Я надеялась, что меня сумеет отыскать кто-нибудь из друзей. Том, Натали и Фадж Раванго обещали наблюдать за мной с плоскогорья. К несчастью, они находились на северном краю болот и быстро добраться до меня не могли: прямой спуск вниз в том месте был практически невозможен. Но Йейуама обещал наблюдать за мной с берега озера, а джунгли знал лучше, чем я – собственный сад, и в эту самую минуту мог идти мне навстречу.

Однако я вскоре поняла, что это может кончиться его гибелью. У одного против пятерых шансы и так ужасно малы, а уж если этот один дал обет ненасилия… Но, конечно же, его острый взгляд позволит заметить иквунде прежде, чем они заметят его? А если и нет – я сама видела, как легко мулинцы могут скрыться в джунглях, если того пожелают. К тому же он мог бы привести на помощь охотников – пошли же они за ним против Велюа с Оквеме, хотя, возможно, только потому, что конфликт имел отношение к драконам. А вот поднимутся ли местные общины на помощь мне? Да, я встречалась с ними во время первого похода к Великому Порогу, но никого из мулинцев, с которыми я постоянно общалась в последние месяцы, поблизости не было.

Таковы были мысли, беспокойно кружившие в моей голове, будто мышь в коробке. Что ж, это было лучше, чем думать об альтернативе.

К несчастью, лабане гнали меня на северо-восток – к центру болот, но прочь от озера. С каждым шагом шансы на то, что Йейуама отыщет нас, уменьшались, а вероятность наткнуться на одну из мулинских стоянок – росла. Не так уж давно я сравнивала возможность отыскать их с поисками иголки, кочующей в стоге сена, но теперь, перед лицом такого большого риска, опасалась найти иголку за каждой соломинкой.

Возможно, безопасности мулинцев ничто и не угрожало: они вполне могли услышать лабане до того, как те окажутся поблизости, и скрыться прежде, чем кто-либо из воинов успеет нанести удар. Но на такую возможность полагаться не следовало: это значило бы ответить на их помощь и гостеприимство презренной грубой неблагодарностью.

Таким образом, мне следовало бежать.

Сноровку и мужество лабане превозносят даже враги, однако и они не были безрассудны настолько, чтобы идти через Зеленый Ад в темноте. Когда пришло время остановиться, я смиренно увела врагов в сторону от следа, опознанного как след ночных хищников – не только ради собственной безопасности, но и с тем, чтобы убедить их в своей искренности. Мы встали лагерем в самом безопасном месте, какое мне только удалось найти. Здесь меня неохотно освободили от кляпа – ровно настолько, чтоб я успела покончить с остатками собственной воды и пищи. Поделятся ли они со мной назавтра своими припасами, судить я не могла.

Затем меня, конечно же, связали по рукам и ногам, после чего усадили под дерево и, в довершение всего, привязали поперек пояса к стволу. Вдобавок один из пятерки остался стоять на часах. Это было вполне ожидаемо, однако я мысленно выругалась. Как тут сбежишь, при этаких-то предосторожностях?

Со временем пришлось оставить эти мысли: усталость лишила меня чувств не хуже падения со скалы. Наутро мои пленители устроили совещание, на коем, очевидно, дискутировали о необходимости моей дальнейшей помощи. Я замерла, едва осмеливаясь дышать. Наконец один из них подошел отвязать меня. Это означало еще день жизни. Но много ли их осталось?

Второй день прошел практически так же, как и первый, за исключением того, что я изо всех сил старалась догадаться, где могут оказаться мулинцы, и уводить лабане в сторону от подобных мест. Для этого пришлось немало побродить по негостеприимным топям, но обвинить меня в этом враги не додумались: насколько им было известно, из негостеприимных топей состоял весь Зеленый Ад от края до края. В какой-то момент я учуяла зловонный запах, в коем уверенно опознала остаточный эффект экстраординарного дуновения болотного змея, однако самого дракона – и к счастью, и к несчастью – поблизости не оказалось.

Однако мы обнаружили нечто иное. И, как ни ужасно было мое положение пленницы, я в глубине души порадовалась тому, что прошлой ночью не сумела сбежать: иначе я упустила бы шанс побольше узнать о том, зачем лабане явились в Мулин.

Поначалу я испугалась, что мы наткнулись на мулинских охотников, или, хуже того, на стоянку. Но источник движения и звуков, заставивших тех, кто держал меня в плену пригнуться и вскинуть копья, оказался другим – еще одним отрядом лабане.

Их было трое, но некоторые несли при себе лишнее снаряжение, местами испачканное кровью. Нетрудно было догадаться: в пути их товарищей постигло несчастье. Радоваться гибели людей, пусть даже врагов, я не могла, однако это обнадеживало: теперь захватившие меня могли воочию убедиться в ценности такого проводника, как я. Я от души надеялась, что именно об этом они и сообщили второму отряду во время негромкого обмена информацией. Судя по жестам, второй командир был сильно недоволен своими людьми, из-за которых отряду пришлось идти через болота назад.

Что до меня, я напряженно размышляла. Два отряда вполне могли означать, что имеются и другие. Оба были невелики. Ни у кого не было при себе огнестрельного оружия, выстрел из коего объявил бы об их присутствии не на один километр вокруг. Все эти обстоятельства свидетельствовали о скрытности. Сомнений быть не могло: это разведчики, ищущие проход через Зеленый Ад.

Я не военный стратег, однако прекрасно понимала: успех их поисков скажется на обороне Байембе самым ужасным образом. Теперь я была просто обязана сбежать и предупредить кого следует.

Второй отряд не присоединился к нашему, и это укрепило мою уверенность в том, что передо мной разведчики. Всех бед и всех мук адовых им в их поисках! «Наш дом поглотит вас», – так говорил Йейуама, и ради тех, кто в эту минуту находился на севере, я молилась о том, чтобы так и случилось.

Мы двинулись дальше. От усталости я то и дело спотыкалась. Казалось, я вот-вот умру от жажды, и, наконец, предводитель лабане смягчился настолько, что позволил мне напиться. Но многочисленные ссадины и царапины воспалились и отзывались на любое движение, суставы ныли, и я даже не знала, сколько еще продержусь. Сил придавала одна лишь перспектива бегства… однако я понимала: чем дольше откладывать побег, тем вернее он кончится неудачей.

Как ни странно, надежду мне внушило падение. Запутавшись ногой в гуще папоротника, я жестко приземлилась на правый бок. И жестким вышел не только удар о землю: в бедро больно впился твердый предмет, лежавший в кармане. Это был перочинный нож – тот самый, многие годы назад стащенный у брата Эндрю и верно служивший мне с тех пор.

При помощи этого ножа (вкупе с толикой гибкости) я вполне могла бы освободиться от пут. Таким образом, одна проблема – хотя бы потенциально – была решена, и испытанное при этой мысли облегчение придало мне уверенности, что я сумею справиться и с остальными. Оставалось чем-то отвлечь выставленного на ночь часового, а после этого найти надежный путь к бегству.

Для всего этого требовалось правильно подобрать место привала. Заставив усталый мозг поднапрячься, я была вознаграждена ценным наблюдением: вокруг оказалось довольно много стрекодраков. Выше я упоминала о том, что эти существа насекомоядны, а исследуя их, выяснила: если такое количество особей обитает на столь ограниченном пространстве, неподалеку непременно должен быть и соответствующий источник пищи – то есть место большого скопления насекомых.

Отыскать то, что мне требовалось, незаметно для лабане оказалось нелегко, но наконец, я заметила искомое – осиное гнездо не слишком высоко от земли. Обыкновенно осы по ночам неактивны, но я по собственному горькому опыту знала, как легко можно их растревожить.

Справляя физиологические нужды, я ухитрилась вынуть нож из кармана: для этого меня развязали, так как никто из державших меня в плену не горел желанием мне в этом помогать. (Уединиться в процессе они мне, впрочем, не позволили.) Зажав нож в ладони, я с замиранием сердца ждала, пока меня снова свяжут, и незаметно перевела дух, когда с этим было покончено. Меня, как и накануне, привязали к дереву, а затем на моих глазах сели ужинать.

У лабане имелись с собою припасы, но они при всяком удобном случае пополняли их охотой. (Только охотой и никогда – собирательством; пожалуй, их опасения, что любое местное растение может оказаться ядовитым, и недоверие к моим советам нетрудно понять.) В тот день я и открыла для себя, как далеко цебане может метнуть копье: один из них пронзил дукера насквозь с такой дистанции, которую я сочла бы просто невозможной. Это не на шутку повышало вероятность, пустившись в бегство, получить копье меж лопаток… но я собрала волю в кулак и сказала себе, что обязана освободиться.

Однако с побегом следовало подождать, пока все не улягутся спать. Накануне вечером их предводитель, прежде чем лечь, проверил надежность моих уз, и надеяться, что на сей раз он не заметит перемены, было нельзя. Но, как только в лагере наступила тишина и на ногах остался лишь часовой, я раскрыла нож и принялась за работу.

Труднее всего было справиться с первой задачей – перерезать лианы, стягивавшие запястья. Я несколько раз порезалась, а один раз выронила нож, отчего сердце едва не вырвалось из груди – что, если мне не удастся нащупать его вновь? Но нож нашелся, и я снова взялась за дело, не забывая все это время изображать непробудный сон.

Следующий шаг поставил меня перед рядом других трудностей. Наблюдая за часовым из-под опущенных век, я дождалась, когда он отвернется, и осторожно высвободила из лиан правую (дальнюю от него) руку. Теперь нужно было поспешить: приглядевшись, он мог заметить, что, оставаясь связанной, я не могла бы опуститься так низко. Правой рукой я принялась шарить по земле в поисках чего-нибудь подходящего для броска – камешка, веточки, хоть чего-нибудь.

Но под руку не подворачивалось ничего. Камешки в Мулине встречаются редко, а обломки веток и сучьев чаще всего крепко оплетены растущей вокруг травой. Упав духом, я поняла: бросить придется самое ценное из того, чем я располагала в тот миг – мой перочинный нож.

Прежде чем сделать это, ножом следовало воспользоваться еще раз. Стараясь не задохнуться от страха, я поспешно переложила нож в левую руку, помянула добрым словом подлесок, служивший мне хоть каким-то укрытием, и, вздрогнув от самой же учиненного шума, подтянула ноги как можно ближе к себе. Часовой глянул в мою сторону, но не отреагировал никак. Я осторожно принялась резать лианы, стягивавшие щиколотки (заодно, от страха и недостаточного умения владеть левой рукой, порезав лодыжку).

Возможно, не обошлось без шума. Возможно, этот цебане просто был слишком бдителен. Так или иначе, он приподнялся, словно собравшись подойти и осмотреть меня повнимательнее.

Рывком освободившись от остатков лиан, я швырнула ножом в гнездо. Да, в дальности броска мне было бы не сравниться с цебане, но все время их ужина я провела в расчетах траектории, ведущей от меня к гнезду, снова и снова твердя самой себе, что непременно попаду в цель. И вот, благодаря слепой удаче, божьему провидению или всего лишь уверенности в успехе, бросок оказался точен.

Я не стала мешкать, любуясь последствиями, но прекрасно слышала их, убегая прочь. Обогнув дерево, я тут же убедилась в правильности этого поступка: позади в ствол с глухим стуком вонзилось копье часового. Я устремилась в лес, со всех ног (и с немалым шумом) помчавшись к ближайшему месту, которое могло бы послужить относительно безопасным путем к бегству.

К ближайшей протоке.

Даже не вспомнив о пиявках, гадюках, саблезубах, болотных змеях и прочих обитателях вод, я нырнула, выдохнула часть воздуха, чтобы быстрее уйти под воду, и поплыла у самого дна, стараясь не взвизгнуть от страха, когда что-то касалось тела. С зажмуренными глазами я не могла видеть, куда двигаюсь – оставалось только надеяться, что под водой, да еще в темноте, лабане не смогут заметить меня и метнуть вслед копье. (Еще лучше было бы, окажись они слишком заняты спасением от ос, но целиком полагаться на это не стоило.)

Я намеревалась оставаться под водой как можно дольше, но продержаться сумела недолго. Вскоре отчаянный стук сердца выгнал меня наверх. Я набрала в грудь новый запас воздуха, стараясь дышать как можно тише – частью для того, чтобы никто не услышал меня, частью же с тем, чтобы самой послушать, что делают лабане. Помня об осах, я ожидала услышать со стороны лагеря крики и ругань, но над водой меня встретила тишина. От страха мышцы едва не свело судорогой. Лабане были не простыми солдатами: их с детства учили терпеть боль и лишения без жалоб. Они могли умереть под жалами ос, но не издать ни звука.

И это значило, что я представления не имею, где они.

Я проплыла еще немного, ныряя, когда могла, но страх не давал надолго задержать дыхание. Посему двигалась я раздражающе медленно и, вынырнув на поверхность в четвертый раз, заметила движение на берегу позади.

Был ли это цебане? Не знаю. В тот момент я не сомневалась, что это кто-то из них, и не стала задерживаться, чтобы убедиться в собственной правоте. Уже не заботясь о тишине, я ринулась к противоположному берегу, выскочила на берег и побежала в лес, от всей души надеясь, что вода задержит погоню, что врагов сожрет какой-нибудь зверь, что мне попадется на глаза хоть какое-нибудь убежище.

И на глаза мне попалось дерево.

Нет, деревьев вокруг хватало, но это было особым – одним из лесных гигантов, обросшим лианами и деревцами-паразитами, стоящим на краю низины, несколько месяцев назад, в паводок, явно уходившей под воду. Короче говоря, именно такие деревья часто используются для сооружения воздушных мостов, и это натолкнуло меня на неплохую мысль.

Цепляясь за ветки, упираясь ногами в ствол, подгоняемая страхом перед тем, что могло приближаться сзади, не в силах даже взвизгнуть, когда нога оскальзывалась и теряла опору, я с ловкостью и проворством испуганной белки полезла наверх. И чем выше я поднималась, тем очевиднее становилось, что я не ошиблась: и в самом дереве, и в оплетавших его паразитах чувствовалась рука мулинцев, а это значило, что мост где-то надо мной.

И мост наконец нашелся. Опустившись на четвереньки, я проползла по нему примерно до середины и улеглась на живот среди сплетения лиан и сучьев, вдали от любого дерева, на котором лабане могли бы рассчитывать найти меня.

Они не знали джунглей. И даже не подозревали о существовании мостов.

Во всяком случае, на это стоило надеяться.

Мое решение не осталось без награды: вскоре снизу послышался тихий голос. Был ли это тот цебане, которого я видела на другом берегу, или нет – один из них добрался сюда. Нет, не один, двое: откуда-то неподалеку откликнулся другой. Они в самом деле искали меня. И можно было не сомневаться: отыскав, не повторят прежней ошибки и не сочтут ширландскую женщину слишком никчемной, чтоб представлять собой угрозу.

Но меня не нашли. Некоторое время они обыскивали окрестности; я слышала, как они бродят туда-сюда, хотя они, несмотря на темноту и совершенно непривычную, ничуть не похожую на их родину местность, двигались удивительно тихо. Однако меня надежно укрывал мост, в свою очередь казавшийся с земли всего лишь исключительно густым сплетением веток. Чтобы заметить его, требовалось знать, что ищешь, а лабане этого не знали.

Не знали они и другого – чего следует опасаться. Услышав такой знакомый моим ушам кашляющий рев, я поняла, что они разбудили спящего болотного змея.

За этим, однако, не последовало ни криков боли, которые могли бы означать, что кто-то из лабане попался в зубы зверя, ни схожих звуков со стороны дракона. Почувствовав едва уловимый запах его экстраординарного дуновения, долетевший до меня снизу, я от души порадовалась, что до меня не достать. Причиною же треска и шороха в отдалении могли оказаться спасавшиеся бегством лабане – впрочем, об этом мне трудно было судить. Перевернувшись на спину и глядя в темноту наверху, я благословила джунгли, исцарапавшие, исколовшие, изжалившие, измолотившие мое тело, но в конечном счете пришедшие на помощь и спасшие меня.

Так, оцепенев, от страха не смея шевельнуть и пальцем, я пролежала целую вечность. Наконец сквозь зелень над головой начал пробиваться свет дня, и, полежав еще некоторое время, я сумела заставить себя встать. Но даже после этого я долго смотрела сквозь сплетение лиан во все стороны, обирая с себя пиявок и стараясь (насколько могла) убедиться, что лабане не оставили для меня внизу какой-нибудь хитрой ловушки.

Нет, ловушек внизу не нашлось, и в конце концов я спустилась на землю. Каждый шаг отзывался во всем теле мучительной болью. Больше всего на свете хотелось поддаться слабости и упасть, но такой роскоши я себе позволить не могла, даже если забыть о зверском голоде и страшной жажде. Вначале я должна была разыскать и предупредить мулинцев.