Глава 11. Здесь он прячется!

В шесть часов пришел посыльный и передал документацию.

Значительная часть папок принадлежала его предшественнику. В ней были донесения агентов, личные наблюдения и много всего такого, с чем следовало разобраться. На одном из листочков было написано: «Хорошо поет. Узнать точнее, где он проживал до войны, где служил. Завтра с ним встречаюсь в десять часов вечера».

Майор Севастьянов был дотошным офицером – на каждой бумаге ставил число и даже время. На этом листке тоже была проставлена дата, вот только после этой встречи он не вернулся и до сих пор считался пропавшим без вести, а значит, его семья не могла претендовать на пенсию. Майора следовало отыскать, живого или мертвого. Совершенно непонятно было, кем именно он заинтересовался. Еще одна загадка, на которую следовало отыскать ответ.

Положив документы в сейф, Тимофей вышел из избы.

В Немировке, несмотря на утренний час, было многолюдно. Хлопали створки ворот; отовсюду раздавался лай собак, бабы, обвешавшись коромыслами, спешили за водой, постукивая пустыми ведрами, а на скошенном поле, временно служившем плацем, какой-то молодой и ретивый лейтенант гонял прибывшее пополнение строевым шагом.

С десяток буренок, подгоняемые мальчуганом лет двенадцати, шли на пастбище. Шумно пыхнув угарным газом, проехала трехтонка. Навстречу Романцеву шел человек с тряпичной сумкой через плечо, кивнул по-приятельски, и Тимофей тотчас узнал Потапа, почтальона, с которым добирался на грузовике до Немировки.

– А вам письмо, товарищ капитан, – добродушно произнес тот.

– Как догадались, что мне?

– Почтальон я местный. Всех здесь знаю… И потом, вы ведь на место Севастьянова прибыли, а мы с ним были большими приятелями… Хотел ваше письмо сначала в часть занести, но решил, что лучше сразу вам. Пока письмо там пролежит, время пройдет, а человек, может, известие из дома ждет, волнуется.

– Все так, – согласился Романцев.

– Вот ваше письмо, – протянул почтальон аккуратно сложенный треугольник. – Как говорится, плясать не заставляю, не то сейчас время… Человек будет доволен, и мне приятно.

– Вы ведь здесь давно почтальоном служите?

– Давненько, – согласился Потап. – Сейчас один день за три идет!

– Вы, как никто другой, здешних людей знаете.

– А то как же! – легко согласился Потап. – Мимо меня ни горе, ни радость не проходят. А что вы хотели узнать?

– Ведь Игнатенко отсюда родом?

– Здешний, хотя и в городе служит.

– Настроение у него неровное, все больше хмурится, что с ним?

– Сложный он человек, все так говорят. Но вы бы на него не обижались, товарищ капитан, жену его бандеровцы убили.

– Как так?

– А кто ж его знает как? – пожал Потап плечами. – Нам ничего об этом не известно… Только в народе говорят, когда он от бандеровцев скрывался, так они к его жене пришли. Скажи, мол, где твой муж прячется, и будешь жить. Она отказалась, вот они над ней поизмывались, а потом и порешили. Он до сих пор простить себе не может, что так оно обернулось.

– Понятно… Спасибо за письмо, – поблагодарил Тимофей и зашагал в штаб.

Письмо было от Зои. Оставалось только гадать, каким таким образом послание не затерялось среди других сотен писем и, обойдя обычную цензуру и рассыльные пункты, по самой кратчайшей дороге добралось до адресата. А ведь письмо, как и все прочие, могли задержать до начала наступления. Иначе, как чудом, подобное обстоятельство не назовешь.

Следовало бы расспросить почтальона, выпытать у него правду, но вряд ли он об этом знает. Его задача доставить письмо из пункта А в пункт Б. Не исключено, что ему просто повезло. На войне такое тоже бывает.

Прочитав послание, Тимофей некоторое время пребывал под впечатлением. По жене он соскучился, хотя расстались не так давно. До совещания у командира полка оставалось каких-то полчаса, и он решил написать ответ.

Долгое время слюнявил карандаш, пытаясь отыскать подходящие слова для начала. Но что-то не складывалось, получалась одна сплошная банальщина. Подумав, Романцев решил писать о простом, понимая, что жена не ждет от него каких-то невероятных откровений, главное, чтобы уверовала, что с ним все в порядке и ничего не случится впредь. Пусть это письмо будет продолжением их прерванного диалога.

«Здравствуй, Зоя, моя любимая!

Сложив письмо, Романцев положил его в ящик стола. Нужно будет отправить в Москву ближайшей почтой.

Без стука, широко распахнув дверь, вошел Игнатенко. Радостный. Возбужденный.

– Девка полностью раскололась! – возбужденно проговорил он.

– Значит, трюк удался? – удовлетворенно заметил Тимофей.

– На все сто! – Грузное тело Игнатенко плюхнулось на стул. – Она до последнего не могла понять, кто мы на самом деле. Все за бандеровцев принимала.

– Молодая она, мозгов еще своих не нажила, житейского опыта тоже никакого, это нам сыграло на руку. Сказала, где Гамула скрывается?

– Сказала. В селе Лугове. У своей тетки Валентины, ее хата крайняя у леса. Его надо брать! Сейчас же! Пока он не ушел.

– Далеко отсюда?

– Часа за полтора доберемся. Возьмем с собой отделение автоматчиков, этого будет вполне достаточно. Он даже ни о чем не догадается, фактор внезапности на нашей стороне.

– Хорошо, выезжаем через десять минут.

Когда за Игнатенко закрылась дверь, Тимофей поднял трубку телефона и произнес:

– Это тридцать два-семнадцать…

– Слушаем вас, – немедленно отозвалась связистка.

– Соедините меня с полковником Утехиным, Главное управление военной контрразведки «СМЕРШ».

– Что у тебя? – послышался через несколько минут глуховатый голос Утехина.

– Операция «Чужой» входит в завершающую стадию. Идем на задержание Гамулы.

– Хорошо. Постарайтесь взять его живым. Через него выйдем на остальное руководство банд-формирований.

Полуторка подъехала прямо к крыльцу штаба, подле которого уже стояли человек десять автоматчиков. На молодых загорелых лицах откровенный азарт, какой можно встретить только у профессионалов, отлично знающих свое дело. Каждый из бойцов имел боевой опыт, по-другому в контрразведку не попасть. Оружие держали уверенно, но с той дозволенной небрежностью, какая наблюдается исключительно у фронтовиков, привыкших к ежедневному ратному труду.

Открыв дверцу кабины, Тимофей скомандовал:

– Загружайся!

Автоматчики быстро и привычно разместились в кузове.

К селу подъехали за час с небольшим, на то были свои причины: дважды пережидали, когда пройдет длинная колонна танков, а потом машину попридержали на КПП для проверки документов. Добравшись до места, остановились в густом колючем ельнике.

– Отсюда минут двадцать пешком, – объявил Игнатенко, осмотрев обступивших его бойцов. – На дорогу выходить нельзя. Доверять здесь тоже некому. Обычно вокруг села пацаны с девчонками шастают, лучших дозорных, чем они, вряд ли придумаешь. Как только появляется отряд, они тут же бандеровцев предупреждают, а когда мы в село заходим, там уже никого нет… Хорошо то, что изба, в которой прячется Гамула, находится на самом краю леса. Мы подойдем незаметно, возьмем в кольцо всю территорию и ворвемся в дом. Важно, чтобы этот гад не ушел! И предупреждаю, он нам нужен только живым! А сейчас по одному вот по этой тропе, – показал старший лейтенант на узенькую дорожку с едва примятой травой.

Следы недавнего сражения просматривались даже в глубине чащи, со всех сторон, спрятанных от людского взора густым смешанным лесом. Метров через сто, в самом центре небольшой поляны, обнаружился развороченный блиндаж с торчавшими из земли ощетинившимися расщепленными бревнами. Вход засыпан, и только ступени, выложенные плоскими камнями, продолжали хранить следы недавнего пребывания.

Далее, разрывая поляну на две неровные половины, просматривались заросшие следы гусеничных и колесных машин, углубившись в чащу, они безжалостно проредили разросшийся густой орешник. Еще через километр прошли мимо большого луга, поросшего высокой сочной травой, надежно спрятавшего недавние следы войны. Только порыжевшая металлическая табличка со следами пулевых отметин напоминала о недавних сражениях: «Achtung! Minen!» Покореженная, вмятая в землю пушка – немой свидетель недавнего танкового прорыва.

– Все, пришли, – объявил Игнатенко. – Дом на краю видишь?

– Вижу, – отозвался Романцев.

– Гамула здесь прячется.

Могучие стволы лип, вплотную подступивших к дороге, скрывали контрразведчиков, наблюдавших за белой хатой с небольшим приусадебным участком.

Неожиданно из горницы вышла женщина лет сорока: статная, высокая, в длинном цветастом сарафане, в руках небольшая корзина, из которой торчала бутыль с молоком и чугунок, обернутый белым полотенцем (не иначе, в нем вареная картошка). Она быстрым шагом направилась к сараю и, уверенно распахнув дверь, вошла внутрь.

– Жратву бандеровцу принесла, – зло проговорил Игнатенко. – Этот кусок хлеба ему поперек горла встанет!

Через минуту дверь нешироко отворилась, и хозяйка, энергично размахивая уже пустыми руками, заторопилась обратно в хату. В горнице она пробыла недолго и вновь побежала к сараю.

– За пустой корзиной пошла… – Тимофей повернулся к старшему лейтенанту: – Игнатенко, возьмешь пять бойцов и в дом! Держитесь начеку, неизвестно, кто еще там кроме женщины… Остальные со мной. Жестко пресекать всякое сопротивление, гада не жалеть, главное, взять его живым! – Он говорил спокойно, без интонаций, но в голосе, натянутом, как струна, ощущалось нетерпение. – Чего бы нам это ни стоило!.. Предупреждаю, при нем всегда автомат, стреляет при малейшей опасности.

Двигаясь совершенно бесшумно, группа Игнатенко подошла к дому, а Романцев со своими бойцами окружили сарай. Дверь сарая скрипнула, вышедшая женщина натолкнулась на шагнувшего из-за угла капитана, но, прежде чем она успела вскрикнуть, он с силой толкнул ее обратно на сидящего в углу Гамулу. Повалившись, хозяйка опрокинула крынку с молоком, перевернула чугунок с картошкой и упала прямо на «Шмайсер», покоившийся под рукой бандита.

– Лежать!! – закричали бойцы, ворвавшиеся в сарай.

Первый подскочивший «смершевец» отшвырнул перепуганную женщину, выбил далеко в сторону валявшийся под ней автомат. Двое других бойцов перевернули на живот лежавшего Гамулу, жесткими тычками усмирили его сопротивление и связали за спиной руки.

Хозяйка тихо попискивала, ошарашенно взирая на ворвавшихся контрразведчиков. Гамула, облокотившийся спиной о стену, выглядел равнодушным.

– Чего скажешь, Гамула? – подошел к нему Романцев.

– Значит, нашли… – хмыкнул бандеровец. – Не ожидал, что так скоро. А чего мне говорить? Конец у меня один. Если не сегодня, так завтра к стенке поставите. Я готов… Пожил свое, с вами тоже успел повоевать.

– Ты не с нами воевал, а с безоружными. В спину им стрелял!

– Как умел, так и воевал. Таких, как я, много, всех не перебьете.

– Геройствуешь, значит, – усмехнулся Тимофей. – А как, думаешь, мы тебя нашли?

– И как же?

– Сдали тебя!

– Кто? – стиснув зубы, спросил Гамула.

– Коханка твоя! С потрохами тебя сдала! Жить очень хотела, – продолжал напирать Тимофей. – Рассказала, сколько человек в твоем курене, где твой штаб размещается, какое у вас вооружение и где находятся остальные бандиты. Знаем, кто у вас господарчий, станичный надрайона, – продолжал дожимать его капитан.

– Это не она! Оксана не могла меня предать! – в отчаянии выкрикнул Гамула. – Она лучше умрет, чем предаст меня.

– Не предаст, говоришь? Посадим вас в одну камеру, вот там у нее и спросишь.

Врага следовало раздавить, растоптать, сломать морально. Отнять у него последнюю надежду, выбить из-под ног опору, подтолкнуть уже падающего, пусть расшибется в кровь. Только так можно победить. Никакой пощады!

– Оксана… Что вы с ней сделали?! Вы ее били?! Пытали?! – не унимался Гамула.

– Сидеть, бандеровское отродье! – гаркнул Романцев. – Это ты пленных пытаешь и режешь! Это твои дружки два дня назад семью из десяти человек в Сварочиве сожгли! Даже грудных детей не пожалели. Уведите его, – несколько тише добавил он, – а то я за себя не ручаюсь.

Два автоматчика заломили руки Гамуле и, не давая разогнуться, вывели из сарая. Хозяйка, зажав ладонью рот, негромко попискивала.

– Встань! – приказал капитан.

Женщина послушно поднялась.

– Бог ты мой, бог ты мой, что же это такое! – громко причитала она. Еще немного, и заголосит в полный голос.

– Как зовут?

– Маруся, – захлопала глазами хозяйка.

– Фамилию назови!

– Погребенко.

– Вот что, Маруся, жить хочешь?

– А як же.

– Тогда ответь мне, кто ты такая и чем занималась у бандеровцев? Или ты со мной в молчанку собираешься играть? Я долго ждать не буду.

– Постоялец он мой, ничего про него не знаю, – затрясла она головой. – Молока просил, вот и напоила.

– Ах, вот, значит, как… Сердобольная ты у нас. Молочком хотела угостить гостя… Именно поэтому он у тебя в сарае прятался?

– Товарищ капитан, вы как-то с бандеровцами очень нежно обращаетесь. Разрешите мне? – спокойно попросил Игнатенко. – Я умею их разговорить, и потом, у меня к ним свой личный счет. Таких сердобольных дамочек я за версту вижу! Насмотрелся на них… Две таких курвы в самом начале войны на нашу часть немецкие бомбардировщики наводили. Командир полка погиб, два его заместителя, и вообще, сколько хороших людей ни за грош полегло! Вот вы, товарищ капитан, все сочувствуете им, а они бы вас не пожалели… Знаете, что бы они с вами сделали, если бы у них оказались? Они бы вас на куски порезали! Хотите, я вам историю одну небольшую расскажу. Мы как-то в лесу на один госпиталь бандеровский натолкнулись. Коек там было человек на сто! Сестрички там молоденькие работали, миленькие такие, румяные, черноокие, перевязки раненым делали. Только неподалеку братская могила отыскалась, а в ней солдатики наши убитые лежали. И знаете, что эти хорошенькие медсестры с ними делали?

– Что?

– Изучали на наших красноармейцах полевую хирургию, чтобы потом своих раненых бандеровцев излечивать. Сломают кость у бойца, а потом шину ему наложат. Разрежут живот, а потом зашивают его… Потом мы допросили этих сестричек как следует… Солдатики не выдерживали такой боли, все до одного померли. И знаете, что мы потом с этими хорошенькими и молоденькими медсестричками сделали? Насиловать не стали… Не думайте… Побрезговали! А вот только собрали их всех в кучу и расстреляли разом… Осуждаешь меня, капитан? – хмуро спросил Игнатенко. – Твое дело! Не скажу, что прежде мне никогда таких садисток встречать не доводилось! – Старший лейтенант вплотную подошел к побледневшей хозяйке и спокойно спросил: – Ну что, хорошо по-думала? Говорить будешь? Или вслед за медсестрами хочешь отправиться?

– Что желаете знать, пан? – трясущимися губами спросила она. – Все расскажу!

– Вот так-то оно будет лучше… Чем ты занимаешься у бандеровцев?

– Была помощницей станичного, – пролепетала Маруся.

– А станичный твой чем занимается?

– Он главный на селе, работает вместе с господарчим… Господарчий руководит заготовками для армии…

– Что именно он делает?

– Сдает одежду, сукно, продовольствие станичному под расписку, а я вместе с ним подсчитывала.

– Кто господарчий?

– Как зовут, не ведаю, он не наш, прислали из другого района, но кличут его Петро и Батька.

– Куда все это девается? Где складируется? – Хозяйка подавленно молчала. – Говори, гадина! – прикрикнул на нее Игнатенко и, не удержавшись, отвесил хлесткую пощечину. – Я тебя спрашиваю, где хранится продовольствие и одежда для УПА?!

– Спрятано в лесу, в «схронах», – всхлипнув, ответила женщина.

– Где находятся эти «схроны»? Мне что, за язык тебя, что ли, тянуть, лярва бандеровская?

– У Сухой балки, в березах, там высоко и сухо, воды никогда не бывает, вот там и спрятали.

– Когда в последний раз брали оттуда продовольствие?

– На прошлой неделе, – пролепетала Маруся. – Приходил сотник, сказал, что картошка нужна и вяленое мясо. Станичный съездил в лес и привез, сколько треба.

– Кто у вас станичник?

– Кирилл Захарчук.

– Где он живет?

– Отсюда третья изба, – махнула Маруся в сторону окна. – Только его сейчас в селе нема.

– Где он?

– В нашей станице рой стоял. Пошел их до «схрона» проводить.

– Когда вернется?

– Сказал, что вечером будет.

– Где находится этот «схрон»?

– Мне неведомо. Об этом только станичный знает.

– Когда к вам приходил Юхим?

В какой-то момент в глазах женщины жарким пламенем вспыхнул страх. Губы едва дрогнули, опалившись, а потом она уверенно закачала головой:

– Не знаю Юхима!

– Кто такой Юхим?! Как он выглядит? – крепко тряхнул ее за плечи Игнатенко.

– Не знаю, пан, ничего не знаю! – затрясла головой перепуганная женщина. – Лучше сразу меня убейте!

– Хватит, Игнатенко! – вступился за хозяйку Романцев. – У нас еще будет время с ней поговорить… Обыщите дом, посмотрите каждый угол, ничего не пропускайте! Что-то должно остаться.

Разбив площадь дома на квадраты, не пропуская даже мелочь, контрразведчики принялись обыскивать хату. Добро было растыкано и рассовано по разным углам, набралось его немало. В старомодном шкафу лежало постельное белье, в сундуке – посуда, в старом, уже начавшем плесневеть погребе хранилась картошка. В плетеных корзинах, что стояли в коридоре у стены, находилась мелкая домашняя утварь, столь нужная в любом хозяйстве: молоток с клещами, замызганная ветошь, мотки с проволокой. В другой корзине россыпью складировался лук. Романцев поднял корзину, крепко ее встряхнул и на самом дне заметил темно-коричневую оберточную бумагу, на которой мелким почерком были написаны какие-то цифры.

Перевел взгляд на хозяйку, сидевшую смирно, вот только ладони, загрубевшие от деревенской работы, нервно перебирали концы пестрого платка, вытащил бумагу и расправил ее широкой ладонью. В аккуратный столбик на ней было написано:

«цибуля 6 кг

бульба 50

морква 4

сіль 1

– Что это такое?

– Родичи приходили, голодно у них, вот и решила дать им взамен продуктов трошки.

– Трошки, значит… Надо понимать, цифры в килограммах? Щедрая ты баба, как я посмотрю, чтобы вот так три пуда картошки в голодное время отдать.

– Так вони ж взайми, потом мени повернути.

– Кто такой Коршак?

– Да сосед мой, его все так на деревне кличут, с малолетства, – простодушно ответила хозяйка.

– Посмотрим… – Романцев аккуратно свернул листок вчетверо и спрятал в накладной карман гимнастерки.

Бойцы продолжали осторожно простукивать стены. В одном месте кладка отозвалась звенящей пустотой. Тимофей взял из ящика молоток и со всего размаху ударил по стене. Проткнув картон, металлический наконечник вошел глубоко вовнутрь, крепко застряв в деревянных перегородках. Поднатужившись, капитан выдернул молоток, и на пол вместе с куском стены звонко попадали монеты. Он подобрал две из них, закатившихся в самый угол, усмехнулся. Обе монеты цинковые, на вес легкие. В центре каждой просверлены аккуратные отверстия. На реверсе – свастика, на аверсе – голова орла. Немецкая монета стоимостью в десять марок, отверстие в центре указывало на то, что она предназначалась для обращения на оккупированных территориях.

– Решила сохранить? – недобро заулыбался Тимофей, посмотрев на поникшую женщину. – Думаешь, хозяева твои еще вернутся?

Заглянув в нутро развороченной стены, он увидел нишу, на дне которой в аккуратных коробочках лежали оккупационные немецкие марки и национальная немецкая валюта.

– Эти деньги привезены из Германии. Откуда они здесь? Кому предназначены?

– Не знаю, пане, – пролепетала Маруся.

– Товарищ капитан, – заглянул в комнату сержант, державший в руках ворох бумаг. – Документы какие-то нашли.

– Дай глянуть.

Взяв листки, Тимофей прочитал:

«Микола получил 100 марок, Остап 60, Борислав 80, Казимир 110, Кирик 75…

Три страницы были исписаны именами, фамилиями, кличками. Напротив каждого имени стояла цифра, не иначе как в немецких марках.

– Что это? – тряхнул он бумагами. – Расчет в марках?

– Хлопцы мне дали на хранение, – засуетилась хозяйка. – Время-то было непростое, а откуда у них марки – не знаю. На них ведь в оккупации все можно было купить. Сначала советские деньги были, ими можно было расплачиваться, а потом уже марки пошли.

– И где же работали эти твои… хлопцы? Уж не в полицаях ли служили?

– Чи не в полицаях, це точно! Хто де дрова поколете, хто де траву покосити, вот хозяин и расплачивался марками. Других-то не было. Жити-то якось треба було. На что-то хлебушек покупать, чтобы детей кормить.

– Кто такой Коршак?

– А кто его знает, хто среди них яструб, а хто голуб?

– А немецкие марки как у тебя здесь в стене оказались?

– Народ сейчас шальной, не на виду ведь оставлять, а из стены никто не выкрадет.

– Думала, что власть поменяется, немцы снова придут и денежки тебе пригодятся? Не придут они!

– Сто пятьдесят восемь, – произнес сержант.

– Что? – посмотрел на сержанта Романцев.

– Фамилии я сосчитал, товарищ капитан, сто пятьдесят восемь человек.

– Целая бандеровская сотня получается. Не иначе этот Коршак – кассир. А денежки, выходит, на черный день приберегал. Ну что ж, он для него уже наступил. Сосчитать все марки и спрятать в мешок. Женщину отвезти в отдел. Больше нам здесь делать нечего.