Лили сидела на заднем дворе, пытаясь записать послание для своей матери. День выдался слишком жарким: что-то случилось с климат-контролем. Последнее время такое случалось все чаще и чаще. Грег объяснял, что это все сепаратисты и их хакеры, выводящие из строя спутники. Военные, с которыми он общался в Пентагоне, не одну неделю на них жаловались. За последние несколько дней температура в Нью-Ханаане поднялась за девяносто, и теперь двор окутывал тяжелый, влажный воздух.

Не считая погоды, неделя была хорошей. Грег уехал в командировку в Бостон, на какой-то съезд с остальными игроками на военном поле. Лили всегда представляла эти встречи увеличенными копиями вечеринок, которые они устраивали дома: подвыпившие мужчины, чьи голоса становятся все громче и хриплее по мере вливания спиртного.

Тем не менее, она была благодарна. Когда Грег ушел, она почти могла притвориться, что это ее дом, что ей не нужно никому отчитываться, как прошел день. Не надо прятаться в детской, можно свободно передвигаться по всем комнатам. Но сегодня Грег вернется, и Лили пыталась использовать последние несколько часов, чтобы записать послание. Трудно заставить ложь звучать естественно, особенно для мамы, которая не хотела слышать ничего неприятного. Лили снова включила запись, когда через заднюю стену ограды в сад перевалилась женщина.

Подняв взгляд, Лили вздрогнула. Женщина, шипя от боли, скатилась вниз, обдирая увивающий стену плющ, и в итоге свалилась в кусты гортензии, исчезнув из поля зрения с низким раненым хрипом. В кухонной двери материализовался Джонатан с пистолетом в руках.

– Отойдите, миссис Эм.

Лили проигнорировала его и, встав со своего шезлонга, подошла на цыпочках к каменной стене. Незваная гостья примяла куст гортензии. Лили почувствовала удерживающую ладонь Джонатана на своей руке, но вглядывалась в зазубренные края куста, пока не обнаружила лежащую незнакомку.

Женщина удивительно походила на младшую сестру Лили. Ее волосы, теперь запутавшиеся в ветках, выглядели давно не мытыми, но это был тот же самый темный блонд, даже с той же пружинистой текстурой. И такие же, как у Мэдди, курносый нос и веснушки. Вот только она казалась слишком молодой, и Лили закусила губу, пытаясь посчитать, сколько лет было бы сейчас ее сестре. На два года младше Лили, значит, двадцать три. А этой девушке явно не больше восемнадцати.

Теперь Лили слышала вой сирен, приглушенный толстой каменной стеной. Безопасность едва ли когда-либо использовала сирены в Нью-Ханаане: если они и появлялись в их районе, то действовали тихо и эффективно. Но женщина явно жила не в Нью-Ханаане. Ее лицо покрывала какая-то смазка, на ней были джинсы и порванный свитер размера на три больше. Края свитера были окровавлены. Лили присмотрелась повнимательнее, а потом с шипением отпрянула.

– В нее стреляли!

– Идите в дом, миссис Эм. Я вызову Безопасность.

Девушка открыла глаза. Они сияли, ярко-зеленые и удивительно ясные, слишком опытные для подростка. А потом снова закрыла. Беглянка мелко дрожала, прижимая руку к кровавому пятну на животе. Она казалась слишком молодой, чтобы даже задумывать преступление, и выглядела, как Мэдди. Мэдди, исчезнувшая несколько лет назад.

– Вы ранены, – сообщила ей Лили. – Вам нужно в больницу.

– Никаких больниц.

– Она нарушительница! – прошипел Джонатан.

Сирены стали громче: возможно, они уже на Уиллоу-стрит. Женщина снова открыла глаза, и Лили увидела в них смирение, изможденное принятие. Мэдди смотрела так же, когда за ней пришли, как будто уже представляла, что ждет ее впереди. Лили не хотелось думать о том дне, о Мэдди. Джонатан прав: нужно вызвать Безопасность. Но Мэдди уже нависла над Лили, и она поняла, что не может это сделать, не может выдать девушку.

– Помоги мне занести ее внутрь.

– Зачем? – спросил Джонатан.

– Просто помоги.

– Что скажет мистер Эм?

Она подняла на него глаза, в голосе прорезался металл:

– Это же не первый секрет, который мы от него храним?

– Тут другое.

– Давай ее поднимем.

– Она не случайно перемахнула через стену, миссис Эм. Вы слышите сирены? Думаете, они не за нею?

– В дом. Устроим ее в детской. Он не узнает.

– Ей нужен врач.

– Значит, приведем ей врача.

– И что потом? Врачи обязаны сообщать об огнестрельных ранениях.

Лили приподняла девушку, подсунув руки ей под плечи, поморщившись, когда та застонала. Казалось неимоверно важным поспешить и занести беглянку внутрь, прежде чем она как следует задумается о возможных последствиях и о Греге.

– Давай, в дом.

Джонатан, ворча, присоединился. Они протащили незнакомку через сад и внесли в дом, прохладный оазис тьмы. Когда они добрались до гостиной, раненая потеряла сознание и стала намного тяжелее, чем можно было предположить по ее костлявой фигурке. Лили застонала, когда они тащили ее через холл, мысленно прикидывая, что делать дальше. Во-первых, наблюдение. У Лили не было резервных кадров из гостиной и с лестницы, но можно разочек стереть отснятое – Грег спишет это на сбой… «возможно», – поправил внутренний голос. Обувь сепаратистки покрывала грязь, и на ковре в гостиной осталось несколько пятен. Дом самоочищался, но не так быстро. Лили придется отчистить грязь вручную, прежде чем Грег вернется домой. Они внесли раненую в детскую и уложили на диван. Лили почувствовала, что Джонатан пристально на нее смотрит, прежде чем подняла на него взгляд.

– Что вы делаете, миссис Эм?

– Не знаю, – призналась Лили. – Просто…

– Что?

Мысль о Безопасности пронзила голову Лили: воспоминание о той двери, куда они заталкивали людей, никогда больше из нее не выходивших. Когда Лили была маленькой, таких дверей не было, и даже когда она повзрослела, она не особо обращала внимание, как меняется мир. Она часто думала, что вышла замуж за Грега именно из-за этого крайнего невнимания к последствиям, к будущему. Мэдди интересовалась политикой и гораздо шире смотрела на мир. Непосредственный интерес Лили заключался в управлении домом и отношениях с Грегом, поиске способов не попасть под волну его внезапно налетающего гнева, оставаясь на шаг впереди. Конечно, жизнь ее была полной чашей, но она не могла избавиться от мучительного ощущения общей ответственности множества хороших людей, что, не отрывая глаз от земли, позволили безликой двери Безопасности стать всеобщим властелином. Мэдди бы так этого не оставила, но Мэдди исчезла.

Джонатан все ждал ответа, но Лили не могла объяснить, только не ему. Джонатан был морпехом, воевал в Саудовской Аравии в заключительной отчаянной схватке за последнюю нефть в мире. Он был лоялистом. И держал пистолет.

– Я не собираюсь выдавать ее, – наконец ответила Лили. – Ты расскажешь Грегу?

Джонатан задумчиво посмотрел на женщину.

– Нет, мэм. Но вам нужен врач. Иначе она умрет от потери крови прямо на этом диване.

Лили пробежалась по списку знакомых местных врачей. Друзья Грега, ни один из которых не заслуживал доверия. Кабинет их семейного врача, доктора Коллинза, находился менее чем в пяти километрах, в центре города, но этот вариант тоже никуда не годился. Доктор Коллинз никогда не спрашивал Лили, хотела бы она завести ребенка. Во время ее последнего визита он посоветовал ей сильнее расслабляться во время секса, дескать, расслабление – отличный способ забеременеть.

– Мой кошелек. Там есть карта. Мой врач в Нью-Йорке.

– Дэвис? Это не его область.

– Он – репродуктолог!

– Как скажете, миссис Эм.

Она уставилась на него на мгновение.

– Так ты расскажешь Грегу?

Джонатан вздохнул, вытягивая из кармана ключи от «Лексуса».

– Оставайтесь здесь. Передавите рану. Я вернусь с врачом.

– Каким врачом?

– Не беспокойтесь об этом.

– Не из дружков Грега?

– Не беспокойтесь об этом, миссис Эм. Вы правы: мы оба знаем, как хранить секреты.

Джонатана не было больше часа, и Лили успела навоображать самое худшее: что Джонатана задержали за перевозку врача без лицензии; Джонатану вообще не удалось найти врача; но в основном, что Джонатан отправился прямиком в офис Грега, прямиком в Безопасность, чтобы все им рассказать. Джонатан работал ее телохранителем почти три года, убеждала себя Лили, и знал о докторе Дэвисе. Хотел бы доставить ей неприятности, давным-давно бы доставил.

Но она все равно боялась.

Девушка на диване теряла кровь прямо у Лили на глазах. Когда она разлепила обветренные почти белые губы, пытаясь заговорить, вышло лишь сиплое карканье. Лили спустилась вниз и наполнила миску колотым льдом. Она понятия не имела, как заботиться о больных, но в детстве перенесла воспаление легких и всю ту неделю могла есть только колотый лед. Она намочила тряпку ледяной водой и тоже бросила ее в миску.

Когда она вернулась, девушка на диване спросила, где она. Лили попыталась объяснить ей, но беглянка потеряла сознание до того, как она закончила. Еще три часа, и Грег вернется домой. Где же Джонатан? И что Лили делать? Прятать таблетки – это одно, но укрывать человека – совсем другое.

– Как вас зовут? – спросила Лили, когда раненая снова очнулась.

– Без имен, – прошептала девушка в ответ.

Лили показалось, что ей уже попадались эти слова, возможно, в одной из бесчисленных правительственных брошюр и листовок. Что эта женщина здесь делает? Время от времени Лили слышала по соседству сирены, иногда далеко, а иногда очень близко. Она проверила новостные сайты на настенной панели, но там не оказалось ничего, никаких местных новостей о нарушителе или каком-либо преступлении. Лили сходила в комнату наблюдения и удалила все записи за последние сутки. Всегда оставался шанс, что Грег наблюдает за домом в реальном времени, но вряд ли сегодня: под конец конференции, перед посадкой на самолет, Грег сосредоточится на подхалимаже. На обратном пути она убрала грязь.

Девушка все еще не пришла в сознание. Она была слишком молода, чтобы оказаться Мэдди, да и слишком высока, но все равно на диване словно бы возлежал призрак. День клонился к вечеру, линия солнца из окна пересекла плечо женщины, и Лили заметила шрам чуть выше ключицы. У Лили имелся шрам в том же месте: аккуратная хирургическая линия, оставшаяся после имплантации метки, когда она была еще совсем юной. Но этот шрам был гораздо заметнее. Не тонкая, чистая линия, остающаяся после лазера. Он выглядел так, словно его сделали скальпелем.

Лили долго пялилась на шрам, охваченная безумной догадкой: девушка каким-то образом вытащила метку. Это казалось невозможным: в каждой метке содержался смертельный яд, высвобождающийся, если кто-то пытался вмешаться в устройство. Но чем дольше Лили рассматривала шрам, тем сильнее крепла ее уверенность, что этой девушке удалось избавиться от метки. Она могла пойти, куда ей вздумается, без Безопасности, отслеживающей каждое ее движение. Лили даже представить себе не могла, каково это.

В четыре Джонатан наконец-то вернулся с опрятным седовласым мужчиной. На вкус Лили, маленький человечек выглядел именно так, как должен выглядеть доктор: он носил профессионально выглядевший серый костюм, старомодные очки в проволочной оправе и нес небольшой черный кожаный саквояж, открывавшийся со щелчком. Не обратив никакого внимания на Лили, врач сразу направился к девушке на диване. Мгновенно поставив диагноз, он обернулся и сказал, словно бы обращаясь к медсестре:

– Кипяченой воды и полотенец. Хлопковых.

Лили так удивилась, что на мгновение застыла. Она не привыкла получать приказы в собственном доме.

«Только от Грега», – шепнул внутренний голос, и это заставило ее двигаться, отправиться из детской на кухню. Принеся воду, она подошла к шкафу, пытаясь определить, каких полотенец Грег бы не хватился. Время от времени он обращал внимание на случайные детали: в один день Лили могла выбросить комплект поизносившихся простыней, а год спустя Грег спрашивал, куда они подевались. Ни одно из их полотенец не было достаточно темным, чтобы скрыть кровь, какой бы комплект она ни выбрала.

Лили схватила набор сосново-зеленых полотенец, который всегда ненавидела: свадебный подарок тетушки Грега. Вернувшись, она обнаружила, что Джонатан с доктором передвинули диван к окну, под прямые солнечные лучи. Доктор снял с девушки безразмерный свитер, под которым оказалась выцветшая мужская майка, и теперь срезал майку ножницами из саквояжа. Лили наклонилась, укладывая полотенца рядом с ним.

– Этого достаточно, мисс.

– Лили.

– Без имен.

Снова эта фраза. Почувствовав упрек, Лили повернулась к Джонатану и обнаружила, что тот вынул пистолет, блестящую черную штуковину, из-за которой ей всегда становилось не по себе, и возится с ним, разряжая и снова заряжая.

– Подержите ее, – сказал доктор. Лили не поняла, к кому он обращался, но они оба шагнули вперед, Лили – к рукам женщины, Джонатан, спрятав пистолет, – к ногам. Опустив взгляд и увидев вспышку паники в глазах девушки, Лили положила руку ей на лоб, и, чувствуя себя самой ужасной обманщицей в мире, прошептала:

– Все будет хорошо.

Следующие полчаса Лили запомнила до конца своих дней во всех тошнотворных подробностях. У врача хотя бы оказался лазерный зонд, но, когда он начал орудовать им, руки девушки так напряглись, что лицо и шея Лили от усилия покрылись липким потом. Каждые несколько минут врач бормотал: «Глубоко засела, маленькая засранка», и только по этому бормотанию Лили отмечала течение времени.

Большую часть времени операции она пропялилась на Джонатана, пытаясь его разгадать. Он был хорошим телохранителем и способным водителем, но также бывшим морпехом, и – Лили всегда так думала – лоялистом. Откуда он знал внесистемного доктора? Как они скроют это от Грега?

Врач, наконец, нашел пулю и начал работать небольшим набором щипцов. Где-то посреди процесса девушка снова потеряла сознание, и ее пальцы милостиво ослабили хватку на руках Лили. Казалось, температура в детской резко поднялась, хотя панель на стене показывала 74 градуса. У Лили закружилась голова, словно от нее отлила вся кровь. Джонатан, что неудивительно, был как всегда в норме и невозмутимо наблюдал за работой врача. Вероятно, в Саудовской Аравии он убивал людей с таким же каменным лицом.

Наконец, доктор поднял щипцы, показывая деформированный кусочек истекающего алым пластика. Джонатан протянул полотенце, и врач опустил пулю в него, а потом сосредоточился на ране.

– Ей удалось? – спросил доктор.

– Не знаю, – ответил Джонатан.

– Кому-то из нас надо дать ему знать, что она здесь.

– Я все улажу. На сколько ей придется остаться?

– В идеале, ей бы несколько дней отдохнуть. Потеряла много крови. Пока она не сможет ходить, ее никак не вытащишь: думаю, повсюду сейчас блокпосты. – Врач с сомнением поглядел на Лили. – Но может ли она остаться здесь?

– Может, – ответила Лили, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо, но их разговор ее немало озадачил. Что это за врач, который, подлатав раны, не задает никаких вопросов? Вытерев руки одним из полотенец Лили, он бросил его на кресло.

– Ей нужен постоянный уход.

– Я о ней позабочусь, – вызвалась Лили. – Днем я могу постоянно здесь находиться. Ночью, возможно, каждые несколько часов.

– Почему такая женщина, как вы, решила ввязаться в нечто подобное?

Лили покраснела, заметив осуждение в его глазах. Ее детская была больше иного дома. Ей бы хотелось рассказать этому маленькому, аккуратному человечку о Мэдди, но она не знала, с чего начать.

– Просто решила. Здесь она будет в безопасности.

Врач разглядывал ее еще пару секунд, а потом открыл свой саквояж и вывалил на диван кучу бинтов, щипцов, бутылочек с таблетками.

– Вам придется менять повязку хотя бы раз в день. Если у нее будет жар, дайте ей вот это. Вы когда-нибудь ставили уколы?

– Да, – энергично кивнула Лили, почувствовав себя увереннее. Новые шприцы помогали обнаруживать вены, но даже если бы доктор вручил ей шприцы старого образца, Лили знала, как колоть, – Мэдди была диабетиком. Врач поднял завернутый в зеленое шприц.

– Антибиотики. Делайте ей укол каждый вечер в одно и то же время. В вену на предплечье.

Старик повернулся к Джонатану.

– Она может остаться здесь на несколько дней, но у нее легко может развиться инфекция. Чем скорее он ее заберет, тем лучше.

«Кто он?» – удивилась Лили. Врач говорил таким почтительным голосом, что на мгновение Лили показалось, что он имеет в виду Бога.

– Мне нужно отвезти доктора обратно, миссис Эм, а потом пробежаться по кое-каким делам. Могу не появиться до самого вечера.

Лили медленно кивнула.

– Скажу Грегу, что ты поехал в город забрать мое новое платье.

Это было не совсем ложью. Несколько недель назад Лили заказала новое платье от Шанель за пятнадцать тысяч долларов: аметистовый шелк, вручную расшитый блестками. Теперь, глядя на потерявшую сознание девушку на диване, она чувствовала себя больной.

– Пора идти. Скоро вернется ее муж.

Врач собрал инструменты, вытер об окровавленное полотенце и убрал в саквояж.

– Полотенца лучше сжечь. Вы не можете просто их выбросить.

– Знаю, – глядя на него, огрызнулась Лили. Потом в замешательстве опустила взгляд. Пол под ногами задрожал.

Снаружи раздался такой гром, что Лили прикрыла уши. С другого конца дома послышался тусклый звук бьющегося стекла. Доктор заткнул уши, а Джонатан просто смотрел в окно со слабой улыбкой. Несколько секунд стены и двери продолжали греметь, а потом все стихло. В центре города сработала сигнализация Безопасности, ее громкий вой проник даже в мозг девушки, лежавшей на диване без сознания: она повернулась и забормотала во сне.

Врач протянул Джонатану руку.

– Лучший мир.

– Лучший мир, – повторил Джонатан.

Лили уставилась на него широко распахнутыми глазами, в голове проносились сотни коротеньких мыслей. Энциклопедические знания Джонатана общественных дорог. Его необъяснимое решение хранить секреты Лили. Его загадочные ночные отлучки. Теперь Лили поняла, почему раненая девушка перевалилась через ограду именно их сада: потому что здесь был Джонатан. Джонатан – сепаратист.

– Вернусь позже, миссис Эм.

Лили кивнула, глядя, как он уходит. В глубине души она тайно надеялась, что доктор тоже пожмет ей руку, но он только снова окинул ее недоверчивым взглядом, проходя мимо. Лили осталась, глядя на девушку на диване, раздумывая над тем, во что она ввязалась. Если ее поймают на том, что она укрывает беглянку, ее арестуют. Но даже опасность ареста меркла перед тем, что произойдет, если узнает Грег. Грег, называющий сепаратистов отбросами. Он ликовал, когда кого-нибудь из них ловили, и с мрачным, но самодовольным удовольствием наблюдал на правительственном сайте за их казнью.

«Теперь мне надо вести себя похитрей», – подумала Лили, глядя на девушку на диване. Она не могла взять в толк, как можно одновременно испытывать ужас и радостное волнение. Однажды, еще учась в школе, за год до того, как встретила Грега, она отправилась на вечеринку. Да, она напилась, но не настолько, чтобы не понимать, что делает, и в конце вечера пошла за мальчиком в темную комнату и просто так рассталась с девственностью. Лили так и не узнала имя мальчика, даже утром, но он был застенчивым и нежным, и она ни разу не пожалела о случившемся, мгновении ужасной несдержанности, которое в то время и в том месте, казалось, определило ее.

«Я здесь, – подумала она теперь, испуганная, но счастливая, словно парящая в воздухе на большой высоте. – Действительно и правда здесь».

Это было давно.

Грег едва переступил порог дома, как Лили поняла, что ночь будет плохой. Его голова была опущена, как у быка, под мышками виднелись мокрые пятна. Хотя он никогда не признавался, Лили не сомневалась: он боится летать.

Она чувствовала запах через всю гостиную: смесь горьковатого пота страха и сандалового одеколона, которым он пользовался каждый день. Одеколон попахивал мертвым животным.

«Если бы он надушился им, когда мы познакомились, – подумала Лили, прикусив щеку, чтобы сдержать внезапный приступ хохота, – глядишь, я бы его отшила».

Она приняла душ, выпрямила волосы и надела лучшее платье, зная, что Грег придет не в настроении. Новостные сайты сообщили о происшедшем почти сразу: на трех базах Безопасности Восточного побережья, всего в шести милях от Нью-Ханаана, случились какие-то катастрофические химические взрывы на авиационных полигонах. Потери были небольшими: террористы явно целились в оборудование, а не в людей, и у них получилось. Более ста самолетов оказались уничтожены. Также погибли трое гражданских подрядчиков из Локхида, но они не были рабочими, а всего лишь управленцами.

Всего лишь управленцами. Так мог бы сказать отец Лили. Он работал инженером-химиком и к концу жизни сам стал управленцем, зарабатывая более пяти миллионов в год. Но он всегда симпатизировал рабочим. Когда Лили была совсем крошкой, отец даже пытался создать в Доу профсоюз, но все сошло на нет с принятием Фревеллского Закона о содействии труду. Когда несколько лет спустя контроль качества стал полностью автоматизированным, не осталось даже рабочих, которых можно было бы объединить. Да, папа жил в достатке, но Лили знала, что он несчастлив. Он умер два года назад, и даже в те последние часы, сидя у его постели в больнице, Лили чувствовала, что он тоскует, по-прежнему мечтая о более справедливом мире. Она не могла отделаться от ощущения, что была не той дочерью: он хотел бы, чтобы рядом сидела Мэдди.

Бросив пальто на диван, Грег направился прямиком в бар. Еще один плохой знак. Лили отметила, как сгорбились плотные плечи Грега под костюмом, как на красивом лице сошлись в одной точке темные брови, как сжалась челюсть, когда он плеснул джин в стакан. Жидкость выплеснулась из стакана на бар, но Грег не стал вытирать. Это ее работа, подумала Лили и удивилась, почувствовав смутное биение гнева, пытающегося пробиться сквозь ее тревогу. Гнев бился недолго, а потом потонул.

Сирены Безопасности визжали в их районе целый день. К Лили они не заходили, но отправились в соседний квартал, где жила Андреа Торес. В тех редких случаях, когда в Нью-Ханаане что-то случалось, ее всегда допрашивали первой, потому что ее муж был наполовину мексиканцем, и однажды его арестовали, заподозрив в помощи нелегальным мигрантам. Но Андреа была миниатюрной, застенчивой женщиной, которая едва могла собраться с духом, чтобы забрать почту на лужайке у калитки. Для проформы, поскольку они жили в одном районе, Лили всегда приглашала ее на вечеринки, но Андреа не приходила.

Безопасность искала восемнадцатилетнюю девушку пяти футов шести дюймов роста, со светлыми волосами и зелеными глазами. Три месяца назад она устроилась штатской уборщицей на прайорскую Базу Безопасности, а сегодня каким-то образом пробралась в полный самолетов ангар и заложила бомбу. Она попала под обстрел, сбегая с места преступления, и стрелявшие были уверены, что она ранена. Ее звали Анжела Уэст.

«Без имен», – почти непроизвольно подумала Лили. Девушка в детской была не Анжелой. Лили решила, что она, наверное, ошиблась насчет ее шрама: никто не смог бы получить допуск на военную базу без метки. Новостные сайты сообщали, что девушка была известна принадлежностью к «Голубому Горизонту», но никто, казалось, не мог объяснить, зачем местным террористам понадобились самолеты, предназначенные для трансконтинентальных полетов. Сайты утверждали, что сепаратисты, словно бешеные псы, просто атаковали ближайшую военную базу. Все знали, что их подпольная штаб-квартира находилась где-то в Новой Англии, хотя ни Безопасности, ни охотникам за головами так и не удалось выйти на их след. В новостях сказали, что военно-морские базы были удобной мишенью.

Даже Лили это объяснение не показалось правдивым.

Каждые несколько месяцев Грег приглашал Арни Уэлча, лейтенанта Безопасности, на ужин, и в последний раз, после нескольких бокалов, Арни горестно признался, что «Голубой Горизонт» – эффективные, хорошо организованные террористы, преследующие тщательно выбранные цели и довольно успешно. Лили смотрела новости в сети, потому что никаких других не было, но она знала, что новостные сайты подвергаются жесткой цензуре. Безопасность во что бы то ни стало пыталась скрыть масштабы катастрофы, но после третьего стакана Арни становился разговорчивым, и, по его словам, «Голубой Горизонт» был куда большей проблемой, чем большинство гражданских себе представляло.

– Ты не спросила, как прошел мой день.

Лили подняла взгляд и поняла, что Грег смотрит на нее, капризно оттопырив нижнюю губу. Глубоко вздохнув, она встала с кресла и подошла поцеловать его, почувствовав вкус салями с оливками. Он уже налакался мартини в самолете.

– Извини.

– Мой день прошел плохо, – сказал он, наливая себе виски.

Лили сочувственно, как она надеялась выглядело, кивнула. У Грега все дни были плохими.

– Поездка прошла нормально?

– Шла нормально, пока террористы не взорвали все самолеты на восточном побережье.

– Я видела в новостях.

Грег раздраженно на нее взглянул, и Лили поняла, что он хотел сам ей об этом рассказать.

– Я не знала, что это террористы. Думала, просто несчастный случай. Взрывы.

– Нет. Три диверсанта получили допуск в Безопасность. Среди них даже была женщина! Не понимаю, какого черта происходит с этой страной. – Грег глотнул виски. – Мне надо лететь в Вашингтон через пару часов. Пентагону срочно понадобятся новые самолеты, и они захотят, чтобы я об этом позаботился.

– Это хорошо, – неуверенно ответила Лили.

– Нет, не хорошо! – рявкнул он. – За последние два года долбаные сепаратисты взорвали почти все чертовы самолетные заводы на восточном побережье. Сейчас работают только два, остальные – на ремонте. Мы не можем дать даже малую часть того, что собирается запросить Пентагон. Всякий раз, когда мы что-нибудь строим, «Голубой Горизонт» взрывает!

Лили хотелось порасспрашивать его о девушке, чтобы понять, не знает ли Грег чего-то еще, но поняла, что не стоит. В прошлом году она пару раз видела Грега таким, и это всегда заканчивалось побоями: два подбитых глаза и ночь в травмпункте со сломанной рукой. В последний раз было хуже: Грег захотел секса, едва переступив порог, и когда Лили его оттолкнула, он ударил ее. Овладев Лили, он укусил ее за плечо, сильно, до крови. Лили прогнала воспоминание, быстрым рефлекторным движением мысли, чем-то похожим на дрожь. Потом Грег всегда просил прощения, а потом, как правило, у нее появлялись новые серьги или платье. И ей ничего не оставалось, как забыть… до нового случая.

– Теперь мне придется ехать в Вашингтон, встать перед десятью генералами с тремя звездочками и больше и объяснить, что то, чего они хотят, не может быть сделано.

Лили попыталась посочувствовать, но у нее ничего не вышло. На самом деле, она в изумлении поняла, что почти хочет, чтобы Грег ее ударил, как он явно собирался в какой-то момент, и отстал от нее. Ей хотелось обратно в детскую. Прошел почти час, и девушка наверняка хочет пить.

– Как ее звали? – спросила Лили.

– А? – Грег начал поглаживать ложбинку между ее ягодицами, что она ненавидела. Она заставила себя стоять смирно, не отбрасывая его руку.

– Террористка, женщина. Как ее настоящее имя? Они выяснили?

– Дориан Райс. Она сбежала из Бронкской Женской Исправительной год назад! Представляешь?

Лили представляла.

– Перед отъездом я как раз успею поужинать.

Лили знала свою роль: теперь она должна подать ужин, а потом спросить, хочет ли он чего-нибудь, может ли она что-нибудь для него сделать. Она понимала, что Грег ждет, когда она спросит: он знал эту процедуру так же хорошо, как и она сама. Но Лили была не в состоянии действовать.

Рука Грега перестала поглаживать ее ложбинку: мелочь, которая внезапно показалась подарком небес, независимо от того, что могло произойти дальше. Лили выскользнула из его объятий.

– Принесу тебе покушать.

Он крепко схватил ее за руку прежде, чем она успела сделать пару шагов к кухне.

– О чем ты думаешь?

– О тебе. – Лили задумалась: сможет ли Дориан Райс есть твердую пищу, когда проголодается. Надо было спросить у врача.

– Нет, не обо мне, – раздраженно возразил Грег. – Ты думаешь о чем-то другом. Мне не нравится, когда ты так делаешь.

– Что делаю?

– Мне не нравится, когда ты где-то еще. Ты должна быть здесь, со мной.

Долбаный бздун. Лили вцепилась в слова, крепко-накрепко. Бздун… любимое оскорбление Мэдди, которым она «обласкала» добрую половину журналистов, когда ей было четырнадцать.

– Почему ты не говоришь, что любишь меня? У меня был тяжелый день.

Лили открыла рот, даже сложила губы трубочкой, чтобы выдавить слова.

Снова Мэдди. Она с ее ругательствами, казалось, поселилась у Лили в голове. Грег запустил руку ей в волосы, дернув голову назад, не настолько сильно, чтобы причинить настоящую боль, но вполне весомо в качестве предупреждения. Лили почувствовала, как в шее щелкнула мышца.

– Я столько для тебя делаю, Лил… ты меня не любишь?

Она посмотрела ему в глаза (карие с зеленцой) и скрипнула зубами. Это будет одна из тех ночей: все уже зашло слишком далеко. Но она может уменьшить урон, сыграв свою роль.

Какой ценой, Лил? – спросила Мэдди. Теперь Лили почти могла ее видеть, ухмыляющуюся, светлые волосы собраны в косу девушки-гота, которую она начала заплетать лет с девяти. Мэдди никогда не встречалась с Грегом, она исчезла за два года до того, как Лили впервые привела его домой. А все же, даже вначале, в хорошие времена, Лили в глубине души всегда знала, что бы сказала Мэдди.

Теперь Грег дернул сильнее, травмируя кожу головы, и Лили открыла рот, не представляя, собирается ли сказать это или нет. Даже если Дориан не может есть твердую пищу, ей все равно надо поесть. Лили могла принести суп, куриный бульон – самая что ни на есть безопасная еда. Больные в книгах всегда его едят. Надо дать Дориан какие-нибудь книги из своего тайника, чтобы ей не было скучно.

– Ты ведь любишь меня, Лил?

– Лил? Скажи, что любишь меня.

– Нет.

Слово вырвалось раньше, чем она успела его остановить, и Грег швырнул ее через комнату в шкаф тикового дерева, на котором висел экран. Лили ударилась лбом, размазывая кровь по темной древесине. Порез не причинил сильной боли, но она еще врезалась в угол кабинета животом, и ей стало нечем дышать. Лили открыла рот, но не могла говорить: дыхание застряло в горле, и у нее выходили только сиплые хрипы. Кровь залила левый глаз, подняв взгляд, она увидела сквозь алую пелену приближающегося Грега. Ковер был усеян капельками крови.

– Что ты сказала?

Отличный вопрос. Лили давным-давно поставила затвор на горло, так что все слова предварительно проходили фильтр. Теперь там был самый настоящий затвор, физический; она пыталась и не могла вдохнуть. Но другой затвор, тот, что имел значение, широко распахнулся. Она вытерла кровь с глаз и собралась с духом, когда Грег навис над нею. Его лицо раскраснелось от гнева, уголки глаз опустились, а сами глаза были пусты.

– Хочешь извиниться?

Часть ее хотела. Если она извинится, и убедительно, он трахнет ее и оставит в покое на всю ночь. Если сыграет неубедительно, он врежет ей еще пару раз, а потом все равно трахнет.

Грег собирался снова ее ударить. Он еще не сжал кулак, но за прошлый год у Лили развилось чутье на такие вещи: она чувствовала надвигающийся удар, возможно, даже раньше, чем его мозг посылал импульс мышцам. Окровавленной рукой Лили вцепилась в брючину его серого костюма и приподнялась на корточки, прежде чем он успел отскочить. Желудок по-прежнему дергало, но когда она выпрямилась и встала, все внутри расслабилось, и она сделала ровный глоток воздуха, заполнивший ее доверху.

– Ты заляпала кровью мой костюм, – пораженно, словно Лили бросила вызов гравитации, произнес Грег. – Теперь мне придется переодеваться.

– Какая трагедия.

Он схватил ее за волосы и швырнул через всю комнату. Лили зацепилась за журнальный столик, ободрав голень, и приземлилась на стопку правительственных листовок, разлетевшихся по полу гостиной. Она попыталась встать, но Грег уже зашел со спины и толкнул вниз, словно она ничего не весила, прижимая к журнальному столику. Когда он задрал ей платье, Лили изо всех сил принялась сопротивляться, вдруг осознав, что произойдет дальше. Она подумала о девушке в детской, о пулевом ранении в живот, о том, какой она была храброй… она крепко вцепилась в эту мысль, когда Грег сорвал с нее трусики и вошел в нее. Он положил руку ей на спину, чтобы удерживать, но Лили все равно невольно дернулась, почувствовав, как глубоко внутри слева что-то разрывается. Стон пополз по задней стенке ее горла, но она прикусила кожу на руке. Грегу бы понравилось, что она стонет от боли. Она не думала, просто знала.

Ее внимание привлекло движение за спиной. Она посмотрела назад, мимо впившейся ей в шею руки Грега, и увидела перевернутого Джонатана, стоящего в коридоре, застывшего с широко раскрытыми глазами. Он все еще сжимал в руке ключи от машины.

Лили накрыл стыд. Она делала все возможное, чтобы скрыть синяки, прекрасно понимая, что никто на это не покупался. Джонатан все знал: именно он отвозил ее в травмпункт, когда Грег сломал ей руку. Но происходящее сейчас казалось гораздо хуже, и все внутри Лили кричало, что это должно быть скрыто. Она не могла смотреть на это чьими-то еще глазами, кроме ее собственных.

Джонатан шагнул вперед, сунув руку под куртку и вытащив пистолет.

Лили исступленно затрясла головой. Джонатан, вероятно, мог остановить Грега и без пистолета: Грег был крупнее, но Джонатан прошел боевую подготовку. Но что будет потом? Грег, недолго думая, уволит Джонатана и наймет Лили другого телохранителя. Джонатан даже может загреметь в тюрьму. И что тогда случится с девушкой в детской?

Джонатан сделал еще один бесшумный шаг вперед, поднимая пистолет, устремив взгляд на Грега. Лили выдохнула:

– Нет.

Это только подстегнуло Грега, он начал двигаться быстрее. Джонатан встал с пистолетом в руке на нижней ступеньке, у входа в гостиную. Лили слегка улыбнулась сквозь стиснутые зубы, что должно было сказать ему: она справится, она заглянула за рамки следующих нескольких минут. Она скосила глаза налево, в сторону детской. Сепаратистка. Мгновение Джонатан помедлил, его глаза блестели, рука сжимала перила. Потом он засунул пистолет обратно за пазуху и скрылся в тени коридора, так же бесшумно, как и появился.

Два часа спустя Лили медленно поковыляла к детской. Она хотела проведать раненую гораздо раньше, но, в конце концов, не выдержала и приняла горячую ванну. Но, даже просидев в ней почти час, едва могла ходить. Она бы приняла аспирин и легла спать, но ей становилось не по себе от мысли, что раненая девушка в одиночестве лежит в детской. Лили не знала, наведывался ли к ней Джонатан: он снова куда-то испарился.

Грег отправился в Вашингтон, на экстренную встречу в Пентагоне. Над каменной стеной, окружавшей сад, Лили по-прежнему видела оранжевый цветок пламени и густой дым, окутывавший луну. Они так и не смогли взять пожар под контроль, и Прайор до сих пор горел. Интересно, Дориан Райс сама собрала бомбу? Где она узнала, такая молодая, о таких вещах? Ряды «Голубого Горизонта» пополняли многие ветераны, мужчины и женщины, вернувшиеся с нефтяных войн и оставшиеся безработными. Но Дориан выглядела слишком молодой для армии.

Дойдя до детской, Лили медленно отодвинула светорегулятор на настенной панели, не желая испугать девушку, если та спит. Но Дориан не спала. Она лежала, глядя в потолок, и ее взгляд впервые казался осмысленным. Лили поставила тарелку с супом и стакан воды на столик перед ней, и Дориан благодарно кивнула. У нее был острый взгляд, и она следила за каждым движением и гримасой Лили, пока та хромала через комнату.

– Похоже, нам обеим сегодня досталось, – заметила Дориан. – Где мы?

– В моей детской. – Лили дошла до незакрепленной плитки, но столкнулась с тем, что не могла встать на корточки. Пришлось пустить в ход пальцы ног. Провозившись бесконечно долго, чувствуя, как девушка буравит взглядом ее спину, ей удалось поддеть ногтем край плитки, приподнять и перевернуть ее. Она согнула одно колено и вытянула вторую ногу, изящно, слово балерина, вытащила из дыры две книги и подтолкнула к Дориан, которая принялась одобрительно их листать.

– Откуда у такой женщины, как ты, настоящие книги?

Лили закусила губу, не зная, что ответить. Что, если эта девушка попадет на допрос?

Дориан ухмыльнулась, обнажив отсутствующий резец.

– У тебя и так куча проблем, милочка.

– В округе есть еще несколько женщин, которые любят читать. У одной из них есть родственники в Калифорнии, а у них – библиотека. Они приносят свои книги, приходя в гости, и мы меняемся. – А еще Мишель могла раздобыть обезболивающие, если кому-то требовались. Лили жалела, что сейчас у нее ничего нет.

– Кто-нибудь знает, что я здесь?

– Джонатан. Он пошел дать знать кому-то еще.

– Значит, я здесь ненадолго.

– Можешь остаться на сколько угодно.

– Только тебя опасности подвергать. Бьюсь об заклад, Безопасность колесит по всему городу.

– Так и есть.

– Не найдя меня, они примутся обыскивать дома.

Новый повод для беспокойства. Но Дориан не казалась особо встревоженной, так что Лили пожала плечами и постаралась выглядеть удивленной, осторожно усаживаясь в свое любимое кресло. Она напряглась всем телом, готовясь к посадке, стиснула зубы, но, когда ее ягодицы встретились с подушкой, боль вернулась, словно и не думала ослабевать. Надо принять аспирин.

Дориан зевнула.

– Я засыпаю. Если решишь вызвать Безопасность, сделай одолжение и пусти пулю мне в голову.

– Я никого не вызову.

– Отлично. Потому что возвращаться в тюрьму я не собираюсь.

Лили сглотнула. Она снова вспомнила белую дверь в Манхэттене и людей в форме, толкающих внутрь мужчину в костюме. Ей не встречалось ни одной статьи или репортажа о том, что происходит за дверью.

– Каково это?

– Что?

– Сидеть в тюрьме.

– О, это замечательно. На обед подают стейк и виски, а когда отправляешься спать, на подушке всякий раз лежит веточка свежей мяты.

– Мне просто любопытно.

– Почему тебя это волнует?

– Моя сестра… – но Лили так и не смогла закончить. Действительно ли она хочет знать, что случилось с Мэдди за этой дверью? – Никто об этом не говорит.

Дориан пожала плечами.

– Там плохо. Особенно женщинам.

– Женщинам везде плохо.

– Ох, да ладно тебе, богачка. Конечно, ты вошла сюда, прихрамывая и шаркая, но мы все так ходим. Радуйся, что он был один.

Лили снова сглотнула. Пульсация между ног, зуд ободранной до мяса кожи внезапно усилились.

– Мне нужно поспать. Можешь идти.

– Я останусь, пока ты не заснешь.

– Нет необходимости.

Лили откинулась в кресле, скрестив руки.

– Хорошо. Боже. – Дориан закрыла глаза. – Разбуди, если он придет.

«Кто?» – чуть не спросила Лили, но потом ответила сама: «Без имен». Она зажгла маленькую ароматическую свечу, стоящую на столике возле кресла, потом прошептала дому выключить свет. На стенах мелькали тени, подсвечивая Лили, словно почтенную фигуру, старушку в кресле-качалке.

Она смотрела, как Дориан уснула. Ее разум пытался вернуться к Грегу, пройтись по событиям вечера, но Лили не позволяла. Она подумает об этом завтра, при свете дня, не сейчас. Но образы и ощущения продолжали всплывать, пока она не почувствовала, что готова сорваться с кресла и закричать.

Но это было просто. Мэдди не бежала от воспоминаний. Мэдди бы через все прошла. Мэдди всегда была сильной, и Лили, пришедшая в восторг, когда у нее появилась младшая сестра, быстро разочаровалась, поняв, что Мэдди никогда не захочет играть в ее игры: ни в показ мод, ни в салон красоты, ни в кулинарные поединки на игрушечной кухне, стоящей в углу гостиной. Мэдди нравился бейсбол, она настаивала на том, чтобы носить штаны. К тому времени, как ей исполнилось двенадцать, она была лучшим питчером района. Она так хорошо играла, что мальчишки не только разрешали ей участвовать в их импровизированной лиге, но и всегда выбирали ее первой.

Но дело не ограничивалось тем, что она росла пацанкой. Мэдди была намного меньше Лили, миниатюрная, похожая на пикси, но не терпела лжи. Она не могла молчать, даже если молчание спасло бы ее от беды и боли. В их начальную школу ходили два хулигана, и к тому времени, как она пошла в шестой класс, Мэдди уже «поговорила» с обоими. В восьмом классе ее несколько раз отстраняли за несогласие с консервативной правительственной информацией, которую навязывала ее учительница истории. Мэдди родилась, чтобы защищать слабых и беспомощных. Мэдди первая рассказала Лили, что миллионы людей живут за барьером, «невидимым» для Прессы, что им не хватает еды, что они задолжали столько денег, что никогда не расплатятся по долгам. До этого Лили не подозревала, что не все люди жили, как их семья. Отец рассказал ей правду, но несколько лет спустя, когда Лили исполнилось пятнадцать. Хотя Мэдди была младшей, отец явно сообщил ей правду намного раньше.

Дориан застонала во сне, и Лили вернулась в настоящее. Капли пота на лбу раненой поблескивали в свете свечи. Лили осмотрелась и нашла миску с растопленным льдом. Она, поморщившись, поднялась с кресла, окунула полотенце в холодную воду, отжала, а затем аккуратно положила Дориан на лоб. Полотенце нагрелось почти тут же, и Лили повторила процедуру. Надо дать Дориан аспирин. Но нет, врач оставил какие-то таблетки от жара. Лили, казалось, ничего не чувствовала. Она сидела у постели отца, но не знала, как ухаживать за больными. Всю работу выполняли медсестры и всевозможные аппараты. Ближе к концу, когда отец был накачан лекарствами, он позвал Мэдди. АЛили не смогла заставить себя объяснить, где его дочь, не хотела вынуждать его снова переживать эту потерю. Она сказала, что Мэдди в коридоре, разговаривает с врачом, но отец все звал и звал ее, до самого конца. У них была особая связь, у папы и Мэдди, и потому, что эта связь, казалось, была всегда, у Лили не было времени взрастить обиду. Летом папа брал Мэдди на бейсбол, ночи просиживал с ней в кабинете, где оба вместе читали бесконечные книги. Хотя Мэдди была на два года младше Лили, она первая научилась читать самостоятельно. В этом заключалось основное различие между ними и решающее сходство между Мэдди и папой: Мэдди глубоко вникала в суть вещей.

– Если бы мы могли стать лучше, – говорила она, – если бы мы заботились друг о друге, как заботимся о себе, ты только подумай, Лил!! Подумай, каким бы стал мир!

Лили кивала: в теории это звучало хорошо, но она ни во что не углублялась и не вникала. Все, что ее увлекало, через два месяца отбрасывалось как неинтересное. Энтузиазм Мэдди утомлял. Он требовал не только интереса, но и преданности и усилия. Иногда Лили хотелось, чтобы Мэдди думала об одежде, мальчиках и музыке, как все подруги Лили, как и она сама.

Пламя свечи резко мигнуло, и Лили посмотрела на стены: тени от привычной мебели стали гротескными в неверном свете. Дом был герметичным, чтобы защитить от химической атаки, но она вдруг почувствовала сквозняк, холодящий пальцы ног. Однако холод не разбудил Дориан, она мирно спала, раскидав волосы по подушке. Мгновение Дориан так походила на Мэдди, что Лили почти поверила, что это ее сестра, но потом тень снова сместилась, и иллюзия распалась.

То, что Мэдди пойдет в политику, было почти предрешено.

Их детство не очень-то подходило для того, чтобы интересоваться политикой, но Лили поняла это лишь много лет спустя, когда узнала об администрации Фревелла. Один из учителей английского Лили, мистер Хоторн, исчез, когда она училась в восьмом классе, и Лили в голову не пришло сомневаться, когда школа сообщила, что он переехал в Калифорнию. И только в колледже она вспомнила, что мистер Хоторн любил рассуждать о влиянии религии на общество и часто задавал книги на эту тему. Тогда федеральное редактирование отдельных произведений литературы было еще в новинку, и мистеру Хоторну удавалось раздобывать оригинальные версии. Но в один прекрасный день он просто исчез, и его заменил учитель, использующий утвержденные издания. Мистер Хоторн исчез за два месяца до Мэдди, и тогда Лили ни о чем не переживала. Но теперь часто задумывалась, особенно в те моменты перед сном, когда все приобретает преувеличенную значимость и даже лихорадочные сны кажутся разумными, как же поймали Мистера Хоторна. Возможно, из-за студента… такого же безмозглого, как и Лили, болтавшая, потому что любила поболтать, не имея в виду ничего плохого.

За ней наблюдают.

Внезапно Лили поняла это каждым нервным окончанием. Кто-то стоял прямо за дверью в патио, глядя на нее. Грег? Вернулся проверить ее, посмотреть, как там его куколка? Грег не заходил в детскую, но это ведь не единственная накладка, произошедшая сегодня? Лили поднимет голову и увидит его ухмыляющееся лицо, самодовольное упоение своей властью, и на этом все кончится.

Она заставила себя посмотреть вверх и чуть не задохнулась от облегчения: это был не Грег. Незнакомец вошел в комнату, не издав не единого звука, и теперь стоял, прислонившись к закрытой двери, наблюдая за ней. Ему было, пожалуй, сорок: высокий мужчина с военной выправкой, просматривающейся даже в непринужденной позе. Одет во все черное, светлые волосы коротко подстрижены, но ему шло это серьезное, чисто выбритое лицо, словно бы состоящее из углов и резких кривых.

– Как она?

Лили моргнула, услышав его акцент – не американский.

– Она в порядке. У нее поднялась температура, но доктор об этом предупреждал. Я побуду с ней, пока она не спадет.

Незнакомец внимательно посмотрел на нее, изучая лицо.

– Вы миссис Мэйхью.

Лили медленно кивнула, определяя акцент: британский. Она уже давно не слышала британских голосов. Прошло уже более десяти лет, как Безопасность закрыла границу с Великобританией и выгнала всех британцев – что он до сих пор здесь делал?

– Вы видели меня прежде?

– Нет.

– Вы уверены?

– Да. – Она была уверена. Она бы запомнила этого человека: он обладал притяжением, магнетизмом, которые Лили чувствовала через всю комнату.

Англичанин поднял черную холщовую сумку, поменьше, чем у врача, но явно медицинскую: Лили услышала легкий звон металлических инструментов, когда он ставил ее на пол.

– Не знаю, почему вы помогаете, но спасибо. Что может быть лучше неожиданной помощи.

– Почему неожиданной? Потому что я богатая?

– Да, и из-за вашего мужа.

Мгновение Лили думала только о случившемся в гостиной. Затем поняла, что он, должно быть, имел в виду работу Грега. Грег не работал на правительство прямо, но сейчас Безопасность практически была правительством: на взгляд «Голубого Горизонта» Грег был не лучше любого политика. Глаза мужчины начали ее гипнотизировать, и Лили с трудом повернулась к Дориан.

– Почему она взорвала базу? Это кажется таким бессмысленным.

– Мы не делаем ничего бессмысленного. Вы осуждаете лишь потому, что не видите картину целиком.

– Я не осуждаю.

– Осуждаете, осуждаете. Почему бы и нет? Вы занимаете тепленькое местечко.

Лили покраснела, неожиданно поймав себя на желании возразить, рассказать о Греге, объяснить, что место, которое она занимает, не такое уж и теплое. Но она не могла говорить об этом с незнакомцем. Она даже друзьям не могла признаться.

– Босс? – спросила Дориан с дивана.

– Вот и ты, дорогая.

Дориан улыбнулась сонной улыбкой, сделавшей ее лицо совсем детским.

– Я знала, что ты придешь. Сработало?

– Еще как. Не скоро же они теперь взлетят. Ты отлично потрудилась.

Глаза Дориан посветлели.

– Поспи, Дори. Выздоравливай.

Дориан закрыла глаза. Лили не знала, как все это понимать. Да, между этими двумя чувствовалась явная привязанность, но какой мужчина послал бы любимую женщину закладывать взрывчатку, подставляясь под пули?

– Я должен вытащить ее отсюда, – озабоченно пробормотал англичанин.

– Она может оставаться, сколько угодно.

– Пока вы не устанете от новизны и не сдадите ее.

– Нет! – огрызнулась уязвленная Лили. – Я бы никогда так не поступила.

– Простите мне мой скептицизм.

– Доктор сказал, что ее нельзя перевозить! – возразила Лили, всполошившись, когда человек поднялся с кресла, и она поняла, что он собирается забрать Дориан. Лили вскочила со своего кресла, а затем зашипела от боли, когда разом проснулись все раны.

– С вами грубо обошлись, миссис Мэйхью? Кто сделал это с вашим лицом?

– Не ваше дело.

Он кивнул, его глаза сверкнули, и Лили поняла, что он уже знает. Может, не все, но больше, чем ей хотелось.

– Не забирайте ее, пожалуйста.

– Почему?

Лили обратилась к словам врача:

– Сейчас повсюду блокпосты.

– Вокруг Нью-Ханаана три блокпоста, миссис Мэйхью. Они мне не помешают.

– Пожалуйста. – Лили пришла в замешательство, обнаружив, что плачет.

Казалось, на нее разом обрушился весь день: ужасная операция, Грег, Мэдди, а теперь этот человек, который хотел забрать Дориан, прежде чем Лили сможет все искупить. – Пожалуйста, пусть она останется.

– В чем ваш интерес, миссис Мэйхью? Скажите мне, я пойму, если вы врете. Вы хотите получить награду?

– Нет!

Он снова склонился к Дориан. Лили путалась в словах, пытаясь придумать оправдание, но ничего не получалось. Только правда.

– Я сдала свою сестру.

Он резко поднял взгляд.

– Что?

Лили попыталась остановиться, но слова буквально посыпались из нее.

– Свою сестру. Я сдала ее Безопасности восемь лет назад. Я не хотела, но так получилось. Дориан очень на нее похожа.

Мгновение он, прищурившись, изучающее на нее смотрел.

– Какая ваша девичья фамилия, миссис Мэйхью?

– Фримен.

– Отличное имя для сепаратистки. Что сделала ваша сестра?

– Ничего. – Лили закрыла глаза, чувствуя, как снова накатывают слезы. – Она хранила в своей комнате листовку. В то время я не знала, что это такое.

– Вы ее кому-то показали?

Лили кивнула, и слезы покатились по щекам.

– Друзьям. Отец одного из них работал в Безопасности, но я об этом даже не подумала. Мне просто хотелось узнать, чем Мэдди занимается.

– Сколько вам было?

– Семнадцать. Мэдди пятнадцать.

– За ней пришли?

Лили кивнула, не в силах говорить. Она не могла рассказать о том утре, о том, как оно никогда не менялось в ее памяти, как бы она ни хотела. Лили стояла у своего шкафчика в окружении друзей, приклеившихся к телефонам; Мэдди вышла из класса в тридцати футах от них, а за углом, пока никем не замеченные, приближались четыре сотрудника Безопасности. Иногда Лили снились сны, безнадежные кошмары, в которых она дотягивалась до Мэдди, хватала за руку в последнюю минуту и помогала нырнуть в класс, за дверь, в окно. Но даже во сне она знала: это бесполезно, в любой момент четверо мужчин в черной форме выйдут из-за угла, двое из них схватят Мэдди за руки и поведут по коридору, и последним, что Лили увидит, будут светлые косички сестры, а потом двери закроются.

За ужином все трое – мама, папа и Лили – ждали, что Мэдди вернется. Они ждали всю ночь и на следующее утро. Папа поговорил по телефону со всеми важными людьми, которых знал, мама плакала, почти не переставая, а Лили молчала. Какая-то глубинная и ужасная часть ее уже начала складывать два и два и осознавать, что она натворила. Папа был всего лишь инженером, его влияние было далеко не так сильно, чтобы добиться освобождения заключенного, особенно подозреваемого в связи с сепаратистами. Они ждали несколько дней, потом недель, но Мэдди так и не вернулась домой: растворилась в огромной, темной махине Безопасности. Врачи сказали, что папа умер от рака, но Лили знала правду. Отец умирал долго, медленно и мучительно из-за исчезновения Мэдди за много лет до этого. Мама не хотела ни говорить, ни даже думать об этом. Друзьям она сказала, что Мэдди сбежала, а когда Лили пыталась говорить об этом, просто игнорировала ее, переводя разговор на другую тему. Отношение матери было невыносимо, но папино горе – неизлечимо.

«Я и его убила, – часто думала Лили в такие одинокие мгновения перед сном. – Я не хотела, но убила своего папу».

Она посмотрела на стоящего перед ней мужчину, ожидая приговора. Но его лицо оставалось нейтральным.

– Это пожирает вас, понимаю.

Лили кивнула.

– И вы используете Дориан для… чего? Чтобы наказать себя?

– Пошли вы! – прошипела Лили. – Не я отправила ее взрывать самолеты.

– Она доброволец, – мягко ответил он.

– Перестаньте. Ваша группа набирает людей, которым некуда идти.

– Да, у большинства из них ничего нет. Но они становятся добровольцами не поэтому.

– Тогда почему?

Он наклонился вперед, его удивительные глаза мерцали в свете свечи. Он сцепил руки, и Лили увидела, что его пальцы поранены и обожжены в нескольких местах. Что бы она ни представляла себе, думая о «Голубом Горизонте», это был никак не этот мужчина.

– Скажите, миссис Мэйхью, вы когда-нибудь мечтали о Лучшем мире?

– А кто не мечтал?

– Все, кто наживается, сохраняя мир таким, какой он есть. Вы и ваш муж, например.

– Я не наживаюсь, – пробормотала Лили, утирая слезы со щек.

– Может, и нет, – ответил он, впившись взглядом ей в лоб. – Нажива – штука относительная. Но независимо от этого Лучший мир существует. Я его вижу…

Англичанин резко замолчал, склоняя голову набок. Мгновение спустя Лили услышала: сирена завывала не дальше, чем в нескольких улицах.

– Мне пора. – Он начал копаться в медицинской сумке на столе. – Я думал, мне это понадобится, но, кажется, доктор сделал все, как надо. Он оставил антибиотики?

Лили кивнула.

– Я должна делать ей по уколу в день.

– Хорошо. Когда пойдете по магазинам, не забудьте.

Лилины щеки зарделись, но она не ответила на его выпад.

– Она может остаться?

– Пока я не найду безопасный способ ее вытащить. Максимум несколько дней. – Он достал из сумки небольшой белый пакет и протянул Лили.

– Возьмите. Наливайте немного в ванну несколько дней.

– Для чего?

Он уставился на нее, его лицо было нечитаемым.

– Вы отлично сыграли, миссис Мэйхью, но такие люди, как ваш муж, редко наносят травмы только снаружи.

Лили взяла пакет, стараясь не коснуться его пальцев.

– Полагаю, вы думаете, что у меня есть выбор.

– Ох, я знаю, что нет. – Он закрыл створки саквояжа. – Но я не теряю надежду на Лучший мир. Он там, так близко, что можно потрогать.

– Что за Лучший мир?

Англичанин молчал, раздумывая. Лили казалось, что у него серые глаза, но теперь она увидела, что на самом деле они ярко-серебряные, цвета лунного света на воде.

– Представьте мир, где нет богатых и бедных. Никакой роскоши, но все сыты и одеты, выучены и вылечены. Бог не довлеет надо всем. Книги не запрещены. Женщины не считаются низшим классом. Цвет кожи и обстоятельства рождения не имеют значения. Доброта и человечность – это все. Нет оружия, слежки, наркотиков, долгов, а жадность не властвует над миром.

Лили пыталась сопротивляться его голосу, но вполсилы. Она мельком увидела его Лучший мир, ясно и четко в оттенках голубого и зеленого: маленькие деревянные деревенские дома, кристальная доброта, река, деревья.

Проснись, Лили!

Она впилась ногтями в ладони.

– Мне говорили, что несбыточные мечты лучше идут со смазкой.

Его плечи задрожали от беззвучного смеха.

– Уже поздно, миссис Мэйхью. Но вы задали вопрос.

Он открыл дверь и на мгновение застыл в проеме, прислушиваясь к ночи. Теперь Лили заметила, что он был выше Грега, но в то время как Грег еще с футбольных времен оставался массивным, этот мужчина был подвижным, с гибкими мышцами бегуна или пловца. Когда он повернулся к ней спиной, она увидела длинный неровный шрам на его шее.

– Хотите помогать нам в дальнейшем?

– Как помогать?

– Любые сведения полезны. Все, что вы сможете передать через Джонатана, пригодится.

– Как Джонатан к вам присоединился?

– Его история – ему и рассказывать.

– Как вы перебрались через стену вокруг Нью-Ханаана?

– Нет таких барьеров, которые нельзя было бы преодолеть, миссис Мэйхью.

Лили зажмурилась, потрясенная спокойной уверенностью этого заявления.

– Кто вы?

Она знала, что получит в ответ: без имен. Англичанин шагнул за дверь, и Лили отвернулась от него, решительно глядя на спящую на диване женщину. Он позволил Дориан остаться, но Лили уже чувствовала, словно что-то потеряла. Вскоре они оба уйдут, Дориан и этот мужчина, и что тогда останется у Лили? Жизнь с Грегом и бесконечные ночи вроде сегодняшней. Краткий проблеск другой жизни сделает неизбежное будущее в тысячи раз хуже. Когда мужчина все-таки заговорил, его ответ оказался настолько неожиданным, что Лили замерла в кресле, а когда подняла глаза, тот уже исчез в ночи.

– Меня зовут Уильям Тир.