В Курганье не было времени – только пламя и тень, бессолнечный свет, страх и отчаяние без конца. С того места, где он стоял, пойманный в собственной паутине, Ворон различал два десятка тварей Властелина. Он видел людей и зверей, захороненных во времена Белой Розы, чтобы зло не смогло вырваться. Он видел силуэт колдуна Боманца на фоне замерзшего драконьего пламени. Старый колдун все еще пытался сделать хоть шаг к сердцу Великого кургана. Разве он не знает, что проиграл много поколений назад?

Ворон пытался представить, давно ли пойман он сам. Достигли ли его письма адресата? Придет ли помощь? Или он всего лишь коротает время, пока не выплеснулась тьма?

Единственной мерой времени служило растущее беспокойство тех, кто был поставлен стеречь могильник тьмы.

Река подкрадывалась все ближе. Они ничего не могли поделать – управлять стихией было не в их власти.

Если бы он, Ворон, занимался тогда курганами, он бы все сделал иначе.

Он смутно вспоминал проскальзывавшие мимо тени, чем-то сходные с ним самим. Но он не взялся бы сказать, давно ли это случилось или кому тени принадлежат. Все менялось; здесь не существовало ничего постоянного. С этой точки зрения мир выглядит совсем иначе.

Прежде он никогда не был так беспомощен, так напуган. Это бесило его. Он всегда был хозяином собственной судьбы, ни от кого не зависел…

В этом мире бездействия оставалось лишь думать. Слишком часто мысли возвращались к тому, что значит быть Вороном, к тому, что Ворон сделал, и не сделал, и должен был сделать по-другому. Достаточно времени, чтобы разобраться со всеми страхами, и слабостями, и болью скрытого в нем человека, все, что создавало обращенную к миру маску изо льда, и стали, и бесстрашия. То, что стоило ему всего, что он ценил, что раз за разом загоняло его в пасть смерти, в состояние самобичевания…

Слишком поздно. Слишком поздно.

Когда мысли обрели кристальную ясность и Ворон окончательно поверил, что все кончено, вопль ярости разнесся по миру призраков. И те, кто окружал его и ненавидел за то, чему он помог начаться, хохотали, радуясь его муке.