присмотрят.
– Итак, на чем я остановился? Мое присутствие здесь – гарантия того, что мужчины будут вести себя прилично. Если, конечно, их не тянет вдруг овдоветь…
Возмущенное фырканье было ему ответом.
– Сейчас мы разобьемся на небольшие группы, скажем, по пятеро… и двое моих людей, которым я разрешу делать все, что потребуется в случае мятежа…
Взгляды пересеклись.
Он смеялся.
Он был уверен, что всецело контролирует ситуацию.
– Мы разойдемся и будем ждать. А теперь можешь спросить.
– Что с нашими мужчинами? – повторила вопрос невестки Арагами-тари.
– Надо же, какая заботливая…
Это замечание ответа не требовало, но являлось провокацией, а потому Арагами-тари сочла возможным промолчать.
– И неглупая. Тебе не интересно, почему мы здесь?
Интересно.
Но сами расскажут, а вот судьба остальных волновала не только ее. Песчаница следила за ксеносом в экзокостюме. Черную пленку поликристаллической брони пронизывали тонкие стебельки гидроскелета.
Любопытная конструкция.
И относительно новая. Что-то похожее мелькало в разработках «Прайма», но куда более неуклюжее, нелепое, как это бывает с пилотными образцами. Эта же броня была и подвижна, и прочна.
– Что ж, если будете себя хорошо вести, то все останутся живы… почти все. Уж не обессудь, тари, но, коли попадется твой сынок, ему голову открутим.
Это вряд ли.
У второго лишь элементы костюма. Закрыты голени, паховая область и грудина. Вид нелепый, ибо в открытых частях тело кажется слишком уж тонким и хрупким.
– Ты, ты и ты… еще вы двое – на выход. Ведите себя хорошо, девочки, и нам не придется вас наказывать.
Арагами-тари прикрыла глаза.
Она очень надеялась, что межклановые распри не помешают охоте. И что терпения у девиц хватит. Все-таки снаружи буря, а охотиться во время бури кровь не велит.
Агния спала.
Она заснула тихо и незаметно. И Нкрума смотрел на нее, спящую, думая о том, как виноват перед этой женщиной.
Она лишилась дома.
Попала в чуждый для себя мир. А теперь и вовсе оказалась в пустыне.
Она спала крепко и не слышала, как буря улеглась. Снаружи царила ночь, лучшего времени для вылазки и не придумаешь.
Разбудить?
Предупредить?
Испугается. Здесь все слишком чуждо для нее.
Он принюхался. Сон был крепким. И если повезет, то он успеет обернуться. В конце концов, ему надо просто убедиться, что выход на поверхность не засыпало.
Нкрума выбрался из лежбища, и листья поспешно сомкнулись, не желая терять и крох тепла. Камни почти остыли. А снаружи палатку покрыл седой налет.
Холодно.
Настолько холодно, что холод этот ощущается сквозь костюм. Он проникает в кровь с воздухом, и в горле тотчас начинает першить. Нкрума сделал несколько медленных глубоких вдохов. И сердца застучали, разгоняясь.
Заработали надпочечники, подстегивая метаболизм ударной дозой гормонов.
И тело заныло, предчувствуя превращение. Обойтись бы без него, но… так быстрее. Он упал на четыре лапы и потянулся.
Холод не исчез. Просто стал менее заметен?
Пожалуй.
Серое на сером. Серые извивы стен. Серые тени скорпионов, впавших в спячку. И серая же сеть паука, которая стала настолько хрупкой, что разлетится на осколки от одного прикосновения.
Дышать.
Периферические сплетения сосудов раскрываются, принимая горячую кровь, и на мгновение становится жарко, но затем кровь откатывается, сосуды смыкаются, и Нкрума вздрагивает от холода.
Двигаться.
И надеяться, что за последние полгода он нагулял достаточно толстый слой жира, чтобы выдержать эту прогулку.
Коридор, как и ожидалось, был засыпан.
Второй, впрочем, тоже.
За третьим ворочалось что-то крупное, явно голодное и прислушивающееся к теплу. С этим связываться не стоило. А вот четвертая развилка неожиданно вывела на поверхность. Путь был простым, разве что в одном месте завал сузил коридор настолько, что пришлось продираться, лежа на животе.
Ничего, шкура крепкая.
А костюм зарастет.
Висела луна. Отражалась в зеркалах песков, как и темное глубокое небо. В такие ночи Круон терял покров из облаков, и становился особенно беззащитен. Где-то далеко и обреченно скрипел полуночный харраг, призывая на свидание самку.
Та не отвечала.
Нкрума принюхался.
И бодро затрусил по направлению к поместью. Было бы преступлением упустить столь удобный случай. Система охраны, перегруженная бурей, еще восстанавливается.
А он говорил, что давно пора проложить новые нервные цепочки, да и в целом следовало бы настроить управляющий модуль.
Ничего.
Сейчас это даже на руку.
Купол исчез.
Правильно, буря не любит чужой силы. Нкрума надеялся, что запасных генераторов нет, а если и есть, то синхронизатор и управляющие модули слишком чувствительны, чтобы не пострадать от бури.
Внешняя граница его пропустила.
Еще один отличный признак. Следовательно, искусственный интеллект продолжал работать в штатном режиме.
Или повезло.
Он ступал по промерзшей земле, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться к происходящему вокруг.
Слабое потрескивание – лед раскалывал каменную породу.
Шорох.
Старая гадюка покинула гнездо. Она была матерой и толстой, и слой бурого жира позволял ей скользить по песку.
Хруст.
Ветка под ногой?
Нкрума застыл. Он видел чужака близко, и тепло, исходившее от него, будоражило сонную еще пустыню. Вот замерла гадюка, втиснувшись в расщелину между камнями. И лишь уродливая ромбовидная голова ее, покрытая мелкими наростами, осталась снаружи. Мелькал раздвоенный язык. И змея боролась между желанием подобраться поближе к существу, слишком теплому, чтобы оставить его без внимания, и слишком крупному, чтобы быть хорошей добычей.
Молодая уползла бы, но эта, нарастившая не только жир, но и мозг, знала, что на свежую мертвечину отыщутся желающие.
Будет драка.
И суета.
И в суете этой она спокойно отыщет кого-то себе по силам.
Нкрума позволил ей проползти. Гадюка двигалась медленно и беззвучно, оставляя на песке полустертые следы.
– Первый, все чисто…
От этого отчетливо пахло дымом. И пара молодых скорпионов затаилась под крышей. Самка обвила хвостом кладку яиц, выставив тонкие клешни, а самец стрекотал, предупреждая: не нарушай границу.
Пришелец не слышал.
Он слушал музыку, ее эхо доносилось сквозь стены.
– Пятый на позиции… Чисто… Надолго? Да какого… чтоб линялому рапану этому…
Он говорил, не прекращая жевать, и интенсивно размахивал конечностями, а потому не сразу и почувствовал укус.
Скорпионы не агрессивны. Но заботятся о немногочисленном потомстве.
– Погоди… какая-то хрень ползет… – Гость остановился и попытался стряхнуть скорпиона. Но конечности того, снабженные сотней крохотных игл, крепко цеплялись за поверхность брони. Хвост взметнулся еще раз, чтобы распрямиться. Он нашел уязвимое место, где смыкались две тевларовые пластины, и с легкостью пробил связующую ткань. – Да что…
Яд вошел в гемолимфу чужака, но подействовал не сразу.
Тому удалось скинуть скорпиона. И наступить. Хрустнул панцирь под подошвой, и громко застрекотала обиженная невеста…
Кладку она сожрет. А уже на закате нового дня исполнит брачный танец с другим, более везучим охотником. Впрочем, вряд ли это знание как-либо помогло бы чужаку. Его рука дернулась.
И нога.
Из горла донесся протяжный хрип. Некоторое время он стоял, поддерживаемый мышцами экзоброни, но в конце концов рухнул, забился в конвульсиях.
Нкрума отступил.
Хорошо, что скорпиона удалось раздавить. Вряд ли пираты станут искать иную причину смерти. Жаль только, их слишком много, чтобы выдать каждому по твари.
Но уходить следовало.
Нкрума задержался на внешней границе, подложив под сторожевые столбы пару маячков-замедлителей. Пригодятся.
Еще он надеялся, что камеры молчали.
А женщина спала.
Меня разбудило то нехорошее чувство переполненности, которое весьма часто обрывает крепкий еще сон. Я поерзала, пытаясь выбрать позу поудобней, но…
Удобной не было.
А мочевой пузырь настоятельно намекнул: еще немного, и он попросту лопнет. Это будет нехорошо. В следующее мгновение тело осознало, что, во-первых, лопнет или нет – этого толком никто не знает, во-вторых, оно отлежало руку, а в-третьих, мягкая грелка исчезла.
Не грелка – Нкрума.
Я открыла глаза.
Темно.
И страшно. И страх этот моментально развеял остатки сна. Впрочем, стоило мне пошевелиться, как под потолком нашей хижины вспыхнула круглая крупная колба, наполненная чем-то мелким и явно живым.
Я икнула.
И зажала рот руками.
Как быть?
Позвать на помощь? А если не услышит? А если он далеко? А кто-то другой близко? И этот кто-то вряд ли будет рад встрече. То есть он, может, и обрадуется, а я вот нет…
Разум и инстинкты подсказывали, что надо сидеть тихо-тихо и надеяться, что мой жених ушел недалеко, скажем, в кустики или, с учетом окружающего пейзажа, в камушки.
Вот сейчас вернется.
Или сейчас.
Или…
Время шло. Медленно так, как жевательная резинка, тянулось, а Нкрума не возвращался. И первое беспокойство сменилось другими, нехорошими мыслями. Бросил? Нет, он не похож на того, кто… А вот оставить на время, чтобы проверить, как там незваные гости…
Заухало сердце.
Вдруг он к усадьбе пошел?
И в ловушку попал?
Или его местные твари сожрали? Небось здесь изрядно тварей водится, которые сожрать способны. И тогда я осталась одна?
Одинокая.
Несчастная.
Дева в башне, точнее в палатке… но от этого не легче… и надо бы еще подождать, только у мочевого пузыря собственные планы на жизнь имеются. И я… я ведь недалеко.
За палатку.
Писать в палатке – дурной тон. А больше я просто не выдержу. И если не уходить, то ничего дурного не случится.
Я выбралась из шелестящих листьев, которые поспешили сомкнуться. Сейчас наша постель больше всего напоминала кукурузный початок. И верхние листья начали подсыхать.
Камень в центре палатки был еще теплым, и значит, если Нкрума ушел, то не так давно: он бы не бросил меня замерзать. То есть очень надеюсь, что не бросил бы.
Я коснулась стены, не слишком понимая, что делать: та выглядела сплошной. Но стоило тронуть, и по гладкой поверхности побежала трещина. Отлично. Надеюсь, войти будет не сложнее, чем выйти. Снаружи было холодно.
Я видела собственное дыхание. И чувствовала холод на губах, на языке.
Я видела седой налет на камнях и палатке.
Острые иглы сосулек, крохотных, с полногтя… И ощущала холод сквозь пленку защитного костюма. А как его снимать-то? Я вдруг вспомнила, что мне говорили про эту колонию. В теории, если она поглощает всю влагу, то…
Нет уж. Теория теорией, а практика…
Я огляделась.
Два шага.
Вот к тому камню. Заблудиться невозможно: палатка видна издали, то есть я так думаю, но проверять не собираюсь.
– Извините, – сказала я обломку, который, кажется, был не просто камнем, а куском статуи, некогда величественной и грозной. – Но мне очень надо.
Одни штаны я сняла.
Вторые… чувствую, содрать их можно будет только с кожей. И как быть? Наверное, я бы долго еще думала, если бы вдруг серые пластины пола не треснули, выпуская огромную яйцевидную голову.
Организм среагировал быстрее меня.
И я осознала одновременно две вещи: во-первых, голова находилась между мной и палаткой, надежно перекрывая прямой путь, а во-вторых, из палатки вообще не стоило выходить.
Тепло появилось.
И исчезло.
А костюм мой потемнел. Так, об этом лучше не думать.
Голова медленно поднималась. Ее поддерживала длинная суставчатая шея преотвратительного вида. Впрочем, и сама голова не отличалась особой красотой. Вытянутая. Сплюснутая с двух сторон, она радовала взгляд многочисленными выростами, больше похожими на бородавки.
Рожки.
Кажется, потеки застывшей слизи. Во всем этом прятались крохотные золотистые глазки. А вот пасть была огромной и полной острых крючковидных зубов. Так что надеяться на вегетарианские повадки твари не стоило.
Я икнула.
Голова покачнулась.
Мелкая чешуя блестела, словно жиром смазанная… А шея все тянулась и тянулась, слегка расширяясь.
– Вы не будете против, – сказала я, отмерев, – если я вас покину?
Голова склонилась набок, а из трещин на шее вывалились бледно-розовые перья, на концах которых мигом заблестели капли влаги.
Я сделала шаг в сторону.
И голова качнулась за мной.
– Понимаю, что вам одиноко…
Она описала полукруг и опустилась, изогнув шею по-лебяжьи. А в трещине появилась когтистая лапа, снабженная плотными перепонками. Так, если уходить, то сейчас, пока тварь полностью не выбралась.
Я перевела взгляд на палатку.
Она более не казалась мне сколь бы то ни было надежным убежищем. Почему-то я была уверена, что одним ударом лапы тварь разорвет тонкую ткань. А значит…
Все плохо.
Очень и очень плохо.
Если не к палатке, то куда?
Вторая лапа впилась в камень, и тварь медленно потянулась, издав тонкий обиженный свист.
– Но у меня дела, – мой взгляд метался по пещере, которая, как назло, манила полудюжиной ходов. – Очень и очень важные…
Ближайшие два, пожалуй, подойдут. Левый в частности, он узкий и тесный, туда тварь вряд ли протиснется.
Шажок.
И снова свист.
– Но я всенепременно вернусь, чтобы продолжить эту увлекательную беседу, – заверила я, делая еще один шаг.
Медленно.
Очень медленно. Если дернусь, она бросится, а так… пока уверена, что добыча на месте, и спешить не станет. Тварь заухала и отряхнулась, застучали по спине длинные иглы, а в воздухе резко запахло апельсинами.
– Чудесный аромат, – я продолжала пятиться, не сводя с твари взгляда.
Если кинется, шансов у меня нет.
Никаких.
– И вам очень идет…
Не оступиться.
Не упасть.
Добраться и нырнуть в ход. Если, конечно, я в нем помещусь. Он выглядел еще более узким, чем издали. Я, конечно, не особо толстая, но…
Тело твари, покрытое темной ромбовидной чешуей, казалось бесконечным. Оно тянулось и тянулось, расширяя и без того немалый пролом в полу.
– А хочешь, я тебе спою? Расцветали яблони и груши… – Мой голос заполнил пещеру. Не сказать, чтобы я обладала выдающимися вокальными данными, но твари понравилось. Она замерла.
И глаза прикрыла.
И лишь розовые перья на шее трепетали.
– Поплыли туманы над рекой…
Тонкий свист оказался мелодичным. Она что, подпевает? Хищник-меломан…
– Выходила на берег Катюша…
Я оказалась у входа и, заглянув в него, продолжила:
– На высокий берег на крутой… А теперь извините.
Тесный.
И узкий.
И с каждым шагом становился все уже. Я услышала обиженный визг, то ли неожиданное окончание концерта пришлось ей не по нраву, то ли исчезновение завтрака, разбираться я не стала. Прижавшись к стене, я торопливо втискивалась между двумя рядами огромных глыбин. И надеялась, что коридор этот достаточно длинный, чтобы убраться на безопасное расстояние.
Тварь пыхтела.
И кажется, умудрилась просунуть голову в щель. Заухала. Захныкала. Залепетала что-то жалобное-жалобное, отчего у меня слезы на глаза навернулись.
Хоть возвращайся и утешай…
Нет уж!
Я выдохнула, потому как коридор стал непозволительно узок. Может, и смысла нет дальше идти? Посижу тут, пока Нкрума не придет, а там… надеюсь, он прогонит это существо, кем бы оно ни было, найдет меня, спасет, а я уже была готова броситься на шею спасителю и оросить ее слезами.
Щедро.
Я вздохнула.
И вздох был ответом.
Вздрогнула.
Эхо. Это всего-навсего эхо. В подземельях оно тоже водится. То есть я очень на это надеюсь. Надо успокоиться и…
И что-то тяжелое легло на ногу, затем эту ногу обвило.
Не кричать. Не прыгать. А то вдруг оно ядовитое? Наверняка ядовитое… Прижаться к стене и притвориться частью ее… Ползет? Пусть себе ползет. И подальше, подальше… Хорошо, что писать уже не хочется, иначе…
Оно поднималось по телу медленно, ощупывая это самое тело. А забравшись на плечо, умудрилось протиснуться на другое, легло этаким тяжеленным хомутом.
Довольно теплым, к слову.
Вздрогнуло.
Качнулось.
И напротив меня в темноте тускло блеснули желтые глаза.
– А давай я и тебе спою? – без особой надежды поинтересовалась я.
Ответом мне было шипение. Странно, но оно показалось вполне дружелюбным. Глаза мигнули, а в раскрытую ладонь ткнулось что-то твердое и шершавое.
Я застыла.
И дышать старалась через раз, но получалось слабо. Тварь на мне, кем бы она ни была, медленно поднималась, устраиваясь поудобней, что было весьма затруднительно. Все ж мои плечи были не предназначены для держания всяких там…
Что-то щекотнуло шею.
Ткнулось в ухо.
И вновь зашипело, этак доверительно.
Не знаю, как долго мы стояли. Вначале я боялась. Нет, боялась – не то слово, я оцепенела от ужаса, но время шло.
И шло.
Тварь прижалась к щеке, нежно так… и была она довольно-таки теплой. А стена – жесткой. Ноги дрожали, но страх… он не то чтобы вовсе исчез, скорее ослаб, позволяя думать.
Если бы меня хотели сожрать, уже сожрали бы.
А если нет…
Я пошевелила рукой.
Тварь не отреагировала.
Пошевелила другой. И кажется, спугнула кого-то, кто устроился на моей ноге. Он заворчал и эту ногу прихватил зубами, чтобы в следующее мгновенье отпустить.
– С-спасибо, – икнув, сказала я. – Но если бы вы были так любезны проводить меня, а то жених, знаете ли, волноваться станет.
Если, конечно, еще есть кому волноваться.
