Глава тридцатая

Дверь сотрясалась от стука. Я знала, что это не может быть ни Астер, ни Эбен. Даже Малик. Каден говорил, что днем Малик будет с утра до вечера загружен работой. Опасаться его следовало ночами. В дверь еще раз нетерпеливо постучали. Я даже еще не успела одеться и как следует убрать волосы. Какой болван не знает, что я заперта и не могу открыть дверь изнутри? Может, Гриз?

Наконец я услышала, что в замке поворачивается ключ, и дверь распахнулась.

Передо мной стоял Комизар.

– Обычно двери в Санктуме не запирают. Я не имею обыкновения таскать с собой ключи… Оденься, – приказал он, пройдя по комнате и остановившись у меня за спиной. – Найдется у тебя что-нибудь подходящее для верховой езды? Или, кроме своего лоскутного платья, Меурази ничего больше тебе не дали?

Я стояла, не шелохнувшись, и Комизар обернулся.

– Принцесса, не стойте же с открытым ртом.

– Да, – произнесла я, голова у меня шла кругом, – найдется. Вот здесь, – я подошла к тумбе со сложенной на ней одеждой, – одежда для верховой езды.

– Так надевай ее.

Я молча смотрела на него. Он что же, ожидает, что я стану переодеваться при нем?

Комизар фыркнул.

– Ах да. Она стесняется. Ох уж эти мне принцессы, – пожав плечами, он отвернулся. – Поторопись.

Он стоял ко мне спиной, а нож Натии лежал совсем рядом, под матрасом.

Не теперь, прозвучал голос, такой тихий и незаметный, что я предпочла сделать вид, будто ничего не слышала. Идеальный случай. Его бдительность ослаблена. Он не знает, что у меня есть оружие.

Не теперь.

Был ли это дар или я просто испугалась, что поплачусь за это своей шкурой? Что сама стану мишенью. Легкой добычей. Трехдюймовый нож сможет достать будто нарочно подставленную сейчас шею, но с целой армией такому оружию не справиться – и чем я смогу помочь Рейфу, если сама буду мертва? Но нахлынувшие следом мысли о Вальтере и Грете заглушили голос разума. Сделай это. У меня дрожали пальцы. Не соверши ошибки, Лия. Месть и осторожность боролись во мне.

– Ну? – нетерпеливо спросил Комизар.

Не теперь. Этот шепот оглушил меня, словно с силой хлопнула тяжелая железная дверь.

– Уже скоро. – Я торопливо сбросила ночную рубашку и натянула свежее нательное белье, моля богов, чтобы он не оглянулся. Меньше всего меня сейчас должно было бы волновать то, что меня увидят обнаженной. Я никогда не отличалось преувеличенной стыдливостью, но сейчас одевалась в лихорадочной спешке, боясь, что терпению Комизара придет конец, и дивясь тому, что он вообще проявил сдержанность.

– Готова, – пробормотала я, заправляя рубашку в брюки. Комизар развернулся и стал наблюдать, как я опоясываюсь ремнем, связка костей на котором стала уже заметно объемнее, и, наконец, надеваю длинный жилет из кусочков разного меха – еще один знак признания от клана Меурази.

Со вчерашнего вечера он успел привести себя в порядок. Дорожной грязи как не бывало, а щегольская бородка снова была тщательно подстрижена. Комизар подошел ближе.

– Теперь волосы, – бросил он. – Причешись. Приведи их в порядок. Не покрывай позором одежду, которую носишь.

Раз уж Комизара заботит моя прическа, подумала я, то вряд ли мне прямо сейчас отрубят голову. Но то, что ему вообще не безразлично, как я выгляжу, казалось странным. Нет, не странным, подозрительным. Дело явно было не в том, что я могу опорочить меховой жилет. Комизар сел на стул Кадена и, пока я расчесывала и заплетала волосы, не спускал с меня глаз.

Он внимательно изучал меня. Не похотливым взглядом, каким постоянно глазел на меня Малик, а холодным, оценивающим, под которым я невольно начинала контролировать каждое свое движение. Он что-то задумал и, глядя на меня, прикидывал, как этого добиться.

Как только я перевязала заплетенную косу, Комизар поднялся и снял с крюка мою накидку.

– Это тебе понадобится, – он набросил накидку мне на плечи и не спеша застегнул пряжку на шее. Костяшками пальцев он скользнул по моей щеке, и я не сдержалась.

– Чем я заслужила столь пристальное внимание?

– Джезелия так недоверчива, – Комизар покачал головой и усмехнулся.

Он поднял мой подбородок, заставив поглядеть ему в глаза.

– Идем. Позволь мне самому показать тебе Венду.

Я не ожидала, что снова проехаться верхом будет настолько приятно. Даже несмотря на то, что мы медленно двигались по извилистым улочкам, мерное покачивание в седле напоминало о просторе, о лугах, о воле – если только мне удавалось не думать о том, кто едет со мной рядом. Комизар заставлял своего коня держаться совсем близко, и я ощущала его внимательный взгляд – и не только на себе. Он цепко оглядывал каждого, кто двигался нам навстречу. На их лицах было написано откровенное любопытство. Все здесь слышали о плененной морриганской принцессе.

– Откинь-ка полы своего плаща. Пусть видят твой жилет.

Я нерешительно покосилась на Комизара, но подчинилась. Увидев, на что Каден потратил его монеты, он явно пришел в гнев, но теперь, кажется, это его забавляет.

Меня выставляли напоказ, хотя я не могла понять, зачем. Чуть больше недели прошло с того дня, когда Комизар заставил меня пройти по Санктуму, на глазах у Совета, босой и полуобнаженной, в рваном мешке, едва ли заслуживавшем называться одеждой. Это было объяснимо: унизить принцессу, лишить ее достоинства, власти. Теперь же все выглядело так, словно мне возвращают отнятое, но в глубине души я знала: Комизар ни за что не откажется от завоеванного, не поделится и крохами власти.

Тебя одобрил и принял клан Меурази. Уж не оказалось ли это одобрение чем-то настолько значимым, что и сам Комизар теперь не знает, как выйти из положения? А может, он просто хочет воспользоваться им для своей выгоды?

Мы петляли по кварталу Светлого Тумана, расположенного в самой северной части города. Здесь Комизар, судя по всему, окончательно расслабился и пришел в хорошее расположение духа. Он переговаривался с торговцами, окликал солдат, даже жалкого метельщика, подбиравшего лошадиный навоз (на просушку: как я уже знала, в Венде нелегко добыть даже дрова, а конский кизяк хорошо горит и дает много тепла).

Мне он сказал только, что мы направляемся в деревушку в часе езды, но зачем нам туда ехать, не объяснил.

В седле Комизар выглядел внушительно, его темные волосы развевались на ветру, черная кожаная форма блестела под пасмурным небом. Он спас Кадена. Я попробовала представить себе, что за человеком он был тогда – сам почти ребенок, – когда подсадил в свое седло избитого мальчика и поскакал, унося его в безопасность. После чего вернулся, чтобы свершить расправу над мучителями Кадена.

– У вас есть имя? – спросила я.

– Имя?

– Которым вас назвали при рождении. Данное родителями. Кроме «Комизара», – уточнила я, хотя считала, что мой вопрос и без того понятен. Видимо, ошибалась.

Он с минуту раздумывал, после чего бросил отрывисто:

– Нет. Только Комизар.

Мы выехали через неохраняемые ворота, оставив позади многолюдные, задымленные, грязные улицы города. Перед нами раскинулись луга, поросшие редкой бурой травой.

– Может, ускоримся? – сказал Комизар. – Мне говорили, ты хорошая наездница. Но, видимо, только когда сзади несется стадо бизонов?

Значит, Гриз и Финч рассказали, как были на волосок от гибели – вместе со мной.

– Обращаться с лошадьми я умею, – ответила я. – Неплохо для принцессы.

Хотя лошадь была мне незнакома, я пришпорила ее пятками и понеслась вперед, надеясь, что она будет мне повиноваться. Услышав, что Комизар скачет по пятам, я припустила еще быстрее. Холодный ветер бил в лицо, кусая мне щеки, и я порадовалась тому, что под накидкой у меня меховой жилет. Комизар не отставал. Оказавшись чуть впереди, он обернулся и слегка придержал коня. В ответ я щелкнула поводьями, и наши кони поскакали рядом, голова к голове. Я чувствовала, что моя лошадь полна нерастраченных сил и рвется вперед, получая от скачки не меньшее удовольствие, чем я сама, и все же я немного сдерживала ее. Пусть Комизар думает, что победил меня. Когда же он меня опередил, я перешла на рысь. Смеясь, он описал вокруг меня круг, лицо его раскраснелось, глаза в густых черных ресницах сияли.

Комизар вновь занял место рядом со мной, и дальше мы поехали не спеша, солдаты держались на небольшом расстоянии сзади. Время от времени нам встречались одинокие лачуги. Вместо дороги среди редкой травы вела едва заметная тропа. Возле крохотных каменных домиков были разбиты палисадники, похожие на заплатки, и паслись тщедушные лошаденки, на ребрах у которых мяса почти не было, так что и волк пробежал бы мимо, не удостоив их вниманием. Суровый, безжизненный пейзаж – удивительно, что кто-то ухитрялся выживать даже здесь. Правда, время от времени попадались оазисы – небольшие рощицы, полоски плодородной, поросшей зеленью земли, а вскоре, преодолев подъем, мы увидели поселение, к которому направлялись. К склону холма, под раскинувшими ветви соснами, лепилась горстка хижин, крытых камышом. В стороне от них тянулся длинный общинный дом, из трубы которого лениво курился дымок.

– Сан-Шевиль, – сказал Комизар. – Жители гор вот в таких селениях – самые бедные, зато самые стойкие из нас. Санктум, пожалуй, можно назвать сердцем Венды, но эти люди – ее остов, хребет. Молва среди горцев расходится быстро. Они – наши глаза и уши.

Я внимательнее присмотрелась к хижинам. В Морригане я, наверное, сотни раз проезжала мимо таких поселений, не замечая. Но сейчас при взгляде на них вдруг будто ощутила какое-то биение – меня настойчиво тянуло туда, сквозь робость и опасения. Моя кобыла забеспокоилась и сбилась с шага, будто тоже что-то почувствовала. Порыв ветра, холодный и сильный, обвил мне шею, и я увидела отверстие – оно расширялось, делалось глубже, хотело меня поглотить. Я знала, что ты придешь. Меня поразил тот же ужас и трепет, как в день, когда мы с Паулиной шли мимо кладбища. Сама не замечая, я крепко сжала поводья. Мы тоже часть великой истории. Той, что сильнее земли, ветра, времени. Я поняла, что не хочу быть частью истории. Я хотела убежать отсюда подальше, в Терравин. Домой, в Сивику. Куда угодно, только..

Это остов Венды, ее хребет.

Задыхаясь, я натянула поводья и остановила лошадь.

– Зачем вы привезли меня сюда? – спросила я.

Комизар взглянул меня, возмущенный внезапной остановкой.

– Это нужно Венде. Вот и все, что тебе необходимо знать.

Он взмахнул поводьями, и мы снова поскакали, пока не оказались в относительной близости от общинного дома. Остановившись, Комизар обернулся к солдатам.

– Ждите здесь. Не спускайте с нее глаз.

Он поскакал вниз, к деревушке, с одним солдатом, следовавшим за ним по пятам. Спешившись, заговорил с людьми, высыпавшими из лачуг навстречу ему. Расслышать, что он говорит, я на таком расстоянии не могла, но было ясно, что жители деревни были рады его видеть. Комизар повернулся и указал на меня, затем снова о чем-то заговорил с ними. Люди смотрели в мою сторону и кивали, и один из них до того расхрабрился, что хлопнул Комизара по спине. Выглядело это так, будто он поздравляет Комизара с важной победой. А тот поставил на землю мешок с ячменной мукой и вернулся туда, где мы ждали.

– Позволено ли мне узнать, что вы им сказали? – спросила я.

Комизар махнул солдатам, показывая, чтобы следовали за нами, и наш караван направился к деревне.

– Горцы – народ суеверный, – заговорил он. – Сам я не верю во все эти старые магические глупости, но они за них цепляются. Принцесса из вражеской страны – без разницы, наделена она даром или нет – для них знак того, что боги благоволят Венде. Это наполняет их надеждой, а надежда способна наполнить их желудки не хуже хлеба. Иногда у них и нет ничего другого, что бы помогло пережить долгую, тяжелую зиму.

Я придержала кобылу, не желая ехать дальше.

– Вы так и не объяснили, что именно сказали им обо мне.

– Сказал, что ты бежала от вражеских свиней, чтобы влиться в наши ряды, что тебя призвали к этому сами боги.

– Это ложь…

Он нагнулся и с силой схватил меня, чуть не вытянув из седла.

– Осторожнее, принцесса, – прошипел он, вплотную приблизив лицо к моему, – когда говорите, не забывайте, кто вы – и кто я. Я Комизар, и это я снабжаю их всем, что нужно, чтобы набить их пустые желудки. Поняли?

Кони под нами нетерпеливо переступали, и я испугалась, что упаду им под копыта.

– Да, – тихо ответила я. – Я все поняла.

– Вот и славно.

Комизар отпустил меня, и мы молча проскакали еще несколько миль, пока не увидели впереди следующее селение.

– Так мы и будем ездить целый день? – осведомилась я. – Я так и не познакомлюсь с хребтом Венды – вы только будете издали указывать на меня своим длинным костлявым пальцем?

Комизар невольно скосил глаза на свои руки в перчатках, и я подавила злорадную усмешку.

– Ты нетерпелива, – заметил он, – и не сдержанна на язык. Могу я довериться тебе или ты беспечно лишишь их надежды?

Я всматривалась в его лицо, удивляясь. Этот грозный человек, способный, казалось, внушать только страх, сейчас проявлял чуткость к нищим горцам, заботясь о том, чтобы внушить им надежду. К чему он пытается их подготовить: правда ли только к наступающей зиме или к чему-то еще?

– Мне известно, что такое жить надеждой, Комизар. Много раз на пути через Кам-Ланто только она меня и поддерживала. Я не украду ее у них, даже в ущерб себе самой.

Он смерил меня подозрительным взглядом.

– Ты странная девушка, Лия. Хитрая, расчетливая – так описал тебя Малик. К тому же любишь игры, которые нравятся и мне. Но мне не нравится, когда мне лгут. – Комизар не отрывал от меня черных глаз, словно пытаясь запомнить каждую черточку на моем лице. – Смотри, не разочаруй меня.

Он тронул поводья и поскакал вперед.

Когда мы подъехали, двери общинного дома открылись, и нам навстречу заковылял старик, опиравшийся на кривую клюку. Я давно заметила, как мало в Венде согнутых годами людей с поседевшими головами. Складывалось впечатление, что до старости там мало кто доживает. За старцем потянулись еще люди. Он приветствовал Комизара как равный, а как не трепещущий от страха раб.

– Что привело тебя? – спросил он.

– Я привез кое-что, что поможет скоротать зиму, – по знаку Комизара стражник, который тащил на плече мешки и вьюки, бросил их у двери общинного дома.

– Есть ли новости? – поинтересовался Комизар.

Старик покачал головой.

– Ветры стали холодными и острыми, как бритва. Это опасно и для всадника, и для языка. А боги возвещают суровую зиму.

– Но весна несет новые надежды, – отозвался Комизар. – И о надежду даже зима затупит свои когти.

Они говорили загадками, которых я не понимала.

Старец посмотрел в мою сторону.

– А это?

Комизар схватил меня за руку и подтащил поближе, чтобы старик мог получше меня рассмотреть.

– Принцесса из Морригана, наделенная даром. Она бежала от вражеских свиней, чтобы влиться в наши ряды, призванная самими богами. Враг уже дрогнул. И, как видишь, – Комизар обвел рукой мой жилет, – ее принял клан Меурази.

Старец уставил на меня взгляд прищуренных глаз.

– Вот как?

Комизар сильнее сжал мне руку. Я всматривалась в глаза старика, надеясь, что так смогу сказать ему больше, чем словами.

– Все так, как сказал ваш Комизар. Я принцесса, Первая Дочь дома Морриган, и я бежала от своих соотечественников – ваших неприятелей.

Комизар покосился на меня. От легкой улыбки в углах его глаз появились морщинки.

– Как же зовут тебя, дева? – спросил старец.

Я знала, что ты придешь.

Голос прозвучал так же отчетливо, как и голос старика. Я прикрыла глаза, пытаясь прогнать его, но он становился громче и громче. Джезелия, отмеченная силой, отмеченная надеждой. Я открыла глаза. Все молча смотрели на меня, ожидая, расширив глаза от любопытства.

– Джезелия, – ответила я. – Мое имя Джезелия.

Водянистые глаза долго изучали меня, потом старец обернулся к остальным.

– Джезелия, которая была принята кланом Меурази, – повторил он. Они о чем-то тихо заговорили между собой приглушенными голосами.

Комизар наклонился к моему уху.

– Хорошо сыграно, принцесса, – зашептал он. – Убедительная деталь.

Для него все это было просто хитрым ходом, а вот горцы восприняли мое поведение совсем иначе. Старик снова подошел к нам.

– Не выпьете ли танниса, чтобы согреться перед дорогой? – спросил он.

Комизар выдавил слабую улыбку. Видимо, даже ему таннис на вкус казался кислой грязью.

– Нам пора трогаться в путь…

– Мы благодарны за доброту, – перебила я. – И с радостью отведаем вашего угощения.

Комизар пригвоздил меня мрачным взглядом, но не стал пререкаться на глазах у старейшины – как я и предполагала. Не должно быть такого, чтобы чужестранка более бережно относилась к традиции Венды, чем правитель, – какой бы отвратительной на вкус не была эта традиция.

Я подняла к губам поднесенную мне чашку. Да, кислая плесневелая грязь, но и вполовину не так отвратительна, как извивающиеся белые личинки. Я разом осушила чашку, вернула ее крестьянке и поблагодарила ее за доброту. Комизар возился со своей порцией вдвое дольше.

Позже он отчитал меня за то, что на следующей остановке я не «притворилась», будто меня посетил дар.

– Вы говорили, что среди горцев быстро распространяется молва. Мимолетная деталь куда убедительнее, чем пышное представление. Пусть надеются, ждут большего.

Комизар засмеялся.

– Хитрая и расчетливая. Малик был прав.

– Слишком в малом он оказывается прав.

Так продолжалось весь день, селение за селением. Комизар завоевывал расположение подарками, оделяя их мешками муки и крохами надежды, показывая меня в доказательство того, что враг трепещет, а боги благоволят Венде.

Во второй половине дня мы остановились в долине, чтобы отдохнуть, пока лошади напьются из ручья. Поднялся ветер, небо потемнело. Я плотнее закуталась в свою накидку и, отойдя в сторонку от Комизара и солдат, смотрела вдаль на унылую бесплодную землю, омываемую темной рекой с галечным дном.

В тот день я убедилась, что Венда была суровым краем, в котором выживали только самые сильные. Возможно, Выжившие были рассеяны по свету, и не всех их, а лишь избранную горстку верных боги и дева Морриган привели в благодатную страну изобилия. Венда была другой землей. На нее выпала основная тяжесть опустошения. По пути нам встречались россыпи валунов, гряды холмов с редкими пятачками зелени, рыжие выгоревшие поля, согнутые ветром деревья, чьи стволы были скручены так, что они казались живыми, полоски пашен, где на скудной почве с трудом пробивались чахлые ростки. Я увидела и отдаленные «мертвые земли», о которых Комизар сказал, что на них ничего не живет и не растет – земли покинутые, как Проклятый Край. И все же в этой природе, в этих пейзажах было что-то притягательное.

Я видела людей, которые пытаются уцелеть, людей суровых, по-своему честных, добавляющих кости к связке и с благодарностью вспоминавших о жертве, уже принесенной, и о другой, которая еще только будет принесена. Людей в варварских нарядах, подобный которым был сейчас и на мне. Людей, которые не жалуются и не ропщут, а благодарят, кротко и смиренно. Я знала, что ты придешь. Слова, которые я услышала, до сих пор звучали в моем сердце.

Сильный порыв ветра чуть не сорвал с меня плащ, растрепал косу. Я убрала с лица пряди и продолжала вглядываться в безграничный простор, в клубящиеся на горизонте темные тучи. Имея двух лошадей, далеко ли мы смогли бы ускакать с Рейфом? Сумели бы укрыться на этой равнине хоть на несколько дней? Три дня наедине с ним сейчас казались мне подарком, за который не жаль отдать остаток жизни. Я пошла бы на все, чтобы его получить. Слишком долго тянется разлука.

– Глубоко же ты задумалась.

Я резко обернулась.

– Я не услышала шагов.

– Неосмотрительно в этой глуши так уходить в свои мысли, забывать об осторожности. В это вечернее время на охоту выходят гиены, для них такая, как ты, – особенно лакомый кусочек. – Комизар проследил за моим взглядом, всмотрелся в горизонт и бесконечные холмы. – О чем ты думаешь?

– Неужели у меня нет права ни на что? Даже на свои мысли?

– Нет, – ответил он. – Теперь нет.

Я поняла, что он говорит серьезно.

Комизар вглядывался в мое лицо, будто ожидал, что я солгу, начну выкручиваться, – ожидал хоть чего-то. Медленно шли мгновения, мне показалось, что Комизар вот-вот ударит меня. Потом он тряхнул головой.

– Если нужно, мы с моими людьми отвернемся на несколько минут. Я же знаю, как ты и тебе подобные печетесь об уединении. Но делай, что нужно, побыстрее.

Я смотрела ему в спину, удивляясь, как это он решился на такой шаг. Меня удивляло в нем все. Он спас Кадена, раздавал еду голодным, не зная устали изучал свою страну, общался со своим народом, от наместников, которым лично отправлялся на помощь, до горцев из дальних селений. Может ли оказаться, что я в нем ошиблась? Я припомнила жестокую улыбку (Славная работа, чивдар), с которой он вытягивал перевязь Вальтера из груды трофеев. Он понимал, что это выбьет у меня почву из-под ног. Но было и кое-что, что заставляло меня усомниться в доброте и благородстве Комизара. Его глаза. Глаза, жадные до всего, даже до моих потаенных мыслей. Будь осторожна, сестренка. Предостережение брата горело у меня в груди.

И все же, когда мы остановились у последнего селения и я смотрела, как Комизар обнимает старейшин и раздает подарки, видела надежду, с которой они глядят ему вслед, вспоминала, что это он спас Кадена от варварства его собственного народа, у меня невольно возникал вопрос: а так ли уж важно то, что я там ощущаю в глубине души?