Глава 12. Смутные воспоминания
Вернувшись в штаб дивизии, капитан Романцев написал сообщение и тотчас отдал его в шифровальный отдел.
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»
«Начальнику 3-го отдела ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР полковнику Утехину Г. В.
Докладываю
Сегодня в десять часов утра на хуторе близ села Крутушки была проведена операция по задержанию куренного атамана Остапа Панкратовича Гамулы. В настоящее время он находится в отделе военной контрразведки «СМЕРШ» Тринадцатой армии.
Хозяйка хутора Мария Григорьевна Погребенко, 1905 г. р., также активная участница бандеровского подполья и является помощницей станичного. В настоящее время она находится под арестом и дает признательные показания.
В этот же день, оказав ожесточенное сопротивление, был арестован станичный Кирилл Потапович Захарчук, 1903 г. р. С ним проводятся следственные мероприятия.
Господарчему Петро, он же Батько (подлинное имя неизвестно), удалось скрыться. Принимаются конкретные меры к его задержанию.
Через Погребенко М. Г. удалось установить местоположение схрона с продовольствием и обмундированием, собранным для нужд УПА. Было извлечено 240 кг вяленого мяса; 218 кг сала; 540 кг картофеля; 300 кг лука; 250 кг моркови; 24 кг соли;
350 кг пшеницы; 20 л спирта; 55 кг соленой капусты. Обмундирование: 60 пар кирзовых сапог немецкого производства; 30 гимнастерок советского производства; 45 шинелей; 32 советские фуражки; 44 немецкие пилотки; 30 румынских гимнастерок; 32 красноармейские каски; 24 чешских мундира.
Распределением обмундирования и продовольствия занимается бандеровец с кличкой Коршак. Настоящее имя его неизвестно, но, судя по всему, он занимает высокую должность в подразделении УПА. Предполагаю, что он отвечает за финансирование куреня.
Начальник отдела контрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизии капитан Романцев Т. П.».
Ответ из Управления был получен уже через два с половиной часа и доставлен шифровальщиком в кабинет капитана Романцева. Получив радиограмму, Тимофей тотчас разорвал конверт и внимательно прочитал.
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»
«Начальнику отдела контрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизии капитану Романцеву Т. П.
Сообщаю:
Коршак, он же Юхим, он же Мельник, он же Лешак. Известен под именами Григорий и Нестор.
Коршак возглавляет Киевскую область бандеровского подполья. Настоящее имя неизвестно. По имеющимся оперативным данным, Коршак находился где-то в районе Немировки. Имеется его неполный словесный портрет: выше среднего роста, худощав, среднего сложения, волосы темные, прямые, лицо узкое, овальной формы. Брови дуговые, расширяющиеся к вискам. Лоб средней высоты. Глаза серо-голубого цвета, нос средней высоты, с извилистыми контурами спинки носа. Подбородок малой высоты, слегка заостренный. Шея средней толщины. Особые приметы отсутствуют.
Известно, что Коршак очень осторожен. Общается только с ближайшим окружением и является одним из доверенных лиц Степана Бандеры. Отдает приказы сотникам через своих заместителей. Все его приказы выполняются незамедлительно. За ослушание или за промедление – смерть!
Был завербован «Абвером» в 1936 году. Впоследствии прошел курс обучения в разведывательной школе Берлина. В 1942 году получил звание старшего лейтенанта «Абвера». Один из активных организаторов ОУН, входит в его главный штаб.
Доподлинно известно, что он командовал взводом специального подразделения «Нахтигаль». Участвовал в расстрелах поляков и евреев в районе Львова и Белоруссии. Особенными зверствами его рота отметилась в Белоруссии, спалив несколько деревень вместе с жителями.
Отличительная черта: имеет невероятно звонкий голос, певуч, музыкален, учился в консерватории. Играет на нескольких музыкальных инструментах. В разведывательно-диверсионном лагере «Криница», расположенном в ста километрах от Кракова, где проходил подготовку вместе с другими украинскими националистами, создал народный хор «Соловейко», который впоследствии перерос в батальон «Нахтигаль», что значит с немецкого «соловей». Лагерь был строго законспирирован под лагерь трудовой повинности, где его воспитанники значительную часть времени занимались сельскохозяйственными работами, а также упражнялись в хоровом пении. Коршак в этом хоре являлся неизменным запевалой.
Незадолго до начала войны Коршак вместе с другими националистами был заброшен «Абвером» на территорию Волыни, где проводил террор против командного состава Красной армии. Так, например, его группой был убит командир полка вместе с семьей, застрелено восемь офицеров НКВД.
Все его соратники отмечают, что он весьма волевой командир, жесткий, если не сказать жестокий. Причем крайняя жестокость проявляется как к своим, так и к чужим.
Коршак был автором указа, по которому за сотрудничество с врагом, саботаж, диверсию, кражи военного имущества, дезертирство и многое другое, что подтачивает военную дисциплину, полагается смертная казнь. Именно во многом благодаря его стараниям организация со слабой партизанской дисциплиной УПА превратилась в по-настоящему серьезную и хорошо законспирированную армию. По оперативным данным, в войсках СС он имеет звание штандартенфюрера. В УПА занимает должность краевого командира.
Начальник 3-го отдела ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР полковник Утехин Г. В.».
Взяв с вешалки фуражку, Романцев направился в гарнизонную гауптвахту, в которой содержался Гамула.
Начальником гауптвахты был белобрысый веснушчатый старший лейтенант со странной фамилией Кочергин. Переносицу и значительную часть лица осыпали рыжие, величиной с маковое зернышко, веснушки. Было в нем что-то от деревенского Иванушки, соскочившего с печи. Но его добродушная внешность весьма обманчива: был он строг и во всем любил дисциплину. Под его командованием особенно-то не побалуешь. В паузе от ратных служб Кочергин любил выкурить папиросу и понаблюдать за тем, как проштрафившиеся бойцы под присмотром суровых автоматчиков ходят по двору гауптвахты гусиным шагом.
Сейчас был тот самый случай. Арестанты, расхристанные и без ремней, заложив руки за спину, тяжело передвигались мелкими шажками. На лицах каждого – откровенное страдание. Похоже, что на передовой им было намного легче, чем под пристальным оком начальника гауптвахты.
– Повеселее!.. Энергичнее!.. Глухов, не отставать, если не хочешь получить пять суток ареста!.. А ты, Миронов, молодец, если так будешь топать и дальше, так до Берлина дотопаешь!
Заметив подошедшего капитана контрразведки, Кочергин не смутился, дал команду «отбой» и бесхитростно предложил Тимофею папиросу из дюралевого трофейного портсигара. Отказываться тот не стал, поблагодарил легким кивком и спросил:
– Кто у тебя сегодня?
– Разведчики, все отделение.
– И за что их?
– Вчера привели «языка», а он оказался эсэсовцем из дивизии «Галичина», так они его даже до штаба не довели, по дороге расстреляли.
– В чем же причина?
– Не удержались, говорят, когда он начал рассказывать, сколько людей собственноручно пожег да расстрелял. – Старший лейтенант в отчаянии махнул рукой. – Порой думаешь, что я на их месте так же поступил бы.
– А начальство как узнало об этом?
– Кто-то случайно проговорился, а там уже доложили начальству, началось разбирательство. По решению военного трибунала все отделение отправили в штрафную роту. «Язык» позарез нужен был!.. Завтра должны прибыть сопровождающие… Да не смотри ты на меня волком, капитан, думаешь, я зверствую? Да я их дисциплине учу! И потом, тренировка хорошая, кто знает, может, я тем самым им жизнь спасаю. Уцелеет хотя бы один из них, уже хорошо!
– Сам решай, не мое это дело. Гамула здесь?
– А где же ему еще быть? – усмехнулся Кочергин. – Камеры здесь такие, что не убежишь! – кивнул он на крепкое здание из красного кирпича. – В царское время в нем тюрьма размещалась. При поляках тоже… А в тридцать девятом году наши в гауптвахту ее переделали. При немцах опять здесь тюрьму восстановили, партизан и подпольщиков в ней держали.
– Выходит, здание это с биографией.
– Да еще с какой! Этому зданию лет двести пятьдесят будет! Стены метра два толщиной, решетки чугунные, царские, с вензелями. Хотели вырвать, но потом передумали. Крепкие! Как раз для арестантов.
– Гамула не безобразничает?
– Куда ему от нашего распорядка деться? Чтобы не безобразничал, два дня спать ему не давали, так что он и на минуту глаз не сомкнул!
– И как он выдерживает?
– Крепкий бандеровец, – уважительно протянул старший лейтенант. – Уставится в одну точку и смотрит, не моргая.
– Хорошо. – Тимофей затушил папиросу. – Приведите его, допросить хочу.
– Сделаем.
Капитану для допроса арестованного предоставили небольшой кабинет с низко нависающим сводом, отчего помещение выглядело еще более мрачным. На двух окнах чугунные решетки с толстыми прутьями. У входа и в коридоре несли службу два автоматчика.
Не убежать!
Вскоре привели бывшего куренного атамана Остапа Гамулу со связанными за спиной руками. Выглядел он неважно: мрачный, с осунувшимся, изможденным лицом. На слежавшиеся волосы налипла солома, на длинных ссохнувшихся руках тяжелые наручники.
– Побудьте за дверью, – приказал Романцев автоматчикам, – уж сам как-нибудь справлюсь. – Когда бойцы ушли, неплотно прикрыл дверь и, указав Гамуле на стул, сказал: – Садись.
Арестант тяжело опустился. Только сейчас можно было понять, насколько тяжелыми были для него прошедшие дни: щеки, оставив глубокие морщины, запали в глубину рта и поросли серой щетиной, глаза, воспаленные, красные, взывали к немедленному отдыху.
– Нам нужен Коршак. Где его искать? Как скажешь, тогда можешь спать сколько захочешь.
– Хочу видеть Оксану! Потом все остальное…
– Хорошо, ты ее увидишь. После того как скажешь, как нам достать Коршака.
Остап Гамула был изнурен, выжат до последней капли, оставалось только удивляться, откуда он находил силы, чтобы держаться. Голос звучал твердо, ничего похожего на психологический надлом.
Пытка сном – одна из самых тяжелых. Не поспишь день-другой, а на третий готов отдать оставшиеся годы, чтобы только вздремнуть на несколько минут. Такое состояние Тимофей прочувствовал на себе, когда в начале сорок второго ему пришлось допрашивать диверсантов, которых «Абвер» забрасывал в прифронтовую полосу буквально пачками. Оперативников катастрофически не хватало, основная нагрузка лежала на молодых лейтенантах. Не спать сутки было обычной нормой. Не давали спать и диверсантам, к которым была приставлена охрана, – их тотчас будили, как только они смыкали веки.
Однажды после двух дней бессонницы Тимофей вызвал на допрос диверсанта, приказав охране подождать за дверью. Оба обессиленные и невыспавшиеся, они смотрели друг на друга, соревнуясь в упорстве. В какой-то момент Романцев прикрыл глаза. Всего-то на мгновение! Но когда открыл их, то увидел, что диверсант уже поднялся со стула и замахивается на него тяжелой стальной пепельницей. Боевые рефлексы включились моментально – отпрянув в сторону, Тимофей успел заметить, как пепельница острым краем расщепила стол в том самом месте, где какое-то мгновение назад находилась его голова. Выдернув из кобуры пистолет, он дважды выстрелил в перекошенный от ярости рот. Череп врага брызнул кровью и осколками, рухнув на стену, он медленно сполз, оставив на белой штукатурке багровый след.
Полученный печальный опыт Романцев не забывал. Старался высыпаться и не проводил допросы, когда валился с ног.
В этот раз перед ним вновь сидел матерый и хорошо подготовленный враг, у которого еще оставалось немного сил для сопротивления. Бессонница – штука серьезная, она сама отыщет слабое место, а далее останется только вбить туда клин и лупить до тех самых пор, пока воля врага не сломается и не завопит о пощаде.
– Ты зря усмехаешься… Коханка твоя сказала, что с такими мразями, как ты, ничего общего иметь не желает! Руки заламывала, волосы на себе рвала, голосила тут, что кого угодно сдаст, лишь бы ей жизнь сохранили. Дескать, молодая, ей еще жить да жить. Так что она тебя самого первого сдала.
Гамула выглядел невозмутимым. От внимания Романцева не ускользнуло, что его губы едва заметно дрогнули. Спокойствие давалось ему с большим трудом. Так оно даже лучше, пусть растрачивает свои внутренние ресурсы, пусть покореженная воля покроется ржавчиной, а еще через несколько минут такого разговора он начнет рассыпаться по кусочкам.
– Не верю я тебе, – устало проговорил бандеровец. – Все это твои чекистские штучки… Не в ее характере такое. Она москалей ненавидит куда больше моего, а я ненавижу вас крепко… Будешь меня смертью пугать, так я ее не боюсь, – усмехнулся он. – Для себя я уже все давно решил. Все равно когда-нибудь помирать придется. Может, сейчас не самое плохое время. Лето… Осень я не люблю, дождливо!
– А ты молодец, крепко держишься, другие на твоем месте и половину бы не выдержали того, что тебе перепало.
– Я знаю, за что борюсь, за вольную Украину, и не успокоюсь до тех пор, пока на нашей земле ни одного москаля не останется!
– Москаля, говоришь, а что ты тогда со своими воюешь?
– О чем ты?
– Кое-что о тебе собрал. Ты тут мне про москалей все талдычишь, а сам неделю назад семью из шести человек убил. Все они украинцами были.
– Не знаю, о чем ты говоришь, не было этого. Украинцев я не трогаю!
– А вот я тебе напомню, если у тебя память дырявая… Неделю назад в селе Батоги председателя выбрали. Ты собрал всех жителей и сказал, что, если он покается, не тронешь его.
– И что?
– Покаялся он, а вот ты не сдержал своего слова, сначала твои побратимы жену его изнасиловали, а его, избитого, полуживого, смотреть заставили… А потом его вместе с женой и детьми за селом расстреляли… А трупы их ты велел в колодец скинуть.
– Брешут, не было этого, – равнодушно отмахнулся Гамула. – Кто ж тебе напел такое?
– Этот председатель и рассказал. Чудом уцелел, из колодца выбрался и к нам пришел. А вся семья погибла.
– Повезло ему, крепкий оказался, не часто такого встретишь, – скривился Гамула. – Значит, не ошибся я, москалям служил, знал, к кому шел… Жаль, недобил. Надо было бы проверить, в другой раз буду поосмотрительнее.
– Другого раза у тебя не будет. Это я тебе обещаю… Мне дальше перечислять? Десять дней назад одна молоденькая украинка вышла замуж за офицера Красной армии, так вы ее насиловали всем взводом, а семью ее всю вырезали. Может, будешь отпираться?
– Не знаю, о чем ты тут гутаришь. А девкам я бы посоветовал кохать кого нужно, тогда и беды не будет. Я хочу увидеть Оксану, комиссар! Больше говорить не стану. Можешь клещами из меня слова тянуть. – Гамула говорил медленно, с трудом справляясь с навалившимся на него сном.
– Вижу, что разговора у нас не получается… Караул! – На зов в кабинет вошли два автоматчика. – Отведите его в камеру. Спать не давать. Пусть сдохнет от бессонницы!
– Есть, товарищ капитан! – ответил старший караула.
Остап поднялся на некрепких ногах и, пошатываясь, зашагал к выходу. Оставшись в одиночестве, Тимофей взялся за прерванное письмо:
«Зоя, милая моя, ты даже не представляешь, как я по тебе соскучился! Можешь считать меня сентиментальным, но твою фотографию я ношу в парт-билете. Если увидит парторг, то наверняка получу от него серьезный нагоняй. Так что это будет наша с тобой тайна.
Природа здесь, на Западной Украине, очень красивая, точно такая, как ее описывал Гоголь. Порой мне кажется, что с того времени мало что изменилось. Несмотря на войну, люди находят время для песен, они у них очень пронзительные и трогательные. Украинцы так же, как и сто лет назад, отпускают длиннющие усы, а девки все задорные и смешливые, все сплошные хохотушки. Но тебе не стоит тревожиться, лучше тебя нет на всем белом свете.
Как бы мне хотелось увидеть тебя, обнять, насладиться твоим нежным теплом, услышать твой родной голос. Украинки, конечно, знатные певуньи, но с твоим голосом ни одна из них не сравнится…»
Неожиданный стук в дверь заставил Тимофея отложить письмо в сторону.
– Входите, кто там?
– Товарищ капитан, – вошел белобрысый сержант из охраны. – Мы пытаемся будить Гамулу, но у нас ничего не получается, – посетовал он, – арестованный просто валится со стула.
– Допекли, значит… Знаешь, однажды я уснул прямо во время сильнейшего артобстрела, – улыбнулся вдруг Романцев. – Снаряды разрывались буквально в нескольких метрах от меня, осыпали землей. Над головой роем свистели осколки, а я ушел в беспамятство и ничего не слышал.
– Как же это у вас так получилось?
– Хм… Очень легко, просто примостился в угол окопа и проспал так весь артналет, продолжавшийся несколько часов кряду. А вот когда проснулся, увидел, что произошло… Прямым попаданием был уничтожен блиндаж, из которого я вышел всего-то несколько минут назад. Повезло мне тогда… – посмурнел капитан. – Полегла половина личного состава. Страшный был день! А я из того вечера совершенно ничего не помнил.
Впрочем, одно смутное воспоминание у Романцева сохранилось: в какой-то момент он почувствовал, как за воротник тонкой струйкой посыпалась земля. Даже припомнил, что слегка поежился, попытался приоткрыть глаза, чтобы понять происходящее снаружи, но веки, налившись свинцом, не желали слушаться. Будто бы через толстую стену услышал разрыв снаряда, земля под ним содрогнулась, и еще через мгновение он очутился в плотном глубоком забытьи, отыскав на его дне небольшой участок тишины, из которого просто не существовало дороги назад.
Уже проснувшись, он прошелся по обстрелянным позициям, совершенно их не узнавая: траншеи были разбиты, вместо блиндажей из земли торчали расщепленные бревна, повсюду валялись убитые и фрагменты человеческих тел, помятые канистры, металлические бачки, покореженное оружие. И – враждебный, проклятый запах крови, к которому примешивалась гарь обожженных человеческих тел.
Так крепко Романцев не спал ни разу за всю свою жизнь.
– Приведите его! – распорядился Тимо фей.
Еще через несколько минут ввели Гамулу, едва волочившего ноги.
– Садись, – разрешил Романцев. Гамула послушно сел. – Я могу дать тебе выспаться, если скажешь мне одно – как взять Коршака!
Куренной атаман отрицательно покачал головой:
– Вы его не поймаете. Никто не знает, где он. Это человек-невидимка. Может, он рядом с вами, а может, прячется где-то в блиндаже, я всего лишь куренной атаман, – и вдруг начал заваливаться на бок.
– Не спать! – подскочил к нему караульный и отвесил крепкую оплеуху. – Кому сказано, не спать!! – ударил второй раз, третий.
Казалось, Гамула не ощущал ударов, лишь неохотно открыл глаза.
– Как выйти на Коршака?
– Хорошо… Победил ты меня, комиссар… Дай мне сначала поспать, а потом я скажу.
– Говори сейчас. Потом спать! Сержант…
– Хватит, комиссар, не нужно более рук. Завтра жду связника от Коршака.
– С какой целью?
– Он должен дать мне задание.
– Где назначена встреча?
– На той хате, где вы меня взяли.
– Во сколько?
– А кто ж его знает? Где-то ночью, может быть, под утро. Тут как повезет.
– Как выглядит связник?
– Не знаю, с ним не знаком.
– Как же, в таком случае, ты поймешь, что это связник?
– Он скажет: «Привет от Олеся».
– Твой ответ?
– «Почему же он сам не идет?» Связник должен ответить: «Жинка заболела, в город ее по-вез».
– Ты знаешь, как выглядит Коршак?
– Встречал… Где он сейчас находится, я не ведаю. У него сотни тайных мест, где он может спрятаться!
– Что ты знаешь о майоре Севастьянове?
– Это кто такой?
– Из военной контрразведки. Он пропал в твоем районе.
– Ах, этот… Досаждал он больно, все выпытывал, как найти Коршака… Любопытство никого до добра не доводило, пришлось его успокоить. Близко ведь подобрался…
– Что ты с ним сделал?
– Это уже не важно… Не ищи его, его уже нет. В лесу закопали.
В какой-то момент капитан Романцев почувствовал, что теряет над собой контроль, но потом, собравшись, спокойно сказал:
– Мы еще поговорим об этом… Покажешь нам, где ты его спрятал. Почему Севастьянов тебе доверился?
– Не мне он доверился, а своему осведомителю. Тот сказал, что знает, где Коршак, и обещал его показать. Договорился с ним встретиться вечером. Севастьянов должен был пойти один… А дальше уже все было просто.
– Кто осведомитель?
– Осведомителя тоже нет…
– Значит, это твоих рук дело.
– Как тебе сказать, капитан… Ты приказ выполняешь? Вот и я выполняю… И попробовал бы я этого не сделать, тогда вслед за твоим Севастьяновым отправился бы, а вместо меня другие бы нашлись.
– Поднимайся! – вышел из-за стола Тимофей, с трудом сдерживая гнев.
– Зачем?
– Поедем в хату.
– Ты обещал мне дать поспать, – запротестовал бывший куренной атаман.
– Вот там и выспишься!
