Глава 39
Мозговик Свистуна
334◦П.◦В.
Аббан резко проснулся на жестком ложе в своей келье от крика Зари.
Теперь так начиналось каждое утро. Хасик счел важным сохранять Аббана в добром здравии. Хаффит был нужен ему как счетовод, но Хасик не давал ему забыть о неоплатном кровном долге. Аббан не избежал расправы. Он, как условились, постепенно перекладывал свое бремя на чужие плечи.
Вскоре Заря вошла в келью с подносом. Ее лицо представляло жуткое зрелище: дыра, зиявшая на месте носа; челюсть, распухшая после того, как Хасик выдернул зубы. Одного глаза не хватало, пустую глазницу прикрывала тряпка. На обеих руках недоставало мизинцев, и Заря прихрамывала, щадя покалеченную ногу.
Женщина смотрела в пол, за что Аббан был ей признателен. Он видел от нее только добро, а отплатил предательством. Хасик знал, насколько ему от этого тяжко, – потому и посылал ее с завтраком. Аббан таким образом поневоле видел, что вместо него страдает она.
– Проголодался, хаффит? – осведомился Хасик, возникнув на пороге каморки, которая служила Аббану и рабочим кабинетом, и кельей.
В ней были письменный стол, тюфяк и тесное отхожее место – занавешенная ниша с дырой в настиле, которая открывалась в яму, а та уж только Эверам ведал, куда вела.
Аббану разрешалось выходить исключительно с Хасиком. Повлиять на стоявших за дверью часовых стало невозможно после того, как Хасик отрезал ухо шаруму, который осмелился нагнуться и послушать, о чем там шепчет ему хаффит.
Хасик и ел вместе с ним, оставаясь единственным, с кем хаффиту дозволялось общаться.
Что было, конечно, наибольшим мучением.
Заря поставила подносы и быстро уковыляла прочь.
– От нее станет мало толку, если и дальше кромсать, – заметил Хасик.
– Ты здесь хозяин, – сказал Аббан. – Ты всегда можешь явить милосердие.
– Тю! – отмахнулся тот. – Проще убить ее и начать заново с кем-то из дочек.
Аббан содрогнулся, а Хасик со смехом подтолкнул к нему поднос:
– Ешь, хаффит! Ты уже вовсе не жирный!
Пища не радовала. Чаша кислого, сильно разбавленного вина; краюха черствого, пополам с песком хлеба. Ломоть перележавшего в леднике мяса, недозрелое зеленое яблоко. И все же, если верить счетам, Аббан питался лучше многих в монастыре.
Хасик же насыщался, как земплепашеский принц, на блюде лежала гора вареных устриц в топленом масле. Солдафон обжирался, и аромат его яств сводил с ума.
– Вот же титьки Най – не устаю удивляться, до чего хороша у хаффитов кухня, – проговорил он. – Дама плели нам, что вы прокляты, а вы веками жрали свинину и придонную рыбу, хлестали кузи и потешались над теми, кто выше.
– Дама хотят власти, – сказал Аббан. – А как ее добиться вернее, чем отказать своим последователям во всех удовольствиях, кроме якобы дозволенных Эверамом?
Хасик рыгнул и бросил в кучу очередную пустую раковину. В монастыре остался всего один шлюп, другие уничтожили лактонцы и демоны, но, вместо того чтобы использовать его для разведки или расширения границ, Хасик приказал команде ставить ловушки и сети для глубоководного лова.
– Удалось ли твоим разведчикам найти проход к потайному гроту чинов? – спросил Аббан.
Воины Хасика перебили чинов, которые атаковали крепость, но так и не выяснили, откуда они пришли, лишь сообщили, что под монастырем раскинулся лабиринт природных пещер.
– Я им не доверяю, – ответил Хасик. – Кто владеет туннелями – владеет крепостью. Я сам отыщу.
Забыв о еде, Аббан поднял взгляд:
– Ты в одиночку обыскиваешь туннели?
– Я нахожу… умиротворение в одиночестве, – сказал Хасик.
Аббан захлопал глазами:
– Умиротворение приятно, когда доступно, но туннели могут кишеть алагай.
– Если и так, им хватает ума не связываться со мной.
– За алагай не замечено большого ума, – сказал Аббан.
– Тебе-то какое дело, хаффит? – спросил Хасик. – Ты же выйдешь на волю, если меня схватят демоны.
Аббан засопел:
– Прости, но я не верю в милосердие твоих кай.
– И правильно делаешь! – расхохотался Хасик. – Они в лучшем случае оставят тебя здесь прикованным к счетным книгам, но есть такие, у кого после утраты мужского достоинства возникли новые наклонности. Я слышал, они спорили, каков на вкус человек, разжиревший на сытной хаффитской пище.
Аббан попытался скрыть дрожь, но Хасик ее заметил и еще шире расплылся в улыбке. Высосав из раковины остатки мяса, он встал. Пока Аббан ел, Хасик бродил по келье и жирными пальцами ворошил бумаги, как будто имел представление о смысле написанного.
Аббан быстро насыщался, притворяясь, что ничего не видит. Хасик любил смахивать пищу на пол, чтобы помучить увечного хаффита. Когда трапеза подошла к концу, Хасик позвонил в колокольчик, и за подносами снова пришла хромая Заря. В дверях появился страж с креслом-каталкой.
Хасик забрал кресло и подкатил к Аббану:
– Давай, хаффит, бери свои подсчеты. У нас совещание.
Аббан воздержался от вопросов, радуясь уже тому, что ненадолго покинет келью. Повесив на плечо небольшую сумку с письменными принадлежностями и взявшись за костыли, он встал и дохромал до кресла, которое Хасик нарочно оставил подальше.
Жестокосердному воину нравилось выдергивать кресло, едва Аббан начинал усаживаться, но сегодня ему было недосуг забавляться. Аббан опустился и не успел устроиться поудобнее, как Хасик быстро выкатил его наружу.
Стоял ясный летний день, почти приятный, если бы не смрад – грязные обитатели крепости неизменно воняли. Несло в первую очередь мочой. Пятьсот человек постоянно мочились под себя, и за стенами стояла нестерпимая вонь. Хасик пообещал, что Аббан привыкнет, однако она шибала в нос при каждой кратковременной вылазке из кельи.
Но монастырь Евнухов пропах не только мочой. Воины Хасика усердно тренировались и заботились об оружии, но дисциплиной не отличались. Без надобности следить за собой ради плотских радостей они не удосуживались мыться, стричь ногти и волосы, менять белье. Шарумы и рабы были одинаково грязными; глаза их западали по мере того, как таяли запасы продовольствия.
После захвата монастыря Хасик отобрал у дама Хевата пастырские покои, а в каморке поменьше запер Аббана. Хевата переселили в заднюю комнату часовенки на дальнем краю территории.
Когда они достигли обители Хевата, Аббан усмотрел нечто похожее на дисциплину. Скопцы, сидя без дела, все так же тупо таращились в никуда, но форму, пусть и грязную, Хеват заставил их содержать в подобии порядка.
Часовые бросились открывать двери и склонились перед Хасиком, когда тот вкатил Аббана в кабинет Хевата, где их ждали дама и сын Избавителя Ича.
Осторожно, чтобы Хасик ничего не заметил, Аббан дотронулся до клочка бумаги, спрятанного в потайном кармашке шароваров. Если он осмелится его вынуть, то действовать придется быстро. В последние месяцы он часто пытался набраться храбрости, но каждый раз не находил в себе сил.
С недавних пор Хасик свел издевательства и пытки к минимуму, оставив худшие для Зари. У Аббана имелись свои рычаги воздействия, тем более на неграмотного вождя, который и сосчитать-то умел только пальцы рук и ног. Но если Хеват его предаст…
Аббана бросило в пот, когда он представил, какую часть тела отрежет ему свирепый вояка следующей.
Хеват взглянул на Аббана. Дама всегда устрашал его и смотрел свысока, как на навозную муху. Насекомое, которое он мог раздавить по капризу.
Но после того как Хасик лишил Хевата мужского достоинства, его надменная презрительность улетучилась.
Этот общий позор – постоянное напоминание о власти Хасика – уравнивал в монастыре всех мужчин, от дама до раба, от юнца до старца. От их гордости осталось лишь смутное воспоминание. Приспособились только самые звероподобные шарумы – таких животных и стремился набрать в свою банду Хасик.
– Благодарю, что посещаешь меня, евнух ка, – учтиво поклонился Хеват.
Хасик весело хрюкнул. Хеват с малых лет помыкал им, а потому Хасик не мог нарадоваться его покорности.
– Не за что, дама. Чем мы можем быть полезны?
– Ты слышал о разведчиках, которых послали в Доктаун? – спросил Хеват. – Им приходится туго под натиском алагай.
– И что с того? – презрительно усмехнулся Хасик. – Они далеко на юге, лошадей загонишь. Нам ничего не грозит.
– Я в этом не столь уверен, но им в любом случае нужна помощь.
– Им помогают, – сказал Хасик. – В Водоем Эверама приехала сама Дамаджах. Ахман погиб, и она пригласила в опочивальню рыбаков.
Хеват сжал зубы, на шее запульсировала жила. Это было кощунством, но Хасик нарочно его дразнил, и престарелый дама не поддался.
– Где был Доктаун, когда эти стены осаждали чины? – ожесточился Хасик. – Куда подевалась бесконечная милость Дамаджах, когда хаффит опозорил меня при дворе Избавителя? Мы ничего им не должны.
– Если забыть о верности трону, то можно руководствоваться более… корыстными соображениями, – сухо проговорил Хеват. – У них хорошее снабжение, евнух ка, и будет неплохо воспользоваться их складами, пока не ударили холода.
Еще недавно дама сорвался бы на крик, обозвал бы Хасика болваном, приправив свою речь угрозой.
После усекновения никто не осмеливался кричать на Хасика.
– Ха! – Тот сплюнул на пол. – До холодов еще месяцы! Наше положение не так уж скверно. Скажи ему, хаффит.
У Хевата побелели костяшки пальцев: его доводы оказались пустым звуком и последнее слово осталось за хаффитом. Аббан понимал, что должен действовать осторожно. Он разыграл целый спектакль, раскладывая на столе Хевата письменные принадлежности и давая обстановке разрядиться. Поставив чернильницу и облизнув перо, он наконец взялся за конторскую книгу.
Но и тут притворился, будто просматривает ведомости, хотя помнил их назубок. Страсти потихоньку остывали.
– Достопочтенный дама прав, Хасик. Твои люди слишком добросовестно обчистили этот край. Те немногие чинские хутора, что остались, производят слишком мало, им бы самим прокормиться, не говоря о нас.
– Я поговорю с людьми! – прорычал Хасик. – Чины не будут есть вперед нас.
В глазах Хевата вспыхнуло негодование, но голос остался спокойным:
– Если будут голодать рабы, то есть станет нечего нам, Хасик.
Тот прищурился – наверно, прикидывал, не оскорбиться ли на обращение по имени.
– Я не положу жизни евнухов за Дамаджах и не стану пресмыкаться перед Троном подушек и вымаливать объедки.
Аббан откашлялся:
– Возможно, найдется выход получше.
Хасик схватился за голову:
– Неужели я пал так низко, что на моей стороне только хаффит? Давай, Аббан, посвяти нас в свой гениальный план. Может быть, снова посоветуешь потрясти Энджирс?
Аббан сделал глубокий вдох. Нападение на Энджирс обошлось и ему, и Красийской империи дороже всех других неудач.
– Нет, евнух ка, ничего геройского в этом духе. Я лишь заметил, что от здоровых рабов, которые трудятся в безопасности, оброк всегда больше, чем от тех, кого секут и кормят баландой.
– В этом мире нет безопасности, хаффит, – сказал Хасик. – Ни для людей, ни уж тем более для рабов.
– Мне кажется, Аббан имеет в виду алагай. – Было странно слышать, что Хеват называет его по имени, а не по сословию.
– То есть? – не понял Хасик.
– Сейчас лето, – объяснил Аббан. – На чинских полях мог созревать урожай, но твои Евнухи забрали все подчистую, да еще и дворы пожгли.
– Посеют еще, – сказал Хасик.
– Возможно, – согласился Аббан. – Но чинам негде укрыться, и они чересчур озабочены тем, как пережить ночь. Им некогда заниматься посевами.
– Мне-то какое дело? – спросил Хасик.
– Они твои рабы, – сказал Хеват. – В Эведжахе написано, что мы обязаны оберегать от алагай не только себя, но и рабов.
– В Эведжахе? – рассмеялся Хасик. – И куда нас завел Эведжах? Ахман потрясал им, когда вел нас в свой дурацкий поход против демонов. И вот его сбросили со скалы, сына застрелили на земле чинов, а мы остались без елдаков, в грязи, и нас волнуют холода, которые поморозили бы нам яйца – будь у нас яйца. Я порвал с алагай’шарак.
– Ты, разумеется, прав, – сказал Аббан. – Бессмысленно придерживаться святого писания только во имя Эверама. Но в притчах есть зерно истины. Если наградой станет сытое брюхо, нам не составит труда отправить Евнухов на зачистку чинских полей от алагай.
– Твое-то брюхо покамест набито, – буркнул Хасик.
– Это лишь предложение, – смиренно поклонился Аббан.
– Оно отвергнуто. Алагай не трогают нас с тех пор, как мы перестали к ним лезть.
– Однако их развелось немерено, – заметил Хеват. – Сейчас они нападают на хутора и Доктаун, но кто знает, что произойдет, если их станет больше? Ты видел, что они сделали с рыбаками.
– И что? – рассмеялся Хасик. – Я должен оплакивать врагов?
– Да, если их гибель означает торжество Най, – ответил Хеват.
– Най! – пролаял тот. – Эверам! Вы, святоши, выучили два слова и присобачиваете их к чему ни попадя! Нет никакой Най! Нет никакого Эверама! И вечной битвы между светом и тьмой тоже нет. Алагай – животные. Если на то пошло, им надо за ухом почесать за поджог рыбаков и их кораблей.
Это была речь безумца. Аббан не понимал, как может Хасик взирать на хладнокровное избиение демонами лактонцев и не бояться.
Оторопел и Хеват. Он вскинул руки:
– Замечательно, евнух ка. Что будем делать с нехваткой продовольствия?
– Я умножу набеги, – сказал Хасик. – И передай Джесану, Орману и другим кай, что тот, кто принесет меньше всех, лишится левой руки.
– Гениально. – Аббана затошнило.
– Мудро, – процедил Хеват.
– А на юг пошлем новых разведчиков, – улыбнулся Хасик. – Если власть Дамаджах в Доктауне ослабнет, мы его, может быть, отберем.
– Эверамова борода!.. – прошептал Ича.
– Не удивляйся, малец, – сказал Хасик. – Не так ли поступил твой брат, когда послал Мелан с Асави убить эту бесстыдную хисах? По мне, так Дамаджах пора научиться смирению. Я, наверно, зашью ей щелку и оставлю в рабынях.
Ича и Хеват побледнели, а Хасик встал, его терпение истощилось.
Аббан потянулся за письменными принадлежностями и как бы нечаянно опрокинул чернильницу. Черная жидкость залила стол и запачкала полинявший белый рукав дама.
– Осторожнее, глупец! – рявкнул Хеват, отдергивая руку.
– Прошу прощения, дама. – Аббан извлек сравнительно чистый платок и промокнул его рукав. По ходу он вложил в ладонь престарелого жреца клочок бумаги.
Хеват насторожился, но оправдал доверие. Зажав бумажку в кулак, он сунул руку за пазуху, притворившись, будто рассматривает испачканный обшлаг.
– Убирайся, хаффит. Я сам разберусь.
Хасик фыркнул, откатывая кресло Аббана от стола.
– Был, как обычно, рад увидеться, дама.
Аббан, отъезжая, обменялся с Хеватом многозначительным взглядом.
– Я удивлен, – осторожно заметил Аббан, когда они двинулись назад через двор.
– Чем, хаффит? – спросил Хасик.
– Тем, что ты поручаешь набеги другим, а не участвуешь в них сам.
– Что, Аббан, не терпится от меня избавиться? – хохотнул тот. – Не надейся, что я оставлю тебя здесь строить козни. Переброшу через коня – и поедем, как поначалу.
– Я скучаю по тем временам, – солгал Аббан, и Хасик хмыкнул. – Но рад иметь крышу над головой. Мне лишь казалось, что ты получаешь немалое… удовольствие от завоеваний.
– Теперь я получаю удовольствие от свинины, – сказал Хасик. – И от придонных тварей, а еще люблю делать больно тому, кем недоволен. Не забывай об этом, хаффит.
– Ни в коем случае, евнух ка, – кивнул Аббан.
Накормленный и ухоженный Каджи дремал за плечами; Ашия с Терном наблюдали за выездом воинов из монастыря.
– Они высылают поисковые отряды, – сказала Ашия. – У них продовольствие на исходе.
– Вернутся пустыми, – ответил Терн. – Грабить больше некого.
Ашия распустила шелка, которыми был приторочен узел с Каджи. Она вручила его Терну, и тот встревожился.
– Каджи проспит еще несколько часов. Унеси его в терновник.
– Что ты делаешь? – спросил Терн.
– Крепость опустела, как никогда, – ответила Ашия. – Пора на разведку, лучшего случая не представится.
Терн не прикоснулся к ремню.
– Я запросто проберусь.
– Твоя доблесть безгранична, Терн асу Релан, – сказала Ашия, – но мне есть с кем связаться из соплеменников, а ты этого не сможешь. Идти должна я.
Терн заколебался, и Ашия, не давая ему возразить, помогла надеть узел.
– Если тебя схватят…
– Не схватят, – успокоила его Ашия. – Сейчас там суматоха, я переберусь через стену и вернусь до заката.
– Будь осторожна, – сказал Терн.
Ашия чмокнула его в щеку:
– Даю слово, кузен.
Она отвесила ему шлепок, и паренек выбежал из скального пристанища. Они так славно прибрали пещеру, что начали считать ее домом и не горели желанием исполнять миссию.
Но Дамаджах полагалась на Ашию, а исход Шарак Ка был неясен.
Ашия повязала поверх белого платка черную ткань, смотала ее, изобразив мужской тюрбан, и опустила черное покрывало.
«Ищи хаффита через отца твоего отца».
Это означало одно: дама Хеват, правивший этим местом до Хасика, был жив и оставался внутри.
Нужно лишь сделать круг, очутиться спиной к озеру и взобраться на стену с западной стороны. Утреннее солнце позволяло держаться в тени, а общие взоры были прикованы к выезжавшим за ворота воинам. Благодаря хора в обуви и беспалым перчаткам Ашия без малейшего затруднения, как паук, поднялась на внешнюю стену.
Не выходя из тени, она скользнула вниз. Одновременно, поиграв камнями с хора в колье, Ашия окружила себя зоной тишины и так слилась с фоном, что превратилась в размытое, стремительно движущееся пятно.
Предосторожность оказалась излишней. Часовые били баклуши, полагаясь на прочность и высоту стен. Она без труда проскочила мимо стражей во двор.
Вокруг раскинулась сплошная помойка, вонявшая мочой и немытыми телами, но в этом хаосе нашлось много мест, где можно было прятаться по ходу обыска цитадели. В те считаные разы, когда Ашии приходилось пересекать освещенную улицу, она представала очередным истощенным даль’шарумом, а ее одежда, пропитанная соком алагай’вирана, выглядела такой же грязной, как у всех.
Она быстро нашла дедовскую часовню и проскользнула мимо охранников, но дед оказался не один. С ним беседовал ее кузен Ича. Она притаилась, ожидая, пока тот уйдет.
– Он же хаффит, – говорил Ича. – Неужели ты ему доверяешь?
– Конечно нет, – отвечал Хеват. – Аббан солжет не задумываясь, если ему это выгодно.
– Тогда ты не знаешь, правда ли это.
– Но здесь я ему верю, – сказал Хеват. – Твоего брата, первенца Избавителя, не застрелили в битве при Энджирсе. Его убил этот… этот…
– А хоть бы и так? Неужели это преступление переполнит чашу нашего терпения и мы восстанем? – горько рассмеялся Ича. – В одном Хасик прав: мы давным-давно вышли из поля зрения Эверама. Какая разница, кто кого убил?
– И в самом деле, – вздохнул Хеват.
Ашии было больно видеть их сломленными. Она помнила деда как фигуру внушительную, всю жизнь вселявшую в нее ужас. Как патриарха, чье слово в их семействе становилось окончательным. Его решения были незыблемы.
Теперь он стал обычным человеком, в белых одеждах с желтыми пятнами, от которых несло мочой. Слухи подтвердились. Хасик лишил мужского достоинства всех, кто жил в крепости.
От такого позора хотелось расплакаться, но не было чести в том, чтобы наполнить слезный флакон, скорбя о живых. Сначала надо найти Хасика и собрать его кровь.
Вскоре Ича ушел, и Ашия прокралась за дедом в его личные покои. Она уже собралась заговорить, когда он со вздохом произнес:
– Если ты думаешь убить меня, шарум, то это будет труднее, чем тебе кажется.
Ашия заморгала. Неужели он уловил ее присутствие? Не может быть.
– Дедушка. – Она размотала черный шелк, являя белые платок и покрывало.
Хеват резко поворотился и ахнул:
– Ашия?! Эверамова борода – что ты здесь делаешь, девочка?
– Меня прислала Дамаджах, – ответила Ашия. – А кости велели искать хаффита через отца моего отца.
Казалось, скудные остатки жизненных сил покидают Хевата. Его аура потускнела, плечи поникли.
– Мне непонятно, какую цель преследовал Эверам, посылая тебя в это проклятое место.
– Они говорят, что монастырь сдался Най, – сказала Ашия. – Этой причины достаточно.
– Я с этим не спорю, – ответил Хеват. – Хасик отказался от алагай’шарак. Он, может быть, и не встал на сторону Най, но и не сопротивляется. Подобно трусу-землепашцу, он позволяет ей беспрепятственно разрастаться.
– А что с хаффитом? Кости предсказывают, что ему еще предстоит сыграть свою роль.
– Он жив, но до него нелегко добраться. Хасик держит его при себе и присматривает за ним лично. Хаффит ему крайне важен. Его видят только в обществе Хасика или не видят вообще.
– Я пришла его спасти, если получится, – сказала Ашия. – Ты поможешь?
– Кости прислали тебя просить моей помощи в спасении хаффита? – Аура Хевата снова вспыхнула. – Я прослужил Эвераму всю жизнь, но Дамаджах важнее жалкий Аббан?
– Аббан – хаффит. Ханну Паш заклеймил его как презренного труса – таков он и есть. А чем оправдаешься ты, дедушка?
Хеват округлил глаза:
– Как ты смеешь, девчонка?!
– Как я смею? – откликнулась Ашия. – Хасик убил моего кузена. Он отсек твое мужское достоинство и нарушил договор с Эверамом, отказавшись от алагай’шарак в разгар Шарак Ка. Но ты молчишь и прислуживаешь ему.
– Тот, кто выступит против Хасика, – покойник, – сказал Хеват.
– Не ты ли учил меня, что путь на Небеса существует только один – гибель во имя Эверама?
Хеват перевел дыхание:
– Даже если бы я захотел помочь, спасти Аббана невозможно. Хаффит еще тучен и на одну ногу хром, а вторая искалечена. Тебе его не поднять даже с помощью хора, а Хасик будет дышать тебе в спину.
– Тогда, наверное, пора покончить с Хасиком, – сказала Ашия.
– Дитя мое, Хасик силен, – скорбно развел руками Хеват. – А я… уже не тот, что раньше.
– Ты был гласом истины в нашем дому и племени, судил правых и виноватых. А теперь так боишься смерти, что не трогаешь человека, который убил сына Избавителя?
– Надеюсь, внучка, ты никогда не узнаешь, что есть участь похуже смерти.
Ашия сплюнула:
– Меня обучал Энкидо. Мой господин не пал духом из-за потери члена, и его шарусак не стал от этого хуже. Если тебе не хватает смелости убить бешеную собаку, это сделаю я.
Аура Хевата вновь ожила.
– Не говори мне об Энкидо, девочка. Я знал твоего мастера задолго до того, как ты появилась на свет. Я помню его худосочным мальчишкой в буром бидо. Это я отобрал наставников, чтобы учили его в Ханну Паш, а когда он расстался с бидо, взял его в Шарик Хора и подготовил сам. Я знал его, когда он с братьями по копью воевал в Лабиринте, выл на луну и похвалялся каждым вражеским трупом. Я дал ему совет, когда этот восторг померк и он захотел большего.
С внезапным проворством Хеват схватил Ашию за руку. Она попыталась выставить блок, но дед оказался сноровистее, чем можно было подумать. Он выполнил болевой прием и впечатал ее лицом в каменную стену часовни.
– Поэтому поверь мне, когда я советую остерегаться евнух ка. Ты умрешь, если недооценишь его хоть на секунду.
Упершись ногой в стену, Ашия оттолкнулась и нанесла удар в болевую точку. Рука деда ослабла, и она высвободилась.
– Тогда помоги, – сказала Ашия.
В глазах деда мелькнула тень прежнего человека, которого она знала.
– У чинов под крепостью есть потайной ход. Хасик искал его в лабиринте туннелей. Если кости Дамаджах откроют, где он…
Ашия покачала головой:
– Кости здесь не помогут, но я знаю, кого попросить.
На короткое время в терновнике воцарилось веселье. Терн и Каджи были дальними родственниками, но уже признали себя братьями. Терн не чаял души в малыше. Он бегал за ним по пещере, учил новым словам и восхищался его детской невинностью.
Однако он помнил о страшной опасности, которая грозила Ашии каждый миг, пока она шастала по монастырю. Каджи в конце концов сморило, и Терн метался по пещере, как ночной волк, сжимая и разжимая кулаки.
Не так ли чувствовала себя Делия, когда он уходил на разведку? Это и есть тревога, о которой говорили Раген и Элисса? Невыносимая мука. Он не понимал, как они терпели. Посмотрел на спящего Каджи. Можно ли отлучиться? Совсем ненадолго, чтобы убедиться…
– В чем? – прорычал он.
Ашия была такая же – проворная, бесшумная, умевшая стать невидимкой. Не слабее, чем он, а боец получше. Одно из двух: либо с нею все хорошо, либо она угодила в такую беду, что Терн никого не спасет, а попадется сам, и Каджи останется один, беззащитный.
И он продолжал расхаживать.
Уже стемнело, когда он встрепенулся от шороха лоз свиного корня. В мгновение ока он перенесся к устью пещеры, где увидел Ашию, которая спустилась по веревке.
– Терн, все в порядке?
Терн кивнул:
– Что ты узнала?
– Дед жив, – ответила Ашия. – Кузен Ича – тоже. Они нам помогут, но нужно действовать быстро, Ущерб на носу. Хаффит прикован к креслу-каталке и сидит в келье пастырского служки. Ты знаешь, где это?
– Да. Чтобы добраться до стены, придется пересечь двор. С креслом это будет трудно. Твой дед сможет открыть малые ворота?
– Сможет, но привлечет нежелательное внимание. Он говорил про тайный ход.
– А, знаю, – сказал Терн. – Он кое-где не годится для кресла. Проехать можно, но только если за нами не погонятся с копьями.
– Дед говорит – они не нашли этот ход. Им не поймать нас, если пройдем в него незаметно и заметем следы.
– Ерунда какая-то, – нахмурился Терн. – Туннели малость петляют, но если шарумы узнали о них, то не могли не найти. Надежда была только на то, что о них никому не известно.
– Похоже, Хасик хочет, чтобы это знание снова умерло, – сказала Ашия. – Он не позволит своим воинам исследовать туннели.
– Или нашел ход, а дед заманивает тебя в ловушку.
Ашия открыла рот, готовая отстоять честь семьи, и захлопнула, не имея в себе уверенности. Она скрестила на груди руки.
– Завтра Ущерб, Терн. Если завтра же не спасти хаффита при свете дня, другой возможности может не быть.
– Ну и что? – пожал плечами Терн. – Из-за него вся заваруха. Чем его жизнь важнее наших?
– Моя миссия… – начала Ашия.
– В Недра твою миссию! – окрысился он. – Мы можем…
– Что мы можем? – осадила его Ашия. – Бежать в Лощину? Или в горы, в Милн, где изготавливают оружие для истребления нашего народа? От Шарак Ка не скроешься, Терн. Война найдет нас даже на краю Ала. Ты видел, что сделали демоны с рыбаками и их лодками. Придет и наш черед. Ты можешь прятаться в терновнике и смотреть на горящий мир, но для меня это не выход. Дамаджах говорит, что спасение хаффита позволит нанести удар по алагай, и ради этого я готова рисковать жизнью. И жизнью Каджи.
Каджи, услышав свое имя, встрепенулся:
– Мама?
Ашия подошла к нему и выпростала грудь, но не отвела глаз от Терна:
– Тебе пора решить, стоит ли рисковать твоей.
Рассвет разогнал алагай, и Ашия с Терном начали спуск со скалы. Каджи покоился в узле за плечами Ашии, и она старалась дышать размеренно, когда смотрела с головокружительной высоты. Действуя в одиночку, она бы не боялась упасть, но, будучи с сыном, радовалась тому, что скала остается в тени, а значит, можно пользоваться хора, скрытыми в обуви и перчатках, чтобы липнуть к поверхности.
Внизу виднелся пятачок суши, а за кустарником и толстыми стеблями алагай’вирана – маленькая пещера.
– Это он и есть? – спросила Ашия. – Мы все время сидели рядом?
Терн помотал головой. После вечернего разговора он и вовсе замкнулся. Он отвел стебли, и взору явилась припрятанная лодчонка. Терн выволок ее на берег, осмотрел и столкнул в воду:
– Залезай. – Он придержал лодку, Ашия ловко перескочила в нее и твердо устояла на ногах, когда суденышко качнулось под ее весом.
Терн оттолкнул его и сам запрыгнул не хуже даже без выучки Ашии. Она обучала его шарусаку, он схватывал все на лету, но приходилось удивляться, сколь многому научила мальчика ночь.
Он взялся за весла и принялся грести – легко и ритмично. Лодка ровно заскользила по воде. Ашия понимала, что демонов внизу нет, благо светило утреннее солнце, но все равно настороженно поглядывала за борт, вознося Эвераму хвалу за то, что Терн направляет лодку вдоль берега и земля не теряется из виду.
– Это далеко? – спросила она.
Монастырь нависал над ними, но они плыли достаточно далеко от него и слишком близко к берегу, чтобы их заметили.
Терн мотнул головой:
– Почти приплыли. Дальше потопаем по воде.
Ашия недоуменно взглянула на него, но не выдала страха, когда Терн бросил якорь на глубине.
– Идем.
Терн спрыгнул в воду, и у Ашии перехватило дыхание. Он что же, хочет добраться до берега вплавь?
Однако Терн не погрузился в пучину. Вода плеснула у лодыжек, но он остался на ногах.
– Что за магия? – спросила Ашия.
– Никакая не магия, – ответил Терн. – У пещеры негде причалить. Рачители проложили каменные мостки, чтобы ходить на глубину. Если знаешь, куда наступать, так и дойдешь до берега. А если нет… – Он погрузил копье в воду, отставив его на считаные дюймы, и целиком утопил древко, превосходившее длиной его рост. – Иди за мной след в след.
Кивнув и не сбивая дыхания, Ашия дала страху пролететь над собой, разулась и пошла за Терном. Вода была холодной, но под ногами ощущалась твердая опора – потайная каменная дорожка. Терн двигался быстро, и Ашия держала шаг, стараясь ступать точно за ним. Шажок в сторону – и она плюхнется с Каджи на спине.
Маршрут был извилист; таким его сделали, чтобы потопить преследователей, однако Терн шел не раздумывая, и скала стремительно приближалась. Береговой полосы толком не было – голый камень с наслоениями земли, где рос кустарник. Терн прыгнул, уцепился за выступ и подтянулся к темной расселине.
Последовав за ним, Ашия увидела, что та глубже, чем казалось с воды. Очутившись внутри, они взобрались по крутому подъему во тьму. Туннель мог показаться естественным, если бы не вырезанные в стенах метки, которые слабо светились.
Она настигла Терна в дальнем конце, перегороженном тяжелым меченым камнем. Терн вжался в него спиной и навалился. Даже с его немалыми силами глыбину еле удалось сдвинуть. Ашия тоже уперлась руками, и камень в конце концов отъехал. Открылась пещера побольше, уже природная и без всяких наскальных меток.
Они вернули валун на место, и Ашии пришлось признать: камень до того хорошо вписался в пещеру, что в жизни не заподозришь здесь дело человеческих рук.
Стоял день, но в темном туннеле ее объяла тревога. Она выхватила из узла с Каджи короткие стеклянные копья, встряхнула руками и выщелкнула лезвия. Затем, когда Терн повел ее наверх, затянула «Песнь о Лунном Ущербе», высматривая в свете Эверама алагай.
– Завтрак, хаффит! – крикнул Хасик, пинком отворяя дверь.
Он вторгся в келью с подносом в руках, и Аббан, вздрогнув, ткнулся лицом в жесткий тюфяк.
– А где Заря? – Сгоняя сон, Аббан встряхнул головой, оттолкнулся и сел.
Хасик швырнул ему какой-то предмет, который с мокрым шлепком ударился в грудь. Аббан поймал его, взглянул и понял, что держит окровавленный скальп. Он безошибочно узнал тронутые сединой пряди волос.
Заря.
Аббан в ужасе бросил скальп на пол, а Хасик запрокинул голову и оглушительно расхохотался:
– Твоя подружка-чинка не цеплялась за жизнь так отчаянно, как ты, хаффит! Я нашел ее в келье, висела на потолочной балке.
Аббан горестно уставился на скальп. «Эверам, дарующий жизнь и свет, я никогда не служил тебе верой и правдой, но я и не алагай, как этот, стоящий передо мной. Вооружи меня властью над жизнью и смертью против него, хотя бы на миг, и я не повторю былой глупости, не оставлю его в живых».
Но если Эверам и внимал, то Он не подавал знака.
– Давай, хаффит, – поманил Хасик. – Завтрак остынет.
– Странно, что ты сам принес скальп. – Аббана мутило, но он постарался говорить беззаботно. – Тот Хасик, какого я знаю, послал бы ее дочь.
– Дочь я пока оставлю в покое, – сказал Хасик.
– Смягчаешься? – повел бровью Аббан.
Хасик усмехнулся и снял с ремня маленький молоток:
– Конечно нет. Просто думаю, что пора тебе помучиться снова.
Аббан похолодел:
– Евнух ка, если ты пощадишь меня, я…
– Ну вот, опять торгуешься и клянчишь! – рассмеялся Хасик. – О, как я по этому соскучился, хаффит! Не знаю уж, что за чувства теплились в тебе к чинке, но отказываться ради них от взяток не стоило!
Аббан сглотнул комок в горле. Эти слова его ранили, однако он не мог отрицать их правдивости. Он мнил себя выше Хасика, но по какому праву?
Хасик занес молоток:
– Итак, хаффит. Что предложишь за большой палец?
– Я… – Аббан замялся.
И в самом деле – что? У него ничего не было в этой каморке. Все его богатства остались в Красии и в Лощине, в распоряжении Джамере и Шамавах. И даже доберись он до них – какие сокровища Ала пленят человека, который по-настоящему оживал лишь от его воплей?
– Давай, хаффит, соблюдай правила игры. – Вертя молоток в пальцах, Хасик железной хваткой вцепился в руку Аббана и прижал ее к столу.
– Умоляю! – взвился Аббан. Голени, ступни – с этим он еще мог смириться. Но кем он станет без рук? – Если… пощадишь мои руки, я скажу, где электрумный рудник Избавителя.
Хасик вскинул взгляд:
– Врешь.
Аббан помотал головой:
– Это я рассказал Ахману о священном металле, Хасик. Рудник находится на отшибе, охрана немногочисленна. Твои Евнухи легко найдут это место и смогут охранять теснину сколь угодно долго и малыми силами.
Хасик сел и положил молоток на стол. Аббан обнадежился. Электрумное оружие могло сделать Евнухов непобедимыми на болотах.
– Сколько туда добираться?
– Пара недель езды, – пожал плечами Аббан, как будто речь шла о пустяке.
Хасик сплюнул:
– Слишком далеко, чтобы сразу взять и поверить. Слишком далеко, чтобы посылать воинов, положившись на посулы хаффита, которому очень хочется сберечь пальцы.
– Убей меня, если лгу.
Хасик снова расслабился:
– Это что-то новенькое.
– Это не пустые медовые речи, Хасик, – сказал Аббан. – Если мне не откупиться от пыток рабами-чинами, я заплачу драгоценным металлом.
Хасик изучал его, постукивая молоточком по подбородку. Он склонил голову набок, словно прислушивался к невидимому советчику. В конце концов он встал, забыв об отварных устрицах.
– Подгоните кресло хаффита!
– Я могу нарисовать карту…
Не дав договорить, Хасик схватил его и толкнул в ездовое кресло. В глазах воина появилось что-то, напугавшее Аббана сильнее, чем молоток.
– Куда мы…
На этот раз ему заткнула рот оплеуха.
– Молчи, – рыкнул воин. – Есть другой способ проверить, правду ли ты говоришь.
Аббан подумал, что совершил чудовищную ошибку, но не посмел протестовать дальше. Его выкатили из кельи и коридорами повезли к охраняемой двери. Там Хасик бросил кресло и перекинул Аббана через плечо, как куль с мукой. За дверью оказалась лестница, которая уходила в саму преисподнюю – спускалась в катакомбы под монастырь.
В итоге они достигли дна, где у тяжелой двери маялась на часах группа Евнухов. Они резко вытянулись в струну при виде Аббана и Хасика, а после взяли на изготовку копья, как будто боясь, что бездна, когда дверь откроют, выплеснется за порог.
Стражи подозрительно посмотрели на Аббана, но ничего не сказали, и Хасик пронес его мимо. В тусклом свете караульного помещения было видно, что в дальнем конце камеры рукотворные опоры и пол сменяются природными образованиями. На творениях человеческих рук стояли метки, но истертые и порченые. Затем часовые закрыли дверь, и Хасик с Аббаном остались во тьме.
– Хасик, – начал Аббан.
– Хаффит, я наслушался твоих речей за последние месяцы. – В тюрбане Хасика слабо светился камень, который освещал ему путь, но Аббана окутывал мрак, и он смутно видел только лицо своего мучителя. – Настало время послушать тебе.
– Я слушаю, – сказал он, когда молчание стало невыносимым.
– Не меня. – Хасик сбросил Аббана, и он мешком рухнул на каменный пол. – Настоящего здешнего хозяина.
– И кто же это? – спросил Аббан.
В ответ на потолке ожила световая метка. Аббан прищурился, увидев, что перед ними стоит еще одна фигура.
Он испугался сильнее, когда осознал, что глядит на себя самого.
– Помилуй нас, Эверам!
Он видел не отражение – второй Аббан был цел и невредим, передвигался на обеих ногах. Таким Аббан мог стать, если бы не упал со стены Лабиринта.
Лже-Аббан кружил и смотрел на него, словно кошка на мышь. Аббан задрожал, его бросило в пот. Он поднял руку, чтобы нарисовать в воздухе метку.
Хасик шлепнул по ней:
– Еще раз так сделаешь, хаффит, и я ее отрежу. Хозяину не нужно твое тело. Только разум.
– Хозяину? – Аббан глянул вверх и различил размытый силуэт второго демона.
– Алагай Ка. – Хасик упал на колени и прижался лбом к полу, а демон вышел на свет.
Он был мал, даже ниже Аббана, с паучьими руками и ногами, а корпус его выглядел как скелет, обтянутый угольно-черной кожей. Огромную коническую голову увенчивала корона из рудиментарных рогов. Из-под нее смотрели гигантские черные глаза.
Шишковатый череп пульсировал.
Лже-Аббан переступил и растаял, как отражение в воде, потерявшееся в кругах от брошенного камня. Мигом позже он преобразился в Хасика – того, каким Хасик себя представлял до оскопления. Лже-Хасик был обнажен, его мужское достоинство величиной с детскую руку болталось между ног.
– По-моему, ты повторил не совсем правильно, – заметил Аббан. – Когда мои жены и дочери держали Хасика, чтобы отрезать его вялое копье, оно было не столь внушительно.
Хасик метнул в него яростный взгляд, но, как и рассчитывал Аббан, не посмел вмешаться без спроса.
– Ты говоришь смело, хаффит, – сказал лже-Хасик, с жуткой точностью имитируя голос и манеры настоящего.
– Ну и что? – рассмеялся Аббан, с удивлением чувствуя, как отступают паника и страх. Его тело не играло роли в этом поединке – только мозги. Он посмотрел на лже-Хасика и заговорил с ним, как с подлинным: – Если я здесь, Хасик, то нужен твоему хозяину, и от тебя моя судьба уже не зависит.
– Не обнадеживайся, хаффит! – прорычал лже-Хасик. – Когда хозяин с тобой разберется, ты можешь вернуться под мое крыло.
– Могу, – подчеркнуто повторил Аббан.
– Если хозяин не поглотит вслед за мыслями и мозги, – с улыбкой кивнул лже-Хасик.
Аббан пожал плечами:
– Это уже не важно, Хасик. Мечтай сколько хочешь о том, как станешь господином, но мы оба знаем, что ты всегда был псом. Я видел, как ты вел себя в шарадже с наставниками и Хеватом. С ночным отцом Джесаном. С Ахманом. Когда поблизости маячил елдак потолще, с тебя слетал гонор и ты забывал о личных похотях.
– Лжешь, хаффит! – Лже-Хасик выпятил челюсть, но Аббан не дрогнул. – Я верен Алагай Ка и буду вознагражден.
Аббан выдержал его взгляд:
– Чем? Каракатицами и свининой? Мною, чтобы пытать? Новым копьем промеж ног? Тебе, Хасик, всегда не хватало воображения.
Оригинал ударил бы его за такие слова, но хамелеон вновь пошел рябью и опять превратился в лже-Аббана.
– Что сказала бы мать, услышь она, как ты пикируешься с покупателем, еще не начав торговаться?
– Ты, очевидно, очень мало знаешь о моей матери, – ответил Аббан.
Хамелеон замельтешил, принимая обличье Омары, престарелой матери Аббана. В отличие от лже-Хасика и лже-Аббана эта копия была безупречной вплоть до морщин и любимых духов.
– Гордись, сын мой. Ты достойнее шарумов-собак. – Голос и жесты, опять же – точь в точь как у Омары. Интонации – тоже.
Но Омара – за тысячу миль отсюда, и Аббан не сомневался, что Хасик ни разу с нею не встречался. Как же демону удавалось так точно ее копировать?
И тут он почувствовал волю демона – она обшаривала его сознание. Его доставили сюда не для устных расспросов. Дознание уже началось.
Однако теперь, когда Аббан осознал вторжение, мир внешний утратил важность и он сосредоточился на внутреннем. Он устремился за демоном в свои воспоминания, образы прошлого, которые были столь живы, что он как будто переживал их заново. Вот его вырывают из рук Омары и ввергают в шарадж. Вот Хасик избивает его в тот же день и дни последующие. Унижение. Боль.
Демон упивался всем этим, как люди упиваются кузи, чуть ли не урча от удовольствия.
Это было вопиющее насилие, и Аббан отпихнул волю алагай, пытаясь вытолкнуть ее из сознания.
Алагай Ка легко и с ленцой пресек его неуклюжую попытку, как поступал Хасик в детстве, когда отражал удары Аббана.
Демон вновь окунулся в его воспоминания, на сей раз – о падении со стены, после которого Аббан валялся с переломанными ногами на дне Лабиринта. О дальнейших унижениях – как он снова и снова подводил единственного товарища, вынуждая Ахмана выбирать между дружбой и долгом, пока не пришлось решить окончательно.
Как обернулись бы события, не упади Аббан со стены? Был бы Ахман сейчас рядом? Если бы Аббан не возвращался на базар, не отдавал Пар’чину карту…
Водоворот в его сознании вдруг замер и начал слипаться. Демон сосредоточивался на этих воспоминаниях и наседал столь настойчиво, что у Аббана закружилась голова. Тело пробрали судороги – алагай извлекал наружу каждый запах и звук, каждую мелочь, касавшуюся Пар’чина.
Тогда Аббан понял, что призван не только ради электрумного рудника. Намерения демона были куда серьезнее и опаснее – для него и всей Ала.
Демон желал узнать об Ахмане. Желал узнать о Пар’чине. И в глубине души, если такая штука существует, Аббан понимал, что должен не допустить этого даже ценой собственной жизни.
Эта мысль даровала ему свободу, и он собрал волю в кулак. Аббан любил своих жен и детей, любил богатство и удобства, но прежде всего – саму жизнь. Если он готов ею пожертвовать и выставить на торги, значит в этой битве не стоит скупиться на силы и средства – придется использовать все, чем он располагает.
В эту секунду он вдруг по-новому взглянул на Ахмана и Пар’чина.
«О друзья мои, как же я вам насолил! Вы были целиком и полностью правы».
И с этой последней мыслью Аббан нанес захватчику волевой удар.
Демон не был готов к новому посягательству. Он считал Аббана трусливым слабаком. Аббан проломил защитный барьер и вышиб чужака из воспоминаний. Затем принялся выдавливать волю демона из тела.
Тварь удивленно уставилась на него. Не хамелеон, сохранявший облик Омары, а сам князь алагай. Он искоса рассматривал его огромными глазами, не понимая, как такой муравей посмел ему воспротивиться.
Аббан увидел в черных зенках свое отражение – дрожит всем телом, слюни текут. Ну и пусть, ему все равно, важны только демон и его воля.
«Чего ты хочешь?» – вопросил его разум, и Аббан вдруг последовал за тварью, которая втянула его в себя.
В чуждом сознании он увидел ее – Алагай’тинг Ка, матерь демонов. Услышал ее мычание, учуял гормоны в душном и жарком воздухе. Из нее сыпались яйца, которые вскоре превратятся в королев. Детеныши начнут насыщаться как бешеные, стремительно увеличиваясь в размерах и набираясь сил.
Для насыщения понадобятся люди, под боком, в больших количествах.
Те же тысячи глупцов, запертых в монастыре.
Все обнесенные стенами города. Это не убежища, а кладовки.
Демон нанес ответный удар, и Аббан осознал, что отвлекся. Его вынесло из мыслей твари, но бой не закончился. Их воли боролись вне тел, в пустоте между ними.
Теперь Аббан понимал противника. Он прочитывал желания демона, как у ротозея на базаре. А если знать, чего хочет – в чем нуждается – покупатель, его нетрудно заманить и отоварить.
Демон не был ротозеем и сопротивлялся. Он тоже знал слабые места Аббана, а его воля была неимоверно сильна.
Но Аббану нравилось, когда торг продвигался со скрипом.
Поединок затянулся, и Аббан обнаружил, что сдает позиции. Воля демона не отступала ни на пядь, отыгрывая свое. Аббану было нечего терять, но Алагай Ка хотел заполучить все. Вдобавок демон был искушен в ментальных боях, правила которых Аббан лишь начинал постигать. Демон медленно, неуклонно завоевывал пространство, тесня Аббана и загоняя его обратно в тело.
Ему было даже незачем побеждать. Если Аббан даст противнику малейшую передышку, тот прикажет Хасику или хамелеону придушить его до потери сознания и овладеет бесчувственным мозгом.
Но вдруг Аббан услыхал знакомую песню и понял, что и ему не придется побеждать демона, достаточно лишь продержаться чуть дольше.
Ашия не сбивалась с ритма, и «Песнь о Лунном Ущербе» окутывала их с Терном и Каджи, пока они подкрадывались к Алагай Ка.
Энкидо учил, что в битве нужна отстраненность, эмоциональная дистанция: это позволяет воинам взирать на сражение со стороны, под всеми углами. Ашия могла с хладнокровной уверенностью подобраться к обвалу скальных демонов.
Но это был Алагай Ка, отец демонов, воевавший с самим Каджи. Чем помогут ее жалкое пение и короткие копья против такого врага?
Тем не менее она кралась к нему с оружием наготове, пока демон занимался Аббаном. Хасик стоял на карачках. Старуха, кем бы она ни была, обмякла, как марионетка с перерезанными нитками.
Ашия показала Терну пальцами:
«Теперь действуем быстро».
Затем сорвалась с места, выставив копья.
Хасик повел носом и поднял взгляд:
– Господин!
Демон заметил Ашию в тот миг, когда она сделала выпад обеими копьями. Тварь шарахнулась, и острия пронзили воздух. Алагай Ка нарисовал метку и отшвырнул Ашию, словно ребенка. Она чуть не врезалась в Терна, но паренек проворно посторонился и поднял свой бурдюк.
Демон, ждавший нового наскока, не был готов к тому, что его окатят чаем со свиным корнем. Он заверещал и опрокинулся, глаза и кожа зашкварчали от ожога.
Валяясь на полу, демон яростно вытаращился на обоих, но потом с удивлением вновь устремил взгляд на Аббана. Их связь сохранилась, и хаффит перешел в нападение.
Воспользовавшись невниманием демона, Ашия прыгнула, но ее обхватила старуха, которая оказалась расторопнее шарум’тинг и сильнее скальника. Они покатились по земле, и женщина швырнула Ашию в стену пещеры, как игрушку.
Терн отвлек старуху, еще раз плеснув из бурдюка. Ее морщинистая кожа подернулась рябью, и она превратилась в полевого демона – грациозного, верткого, удачно вписавшегося в маленькую подземную камеру. Тварь вспучилась, отрастив броню демона скального с шипастыми и заточенными пластинами. Во рту и в глазах горело пламя.
Хамелеон напал на Терна, и тот, еле успев увернуться, откатился в сторону, чтобы не угодить под сгусток огненной слюны, которую выхаркнул демон.
Морда хамелеона расплылась, вытянулась в клювовидное рыло молниевого демона, и он послал в Терна лектрический разряд.
Терн принял основной удар на щит, но Ашия увидела, что его ауру пронзила боль. Терн вскрикнул, и она, ощерившись, пошла в атаку.
Сперва она пустила в ход голос, издав дребезжащий вопль, который могла тянуть бесконечно долго, и усилила его хора-камнями колье. Звук разорвал пещеру, и хамелеон с криком боли споткнулся. Даже мозговой демон прикрыл хилыми лапками слуховые отверстия.
Ашия состыковала короткие копья, получив шесть футов вращающегося, бритвенно-острого меченого стекла. Она принялась кромсать конечности хамелеона, стараясь отхватить как можно больше, пока он не пришел в чувство.
Но культи не заихорили; хамелеон растаял и принял новую форму, сделавшись еще страшнее и больше.
Ашия не обратила на это особого внимания, сосредоточившись на его ауре. Залечивание ран и метаморфоза значительно истощили тварь. Выход остался один: лишить ее сил окончательно и поскорее.
Демон звучно хлестнул по ней щупальцем, которое отрастил из ничего. Оно достигло бы цели, но Терн ударил сбоку щитом и ошеломил тварь выгравированными на стали метками.
Ашия не упустила момент и пырнула перевертыша в сердце. Его пронзила судорога, и он еще раз Втянул от силы, чтобы вырастить новое.
Второе сердце проколол Терн, и они с Ашией дружно отпустили копья, позволив им рассылать по выползню волны убийственной магии.
Ашия применила шарукин, которому училась всю жизнь, и вогнала стальные пальцы в ауру демона, целясь в точки схождения. Ногти, расписанные метками и укрепленные лаком, ударили в броню, как молотком по ореху. Каждый удар сопровождался отдачей, вооружая Ашию силой и делая ее быстрее, по мере того как угасала аура хамелеона. Немного досталось даже Каджи, и малыш восторженно засмеялся, не подозревая об опасности.
Терн тоже пустил в ход голые руки. Его ударные и нажимные метки были не хуже копья и щита, и он отбивал выпады демона, отвечая короткими плюхами, которые отвешивал ладонями. На первый взгляд ничего не менялось, но Ашия видела в ауре демона, как расширяется и пульсирует очаг поражения.
Они молотили слабеющую и ошеломленную тварь, пока Ашия не увидела брешь. Она выдернула копье и, описав им дугу, снесла оборотню голову.
Затем, не прекращая движения, развернулась и направила копье в мозгового демона, но не успела ударить: на пути возник щит, и оружие со стуком покатилось в дальний конец пещеры. Между ними вырос Хасик.
– Эверам подарил мне очередной день, – сказал он. – Никто меня не остановит.
– Ты выпал из поля зрения Эверама, дядя. – Ашия вынула из узла Каджи очередное орудие из меченого стекла, которое Дамаджах лично покрыла электрумом. Она выщелкнула лезвие короткой косы и нацепила на руку стеклянный щит. – Такому, как ты, Он ничего не подарит.
– Посмотрим, крошка.
Хасик напал ожесточенно. Одни удары Ашия принимала на щит, другие заворачивала косой, но была не готова к столь свирепому натиску. Какое-то время ей удавалось только блокировать стремительные выпады и замахи его вращающегося копья. Она боялась подставить Каджи, а потому отступала, лихорадочно выискивая бреши в обороне евнуха.
Терн оценил ее бедственное положение и напал на Хасика с тыла. Ашия не моргнула глазом, но Хасик в последний миг поднырнул под удар и сокрушительным пинком уложил Терна на спину.
Ашия бросилась вперед, однако Хасик, едва не искалечивший Терна, не отвлекся и не утратил бдительности. Они схватились, он врезал ей лбом в лицо и дико расхохотался, когда она попятилась.
Присев и тем избежав следующего удара, она швырнула в него щит и кувыркнулась, одновременно откупоривая тяжелый конец копья и вытягивая вдетую в древко тонкую цепь. Она подцепила Хасика за лодыжку, пока тот уворачивался от щита.
Ашия дернула, но Хасик был умен и не стал противиться. Он воспользовался силой рывка, чтобы броситься на нее самому и со всей мочи пнуть в лицо. Взбрыкнув ногой, защищенной поножами, он вырвал из руки Ашии косу, и та полетела в сторону.
Хасик перекувырнулся, чтобы восстановить равновесие, и Ашия послала в него метательные стекла, но он успел прикрыться щитом, и до цели долетело только одно. Трень! – звякнуло оно, пробив одежду и отскочив от стеклянной нагрудной пластины.
Готовить новое оружие Ашии было некогда, и она встала в стойку из шарусака, готовая встретить очередную атаку Хасика.
При виде этого евнух остановился как вкопанный. Он покосился на Терна, но паренек лежал и стонал. Ашия поняла по ауре, что Хасик сломал ему бедро. Терн зажимал его, и магия уже сращивала кость, но заживление шло слишком медленно, чтобы рассчитывать на помощь юноши.
– Оставь ребенка, – предложил Хасик. – Сразись со мной как следует.
– Ни за что, – ответила Ашия.
Хасик стянул с шеи платок.
– Положи ребенка, а я положу копье и щит.
– С чего это вдруг? – спросила Ашия.
– Я хочу посмотреть, что из тебя сделал Энкидо, – сказал Хасик. – И во что превратил мою дочь.
– Твоя дочь стыдилась тебя, – сказала Ашия. – Еще до того, как тебя оскопил хаффит, Сиквах говорила, что ты ежедневно позоришь семью и даже жалованье Копья Избавителя пускаешь на игру и хисах. Избиваешь всех, от рабов до своей дживах ка.
Хасик бросил копье:
– Покажи, что сделал Энкидо, а потом я убью тебя голыми руками.
– И моего сына? – спросила Ашия.
– Если проиграешь, то и его, и твоего вонючего дружка, – улыбнулся Хасик.
– Значит, не проиграю. – Ашия медленно подошла к стене, к которой отлетел щит.
Она перевернула его ногой, сняла узел с Каджи и уложила в защитный круг. Ей было тяжко расстаться с сыном, но в предложении Хасика имелись очевидные плюсы. Она не могла отказаться от дополнительной возможности.
– Лежи тихо, сынок, – прошептала она. – Пусть щит охраняет тебя до моего возвращения. Люблю тебя всегда.
Ашия поняла, что плачет, только когда ему на щеку упала слеза. Она зажмурилась, и слезы пролились градом.
Каджи лишь улыбнулся:
– Мама делется.
Ашия кивнула, одновременно смахивая слезы и пряча в рукав последний ремень от узла Каджи.
– Да, любовь моя. Будь храбрым.
– Мама хлаблая, – согласился Каджи.
Она отошла от сына, и Хасик, пинком отшвырнув свои щит и копье, тоже принял боевую стойку. Позади него Аббан и демон таращились друг на друга в нечестивом поединке. Аура между ними жила особенной жизнью, какой Ашия не видела никогда. В ней было невозможно разобраться – как и понять, сколь долго Аббан сумеет сдерживать выползня.
Быстро приблизившись, Ашия приготовилась к бою.
Хасик осклабился и свистнул через зиявшую на месте зуба дыру:
– Начнем.
Терну хотелось кричать при виде крадущейся к Хасику Ашии, но он знал, что будет, если кость срастется неправильно. Ему пришлось лежать смирно и зажимать бедро, пока не заживет.
Когда же бой начался, схватка сделалась настолько стремительной, что за ней еле удавалось следить. Противники напоминали опытных танцоров. Многие их движения были одинаковы по форме и исполнению – рассчитанные и точные.
Хасик был тяжелее и выше, с длинными руками. Ашия – проворнее, устойчивее и гибче, но этого не хватало для преимущества. Она держалась уверенно, но пропускала больше ударов. Многие приходились на вшитые пластины, но все равно отзывались болью, повергали в замешательство и оставляли следы. Со временем они истощат ее силы.
Послышалось рычание, и Терн, повернувшись, увидел, что из туннеля, который вел в нижние пещеры, высунулась голова песчаного демона. Придерживая бедро одной рукой, Терн подобрал и метнул копье в слабо защищенное брюхо. Демон рухнул, и его вопль разнесся далеко по туннелям.
Щадя пострадавшую ногу, Терн кое-как встал на четвереньки и развязал тесемки на мешочках с порошком свиного корня. Он высыпал их в туннель, создав ядовитое облако, которое отпугнет и не пропустит демонов. Со временем эффект ослабеет, а давка, которая, судя по звуку, образовалась внизу, вытеснит их чисто механически.
– Ашия, времени мало!
Та, занятая Хасиком, не ответила. Терн, когда дополз до копья, уже набрался сил. Он ухватился за древко, сидевшее в издыхающем песчаном демоне, и в наладонную метку хлынула энергия.
Приподняв древко, он вогнал копье глубже и пронзил демона насквозь, ускорив его гибель. Затем выпрямился, используя оружие как трость. Перенес вес на сломанное бедро и убедился, что оно выдержит.
Он перевел взгляд с Ашии на хаффита и мозгового демона, выдернул копье и приготовился к броску.
Что-то ударило его по руке, когда оружие устремилось вперед. Тотчас выяснилось, что копье зависло в воздухе, его опутало нечто вроде паутины. Он поднял взгляд, и в тот же миг с потолка свалился пещерный демон.
Ашия приняла удары на предплечья и выставила бедро, чтобы встретить пинок и не потерять равновесия. Это помешало ей подготовиться ко второму выпаду Хасика – мощному хуку в ребра.
Стеклянные пластины погасили основную силу удара, но дыхание пресеклось, мышцы смялись, и сломалась кость. Хасик не в первый раз поразил ее в это место.
Однако Ашия держала на заметке еще одну брешь. Когда Хасик ударил, она перехватила его кисть, присела и, не отпуская, взбежала по его бедру. Затем сомкнула ноги ножницами на шее Хасика.
Захват получился безукоризненный, но Хасик был тяжел и силен, как скальный демон. Он заплясал, осыпая ее ударами. Ашия несколько раз врезала ему по голове, но полного контроля не достигла и была вынуждена его отпустить.
– Я не встречался с легендарным Энкидо, – сказал Хасик. – Во всяком случае, до того, как ему отрезали член и язык, но имя его и раньше внушало уважение и страх. – Он сплюнул кровь. – Энкидо было бы стыдно за тебя.
Ашия зарычала и пошла на него, но уже начала опасаться, что он прав. Она бросила взгляд на Терна и увидела, что мальчишка не на жизнь, а на смерть сражается с восьминогим демоном, похожим на гигантского панцирного паука.
Она снова обменялась ударами с Хасиком. Его нагрудная пластина была из непробиваемого стекла и не смягчала удары, как ее собственная. Лупить по ней было все равно что колотить в стену, за которой смеялся Хасик.
Но в области суставов, на стыках, имелись щели и зазоры, которые обеспечивали свободу движений. Ашия целилась в них, ослабляя его энергетические линии, однако дело шло медленно по сравнению с его зубодробительными ударами, которые вышибали из нее дух, а он – как и она – искал возможности нанести непоправимое увечье.
В итоге возможность представилась. Хасик обвил ее руку своей, замкнул локоть и дернул, переводя с разворота рывок в бросок. Плечо выскочило из сустава, и ошеломленная Ашия с силой ударилась оземь.
Тут бы ей и конец, но из-за двери вдруг донеслись крики и шум борьбы. Над гвалтом возвысился голос деда.
Хасик на миг отвлекся, и Ашия выбросила косу из рукава здоровой руки. Выщелкнув лезвие, она полоснула по узкому шву на поясе его доспехов и вспорола ему живот.
Хватка Хасика ослабла. Освободившись, Ашия крутанулась вокруг собственной оси, намереваясь чиркнуть еще раз – теперь по горлу.
– Не смей! – приказал ей знакомый голос.
Каджи стоял в нескольких шагах от Ашии, приставив уже к своему горлу ее вторую косу.
Ашия ахнула и отшатнулась от Хасика, так и не нанеся смертоносного удара. Одна рука повисла, а плечо хрустнуло, словно прутик, но она удержала оружие.
– Блось его, мама, – сказал Каджи. – А то я упаду.
– Любовь моя, положи ножик, – выдавила она.
– Нет. – Это было любимое слово Каджи.
Самое действенное в его словаре.
– Каджи асу Асом ам’Джардир ам’Каджи, – заговорила Ашия строже, – сейчас же положи нож.
Малыш заколебался, и Ашия осторожно сделала шаг.
– Нет. – Подняв косу выше, Каджи прижал ее режущим краем к коже.
Ашия резко остановилась – достаточно близко, чтобы различить следы своих слез на лице малыша, но слишком далеко, чтобы не позволить ему вскрыть себе горло. Она опустила клинок, а Хасик, придерживая внутренности, с усилием поднялся на ноги.
– Сынок, прошу тебя, – взмолилась она, – будь храбрым.
Чистое свечение его ауры соседствовало с черной заразой. Демон держал крепко, и словами здесь не поможешь.
Но вдруг на лице Каджи зажглись дорожки, оставленные ее слезами, которые сцепили внешнюю магию с материнским желанием его уберечь. Свечение растеклось, вытесняя тень демона.
«Даже пальма стенает под натиском бури, – сказал ей однажды Энкидо. – Слезы Эверамовых сестер по копью тем и драгоценны, что редки».
Каджи повернулся к мозговому демону и выронил из ручонки косу:
– Нет.
Казалось, что слово подействовало на демона физически. Он задрожал от натуги, из ушей и ноздрей брызнул ихор, как у Аббана – кровь. Они по-прежнему сверлили друг друга взглядом.
Хасик прыгнул с длинным ножом в руке, но Ашия была готова. Она подцепила и оттолкнула его запястье косой, а после пнула во вспоротое нутро. Однако он врезался в нее, повалил, и завязалась борьба.
Терн катался по земле, извиваясь в стремлении избежать молниеносных ударов, которые пещерный демон наносил ногами, покрытыми острыми шипами для сцепки с голыми каменными стенами. Тварь отпрянула, забарабанила по полу и набросилась снова.
Терн изловчился и надел на руку щит. Защищаться стало легче, но недрила бил издали, и ответные выпады Терна не достигали луковичного брюха.
Каджи, стоявший у дальней стены, приставил к горлу косу. Терн оледенел, и демон чуть его не достал. Терн еле успел вынырнуть из-под очередного града ударов. Выползень, почувствовав превосходство, защелкал мощными хелицерами, которые окружали пасть и сочились ядом. Слюна закапала на щит и зашипела, растекаясь по меткам.
– Нет, – произнес Каджи, бросая косу и поворачиваясь к мозговому демону.
Терн на мгновение последовал за ним взором и увидел, что демона трясет.
Прикрываясь щитом, Терн снял с ремня бурдюк и швырнул его в пасть пещерного демона. Недрила поймал мешок хелицерами, надкусил; брызнул чай из свиного корня. Тварь с визгом отпрянула, и Терн устремился к ней, тесня ее силовым полем щита.
Затем развернулся и со всей мочи метнул копье в голову мозгового демона.
Не дожидаясь, пока оно поразит цель, он бросился следом. Копье пробило толстый череп, а Терн, через мгновение подоспев, впечатал демону в горло наладонную ударную метку. Навалившись, он прижал недрилу коленом и взялся за копье с обеих сторон от его головы. Затем отчаянно крутанул его, как кабестан, и услышал хруст шеи.
Мозговой демон испустил предсмертный крик. Его череп запульсировал, тело выгнулось и затряслось. Пещерный выползень пронзительно взвизгнул, опрокинулся на спину и поджал ноги.
Взвыл и Хасик, который обессилел достаточно, чтобы Ашия взяла его в клещи. Аббан со стоном прикрылся ладонью.
Через минуту в подземелье ворвались Хеват и Ича в мокрых от крови одеждах.
Хасик затряс головой, разгоняя туман. Его окружили Хеват, Ича и их подручные. Он стоял на коленях, опершись на одну руку и придерживая другой потроха, но еще был опасен, и все это знали.
Ашия собирала копья. Ее рука так и висела плетью. Каджи доковылял до нее и обхватил за ногу, не обращая внимания на пропитавшийся кровью шелк.
– Мама.
– Ты вел себя очень храбро, сынок, – сказала Ашия.
– Хлабло, как мама, – согласился Каджи.
Аббан осел на пол. Терн оттащил его и прислонил к стене:
– Ты цел?
Аббан принюхался и сморщил нос:
– Шпион.
– Жизнь тебе спас, – напомнил Терн.
– В чем дело? – вскинулся Хасик. – Приведите травницу-чинку. Мне нужно…
Ашия приставила к его затылку копье:
– Тебе ничего не нужно, прислужник Най.
В пещеру входили новые люди. Не все были воинами Хевата, и многие казались готовыми постоять за своего атамана.
Но Терн сгреб в охапку труп князя демонов и бросил его рядом с Хасиком. Пришедшие с ужасом уставились на тварь, которая олицетворяла все, чего их приучали бояться и ненавидеть с пеленок и до шараджа.
– Я Ашия вах Ашан, шарум’тинг ка Красии! – выкрикнула Ашия. – Воины Эверама! Вас обманули, но я предлагаю вам искупить вину. Сию секунду алагай штурмуют Водоем Эверама и теснят войска Дамаджах. У многих из вас там товарищи. Родные. Поезжайте со мной, и вам простят преступления. Останетесь – и вас затравят победоносные отряды Избавителя, когда закончится Шарак Ка.
– Если они победоносные, – глумливо ухмыльнулся Хасик. – Избавитель мертв. Его сына…
– Ты и убил! – крикнул Хеват.
Ашия кивнула:
– Хасик, позор семьи, за убийство моего деверя принца Джайана и дезертирство из армии Избавителя я приговариваю тебя к смерти.
Хасик тем временем собирался с силами. Он крутанулся, но недостаточно быстро. Ашия всадила копье ему в шею и рассекла позвоночник. Тело евнуха обмякло, он рухнул. Не успели вокруг опомниться, как Ашия взмахнула копьем и отрубила голову.
– Захватите это, – приказала она. – И голову демона – тоже. Пусть наверху полюбуются, кому служили.
Назад: Глава 38 Шарак Ка 334◦П.◦В.
Дальше: Глава 40 Аламен фэ 334◦П.◦В.
