Часть VI
Игра в салки

В Эль-Солитарио, в пятидесяти футах над прудом с зеленым островком посредине есть выступ. На него я и прыгнул. Скалы тянулись вверх еще футов на пятьдесят, но этот выступ располагался над глубоким участком. Кроме того, при прыжке с высоты сто футов до входа в воду развивается скорость пятьдесят пять миль в час. Профессиональных прыгунов такая высота не смущает, но, если войти в воду под неправильным углом, можно запросто сломать себе шею.

Солнце еще не поднялось в зенит, и прямые лучи падали только на вершины скал напротив. Впрочем, белый известняк хорошо отражает свет. В чистейшем зеркале пруда отражались и голубое небо, и белые скалы, и я. Шаг за край выступа, и я начал падать.

До воды лететь 1,767 секунды, но примерно через секунду, когда в ушах засвистел ветер, я прыгнул обратно на выступ и взглянул на нетронутую водную гладь. Глубокий вдох. Вода казалась холодной, как шлифованное железо.

Снова попытка, только на этот раз стартовал я не с выступа, а в двух футах от края, прямо в воздухе. Я опять начал падать, но опять прыгнул прочь до входа в воду.

Я пробовал снова и снова, еще и еще.

Афины, Бейрут, Каир, Тегеран, Багдад, Амман, Бахрейн, Эль-Кувейт, Стамбул, Тунис, Касабланка, Рабат, Анкара, Карачи, Лахор, Эр-Рияд, Мекка, Кносс, Родос, Смирна, Абу-Даби, Мускат, Дамаск, Багдад, Неаполь, Венеция, Севилья, Париж, Марсель, Барселона, Белфаст, Цюрих, Вена, Берлин, Бонн, Амстердам.

Я не смог получить ливийскую визу, чтобы полететь в Триполи, но все равно полетел, прыгнув мимо агента у стойки регистрации и мимо стюардессы. Рейс в Ливию популярностью не пользовался – самолет вылетел полупустым. На обратном пути я действовал по той же схеме.

Я старался посещать один-два аэропорта в день. Вставал в два-три часа ночи, прыгал в аэропорт вылета, урывками спал в полете, исследовал новое место для прыжков и к десяти утра возвращался обратно.

Потом я звонил в «Манхэттен СМИ-мониторинг» и справлялся, не угнан ли где самолет. За январь случился лишь один угон – советские заключенные захватили самолет «Аэрофлота» и приказали лететь в Кабул. Вскоре после прибытия в Афганистан они сдались. Если бы они не сдались, не представляю, что сделал бы я. Места для прыжка в Афганистане на тот момент у меня не было.

После недели юридических препирательств Милли дала АНБ согласие на допрос под контролем федерального судьи и в присутствии своего адвоката. Подробности я услышал однажды вечером, когда принес ее в горное убежище.

– Они пригласили твоего дружка из Вашингтона.

– Кого, Перстон-Смайта?

– Нет-нет, Кокса, – ответила Милли, покачав головой. – Брайана Кокса из АНБ, такого, с боками.

– С какими еще боками?

Милли показала себе на виски:

– Бритого по бокам. Широкоплечего, с бычьей шеей.

– Да-да, я догадался, о ком ты, только про бока не понял.

– А, ясно. Кокс сразу спросил, где ты.

– Как именно он спросил?

– «Где Дэвид Райс?» В ответ я фактически не солгала – сказала, что не знаю, где ты, и что мы поссорились в ноябре. И то и другое – правда. В тот момент ты был где-то в Европе, а в ноябре мы с тобой ссорились.

– А дальше? – спросил я, кивнув.

– Дальше мне пришлось врать. Кокс спросил, виделись ли мы после ссоры. Я сказала, что нет. Боялась, что прозвучит не слишком убедительно, но, по-моему, вышло отлично. Боюсь, ты плохо на меня влияешь. Потом Кокс спросил, звонил ли ты мне. Я опять сказала, что нет, добавила, что ссора получилась бурной и что я больше не желаю с тобой общаться. – Милли поцеловала меня в щеку. – Снова ложь!

Я улыбнулся и стал ждать продолжения.

– Кокс поинтересовался, почему мы поссорились, и я рассказала о звонке из Управления полиции Нью-Йорка. Он не очень удивился.

– Ясно, – кивнул я. – Прежде чем заняться тобой, агенты АНБ допросили Уошберна с Бейкером и услышали их версию. Интересно, а про жену Уошберна они слышали? Если Уошберна с Бейкером допрашивали отдельно, то, наверное, да. Особенно если допрашивали на полиграфе.

При упоминании полиграфа Милли разозлилась. Одним из требований АНБ было допросить ее на полиграфе, но судья его сразу отклонил. Не помогло АНБ и то, что они не желали говорить о причине расследования.

– Кокс допытывался, как мы познакомились, как часто встречались, насколько близки были. На первые два вопроса я ответила, а на последний отвечать отказалась. Я снова спросила, по какой причине АНБ тобой интересуется. Кокс не пожелал ответить, и я встала, чтобы уйти.

– Как жестоко! – засмеялся я. – Люблю тебя.

Милли пожала плечами:

– Кокс немного смягчился и объяснил, что причину расследования открыть не вправе, так как оно секретное. Но, мол, если я передумаю насчет полиграфа, он посвятит меня в тайну. На это я даже ответить не успела: Марк и судья вцепились Коксу в горло. С тех пор как обнаружились несанкционированные жучки, судья на нашей стороне.

– Вот и хорошо.

– Я чуть не пожалела Кокса. Он ведь про интим расспрашивал, чтобы понять, человек ты или нет. Я хотела помилосердствовать и признаться, что у тебя четыре яичка и сумка как у кенгуру, но решила, что лишние сомнения ни к чему. Если мне неизвестно, что ты растворяешься в воздухе, как Коксу спросить об этом и не выглядеть по-идиотски?

Я кивнул:

– У него двойная проблема. Если я не человек или получеловек, Кокс не хочет, чтобы о моем существовании узнали правительства других стран. Вдруг они первыми до меня доберутся? Страна, которая контролирует телепортацию, контролирует весь мир.

– Боже, благослови Америку! – сухо сказала Милли.

– К сожалению, по словам Кокса непонятно, попадались ли ему другие прыгуны. Или он как-то на это намекнул?

– Нет. Ну, Кокс спросил, не ведешь ли ты себя странно. Я уточнила: «О чем это вы? Болтает ли Дэвид во сне по-русски и всякое такое? Нет, не припомню». Потом я сказала полуправду: «Он заучка-чудик. Симпатичный, но чудик. Боже, он ведь из Огайо, чего вы ждали?»

– Та-а-ак. И где тут правда? Я чудик?

Милли засмеялась и сжала меня в объятиях:

– Ты из Огайо. Тут Кокс сдался. Попросил меня связаться с ним, если ты объявишься, и обещал прекратить слежку.

– Так она прекратилась?

– Даже не знаю. – Милли покачала головой. – Откровенная прекратилась, но по соседству у нас продавали дом и три года не могли продать. А на днях его взяли и купили. Кто покупает дома в январе? В общем, не знаю.

– Исходим из того, что слежка продолжается. Через две недели у тебя начинается учеба. Может, по возвращении стоит попросить кого-нибудь поискать у тебя в квартире жучков. К счастью, твоя комната мне уже знакома, – проговорил я и дал волю рукам.

Милли изогнулась, сделала резкий вдох и ладонью скользнула мне по спине к пояснице.

– Ага. Когда начнется учеба, я не смогу проводить с тобой много времени. Мне нужно будет нормально спать.

– Но я же не смогу видеть тебя днем, даже по выходным. Это несправедливо!

Руки Милли скользнули мне ниже пояса.

– Посмотрим, – пообещала она.

В самолете, летевшем из Глазго в Лондон, свободных мест не было. По прилете я прыгнул в Нью-Йорк и, как обычно, позвонил в «Манхэттен СМИ-мониторинг». У нас появилось что-то вроде ритуала: я звоню, девушка-оператор проверяет мое имя по компьютеру и говорит: «Новостей нет». Я благодарю ее и перезваниваю часов в пять вечера.

Сегодня, услышав мой голос, девушка проговорила:

– А, мистер Росс, для вас есть новости.

– Правда? – спросил я, чувствуя, как подскакивает пульс.

– «Боинг – семьсот двадцать семь» авиакомпании «Эйр Франс» захвачен террористами после вылета из Барселоны и перенаправлен в Алжир. У нас есть только первоначальное сообщение ЮПИ. Отправить его вам по факсу?

Сердце у меня колотилось так, что я дышал с трудом.

– Нет, спасибо. Есть данные о том, сколько террористов на борту?

– В сообщении ЮПИ этого нет.

– Самолет уже приземлился в Алжире?

– Этого в сообщении тоже не сказано, зато сказано, что алжирцы позволят самолету приземлиться.

– Спасибо. Пожалуйста, следите за новостями, я вечером перезвоню.

Повесив трубку, я прыгнул сперва в Техас за биноклем и маленькой сумкой с полезными мелочами, потом в аэропорт Алжира. В терминале натянули ленту, отгородив ВИП-зону, которую охраняли Дарак эль-Ватани с пулеметами. Зеваки уже собрались, но они стояли поодаль от барьера. Я огибал их толпу, снова и снова спрашивая, в чем дело, пока не наткнулся на человека с достаточно хорошим английским, чтобы мне ответить.

– Приземлился самолет с террористами. Десять минут назад приземлился, – ответил мне мужчина, говоривший на американский манер, но с французским акцентом.

В руках он держал ноутбук и чехол с фотокамерой.

– Вы журналист? – спросил я.

– Да, – кивнул он, – я из Рейтер. Работал на встрече министров ОПЕК и возвращался домой, но теперь, похоже, пропущу свой самолет. – Журналист огляделся по сторонам. – Интересно, куда сейчас поставят прессу?

Мой собеседник зашагал прочь, огибая толпу, чтобы попасть к концу барьера. Я следовал за ним на некотором расстоянии, но услышал, как он быстро говорит по-французски с жандармом. Тот показал в другую часть терминала, и журналист устремился в ту сторону.

Барьер установили до поворота в ВИП-зону, и что творится там, разглядеть не получалось. Вслепую я прыгнул на место, которое запомнил в первый свой приезд. В самом конце коридора, у выхода на посадку, стояли люди.

Я выглянул в окно и на рулежной дорожке, ярдах в ста от выхода на посадку, увидел самолет «Эйр Франс». Переднюю дверь открыли, но трап к ней не подкатили. В бинокль я увидел у двери мужчину с автоматом вроде «узи». На голове у мужчины был бордовый пакет с вырезанными отверстиями для глаз. Террорист смотрел вперед, будто бы прямо на меня. Вот он повернул голову налево, к кабине пилотов, потом направо, к пассажирам.

Я направил бинокль на иллюминаторы кабины: там неподвижно сидели пилоты. На всех иллюминаторах пассажирских салонов опустили шторки.

Услышав крик, я посмотрел на выход на посадку. Мужчина в форме обратился ко мне сначала на арабском, потом на французском. Я оглянулся на дверь самолета, запоминая каждую деталь. Застучали шаги – кто-то ко мне приближался. Оторвав взгляд от окна, я увидел двух Дарак эль-Ватани: они шли ко мне, и с ними был мужчина, похожий на военного.

Я посмотрел в окно: в тени терминала стояла тележка для перевозки багажа. Я прыгнул к тележке и спрятался за нее, чтобы меня не увидели из ВИП-зоны.

Глядя в бинокль на дверь самолета, я ждал удобного момента. По сути, я уже увидел достаточно, чтобы прыгнуть в самолет, но ведь я окажусь рядом с террористом. Хорошо, если он один, а если у него есть сообщники, мне нужно об этом знать.

Если ошибусь, погибнет много заложников.

Колени вдруг задрожали. Дэви, что ты творишь, черт подери?

Я вдруг почувствовал всю серьезность, самонадеянность и опасность своей затеи. Почувствовал и испугался так, что заболел живот и сбилось дыхание. Может, отступиться, пока не поздно?

Один взгляд на бетонированную площадку, неотличимую от той, на которой погибла мама, и сомнения отпали. Я буду осторожен. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не дай мне ошибиться! Я толком не понимал, к кому обращаюсь, но мне стало легче.

Террорист в бордовом пакете вдруг развернулся, махнул «узи» и ушел к пассажирам. У двери больше никого нет, дорога свободна.

Господи!

Я опустил бинокль и прыгнул.

За углом кто-то кричал. Я прижался к шкафу для ручной клади, что справа от двери. Прямо напротив была бортовая кухня для пассажиров бизнес-класса, в ней ни души. Я глянул вперед и увидел кабину. Второй пилот как раз повернул голову, чтобы посмотреть, из-за чего кричат, и заметил меня. У него чуть глаза из орбит не вылезли. Я поднес указательный палец к губам и беззвучно шепнул: «Тихо!» Второй пилот захлопал глазами и кивнул. Его запястья были скотчем прикреплены к подлокотникам кресла. Между перегородкой и его сиденьем оставалось свободное место. Туда я и прыгнул. Оба пилота сильно вздрогнули, а у старшего вырвалось громкое «Merde!». Я снова поднял указательный палец к губам, но было уже поздно. В коридоре застучали шаги, и я прыгнул обратно к тележке для багажа. У меня на глазах Бордовый Пакет прошел мимо двери к кабине. В бинокль было видно, как он наотмашь бьет обоих пилотов по лицу. У тех аж головы закачались, а я заскрежетал зубами. Вот сукин сын!

Террорист вышел из кабины, задержался у двери, проверил, не подбирается ли кто к самолету, и вернулся к пассажирам. Я прыгнул обратно в кабину. На этот раз старший пилот вздрогнул, но промолчал. Когда я появился, он с ненавистью смотрел в дверной проем. На лице краснели следы от удара, губа кровоточила. Я снова поднял указательный палец, призывая к тишине, и пилот кивнул. Я наклонился к правому уху второго пилота:

– Сколько террористов?

– Трое, – ответил он шепотом.

– Какое у них оружие?

– Я видел пистолеты, автоматы и ручные гранаты.

– Черт! А чеки выдернуты?

– У некоторых гранат выдернуты.

Я отвернулся от него, достал из сумки маленькое стоматологическое зеркало, осторожно продвинул его за угол и осмотрел проход.

В салоне горел свет, тонкие шторки на иллюминаторах с солнечной стороны казались оранжевыми. Пассажиров я не увидел, зато увидел троих террористов. Они стояли в проходе, двое в конце салона бизнес-класса, один в середине экономкласса. Этот то и дело оглядывался.

В салоне бизнес-класса пассажиров не было: похоже, террористы пересадили всех в экономкласс и заставили пригнуться.

На голове у террористов были пакеты разных цветов. Ближе других ко мне стоял Бордовый Пакет с «узи». Одну руку он держал на спусковом крючке, другую – на ложе автомата. У Оранжевого Пакета, второго террориста, «узи» висел за плечом на ремне, из-за пояса торчал пистолет. Он давал пассажирам указания, перекидывая гранату из руки в руку. Так, значит, чеку он еще не выдернул.

Зеленый Пакет, террорист номер три, держал «узи» наготове, как и Бордовый Пакет. Вдруг он бросился в конец салона и ударил прикладом кого-то из пассажиров: мне отсюда было его не видно. Я заскрежетал зубами, старательно запоминая, где кто стоит.

Однако пакеты на голове ограничивали террористам обзор, и это давало мне преимущество.

Я прыгнул Бордовому Пакету за спину, схватил его, прыгнул в Техас, на высоту пятьдесят футов над дном каньона, выпустил и тут же отпрыгнул прочь. В самолете я появился за спиной у Оранжевого Пакета: тот поворачивал голову, дабы выяснить, что означает удивленный крик Бордового Пакета, и потянулся к «узи».

Я схватил террориста, прыгнул в Техас, выпустил его над прудом на дне каньона и вернулся в самолет. Успел услышать плеск: это Бордовый Пакет упал в воду. Интересно, всплывет он к тому времени, как Оранжевый Пакет долетит до воды?

Вновь я появился в шести футах за спиной у Зеленого Пакета. Тот с криком рванул со своего места к началу прохода. Я прыгнул следом, сократив расстояние между нами, но террорист по-прежнему был вне досягаемости и по-прежнему двигался. Черт! Я прыгнул в точку перед ним и отвел ствол «узи» от себя и от пассажиров. Автомат выстрелил, оторвав куски пластмассы от потолка, а террорист налетел на меня и начал падать, давя на меня всем телом.

Еще не рухнув на устланный ковром пол, я схватил террориста и прыгнул в Техас. Я появился в воздухе, падая спиной. Мне такое было непривычно, а Зеленый Пакет, лицом вниз полетевший ко дну каньона, перепугался до смерти.

Я прыгнул на выступ и стал смотреть, как он входит в воду рядом с Бордовым Пакетом, вяло барахтавшимся на поверхности пруда. Брызги полетели фонтаном: это на поверхность всплыл Оранжевый Пакет. Он цеплялся за свой «узи», но автомат тянул его ко дну. В итоге оружие террорист бросил.

Тут всплыл Зеленый. Под водой его пакет перекрутился, и террорист отчаянно хватался за него, чтобы снять, пока не задохнулся. Вот он стащил пакет и принялся хватать воздух ртом, да так, что я услышал с выступа. Свой «узи» Зеленый Пакет потерял в пруду.

Я присмотрелся. Волосы у Зеленого Пакета намокли, но сомнений не оставалось: он блондин. Лицо побелело от холода и воды, но сама кожа была светлой от природы.

Террористы побрели к островку, но рухнули на мелководье, не в силах ползти дальше.

Я прыгнул на островок, зашел по щиколотку в воду и за шиворот поволок Бордового Пакета на сушу. Тот вяло сопротивлялся и тянулся к своему поясу. Я вдохнул поглубже и пнул его в живот. Террорист перестал трепыхаться, и его вырвало. Я вытащил его на островок, достал из сумки длинную нейлоновую стяжку и, как наручниками, зафиксировал ему руки за спиной. Потом я вытащил на островок остальных двоих и сделал с ними то же самое.

Я обыскал их, забрав два пистолета, три гранаты и нож. Лишь тогда я снял пакеты с головы двух других террористов. Европеоидные черты, светлая кожа. Ни один из них не был Рашидом Матаром.

– Кто вы такие?

Террористы оторопело уставились на меня. Температура воды в пруду не превышала пятнадцати градусов, надо думать, они замерзли. Падение в воду на скорости более сорока миль в час тоже сказывалось. Я взял пистолет и выстрелил в озеро неподалеку от террористов. Они вздрогнули и немного оживились. В кольце скал выстрел прозвучал в два раза страшнее.

– Кто вы? – снова спросил я.

– «Фракция Красной армии», – пролепетал бывший Оранжевый Пакет.

Он говорил с немецким акцентом. Это не шиитские экстремисты. Ничего подобного. Я хотел спросить их о Рашиде Матаре, только вряд ли они что-то знали.

С начала моей атаки на террористов не прошло и пяти минут. Надутый воздухом зеленый пакет всплыл и на попутной струе за бывшим хозяином прибился к берегу. Я выловил его из воды и натянул блондину на голову. Другим террористам я тоже надел пакеты на голову.

– Что ты делаешь? – спросил Оранжевый Пакет.

Я рывком поднял его на ноги. Террорист едва мог стоять. Я прыгнул в бизнес-класс самолета и швырнул его на сиденье, потом перетащил остальных. Часть их оружия я тоже вернул, в качестве доказательства.

Пассажиры постепенно выходили из ступора. Когда появился я, все испуганно посмотрели в начало прохода. Потом кое-кто снова пригнулся, но ни один не отважился встать и дойти до кабины. Стюардесс, как выяснилось, привязали к креслам в конце салона бизнес-класса.

– Все в порядке! – крикнул я. – Все закончилось. Кто-нибудь, развяжите этих девушек! – Я показал на стюардесс, потом заглянул в кабину, захваченным у террористов ножом освободил пилотов и объявил им то же самое: – Все закончилось. Террористы связаны и сидят в салоне бизнес-класса.

Старший пилот взглянул на меня в полном недоумении:

– Что нам теперь делать?

– Что хотите, – ответил я и прыгнул прочь.

Когда самолет подрулил к терминалу, я стоял с представителями прессы. Зевак по-прежнему держали за барьером, а вот журналисты оказались достаточно близко и увидели, как выходят пассажиры. Я забрал с багажной тележки свой бинокль и затерялся среди журналистов. Словно щит, они заслоняли меня от алжирцев и от пассажиров.

Адреналин так и бурлил в крови, живот урчал, руки дрожали. Хотелось захохотать, а ведь ничего смешного не было. Журналист Рейтер быстро-быстро щелкал фотоаппаратом. Он заряжал новую пленку, когда заметил меня. Я вежливо кивнул, журналист в явном недоумении кивнул в ответ и снова принялся снимать.

Перед тем как самолет подрулил к терминалу, алжирцы зачитали заявление для прессы. Якобы пассажиры сами обезвредили террористов и взяли их в плен. Когда пассажиры шли мимо – Дарак эль-Ватани помогали им держаться подальше от журналистов, – они шутили и смеялись, но смех звучал натянуто, грозя оборваться в любую секунду. Я хорошо понимал, откуда этот смех. Я сам едва его сдерживал.

Последними вышли члены экипажа. Второй пилот посмотрел в мою сторону и уставился на меня, разглядев за толпой журналистов. Как и в самолете, я поднял к губам указательный палец. Тш-ш! Пилот нахмурился, а я улыбнулся ему и прыгнул прочь.

Я нес ко рту ложку супа, когда Милли воскликнула:

– Пиф-паф!

– Милли!

Большой палец поднят, указательный вытянут – Милли сложила руку пистолетом и прижала мне ко лбу.

– Пиф-паф! Слишком поздно! Первая пуля угодила тебе в живот. Может, тебя еще можно было спасти, но эта пробила тебе мозг. Все, спасать уже нечего.

Я опустил ложку.

Мы были на Манхэттене, в кабине ресторана «У Бруно» на Восточной Пятьдесят восьмой улице, и zuppademussels был по-настоящему хорош, только есть мне внезапно расхотелось.

– Умеешь ты испортить парню аппетит.

– У нас был уговор, – напомнила Милли.

Я кивнул:

– Да, прости, больше такого не случится.

Милли немного успокоилась.

– Ладно, доедай свой суп.

Я зачерпнул бульон, отодвинув открытые ракушки, и почти поднес ложку ко рту, когда Милли сказала:

– Я не хочу, чтобы ты попал в беду, но если уж попадешь, хочу, чтобы ты остался жив.

Я кивнул:

– Я люблю тебя и… Пиф-паф!

С ложкой во рту я прыгнул в укромный уголок приемного отделения балтиморского Центра травмы и шока Адамса Коули. Мимо прошла медсестра, но даже не посмотрела в мою сторону. Белые стены, запах метилового спирта и дезинфицирующих средств… Я наморщил нос. С супом запахи не сочетались, но приемное отделение Центра травмы и шока считалось одним из лучших в стране.

Я прыгнул на улицу возле «У Бруно» и зашел в ресторан. Ложку я предусмотрительно спрятал в руке, а салфетку, лежавшую на коленях, засунул в задний карман брюк. Официантка увидела, что я возвращаюсь к столу, и удивилась. Когда я уселся, Милли улыбнулась и поцеловала меня.

В эту игру мы играли с тех пор, как я описал случайный выстрел «узи» при угоне. На любом свидании, в любую секунду Милли могла сказать «Пиф-паф!», и мне без вопросов и промедлений следовало прыгнуть в приемное отделение. Голый я, сижу за столом или в туалете – значения не имело.

Еще я купил несколько будильников. Циферблатом вниз они лежали в моем горном убежище. Каждый вечер Милли ставила их на разное время. По звону будильника мне тоже следовало прыгать в приемный покой.

На звон будильника я реагировал куда лучше, даже нагишом прыгал в приемный покой, когда утром звонил мой обычный будильник. Однажды на меня закричала медсестра: думаю, внезапность моего появления испугала ее больше, чем нагота.

В Нью-Йорке было одиннадцать вечера. Милли, у которой началась учеба, пораньше ушла к себе в комнату, и я утащил ее на Манхэттен на первое свидание более чем за месяц.

– Си-эн-эн снова взяли интервью у американца и двух англичан, готовых рассказать, как ты появлялся на самолете, потом исчезал. Потом взяли длинное интервью у психолога, который поведал о посттравматическом стрессовом расстройстве. В тебя никто не верит.

– Или никто не признается, что верит. – Я улыбнулся. – Часть информации скрывает АНБ. Даже если прыгунов нет у них в агентстве, все прыгуны, которые смотрят новости, поняли, что я существую. Если они сами существуют.

Милли пожала плечами:

– Если они существуют, то наверняка думают: «Вот так идиот, напоказ выставляется».

– Чем эксперты объяснили воду? Ну, то, что террористы промокли с головы до ног?

– Это пот, – засмеялась Милли. – Нервный пот.

– Ясно, антиперспирант подвел.

Милли снова засмеялась.

– Какова официальная версия?

– Та же, что в самом начале. Террористов нейтрализовал пассажир, но он остался в Алжире и не полетел в Рим на самолете, предоставленном взамен.

Моя улыбка померкла.

– Кого в итоге наградят, мне глубоко безразлично. Жаль только, Рашида Матара на борту не было.

– Твоими усилиями двести ни в чем не повинных людей сегодня остались живы и здоровы. Тебе этого недостаточно?

Я нервно заерзал на стуле.

– Что планируешь сделать с Матаром, если поймаешь его?

– Не «если», а «когда». И я не знаю.

Милли задрожала:

– Просто подумай, в кого ты превратишься, используя его методы. Как бы ты ни поступил, Матару не уподобляйся, ладно?

От такой перспективы похолодела кровь, суп показался странным на вкус.

– Ладно, – сказал я.

– Пиф-паф!

Отца я не видел с Рождества, с нашей случайной встречи возле бара. Поэтому однажды вечером я прыгнул на задний двор и глянул на дом. «Кадиллак» стоял на подъездной дорожке, свет горел на кухне и в гостиной, а в моей бывшей комнате – нет.

В моей комнате было темно, из-за приоткрытой двери по полу тянулся тонкий клинышек света. На пыльном полу виднелись следы. За спиной у меня что-то шевельнулось, негромко, механически кашлянуло, и самая большая пчела в мире ужалила меня в икру.

Я отшатнулся, прыгнул прочь и оказался… в отделе художественной литературы городской библиотеки Станвилла. «А мы с Милли столько тренировались!» – с досадой подумал я, изгибаясь, дабы рассмотреть то, что я нащупал.

Это оказался металлический предмет полтора дюйма длиной с оперением из поролона. Я его вытащил. Игла на конце оказалась три четверти дюйма длиной и такой толстой, что испачкалась в крови. Из иглы капала прозрачная жидкость. Совсем как в «Царстве животных».

Библиотечный зал закружился. С дротиком в руке я прыгнул в свое горное убежище и бросился на кровать. Не знаю, когда я отключился, до падения на матрас или после.

В шпионских фильмах храбрецы после укола дротиком с транквилизаторами вскакивают с ясными глазами, ясной головой и четким пониманием ситуации. Мне запомнилось, как я свешиваюсь с кровати и поливаю пол рвотой. Кажется, это первое воспоминание. Судя по обнаруженному впоследствии, меня вырвало несколько раз – до того, как я проснулся и посмотрел, сколько времени.

Отцовский дом я навестил четырнадцать часов назад.

Мысли путались, от запаха рвоты меня снова затошнило. Я перекатился на другую сторону кровати, подальше от вонючей лужи. Вдруг подумалось, что за отцом АНБ следило не тайком – они присутствовали в доме вместе с ним. Надеюсь, агенты досаждали ему больше, чем Милли. Надеюсь, его допрашивали под наркогипнозом и ему было так же худо, как мне сейчас.

Когда я прыгнул в свой любимый оазис, ярко светило солнце, температура поднялась за шестьдесят градусов. Я умылся холодной водой и прополоскал рот. Вчера вечером мы не виделись с Милли, и она, наверное, сходит с ума от тревоги. А если прыгнуть к ней в комнату и дождаться, когда она вернется с учебы? Нет, я рискую нарваться на ее соседку или засветиться на пленке АНБ, если они поставили жучки.

Я сильно разозлился.

За сто долларов бездомная женщина на автовокзале Стиллуотера согласилась помочь мне. Я написал ей текст и набрал на таксофоне номер Милли, загородив диск. Когда закончил вещать автоответчик, я протянул трубку женщине. Изумительно приятным голосом она проговорила: «Милли, я виделась с Бруно, у него все нормально. Он надеялся устроиться в больницу, но с работой ничего не получилось. Бруно извиняется, что не ответил на твое последнее письмо, но обещает скоро написать. Я перезвоню тебе». Я повесил трубку и вручил женщине еще четыреста долларов. Она искренне удивилась:

– Черт подери, а я думала, что после звонка ты отнимешь у меня стольник.

– Не живите на улице, – посоветовал я. – Это же ад.

– Чистая правда.

В хозяйственном за углом я купил ведро и швабру.

Милли хотела, чтобы я больше не прыгал к отцу, но я пообещал ей лишь быть осторожнее. В полночь я перенес ее в горное убежище и показал дротик. Милли посмотрела на него, заставила обработать рану и спросила, когда мне делали прививку от столбняка.

– Два года назад.

Милли пожевала губу.

– Ее должно хватить… Черт, я начинаю ненавидеть АНБ! Чем это так пахнет?

– Дезинфицирующим средством, – ответил я и сменил тему.

– «Боинг – семьсот двадцать семь» авиакомпании «Пан Американ» угнан после вылета из Афин. Он приземлился в Ларнаке, на турецкой половине Кипра. Местные власти утверждают, что террорист один, но он опутал себя взрывчаткой, а топливные баки самолета полны на три четверти.

– Я перезвоню, – пообещал я.

И прыгнул в Техас, потом в Ларнаку.

Журналисты в терминале нацелили на самолет свои камеры, точно пушки. Целых пять пожарных машин окружили самолет, словно индейцы – повозку с белыми. Ни дать ни взять сцена из вестерна. Только где Джон Уэйн, когда он так нужен? Я устроился в тени автомобиля пенного тушения и поднес бинокль к глазам.

Двери самолета были закрыты, один двигатель работал вхолостую, наверное, чтобы не отключался кондиционер. Шторки на иллюминаторах не опустили, и я видел встревоженные лица.

С другого конца, у открытой кабины автомобиля-пенотушителя, собрались пожарные и слушали радио. Я придвинулся ближе, чтобы тоже разобрать, о чем речь.

«…Если мои требования не выполнят, я детонирую бомбы. Я убью двести двенадцать пассажиров и экипаж».

Голос звучал спокойно и бесстрастно, слышался арабский акцент. Почему-то не верилось, что это Матар. Он способен взорвать пассажиров, но себя – никогда.

Я оглянулся на самолет. Раз террорист использует рацию, значит он в кабине.

Я прыгнул на верхнюю часть крыла, точнее, на его заднюю кромку у фюзеляжа. С трудом удалось заглянуть в иллюминатор: там виднелось испуганное лицо какого-то мужчины. Я поднес палец к губам. Мужчина часто-часто заморгал, но, по-моему, не сказал ни слова. Я подобрался к следующему иллюминатору. В том ряду места у окна и в середине пустовали. Женщина, сидевшая в проходе, заметила меня, зажала рот рукой, но потом опустила руку и буквально склеила губы.

Я прыгнул в салон, на пустое сиденье. В самолете пахло страхом. Когда я вдруг появился, женщина в проходе подскочила и вскрикнула. Где-то ближе к хвосту заплакал ребенок. Пассажиры зароптали, реагируя на эти возгласы.

– Тихо! – рявкнули из передней части самолета.

По рации я слышал этот же голос, но из-за перегородки салона бизнес-класса террориста не видел.

Женщина на соседнем сиденье зажала рот обеими руками и смотрела то на меня, то в начало прохода. Я пересел на место в середине, а она отодвинулась, стараясь не касаться меня.

С этого места я видел салон бизнес-класса до самой кухни в передней части самолета. Кабина не просматривалась, но в тот момент террорист подошел к перегородке между салонами бизнес- и экономкласса.

Это не Матар! Это молодой худощавый араб, у него очки в металлической оправе. Сначала я подумал, что на нем пуховый жилет, но я ошибся – араб «оделся» во взрывчатку, привязанную к чему-то вроде упряжи. К детонаторам тянулись провода, к поясу крепились батарейки. В руке он сжимал пульт на проволочном удлинителе. Большой палец араб держал в четверти дюйма от красной кнопочки.

В четверти дюйма…

«Прыгай! – завопил мой внутренний голос. – Прыгай отсюда!»

Из образа смертника выпадал пистолет в правой руке террориста: им он запугивал не целые группы, а пассажиров по отдельности. Пистолет меня не смущал, но страшила четверть дюйма до красной кнопочки. Террорист прошел мимо нас в самый хвост самолета. Когда он приближался, пассажиры наклоняли голову, пряча глаза. Кто главный на этом самолете, сомнений не вызывало. Но едва террорист проходил, люди поднимали голову, присматривались к взрывчатке и красной кнопочке, словно взгляды могли предотвратить детонацию.

Четверть дюйма… По крайней мере, это не аварийный размыкатель, который сработает, если перестать на него давить. Террорист направился в переднюю часть самолета. Когда он прошел мимо меня, я достал из сумки стальной прут полдюйма толщиной и двенадцать дюймов длиной. Нижние четыре дюйма я обмотал тканью – получилась рукоять. Цветом и жесткостью прут напоминал глаза террориста.

Когда террорист снова исчез из вида, я прыгнул за перегородку, в конец бизнес-класса. Трое мужчин, сидевшие там, вздрогнули, но, запуганные террористом, не закричали. Я поднял палец к губам, и они моргнули в знак согласия. С помощью стоматологического зеркала я глянул за угол. Террорист разговаривал со стюардессой, обворожительной блондинкой с бледным лицом и пятнами пота под мышками. Для пущей убедительности террорист махал левой рукой, а блондинка дергалась в такт движениям пульта.

Вдруг вспомнилась фраза из недавно прочитанного. «Иншаллах, – подумал я. – Если пожелает Аллах». Я поднял прут над головой и резко, с силой опустил. Прежде чем необмотанный конец поравнялся с рукой террориста, я прыгнул. Я возник прямо перед арабом, когда прут ударил его по локтевой кости в паре дюймов за запястьем. Как я и надеялся, араб выпрямил большой палец, отдалив его от кнопки. Он ослабил хватку, и пульт повис на проводе у его бедер.

Боль наверняка была сильной – я слышал хруст кости, – но правой рукой террорист проворно развернул пистолет. Прут отскочил от пола и ударил араба по правому запястью, выбив пистолет из руки как раз в момент выстрела. Крупицы горящего пороха ужалили мне щеку, пуля обожгла плечо. Пистолет упал террористу за спину, и правой рукой он потянулся к пульту.

Тут я схватил террориста и прыгнул к техасскому каньону. В воздухе я отпустил его, а он отчаянно пытался нажать на кнопку. Я отстранился и прыгнул на край выступа.

В пяти футах от дна каньона террорист взорвался.

Будто огромная ручища шлепком сбила меня с ног, и я прыгнул прочь от каньона, не успев услышать грохот и упасть лицом на камни. Спотыкаясь, я выбрался из ниши в Центре травмы и шока и рухнул на пол. Из плеча текла кровь, лицо саднило, дыхание сбилось.

Подошла медсестра и начала задавать вопросы, но я не мог вдохнуть. Наконец удалось набрать полные легкие воздуха, и постепенно дыхание наладилось.

Перед глазами стояла первая вспышка взрыва. Конца я не видел, но память услужливо воскресила подробности маминой гибели.

– Простите, что вы сказали?

«Я убил его, – стучало в голове. – Он взорвался, как мама».

Медсестра увидела кровь у меня на плече и пороховые ожоги на лице.

– В вас стреляли, – заявила она, отвернулась от меня и крикнула: – Каталку сюда!

К разочарованию медперсонала, оказалось, что кровоточит неглубокая царапина на плече, а остальные раны – пороховые ожоги. Медсестра перевязала мне плечо и тоненьким пинцетом извлекла крупицы пороха.

– Если их не убрать, у вас останется татуировка.

Медсестра еще не закончила, когда у двери кабинета появились двое балтиморских полицейских. Я спросил, зачем они здесь.

– Пулевое ранение. Нам пришлось о нем сообщить. Вы не поверите, сколько людей сюда попадает, когда не срастаются наркосделки. С полицией они разговаривать не хотят, а вот жить хотят очень. У нас лучшие специалисты, поэтому дружки и подбрасывают сюда подстреленных. Кто стрелял в вас?

Головой я покачал медленно, осторожно, стараясь не дернуть плечом, и уставился в стену.

Он погиб…

Медсестра нахмурилась и фонариком снова посветила мне в глаза: проверяла, сужаются ли зрачки, нет ли признаков сотрясения мозга.

– Это не мое дело. Полиции расскажете. – Она выключила фонарик и смазала ранки на лице неоспорином. – Тут даже пластырь не нужен. Держите раны в чистоте, и они заживут. Если снова не попадете под обстрел.

– Спасибо. – Я кивнул, по-прежнему глядя в стену.

Медсестра прошла меж копами, которые сторожили единственную дверь кабинета.

– Парень ваш.

Копы дружно повернулись, чтобы проводить ее взглядом. В этот момент я прыгнул.

С помощью водолазного костюма и акваланга я постарался максимально очистить озеро от останков террориста. Старался я не из уважения к памяти погибшего, а скорее ради заботы об окружающей среде. Совершенно не хотелось, чтобы труп сгнил в водоеме. Думая о том, что в воде его кровь, я всякий раз плотнее обхватывал губами легочник регулятора.

Мелких останков попадалось много, а вот кровь ушла. Подземный канал и наполнял озеро водой, и отводил воду, что я понял, когда течение понесло меня по дну в сторону. Погружался я с сеткой для сбора останков, но работать получалось только в полдень, когда на поверхность воды падал солнечный свет.

Руки и ноги обнаружились почти целыми, голова лежала на дне лицом вниз, волосы шевелились, словно водоросли. На лицо я даже не взглянул – просто сунул голову в сетку.

Меня много раз вырвало. В первый раз я не вытащил изо рта регулятор, и рвота попала в легочник. Я был на глубине двадцать футов, максимальной в озере, а пришлось всплывать, давиться и отплевываться. Чтобы промыть легочник, я прыгнул в каньон с вертикальными стенами. Водой из того озера пользоваться больше не хотелось.

На второй день, собрав все останки, которые смог, я выпустил в водоем три ведра солнечника, два ведра мелких сомов и четыре ведра речных раков. Когда я покупал рыбу, стиллуотерский продавец наживки прочел мне целую лекцию о донном ужении. Я внимательно его выслушал и поблагодарил. Я очень надеялся, что рыба и раки подберут все, что не подобрал я. Вот она, биоремедиация от Дэвида Райса.

Собранные мной останки террориста я сложил в оцинкованное корыто и три дня спустя подбросил в Ларнаку на рулежную дорожку. Даже накрыл прозрачным полиэтиленом, чтобы защитить от мух. Хотел оставить записку, объяснив, что террориста погубила своя же взрывчатка, но подумал, что лучше без объяснений. Решат, что это я с ним расправился, – отлично. Может, это следующего террориста остановит.

А кто убрал со взлетно-посадочной полосы мамино тело?

Каждую ночь, когда я плакал, Милли обнимала меня.

Много споров разгорелось вокруг видеоматериалов, запечатлевших меня на крыле «Боинга-727». Материалы подготовили два разных информагентства, поэтому кое-кто заподозрил сговор. В тех роликах даже с максимальным увеличением просматривалась только моя спина. Через три дня после угона нашли оцинкованное корыто, и споры разгорелись с новой силой.

«Нэшнл инквайрер» выдвинул следующие версии – НЛО, призрак Элвиса, новая антитеррористическая диета.

Много писали о корыте американского производства. Кто-то заподозрил пытки, но кипрские судмедэксперты заявили, что смерть наступила от взрыва, а впоследствии труп находился в пресной воде. Тут же вспомнили промокших угонщиков самолета «Эйр Франс». В эфире снова появились материалы, связанные с тем угоном, и довольно бестолковое интервью со стюардессой самолета «Пан Американ». Я снова задумался: существуют ли прыгуны, кроме меня, и смотрят ли они новости.

В субботу, через неделю после угона, я прыгнул в станвиллскую «Дэйри куин» и заказал рожок в шоколаде, семьдесят три цента. Вот, пожалуйста, и возьмите салфетку. Я перешел через дорогу к городской площади и сел на скамейку с облупленной зеленой краской. На сером снегу отпечатались следы, ветра не было, небо затянули тучи, мороз не чувствовался. Из баптистской церкви по двое-трое выходили люди. Вдруг от одной такой группы отделилась девушка и направилась ко мне.

– Эй, мы знакомы!

Я приготовился прыгнуть, но тут же ее узнал. Это же Сью Киммел, девушка, которая устраивала вечеринку. И затащила меня к себе в спальню.

– Да, мы знакомы, – подтвердил я и смутился. – Ну… как колледж?

Сью засмеялась, в ее невеселом смехе сквозила боль.

– С колледжем не получилось. Летом попробую снова.

– Очень жаль. А в чем проблема? – спросил я и спохватился: черт, ей вряд ли хочется об этом говорить.

Сью села на край скамейки, не слишком далеко от меня, не слишком близко, и вытянула ноги. Руки она засунула глубоко в карманы.

– В выпивке. Моя проблема в выпивке.

Я заерзал: стало совсем неловко.

Сью подняла подбородок и показала на церковь:

– Вот, возвращаюсь со встречи «Анонимных алкоголиков». Я только месяц как из «Ред пайнс» выписалась.

«Ред пайнс» – так называлась наркологическая клиника на окраине Станвилла.

Сью содрогнулась:

– Лечиться сложнее, чем я думала.

Я подумал о своем отце с бутылкой скотча.

– Надеюсь, у тебя получится.

– Должно получиться, – с улыбкой проговорила Сью и посмотрела на мой полусъеденный рожок. – Господи, какой аппетитный! Съешь со мной еще один?

– Я кофе выпью.

Сью посмотрела на церковь:

– А я упилась кофе. На встречах «Анонимных алкоголиков» он рекой льется.

Мы вернулись в «Дэйри куин», я купил Сью рожок, а себе – маленький кофе. Мы устроились в угловой кабинке, и я прижался спиной к стене.

– У тебя ведь отец – алкоголик?

Меня удивил вопрос Сью, но еще больше – свое первое побуждение защитить его.

– Да, так и есть.

– В прошлом месяце он приходил на две встречи «Анонимных алкоголиков», но не досиживал даже до начала. Выглядел ужасно, словно у него трясучка. Оба раза со встречи он отправлялся в таверну Джила, его там видели. Для алкоголика со стажем самолечение чревато гибелью. Ты в курсе?

– Нет, не в курсе, – покачал головой я.

– Альдегиды замещают нейромедиаторы, и, если резко бросить пить, остаешься без передатчиков нервного импульса, без химических искорок. Такой человек бьется в судорогах и умирает. Ты часто видишься с отцом?

– Нет, – ответил я. – Не часто.

– Ему нужно лечиться. По-моему, он сам это понимает, но не может сделать последний, самый трудный шаг.

Я промолчал, хлебнул кофе, потом спросил:

– Что заставило тебя обратиться за помощью?

– Многое, – смущенно ответила Сью. – Заначки спиртного. Пьянство в школе. Галлюцинации. Ну, как на вечеринке, когда ты приходил. Ты ведь приходил ко мне на вечеринку?

– Да.

– Вот, и мне почудилось, что ты вылетаешь из окна ванной.

Я уставился на Сью.

– Не смотри на меня так. Я понимаю, что это безумие.

У меня загорелись уши.

– В общем, я хочу извиниться за то, как вела себя тем вечером. Я была сильно пьяна. Сейчас мне приходится много извиняться. Мы называем это «Девятым шагом».

Я аж кофе подавился. «Девятый шаг»?

– Моя мама не была алкоголичкой, – начал я, когда смог нормально дышать, – но она как раз проходила «Девятый шаг» со мной, перед тем как улетела в Европу. Перед тем, как погибла.

– Да, – кивнула Сью. – У «Ал-Анона» та же программа «Двенадцать шагов», что у «Анонимных алкоголиков». Я лежала в больнице, когда твоя мать погибла, но родители рассказали мне. Я очень расстроилась.

– Угу.

– Надеюсь, я не наболтала лишнего. – Сью вздохнула. – О лечении могу говорить без конца. Это как религия, а я – новообращенная.

– Я ничуть не против. Пожалуйста!

Мы вспомнили общих знакомых, и Сью собралась уходить.

– Я рада, что встретила тебя.

– И я рад, – искренне проговорил я.

Сью ушла, а я остался смотреть на пустую чашку. Интересно, агенты АНБ до сих пор караулят у отцова дома?

В «Дэйри куин» возле туалетов есть таксофон, но мне нравилось сюда приходить. Это приятная часть моего прошлого. Если позвонить отсюда, АНБ начнет караулить здесь в надежде на мое возвращение. Я вышел на улицу, к мусорному баку, и прыгнул на автовокзал Станвилла.

Маленький зал ожидания с торговыми автоматами, казалось, не изменился за полтора года с моего побега в Нью-Йорк. Грусть и страхи того времени пропитали зал, облепили стены, витали в воздухе. Я подошел к таксофону и вставил двадцатипятицентовик.

Отец взял трубку после двух гудков.

– Алло!

По раздраженному голосу я понял, что ему нужно выпить.

– Привет, папа!

Домашние звуки, которых обычно не замечаешь, стихли, и я остро почувствовал их отсутствие. Мне стало еще грустнее.

– Пап, можешь не закрывать трубку рукой. Они умеют отслеживать звонки.

– О ч-ч-чем эт-т-то ты? – спросил он, заикаясь.

– Пап, тебе нужно лечиться. У тебя же есть страховка. Обратись в «Ред пайнс».

– Черта с два! Знаешь разницу между пропойцей и алкоголиком?

Это вроде старой-престарой шутки. Ответить нужно «Пропойцы не ходят на анонимные встречи». Прежде чем отец добрался до ключевой фразы, я подсказал:

– Да, знаю, пропойцы упиваются до смерти, а алкоголики порой излечиваются.

– Пошел ты! – изрыгнул отец.

– Тебе нужно лечиться.

На секунду отец затих.

– Почему ты прячешься от правительственных агентов? Где твое уважение к родине?

Я разозлился и едва не бросил трубку. Потом сделал глубокий вдох и процедил:

– У меня больше уважения к Биллю о правах, чем у них. И уважения к конституции больше. Я для них не угроза, но они в это не верят. Наверное, не могут поверить.

На стоянке заскрипели тормоза – ничего экстраординарного. Казалось, кто-то пытается побыстрее поставить машину на переполненной стоянке, но я-то знал правду.

– Иди лечиться, папа. Иди, пока не умер и не испортил кому-нибудь жизнь.

Я оставил трубку висеть на проводе, вышел в коридор, ведущий к уборным, и застыл там в полумраке.

Четыре агента АНБ разом ворвались сразу в обе двери. Каждый сжимал в руках нечто вроде автомата с укороченным стволом и широченным дулом. Господи, что это за дрянь? Почти уверен, из стволов торчало что-то еле видимое, поблескивающее при люминесцентном освещении зала.

Один из агентов заметил меня и вскинул автомат на плечо.

Я прыгнул.

Доктору Перстон-Смайту я позвонил с уличного таксофона. Вашингтон я еще толком не видел, но держался подальше от Национальной аллеи. Не хотелось, чтобы АНБ устроило слежку за Аэрокосмическим музеем, пока я не успел его осмотреть.

Доктор ответил по своему рабочему номеру, и я подумал: не сидит ли у него в кабинете агент с короткоствольным автоматом или с шипометом, из которого меня подстрелили во время последнего визита в свою комнату?

– Что за жуткие ружья носят ваши друзья?

Доктор судорожно вдохнул:

– Мистер Райс, что вам угодно?

– Чтобы меня оставили в покое. Я не угрожаю никому, а национальной безопасности – тем паче, а вы, ребята, перегибаете палку.

Раздался щелчок, и я услышал другой голос:

– Мистер Райс, пожалуйста, не вешайте трубку. Это Брайан Кокс.

– Неужели вы сидите день-деньской в кабинете доктора Перстон-Смайта?

– Нет. Мы договорились перенаправлять звонок на меня, если вы выйдете на связь. Доктор Перстон-Смайт уже не на линии.

– Чего вы хотите?

– Чтобы вы на нас работали.

– Нет.

– Ладно. Мы хотим знать, как вы это делаете.

– Нет.

– Вы уже работаете на нас. Вы отлично поработали и в Алжире, и в Ларнаке. Особенно в Ларнаке.

Я наморщил нос:

– Ничего подобного. Я не для вас старался.

Кокс негромко засмеялся, а я внимательно огляделся вокруг. Вдруг Кокс нарочно усыпляет мою бдительность, чтобы ко мне подобрались другие агенты? Отчаянно хотелось спросить, известно ли ему о других прыгунах, но ведь Кокс запросто может соврать, чтобы заманить меня в ловушку. Не хотелось делать свой жгучий интерес его оружием.

– Даже если те операции – месть за гибель матери, они нам на руку. А ведь мы можем отдать вам Матара.

Вот же гады!

– В обмен на что?

– Ну, на периодические услуги. Ничего трудоемкого, ничего неприятного. Однозначно ничего хуже операции в Ларнаке.

– Террорист взорвал сам себя, – сказал я, хотя и не следовало. – Я лишь собрал его останки. Если бы я не вмешался, все пассажиры и экипаж погибли бы.

– Да? – бесстрастно спросил Кокс. Я даже не понял, поверил он мне или нет. – Откуда такая уверенность? Вдруг террорист планировал сдаться через пять минут? Вдруг своим вмешательством вы подвергли пассажиров дополнительному риску? Вдруг он не нажал бы кнопку, если бы вы не вмешались?

Кокс озвучил то, чем я терзался неделю назад.

По улице медленно ехала машина, в салоне сидели четверо. По тротуару шли мужчины в длинных расстегнутых пальто, каждый прижимал руку к бедру, держа что-то под полой. Ярдах в пятидесяти от меня, на самом виду, они остановились.

– Кокс, я вижу ваших людей.

– Пока мы разговариваем, они вас не тронут.

– Ну зачем миндальничать? Думаете, им по силам меня поймать? Что за жуткие ружья им выдали?

– В них пули с транквилизатором.

Я решил, что он врет: дула были слишком широкие.

– Вдруг у меня аллергия на это лекарство? Я прыгну куда-нибудь и умру. Вы с носом останетесь.

– Вы должны помогать нам. Мы защищаем родину. Разве это плохо?

– Меня сейчас вырвет.

– Вам нужен Матар?

– Я сам его найду.

– Рано или поздно мы до вас доберемся, если вы, конечно, не хотите всю жизнь прятаться.

– Вы не боитесь, что меня наймет другая сторона? У них же перестройка и так далее – разницы я почти не вижу. А еще они ликвидируют секретные службы, а у нас есть вы, ребята. Оставьте меня в покое.

– Как насчет вашего отца?

– Делайте с ним что хотите. Он это заслужил.

Я бросил трубку и прыгнул прочь.

Восемь часов я летел из Международного аэропорта Даллас-Форт-Уэрт в Гонолулу. Террористы из «Красной армии Японии» захватили заложников в неохраняемой зоне аэропорта Гонолулу. Когда я прилетел, операция уже завершилась. «Морские котики» из Пёрл-Харбора при поддержке военного спецназа армейской базы Шофилд-Баррекс освободили почти всех заложников. Потери были «небольшими» – двое туристов, один «морской котик» и шестеро или семеро террористов.

В Гонолулу прекрасно – вода удивительной голубизны, изумрудно-зеленые горы. Но я осмотрел место для прыжков и прыгнул прочь, сильно расстроенный. В числе погибших оказалась женщина, мамина ровесница.

– Ты не можешь успеть всюду.

Я сидел на ковре из овчины, подкладывая прутики в дровяную печь. Было зябко. Выловив останки террориста из стылой темной воды, я с тех пор никак не мог согреться. Даже в мягком климате Гавайев я покрывался холодным потом.

Милли удобно устроилась рядом, распахнув халат, надетый на голое тело. А я и не думал раздеваться, даже куртку на плечи накинул.

– Знаю, – отозвался я, обхватив поднятые колени.

Жар печи почти обжигал кожу, но до костей не доходил.

Милли уговаривала меня обратиться к психотерапевту – еще одно болезненное напоминание о маме. Я к психотерапевту не хотел.

Милли села удобнее – прильнула ко мне, положила голову мне на плечо. Я повернулся и поцеловал ее в лоб.

– Ты уверен, что, добравшись до Матара, ты выполнишь свою миссию. Что ты все исправишь. Думаю, ты ошибаешься.

Я покачал головой и придвинулся ближе к огню.

– Скорее всего, ты обнаружишь, что дело совсем не в Матаре. И я боюсь, что в процессе ты погибнешь. Ты способен прыгнуть прочь от ножей, пуль, бомб, но от себя и своей боли никуда не прыгнешь. То есть пока не разберешься в ней.

– Пока не разберусь в своей боли? Как это?

– Обратись к психотерапевту.

– Только снова не начинай!

– Психотерапевт не убьет тебя… в отличие от террориста. Почему мужчин легче отправить на войну, чем за помощью?

– Мне что, просто смотреть со стороны, как террористы убивают невинных?

– Сегодня по Си-эн-эн показывали интервью с палестинцем, – проговорила Милли, пару секунд молча посмотрев на огонь. – Он хотел знать, почему таинственный борец с терроризмом не спасает палестинских детей от израильских пуль.

– Я не могу успеть всюду, – парировал я и поморщился от собственных слов.

– Так где ты подведешь черту? – Милли улыбнулась. – Ты ведь еще до отлета в Гонолулу понимал, что этот теракт с шиитскими экстремистами не связан. Что Матара там не будет.

Ну вот, начинаем сначала!

– Так мне бездействовать? Стоять в стороне, когда есть шанс кого-то спасти?

– Иди работать в пожарную команду. Ты спасешь больше людей с меньшим риском для себя. Боюсь, если продолжать в таком же духе, ты станешь похожим на агента АНБ. Чем чаще сталкиваешься с террористами, тем больше им уподобляешься.

Я аж отпрянул от Милли:

– Я что, начал вести себя как они?

Милли покачала головой и притянула меня к себе:

– Извини. Я просто боюсь этого. Может, если постоянно предупреждать тебя, этого не случится?

Я растворился в объятиях Милли, прильнул к ней, положил ей голову на плечо:

– Очень надеюсь.

Афины, откуда так часто угоняют самолеты, стали местом следующего теракта. «Макдоннел-Дуглас ДС-10» авиакомпании «Олимпия эйрлайнс» взял курс на Мадрид и через десять минут запросил аварийную посадку из-за разгерметизации. Одновременно пилоты сменили код приемоответчика на 7500, то есть подали международный сигнал о захвате самолета.

Самолет приземлился и стоял в афинском аэропорту уже два часа, когда «Манхэттен СМИ-мониторинг» сообщила мне о теракте.

Когда я прыгнул в терминал, греческая армия окружила самолет. Первым делом я решил разыскать журналистов: они ведь наверняка уже разнюхали, сколько на борту террористов, чем они вооружены и чего хотят.

Среди представителей прессы оказался журналист Рейтер из Алжира. При виде меня у него чуть глаза из орбит не вылезли. Он мигом попятился из первого ряда и оттеснил меня в сторонку.

– Это вы! – взволнованно прошептал он. – Я так и подумал, когда просмотрел видеоролик.

Журналист тревожно озирался, не желая делиться сенсацией с коллегами.

– О чем это вы? – спросил я, гадая, катастрофа это или неожиданный козырь.

– Не исчезайте! Позвольте взять у вас интервью!

– Успокойтесь! Не то всполошите коллег, и я уйду.

Журналист глубоко вдохнул и опустил плечи.

– Я так и знал! – шепнул он. – Давайте найдем место потише.

– А вы ничего не забываете? – спросил я, кивнув на окно терминала.

Самолет стоял в конце взлетно-посадочной полосы, примерно в полумиле от нас.

– Тогда после? – спросил журналист, облизав губы.

– Посмотрим. Что творится в самолете? Что вам известно?

– Ну, если я скажу вам, что мне известно…

– Я могу и у них спросить, – перебил я, большим пальцем показав на других журналистов.

– Ладно, ладно, вот моя визитка. – Он протянул мне белую карточку с логотипом Рейтер, своим именем, телефоном, факсом и телексом. Звали его Жан-Поль Корсо. – Террористов трое, вооружены пистолетами. Секьюрити в штатском ранил одного, но двое других его застрелили. Прямо в воздухе пуля пробила иллюминатор в салоне бизнес-класса. Самолет успел подняться лишь на восемь тысяч футов, то есть ничего страшного не случилось, но пилот настоял на посадке. Террористы требуют другой самолет. Они не позволяют пилоту увести самолет со взлетно-посадочной полосы, поэтому самолеты перенаправляются на другие полосы.

– Кроме самолета, что требуют? Какой национальности террористы?

– Пока они больше ничего не требуют. Террористы из ЭТА, баскской националистической организации. Большинство пассажиров – испанцы.

– Баски? С каких пор баски угоняют самолеты? Они же бомбы взрывают?

Корсо пожал плечами.

– Что-нибудь еще? Третий террорист серьезно ранен?

– Неизвестно.

– Ну, спасибо. Если получится, мы с вами потом поговорим. – Я огляделся. Похоже, никто за нами не следил. – А что творится вон там?

Корсо отвернулся, и я прыгнул.

Один из террористов, в длинном кожаном плаще, стоял у двери с пистолетом в руке. Заднюю дверь закрыли, шторки на иллюминаторах опустили. Еще один террорист просматривался в кабине, он говорил по рации. Таким образом, оставался третий, раненый.

На самолетах «Макдоннел-Дуглас ДС-10» передняя дверь расположена за салоном бизнес-класса, в перегородке два прохода, ведущие вперед и назад. Между проходами бортовая кухня. Я прыгнул в середину кухни, так что она защищала меня сзади, а перегородка – спереди.

Я не видел, чтобы за террористом у двери наблюдали сообщники, но такая возможность существовала. Я решил рискнуть: прыгнул ему за спину, одной рукой стиснул ему пояс, другой зажал рот, перенес в Техас и бросил на дно каньона. Потом прыгнул обратно в кухню самолета и прислушался. По-моему, никто ничего не заметил. С помощью стоматологического зеркала я заглянул в салон эконом-класса.

К перегородке прислонился мужчина в мятом костюме. В руках он держал какой-то странный пистолет и целился в сидящих пассажиров. Левая пола его пиджака пропиталась кровью, левую руку он крепко прижимал к себе. Покрытое испариной лицо казалось неестественно-бледным. Со своего места он мог контролировать весь проход от двери.

У ног террориста я увидел голову и плечо убитого. Рука вытянута, ладонь полураскрыта – жест получился умоляющий.

Я подобрался к другому проходу и с помощью зеркала осмотрел дверь кабины. Дверь оказалась открыта, и я увидел третьего террориста с радиогарнитурой на голове. Он стоял у порога и помахивал пистолетом, подчеркивая важность своих слов. Из всего экипажа в зеркале просматривался только старший пилот. Он сидел неподвижно, голову держал прямо, демонстрируя проплешину.

Я вытащил из сумки стальной прут. Как перетащить в Техас террориста с радиогарнитурой незаметно для третьего? Я поднял прут над головой, прыгнул к двери кабины, и прут ударил террориста по затылку. Мне показалось, что он наклонился вперед, но я сразу повернулся, чтобы прутом выбить пистолет из рук раненого террориста. Хрустнула кость, и я поморщился.

Пистолет упал в проход, и пассажир на переднем сиденье его подхватил. Террорист сел на пол, держась за бок и за запястье. На стене остался кровавый след.

Я заглянул в кабину. Бортмеханик и второй пилот обхватили террориста, потерявшего сознание, а старший пилот вырвал пистолет у него из рук. Когда он оглянулся на дверь, в глазах у него читались страх и решимость.

– Не стреляйте! Я на вашей стороне, – заверил я с улыбкой, попятился от кабины в проход и через кухню вышел в салон экономкласса.

Старший пилот встал с кресла и двинулся следом. Казалось, никто из пассажиров не пострадал. В самом хвосте самолета ждали стюардессы.

– А где третий? – спросил старший пилот.

– Дожидается своей очереди. Сейчас я с ним вернусь, – пообещал я и прыгнул на выступ над озером.

Мужчина в длинном кожаном плаще выбрался на островок и дрожал. Он ухитрился не выронить пистолет и сгорбился, скрестив руки на груди. С плаща стекала вода. Террорист оглядывался по сторонам.

– Бросай оружие! – крикнул я.

Террорист вскинул голову, капельки воды заблестели в последних лучах полуденного солнца. Он нацелил на меня пистолет и крикнул что-то на неизвестном мне языке.

Я прыгнул на скалу с другой стороны каньона, у него за спиной.

– Бросай оружие! – снова крикнул я.

Террорист обернулся и на этот раз быстро выстрелил. Я снова прыгнул ему за спину, но теперь на островок и ударил его прутом по голове. Террорист рухнул на колени и обеими руками схватился за голову. Я выбил у него пистолет, быстро поднял и отступил в сторону.

Пистолет оказался пластмассовым. Я читал про такие: металлоискатели в аэропортах их не «видят». Террорист поднял голову и изрыгнул ругательства на своем неведомом языке. Я жестом велел ему лечь ничком, а он в меня плюнул. Тогда я угрожающе поднял прут. Террорист поморщился и лег на живот. Пистолет я спрятал в карман, проводом завязал негодяю руки за спиной, поднял на ноги и прыгнул с ним в Афины, в кухню «Макдоннел-Дугласа ДС-10».

Капитан стоял там и разговаривал со стюардессой по-гречески. Когда появились мы с пленником, они оба вздрогнули.

– Извините, – проговорил я. – Вот третий.

Капитан медленно кивнул, и я прыгнул прочь.

Пока пассажиры выходили из самолета, я старался не попадаться им на глаза. Двоих террористов вынесли на носилках. Третьего вывела полиция. Потом салон покинули члены экипажа, последними вынесли закрытые носилки. Очень грустно, хотя гибель туристов на Гавайях расстроила меня сильнее.

Когда зачитали официальное заявление для прессы, я похлопал Корсо, журналиста Рейтер, по плечу. Он повернул ко мне диктофон, но я покачал головой.

– Хорошо, – проговорил он, отключив диктофон. – Вы дадите мне интервью?

Я задумался.

– Куда вы отправляетесь теперь? Этот теракт вы освещаете, потому что оказались здесь проездом?

– Да, по пути в Каир.

– А где ваш багаж?

– Уже там. Я сдал его и собирался пройти на посадку, когда случилось это.

– Отлично. – Я улыбнулся и подошел к нему сзади. Корсо начал оборачиваться, но я велел: – Не шевелитесь!

За нами никто не следил. Я схватил Корсо за пояс и вместе с фотоаппаратом, ноутбуком и остальным перенес в терминал аэропорта Каира, точнее, на тротуар за стоянкой такси.

– Merde! – Корсо чуть не выронил ноутбук, но я помог удержать его.

– Вы узнаете это место?

– Да.

– Отлично, – проговорил я и прыгнул.

В Оклахоме на пять часов больше, чем на Гавайях, поэтому я решил забрать Милли, как обычно, в одиннадцать и провести с ней целый вечер в Гонолулу. В столицу Гавайев я и прыгнул из Каира и в аэропорту взял такси.

Странный город, странные ощущения. После Нью-Йорка Гавайи стали вторым знакомым мне местом в США, которое казалось иностранным. Все объявления и указатели были на английском, а вот пейзаж с Америкой не ассоциировался. Все очень странно и очень красиво. Впервые за последние несколько недель я согрелся.

После обеда я гулял по пляжу Вайкики, купил себе гавайскую рубашку, платье муу-муу для Милли и выбрал ресторан в отеле «Роял гавайан». Завтра суббота, значит Милли не нужно рано вставать.

Мне хотелось устроить праздник.

В одиннадцать по центральному поясному времени я прыгнул в спальню к Милли, одетый в белые слаксы и в новую бирюзовую гавайскую рубаху. Муу-муу дожидалось Милли в Техасе, но я захватил гирлянду из орхидей, чтобы повесить ей на шею.

Прикроватная лампа с гусиной шеей и металлическим абажуром оказалась отодвинута в сторону, и постель осталась в полумраке. Я шагнул в ту сторону, решив, что Милли заснула, но тут на темной постели что-то сверкнуло.

Я отвернулся, но что-то царапнуло меня по ноге. «Пиф-паф!» – подумал я и прыгнул в нишу балтиморского Центра травмы и шока Адамса Коули.

Я нагнулся и осмотрел ногу. Со штанины свисала серебристая трубка шесть дюймов длиной, один дюйм в диаметре. С одного конца трубки выпирала тонкая антенна, с другого – стержень из нержавейки четверть дюйма толщиной. Стержень проколол мне штанину насквозь: через два дюйма в ткани торчал его зазубренный конец наподобие гарпуна. В самом кончике собиралась прозрачная жидкость, и я подался вперед. Кончик был полый.

Что же, Кокс не солгал. Это транквилизатор. Но господи, зазубренный конец мог вонзиться мне в ногу, и я ни за что его не вытащил бы. У меня шла кровь, но гарпун лишь слегка царапнул мне кожу и застрял в штанине. Антенна означала, что трубка работает и как радиопеленгатор.

Принцип действия выглядел пугающим: гарпун вонзается мне в ногу, я прыгаю прочь. Вытащить гарпун я не успеваю – меня вырубает транквилизатор. Ну а антенна сделает остальное. Вдруг она подает сигналы через спутник?

Как скоро они доберутся сюда? Это устройство создано специально для меня или агенты АНБ уже использовали его ранее, для охоты на других прыгунов? Я метнулся в Центральный парк, темный и холодный, особенно для одетого в гавайскую рубашку с коротким рукавом и обутого в сандалии. Перочинным ножом я отрезал гарпун и хотел сломать.

Куда они девали Милли?

Прождав пять минут, я прыгнул в Миннесоту, на трейлерную стоянку. От нее как раз отъезжал большой самосвал с пустым кузовом. Я прыгнул поближе, швырнул гарпун в кузов и услышал глухое звяканье. Набирая скорость, самосвал покатил по служебной дороге к въезду на шоссе. Интересно, куда направляется водитель?

Ночь получилась неприятная: если я забывался сном, то видел кошмары. Рассвет я встретил, скрючившись у печки. Я ломал хворост, не нужный для растопки, на мелкие-мелкие кусочки.

Тем утром жилой комплекс, где снимала квартиру Милли, кишмя-кишел агентами АНБ. Но если она была где-то там, то на учебу не пошла. Я взял бинокль и наблюдал за происходящим с крыши. Когда я позвонил, ответила женщина, но не Милли и не ее соседка. Я молча повесил трубку.

Я прыгнул в Топику, штат Канзас, позвонил зятю Милли на рабочий телефон и назвался секретарю вымышленным именем.

– Милли Харрисон, вашу свояченицу, вчера похитило Агентство национальной безопасности.

– Кто это говорит?

– Друг Милли. Агенты АНБ стерегут жилой комплекс, где она снимает квартиру. Ни самой Милли, ни ее соседки дома нет.

– Как вас зовут?

– Пожалуйста, помогите ей, – попросил я и повесил трубку.

За две тысячи долларов манхэттенский продавец аквариумных товаров продал мне цилиндрическую емкость из высокопрочного поликарбоната три восьмых дюйма толщиной. Цилиндр был пять с половиной футов высотой и три фута в диаметре. В комплекте к нему мне предложили стальную подставку и фитинги для фильтра, но я отказался. Использовать цилиндр как аквариум я не планировал. Эту возможность я исключил, едва перенеся его к себе в горное убежище, – взял и привинтил внутри, примерно на середине длины, две ручки. Когда я держался за ручки, цилиндр чуть возвышался у меня над макушкой и доходил до лодыжек, защищая меня со всех сторон.

Я прыгнул в Вашингтон, в кабинет Перстон-Смайта.

Гарпун ударился о поликарбонат и отскочил под углом. Доктора Перстон-Смайта в кабинете не оказалось, зато в углу прятался мужчина. Он бросил гарпунное ружье и рванул ко мне, вытянув руки.

Я прыгнул на четыре фута в сторону, к книжному шкафу. Мужчина влетел в освободившееся место и врезался в письменный стол. В последний момент он пытался предотвратить столкновение, но вытянутые руки не помогли – головой и плечом агент ударился о край стола, рухнул на пол и застонал.

Я выпрыгнул из цилиндра к двери и прислушался. Похоже, на помощь агенту никто не спешил. Я забрал пистолет у него из плечевой кобуры, схватил его за пояс и поднял. Агент начал отбиваться. Я перенес его на пляж в алжирский Тигзирт и оставил лежать ничком на песке.

Когда в кабинет вернулся Перстон-Смайт, я прятался за письменным столом. Он был один. Я взял его на прицел и велел закрыть дверь. Потом я обыскал его и перенес в пустыню у подножия Эль-Солитарио.

Когда я отпустил его, Перстон-Смайт упал на колени. Я отошел футов на десять и сел на камень. Доктор озирался по сторонам, щурясь на ярком солнце:

– Как ты это делаешь?

Если бы не тревога за Милли, я посмеялся бы над выражением его лица.

– Где Брайан Кокс?

– Что? Наверное, у себя в офисе. Ты там смотрел?

– А где у него офис?

Перстон-Смайт замялся:

– Ну, он указан в Правительственном справочнике, так что, пожалуй, я могу тебе сказать. Он орудует в Пирс-билдинг, недалеко от Госдепа.

– Так он не в Форт-Миде?

– Нет, у АНБ офисы повсюду. Что ты сделал с Барри?

– Кто такой Барри?

– Агент, дежуривший у меня в кабинете. Он работал в утреннюю смену.

– Барри отправился на пляж. Куда они дели Милли Харрисон?

– Никогда о ней не слышал.

Я прицелился ему в голову.

– Боже! Я правда о ней не слышал. А должен был? Вспомни, с кем имеешь дело. Без крайней нужды эти ребята и полслова не скажут.

Я опустил пистолет:

– Имейте в виду, от парня с моими способностями так просто не скроешься. Станете меня дурачить, начнутся проблемы.

– Честное слово, я никогда о ней не слышал. Я связан только с ближневосточными делами.

– Повернитесь ко мне спиной.

– Ты меня застрелишь?

– Только если вы меня вынудите. Повернитесь спиной!

Перстон-Смайт медленно повернулся. Я схватил его, перенес в аэропорт Анкары и бросил. Надеюсь, у него есть карта «Американ экспресс».

Когда я вернулся в жилой комплекс к Милли, агентов там стало меньше. Двое стояли на улице, притаившись за углами дома. Один вытащил из-под полы пальто рацию и что-то говорил. Я перенес его в аэропорт Бонна, пусть там машет своим гарпунным ружьем и вещает по рации. Служба безопасности аэропорта мигом взяла его в кольцо, а рация у него вряд ли доставала через океан.

Другого охранника я перенес в аэропорт Орли под Парижем. Он ухитрился сильно ткнуть меня локтем меж ребер, но я держал его крепко и оставил возле группы японских туристов, собравшихся у стойки информации.

Караулившие в квартире начали стрелять, но я справился с ними благодаря карбонатному цилиндру и раскидал их по аэропортам Кипра, Италии и Саудовской Аравии.

Отец, очевидно, уехал на работу, – по крайней мере, «кадиллака» на подъездной дорожке не было. В доме оказалось три агента, и я отправил их в Тунис, Рабат и Лахор. В процессе мне снова ткнули в ребро и отдавили ногу.

Может, в будущем использовать металлический прут? Нет, так ведь и убить кого-нибудь можно. Одно дело – орудовать прутом, когда на кону жизнь пассажиров целого самолета, но против американцев?

«По-своему они сами террористы». Вспомнив слова Милли, я содрогнулся. Я не хотел становиться похожим на агентов АНБ.

Но сильнее всего я не хотел стать похожим на своего отца.

В Вашингтоне было пасмурно, тучи заволокли садящееся солнце, с востока дул холодный ветер. Я вошел в здание вокзала и позвонил Перстон-Смайту. Сам доктор, скорее всего, еще в Турции, если при себе у него не оказалось паспорта. На деле мне хотелось поговорить с Коксом.

Ответил мне бесстрастный мужской голос, принадлежащий явно не Перстон-Смайту.

– Это Дэвид Райс. Мне нужен Брайан Кокс.

Мой собеседник замялся.

– В чем дело? – спросил я. – То есть помимо отслеживания звонка?

– Мистер Кокс говорит по другому телефону. Вы подождете?

– Вот только дурацких предложений не надо!

– Он правда говорит с нашим послом в Бонне. В конце концов, это вы создали проблему.

Ага, это тот гарпунщик в аэропорту. Я улыбнулся:

– Я перезвоню.

Я проехал пять остановок на переполненном в час пик метро, удивляясь чистоте и свежести станций. Ничего общего с Нью-Йорком! На платформе я снова воспользовался таксофоном. На этот раз ответил сам Кокс.

– Вы создали нам столько проблем! – гневно сказал он.

Этот гневный тон напомнил мне об отце. На миг мне показалось, что я совершил что-то плохое и невероятно постыдное. Я онемел сперва от шока, потом от негодования. Я повесил трубку и выкрикнул что-то злое и нечленораздельное. Пассажиры поворачивались и смотрели на меня, кто с удивлением, кто со страхом. Морпех в форме, жующий табак, спросил:

– Плохие новости?

– Да пошел ты! – изрыгнул я и прыгнул в свое горное убежище.

Хоть бы он подавился жвачкой!

Я снова закричал, зло, гневно, яростно. Этот человек похитил Милли. Он приказывает своим агентам стрелять в меня острыми стальными колючками и имеет наглость говорить, что я создаю проблемы?! Я рухнул на колени у кровати и принялся колотить матрас.

Господи, как мне было страшно!

С работы отец приехал в сопровождении двух агентов: один сидел на пассажирском сиденье, другой – сзади. Из окна кухни я следил, как отец сворачивает на подъездную дорожку, и удивлялся, что он за рулем. Агенты АНБ стерегут его уже пару недель и наверняка знают, что он алкоголик. Лично я не сел бы в машину, когда он за рулем.

Один агент нес гарпунное ружье. Пока шли в дом, он держал его под курткой, но уже стемнело, и застегнуться он не удосужился.

Едва он вошел в дом, я перенес его в аэропорт Севильи, другого агента – в Каир. Когда я вернулся, отец по лужайке бежал к машине. Он подобрался к дверце, а я прыгнул на водительское сиденье и уставился на него. В машине сработала сигнализация. Отец вскрикнул, отпрянул от машины и неуклюже побежал по улице. Я оставил его в покое и прыгнул обратно в Вашингтон.

На этот раз Кокс просто сказал:

– Я слушаю.

– Где Милли Харрисон?

– В надежном месте.

– Где именно?

– С какой стати мы должны тебе говорить?

Я уставился на телефонную трубку, потом вспомнил, что нужно смотреть по сторонам. Я стоял у мини-маркета в Александрии.

– Вы должны не только сказать мне. А то ведь есть шанс оказаться в месте куда неприятнее аэропортов. Ваши агенты могут упасть с вершин. С очень высоких вершин. Да и почему я должен ограничиваться вашими агентами? Что скажет президент, если я умыкну его в Колумбию на пару слов? По-моему, он не слишком популярен там у определенных групп заинтересованных лиц. А если на Кубу его? Гениальный же ход: президент выполняет миссию по установлению фактов. Поездка-молния, удивлены даже разведслужбы.

Кокс ответил не сразу.

– Ты не посмеешь.

– Давай проверим!

– Мне проверять не нужно. У нас твоя подружка. Где она, ты не знаешь. Ее ты под удар не поставишь.

– Почему это? Ты же готов поставить под удар президента.

– Вряд ли я чем-то рискую. Приходи, поговорим. Объясни нам, как ты делаешь то, что делаешь. Мы тебе поможем. Ты здорово придумал с антитеррористической кампанией. Мы отдадим тебе Рашида Матара…

Я повесил трубку.

Следующим утром квартиру Милли стерегло больше агентов. Я отправил их в Кносс, в Маскат и в Цюрих и почувствовал себя маленьким турагентством. Надеюсь, АНБ потратится, чтобы вернуть их на родину. Я заглянул в Станвилл: отцовский дом был пуст и заперт.

Прокатившись на метро, я оказался в паре кварталов от Пирс-билдинг. Правительственное здание напротив него не охранялось, и я без проблем попал на крышу. Отсюда был виден торец Пирс-билдинг и черный ход, который вел к автостоянке. Саму стоянку обнесли забором, у ворот дежурил охранник. Еще один сидел в стеклянной будке у двери Пирс-билдинг. Этот охранник нажимал на кнопку, и дверь в здание открывалась. Камеры наблюдения стояли на автостоянке, со всех сторон Пирс-билдинг и даже на крыше.

Я прыгнул на Юнион-стейшн и позвонил с таксофона.

– Соедините меня с Коксом, – попросил я и услышал шелест бумаги.

– Здравствуй.

– Давай встретимся.

– Хорошо. Приходи ко мне в кабинет.

– Давай без идиотских предложений.

– Тогда где?

– У Зеркального пруда Капитолия. Иди по центру лужайки к монументу Вашингтона. Один.

– Кто теперь делает идиотские предложения?

Пусть приведет с собой столько охранников, сколько захочет, главное, пусть думает, что я впрямь приду на встречу.

– Можешь взять с собой охранника, но никакого оружия. И никаких плащей. Ничего маскирующего жуткие гарпунные ружья. Охранник пусть идет следом за тобой.

Мы сошлись на двух охранниках.

– Когда? – спросил Кокс.

– Прямо сейчас. Сам понимаешь, на месте я окажусь первым, так что давай без фокусов. На Национальной аллее сейчас пусто, так что подставу я замечу сразу.

– Хорошо. – Кокс сглотнул. – Мы будем через десять минут.

Я повесил трубку, прыгнул обратно на крышу и поднес к глазам бинокль.

Из Пирс-билдинг Кокс вышел в сопровождении шестерых агентов. Кое-кто нес гарпунные ружья. Четверо сели в машину, еще двое, без плащей, но в толстых свитерах, двинулись к другой машине. Кокс, сама беззаботность, зашагал следом за ними. Очевидно, настоящую схватку он ждал только на Национальной аллее. Один из агентов в свитере распахнул перед Коксом дверцу и придержал ее. Тут я его и настиг.

Кокс тяжелый и крупный, но я уже научился сбивать таких с ног и прыгать. Агент, придерживавший дверь, успел закричать, но крик быстро оборвался: мы оказались в Техасе, в пятидесяти футах над холодной водой пруда.

Я прыгнул на островок, чтобы понаблюдать за падением Кокса в воду. Поднялся целый фонтан брызг, моя куртка стала пятнистой от капель. Когда я отпустил его, Кокс наклонился вперед, поэтому в воду вошел «солдатиком», но потом ударился животом и грудью. Он закряхтел: от удара сбилось дыхание. На поверхность Кокс выбрался через несколько секунд, а на то, чтобы отдышаться, ушло еще больше времени. Надеюсь, удар о воду получился болезненным.

Впрочем, падение в воду испугало Кокса куда меньше, чем всех остальных. Он на боку доплыл до островка и самостоятельно выбрался из воды. Я направил на Кокса пистолет Барри.

– Если в ближайшее время от меня не будет вестей, твоей подружке станет солоно.

Я повернул пистолет чуть в сторону и выстрелил мимо него в воду. Пуля отскочила от поверхности пруда и чиркнула по скале. Шум был оглушительный, словно горы содрогнулись, но при мне здесь детонировала взрывчатка. Я знал, чего ждать, но даже при этом чуть заметно дернулся. Кокс вздрогнул и прищурился.

– Раздевайся, живо! – Я снова прицелился в него, но Кокс покачал головой:

– Спасибо, но я пас.

Я почувствовал, как на моем лице невольно проступает раздражение. Снова выстрелил – на этот раз в другую сторону. Кокс опять вздрогнул, но заскрежетал зубами и покачал головой. Он все больше напоминал мне отца. Так почему бы и нет? Он забрал у меня любимую. Я поднял пистолет над головой, прыгнул и со всей силы ударил Кокса по затылку. Тот упал как подкошенный.

Я достал из кармана очень острый нож и разрезал на Коксе одежду. При нем оказалось два пистолета, но то, что я искал, он носил на бедре – серебристая трубочка с антенной, тянущейся вниз к носку. Эта трубка была без зазубренного конца, тем не менее опасность представляла.

Я прыгнул на сорок миль к югу, где Рио-Гранде прорезает скалы, разделяя США и Мексику, и швырнул трубку в ее бурные воды. Трубка едва держалась на поверхности воды; покачиваясь, она поплыла мимо национального парка Биг-Бенд к городу Дель-Рио.

Вернувшись на островок, я распорол оставшуюся на Коксе одежду, прыгнул в Нью-Йорк и запихал ее в мусорный бак у лужайки Шип-медоу. Оружие я унес к себе в горное убежище: стволов в Нью-Йорке и так хватает.

Вернувшись в каньон, я перевернул Кокса на спину, приподнял ему веки и проверил зрачки. Вроде бы одного размера и оба реагируют на свет. Кокс покрылся гусиной кожей, но дышал ровно. Солнечные лучи падали в каньон, температура была за шестьдесят градусов. Пожалуй, без мокрой одежды Коксу даже лучше.

Я метнулся в стиллуотерский «К-март», купил спальный мешок и скорее обратно. Молния мешка расстегивалась сверху донизу. Я расстелил его на земле рядом с Коксом, перекатил его на одну половину, накрыл другой и застегнул молнию. На затылке у Кокса набухла шишка, из нее сочилась кровь. Вспомнилось, как меня ограбили вскоре после прибытия в Нью-Йорк.

Да, я надеялся, что Коксу больно, только от черных мыслей плохо стало мне самому. Я чувствовал себя не лучше Кокса. Черт… Я чувствовал себя не лучше отца.

Проснувшись, Кокс обнаружил рядом с собой биотуалет и плакат с надписью: «Не загрязняй пруд, это твоя питьевая вода». Еще я оставил ему пузырек ибупрофена и большой стакан воды. Я следил за ним из центра островка – залег в мескитовые кусты и смотрел сквозь траву. Не хотелось быть рядом с ним, когда он проснется. Тогда зачем было смотреть?

Вспомнились воскресные утра в Станвилле. Отец просыпался с похмельем, и я ходил вокруг него на цыпочках, пока он не выпивал две чашки кофе. Уйти из дому я не мог: отец во мне нуждался. Кто-то должен был сварить ему кофе и приготовить завтрак. С похмелья отец руки не распускал. Это начиналось потом…

На плакате Кокс сосредоточился с трудом – то отодвинет его, то придвинет ближе к себе. Наконец он отложил плакат и выпил ибупрофен. Двигался Кокс осторожно, время от времени поворачивая шею набок, словно у него свело мышцы.

Я прыгнул в Вашингтон, на станцию метро у Юнион-стейшн. Я собирался позвонить в АНБ и поторговаться насчет Милли, но, уже бросив в таксофон двадцатипятицентовик, увидел мужчину, который в ожидании поезда читал газеты. Первой мыслью было, что это агент АНБ, один из многих, разбросанных по городу, но потом я заметил заголовок: «Круизное судно захвачено шиитскими экстремистами». Под ним красовался сделанный на расстоянии снимок белоснежного корабля, рядом – фото Рашида Матара.

Я прыгнул в Нью-Йорк и позвонил в «Манхэттен СМИ-мониторинг».

– А, мистер Росс! Для вас много новостей, – начала оператор. – Захвачено круизное судно.

– Я только что видел статью в газете. Где его угнали?

– В Египте, неподалеку от Александрии.

Я аж зубами заскрипел. В маленьком аэропорту Александрии я не бывал.

– В газете напечатали фото Рашида Матара. Он тут замешан?

– Так сообщает Рейтер.

– Ясно. Известно, сколько там пассажиров и сколько террористов?

– Террористов как минимум пятеро, пассажиров сто тридцать, членов экипажа – сто пять.

– Почему такой большой экипаж?

– «Арго» – яхта люкс. Круиз организован здесь, в Нью-Йорке, Метрополитеном. Большинство пассажиров – богатые спонсоры музея. Почти все американцы. Одна пара из Англии. Экипаж греческий.

– Далеко они от берега?

Из трубки донесся шелест бумаги.

– Об этом данных нет. Видеоролик об «Арго» снят с вертолета, на нем берега не видно.

– А где журналисты? Откуда они освещают угон?

– Неизвестно.

– Хорошо, спасибо.

Я прыгнул в Лондон.

Пришлось поменять валюту, чтобы можно было воспользоваться таксофоном и набрать номер Рейтер, указанный на визитке Корсо.

– Ближневосточная редакция, – проговорили с британским акцентом.

– Мне срочно нужен Жан-Поль Корсо, – зачастил я. – Вы знаете, как с ним связаться?

– Мы можем передать ему сообщение.

– Информация конфиденциальная.

– Простите, но не в правилах редакции сообщать местонахождение наших журналистов. Если оставите телефон, я попрошу его связаться с вами.

– Нет, – отозвался я и на секунду замолчал. – Недавно я подбросил его в Каир. Вам это о чем-нибудь говорит?

Теперь замолчал мой собеседник.

– Та дикая история? Корсо чуть не уволили. Вы тот парень, который предотвращает теракты?

– Да.

– Приходите поболтать! Мы с удовольствием возьмем у вас интервью.

– Мне нужен Жан-Поль Корсо. Немедленно.

– Откуда мне знать, что вы тот самый парень?

– Еще немного, и я повешу трубку. Три… два… один…

– Ладно-ладно. Он остановился в Александрии, в отеле «Метрополь», но освещает теракт из крепости Кайт-Бей у восточной бухты.

– Спасибо.

Терминал каирского аэропорта кишел мужчинами, готовыми обменять мне валюту по самому выгодному курсу, и детьми, которые бежали за мной и кричали: «Бакшиш! Бакшиш!» У стойки информации я спросил, когда следующий самолет в Эль-Искандарию. Женщина объяснила, что ближайший рейс завтра, сегодняшний самолет уже улетел, но есть поезд. Он отправляется с вокзала у площади Рамзеса, идет всего шесть часов, а первый класс очень удобен.

Я читал, что дорога из аэропорта на вокзал может занять больше часа, особенно если движение плотное, а в Каире другого не бывает. Потратив полчаса и полторы тысячи долларов, я поднялся в воздух на вертолете «белл» и полетел на северо-восток на высоте четыре тысячи футов. Я пообещал пилоту премию, если мы доберемся до восточной бухты менее чем за час.

– Это Гелиополь, – объявил пилот, показав на участок чуть западнее аэропорта, для меня неотличимый от других районов Каира. – Мы летим над Гелиополем на моем геликоптере-вертолете.

Пилот по имени Георг был египтянином, но гордился своим по-книжному правильным английским. Я нажал на переговорную кнопку на своей гарнитуре и сказал:

– Гелиополь, геликоптер – как остроумно!

Ну и идиот… Настроение мое к болтовне не располагало.

Пока заправлялся, Георг рассказал мне, что обычные его пассажиры – сотрудники нефтяных компаний, направляющиеся на Синайский полуостров, и очень богатые туристы, которые хотят осмотреть Гизу, а на каирский транспорт не полагаются.

Вертолет повернул на запад, Георг показал вниз со своей стороны вертолета и объявил:

– Абу-Раваш.

Я нашел эту местность на карте, которую разложил на коленях. Георг показывал на пирамиду, но я со своей стороны ее не видел.

– Зачем так далеко на запад? – спросил я.

Теперь Георг показал прямо вперед на тонкую темную линию, которая пересекала пустыню:

– Мы летим над нефтепроводом. Прямой маршрут, очень короткий.

Я снова посмотрел на карту. Нефтепровод тянется от Суэцкого канала у курорта Айн-Сохна к Средиземному морю, точнее, к месту чуть западнее Александрии, и несет арабскую нефть из стран Персидского залива на западные рынки. В самом Египте нефти очень мало, но страна зарабатывает на ее транспортировке и по нефтепроводу, и по Суэцкому каналу.

К востоку от нашего маршрута, там, где дельта Нила сменяется пустыней, я видел растительность намного зеленее бурых кустов прямо под нами. «Дальше воды нет», – говорила эта граница.

Наше продвижение я оценивал по второстепенным дорогам. Вот мы пролетели над второстепенной дорогой № 7, и пустыня сменилась дюнами, а мы оторвались от нефтепровода и повернули прямо на север. Мы снова приблизились к краю дельты, и на горизонте показался океан. А вот и Александрия – длинная полоса вдоль моря. Западная часть города построена прямо на озере Марьют, поэтому с нашей стороны Александрия напоминала остров. Потом внизу мелькнул узкий перешеек, мы повернули на северо-запад и полетели вдоль побережья над нефтяными доками и западной бухтой. Внутреннюю акваторию порта усеяли коммерческие суда и древние дау, круизные лайнеры стояли на швартовах или на якоре. Все круизные суда были слишком большими, чтобы оказаться «Арго». Вот мы пролетели над перешейком еще уже первого, потом над старой, многое повидавшей крепостью.

– Эль-Атта, – объявил Георг.

Чуть дальше на крохотной полоске земли, защищавшей восточную бухту, морю противостояла другая крепость.

– Кайт-Бей, – сказал Георг и посмотрел на часы.

Я взглянул на свои. Полет из Каира занял пятьдесят семь минут.

– Отлично! – похвалил я, и Георг улыбнулся.

Вертолет сел в двухстах пятидесяти ярдах от Кайт-Бей, на вертодроме Института океанографии и рыбного хозяйства. Я достал из сумки премиальные пятьсот долларов, протянул ему и нажал на переговорную кнопку.

– Еще пять сотен за один короткий перелет.

– Насколько короткий? Если не очень, мне понадобится дозаправка.

– Минут на пятнадцать или даже меньше. На двадцать максимум.

Георг кивнул:

– Когда вылетаем? Вертодром долго занимать нельзя.

Я огляделся по сторонам, запоминая место для прыжков:

– Через десять минут.

На карте-врезке, которую я изучил во время полета, улица называлась Куаср-Рас-эль-Тин, но указатель попался только на арабском, поэтому уверенности у меня не было. Зато я увидел английский указатель крепости. Швейцар отказался пускать меня, даже доллары, предложенные в качестве взятки, отверг, и мне пришлось его перепрыгнуть.

Журналистов я нашел быстро. Они устроились на парапете и смотрели на море в бинокли и фотографические телеобъективы. Примерно в миле от берега на якоре стояло белое судно с синей дымовой трубой. Корсо, журналист Рейтер, разговаривал со служащим египетской армии. Я помахал ему. Корсо оборвал беседу на полуслове, подошел ко мне и за локоть повел вниз по лестнице. Подальше, подальше от коллег!

– Из редакции мне звонили час назад. Почему вы так долго сюда добирались?

Объяснить ему, что прыгать я могу только в места, где бывал? Нет, зачем ему знать мои ограничения?

– В пробке застрял, – ответил я. – В Тонком Мире одни косяки.

Мы спускались по маленькой лестнице, скрытые от чужих глаз.

– Я собираюсь на «Арго», – объявил я, остановив Корсо. – Но мне нужна информация, и побольше. Так, не двигайтесь! – Я встал ему за спину. – Одну… – я перенес его на вертодром, – секунду!

Когда я отпустил Корсо, он резко развернулся, но без труда устоял на ногах, вероятно сообразив, что перенесся лишь на четверть мили. Корсо резко выдохнул, и я жестом показал ему на заднее сиденье вертолета. Он взял гарнитуру, висевшую над сиденьем, и надел. Глаза у него едва не вылезали из орбит, но видно было, что на вертолетах Корсо уже летал: он потянулся к ремням безопасности и застегнул их. Я залез в кабину и поднял большой палец. Пока я пристегивался и надевал гарнитуру, Георг раскрутил лопасти, чтобы набрать скорость и подняться над вертодромом.

Когда мы увидели океан, я показал на далекую яхту:

– Сделай большой круг вокруг той яхты в паре сотен футов над водой. Слишком близко не подлетай.

Георг кивнул.

– Жан-Поль, ты меня слышишь? – спросил я, глянув через плечо.

– Да, – ответил тот, нажав на переговорную кнопку.

– Расскажи, что случилось.

– Только если на этот раз ты дашь мне настоящее интервью.

– Хорошо, – ответил я без колебаний: уж слишком мне хотелось добраться до Матара.

Корсо явно удивился, но начал рассказывать:

– Вчера после обеда с яхты отпустили мужчину-инфарктника и его супругу. Женщина подтвердила, что террористов на борту как минимум пятеро, вооружены они автоматами, пистолетами и гранатами. По фотографии она опознала их главаря как Рашида Матара. Еще террористы утверждают, что обложили топливные баки пластитом, который могут взорвать за секунду с помощью радиоуправления.

Георг подвел вертолет к яхте и закружил вокруг нее по часовой стрелке, чтобы «Арго» оставался с моей стороны. Я слушал Корсо и смотрел в бинокль. Так, яхта длиной ярдов сто и шириной ярдов пятьдесят, перед трубой бридждек, за ней – каютная палуба с бассейном, в хвостовой части нижнего яруса – большая площадка для солнечных ванн. На конце бридждека высилась антенно-аппаратная мачта. Гирлянды флажков тянулись с верхушки мачты к носу яхты и назад, к шесту перед желто-коричневым навесом бассейна. Флажки развевались на ветру, будто на площадке для подержанных автомобилей. На крыше бридждека стояли двое с автоматами и смотрели на нас.

– Военное командование по рации велит мне лететь прочь от яхты, – объявил Георг, взглянув на меня с удивлением.

Место для прыжка я наметил за дымовой трубой, между большими белыми вентиляторами. Два террориста на мостике смотрели прямо на вертолет. Один поднял автомат, и дуло дважды полыхнуло, словно он фотографировал со вспышкой.

– Летим отсюда, скорее! – воскликнул я, а сам тем временем разглядывал в бинокль место для прыжков, беспокоясь, что слишком далеко.

Вертолет начал бешено нырять и вилять, и я испугался, что нас подбили. Но это маневрировал Георг, уклоняясь от удара.

– Летим обратно к Институту океанографии. – Я расстегнул ремень безопасности, достал из сумки деньги и прикрепил к планшету со списком контрольных проверок перед вылетом. – Георг, вот твой гонорар, – сказал я и повернулся к Корсо. – Жан-Поль, увидимся чуть позже.

Я прыгнул.

Палуба слегка вибрировала, и я понял, что если не двигатели, то как минимум генераторы работают. Гирлянда флажков трещала на ветру. Вдали затихало жужжание лопастей вертолета. Помимо этого, я не слышал ничего – ни выстрелов, ни разговоров, ни криков, ни шепота. Я словно оказался один в открытом океане.

Интересно, голова у Кокса до сих пор болит?

С помощью стоматологического зеркала я заглянул за дымовую трубу. Я увидел только одного террориста на мостике. Он то и дело подносил рацию к губам и что-то говорил, но слова уносил ветер. Он может задействовать заряд? Хоть кто-то из террористов может? В конце бридждека, напротив дымовой трубы, я увидел дверь и прыгнул к ней. Небольшой выступ прикрывал меня сверху. Стоматологическое зеркало помогло заглянуть за дверь. Узкий, обрамленный дверями коридор вел вперед, к самому мостику. Не заметив никого, я скользнул за порог и дальше по коридору, с помощью зеркала проверяя каждую открытую дверь. Я почти добрался до радиорубки, когда услышал скрип стула и шарканье ног. Пришлось прыгать обратно к задней двери палубной рубки. Шарканье стихло в глубине коридора, и я, опять с помощью зеркала, увидел, как некий мужчина выходит на мостик и поворачивает направо.

Я прыгнул к радиорубке и в стоматологическое зеркало увидел пустую комнату, заставленную стеллажами с какой-то серьезной аппаратурой. Скользнул мимо капитанской каюты и выглянул на мостик. Никого. Штурвал замер, радар, система дальней радионавигации «лоран» и штурманский стол брошены.

Над головой слышалось шарканье – там ходили взад-вперед.

Террорист ушел от радиорубки направо – к правому борту, поправил я себя, – поэтому я очень медленно и осторожно двинулся к левому борту. Лестница вела наверх, к другой палубе. Я открыл дверь и пополз вдоль самой стены, прячась от двух террористов наверху. На словах это легко, а на деле оказалось проблематично, ведь у стен стояли шезлонги, и я либо перешагивал через них, либо аккуратно их огибал. На этой палубе я увидел шлюпки – они висели за бортом на шлюпбалках.

За дверью начинался центральный отсек с работающими кондиционерами, с большой лестницей посередине и узким коридором, тянущимся к корме. По обе стороны того коридора были каюты, а сразу у входа, слева от меня, – дверь с надписью «Галерея Кастора». На этой палубе царила тишина, а вот с лестницы мне что-то послышалось, и я начал спускаться. К счастью, ступени застилал толстый ковер.

Внизу лестницы еще один коридор вел в центр яхты. По левому борту была стеклянная дверь с надписью «Кофейня». По правому борту начинался коридор, и оттуда доносился шум. Я опасливо глянул за обшитый красным деревом угол. Футах в семидесяти впереди, там, где коридор расширялся, спиной ко мне стоял мужчина с автоматом наготове. За ним в креслах, на стульях и на полу плотной группой сидели люди. В дверном проеме просматривалась небольшая часть той каюты, но людей там было много.

Я отошел от угла и вернулся к кофейне с другой стороны по правому борту. Узкое помещение обставили в стиле уютного кафе, но сейчас оно пустовало. За кафе, на другой стеклянной двери было написано «Бар». Он тоже пустовал, но дверь оказалась заперта, и я прыгнул внутрь. Темное дерево, кожаные кресла – бар стилизовали под мужской клуб. За стойкой стояли бутылки, закрепленные кожаными кольцами, защищающими их от шторма. В конце бара я увидел очередную стеклянную дверь, закрытую шторой.

Судя по указателю, за той дверью была кают-компания «Золотое руно». Я чуть отодвинул штору. Очевидно, в «Золотом руне» собрали всех заложников – двести тридцать три человека пассажиров и членов экипажа.

Нарядная одежда пассажиров успела помяться. Большинство мужчин развязали или сняли галстуки. Некоторые женщины явно мучились в своих облегающих платьях, другие накинули на плечи мужские пиджаки и жались друг к другу. Никто не разговаривал.

Члены экипажа держались вместе – моряки в белой форме, официанты и официантки в темной, горничные в фартуках, повара тоже в белой форме, шеф-повар в колпаке, за два дня смятом почти до неузнаваемости.

Вон и капитан – загорелый и совсем седой, хотя ноги, обтянутые форменными шортами, крепкие и мускулистые. Он сидел на стуле, его помощники – рядом на полу. Они поместились перед остальными заложниками, словно прикрывая их собой. Лицо капитана казалось бесстрастным, хотя пальцы безостановочно крутили фуражку.

Жена отпущенного пассажира-инфарктника ошиблась. Пять террористов находились только в кают-компании: трое держали заложников под дулами автоматов, еще двое переговаривались. Таким образом, получалось, что всего их на судне семеро.

Я все больше сомневался в существовании других прыгунов. И действия Кокса, и мои собственные поиски свидетельствовали об обратном. Хотя сейчас помощь пары «коллег» очень пригодилась бы. Насколько я разобрался, одним из занятых беседой был террорист, за которым я шел из радиорубки.

Другим был Рашид Матар.

Я смотрел на него, прищурившись. Первым, почти непреодолимым порывом было сбросить его с выступа за моим горным убежищем. Там двести футов пустоты. Потом камни и кактусы, но сначала двести футов пустоты…

Семь террористов. У меня заболел живот, во рту появился привкус желчи. Разговор закончился, террорист, охранявший радиорубку, ушел. Матар повернулся в другую сторону, и я заметил у него рацию в кожаном чехле. Такую же я видел у террориста на крыше бридждека, но у Матара на шее висела рация поменьше, с красной кнопкой на черном пластмассовом корпусе.

Я посмотрел на других террористов, нет ли чего-то подобного у них? У каждого было по «узи» и по четыре гранаты в «разгрузке», на которой держался оружейный ремень. К изнанке ремня крепились кожаные чехлы с запасными боеприпасами. Рации в чехлах у них тоже имелись, а вот детонатора я не заметил.

Не следовало уповать на то, что террористы блефуют относительно бомб. Рашид уже показывал, что в этой технике разбирается.

Я прыгнул к кофейне у главной лестницы и заглянул за дверь. Лестница пустовала. Палубой ниже располагались каюта старшего стюарда и отдел приема гостей. К стойке регистрации был прикреплен план корабля, и я тщательно его изучил.

Отдел приема гостей, в котором стоял я, находился на палубе Диониса, одной из четырех палуб с каютами. Палуба выше, на которой удерживали заложников, называлась палубой Венеры; палуба с бассейном – палубой Аполлона, а та, что пролетом ниже, – палубой Посейдона. Из-за соседства с машинным отделением кают на ней было в два раза меньше, чем на остальных.

Со всей возможной осторожностью я начал спускаться по лестнице. Следующая палуба тоже пустовала. В самом низу лестницы оказалась дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» и иллюминатором посередине. Я даже не попробовал ее открыть – вгляделся в крашенный белым коридор, который начинался за ней, и прыгнул туда.

Приглушенный гул, который я почувствовал на верхних палубах, здесь слышался отчетливо. Это голос дизельного двигателя! Я пошел быстрее, уверенный, что шум заглушит мои шаги. Пройдя мимо еще одной двери, я оказался в машинном отделении, на мостке меж двумя дизельными двигателями, каждый выше меня. Оба двигателя бездействовали, но, как я и предполагал, в начале отсека работали дизельные генераторы, вырабатывающие энергию для кондиционеров.

За машинным отделением располагалась каюта старшего механика, сущая каморка, забитая книгами и рулонами схем. Я перебирал планы, схемы и чертежи, бросая ненужные, как осенние листья, пока не нашел то, что относилось к топливным бакам. Их оказалось два, по правому борту и по левому за переборками с двойным армированием.

Согласно плану, баки стояли за машинным отделением возле нескольких кают на палубе Посейдона, включая каморку старшего механика. Буквально за минуту я убедился: здесь взрывчатки нет, и с планом в руках зашагал дальше, проверяя каждую каюту.

Взрывчатку я не нашел, поэтому стал подниматься наверх в носовую часть корабля. Я не покидал служебной зоны и оказался на камбузе. Если верить плану, верхняя часть бака, стоящего по правому борту, упиралась в пол камбуза и в пол обеденной каюты для пассажиров по обоим бортам. На камбузе взрывчатки не нашлось.

Я осторожно перебрался в обеденную каюту. Она располагалась прямо под кают-компанией «Золотое руно», где держали заложников, и открытая лестница в носовой части обеденной каюты вела именно туда. Взрывчатки не было и в обеденной каюте.

Могло это означать, что Матар блефовал? Что никакой взрывчаткой топливные баки не обложены?

Тут я увидел другую возможность. Что, если взрывчатку герметизировали и погрузили в один из баков через заливную горловину? Судя по планам, внутренний диаметр заливных труб – четырнадцать сантиметров, то есть почти семь дюймов.

Наверху кто-то заплакал, кто-то другой закричал. Я вернулся на камбуз и стал думать.

Вряд ли Матар погрузил взрывчатку в бак. Двойная стальная переборка блокирует радиосигнал. Но блефовать относительно взрывчатки – это тоже вряд ли.

Я огляделся. Вдоль одной стены тянулась плита с шестнадцатью горелками. На ней стояли большие стальные кастрюли. У дальней от меня стены – холодильники и морозильные камеры, у другой стены – печи. Кухонная плита? Я повернул ручку – над горелкой появилось ярко-синее пламя. Бытовой газ! Он взрывается легче дизельного топлива и находится ближе к заложникам. Я хотел посмотреть, куда тянется газопроводка, но вместо этого прыгнул в каморку старшего механика и отыскал другие схемы.

Большой баллон с бытовым газом хранили в отдельной вентилируемой каюте за камбузом. Я прыгнул в камбуз и увидел дверь, ведущую к носовой части. На первой двери направо, с уплотнением и стальными щеколдами, красовалась надпись «Пропан! Не курить!».

Две тяжелые цепи держали на двери навесные замки, с которых еще не ободрали ценники. Оконца, даже маленького, не было, и я не мог пробраться за дверь. Целую минуту я от отчаяния подумывал принести пистолет агентов АНБ, не с транквилизатором, а с настоящими пулями, застрелить Матара и прыгнуть прочь.

Какая глупость! Главное – избежать жертв, особенно среди заложников. А как насчет Матара?

Я снова вгляделся в схему. В хранилище пропана не проникнуть. Вентиляционные трубы длинные, извиваются, внутрь заглянуть не дают…

Значит, пора избавиться от детонатора. Я прыгнул обратно в закрытый, занавешенный бар и глянул за шторку. Один из террористов выводил пассажиров в уборную группами по четыре человека. Рашид расхаживал взад-вперед и периодически говорил по рации в кожаном чехле. Детонатор болтался у него на шее.

Я прыгнул в центральный холл на палубе Аполлона и коридором пробрался к бассейну. К нему примыкал еще один бар. Скрытый от пассажиров крышей бридждека у навеса бара, я глянул за борт. С этой палубы до воды футов тридцать, не мой каньон, конечно, но сойдет. Я внимательно осмотрел поручни и прыгнул в занавешенный бар.

Очередная группа пассажиров вышла в коридор под присмотром террориста. Таким образом, оставались два автоматчика, целящиеся в заложников, и Матар с единственным детонатором бомбы у баллона с пропаном.

Матар не успел ни вскрикнуть, ни потянуться к детонатору – с высоты пятьдесят футов он летел ко дну техасского каньона. Я уже вернулся в кают-компанию, схватил террориста, стоящего у коридора, и швырнул его в море с левой стороны палубы Аполлона. Он жал на гашетку, пока не упал в воду. Я спрятался за шторкой в баре и оттуда наконец услышал, что очередь оборвалась.

Последний террорист в кают-компании орал на пассажиров, веля пригнуться. Он дико озирался по сторонам, пытаясь увидеть все сразу, потом змеей метнулся к капитану, стащил его со стула и поволок к стене. Автомат болтался на плече, а террорист вынул из кобуры пистолет, прижал капитану к затылку, а другой рукой схватил его за горло.

Нет, господи, нет…

Я боялся, что террорист сразу же застрелит капитана, но нет: тот просто замер, со спины защищенный стеной. Малейшая провокация, и мозги капитана разлетятся по кают-компании.

Я прыгнул в узкий проход на бридждеке. Террорист из радиорубки бежал от меня к мостику с автоматом наготове. Я опередил его, прыгнув на мостик, и, когда он влетел за дверь, поставил ему подножку. Террорист упал, автомат выстрелил и разбил ветровое стекло. Террорист рухнул на штурвал, попытался встать, но я пнул его в живот. Он ударился головой о стойку, я нагнулся, чтобы бросить его с кормы в море, и надо мной засвистели пули. Не успев изменить направление, я прыгнул к корме без раненого террориста. С бридждека послышались крики, и я выглянул из-за навеса.

Один из террористов до сих пор стоял на мостике, а вот другой – рядом, на палубе. Наверное, этот второй и стрелял в меня. Прыжок – и автоматчик с палубы полетел в море, еще через секунду – его товарищ с мостика.

Тем временем в кают-компанию вернулся террорист с заложниками, которых водил в уборную. Он пригнал их пинками, периодически стреляя в воздух. Меня передернуло. Ситуация крайне нестабильная. Вдруг, если я отлучусь хоть на минуту, террористы начнут убивать пассажиров? Я прыгнул на мостик. Террорист, который ударился о штурвал, медленно поднимался на ноги. Он держался за лоб, где появилась кровоточащая рана. Я столкнул его в море и, чтобы он не утонул в таком состоянии, следом швырнул штук пять спасательных жилетов из шкафчика.

Все заложники лежали на полу, кто-то ничком, закрыв голову руками, кто-то прятался между столами и стульями. Оба террориста держали по живому щиту, усадив на стул заложника. Одним из щитов стал капитан, другим – пожилая дама в норковой горжетке, совершенно не соответствующей нынешней ситуации. Обоим прижали к затылку пистолет. Оба наклонили голову, точно молясь. Может, они и впрямь молились.

Будь живым щитом только один заложник, я мог бы что-то сделать. Я прыгнул в обеденную каюту палубой ниже и стал подниматься по лестнице, двигаясь нарочито медленно. В ладони я сжимал металлический прут, для скрытности прижав его к внутреннему шву рукава. Очень хотелось выплеснуть злость и страх на переброшенного в Техас Матара, а с заложниками будь что будет.

Так нельзя, успокойся!

Я спустился в кают-компанию и стал перешагивать через пригнувшихся заложников, как через поваленные деревья. Увидев меня, террористы решили, что я из пассажиров.

– На пол! – крикнул стоявший справа от меня.

Я шел к центру корабля, держась на равном расстоянии от обоих террористов.

– На пол, я сказал!

Лицо террориста и высокий лоб капитана блестели от пота – пленителя и пленного объединял страх.

Я внимательно следил за обоими террористами – план я уже составил и лишь ждал удобного момента. Первым не выдержал террорист, прикрывавшийся женщиной. Он оторвал пистолет от ее виска и прицелился в меня. Прыжок – металлический прут ударил по пистолету другого террориста, отводя ствол от капитана. Пуля пролетела мимо капитанова уха. Я снова махнул прутом, наотмашь ударил террориста по лицу и тотчас прыгнул к другому, потянувшемуся к шее дамы. Он закричал и бросился на меня. Я позволил ему в меня вцепиться, прыгнул на корму и с высоты тридцать футов бросил его в море. Пусть борется с волнами.

Когда я вернулся в кают-компанию, террориста уже повалили на пол, капитан держал его пистолет и вынимал гранаты из разгрузки. Он опасливо мне улыбнулся.

Раздался крик. В левой стороне кают-компании на полу лежала женщина в форме горничной. Она вытянула руку вперед, ковер под ней покраснел от крови. Я прыгнул к ней. Боже… Боже… Боже… Пуля, предназначенная капитану, угодила ей в грудь. Пульс не прощупывался. Нет! Пассажиры так и напирали…

– Назад! – крикнул я и едва узнал собственный голос.

Очень осторожно я поднял ее на руки и перенес в Балтиморский Центр травмы и шока Адамса Коули.

Доктора бились над ней два часа, но не спасли.