Я летела!

Точнее, планировала – но и этого было довольно. Вместо того, чтобы упасть и разбиться, я повисла в воздухе, паря в воздушных потоках и осторожно оценивая физику крыльев.

Это было чудом.

И, должна отметить, не слишком-то удобным. С тех пор конструкция подвесных ремней значительно улучшилась, а вот те, что удерживали меня, немилосердно впивались в подмышки, и от страха выскользнуть из них пальцы впились в поперечину, будто в горло смертельного врага. От этого нос «Фуркулы» качнулся вниз, и планер начал снижаться заметно быстрее. Поспешный толчок качнул нос кверху и выровнял полет. Сердце забилось так, словно вот-вот выскочит из груди… и все-таки я летела!

Мои панические маневры изменили не только высоту полета, но и его направление. Планер быстро понесся на северо-запад – туда, где Зеленый Ад смыкался с Великим Порогом и плоскогорьем наверху, и, если каркас из драконьей кости вполне мог выдержать столкновение со скалой, о моих собственных костях сказать того же было нельзя. Я попыталась повернуть направо и пройти над лесом, но что-то – неправильное расположение веса или игра воздушных потоков – этому помешало. Гораздо легче оказалось свернуть налево, и я понеслась вдоль водопада назад, к его центру и острову, но слишком низко, чтоб приземлиться туда, откуда взлетела.

Впрочем, приземляться туда я и не собиралась. Я потеряла из виду дерево, у которого договорилась встретиться с Йейуамой, но это меня не тревожило: куда важнее было отыскать безопасное место для посадки. Изначально я, дабы не врезаться в дерево, намеревалась направить планер в воду, но после того, как увидела драконьих маток, уже не считала этот план таким же разумным, как прежде. Однако, если бы мне удалось подлететь поближе к берегу, опасность была бы невелика…

Ни один человек на свете не может принять во внимание факторы, о существовании коих даже не подозревает. В случае со мной и поведением воздушных потоков это было именно так.

Теплый воздух поднимается кверху. Этим явлением, называемым нами «термиками» или «термическими восходящими потоками», пользуются птицы, чтобы набрать высоту. Воздух близ водопадов, благодаря завесе брызг и удлинившейся к закату тени скалы, был довольно холоден, а вот джунгли еще вовсю дышали раскаленной жарой тропического дня.

«Фуркула» устремилась вверх. Я попыталась направить ее книзу, но управляемость планера была минимальной, а мое умение управлять им – и того меньше, и посему власть стихий надо мной оказалась намного сильнее, чем я думала. Вместо того, чтобы пойти на снижение, планер нес меня к небу, поднимаясь все выше и выше, над невысокими деревьями на берегу и над лесными гигантами за ними… Да, полет вышел просто на славу, но мне-то требовалось вовсе не это!

Как и в первый раз, оставалось одно: развернуться и лететь назад. Я сместила вес в нужную сторону… и мой полет тут же утратил всякую стабильность.

Какой-то нежданный ток воздуха – от Великого ли Порога, от склонов ли Зеленого Ада – резко швырнул планер вбок. От внезапного толчка ноги бешено закачались в воздухе, что сделало мой полет еще более беспорядочным. В попытке совладать с нижней частью тела я рефлекторно потянула поперечину на себя. «Фуркула» клюнула носом вниз. Высокая ветка хлестнула по пальцам ног. Я вновь толкнула поперечину от себя, и планер пошел вверх, но надежд восстановить управление уже не оставалось.

Еще минута – и я упаду.

Это я поняла совершенно отчетливо. Казалось, у меня целая бездна времени, чтобы осмыслить сей факт, обдумать его и в полной мере представить себе его последствия. Глядя на лес внизу, я попыталась оценить, куда предпочтительнее падать, но это была лишь глупая трата времени: изумрудное море джунглей Зеленого Ада не баловало разнообразием, а управлять падением я ни в малейшей степени не могла. Верхние ветви деревьев рванулись навстречу, и мне (хоть планер от этого и закачало еще сильнее) хватило присутствия духа поджать ноги, чтоб с меньшей вероятностью зацепиться за что-нибудь ступней и вывихнуть ногу.

Врезавшись в полог леса, планер еще летел вперед, но вскоре сопротивление веток погасило инерцию его движения.

И тогда я рухнула вниз.

Падение оказалось совсем недолгим. Я ведь была пристегнута к планеру из драконьей кости: его крылья оказались слишком длинны, чтоб не застрять в ветвях деревьев, и слишком прочны, чтобы сломаться. Однако прежде, чем зацепиться за достаточно крепкие сучья, «Фуркула» увлекла меня на несколько метров вниз, и падение завершилось сильной встряской.

Я едва не полетела дальше. Подвесные ремни поддерживали меня лишь отчасти, а «Фуркула» остановилась под таким углом, что я повисла на поперечине, от встряски чудом не вырвавшейся из рук. Я издала весьма недостойный звук – нечто среднее между воплем и визгом – и вцепилась в вилочку мертвой хваткой. В этот миг я всей душой желала лишь одного: чтобы она не сломалась.

Кость выдержала. А вот пальцы мои долго продержаться не могли: рано или поздно они ослабнут и разожмутся. Подумав о том, чтоб удержаться от падения иными средствами, я огляделась, увидела рядом ветку и попыталась закинуть на нее ногу.

От этого мой планер покачнулся и утратил шаткую опору. Под треск ломающихся веток мы с «Фуркулой» снова полетели вниз. На миг мы оказались в относительной пустоте, и, опасаясь окончательно лишиться поддержки подвесных ремней, я инстинктивно рванула нос планера книзу. «Фуркула» врезалась носом еще в одну ветку, перевернулась вверх ногами и вновь остановилась.

Как только сердце несколько успокоилось и забилось относительно ровно, я поняла, что невзначай улучшила свое положение. Конечно, я все еще оставалась на убийственной высоте, но теперь меня, по крайней мере, отгораживал от потенциальной гибели планер.

Убедив себя отпустить вилочку, я с величайшей осторожностью высвободила руки из подвесных ремней, медленно развернулась, сместилась в сторону и устроилась на костях, из которых была связана овальная рама, служившая центром каркаса. Ветки под моим весом могли бы и обломиться, а вот драконья кость должна была выдержать.

Покончив с этим, я несколько долгих минут сидела, зажмурившись и не думая ни о чем, кроме собственного дыхания да сердца, гулко стучавшего в груди. Наконец, более-менее успокоившись, я открыла глаза и огляделась.

К счастью, планер не смог пробить верхнего яруса джунглей. Уровнем ниже ветви росли намного гуще, и любая из них легко проткнула бы меня сквозь холст. Еще ниже ветвей почти не было; достигни я этого нижнего яруса – остановилась бы только на земле, в тридцати метрах внизу, и неминуемо разбилась насмерть. Но вышло так, что я отделалась всего лишь множеством синяков и царапин, да растяжением плечевых связок. Для приземления на потерявшем управление планере – можно считать, практически не пострадала.

Оставалось только спуститься на землю живой.

Тут я с тоской вспомнила о веревке, оставшейся висеть над островом среди водопада. Как бы она сейчас пригодилась! Без нее мне предстоял долгий опасный спуск – такой, которого я могла и не пережить.

Что из имеющегося я могла бы использовать вместо веревки? Одежда, если разрезать ее на полосы? Но мысль о спуске вниз, а затем и выживании в Зеленом Аду нагишом меня отнюдь не прельщала: я была вовсе не так вынослива и устойчива к местным болезням, как мулинцы. Бечевка и кишки, которыми связан планер? Слишком тонки, чтоб удержать в руке, и слишком крепко стянуты. Холст с крыльев планера?

Да, по сравнению с немногими альтернативами, этот выход явно был лучшим. Но идеальным его не назову. Резать плотную, пропитанную соком каучуконоса ткань перочинным ножом, балансируя на ветках дерева, среди которых застрял мой планер…

Урожай, который удалось собрать, не подвергаясь опасности, оказался не слишком обилен. Однако мне приходилось видеть, как мулинцы лазают по деревьям при помощи лиан, захлестнув стебель петлей вокруг ствола и упираясь ногами в кору. Там, где по пути не было подходящих веток, я могла попробовать сделать так же.

Спуск на землю вымотал меня до предела. Как я уже говорила, описывая воздушные мосты, лазала я плохо (хотя к тому времени, как оказалась внизу, значительно улучшила этот навык). Я то и дело оскальзывалась. Раз десять была вынуждена останавливаться и отдыхать. Растянула запястья и щиколотки, до крови ободрала левое колено и бессчетное множество раз напоролась на острые шипы, пока не додумалась обернуть кисти рук полосами холста, пропитанного соком каучуконоса.

Единственным положительной стороной дела был шанс понаблюдать за лесной жизнью под новым углом. (Если вы сомневаетесь в том, что я, рискуя жизнью, могла хоть сколько-нибудь интересоваться такими вещами, поймите: это было единственным способом отвлечься от грозившей мне опасности.) Вокруг порхали птицы, жужжали насекомые, с ветки на ветку скакали обезьяны. В каких-то десяти футах от себя я увидела стрекодрака, садящегося в гнездо, и обнаружила, что эти существа питаются не только насекомыми, но и крадеными яйцами.

Все, что удалось увидеть, следовало бы записать, но в джунглях почти стемнело. Добравшись до нижнего яруса веток, я была вынуждена задуматься над сложившейся ситуацией. Стоит ли завершать спуск?

Мысль о ночлеге на дереве отнюдь не воодушевляла, однако я жутко устала и телом и умом, что делало дальнейший спуск еще более опасным; к тому же, это была бы моя первая ночь в Зеленом Аду без убежища в виде палатки либо шалаша и даже без света костра, отпугивающего зверей. Между тем в болотах водились ночные хищники, и некоторым из них наверняка хватило бы смелости напасть на одинокую беззащитную женщину.

Нет! Дерево, и только дерево! Привязавшись к стволу полосами холста моей бедной, разделанной на куски «Фуркулы», я попыталась хоть немного отдохнуть.

Думаю, вы понимаете, что это оказалось проще сказать, чем сделать. К звукам джунглей я давно привыкла, но, когда между мной и животными, их издающими, не было никакой, пусть даже самой тонкой преграды, они зазвучали совсем иначе. Кроме того, никакая привязь не могла убедить мозг в том, что я не свалюсь с ветки, стоит мне хотя бы поглубже вдохнуть. Вдобавок, я не могла не думать о товарищах, видевших мои виражи над болотом. Возможно, видели они и мое падение, и при одной мысли об их тревогах начинало щемить сердце.

Далеко ли меня занесло? По смутным ощущениям, планер шел на юг, а затем свернул к востоку, но кроме этого я ничего определенного сказать не могла – ни о направлении, ни о расстоянии.

Но тут во мне вновь ожил ученый-натуралист. Со всей очевидностью, я находилась не в сердце Зеленого Ада, не в этой сырой, запутанной речной дельте. Почва внизу была заметно суше, и это значило, что я на склоне, но не слишком высоко: местная растительность была совсем не такой жалкой и чахлой, как та, среди которой мы стояли лагерем в первые дни, дожидаясь мулинцев. (Нужно заметить, «чахлой» та растительность была только по меркам Мулина: в Ширландии ее сочли бы весьма почтенным, хоть и фантастически заросшим, лесом.) Между тем полет длился не так долго, чтобы планер унес меня куда-либо к побережью залива. Следовательно, я была где-то в юго-западном секторе болота и, пойдя на запад и, возможно, немного вниз, снова могла выйти к Великому Порогу, где меня отыщут товарищи – если до этого я не наткнусь ни на кого из мулинцев.

И если останусь жива. Воды и пищи у меня было совсем немного, и посему вопрос моего выживания оставался открытым.

Страхи долго не давали мне уснуть, но усталость способна перевесить многое. В конце концов мне удалось урвать толику сна, но перед самым рассветом меня разбудил внезапный испуг.

Поначалу я была полностью дезориентирована. Я совершенно не понимала, где я и что со мной. На миг почудилось, что я вот-вот упаду. Я вцепилась в ближайшую ветку и тут же зашипела от боли в исколотых пальцах. Все тело ныло. Так скверно я себя не чувствовала с тех пор, как болела желтой лихорадкой. Но мало-помалу сердце успокоилось, и я поняла, чего не учла, откладывая завершение спуска до утра: неудобная, полная страхов и тревог ночевка на дереве заметно усугубила страдания от всех вчерашних ссадин, ушибов и растяжений.

Но пока что с этим ничего нельзя было поделать. Я методически размяла все тело, разогревая окоченевшие мышцы и суставы, насколько это было возможно, не отвязываясь от дерева (с этим мне вовсе не хотелось торопиться). Затем я задумалась о воде и пище в узле за спиной. Не покончить ли с ними немедля, чтоб подкрепить силы? Или лучше сберечь на будущее?

Так и не успев принять решение, я заметила движение внизу. Первым, что пришло в голову, было: «Хищник!» Я замерла, но тут же увидела, что это не зверь, а человек.

Я была крайне утомлена и напугана, и еще не успела сориентироваться. Вдобавок с кем, кроме мулинцев, можно было ждать встречи здесь, в южной части Зеленого Ада?

– Алло! Эй, там, внизу! Ох, слава богу, вы здесь. Я так боялась, что…

Люди замерли и подняли копья, точно готовясь к атаке. Вот тут-то, с великим запозданием, я и заметила все те детали, что должны были меня насторожить.

Передо мной стояли не низкорослые и худощавые охотники-мулинцы. Эти люди были заметно выше и темнее кожей – почти как йембе. Их руки и голени были украшены браслетами с длинной, густой бахромой, а кроме копий они несли с собой щиты из кож, натянутых на деревянные рамы. И по болоту они двигались молча, что мулинцы делают крайне редко.

Да, это были пришельцы, принадлежавшие к некоему не встречавшемуся мне прежде народу, и, судя по вооружению, явились они не с миром.

Вы можете заметить, что я могла бы узнать их намного раньше. Соглашусь, это вполне справедливо. Правда, точных их изображений я прежде не видела – только карикатуры, часто публиковавшиеся в те дни в ширландских газетах, весьма утрированные, дабы вернее расшевелить в умах поддержку колонии в Нсебу и союза с Байембе. Но и этих карикатур могло бы оказаться достаточно.

Это были воины-иквунде.

Как это ни смешно – да, теперь, многие годы спустя, я могу посмеяться над этим, – они очень долго не могли заметить меня. Им просто не приходило в голову искать меня на дереве. Наконец один из них догадался поднять взгляд – и от неожиданности отпрянул назад на целый шаг.

К тому времени я успела пожалеть, что не отвязалась от дерева – в этом случае я хотя бы могла попробовать спрятаться. Но я все еще была привязана к стволу, а уж взять назад неразумные слова, привлекшие ко мне внимание, тем более не могла. Тот, кто увидел меня первым, указал на дерево копьем, и все они быстро, негромко заговорили между собой.

Язык иквунде не принадлежит к сахимбийской языковой семье, и я не смогла понять ни слова. Однако, судя по тону и враждебным взглядам в мою сторону, речь шла отнюдь не о милосердии. Путаясь в собственных пальцах, я принялась развязывать узлы.

Похоже, это заставило иквунде поспешить с решением. Один из них вырвал из рук того, кто заметил меня, копье и щит, очевидно, приказывая ему лезть за мной. Видя это, я удвоила усилия – хотя к чему? Уж не подумала ли я, что сумею удрать? Однако следовало попробовать. С чем бы они ни явились сюда, впутываться в их дела мне вовсе не хотелось.

Между тем заметившему меня иквунде полученный приказ явно пришелся совсем не по нраву, и вскоре я поняла отчего. Конечно же, иквунде – жители степей и пустынь, скотоводы (по крайней мере, были скотоводами, пока инкоси Отаку Зам не перенаправил их усилия на покорение соседей), и обнаруживший меня воин умел лазать по деревьям не лучше моего. Он попросил одного из товарищей подсадить его, но последовавшее за этим единоборство с деревцем-паразитом, обвившимся вокруг ствола моего дерева, далось ему из рук вон плохо.

Мои достижения тоже оставляли желать лучшего. Мне наконец-то удалось отвязаться, но, попытавшись сменить позицию, я едва не свалилась вниз. Путь к земле преграждал преследователь, перепрыгнуть на соседнее дерево, как обезьяна, я не могла. Снова наверх? Но добраться до голого каркаса «Фуркулы» не удастся, а если и удастся, что в этом проку?

Я полагала, что на такой высоте копьем меня не достать. (Тогда я еще не знала, как далеко воин-иквунде способен метнуть копье.) Учитывая, как скверно мой преследователь лазал по деревьям, стоило просто посидеть и переждать – ведь у иквунде, несомненно, имелись и другие неотложные дела.

Однако я недооценила целеустремленности и ловкости воина, посланного за мной: ему удалось подобраться ко мне – так близко, что, будь на мне юбка, он схватил бы меня за подол. В испуге я брыкнула ногой, пытаясь отбить его руку, а то и попасть по голове.

И совершенно напрасно. Попытка отбиться лишила меня и без того шаткого равновесия, и я полетела вниз.

Я в панике схватилась за ветку, благодаря чему удалось замедлить падение. До некоторой степени смягчили удар о землю и кусты, в которые я угодила на лету. Всего этого оказалось довольно, чтоб дело обошлось без переломов. Однако удар был силен – настолько, что дух перехватило. А если бы и нет, меня все равно настигли бы прежде, чем я успела бы сбежать.

Иквунде окружили меня. Их было пятеро, и с моей точки зрения, с земли, выглядели они весьма устрашающе. Один из них резко спросил меня о чем-то. Ответить я, конечно же, не смогла. Он повторил вопрос. Злость в его голосе усиливалась с каждым словом, и я не на шутку испугалась, что меня вот-вот убьют – просто за неспособность понять и ответить.

Я выставила вперед ладони, будто это могло уберечь от подобной судьбы.

– Я безоружна. Видите? Я вам ничем не угрожаю. Я…

Думаю, они поняли меня не более, чем я их. Один из воинов сорвал с моей спины узел и вывалил наземь его содержимое – блокнот, иглу, клубок ниток и остатки скудных припасов. Подняв блокнот, он начал листать его.

– Я ученый, – сказала я, хотя и знала, что слова бесполезны. – Вы же видите. Я здесь только ради науки.

Но ради чего я здесь, им было все равно. Факт оставался фактом: я видела их, воинов иквунде, в Зеленом Аду, где им вовсе не полагалось быть.

Как и у рек, на территории, как будто принадлежавшей Байембе. Но там стояли на страже наши солдаты, и можно было предположить, что они неизбежно попытают счастья здесь, несмотря на жуткую славу этих мест. О предыдущих попытках я от мулинцев ничего не слышала – по всей вероятности, эта была первой.

Однако их было только пятеро. Других поблизости не наблюдалось. Пять человек могут быть опасны для меня, или для мулинцев, но не для всего же Байембе! Даже эти пятеро, чьи характерные регалии мне наконец удалось опознать: это были лабане – самые отборные воины, имевшиеся в распоряжении Иквунде. Их отбирали в возрасте десяти лет и интенсивно обучали всему необходимому, а следующие двадцать лет они проводили в полку, со своими новыми братьями, согласно возрасту. Цебане (именно такова правильная форма единственного числа, хотя в то время ее невозможно было встретить в ширландских газетах, да и сейчас она употребляется нечасто), состоящий на службе, не имеет права жениться: в его жизни нет ничего, кроме верности своим братьям и преданности инкоси, правителю Иквунде. А дело для него у инкоси только одно – война.

Воины-лабане

Подобным людям пленники были ни к чему. Я только помешала бы им, поставив под угрозу секретность выполняемого задания, в чем бы оно ни заключалось. И посему я так же хорошо, как собственное имя, знала: их останавливает только недоумение. А кто на их месте не был бы сбит с толку, свались ему под ноги с дерева ширландка, одетая в штаны и сплошь покрытая синяками и ссадинами?

Однако, как только их недоумение разрешится или просто ослабнет, меня убьют. Какие же резоны могли бы убедить их пощадить меня?

Безвредность не поможет. Как и мольбы о сострадании. И я ухватилась за единственное, что оказалось под рукой – мой блокнот, с отвращением брошенный наземь за миг до этого.

Стоило мне потянуться за ним, на меня тут же нацелились сразу три копья. Но я, не дрогнув, подняла блокнот, отыскала подходящий рисунок и показала его одному из лабане – тому, кого посчитала их предводителем: именно он приказал моему преследователю взобраться на дерево.

– Вот, видите? Дракон. «Легамбва», – добавила я по-мулински, рассудив, что это слово могут понять с большей вероятностью, чем ширландское. С запозданием догадавшись перейти на мулинский, я продолжала на смеси мулинского с йембе, в надежде, что захватившие меня в плен сумеют понять ту или иную фразу. – Они здесь всюду, по всему болоту. Очень опасны. Они на вас нападут. Но я – я могу показать, как не наткнуться на них. Как избежать опасности.

Слова я подкрепила пантомимой, указывая на рисунок с болотным змеем, затем изображая пальцами хищные когти, подразумевающие нападение дракона, а после прижимая руку к сердцу и обнадеживающим, дружеским тоном подчеркивая готовность помочь избежать драконьих когтей и зубов.

Возможно, кто-то из моих пленителей обладал зачатками познаний в мулинском или йембийском; возможно, моя пантомима возымела эффект. Возможно, во время их краткого совещания им пришло в голову что-то еще. Мне, как могут помнить некоторые из читателей, уже однажды доводилось очутиться в плену у чужестранцев в чужой стране, но в тот раз я смогла опознать в их языке диалект айвершского, что сделало общение если не легким, то хотя бы возможным. А вот язык иквунде я понимала не лучше драконианского, и это, вкупе с воинственным видом и недобрыми намерениями взявших меня в плен, делало сей инцидент намного страшнее. Казалось, я вновь в когтях желтой лихорадки: окружающий мир вдруг утратил всякий смысл, и каждый мой вздох мог оказаться последним.

Однако что-то, будь то мои слова или некие собственные соображения, убедило лабане сохранить мне жизнь. Во всяком случае, тот, кто подошел ко мне, держал в руках не копье, а тонкий стебель лианы, и я послушно позволила связать себе руки за спиной. И даже не стала протестовать, когда он оторвал кусок ткани от моего узла и заткнул мне рот, хотя перед этим мне очень хотелось бы напиться. И все же я осталась жива, а это уже было больше того, на что я могла рассчитывать минуту назад. Все прочее могло и подождать.

Когда меня подняли на ноги, кто-то немного повозился с моими запястьями, и меня потянули за связанные руки: очевидно, к первой лиане привязали вторую, соорудив нечто вроде поводка, чтобы не дать мне сбежать.

Как будто я могла бы бежать! Надеюсь, вы уже составили представление о том, как коварны земли Зеленого Ада? Теперь попробуйте представить, каково это – бежать по джунглям, когда связанные за спиной руки не позволяют удержать равновесие. Я упала бы, не пробежав и десяти шагов! Я едва не упала, когда цебане толкнул меня вперед, и только твердая решимость не пустить прахом отсрочку приговора помогла мне удержаться на ногах.

Меня погнали во главе колонны, точно канарейку, чья смерть предупредит об опасности, ждущей впереди. Как только в голове прояснилось, мне тут же захотелось навести их на что-нибудь подобное: в джунглях хватало и хищников, и топких трясин, и даже опасных насекомых, которых можно было спровоцировать на нападение. К несчастью, невзирая на прошлый удачный опыт в подобной тактике, я сильно сомневалась, что сумею уцелеть в собственной ловушке. Кроме того, лабане мне еще не доверяли, и любая попытка сбить их с пути могла закончиться ударом копья меж лопаток.

Дабы остаться в живых, следовало доказать, что я как проводник чего-то стою.

Посему я употребила все полученные на болотах знания на то, чтобы произвести на врага впечатление. Со связанными руками и кляпом во рту добиться этого было нелегко, но я демонстративно повела их в обход кустов, в колючих ветвях которых обитают весьма неприятные муравьи, затем снова свернула в сторону, кивком указав на змею, свисавшую с ветки впереди.

Так, шаг за шагом, минуя угрозу за угрозой, шли мы в глубины Зеленого Ада.