КНИГА II

Посол Кадара, Аджмал Каттан, был очарователен: высокий, умный и красивый, с загорелой кожей и ослепительной белозубой улыбкой.

Келси он сразу понравился, несмотря на предупреждение Булавы, что это как раз тот тип послов, которых Король Кадара всегда посылает к женщинам: аккуратный, убедительный и соблазнительный. Каттан говорил по-тирски неидеально, но даже его акцент казался привлекательным, пронизанный паузами перед длинными словами и резкими ударениями на предпоследний гласный. Он привез Келси красивые шахматы из мрамора, с затейливо вырезанными лицами королей, мордами коней и слонов, и она с радостью приняла подарок. После возвращения из Аргоса она отправила нескольких слуг из Цитадели прибраться в доме Карлин и Барти, и среди прочих вещиц они принесли старые шахматы Карлин. Арлисс и Булава оказались хорошими игроками: Арлисс обыгрывал Келси два раза из трех. Но шахматы Карлин были старыми, выструганными – без сомнения, Барти – из обыкновенного дерева и уже изрядно потертыми. Этот набор обладал для Келси огромной сентиментальной ценностью, новый же, более долговечный, отлично подойдет для игры.

Булава предупредил Келси, что Кадар придает большое значение внешним атрибутам, и поэтому она не хотела проводить эту встречу в большой центральной комнате Королевского Крыла, которая обычно служила этим целям. По ее настоянию Булава наконец смилостивился и перенес трон обратно в огромный аудиенц-зал несколькими этажами ниже. Не заполненный людьми, зал до жути напоминал пещеру, так что его открыли для публики. Тирская знать перестала посещать приемы Келси, когда они поняли, что от трона не перепадет никаких подарков. И Булава с Келси придумали простую, справедливую систему: на прием допускались первые пять сотен человек, пришедших к воротам Цитадели, при условии, что они давали себя обыскать на предмет оружия. Келси обнаружила, что одежда была довольно надежным показателем достатка: некоторые люди, стоявшие перед ней, явно относились к предпринимателям, возможно, приторговывая древесиной или занимаясь чем-то еще менее законным. Но большинство зрителей были бедны, и Келси с грустью думала, что они пришли сюда развлечься. Первые публичные приемы отличались громкими разговорами, а порой из толпы и вовсе раздавался свист, но Булава объявил, что тот, кто привлечет его внимание, может ожидать «личной аудиенции». Теперь Келси не слышала даже писка.

– Мой господин просит вас почтить его своим визитом, – сказал посол.

– Может быть, когда-нибудь, – ответила Келси, видя хмурый взгляд Булавы. – В данную минуту у меня слишком много дел.

– Действительно, дел у вас через край. Вы спровоцировали Нестареющую Королеву. Мой господин восхищен вашей отвагой.

– Ваш господин никогда ее не провоцировал?

– Нет. Его отец провоцировал и получил болезненное напоминание. Сейчас мы платим в два раза дороже в стекле и лошадях.

– Возможно, в этом разница. Мы платили в людях.

Мгновение спустя Келси вспомнила, что Кадар тоже отправлял рабов в Мортмин, но посол, казалось, не обиделся.

– Да, мы об этом слышали. Вы запретили торговлю людьми в пределах ваших границ. Моего господина это очень позабавило.

В последнем утверждении таилось оскорбление, но Келси не стала вытаскивать его на свет. Она нуждалась в помощи кадарского короля и не хотела обижать посла, допрашивая его в присутствии его помощников, но времени вести долгие светские беседы, прежде чем перейти к серьезному обсуждению, как любили в Кадаре, не было. Этим утром от Холла пришли плохие новости: генерал Дукарте принял командование мортийской армией. Казалось, все в Королевском Крыле знали страшные истории о Дукарте, и, хотя пограничные деревни уже эвакуировали, а Бермонд начал вычищать восточный Алмонт, даже успешная эвакуация ничего не даст, если Дукарте доберется до Нового Лондона. Оборона города была слаба. С восточной стороны возвышалась стена, но слишком уж близко к реке Кадделл – земля там была водянистой. В западной части города не было ничего: ее мать считала, что естественной защиты Клейтонских гор достаточно, чтобы выдержать длительную осаду, но Келси была не столь оптимистична. Она хотела возвести стену с запада, но Булава считал, что мортийская армия доберется до города менее чем за два месяца. Даже если они призовут всех каменщиков Нового Лондона, тем не поспеть в срок.

Но в Кадаре жило множество каменщиков, лучших каменотесов Нового Мира. Пусть король не пожелает поделиться с тирской армией своими силами, но, возможно, Келси хотя бы сумеет одолжить у него мастеров.

По крайней мере, она должна добиться того, чтобы он перестал отправлять в Мортмин лошадей. Поговорка, что самая хилая кадарская кобыла обгоняет здорового тирского годовика, была совсем небольшим преувеличением. Лучшие лошади вряд ли помогут мортийцам в Пограничных холмах, но как только те спустятся в Алмонт, превосходство в коннице станет сокрушительным. Келси нуждалась в успехе переговоров.

– Можем ли мы перейти к делу, посол?

Брови Каттана взлетели:

– Вы торопитесь, Ваше Величество.

– Я занятая женщина.

Каттан устроился в кресле с недовольным видом.

– Мой господин хочет обсудить союз.

Сердце Келси забилось. По залу пробежал ропот, но Булава никак не отреагировал: был слишком занят, пялясь на посла прищуренными, подозрительными глазами.

– Мой господин также хотел бы уменьшить мортийскую дань, – продолжил Каттан. – Но Кадар с Тирлингом недостаточно сильны, чтобы сделать это в одиночку.

– Согласна. Каким ваш господин видит этот альянс?

– Помедленнее, помедленнее, Ваше Величество! – потребовал Каттан, размахивая руками, и Келси поняла: предложение ей не понравится. Посол явно искал, как бы лучше преподнести новость Келси. – Мой господин признает, что вы поступили храбро, бросив вызов мортийцам, и вознаградит вас соответствующим образом.

– И как же он меня вознаградит?

– Назначит своей первой женой.

Келси, остолбенев, слышала, как забормотали стражники. Она с трудом сглотнула и сумела ответить, хотя в глотку словно набилось полчище моли.

– А сколько жен у вашего Короля?

– Двадцать три, Ваше Величество.

– И все из Кадара?

– Кроме двух, Ваше Величество. Две – мортийки, подарки Нестареющей Королевы.

– Каков возраст этих жен?

Посол отвел взгляд и откашлялся.

– Я не уверен, Ваше Величество.

– Понятно. – Келси хотелось пнуть саму себя. Ей следовало догадаться. Булава предупредил ее, что кадарцы – изоляционисты, что их помощь может обернуться тяжелым ярмом. Но такое вряд ли предвидел даже Булава. Она попыталась придумать встречное предложение.

– Какова значимость первой жены?

– Она сидит за столом прямо подле господина. Первой выбирает подарки, доставленные во дворец. Произведя на свет здорового сына, может, по желанию, отказаться от внимания господина.

Корин начал постукивать по рукоятке меча. Эслтон, казалось, подумывал, как бы поизобретательнее выпотрошить посла, и Кибб предупреждающе положил руку ему на плечо. Но Булава… Келси радовалась, что Каттан не видит выражения его лица, потому что оно было убийственным.

– А как насчет альянса без брака?

– В таком альянсе мой господин не заинтересован.

– Почему?

– Король Кадара не может вступить в союз с женщиной на равных. Брак гарантирует, что Ваше Величество понимает, что во всем подчиняется моему господину.

Булава резко сменил позицию, прикрывая Келси справа. Она удивленно моргнула, потому что не чувствовала никакой угрозы со стороны посла и его стражников, и лишь через несколько секунд поняла: на самом деле, Булава защищал посла. Гнев тут же отхлынул. Она улыбнулась Булаве и почувствовала прилив нежности, когда он улыбнулся в ответ.

Повернувшись обратно к Каттану, она спросила:

– Планирует ли ваш господин разделить со мной трон?

– Одному человеку трудно управлять двумя королевствами, Ваше Величество. Скорее мой господин назначит, – Каттан замолчал, подбирая слова, – смотрителя, да? Наместника, чтобы присматривать за вашим троном от своего имени.

– И я буду жить в Кадаре?

– Да, Ваше Величество, с другими женами моего господина.

Элстон начал хрустеть костяшками пальцев, медленно и навязчиво, по одному за раз. Каттан, явно понимая, что ступил на тонкий лед, не стал расписывать радости жизни в королевском гареме, а просто молча ждал ответа Келси.

– Это единственное предложение, которое вы принесли?

– Мой господин не уполномочил меня делать какие-либо еще предложения, Ваше Величество.

Келси мягко улыбнулась. Будь она правительницей, которую пыталась воспитать Карлин, возможно, она бы приняла предложение Каттана, хоть оно и было неприятным. Вся жизнь, казалось, промелькнула у нее перед глазами, особенно ярко – отрезок жизни в виде кадарской наложницы, прежде чем она выкинула эту мысль из головы. Если это спасет Тирлинг, она с радостью отдаст собственную жизнь, хоть завтра же вонзит нож в сердце. Но это… такое выдержать она не могла.

– Я отказываюсь.

– Да, Ваше Величество. – Он поднял черные глаза, блеснувшие внезапным весельем. – Не могу сказать, что удивлен.

– Почему?

– Мы в Кадаре наслышаны о вашем Величестве. У вас сильная воля.

– Тогда к чему предложение?

– Это моя работа, Ваше Величество. Исполнять желания и передавать предложения господина. Кстати, это предложение будет оставаться открытым, пока господин его не отзовет. – Посол наклонился на несколько футов ближе, понизив голос. – Но, ради вашего же блага, я рад, что вы его не приняли. Вы не такая женщина, чтобы содержаться в гареме моего господина.

Келси встретилась с его улыбающимися глазами и почувствовала, как ее губы дернулись. Она осознала, что находит его привлекательным… Он привлекал ее так же, как раньше привлекал только Ловкач. Это было прекрасное чувство, почти как свобода.

– Вы останетесь погостить у нас, господин посол?

– Увы, Ваше Величество, я должен доложить моему господину о результатах, как только переговоры завершатся. Мы будем просить вашего гостеприимства только на одну ночь.

– Жаль. – Но, на самом деле, Келси знала, что это, наверное, к лучшему. Она и так уже провела слишком много времени в мыслях о Ловкаче, еще один красавец только отвлекал бы ее еще сильнее. Глубоко в подсознании протестующе восстал тихий голос: разве она не заслужила удовольствия для себя? Но Келси легко его заглушила. Каждый раз, когда ей требовалась поучительная басня, в глубине души ее всегда поджидала мать.

Булава кашлянул, напоминая ей об обязанностях хозяйки: кадарское гостеприимство имело вполне определенные правила, и они предполагали, по крайней мере, одну трапезу с королевой перед отъездом.

– Что ж, господа, мы… – начала Келси, но не закончила, потому что двери на другом конце тронного зала внезапно взорвались суматохой.

Стража сомкнулась вокруг Келси. Она мысленно вернулась в ужасный день коронации, мышцы плеча инстинктивно напряглись, сморщившись под шрамом. У дверей что-то происходило: королевские стражники и тирские солдаты сбились в кучу. Несколько мужчин кричали.

– Что такое? – гаркнул Булава.

Никто ему не ответил. Спор явственно продолжался: солдаты препирались со стражниками.

Но, наконец, внутрь прорвалось двое, тащивших между собой третьего. Они медленно подошли к трону, спотыкаясь, за ними неотрывно следили солдаты и Стража.

– Боже, – пробормотал Булава.

Келси не могла похвастаться хорошим зрением: ей пришлось подождать пару секунд, но, когда трое мужчин подошли поближе, разинула рот. Слева стоял ее тюремщик, Ивен, его открытое дружелюбное лицо теперь покрывали синяки, один глаз опух. Справа стоял Жавель, заключенный из Аргоса. Его запястья сковывали наручники, но он казался целым и невредимым.

Между ними, почти без сознания, связанный толстой веревкой и истекающий кровью от множества ран, ковылял Алан Торн.

Ивен узнал человека, как только его увидел. Он не нуждался в тишине наверху лестницы, ведущей в подземелье, где должны были постоянно дежурить два солдата. Он не нуждался в стремительном вдохе женщины во второй камере, чьи глаза вспыхнули, когда она вытаращилась через прутья. Он даже не нуждался во взгляде на нож, заткнутый за спину мужчины. Королева сказала: высокий, болезненно худой мужчина с яркими голубыми глазами… И когда Ивен посмотрел вверх и увидел это чучело, он просто знал.

И все же он был полон решимости сделать все правильно. У чучела был нож, а у Ивена – трое заключенных. Ивен мог сбить чучело с ног одним ударом, и знал, что прекрасно справится даже без оружия. Но также он знал, что так мог и убить его. Па всегда напоминал Ивену, чтобы тот не забывал о своих габаритах, а Королеве, напомнил себе Ивен, этот человек нужен был живым.

– Добрый день, – поприветствовал Ивена чучело, нависая над столом.

Жавель, заключенный в третьей камере, выпрямился на своей койке.

– Чем я могу помочь вам, сэр? – спросил Ивен. Краем глаза он увидел, что двое других заключенных, Бренна и Баннакер, поднялись и встали у прутьев. Свет факела сыграл злую шутку с подживающими рубцами, что покрывали тело Баннакера, но его лицо оставалось хитрым и выжидающим.

– Королева приказала мне перевести всех троих узников в центральную тюрьму Нового Лондона, – сообщил Ивену чучело.

У него был низкий, какой-то неприятный голос, и у Ивена даже не возникло сомнений, как он прошел мимо солдат наверху. Они явно уже были мертвы.

– Я их сам отконвоирую.

– Первый раз слышу о переводе, – ответил Ивен. – Дайте мне минутку, чтобы записать в книгу.

Он достал журнал и принялся заправлять чернилами перо, пытаясь думать. Па всегда говорил Ивену, что он может быть умным, просто это займет некоторое время и потребует некоторой работы. Когда Ивен закончит с книгой, чучело будет ожидать от него, что он встанет и, прихватив ключи, отправится к камерам. Если бы Ивен мог заставить чучело пойти впереди, он бы легко его обезоружил. Но что-то подсказывало Ивену, что полагаться на это не стоит. Да, чучело был тощ, но выглядел быстрым. На нем красовался черный мундир тирской армии. Если он солдат, то, возможно, прячет где-нибудь еще один нож.

– Как вас зовут, сэр? – спросил Ивен.

– Капитан Фрост.

Ивен писал как можно медленнее, его лицо скрутило, словно от сосредоточения. Он не мог просто броситься на чучело, пока сидел за столом: стол перевернется и послужит щитом, если не убьет мужчину наповал. Так же Ивен должен удостовериться, что нож не попадет в одну из камер. Па предупреждал Ивена, что заключенные могут использовать любой острый предмет, чтобы взломать замок. Жавель встал у прутьев третьей камеры, и Ивен, привыкший к его скучающему, невыразительному лицу, поразился тому, каким оно стало сейчас. Он выглядел, словно голодная собака. Его глаза, глубокие и темные, были прикованы к спине чучела.

Больше задержек было не придумать. Ивен отодвинул стул и встал, потянув с пояса кольцо с ключами. Он обошел стол справа, где чучелу было бы вполне естественно пойти перед ним, не загораживая дороги. Но тот просто отступил на шаг и прижался к стене, махнув рукой в сторону камер.

– После вас, господин тюремщик.

Ивен кивнул и двинулся вперед, его сердце колотилось, как бешеное. Он напоминал себе, что должен оставаться начеку, но все равно был застигнут врасплох, лишь на малейшую долю секунды почувствовав руку вокруг шеи и нож на горле.

Он выбросил руку и отбил нож, услышав, как тот звякнул об пол в дальнем углу позади него. Но чучело уже прыгнул Ивену на спину и вцепился ему в горло.

Ивен согнулся, пытаясь перекинуть чучело через себя, но человек обвил его, словно змея, его руки все крепче смыкались на шее Ивена, пока камеры перед ним не пошли черными пятнами, разраставшимися тем сильнее, чем больше он пытался сосредоточиться. Он хотел вдохнуть, но не мог. Кровь гремела в ушах, но он по-прежнему слышал одобрительное шипение Бренны. Баннакер, вцепившись в прутья своей камеры, взволнованно подпрыгивал. Жавель молча, с широко распахнутыми несчастными глазами, протягивал руки, словно желая что-то предотвратить. Агония в груди Ивена обернулась огнем, сжигающим руки, ноги, голову, и у него не было сил, чтобы стряхнуть незнакомца. Саднящая боль окатила ладонь Ивена. Он задумался на мгновение, а потом понял, что по-прежнему сжимает связку ключей, да так сильно, что выступила кровь. Мир окрасился темным, синяково-фиолетовым, и Ивен вдруг понял, что, лишившись воздуха, он умрет, что чучело его убьет. Па умирал, Ивен знал, но умирал от старости и болезни. Это не одно и то же. Несчастное лицо Жавеля поплыло перед ним, и разум Ивена вдруг наткнулся на неожиданное заключение: Жавель не хочет, чтобы это произошло. Да, Жавель был узником, предателем. Но он не был другом чучела.

Все старые лекции Па о побегах из тюрьмы пронеслись у Ивена в голове, но, не успев толком о них подумать, он уже бросил ключи к третьей камере. Он видел, как они лязгнули о прутья и приземлились между ними, видел грязную руку, нашаривающую их на земляном полу.

А потом фиолетовый мир потемнел до черного.

Когда Ивен очнулся, голова и грудь болели. Шею жгло так, словно ее скоблили кирпичом. Открыв глаза, он увидел знакомый потолок подземелья, серые камни, облепленные плесенью. Па всегда говорил, что тот, кто построил Цитадель, проделал хорошую работу, но с годами становилось все труднее сдерживать воду, просачивавшуюся изо рва.

Что его разбудило?

Шум, конечно. Шум справа от него. Рычание, словно собачье. Густой шлепок, с каким пекарь погружает кулак в тесто. Они жили рядом с пекарней, когда Ивен был маленьким, и ему нравилось наблюдать за пекарем в окно, встав на цыпочки. Он хотел закрыть глаза и снова заснуть, как много лет назад воскресным утром, еще до того, как стал учеником Па в подземелье.

Подземелье!

Ивен резко открыл глаза. Снова увидел знакомый узор плесени на потолке.

– СТОЙ! – кричала женщина, и ее голос эхом отдавался от каменных стен. Это разрывало уши Ивена. Он посмотрел направо и увидел кричащую женщину-призрак, вцепившуюся в прутья. Под ней, на полу, Жавель склонился над чучелом, прижав его к полу. Жавель смеялся мрачным смехом, от которого руки Ивена покрылись мурашками. Пока он смотрел, Жавель отклонился назад и ударил другого мужчину прямо в лицо.

– У меня к тебе только один вопрос, Арлен! – Высокий гогот Жавеля заглушал женские вопли.

Обрушился еще один удар, и Ивен поморщился. Лицо чучела утонуло в красном.

– Ты умеешь считать? Умеешь, Арлен? Умеешь, продажный ублюдок?

Ивен заставил себя сесть, хотя в голове стучало так сильно, что он застонал, смаргивая слезы. Когда он открыл рот, ничего не вышло. Он прочистил горло, и его накрыло очередной волной агонии, ревущая боль спустилась в грудь и поднялась обратно. Но он сумел слабо прохрипеть:

– Королева.

Жавель не обратил на него никакого внимания. Он снова ударил чучело, на этот раз в горло, и чучело начал кашлять и давиться.

Теперь Ивен заметил, что его ключи по-прежнему торчат из замочной скважины третьей камеры, в опасной близости от Баннакера. Он подполз и забрал их, а потом осторожно приблизился к Жавелю сзади.

– Стойте, – прошептал Ивен. Он никак не мог возвысить голос. Его горло полыхало огнем. – Стойте. Королева.

Жавель не остановился, и Ивен понял, что он будет бить чучело, пока тот не умрет. Ивен сделал глубокий, болезненный вдох и, схватив Жавеля под руки, оттащил его от потерявшего сознание мужчины. Жавель зарычал и, повернувшись к Ивену, полез на него с кулаками, но Ивен все вытерпел: Королева не хотела, чтобы Жавель пострадал. Ивен-то точно не хотел причинять ему боль, Жавель проявил себя как хороший и послушный узник, и не сбежал, даже когда Ивен бросил ему ключи. Ивен стиснул Жавеля в медвежьих объятиях, оттаскивая к стене, не отпуская даже тогда, когда Жавель ударил Ивена в правый глаз, да так, что голову отбросило назад, а из глаз посыпались искры. Он швырнул Жавеля к стене, достаточно сильно, и узник стукнулся головой. Жавель тихо застонал и потер ушибленное место, а Ивен воспользовался внезапной тишиной, чтобы прохрипеть:

– Это человек нужен Королеве живым, слышите? Он нужен ей живым!

Жавель посмотрел на него мутными глазами.

– Королева?

– Этот человек нужен Королеве живым. Она мне сама сказала.

Жавель мечтательно улыбнулся, и у Ивена от беспокойства свело живот. Даже после многочисленных лекций Па о том, чтобы он не забывал о своих габаритах, Ивен ранил одного из братьев во время борьбы, в броске приложив Питера о заборный столб и сломав ему плечо. Возможно, он слишком сильно приложил Жавеля об стену. Голос Жавеля тоже был странным, туманным, словно бы плывущим где-то поверх их голов.

– Королева Келси. Я видел ее, знаете ли, на лужайке перед Цитаделью. Но она была старше. Она выглядела, как Истинная Королева. Не думаю, что кто-нибудь еще видел.

– Что за Истинная Королева? – не удержавшись, спросил Ивен. Больше всего в сказках Па ему всегда нравились королевы.

– Истинная Королева. Та, что всех нас спасет.

Позади них раздался пронзительный гогот, и Ивен развернулся, уверенный, что чучело лишь притворялся лежащим без чувств, и теперь он снова завладел ножом. Но это оказалась всего лишь Бренна, сжимавшая прутья своей камеры, счастливо улыбаясь.

– Истинная Королева, – передразнила она призрачным, дрожащим голосом. – Дураки. Она умрет еще до первого снегопада. Я видела.

Ивен моргнул, а потом бросил быстрый взгляд на землю. Чучело лежал неподвижно, но Ивен не сомневался, что мужчина пошевелился. Ивен повернулся к Жавелю, все еще потирающему голову.

– Поможете мне его связать? У меня есть веревка.

– Мне нельзя убить его? – уныло спросил Жавель. – Даже сейчас?

– Нет, – твердо ответил Ивен. – Он нужен Королеве живым.

Айса медленно плелась по коридору с зажженной свечой в одной руке и красной книгой в кожаном переплете – в другой. Две недели назад ей исполнилось двенадцать, и Маман разрешила ей вставать и читать, когда ее мучила бессонница. У Маман не случалось бессонницы, но она, казалось, понимала страдания Айсы, застревавшей в темноте и одиночестве. Должно быть, за нее замолвили словечко Королева или Булава, потому что теперь стражники не обращали на Айсу внимания, когда видели бродящей по Цитадели в ночной сорочке с книгой в руках. Она всегда ходила читать в одно и то же место: в Оружейку. Веннер и Фелл были слишком важными шишками, чтобы работать в ночную смену, поэтому ночью комната всегда была пуста, за исключением редких стражников, которые приходили заточить меч или прихватить новенькие доспехи. Айсе нравилось взять пять соломенных чучел, которых Веннер держал в оружейке для тренировок, свалить в кучу в дальнем углу и свернуться калачиком с книжкой. Отличное место для чтения, тихое и укромное.

Она прошла мимо Корина, прислонившегося к стене. На этой неделе он отвечал за ночной караул. Айсе нравился Корин, он всегда отвечал на любые ее вопросы, а еще показал, как лучше всего метать нож. Но она знала, что говорить с ним во время дежурства запрещалось. Они тихонько помахала ему двумя пальцами, удерживающими книгу, и увидела, как он улыбнулся в ответ. Остальные стражники, стоящие в коридоре, не были ее друзьями, поэтому она шла, опустив голову, до самой Оружейки. Похожая на пещеру комната, большая и темная, должна была бы ее напугать: многие темные комнаты ее пугали. Но Айсе ужасно нравился блеск оружия в свете свечей, столы, заваленные мечами, ножами и доспехами, слабый запах застарелого пота. Даже длинные нависающие тени, отбрасываемые ее свечой, не пугали Айсу: все эти тени казались высоким заботливым отражением Веннера, и их присутствие в темноте дарило утешение. Айса знала, что с каждым днем сражается все лучше: несколько дней назад она даже пробилась со своим ножом через защиту Фелла, под улюлюканье мужчин, подпиравших стены. Айсу прямо распирало от гордости, что несколько стражников потратили свободное время, наблюдая за ее тренировкой. Да, она стала лучше, но это еще не все. Она чувствовала в себе потенциал, чтобы стать еще лучше. Стать великолепной.

Айса никому не рассказывала об этой мечте, даже Маман. Даже если люди не смеялись, она знала, что говорить вслух о своей мечте нельзя – можно сглазить. Айса собрала соломенные чучела в дальнем углу Оружейки, как следует их уложила и удовлетворенно развалилась, открыв книгу. Она читала несколько часов о великой битве и мольбах женщины, мечтающей держать меч, и мысленно переносилась в тот день, когда сама будет шагать по миру с оружием в руке, преследуя и сокрушая зло. Мечты мелькали перед нею, все быстрее и быстрее, и Айса заснула. Свеча продолжала гореть еще минут сорок, пока пламя, вздрогнув, не умерло, оставив ее в темноте.

Она проснулась от звука открывающейся двери и голосов. Чутье, приобретенное еще в раннем детстве, велело замереть, сделаться невидимой. Она давно уже сбежала от Па, но в момент пробуждения это не имело никакого значения. Какая-то маленькая часть ее никогда не засыпала, ища его густое, тяжелое шевеление во тьме. Разлепив глаза, она увидела слабый свет факелов, огибающий угол стола. Девочка подтянула колени, сжавшись, насколько могла. Через мгновение она поняла, что это двое мужчин: у одного был молодой голос, другой голос явно принадлежал человеку постарше. Судя по характерному грубоватому тону речи, он давно состоял на службе в Королевской Страже. Ей потребовалось всего пара мгновений, чтобы определить, кому принадлежит второй голос: Булаве. В последнее время Айса наслушалась его гневного рыка и легко узнала его сейчас, даже когда он говорил спокойно и негромко.

– Хорошо развеялся? – спросил Булава. Тон был приятным, но Айса слышала, что под ним скрывается что-то неприятное. Другой человек, должно быть, тоже это услышал: он ответил низким оправдывающимся голосом.

– Я трезв.

– Это не моя забота. Я знаю, что ты никогда не повторишь эту ошибку.

– Тогда что тебя беспокоит? – воинственно поинтересовался молодой.

– Ты и она.

Айса сжалась еще сильнее, внимательно прислушиваясь. Это определенно о Маргарите. Все стражники, даже Корин, смотрели на Маргариту по-особенному, пусть она даже просто проходила по комнате. Айса немного ревновала, но потом вспомнила, что Корин старый: ему уже тридцать восемь. Слишком старый для Айсы, даже в ее фантазиях.

Булава по-прежнему говорил неторопливо и осторожно, но в его тоне все еще чувствовалось двойное дно.

– От меня ничего не скроешь, ты же знаешь. Я знаю тебя слишком давно. Ты же не деревянный. Это нормально, возможно, мы все такие. Но только у тебя такая работа, знаешь ли…

– Отвали! – вскричал молодой.

– Не переноси на меня свою злость, – мягко ответил Булава. – Не я сделал это с тобой.

– Просто это… сложно.

– Значит, ты заметил, как она изменилась.

– Меня никогда не волновало, какое у нее лицо.

– Ах. Значит, это у тебя давно.

– Да.

– Думаю, это еще хуже. Хочешь, я подыщу на твое место кого-нибудь другого?

– Нет.

Айса нахмурилась. Что-то шевельнулось у нее в голове: она почти узнала голос молодого стражника. Ей хотелось высунуться из-за угла стола и подглядеть, но она не решилась. Булава видел все: он бы, конечно, заметил ее макушку, стоило только той показаться. Он и сам любил пошпионить, но с тем, кто подслушивает, церемониться бы не стал. И если она попадется, ей могут запретить приходить сюда читать по ночам.

– Это не скажется на моих навыках, – настаивал младший стражник. – Это мелкая неприятность, а не беда.

Булава долго молчал, а когда снова заговорил, Айса с удивлением обнаружила, что его голос смягчился.

– Тебе может казаться, что ты первый, с кем случилось нечто подобное, но уверяю тебя, это давняя проблема личных стражников. Я все хорошо понимаю, поверь. Не знаю, может, ты даже станешь лучшим стражником. Ты ведь бросишься на нож, не раздумывая?

– Да, – мрачно ответил молодой, и Айса наконец-то его узнала: Пэн Олкотт. Она присела пониже, пытаясь вспомнить остальную часть беседы, пытаясь разгадать эту загадку.

– Что за женщину ты нашел? – спросил Булава. – Она вообще не приносит облегчения?

Пэн безрадостно рассмеялся.

– Десять минут облегчения, каждый раз.

– Можем найти другого стражника, знаешь ли, – сказал ему Булава. – Некоторые готовы. Элстон не преминет воспользоваться таким шансом.

– Нет. Я буду сильнее мучиться вне ее комнаты, чем внутри.

– Это ты сейчас так говоришь, но подумай, Пэн. Подумай о том, что она выйдет замуж или просто приведет мужчину на ночь. Как ты будешь себя чувствовать, находясь за дверью?

– А может, и не приведет.

– Приведет, – твердо возразил Булава. – Она унаследовала безрассудство от матери и с каждым днем становится старше. Скоро она обнаружит для себя эту отдушину…

Пэн долго молчал.

– Я не хочу, чтобы меня заменяли. Деревянный или нет, я лучше остальных подхожу на эту работу, и ты это знаешь.

– Хорошо, – голос Булавы потерял всякую мягкость, и он жестко продолжил: – Но запомни: я буду наблюдать. И если замечу хоть намек на то, что это отразилось на твой работе, ты покинешь не только пост, но и Стражу. Понял?

Тишина. Куча соломенных чучел начала расползаться за спиной Айсы, и она уперлась пятками в пол, сжимая книгу, пытаясь предотвратить чучельную лавину.

– Понял, – сухо ответил Пэн. – Прости, что поставил тебя в такое положение.

– Боже, Пэн, мы все это проходили. Среди стражников ее матери не найдется ни одного, кого бы это так или иначе не коснулось. Старая проблема. Сложная штука.

Айса потеряла равновесие. Она оттолкнулась ногами, прижалась спиной к углу, удерживая чучела на месте. Когда же они уйдут!

– Выдвигайся сейчас. Она проснется через пару часов.

– Да, сэр.

Кто-то протопал к двери.

– Пэн?

– Сэр?

– Ты отлично справляешься с работой. Она не возражает, что ты всегда рядом, говорю тебе, это действительно выдающееся достижение. Думаю, будь на твоем месте кто-нибудь другой, она бы не удержалась от убийства.

Пэн не ответил. Мгновение спустя Айса услышала, как отворилась и захлопнулась дверь. Она расслабилась и почувствовала, как одно из чучел свалилось справа от нее.

– А ты, бестия?

Айса взвизгнула. Булава навис над ней, сжав руками край стола. Несмотря на испуг, Айса не могла отвести взгляд от этих покрытых шрамами рук. Веннер и Фелл говорили ей, что Булава был великим воином, одним из величайших в Тире. Он, должно быть, сражался всю жизнь, чтобы заработать такие руки.

«Вот какой я хочу быть, – поняла Айса, пристально глядя на три белых шрама, идущих через одну из костяшек. – Такой опасной. Такой пугающей».

– Я слышал о твоих ночных странствиях, девочка. Веннер и Фелл сказали мне, что вы с ножом нашли друг друга.

Айса кивнула, ее щеки немного порозовели от удовольствия.

– Ты приходишь сюда каждую ночь?

– Почти. Жаль, не могу все время тут спать.

Булава не смутился.

– Ты услышала кое-что, чего не должна была услышать. Что-то, что может представлять опасность для королевы.

– Почему?

– Не прикидывайся дурочкой. Я наблюдал за тобой, ты – малявка с головой.

Айса на мгновение призадумалась.

– Я с головой. Но я никому не расскажу, что услышала.

– Ты не простое дитя. – Булава внимательно посмотрел на нее, и Айса сжалась. У него были ужасные глаза, пронзающие насквозь. Он как будто выворачивал человека взглядом наизнанку. – Что ты собираешься делать с ножом в один прекрасный день? Если ты и вправду такая способная, как утверждают Веннер с Феллом?

– Поступлю в Королевскую Стражу, – быстро ответила Айса. Она решила это три дня назад, в тот самый момент, когда пробила защиту Фелла и приставила нож к его шее.

– Почему?

Айса поискала слова, но ничего не вышло. Только образ, в глубине подсознания: тень Па на стене в ночи. Она ничего не могла объяснить Булаве: даже если она могла объяснить кому-нибудь про Па, огромные куски воспоминаний пропали, темные пятна из детства Айсы просто испарились. Это было невозможно рассказать.

Но это место, Королевское Крыло, казалось безопасным, светлым приютом, где они могли бы остаться навсегда. Маман говорила, что здесь они в постоянной опасности, но с опасностью мечей Айса могла сжиться. Она понимала, что, прежде всего, они каким-то образом оказались здесь из-за Маман, из-за ее странности, но Королева стояла выше Маман. Богоподобная фигура, одетая в черное, и Айса знала, что больше никогда не увидит тень Па на стене.

Она не могла рассказать это Булаве. Поэтому сказала, что могла:

– Я никогда не сделаю ничего, что навредит Королеве. И убью любого, кто попытается это сделать.

Острый взгляд Булавы буравил Айсу еще пару секунд, пронзая ее, словно ножом. Затем он кивнул.

– Поверю-ка я тебе, бестия. Более того, буду считать это твоим первым испытанием. Умение фехтовать – важное качество королевского стражника, но есть и другие, не менее важные. И одно из них – умение хранить тайны.

– Я умею хранить тайны, сэр. Возможно, лучше иных взрослых.

Булава кивнул, в его пристальном взгляде промелькнула жалость, и Айса поняла, что он, должно быть, знает все о Па. Маман каждый день сидела подле Королевы, подносила ей еду и питье. Наверняка они все о ней разузнали, да и Па не был тайной в их окрестностях. Даже когда Айса была маленькой, других детей не пускали играть в их дом.

– Капитан?

– Да?

– Я-то промолчу, но другие все равно узнают. Прочитают на лице Пэна, как вы.

– Ты прочитала?

– Нет. Но мне двенадцать.

– Справедливое замечание, – серьезно ответил Булава. – Но давай просто признаем, что я вижу в лицах людей больше, чем многие. Думаю, некоторое время эта тайна будет оставаться только между тобой и мной.

– Да, сэр.

– Марш в постель, бестия.

Айса вскочила, схватила книгу и свечу и поспешила прочь. Добравшись до их семейной комнаты, она аккуратно положила книжку в красном переплете на прикроватный столик и нырнула в постель. Но заснуть не смогла: мысли полнились всем, что она видела и слышала.

Пэн Олкотт любит Королеву. Но Королева не может выйти замуж за своего стражника, даже Айса это знала, хотя и не понимала, почему. Значит, у Пэна нет никакой надежды. Она попыталась ему посочувствовать, но получилось только чуть-чуть. Пэн должен каждый день находиться подле Королевы, защищая ее своим мечом от огромного мира. Конечно, это было достойной наградой.

«Любовь – сто́ящая штука», – подумала Айса, – «но второстепенная». И, конечно, не такая сто́ящая, как ее меч.