Глава 43
На процессе, который начался больше двух недель назад и, на взгляд Павла, чересчур уж затянулся, он уже привык ко всему, что его здесь окружало: к рутинному судебному ритуалу, к вопросам обвинителя и адвоката, к ответам свидетелей, к вспышкам фотоаппаратов и стрекоту телекамер. Он и Джон, как официальные телохранители Лины, получили постоянные пропуска в зал Верховного суда, и сейчас он сидел в первом из десяти рядов, отведенных для зрителей, журналистов и специально приглашенных лиц. Джон, как и было условлено, стоял слева от него у стены, чтобы наблюдать за теми, кто находится за спиной Павла. Переговаривались они с помощью приколотых к лацканам пиджаков микрофонов и вставленных в ухо наушников, используя шифр, в соответствии с которым каждому находящемуся в зале был присвоен свой номер. По взаимному уговору они менялись местами каждые два часа, и Павлу оставалось сидеть еще около часа, после чего он должен был встать к стене, заменив Джона.
Сейчас в его задачу входило постоянно держать в поле зрения ту часть зала, в которой размещались стол судьи, кресло для свидетелей, ряды присяжных, стол государственного обвинителя и, наконец, находящийся прямо перед ним стол защиты, за которым сидели Лина, Гленн Шапиро и его помощник. Эта часть зала была отгорожена барьером, с обеих сторон которого были выделены места для телевизионщиков, журналистов и фоторепортеров.
На процессе были приняты чрезвычайные меры безопасности, поэтому по обе стороны судейского стола дежурили четверо полицейских, по два с каждой стороны.
Меры безопасности были приняты предельно жесткие, зал просматривался скрытыми видеокамерами, все входящие проходили через металлоискатель и определитель взрывчатки, кроме того, полицейские проводили тщательный досмотр личных вещей. У здания суда и во внутренних помещениях были размещены дополнительные наряды полиции — это не считая того, что в зале и на подступах к нему находилось множество переодетых копов и агентов ФБР в штатском.
Только что был отпущен очередной свидетель, и после короткого перерыва судья Эд Бэйнс вызвал к свидетельскому креслу высокого здоровяка по имени Джек Корлиссон. Это был подсобный рабочий из дома Лины.
Первые вопросы обвинителя, заданные Корлиссону, а также его ответы были обычными и не представляли особого интереса. Однако после того, как прокурор Крис Стингфелд, стройный брюнет с пружинящей походкой, занял точно рассчитанную позицию перед присяжными, стало ясно: он будет задавать вопросы, ответы на которые могут быть направлены только против Лины.
— Итак, мистер Корлиссон… — Стингфелд выдержал паузу. — Итак, мистер Корлиссон, что вы делали в день убийства Кеннета Луксмана, между двенадцатью и часом дня?
— Между двенадцатью и часом дня я убирал тротуар перед домом, — ответил Корлиссон.
— Как именно вы убирали тротуар?
— Как обычно, с помощью ветродуя. Сдувал им с тротуара на мостовую листья, окурки, бумажки, другой мелкий мусор.
— Когда вы убирали тротуар, кто-нибудь выходил из подъезда дома?
— Да, выходил.
— Кто?
— Мисс Лина Гжибовски.
— Кто-нибудь еще выходил из подъезда, когда вы убирали тротуар?
— Нет, больше никто. Только мисс Лина Гжибовски.
— Вы уверены, что это была именно она?
— Да, уверен.
— Вы ее хорошо знаете?
— Да, я ее знаю. Я знаю всех жильцов нашего дома, даже новых, а мисс Лина живет у нас давно.
— Скажите, а здесь, в этом зале, вы ее видите?
— Да… — Корлиссон кивнул. — Вон она сидит, за тем столом. Это она.
— Хорошо. — Лицо Стингфелда как бы призывало к снисходительности к свидетелю. — Итак, вы увидели, как из подъезда дома вышла Лина Гжибовски. Как она была одета?
— Одета… — Корлиссон помолчал. — Мне кажется, на ней был темный костюм, юбка и жакет, и серый берет.
— Она несла что-нибудь с собой?
— Несла? — Корлиссон пожал плечами. — Нет, она ничего не несла.
— Совсем ничего не несла? Я имею в виду какой-то саквояж, рюкзак, сумку?
— Сумку? — Корлиссон помедлил. — Да, конечно, у нее на плече была сумка.
— Какая именно сумка?
— Черная кожаная сумка.
— Большая, маленькая?
— Ну… такая… средняя.
— Поясните, что значит средняя? В эту сумку можно было положить, скажем, пистолет?
— Протестую, ваша честь! — Шапиро поднял руку. — Это досужее размышление, не имеющее отношения к допросу данного свидетеля!
— Ваша честь… — Стингфелд с видом оскорбленного достоинства обвел взглядом ряды присяжных. — Вопрос имеет отношение к делу, поскольку я хочу выяснить некоторые важные обстоятельства.
— Протест отклонен, — сказал судья.
— Спасибо, ваша честь. Значит, мистер Корлиссон, это была достаточно вместительная сумка?
— Ну… Наверное, достаточно вместительная.
— Наверное или точно?
— Сэр… — Корлиссон замолчал. — Хорошо, точно вместительная.
— И в нее можно было положить пистолет?
— Я думаю, что можно.
— Понятно. Итак, Лина Гжибовски вышла из подъезда. Что она сделала в первый момент, как только вышла из подъезда? Она посмотрела в вашу сторону, поздоровалась?
— Нет, она не посмотрела в мою сторону и не поздоровалась. Она повернулась и сразу пошла в сторону Мэдисон-авеню.
— Скажите, а обычно она, когда видит вас, здоровается с вами?
— Обычно? — Подумав, Корлиссон пожал плечами. — Когда как. То здоровается, то не здоровается.
— Итак, она повернулась и пошла в сторону Мэдисон-авеню. У вас не создалось впечатления, что Лина Гжибовски не хотела, чтобы вы видели ее лицо?
— Протестую, ваша честь! — сказал Шапиро. — Обвинитель пытается подсказать свидетелю мотивы!
Стингфелд, подняв брови, посмотрел на судью:
— Ваша честь! Вопрос задан по существу, потому что я хочу лишь уточнить, хотела или не хотела обвиняемая, чтобы свидетель увидел ее лицо после… — Прокурор сделал эффектную паузу. — После того, как Кеннет Луксман был убит.
— Протест отклоняется, — сказал судья. — Мистер Стингфелд, можете продолжать допрос.
— Спасибо, ваша честь. — Прокурор повернулся к свидетельскому креслу. — Итак, мистер Корлиссон, как вы считаете, выходя из подъезда, Лина Гжибовски не хотела, чтобы вы видели ее лицо?
— Возможно, она не хотела, чтобы я видел ее лицо.
— Понятно. Вы говорите, он пошла в сторону Мэдисон-авеню?
— Да, она пошла в сторону Мэдисон-авеню.
— Пошла быстро или медленно?
— Скорее быстро.
— И что она сделала, дойдя до Мэдисон-авеню?
— Повернула направо.
— И после этого вы ее не видели?
— Нет, после этого я ее не видел.
— Скажите, мистер Корлиссон, у вас в этот момент не возникло мысли, что такое поведение Лины Гжибовски было вызвано тем…
— Протестую, ваша честь! — сказал Шапиро. — Вопрос является домыслом. Знать, почему моя подзащитная вела себя так или иначе, может только она сама.
— Протест принят, — сказал судья. Довольно улыбнувшись, Стингфелд поклонился:
— У меня нет больше вопросов.
Подождав, пока он сядет на свое место, судья посмотрел на Шапиро:
— Мистер Шапиро, свидетель в вашем распоряжении.
— Спасибо, ваша честь, вопросов к этому свидетелю у меня нет. Но прошу его не отпускать, возможно, он еще понадобится.
— Понятно. — Судья посмотрел на Корлиссона. — Свидетель, вы свободны, но из зала суда пока не уходите.
Корлиссон встал и прошел к своему месту. По залу пронесся легкий шум, защелкали затворы фотоаппаратов, засверкали вспышки.
Воспользовавшись коротким перерывом, Павел повернулся, проверяя тех, кто сидел поблизости. Сегодня его внимание, и не без оснований, постоянно привлекала невысокая блондинка в пестрой цветной рубашке, заправленной в белые джинсы. Блондинку звали Сандра Келли, и до этого дня она не вызывала у него никаких подозрений. Келли, представляющая на процессе нью-йоркскую газету «Виллидж войс», ничем не выделялась среди остальных журналистов и производила впечатление настоящего профессионала.
Однако сегодня поведение Сандры Келли ему почему-то не нравилось. Причем он до сих пор не мог понять почему. Он не мог отделаться от ощущения, что жесты, движения, манера держать фотоаппарат и диктофон Сандры Келли стали чуть-чуть другими, и даже в ее внешности ему чудились какие-то неуловимые изменения. Кроме того, если до этого Келли, имевшая специальное разрешение, сидела сзади, в третьем ряду, сегодня она, случайно или намеренно, заняла место в первом ряду, слева от него, и находилась в непосредственной близости от стола защиты, за которым сидела Лина.
Все это, конечно, еще не было поводом для серьезных подозрений. Он знал, что внешность женщины, равно как и ее манера держаться, меняется, и зависит это от тысячи самых разных причин. Что же до места в первом ряду — его мечтает получить любой журналист, получивший пропуск в зал суда.
Сандре Келли по их взаимной договоренности с Джоном был присвоен шестой номер, и он на всякий случай сказал негромко:
— Малыш, возьми плотнее шестого. Что-то он мне не нравится.
— Понял, — услышал он в микронаушнике голос Джона. — Хорошо, возьму шестого поплотнее.
Тем временем судья, грузный, с большими бровями и пышными полуседыми баками, до этого сидевший неподвижно и смотревший в одну точку, оглядев зал, стукнул по столу молотком:
— Леди и джентльмены, прошу соблюдать тишину! — Дождавшись, пока шум стихнет, добавил: — Для дачи показаний вызывается свидетель защиты, лейтенант полиции Чарльз Хьюдж.
Павел знал, что это был хорошо продуманный ход Гленна Шапиро. Хьюдж уже вызывался для дачи показаний в первые дни процесса и был тогда подвергнут перекрестному допросу, в котором принимали участие как прокурор, так и адвокат. Однако в те дни Шапиро умышленно не задал Хьюджу ни одного вопроса, касающегося пули, замурованной в стене.
Подойдя к свидетельскому креслу, лейтенант сел. Шум, вызванный появлением полицейского, постепенно стих, и судья, посмотрев на прокурора, сказал:
— Мистер Стингфелд?
— Ваша честь… — Бросив быстрый взгляд в сторону Шапиро, обвинитель изобразил ироническую усмешку. — Спасибо, ваша честь, но я уступаю поле деятельности моему коллеге. Этого свидетеля я уже допрашивал в первые дни процесса. Пока у меня нет к нему никаких вопросов.
— Хорошо, мистер Стингфелд. — Судья кивнул. — Мистер Шапиро, прошу.
— Спасибо, ваша честь. — Взяв со стола пластиковый пакет, в котором лежал пистолет «байонн», Шапиро подошел к креслу свидетеля. Положил пакет с пистолетом на барьер. — Лейтенант, вы знаете, что я позаимствовал у вас это вещественное доказательство?
— Да, сэр.
— Прекрасно. Сделал я это для того, чтобы наша с вами беседа была более предметной. — Протянул пакет. — Вы узнаете это вещественное доказательство? Посмотрите, не торопитесь.
Взяв пакет, Хьюдж взглянул на номер пистолета. Положил пакет перед собой.
— Да, узнаю.
— Что это?
— Пистолет системы «Байонн».
— Как он у вас оказался?
— Его передала мне мисс Лина Гжибовски.
— Она подтвердила, что это ее пистолет?
— Да, сэр. Не только подтвердила, но и сказала, что произвела из него три выстрела в Кеннета Луксмана.
— Вы проверили, ее ли это пистолет?
— Да, проверил. Это ее пистолет.
По залу прошел легкий шум. Дождавшись, пока шум стихнет, Шапиро повернулся к присяжным:
— Я хочу пояснить: из этого пистолета Лина Гжибовски сделала не три выстрела в Кеннета Луксмана, а три выстрела, направленные в сторону Кеннета Луксмана. Ни один из которых не попал в цель.
— Протестую, ваша честь! — Спрингфелд встал. — Заявление адвоката Шапиро голословно и не имеет абсолютно никаких подтверждений!
Судья посмотрел на адвоката:
— Мистер Шапиро, что вы скажете?
— Ваша честь, мое заявление имеет подтверждения, и эти подтверждения вы скоро увидите и услышите. Я могу продолжать?
Подумав, судья кивнул:
— Хорошо, продолжайте. Протест отклонен. Шапиро повернулся к Хьюджу:
— Вы проводили какую-то проверку этого пистолета, чтобы убедиться, что выстрелы, направленные в сторону Кеннета Луксмана, были произведены именно из него?
— Да, наши техники проводили такую проверку.
— Как называется такая проверка?
— Чисто технически она называется «отстрел». Пистолет был отстрелян.
— Мистер Хьюдж, попробуйте объяснить собравшимся, и прежде всего присяжным, в чем состоит суть этого эксперимента, который называется «отстрел».
— Как бы это объяснить получше… — Хьюдж помолчал. — Поверхность ствола каждого пистолета, я имею в виду его внутреннюю часть, только с виду абсолютно гладкая и ровная. На самом деле внутренняя часть каждого ствола абсолютно особая.
— То есть внутренность каждого ствола индивидуальна? — подсказал Шапиро.
— Можно сказать и так. Внутренность каждого ствола индивидуальна.
— Иными словами, каждый ствол имеет свои, присущие только ему особенности нарезки и даже свои царапины и шероховатости?
— Да, вот именно.
— Продолжайте, лейтенант. Итак, что означает провести отстрел пистолета?
— Это означает, что, когда пистолет отстреливается, на пуле остаются следы ствола, которые повторяются на любой пуле, выпущенной из этого пистолета.
— То есть, если ствол абсолютно индивидуален, следы на пуле тоже абсолютно индивидуальны?
— Да, следы тоже абсолютно индивидуальны.
— И вы по этим следам можете определить, что пуля выпущена именно из этого пистолета?
— Да, это так.
— Спасибо, лейтенант. С этим мы покончили. Перейдем к боеобеспечению. Я правильно выразился? Можно сказать «боеобеспечение»?
— Да, сэр, можно.
— Спасибо. Скажите, сколько зарядов находится в стандартной обойме пистолета этой системы, «Байонн»?
— Семь зарядов.
— А сколько зарядов было в обойме этого пистолета, когда моя подзащитная, Лина Гжибовски, передала вам его?
— Четыре заряда.
— То есть были использованы три заряда?
— Да, сэр, были использованы три заряда.
— Вы нашли гильзы от этих трех зарядов?
— Нашли.
— Где вы их нашли?
— Там, где произошло убийство, на полу в квартире Лины Гжибовски.
— Вы сверили эти три гильзы с гильзами, оставшимися в обойме пистолета, который вам передала Лина Гжибовски?
— Сверили.
— И каков был результат?
— Результат — все семь гильз из одной и той же обоймы. Гильзы абсолютно идентичны.
— Так… — Сказав это, Шапиро отошел к столу. Постояв, вернулся к свидетельскому креслу. — Хорошо, лейтенант, спасибо. Ну а что насчет трех пуль, которые были в этих гильзах? Вы нашли их?
— Да, нашли.
— Где вы их нашли?
— Там же, в квартире Лины Гжибовски.
— Где именно в квартире Лины Гжибовски?
— В стене. Они застряли в стене после выстрелов.
— Значит, вы извлекли эти пули из стены?
— Да, сэр. Естественно, извлек их не я, а наши техники, участники следственной группы.
— Все три пули были извлечены из стены одновременно?
— Нет, сэр.
— Интересно. — Шапиро сделал многозначительную паузу. — Как же они были извлечены, если не одновременно?
— Сэр, две пули были извлечены из этой стены сразу. А потом, примерно месяц спустя, была извлечена еще одна пуля.
— Из той же стены?
— Да, из той же стены.
— Подождите, лейтенант, давайте попробуем разобраться поточнее. Вы сказали, сначала были извлечены две пули. Когда именно «сначала»?
— С самого начала, когда к месту убийства была вызвана полиция.
— Конкретно, какое подразделение полиции прибыло первым к месту происшествия?
— Первой прибыла патрульная машина, которой сообщили, что в квартире, где живет Лина Гжибовски, были слышны выстрелы.
— Понятно. Дальше?
— Дальше, обнаружив в квартире мертвого человека, патрульные произвели первичный осмотр и вызвали следственную группу.
— Ну да, таков порядок. Следственную группу возглавляли вы?
— Нет, я прибыл позже. Следственную группу возглавлял детектив Берри.
— Я правильно понимаю — к моменту, когда вы прибыли, эти две пули были уже извлечены из стены?
— Еще нет. Были только обнаружены пулевые отверстия.
— Сколько пулевых отверстий?
— Два пулевых отверстия.
— Ах, ну да. И что сделали вы?
— Когда я прибыл на место происшествия, я дал указание техникам извлечь пули из стены.
— И они их извлекли?
— Да, они их извлекли.
— Вас тогда не удивило, что гильз три, а пули только две?
— Сэр, мы были абсолютно убеждены, что третьей пулей был убит Кеннет Луксман.
— Понятно. — Сняв очки, Шапиро протер их и снова надел. — Понятно. Куда попала пуля, которая его убила?
— В сердце.
— Точно в сердце?
— Да, точно в сердце.
— Ага… — Шапиро помолчал. — Можно сказать, эта пуля была выпущена со снайперской точностью?
— Протестую, ваша честь! — сказал Стингфелд. — Снайперская точность здесь ни при чем, пуля могла попасть в сердце и без всякой снайперской точности.
Поколебавшись, судья кивнул:
— Протест принят.
— Не буду спорить. — Шапиро некоторое время изучал потолок. — Не буду спорить. Хорошо, лейтенант, давайте разберемся с пулями и с гильзами. Вы получили возможность осмотреть пулю, которая была извлечена из сердца Кеннета Луксмана?
— Да, конечно, получил.
— Ее сопровождало какое-нибудь объяснение специалистов?
— Да, сэр. К пуле были приложены заключения судебного медика, эксперта-трасолога и специалиста по оружию.
— Что говорилось в этих заключениях?
— В этих заключениях говорилось, что пуля была выпущена из пистолета типа «байонн», что она была выпущена с близкого расстояния и что именно она послужила причиной смерти Кеннета Луксмана.
— В момент, когда вы получили эту пулю, вы имели возможность отстрелять лежащий перед вами пистолет Лины Гжибовски, чтобы проверить, из него ли выпущена пуля, убившая Кеннета Луксмана?
— Нет, не имел.
— Почему?
— Потому что в тот момент у меня не было этого пистолета.
— И вы не знали, где он находится?
— Не знал. — Подумав, Хьюдж добавил: — Так же как и не знал, где находится мисс Лина Гжибовски, которой он принадлежит.
— Хорошо. Итак, имея на руках три гильзы от пистолета «байонн» и три пули от пистолета «байонн», вы были уверены, что у вас все сходится?
— Сэр… — Хьюдж пожал плечами. — Сэр, простите, что вы имеете в виду под словами «все сходится»?
— Я имею в виду, что вы увидели, что сходятся все компоненты всех трех выстрелов, которые произвела Лина Гжибовски. Так ведь?
— Ну… — Хьюдж задумался. — Да, сэр, в общем, я был уверен, что у меня сходятся компоненты всех трех выстрелов.
— То есть вы были уверены, что пулю, извлеченную из сердца Кеннета Луксмана, выпустила из своего пистолета Лина Гжибовски? Я имею в виду — были уверены в тот момент?
— Да, в тот момент я был в этом уверен.
— Теперь вернемся к началу нашей беседы. Вы сказали, что вы, точнее, техники следственной группы, работавшие под вашим наблюдением, извлекли из стены всего три пули. Причем сначала они извлекли две пули, а потом еще одну. Как это все понять?
— Сэр… Третью пулю из этой стены техники извлекли много позже.
— Что значит «много позже»?
— Я не могу сейчас точно сосчитать, сэр. У меня все отмечено в записной книжке, если хотите, я могу в нее посмотреть.
— Не стоит терять времени, скажите, когда это примерно было.
— Примерно это произошло через несколько недель после убийства Кеннета Луксмана. И за полторы недели до начала этого процесса.
— Где находилась эта третья пуля, которую вы нашли через несколько недель после убийства Кеннета Луксмана?
— В квартире Лины Гжибовски, в стене.
— Далеко от двух пуль, которые вы нашли в день убийства?
— Нет, рядом.
— Интересно, она, эта пуля, тоже проделала в стене пулевое отверстие?
— Да, конечно.
— Почему же в день убийства ни детектив Берри, ни техники, ни вы не заметили этого отверстия?
— Сэр… — Хьюдж кашлянул. — Сэр, мы не заметили это пулевое отверстие, потому что оно было замазано и закрашено.
— Я не очень понимаю, лейтенант. Пулевое отверстие было замазано и закрашено. Кем?
— Не знаю.
По залу прошел гул. Подождав, пока он стихнет, Шапиро спросил:
— Вы уверены, что это пулевое отверстие было замазано и закрашено?
— Да, уверен.
— Секундочку… — Подойдя к столу защиты, Шапиро взял у помощника две стопки фотографий. — Я хотел бы показать его чести, господину судье, а также господам присяжным, как выглядела стена с этим замазанным и закрашенным отверстием. — Отделив от одной из стопок верхнее фото, подошел к судье. — Ваша честь, взгляните… Крестиком помечено замазанное и закрашенное место… Как видите, понять, что здесь было пулевое отверстие, невозможно… — Судья кивнул, и Шапиро, отделив от пачки половину, положил ее на стол. — Ваша честь, этот комплект для вас. — Перешел к присяжным. — Леди и джентльмены, оставляю вам комплект фотографий, чтобы вы убедились, как искусно было замаскировано третье пулевое отверстие.
В зале стоял гул, и Эд Бэйнс стукнул молотком:
— Леди и джентльмены, прошу тишины! Иначе я буду вынужден удалить из зала всех посторонних!
Шум не сразу, но стих. Грозно оглядев зал, судья положил молоток:
— Продолжайте, мистер Шапиро.
— Итак… — Адвокат подошел к Хьюджу. — Итак, лейтенант, сначала ни вы, ни ваши коллеги не знали, что в стене засела третья пуля. Это так?
— Да, это так.
— Но позже, по прошествии времени, вам стало известно, что в стене квартиры Лины Гжибовски может быть и третье пулевое отверстие. Я правильно излагаю последовательность событий?
— Да, сэр, правильно.
— Итак, что вы сделали, узнав, что в стене может быть третье пулевое отверстие, а точнее, третья пуля? Обойдем детали, сообщите лишь, что вы конкретно сделали?
— Я вызвал следственную группу.
— Вызвали следственную группу, и дальше?
— Дальше я попросил специалистов проверить, может ли в этой стене быть пуля.
— Что было дальше?
— Специалисты вскрыли стену и нашли пулю.
— Она застряла в стене после выстрела?
— Да, она застряла в стене после выстрела.
— Так же как две первые пули, которые вы извлекли из этой стены несколькими неделями раньше.
— Да, именно. Так же как первые две пули.
— Что вы сделали с этой пулей?
— Отдал ее в нашу лабораторию на экспертизу, чтобы ее сравнили с пулями, извлеченными из стены раньше.
— Лейтенант, скажите, у вас ведь, мне кажется, появились какие-то новые возможности для проверки, из какого пистолета выпущена эта пуля?
— Да, сэр, появились.
— Какие именно?
— В день, когда мы извлекли из стены третью пулю, мисс Лина Гжибовски добровольно явилась в полицию, и в моем распоряжении оказался пистолет «байонн», из которого она стреляла.
— Этот пистолет помог в проведении экспертизы?
— Да, помог, потому что у экспертов появилась возможность отстрелять этот пистолет.
— И что показала экспертиза?
— Экспертиза показала, что две пули, которые были извлечены из стены в день убийства, и третья, которую мы извлекли позже, абсолютно идентичны и выпущены из одного пистолета.
— То есть из пистолета мисс Лины Гжибовски?
— Да, из пистолета мисс Лины Гжибовски.
— Эксперты ведь смогли теперь проверить и пулю, извлеченную из сердца Кеннета Луксмана, так ведь?
— Да, это так.
— И что установила экспертиза?
— Экспертиза установила, что эта пуля не идентична пулям, выпущенным из пистолета мисс Лины Гжибовски.
В зале возник шум, и судья несколько раз стукнул молотком. Переждав, Шапиро спросил:
— Иными словами, пуля, убившая Кеннета Луксмана, была выпущена из другого пистолета?
— Да, она была выпущена из другого пистолета. Шум в зале достиг предела, и судье пришлось пригнуться к микрофону:
— Леди и джентльмены, прошу соблюдать тишину! Иначе я действительно удалю всех посторонних! Леди и джентльмены, соблюдайте тишину!
Подождав, пока шум стихнет до приемлемого уровня, Шапиро сказал:
— Ваша честь, у меня больше вопросов нет.
Он сел за свой столик, и судья посмотрел на прокурора:
— Мистер Стингфелд, вы будете задавать вопросы свидетелю?
Во время последней части допроса Хьюджа Стингфелд несколько раз поднимал и тут же опускал руку. Но сейчас, состроив скучную мину, сказал:
— Нет, ваша честь, у меня вопросов нет. Шапиро, подойдя к судейскому столику вплотную, что-то шепнул судье. Выслушав, тот посмотрел на Хьюджа:
— Свидетель, вы пока свободны. Но прошу не оставлять зал суда.
— Хорошо, ваша честь. — Хьюдж направился к своему месту.
Павел покосился в сторону Сандры Келли — она продолжала сидеть там же, у стены, в двух-трех метрах от стола защиты, и в ее позе и движениях не было ничего подозрительного. В вытянутой руке она держала диктофон, придерживая другой рукой фотоаппарат.
Практически беззвучно, так, что его не смогла бы услышать даже сидящая рядом Лариса Александровна, Павел спросил:
— Как там шестой?
— Вроде с ним все тихо, — ответил в наушнике голос Джона.
— А второй?
Второй номер был присвоен Кейесу, который сидел недалеко от Павла, сзади во втором ряду. Повесткой, доставленной лично ему в руки, он был приглашен явиться сегодня в суд в качестве свидетеля и показаний еще не давал.
Помедлив, Джон сказал:
— Все чисто.
Хотя Кейес видел его в парике и усах, Павел пришел сегодня на процесс в больших черных очках и, когда стоял у стены, располагался чуть сзади Кейеса так, чтобы тот не смог его увидеть. На стул он тоже садился так, чтобы Кейес не смог увидеть его лица, и слова «Все чисто» означали, что Джон уверен, что Кейес Павла не видел, а если даже и видел, то не узнал.
Посмотрев на судейский стол, Павел заметил, что помощник, пригнувшись, что-то говорит на ухо судье. Выслушав, тот взял стакан с чаем, сделал глоток и пригнулся к микрофону:
— К месту свидетеля вызывается для дачи показаний мистер Алберт Кейес.
Имя Кейеса ничего не говорило залу и было встречено спокойно.
Скосив глаза, Павел увидел, как Кейес встал со своего места и выбрался в центральный проход. На бывшем соседе Лины был темно-синий клубный пиджак, бежевые брюки и черные мокасины. Подойдя к свидетельскому креслу, Кейес проделал обычную процедуру: поднял руку, выслушав слова клятвы, сказал: «Yes, I do», после чего сел в кресло.
— Мистер Стингфелд, вы можете задавать вопросы, — сказал судья.
— Спасибо, ваша честь.
Стингфелд вышел из-за стола. Подойдя пружинящей походкой к свидетельскому креслу, остановился. Он явно хотел занять наиболее эффектную позу перед направленными на него в этот момент телекамерами. Выждав, повернулся к Кейесу:
— Мистер Кейес, в то время, когда был убит Кеннет Луксман, вы жили в доме, где проживает мисс Лина Гжибовски?
Вопрос был задан непринужденным тоном, так, будто Стингфелд призывал свидетеля к дружеской беседе.
— Да, сэр.
— На одном с ней этаже?
— Да, сэр.
— Ваши квартиры расположены рядом?
— Да, сэр, это так.
— Вы знаете мисс Лину Гжибовски?
— Я знаю, что она жила в соседней квартире, но вообще я с ней незнаком. — Было видно, что длинные ответы удаются Кейесу хуже. — В нашем доме жильцы видят друг друга редко. — Помедлив, добавил: — В основном это происходит случайно.
— Ага… — Сделав два шага к рядам присяжных, Стингфелд снова повернулся к креслу свидетеля: — Но вы с ней встречались, скажем так, лицом к лицу?
— Да, пару раз мы сталкивались.
— Вы обменивались при этом какими-нибудь словами, приветствиями?
— Мы обменивались обычными словами, принятыми в таких случаях. Доброе утро, добрый день.
— Скажите, а мистера Кеннета Луксмана вы знали?
— Лично его я не знал, но, естественно, читал о нем в газетах. — Здесь Кейесу потребовалась передышка. — Но я видел мистера Кеннета Луксмана в нашем доме. Не помню точно где: в холле или в лифте, но пару раз я его видел.
— Понятно, мистер Кейес. — Стингфелд помолчал. — Мистер Кейес, скажите, где вы были в день, когда убили Кеннета Луксмана?
— У себя дома.
— Все время?
— Да, все время. Если не считать, что минут на пятнадцать я вышел за газетой. — Кейес помолчал. — А потом взял у портье почту.
— В какое примерно время вы выходили за газетой?
— Примерно в половине одиннадцатого утра.
— В этот период времени, когда вы выходили за газетой, вы видели мисс Лину Гжибовски?
— Нет, не видел.
— А мистера Кеннета Луксмана?
— Тоже не видел.
— Когда вы возвращались после этого в свою квартиру, вы не заметили ничего подозрительного?
— Нет, сэр.
— А когда вошли в свою квартиру?
— Сначала нет, сэр. Но по прошествии некоторого времени заметил.
— Что именно вы заметили?
— Точнее, не заметил, а услышал. Я услышал в соседней квартире три хлопка, напоминающие выстрелы.
— Вы были уверены, что это выстрелы?
— Да, сэр. В юности я занимался стрельбой и легко могу отличить выстрелы от любого другого звука. Я сразу понял, что в соседней квартире стреляют.
— Итак, вы услышали звуки выстрелов и что вы сделали?
— Сначала я ничего не сделал, потому что не люблю вмешиваться в чужую жизнь. Однако эти несколько хлопков не давали мне покоя, и я подумал, что будет вполне разумным позвонить вниз, портье, и попросить выяснить, что происходит в соседней квартире. Что я и сделал.
— Вскоре после этого приехала полиция, так ведь?
— Да, сэр, вскоре после этого приехала полиция.
— Как вы об этом узнали?
— Сначала я услышал шум и голоса в коридоре, в который выходят двери моей квартиры. Потом в дверь моей квартиры позвонили. Когда я открыл дверь, за ней стояли полицейские: один в форме, один в гражданской одежде. Джентльмен в гражданской одежде сказал, что его зовут Берри, он детектив из отдела расследования убийств, и, поскольку в соседней квартире произошло убийство, просит меня поделиться с ним тем, что я знаю. Я рассказал ему то же самое, что только что рассказал вам.
— Понятно. Скажите, мистер Кейес, после этих трех выстрелов вы не видели мисс Лину Гжибовски?
— Нет, не видел.
— Может быть, вы слышали, как она вышла из своей квартиры?
— Нет, сэр. В моей квартире не слышно звука дверей других квартир.
— Понятно. — Стингфелд пружинно приподнялся и опустился на носках. — Что ж, спасибо, мистер Кейес. У меня к вам больше вопросов нет.
Подождав, пока прокурор сядет на свое место, судья посмотрел на Шапиро:
— Мистер Шапиро, свидетель в вашем распоряжении.
— Спасибо, ваша честь. — Адвокат подошел к креслу свидетеля. — Мистер Кейес, вы сказали, в юности вы занимались стрельбой?
— Да, сэр.
— Где именно и каким образом вы занимались стрельбой?
— Протестую, ваша честь… — Стингфелд поднял руку. — Вопрос не имеет отношения к допросу свидетеля по этому делу.
— Протест принят, — сказал судья.
— Вопрос имеет отношение к делу, но я не буду спорить. — Шапиро повернулся к свидетелю: — Мистер Кейес, скажите, когда вы услышали три хлопка, напоминающие выстрелы, где именно вы были в своей квартире?
— В своем кабинете.
— Куда выходят двери этого кабинета?
— В гостиную.
— Эти двери в момент, когда вы услышали три или четыре хлопка, были закрыты или открыты?
— Протестую, ваша честь, — сказал Стингфелд. — Вопрос не имеет отношения к делу.
— Ваша честь, я хочу уточнить обстоятельства, — возразил Шапиро. — Прошу разрешить продолжать допрос.
— Протест отклонен, — сказал судья. — Продолжайте, мистер Шапиро.
Шапиро посмотрел на свидетеля:
— Простите, но я должен вернуться к вопросу: дверь вашего кабинета была закрыта или открыта?
— Не помню, сэр. Я не следил за дверью.
— Понятно. — Шапиро подошел к своему столу и взял прислоненную к нему гладильную доску. Вернувшись к свидетельскому креслу, поднял доску над головой, что тут же вызвало оживление в зале. Дождавшись, пока шум стихнет, сказал: — Эта гладильная доска была использована в эксперименте, который мы провели в квартире моей подзащитной и квартире свидетеля. В эксперименте приняли участие два моих помощника, которые сейчас находятся в зале и готовы подтвердить мои выводы. Находясь в квартире моей подзащитной, один из моих помощников произвел в эту доску шесть пробных выстрелов из пистолета «байонн», в то время как я и второй помощник находились в квартире мистера Кейеса. Так вот, ни я, ни мой помощник, находясь в самой квартире, не услышали звуков выстрелов, а когда вышли на балкон, услышали лишь слабые хлопки, которые могли быть чем угодно, но никак не выстрелами. — Адвокат, держа доску над головой, повернулся, показывая ее всем. — Мистер Кейес, теперь вы понимаете, почему я так подробно спрашиваю вас, где именно в квартире вы находились в тот момент? Если вы действительно находились в своем кабинете, когда раздались выстрелы, вы не могли слышать никаких звуков, даже слабых хлопков.
— Сэр, простите, но у всех людей разный уровень слуха. Не знаю, как обстоит дело со слухом у вашего помощника, но у меня слух отличный. Я ясно слышал выстрелы в соседней квартире. Но даже если бы я их не слышал, что с того? Ведь даже если бы мне почудилось, что в соседней квартире стреляют, и я позвонил бы портье — что, разве я совершил бы этим какой-то неправильный поступок?
— Нет, мистер Кейес, вы не совершили бы неправильного поступка. Выяснить, слышали вы звуки выстрелов или нет, я хочу лишь для того, чтобы показать: вы позвонили портье, потому что вам нужно было это сделать. Обязательно нужно было.
— Не понял, сэр. Почему мне это нужно было?
— Сейчас объясню. Но вернемся к дню, когда произошло убийство. Отвечая обвинителю, вы сказали, что в день, когда произошло убийство, вы около одиннадцати утра вышли из дому за газетой, после чего взяли у портье почту. Это так?
— Да, это так.
— Что вы сделали после этого?
— Вернулся в свою квартиру.
— Думаю, что это не так. Вы вошли в квартиру мисс Лины Гжибовски.
По залу пронесся шум, который тут же стих. Посмотрев на Шапиро, Кейес усмехнулся:
— Сэр, я даже не знаю, что на это вам сказать. То, что вы говорите, — абсолютная ерунда. Выдумка.
— Нет, это не ерунда, мистер Кейес. И я вам это докажу. Назовите точную дату, когда вы въехали в квартиру, находящуюся рядом с квартирой, в которой произошло убийство Кеннета Луксмана?
— Это было в январе этого года. Третьего или четвертого января, точно не помню.
— А когда выехали?
— В марте этого года.
— Какого марта?
— По-моему, восемнадцатого. Да, восемнадцатого марта.
— То есть вы прожили в этой квартире около двух с половиной месяцев?
— Да. Если честно, мне не очень хотелось жить рядом с квартирой, в которой произошло убийство.
— Понятно. — Шапиро сделал несколько шагов, отделяющих кресло свидетеля от рядов присяжных. — Как бы там ни было, я хочу, чтобы присяжные знали, что вы въехали в квартиру, соседнюю с квартирой мисс Лины Гжибовски, в январе, а выехали из нее в марте. Именно в этот отрезок времени случилось то, о чем знают все сидящие здесь, — был убит Кеннет Луксман. Для того чтобы поселиться в этой квартире, вам нужно было заплатить значительную денежную сумму и добыть две рекомендации людей, живущих в этом доме. Сделать это далеко не так просто, но вы эти рекомендации добыли. Скажите, для чего вы приложили столько усилий?
— Сэр, простите, я не понимаю вашего вопроса. Никаких усилий я не прилагал, я просто хотел жить именно в этом доме. Затем, в силу уже указанных мною причин, я из этого дома уехал.
— Вы уехали, потому что выполнили задачу, которую ставили перед собой, — убить Кеннета Луксмана так, чтобы все подумали, что это сделала Лина Гжибовски.
По залу прошел шелест. Кейес усмехнулся:
— Сэр, то, что вы говорите, — полная абракадабра.
— Нет, мистер Кейес, это не абракадабра, и вы это отлично понимаете. Скажите, вы слышали что-нибудь об организации, которая называется «Хьюмэн инвестигейшн»?
По закону Кейес мог сейчас потребовать, чтобы все вопросы ему задавали только в присутствии адвоката, после чего он автоматически превращался из свидетеля в подозреваемого в убийстве. Видимо, он решил этого не делать, поскольку переспросил:
— Как вы сказали, «Хьюмэн инвестигейшн»?
— Да, «Хьюмэн инвестигейшн».
— Не помню, хотя название знакомое. Возможно, я где-то встречал его, в газете или в рекламной передаче.
— Вы отлично знаете эту организацию. Скажите, а знаете ли вы ее президента, Джорджа Кирьята?
— Нет, не знаю. Хотя это имя, возможно, встречалось мне где-то в прессе.
— Может быть, вы что-нибудь слышали о компании «Биг эппл алюминиум глоуб», входящую в сферу влияния президента «Хьюмэн инвестигейшн» Джорджа Кирьята?
— Ничего о ней не слышал. Вообще, не понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете.
— Отлично понимаете. Скажите, известно ли вам что-нибудь о том, что незадолго до своей смерти Кеннет Луксман вложил девятьсот восемьдесят миллионов долларов в траст, созданный им совместно с «Биг эппл алюминиум глоуб»? И что по закону после его смерти эти деньги должны стать собственностью «Биг эппл алюминиум глоуб»?
— Сэр, повторяю: я не понимаю, почему вы меня обо всем этом спрашиваете. Нет, я ничего об этом не слышал.
— Слышали. Но вернемся к вашему въезду в квартиру девятнадцать ноль два. В эту квартиру вы въехали специально, чтобы во время отсутствия Лины Гжибовски время от времени проникать в ее квартиру для изучения расположения комнат, мебели и всего остального. Обследуя квартиру, вы обнаружили в шкатулке, стоящей на секретере в гостиной, пистолет «байонн», принадлежащий на законных основаниях мисс Лине Гжибовски. Вы прекрасно знали об ухудшении отношений Лины Гжибовски и Кеннета Луксмана и знали, что в тот злополучный день Кеннет Луксман придет к Лине Гжибовски, одурманенный психотропным веществом. Выйдя утром за газетой, вы знали, что Лине Гжибовски будет специально прислан фарфоровый сервиз для того, чтобы ненадолго выманить ее из квартиры. Воспользовавшись этим, вы вошли в ее квартиру и спрятались или за портьерой, или еще в каком-то месте. С собой у вас был заранее приготовленный пистолет системы «Байонн». У вас было несколько вариантов убийства, скорее всего, вы рассчитывали убить Кеннета Луксмана из пистолета, принадлежащего Лине Гжибовски, а потом подстроить все так, чтобы все были уверены, что убийца — хозяйка пистолета. Однако, проверив шкатулку, вы увидели, что пистолета «байонн», принадлежащего Лине Гжибовски, там нет. Пистолет был спрятан в ванной комнате под бельем, и вы, обнаружив это, поняли, что Лина Гжибовски спрятала его там, опасаясь Кеннета Луксмана и надеясь с помощью этого пистолета защитить себя. Вы поняли также, что это может сыграть вам на руку. Лина Гжибовски вскоре вернулась, и вы затаились в своем тайнике. Вскоре пришел одурманенный психотропами Кеннет Луксман, который сразу же набросился на Лину Гжибовски, обвиняя ее в измене. Он начал ее душить, и, когда она, достав «байонн», три раза выстрелила, вы выстрелили в четвертый раз, попав точно в сердце Кеннета Луксмана. Лина Гжибовски, находясь в возбужденном состоянии, этого выстрела не заметила. Уверенная, что убила Кеннета Луксмана, она впала в шок, под влиянием которого ушла. Но вы уходить не стали. Среди многих вариантов вы заранее предвидели и тот, который только что произошел, и поэтому подготовились к нему или взяв с собой, или заранее спрятав где-то в квартире моей подзащитной быстросохнущую замазку «граунд» и набор красок. Эти краски были тщательно вами подобраны и по тону точно совпадали с красками, которыми были окрашены стены в разных местах квартиры Лины Гжибовски. Заделав и закрасив одно из пулевых отверстий в стене, два остальных пулевых отверстия вы оставили нетронутыми. Затем, подобрав с пола гильзу от вашего пистолета, вышли из квартиры Лины Гжибовски и, пройдя в свою квартиру, позвонили портье, чтобы сообщить, что услышали в соседней квартире звуки выстрелов.
В зале давно уже стоял не просто шум, а гул, и Шапиро поднял руку. Дождавшись, пока наступит тишина, сказал:
— Вот так обстояло дело, мистер Кейес.
— Простите, сэр, но все, что вы только что сказали, — ерунда. Полная ерунда.
— Нет, это не ерунда. Равно как не ерунда и то, что вы давно и, к сожалению, довольно успешно выполняете задания мусульманской террористической организации «Аль-Каида».
По залу прошел гул, и судья стукнул молотком:
— Прошу соблюдать тишину!
— Что-что? — Саркастически улыбнувшись, Кейес обвел взглядом притихший зал. — Как вы сказали, «Аль-Каида»?
— Да, «Аль-Каида». Вы давно связаны с этой организацией и являетесь одним из активных ее членов.
— Сэр, но это полная нелепица. Никакого отношения к мусульманам я не имею, я примерный христианин, протестант, протестантами были и мои родители.
— Насчет того, что вы примерный христианин, я сильно сомневаюсь. Но действительно, внешне вы не похожи на мусульманина, но именно поэтому «Аль-Каида» и привлекла вас к сотрудничеству.
— Чушь. Просто чушь какая-то. Все, что вы только что сказали, — ложь.
— Нет, это не ложь. И сейчас я докажу, что это не ложь. — Подойдя к своему столу, Шапиро снял матерчатый чехол, под которым оказались компьютер и большой плоский телеэкран. Повернулся к судье: — Ваша честь, разрешите мне показать вам, присяжным и остальным собравшимся видеозапись, которая может многое прояснить?
— Пожалуйста, если это поможет делу.
— Это очень поможет делу. Если можно, я попросил бы выключить свет, оставив только боковые лампы.
Судья кивнул, помощник махнул рукой, и в зале наступил полумрак. Шапиро сел за стол, включил компьютер, сделал несколько движений мышкой, и на экране появились Кейес и Кирьят, сидящие в бунгало на Виргиния-Ки. Звук, как понял Павел, Шапиро умышленно включил на полную мощность, чтобы всем в зале было отчетливо слышно каждое слово.
Все три минуты с небольшим, пока демонстрировалась запись, в зале стояла мертвая тишина. Когда экран погас и под потолком вспыхнул свет, зал загудел. Судья, стукнув несколько раз молотком, крикнул: «Тихо! Прошу соблюдать тишину!», но это не помогло, с порядком в зале было покончено. Шум усилился, несколько зрителей встали со своих мест, человек пять, выйдя из рядов, приблизились вплотную к барьеру. К общему шуму добавились голоса нескольких человек, доставших мобильные телефоны и заговоривших одновременно. Но окончательный хаос в ход заседания внес Кейес.
Некоторое время он настороженно оглядывался, а затем, улучив момент, встал со своего места и бросился к боковой двери. Павел инстинктивно дернулся было, чтобы броситься вслед за ним, но вовремя остановился — у самой двери Кейес был схвачен тремя крепкими молодцами в штатском, опередившими полицейских.
Попытка свидетеля убежать привела в движение всех, заставив вскочить и тех, кто еще оставался на своих местах. Пока все это происходило, судья непрерывно стучал молотком по столу и кричал:
— Спокойствие! Прекратите шум! Что происходит? И вдруг Павел осознал, что, увлекшись наблюдением за Кейесом, забыл о Сандре Келли. Обернулся к стене, и его охватило ощущение безысходности. Окруженный хаосом, прислушиваясь к крикам, он понял, что вряд ли успеет помешать тому, что сейчас произойдет. Он увидел, что в общей суматохе здесь, рядом, возле него осмысленно действуют только два человека — Джон и Сандра Келли. Джон, отчаянно расталкивая стоящих на его пути полицейских и агентов ФБР в штатском, пытается пробиться к Сандре Келли, что же касается журналистки, то она хочет только одного — подойти как можно ближе к Лине. Причем Лина не замечает этого, поскольку, пригнувшись, о чем-то тихо переговаривается с Шапиро.
Его охватило секундное оцепенение, во время которого он наблюдал, как журналистка, обходя людей, забивших проход у барьера, неуклонно приближается к Лине. Диктофон она по-прежнему держит в вытянутой руке, и именно в этот момент Павел догадался, что журналистка не просто держит диктофон, она целится. Он понял, чего хочет Сандра Келли — она хочет выстрелить в Лину. Об этом говорит все, что сопровождает ее приближение к Лине с вытянутым вперед диктофоном, от позы до мимики.
Краем глаза он снова увидел Джона, расшвыривающего людей, которые мешали ему подойти к журналистке. А также услышал, как Сандра Келли, продолжая свое движение к барьеру, крикнула:
— Мисс Лина Гжибовски! Обернитесь!
Лина обернулась, недоуменно разглядывая журналистку, и Павел прыгнул, чтобы повалить журналистку на пол. Пока он летел, журналистка успела выкрикнуть в лицо Лине:
— Убийца! Получай!
Однако в следующую секунду она заметила летящего на нее Павла и инстинктивно повернула руку в его сторону. Ему показалось, что он сможет ее опередить и повалить на пол, но он ошибся — в конце его прыжка диктофон тупо дернулся, как дергается ствол пистолета во время выстрела. Он понял, что это и есть выстрел, потому что одновременно с грохотом что-то со страшной силой полоснуло его по шее. Прислушиваясь к медленно затихающим вокруг крикам и уходящему свету, он попытался вырваться из охватывающей его ледяной мглы и не смог.
