Проливной дождь лил всю ночь.

К утру он только усилился, а к девяти часам набрал полную силу. Над Батоби разверзся, загремел и забурлил настоящий Путоранский водопад. Пожалуй, я никогда ранее не видел такого мощного ливня. Река вздулась, вспенилась, побелела. Редкий в этих краях северо-восточный циклон принёс с далёкой Чукотки огромные массы холодного и влажного воздуха. Над Эвенкией они столкнулись в схватке с тёплыми западными ветрами, и начался погодный апокалипсис — в результате встречи тепла и холода над тайгой возникли мощные дождевые облака.

Вот это да! Холодный туман был пронизан струями, воды в нём было больше, чем воздуха, и мне казалось, что начался новый всемирный потоп. Когда-то на границе Абхазии и Грузии я попал под сильнейший дождь и считал, что более сильного не увижу, даже попав на Амазонку. Увидел здесь.

— Быстро пролетит, так я думаю, — излишне оптимистично пообещал Ильяс. Озвучив метеопрогноз, он посмотрел на остальных, но поддержки от друзей не дождался. Мне уже вообще не верилось, что это природное явление когда-нибудь закончится.

Всё живое спряталось по норам. От нечего делать я поинтересовался:

— Интересно, в такую дождину твари тоже зарываются? Или этим паразитам все пофиг?

— Они теплокровные, значит, прячутся, — решил Сомов, снимая с чугунной печной конфорки закипевший чайник. — Нерациональная потеря энергии.

Да уж, тратить энергию решительно не хотелось. Особенно на открытом воздухе.

Вынужденный привал странников бессрочно затягивался. У группы не было никакой возможности двигаться вниз по взбесившейся реке, поэтому старт пришлось отложить. Отсюда недалеко до Таймуры, вот только фарватер участка никто из нас не знает, а в такую стихию он вообще становится непредсказуемым.

Примерно в семь утра мы с Сарсембаевым и Новиковым быстренько сбегали на берег, торопясь вытащить лодки повыше. Пришлось под дождём вбивать в грунт ломы и найтовать моторки накрепко. Конечно, оба насквозь промокли и дрожали от холода. Но к тому времени Сомов уже раскочегарил в балагане полевую баню — первое средство от насморка при такой погоде. Огонь в печи поддерживался постоянно, вымокшая одежда быстро просушивалась. Часть дров мы переложили поглубже под навес, немного внесли в дом. Ещё какой-то запас хлыстов потоньше хранился под открытой с торцов коньковой крышей избушки.

Так и просидели до двух часов дня, а ливень всё никак не заканчивался. Время от времени кто-нибудь накидывал одну из недавно обнаруженных сыщиком Новиковым старых плащ-палаток и выходил наружу, через несколько минут возвращаясь с неизменно хмурым, очень недовольным лицом. Наконец, ввалившись в избу после вылазки очередной разведчик, на этот раз Сомов, доложил:

— Вроде утихает помаленьку… Если собираемся уйти сегодня, то надо бы поставить тенты на лодках, — он осторожно пробрался к печи и, расправляя плащ-палатку пониже, чтобы никого не обрызгать, повесил её на вбитый в стену крюк.

— Это да, хоть какая-то защита, — помедлив, согласился Ильяс, но с полатей не встал.

— Если ехать, то засветло, — напомнил Дмитрий.

Как ехать, если ни черта не видно? Влетишь днищем на какой-нибудь валун… Скорость течения выросла, маневрировать придётся среди неизвестных перекатов с возможными препятствиями в виде особо крупных камней и застрявших деревьев. Может попасться и настоящий затор.

— А твой тепловизор не поможет? Новый технологический уклад! — попытался найти решение Ильяс, как и я, отлично осознающий все сложности и опасности предстоящей навигации.

— При таком интенсивном охлаждении поверхности толку от него будет не очень-то и много, — нехотя ответил я. — Пробовал уже с берега. Сейчас больше пользы было бы от обычного прибора ночного видения. Хотя не знаю… Ливень бешеный.

— Зато ветер спадает, — дополнил метеорологическую картину Гумоз. — Скоро можно будет пробовать прорваться на Таймуру. Так что, ставим тенты, не? Если нет, то я иду в баню, погреюсь. Решайте, шкиперы, мать вашу!

Заниматься подобной работой не хотелось никому. Вода кипела, подмывая обрывистый берег, вот и ещё одна из высоких лиственниц на моих глазах с шумом обвалилась в поток… Сидя у маленького окошка, я бесцельно водил пальцем по стеклу и пытался сквозь дождь и туман рассмотреть противоположный берег неширокой, в общем-то, речки.

Бывают такие таёжные избушки, хмурые, что ли. Стоят посреди красоты, но красота вокруг не простая, тревожная. Вот не хочет природа, чтобы человек здесь бродил, есть у неё какие-то другие планы и договоренности. Непонятно с кем… С избой, что ли? В таких местах человек сразу становится мистиком, и впереди идут атеисты, лишний раз доказывая, что это тоже своеобразная религия. Другие ударяются в примитивный тотемизм, адепты мировых религий не исключение — так и рождается сектантство. Настолько велика сила этой природной мистики. Человек не может пропустить её мимо, она обязательно проходит через него, пронизывает. Возникают знаки, приметы, а следом и обряды. Днем очухаешься — да нет, ерунда всё! А ночью треснет, зашевелится, задышит тяжко — вот ты и вздрогнул, да не по-городскому, а первобытно. Я приемлемо отношусь к такому. А по-иному и не получится, хоть упросвещайся. Сейчас легче, а вот когда ты один и рядом нет общины для сверки страхов… Ну его к лешему, не дразни, не выпрыгивай, не позируй отвагой. Знай себе цену, будь ровен, веди себя тихо. Впрочем, это универсальное правило.

— Надо что-то решать, прав Гумоз. Мужики, ещё один день, и жрать будет нечего, — заявил Новиков, недавно пересчитавший запасы провианта.

— А мы москвича схаваем! На нём мяса много, откормился на этих хамонах с пармезанами, — плотоядно ухмыльнулся Сомов.

— Точняк! — подхватил Димка, который в этот время правил в углу свой охотничий нож. Он уже закончил работать оселком и теперь доводил режущую кромку на донце фарфоровой чашки, периодически проверяя остроту клинка бритьём руки. — Скажем, что Бекетов внезапно утоп! Спьяну, например.

— Обычная практика беглых варнаков, живая консерва, — согласно пожал плечами Сарсембаев. — Так зэки из Норильлага и бежали на юг, с москвичом в запасе. Москвичи вкусные. А эвенки беглых зэков ловили по лесотундре, тропы-то известны. Уши отрезали для доказательства, и на ближайшую факторию, сдавать за еду и патроны… Только зачем сразу «утоп»? Рациональней надо, мы же не дикари какие-нибудь. Для начала одну ногу отрежем, левую, она помягче будет.

— Ну и шуточки у вас, братья по оружию! — возмутился я. — Чего расселись? Пошли тенты ставить! Все вместе, так быстрей. Подъём!

Сквозь шум дождя скрипнула дверь. Гумоз, едва не споткнувшись о развалившегося Шайтана, высунул нос за дверь, посмотрел на небо и пробурчал:

— Не гони, пусть туча пройдёт. Там вроде просвет к нам добирается.

— Тогда чайку! А я вам пока расскажу кое-чего интересное о бандитских традициях губернии, — пообещал Ильяс.

— С удовольствием послушаю, — поддержал товарища Новиков.

— Откуда такие специфические познания? — ухмыльнулся я.

— Старшая дочь просвещает. Она в Енисейске работает преподавателем истории, материал на кандидатскую собирает, — Сарсембаев перевернулся на верхних нарах на живот, сделал таинственное лицо и свесил к слушателям голову.

— В давние времена лихих людей хватало и в тайге, и вокруг поселений…

— Их и сейчас хватает, — тут же дополнил лектора Мишка.

— Не перебивай, — поморщился я.

— Каждый год через пересылки из России в губернию пригоняли по двадцать тысяч арестантов, а то и больше, — начал рассказчик. — Сибиряки называли их «варнаками», а те честили сибиряка «чалдоном». Уничтожение варнаков было у старожильцев заурядным делом. Весною, когда вскрывались реки, начальством — приставами да урядниками — вылавливалось из воды множество трупов с явными признаками насильственной смерти. В основном это были варнаки. Слышали про частенько восхваляемый некоторыми писателями сибирский обычай выставлять бродягам на окне на ночь хлеб и молоко?

Я кивнул, не заметив, как отреагировали другие слушатели. Тихо пощёлкивала углями постепенно остывающая печь, по крытой поверх брёвен рубероидом крыше часто стучали тяжелые капли. Уже привыкшее ухо воспринимало этот слитный звук, как шум работы какого-то странного агрегата. Бывает белый шум, а бывает, оказывается, ещё и мокрый.

— Если он и был распространён, то в глухих сёлах и недолго. По рассказам бродяг, это делалось не столько из гуманных соображений, сколько из боязни гнева бандитского. Варнак — бич населения, вот как оно было… Они не только крали и убивали, но и жгли, особенно в деревнях. Поджигали сибиряков не всегда ради корыстных целей. Большей частью это делалось из мести или просто так, без особой причины: чалдон — стало быть, можно его жечь.

— Бабка рассказывала, что в старом Красноярске шибко лютовали банды качинцев, — не совсем к месту вспомнил Дмитрий.

— А ещё в крупных городах орудовали кошевники, — продолжал рассказывать лектор. — В Минусинске уже в шесть-семь часов вечера люди накрепко запирали все дома, а по улицам свободно разъезжали кошевники, всегда готовые на кровавое дело. Выслеживали и гнались до самого дома. Хреново приходилось тому, кто не успел вскочить в ворота и скрыться. Делали и так: кошевник стучал и с невинным видом попросил показать «земскую фатеру» якобы для съёма или проверки, а когда хозяин выходил, его моментально бросали в кошеву. Гикнули — и пропал мужик, словно в воду канул.

— Да кто они такие?

— Так, Никита, называли извозчиков в Сибири, таксующих зимой на небольших санях — кошевках. Извоз часто был связан с криминалом, поэтому кошевниками вскоре стали называть банды грабителей в сибирских городах. Жертвами становились не только пассажиры, но случайные прохожие. Грабили и убивали, насиловали женщин. Тактика проста — классический наскок, быстро налетели и тут же исчезли. Нагоняли на санях попутный транспорт, сдергивая жертву арканом-маутом или захлестывая вокруг шеи длинную витую плеть. Полиция, конечно, гонялась за ними, но эти бандюки легко вступали в перестрелку и с ними, и даже с подразделениями жандармов. Чаще всего это были совсем молодые парни. В 1914 году в Иркутске судили банду кошевников, и все они оказались малолетками восемнадцати лет или чуть старше. Томские бандиты особым форсом считали езду на кошевке зеленого цвета. Вскоре эта мода распространилась среди кошевников по всему Енисею и Оби. Зеленая кошевка, словно пиратский флаг в Атлантике, держала в страхе путешествующих по Сибири. Помните, мужики, фильм «Зеленый фургон»? Один мой приятель утверждает, что это была ассоциация с сибирскими транспортными реалиями.

— У нашего Бекетова илимка как раз зелёная, — хихикнул Новиков.

— Настоящий Дикий Запад, Брет Гард и Луис Ламур! Эти истории о кошевниках дадут сто очков вперёд американским вестернам, — невольно восхитился я.

— Если не круче будут. Дочь показывала вырезку из дореволюционного «Восточного обозрения» 1905 года, редактор которого писал как-то так: «Я ходил с револьвером и испанской перчаткой в карманах. Как-то вечером на Луговой улице, недалеко от полицейского управления, два молодца подошли ко мне и попросили закурить. Я был настороже и дал одному в зубы испанской перчаткой, другого ударил по голове револьвером и бросился бежать. Благополучно добежал до части. После меня эти двое стали грабить женщину и были задержаны. Другой раз я ехал в санях, и над головами, моей и кучера, пролетел аркан, неудачно брошенный на нас из встречной кошевки. Я выстрелил вслед кошевке». Так что давайте, товарищ Бекетов, пишите сибирский вестерн.

— Обязательно! — взял я под несуществующий козырёк, приложив к лысине ладонь. — Вот только текущий ужастик закончу. А ещё хорошо бы просто выжить.

Нет худа без добра. Возюкаясь на раскисшем песчаном берегу с непослушными тентами, мы нашли среднего размера тайменя, выброшенного потоком на берег. Скорей всего, рыбину оглушило упавшим в воду деревом и вынесло на песок.

— О, это вовремя! Быстренько пожарим! Хороший знак, пацаны, небеса велят подкрепиться и стартовать, — решил Ильяс, и мы с этим выводом согласились. Перспектива застрять тут на неопределённый срок не радовала.

Через пару часов лодки были сброшены в воду, а экипажи в оранжевых спасжилетах, укрывшись под тентами, были готовы к движению. Почти укрывшись, мой тент проверки серьёзным испытанием, похоже, не выдерживал. Экипажу илимки опять было велено идти первым, и поэтому вперёдсмотрящий Гумоз, сидя на не закрытом тентом баке с выставленным вперёд шестом, вынужден был довольствоваться плащ-палаткой. Что поделать, правила предупреждения столкновений судов гласят: «Каждое судно должно постоянно вести надлежащее визуальное и слуховое наблюдение, так же как и наблюдение с помощью всех имеющихся средств, применительно к преобладающим обстоятельствам и условиям, с тем, чтобы полностью оценить ситуацию и опасность столкновения».

Вообще-то, нехорошо получилось с отъездом. Незваные гости хищнически уничтожили практически все съестные припасы, найденные в избе охотника из Туры, по большей части спалили заготовленные им дрова, а вдобавок подрезали одну плащ-палатку. Однако другого выхода не было. На столе осталась придавленная чайником записка с полной информацией о случившемся, где были указаны контакты и декларирована готовность возместить убытки сполна. А ещё я оставил два десятка патронов.

К моменту старта Батоби немного успокоилась.

Первый километр я прошёл нервно, а затем приспособился. Поднявшаяся вода сберегала винты, риск погнуть лопасти на камнях снизился. По пути не оказалось сложных перекатов и завалов, а ближе к устью Батоби всё больше и больше расширялась. Упавшие деревья река безжалостно отбрасывала на берега. Наконец за последним поворотом показалась Таймура, я, воспрянув, радостно направил илимку в левый рукав и без проблем выкатился на родную, можно сказать, речку. Ну, это же совсем другое дело! Можно сказать, что теперь мы почти дома. Однако время, проведённое в осторожном движении под всё ещё не прекращающемся дождём, было потеряно, светлого времени суток оставалось совсем мало.

Экспедиция вышла на участок верховий Таймуры, восточней районов, где кто-либо из нас бывал. Именно в эту сторону ушёл на своей долблёной лодке Пётр Полигус, после чего никто в посёлке его не видел. Судя по карте в навигаторе, до моего любимого рыбацкого места было километров пятнадцать, их прошли достаточно быстро. Я уже привычно двигался впереди. Вдобавок к уже определённым до этого элементам рациональности выяснилось, что винт подвесного мотора «Оби» висит чуть ниже, чем на илимке, Сарсембаеву проще влететь на отмель и погнуть лопасти. Мало того, простым перемещением вдоль корпуса в сторону носа, где расположился Сомов, я всегда мог немного приподнять корму в момент сложного прохождения. На короткой «обушке» такой фокус невозможен.

К тайменному месту группа подошла в 17:45. Время было зафиксировано с точностью до минуты, так как именно здесь экспедицию поджидало первое серьёзное водное препятствие. Огромная ель, неведомо где свалившаяся с берегового откоса, волей течения застряла в камнях, перекрыв судовой ход так, что пройти на лодках было невозможно. Каменистый участок слева и в спокойную воду несудоходен из-за камней, справа же глубоким языком в берег вдавался мелкий травянистый залив, который так любят щуки.

Я выбрался на большие камни, с которых ловил рыбу после памятной встречи с эвенком, почти сразу ко мне присоединился Гумоз. Вдвоём честно попытались лагами освободить комель ствола с тяжёлыми ветвями — бесполезно. Какое-то время Ильяс вяло спорил с Новиковым относительно возможности сдёрнуть дальний конец ствола лодкой. Наконец они решили попробовать и быстро выяснили, что скорей вырвут на «Оби» транец, чем оттянут проклятую лесину в сторону.

— Придётся доставать бензопилу, — решил Сарсембаев. Мужики полезли в кокпит «обушки», а мы с Мишкой, ковырнув комель ещё пару раз, на том и успокоились, предпочитая смотреть на слаженную работу других.

— Кстати! Никита, ты, помнится, интересовался, каким образом твари переправляются на другой берег реки! Вот тебе хороший пример переправы, — молвил Сомов, откладывая шест и отряхивая руки.

Я присмотрелся.

— Да, здесь действительно можно перемахнуть. Только это казус. Они что, по-твоему, каждый раз такого ливня ждут? Ну-ну.

— Может, специально сбрасывают? — задумчиво предположил напарник. — А что, загонят пинками такую жабищу, та и роет вокруг корней. К слову, жаба и самостоятельно переплыть может. Хоть через Енисей. Не, это полная хрень, дурная работа на низкую вероятность. Достаточно высокие деревья растут далеко не возле каждого удобного участка реки, да и сколько же их придётся свалить, пока хоть один ствол зацепится.

— А на Нижней Тунгуске как, прикинь? — откликнулся я. — Это какое же дерево понадобится найти для переправы? Разве что секвойю притащить из Америки.

— Информации о том, что твари перекинулись за Нижнюю, пока что не поступало, — подкорректировал меня Мишка.

— Дай мне мощную рацию с хорошей антенной, и у меня будут для тебя плохие новости, — мрачно пообещал я другу.

Завизжала «хускварна». Поначалу у мужиков получалось неважно — трудно так работать с борта неустойчивой лодки малогабаритной бензопилой, не совсем подходящей для резки таких бревен, потом дело пошло бодрей.

— Верещагин, уходи с баркаса! — весело заорал Новиков минут через семь. — Ща отпилим! Смотрите, чтобы реактивно стволом не ушибло! Сыграть может!

— И это верные слова, — с обычной для него оперативностью тут же отреагировал Гумоз, забираясь в илимку.

Быстро промерили шестами глубину под кормой — хватает. Я запустил «ямаху», илимка кормой вперёд отошла выше и остановилась на малом ходу напротив центра затора, работающий двигатель удерживал лодку на месте в борьбе с течением.

Плюх! Длинный кусок вековой ели с шумом и тучами брызг рухнул в воду и, переваливаясь и покачивая разлапистыми ветвями, неторопливо поплыл вниз. В принципе, моторкам уже можно было протиснуться через образовавшийся проход, но мужики для верности решили отпилить ещё один кусок ствола. Плюх!

— Можно ехать, пацаны, — доложил по рации Сарсембаев.

Обрубленный комель, намертво зажатый среди валунов, теперь высился над рекой новой достопримечательностью. Такой памятник очередному приключению на реке не снесёт даже дружный весенний паводок. Вот и пусть стоит, будет что вспомнить.

Сидя в лодке, мы с Мишкой то и дело громко перекрикиваясь через весь корпус, завидовали коллегам. Тент на илюхиной «Оби» заказной, очень хороший, продуманный. Жёсткий, почти глухой, впереди и по бокам прозрачный пластик. Оба сидят в сухости и удобстве. Мы же вымокли и намёрзлись до дрожи. Тканый кормовой тент не спасает меня от ветра и летящих брызг: слишком уж он высок и открыт, надо будет переделывать, заказывать новый. Что же касается Сомова, так бедолага вообще статуей на носу дыбится в своей плащ-палатке, ему тем более не позавидуешь.

Тем не менее настроение выравнивалось. Скоро приедем в Форт-Глухари, а там уж расслабимся и почистим перья в полном комфорте. Лодки устойчиво шли по стремнине на средней скорости. Ливень наконец-то сменился долгожданным моросящим дождиком, клубов тумана, полосами вытягивающихся на реке, стало поменьше. Однако стрелка на циферблате быстро подходила к двадцати часам, темнело. Меня это не пугало, дальнейший путь известен до километра. Новиков тоже знает эти места, как свои пять пальцев. Это наши участки реки, так что никаких сюрпризов мной не ожидалось.

Так и было до того момента, когда Сомов, встревожено привстав на носу, неожиданно знаком остановки поднял вверх руку и тут же сел на банку, чтобы не вылететь при экстренном торможении. Договорённость на этот счёт в группе была железная: дал вперёдсмотрящий сигнал, выполняй команду немедленно, без споров и уточнений. Соответственно, я тут же, ещё ничего не понимая, сбросил газ.

Мишка махнул было рукой влево и, тут же передумав, быстро замахал в сторону левого берега, уже обеими руками. Тихо выругавшись, я послушно вывернул румпель.

— Что случилось? — напряжённым голосом спросил Ильяс по рации.

— Не знаю пока, Мишган скомандовал, — ответил я, глядя на напарника, быстро скинувшего с головы плащ-палатку и что-то рассматривающего в бинокль. — Причаливаем, там разберёмся…

Прижавшись к не совсем удобному для швартовки кустистому берегу, лодки замерли в пяти метрах друг от друга. Экипаж «Оби», шурша сапогами по гальке, подошёл к нам.

— Смотрите, во-он туда, прямо на реку, в створ, — глухо предложил Гумоз, протягивая желающим бинокль. У всех были свои.

— Что за… Не пойму, полоса какая-то… — почему-то шёпотом произнёс Новиков.

— Как будто стоячая волна, я на море такое видел, — поделился мнением Сарсембаев. — Может, это мираж?

Действительно, реку во всю ширину перегораживала странная невысокая полоса с белой каёмкой понизу. Скорей всего, сама полоса была серой, при таком освещении цвет уже нельзя определить точно.

— Насыпь? — продолжил гадать Димка.

— Хм-м, где же тогда запруда? Уровень воды обычный, и буруна на срезе нет, — хмыкнул Сомов. — И откуда бы здесь взялась насыпь…

— Миша, ты мне вопросы задаешь? Ты первый её увидел! Версии есть? — излишне нервно спросил его Новиков.

Гумоз ничего не ответил, да и Сарсембаев молчал, не отрываясь от бинокля.

— Плохо видно, темновато. Метров семьсот до неё. Как ты вообще её заметил? — удивился он.

— Светосила хорошая, — лаконично ответил Сомов, чуть приподнимая свой бинокль. — Слушайте, а это может оказаться водопадом? Сдвиг пластов на рельефе, тектоника какая-нибудь…

Никто не хмыкнул в насмешке, мы молча продолжали рассматриваться странное явление. За два месяца всё вокруг изменилось настолько сильно, что допускать можно что угодно. Водопад на реке — самое опасное, что только может быть. Глазом моргнуть не успеешь, как окажешься на камнях под обрывом.

— Подождите, сейчас мы эту хрень тепловизором проверим, — я достал из ящика непромокаемый чехол с прибором. Тепловик, повторюсь, в отличие от ПНВ, не даёт деталировку пейзажа, зато любой объект, излучающий в инфракрасной части спектра, будет проявлен прибором с предельной контрастностью.

Глянул, и оторопь взяла! Странная полоса достаточно ярко светилась!

— Матушки, да ведь она живая… — выдохнул я потрясённо.

— Дай-ка глянуть! — первым прошипел Новиков. Примерно с минуту промысловик оценивал объект, после чего вскрикнул:

— Шевелится! Бляха! Там что-то выпирает, она дугой гнётся!

Я и сам видел это в бинокль. Не радугой, конечно, но объект действительно немного выгнулся, а белая каемка внизу исчезла. Кто или что это, чёрт побери? Неужели… Страшная догадка молнией влетела в голову!

Сарсембаев выдернул из Дмитрия тепловизор и уставился в окуляр.

— Никита, тебя мучил вопрос, как твари форсируют реки? — спросил он охрипшим от волнения голосом. — Настоящий понтон.

— Вижу, — прошептал я, и дальше мы какое-то время наблюдали за процессом в полном оцепенении.

Прыгуны валили толпой, гуськом.

— Десять, двадцать, тридцать… — шёпотом считал Димка. Невольно слушая этот тихий счёт, я подумал, что борьба с мифологической нечистью превратилась для группы в нудную обыденную работу. Липкий, мелкий какой-то, но постоянный и очень назойливый страх первых дней, когда я днём и ночью, каждую секунду ждал появления чудовищ, пропал. Осталась боевая настороженность, трезвое понимание грозящей опасности и готовность к отпору. Теперь мы, пожалуй, самые опытные специалисты во всей округе по вопросам практического контакта с неведомым.

Слева из березовой рощи через поляну бодро прошла группа ибага. Штук семь, все высокие, как на подбор, здоровые… Эти наглые черти не стали дожидаться у переправы своей очереди и отважно попёрли напролом, быстро и длинно шагая прямо по согнутым спинам туповатых прыгунов. Не всем из них это нравилось. Воу-у-у! — глухо разнеслось над рекой.

— Кто ты, мразь? — с холодной злостью вымолвил Гумоз.

— Это Змей.

— Какая ещё змея, Бекетов, там от берега до берега полсотни метров, — не понял меня Ильяс.

— Великий Змей Дябдар — гигант, который участвовал в сотворении мира вместе с мамонтом Сэли, осушая землю и пролагая своим туловищем русла рек… — выдал я, как по писаному, хорошо усвоив библиотечный материал.

Чудовища шли по живому мосту спокойно, с решительной неотвратимостью, словно монгольские орды на Русь. Это действительно нашествие! Вот на тело выгнувшегося над водой Змея ступила диковинная тварь — прыгун необычайно большого размера, я тут же вспомнил предупреждение спецназовца о том, что их надо бояться больше всего.

Хорошо, что этот зверинец, судя по всему, не успел заметить подходящие сверху моторки: расстояние было приличное, на среднем ходу подвесные моторы работали тихо. Мне подумалось, что Сомов сразу почувствовал что-то недоброе, пусть и подсознательно. Когда из всех возможных опасностей превалирует одна, то ты волей-неволей начинаешь увязывать всё непонятное именно с ней. Поэтому он резко передумал, направив караван влево. Чуйка сработала раньше осознания, сразу предупредив, что в зоне высадки опасность столкновения будет выше.

— Похоже, мы приплыли, коллеги, — решил Михаил, опускаясь на камни и доставая сигарету. Прикрывая огонёк ладонью, он прикурил, сразу выпуская вниз струю сизого дыма, после чего спросил у всех сразу: — Впереди засада. Что делать будем, группа чудом выживших? Не привлекайте внимания, пригнитесь.

— Из винта такого змея не возьмёшь, — скорбно заметил Ильяс, поправляя ремень висевшего на плече «тигра».

— Тут пулемёт нужен! — выдал Новиков, присаживаясь рядом с Мишкой. — «Утёс», например.

— Лучше уж КПВТ, чтобы куски из тела рвать! — подсказал вариант Гумоз.

— Да что вы мелочитесь, как лохи, заказывайте сразу спаренную зенитку ЗУ-23-2! — не выдержал Сарсембаев. — Не, а если серьёзно, у кого есть План Б?

Странно, я не вижу огромной головы чудовища, а ведь она должна была лежать на свободной от деревьев надпойменной террасе.

— Суки, вот ведь какой плацдарм выбрали, совсем рядом с моим зимовьем! — горестно воскликнул Димка. — А что мы можем? Берегом без автотранспорта стрёмно.

— Очень стрёмно, — поддакнул я.

Тем временем поток переправляющихся через Таймуру захватчиков иссяк. И что теперь? Мы подавленно ожидали, что будет происходить дальше. Освободившись от нагрузки, Дябдар немного выждал, медленно опускаясь в воду, из-за чего в некоторых местах снова появилась пенная каёмка, затем рептилия неожиданно легко выгнулась, сворачивая тело ужасающей спиралью, и быстро втянулась в берёзовую рощу. Страшной зубастой головы я так и не заметил.

Формально проход был свободен.

— А он хищник? — с надеждой спросил Новиков.

— Не факт. Скорее, землеройная машина и вспомогательное средство, — ответил Гумоз. — Мужики, а давайте рванём! На полной скорости! Ну, не бросать же лодки здесь.

— Сколько эта тварь может дать узлов?

Народ переглянулся. Сколько? На этот вопрос Ильяса никто не смог ответить. При такой длине туловища, способного отталкиваться как от воды, так и от каменного русла, при такой силище огромный змей любое плавсредство догонит. Наверное. Если захочет.

Мокрый, как мочалка, Шайтан что-то почувствовал и тихо зарычал. Зажимая пасть рукой, Илья предупреждающе постучал указательным пальцем по блестевшему от воды лбу собаки.

— Всё хуже и хуже, парни…

— Ты о чём, Никитос?

— Обо всём вообще, Дима. О нас, людях, о таёжных посёлках и городах на юге… Их не стало меньше! Прут, словно мёдом намазано. Теперь уже и по реке стало опасно передвигаться, руки опускаются! Честно, не представляю, как со всем этим можно справиться, — с искренней тоской поделился я душевной тяжестью.

Ребята смотрели на меня, и в глазах проверенных в бою друзей я увидел отражение своего отчаяния. Но была в них и искорка решимости!

Нет, не сдадимся. Я сказал:

— Предлагаю принять предложение Гумоза: идём на прорыв! На полной скорости, по хорошо знакомому фарватеру, ни на что не отвлекаясь. Стрелки — в полной готовности, и пусть эта скользкая подлюка попробует нас догнать, не отхватив в харю всё, что мы сможем ей предъявить! Каждому стрелку по гранате РГД, есть в запасе. Глушите его, как браконьеры омуля.

— Гранаты — это хорошо! — оживился Сомов.

— Тогда становимся параллельно, чтобы не перекрывать сектор, — подключился к выработке плана Сарсембаев. — Узостей впереди не будет, можно дать полный газ. Проходим этот участок и сразу включаем фонари, надо бы по одному за корму развернуть… Погонится, так погонится, будем воевать. Принято?

Все согласились. Никто не заёрзал.

Уже на стремнине я напомнил Ильясу, чтобы он не увлекался, его более лёгкая «Обь» разгоняется сильней. Напомнил Сомову, чтобы держался левого борта и не палил над ухом.

И мы вжарили!

Вода за кормой зашипела, затем поднялась бурунами. Моторки подняли носы и двумя стрелами понеслись вперёд. Когда группа пересекала траверз бывшей переправы монстров, мне показалось, что сквозь тело пролетел невидимый ледяной поток. А дальше мы шли по призрачной ночной реке при свете фонарей.

О чём я думал? Только о том, чтобы выбирать на поворотах как можно более короткие траектории движения. Единственная мысль в пульсирующем сгустке страха. Даже удивительно, как быстро передо мной появился песчаный бережок родного зимовья.

Прорвались!