Глава 13. Откровенный разговор

Хата была пуста. Хозяйка пребывала в следственном изоляторе.

Во дворе протяжно и как-то уж очень жалобно замычала корова. За хозяйством присматривали, держали его в надлежащем виде и, как плату за усердие, брали у буренки молоко. В горнице было прибрано. Повсюду чувствовалась женская рука, в комнатах ни соринки. На комоде расставлены какие-то стеклянные безделушки из сельского быта, на стене висели фамильные фотографии, в основном довоенные. На каждом из снимков какое-то семейное событие: проводы сына в армию, свадьба, с молодыми во главе стола, крестины младенца.

Проводам в армию было посвящено несколько фотографий. Кругом счастливые молодые лица, трудно было поверить, что через несколько лет большинство из них не переживут первого года войны. Столы были выставлены прямо во дворе в длинный ряд и буквально ломились от обилия блюд. По обе стороны столов сидели мужики и женщины в национальных одеждах, кто серьезно, а кто не очень смотрели в объектив, с затаенной надеждой, что из камеры выпорхнет птица. В центре стола, как того требовало торжество, сидел призывник в расшитой косоворотке рядом с красивой девушкой. Лицо парня показалось Тимофею знакомым, вот только он никак не мог вспомнить, где же встречал его.

– Ты знаешь этих людей? – спросил он у Гамулы, показав на фотографии.

– Знаю. Все они из соседнего села. Сына в армию провожают. Так принято, чтобы всем селом.

– Когда его провожали?

– Перед самой войной.

– И где же сейчас этот новобранец?

– А кто его знает? – неопределенно пожал Гамула плечами. – С тех самых пор его больше никто не видел. Может, и в живых уже нет.

Следующая фотография была немного темнее. Любительская. Снимок был сделан в лесу, на фоне блиндажа. На фотографии был запечатлен мужчина лет сорока пяти представительной внешности в офицерском обмундировании и что-то говорил людям, стоявшим напротив.

– Кто это? – спросил Романцев у Гамулы.

– Бронислав, хозяин дома, – безрадостно ответил арестант.

На третьем снимке хозяин был заснят на фоне каких-то казарм. Рядом с ним стоял еще один человек, аккуратно срезанный, от него осталась только часть рукава и край сапога. Интересно, кто бы это мог быть?

Игнатенко с тремя автоматчиками расположились в соседней комнате. Еще четверо бойцов устроились в сарае, предупредительно приоткрыв слегка дверь, – через проем просматривались значительная часть двора, вход в хату и плетеная калитка.

Время, как оно нередко бывает, когда ждешь чего-то важного, тянулось крайне медленно. Дважды, поддаваясь накатившему подозрению, Романцев спрашивал у примолкшего Гамулы, не ошибся ли тот со сроками. Тот отвечал хмуро, не глядя на капитана:

– Придет, куда же ему деться?.. Если комиссары где-то на дороге не перехватили.

Когда стрелка часов подползла к половине одиннадцатого вечера, из леса вышли двое мужчин в форме бойцов Красной армии. На плечах стволом вниз висели «ППШ». Романцев, стоявший у окна, посматривал в щель между занавесками. Это вполне могли быть бойцы Красной армии, в силу какой-то надобности оказавшиеся в украинской глубинке. С их стороны такое поведение весьма рискованно – можно получить пулю в спину.

Настораживала осторожность, с какой они выходили из черного провала леса, – осматривались, держались настороже.

– Похоже, это они, – проговорил Тимофей, приподняв автомат, и, повернувшись к Гамуле, добавил: – Я – твой боец… Так меня и представишь. Предупреждаю сразу, если пойдет что-нибудь не так, тебе достанется первая пуля.

– Да понял я, комиссар, сколько можно об одном и том же…

Тимофей отступил от окна. Сел за стол, положив на колени автомат. Гамула, как и подобает важному гостю, сидел в центре стола, слегка растянувшись, выглядел расслабленным, как человек, оказавшийся в надежном убежище.

Через полупрозрачную ткань занавески можно было рассмотреть расплывчатые силуэты, пересекавшие длинное подворье. В какой-то момент они приостановились, бдительно осматривая постройки, и, не обнаружив ничего настораживающего, направились в сторону крыльца.

Ветер был не злой, с юга шло теплое дыхание. Со стороны скошенного пастбища раздавалось стрекотание цикадовых. Груша созрела, и опавшие плоды желтым ковром покрывали землю.

Еще через минуту раздался негромкий стук.

Приоткрыв дверь, Тимофей увидел двух молодых мужчин, каждому из которых не более тридцати лет. Один был с лейтенантскими погонами, брюнет с короткими, слегка седеющими волосами, взгляд прямой, пронизывающий, другой был росточка небольшого, белесый, как отжатый лен. Брови золотистые, кожа белая, словно болезненная.

Тимофей знал, что люди, долго проживающие в блиндажах, имеют характерный запах, которым буквально пропитывалась вся их одежда. Такой дух трудно выветривается, и даже после трехкратного ополаскивания одежды она все равно пахнет землей, прелой травой, перегноем. Такой запах не спутаешь ни с каким другим, его нельзя ни перебить, ни скрыть. Сейчас от гостей пахло именно землей, настоянной на прелых травах, куда примешивался дух немытых тел.

Все сомнения отпали – перед ним были бандеровцы. В хату заходить не спешили, не задавали вопросов, даже не поздоровались, лишь пристально смотрели на стол, за которым сидел Гамула. Капитан почувствовал, что окружающее пространство в какой-то момент уплотнилось, сделалось вязким, наполнилось колючей враждебностью. Следовало поступать предельно внимательно – достаточно лишь неверного движения, чтобы гости скинули с плеч автоматы… Как-то мимоходом ему подумалось, что шансы на спасение у него нулевые: оказавшись под перекрестным огнем, он даже не успеет отскочить в сторону. Первая же очередь прошьет его насквозь.

Стараясь разрядить возникшее напряжение, Тимофей широко улыбнулся и произнес:

– Чего встали, хлопцы? Вам хозяйку?

– Хозяйка нам без надобности, мы к хозяину… Кое-что сказать треба.

– Проходите, – отступил в сторону Романцев, давая гостям возможность пройти в комнату.

Один тут же подошел к Гамуле и произнес:

– Вам привет от Олеся.

Напряжение, ненадолго возникшее в комнате, разом рассеялось, задышалось полегче.

– Почему же он сам не идет? – ответил Гамула.

– Жинка заболела, в город ее повез.

– Слава Украине! – вышел из-за стола Остап.

– Героям слава! – слаженно отозвались гости.

– Степан? – назвал брюнет псевдоним Гамулы.

– Он самый, – кивнул тот и, поймав настороженный взгляд гостя, продолжил, показав на Тимофея: – Это мой десятник.

Белобрысый внимательно посмотрел на расставленные чугунки, после чего поинтересовался:

– А хозяйка-то где прячется?

– Уехала к свекрови. Что-то занедужилось старухе, хотела помочь. Попросила соседку за хозяйством присматривать.

– Видно, соседка чистоту любит, даже в сенях прибралась. Раньше не так было… Обо все эти горшки ноги порасшибешь, прежде чем до горницы доберешься, – посетовал он, внимательно посмотрев на Романцева.

– Все так, баба она такая, чистоту любит, – широко улыбнулся Гамула. – А может, познакомить тебя с ней? Баба она справная, все при ней!

– Есть у меня коханка, а вот Петру, – кивнул белобрысый в сторону второго бандеровца, – может, и сгодится. А где твоя Оксана? – вроде как равнодушно спросил он, остановив на Гамуле внимательный взгляд.

– Хлопцы у меня из леса пришли, и она при них осталась. С ней не забалуешь, враз мозги вышибет, если что не так.

– Слышал я о ней, боевая дивчина, – согласился белобрысый. – Нам бы в войско побольше таких девчат, тогда бы мы уже в этом году всех москалей и жидов повывели… Кое-что передать тебе велели. Наедине бы…

– Давай отойдем сюда, – охотно отозвался Гамула. Откинув занавеску, зашел за печь.

Порывшись в кармане, белобрысый вытащил небольшой клочок бумаги и протянул ему:

– Вот… Сказал, чтобы ты ответил.

Гамула взял записку, аккуратно развернул. Неровными прыгающими буквами было написано:

«Друже Степан! Сейчас по нашему лесу шастают комиссары. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не убили или не заарестовали. Нет сейчас в отряде у меня друзив, кто знает тебя лично, а эти боевые хлопцы тебя в лицо не видели, хотя много о тебе хорошего наслышаны. Поэтому не обижайся на меня, что я стал слишком подозрительный, но я должен быть уверен, что с хлопцами не встретился враг. Первоначально назови место, где Грач убил комиссара и двух большевиков, после того, как назовешь правильно, услышишь остальное».

Прочитав записку, Гамула аккуратно порвал ее на несколько мелких частей и, приоткрыв дверцу печки, бросил на чадящие уголья. Жар тотчас прожег в клочках дыры, а потом запалил их синим огоньком.

– Вот оно что, недоверчив Коршак… Может, оно и правильно. Время сейчас такое, только побратимам можно доверять. Только ведь Коршак ошибается, нет никакого Грача, а есть Шпак! Вот такая маленькая черная птичка и расстреляла трех большевиков у Ратной лощины.

– Все так… Теперь вижу, что ты Гамула, – заулыбался белобрысый. – А то, знаешь ли, поначалу я засомневался… Что-то мне повсюду комиссары мерещатся…

– Что хотел передать на словах Коршак? – перебил его Остап.

– В воскресенье, часиков в семь, ты со своими хлопцами выходи к Юрьевскому сельсовету, надо показать большевикам, кто здесь настоящая власть.

– Гарнизон там стоит, – с некоторым сомнением произнес Гамула, – дело рискованное, многие полягуть почем зря! Не хотел бы я своими хлопцами просто так по-глупому рисковать.

– Не переживай, – успокоил его связник. – Кроме тебя с твоими хлопцами подойдет еще отряд Якова, у него добрая сотня! А еще будут стрельцы Василия. В сотне у него ребята молодые, боевые. В бой все рвутся! Хотят себя в большом деле проверить.

– Коршак тоже там будет? – осторожно поинтересовался Остап.

– А зачем он тебе?

– Разговор у меня к нему есть…

– Может, передать чего?

– Не нужно… У меня личное.

– Когда увижу, скажу. Где он сейчас, не знаю.

– Понятно…

– Пойду я, – поднялся белобрысый. – Подзадержались мы у тебя, да и хлопцы уже заждались.

– Пусть Коршак не сомневается, сделаю все, что смогу.

Белобрысый не ответил, лишь одобрительно кивнул и уверенно зашагал к узкому дверному проему.

Брюнет сидел за столом, положив на колени автомат. В глазах безразличие и готовность к бою. Весьма опасный сплав. Проследив за напарником, двинувшимся к выходу, он тоже быстро поднялся и, кивнув на прощание, направился следом. Они вышли во двор, открыли калитку и дружненько затопали в сторону леса. Уже через минуту их скрыла высоко поднявшаяся трава и небольшой спуск, что уводил к быстрому ручью.

Тимофей отворил окно. Повеяло вечерней прохладой, а хулиганистый ветер разом остудил душную комнату.

– Почему они так быстро ушли? – спросил он у Гамулы.

Тот усмехнулся и ядовито ответил:

– Ты думаешь, что они пришли сюда блины с медом лопать? Сказали то, что было велено, и ушли. Все-таки они на службе. Чего же подвергаться лишнему риску… Так ты мне дашь с Оксаной увидеться?

– Увидишься, – пообещал Романцев. – Только не сейчас. Будет у вас время, намилуешься еще.

Из соседней комнаты вышел Игнатенко с бойцами.

– Уведите его… Огородами, так, чтобы никто не заметил. За поселком вас уже машина ждет. Про наручники не забудьте, а на голову мешок. Там в кладовке их с десяток лежит!

– Не доверяешь ты мне, капитан, – разочарованно проговорил Гамула и протянул руки. На запястьях защелкнулись наручники. – Может, оно и правильно, я бы тебе тоже не доверял. А я ведь тебя еще в лесу мог пристрелить, не знаю, почему пожалел.

– Жалеешь, что не попал?

– Рука у меня дрогнула. Как чувствовал, что нам еще встретиться придется.

– Значит, грузовик в лесу – это ты подорвал?

– Было дело… От Коршака приказ получил.

– Все, уведите его!

Стоявший рядом боец накинул на голову Остапу мешковину и подтолкнул к выходу.

– Вы бы хоть отряхнули его, что ли, – пробурчал Гамула, – а то пометом тянет.

– Ничего, не отравишься.

Нагнув его голову у проема в сени, боец шагнул вместе с ним в темноту.

Еще через несколько минут в комнату вошел старшина Щербак.

– Товарищ капитан, разрешите доложить!

– Докладывай! Что там?

– Бандеровцы в лес не пошли, повернули в село Акимовичи.

– Никакой самодеятельности. Пусть все идет строго по плану.

– Есть!

– Думаешь, получится? – спросил Игнатенко, когда старшина ушел.

– Попытаться стоит.