Арватская лестница была высечена из твердого камня, обесцвеченного белого камня, добытого в горах примерно в Конце Перехода. Но каждый шаг Тайлера становился более осторожным. Его мучили неразумные опасения, что каменные ступеньки заскрипят под ногами. Тайлер поднимался медленно, волоча за собой сломанную ногу. Иногда мимо проходили братья, спускавшиеся по лестнице, награждая его лишь поверхностным взглядом, прежде чем двинуться дальше. Положение Тайлера в качестве священника Цитадели придавало правдоподобности версии, что его могли пригласить в личные покои святого отца так поздно ночью. Но Тайлеру приходилось считать лестничные пролеты, чтобы понимать, где он. Он никогда не забирался в Арвате так высоко. И не знал, суждено ли ему спуститься.

Добравшись до девятого этажа, он шмыгнул с лестницы, прячась в нише в коридоре. От пышности обстановки у Тайлера закружилась голова, убранство этого этажа очень отличалось от простых каменных стен и домотканых ковров, украшающих комнаты братьев внизу. Золото и серебро блестели в свете факелов: подсвечники, столы, скульптуры. Полы кадарского мрамора. Стены, задрапированные красным и пурпурным бархатом.

Коридор тянулся, возможно, добрые пятьдесят футов, прежде чем повернуть налево, к личным покоям святого отца. В пределах видимости никого не наблюдалось, но Тайлер знал, что за углом он, несомненно, обнаружит стражников и прислужников, по крайней мере, нескольких, возле столь важной двери. Только-только пробило два часа ночи. Если Тайлеру повезло, святой отец спит, но надеяться, что стражники и прислужники заняты тем же самым, было бы глупо. Даже если он шел на цыпочках, ботинки Тайлера издавали шарканье, кажущееся оглушительным в похожем на пещеру коридоре.

«Я схвачу свои книги и уйду», – повторил он про себя. Всего десять книг: Тайлер уже выбрал их, так что у него не было соблазна превышать свои возможности. Ему нравилось историческое значение числа 10, соразмерное Переходу. Книги были одним из немногих предметов личного пользования, которые Уильям Тир позволил взять своим людям, десять на каждого. Если кто-то пытался протащить что-то еще, его оставляли на берегу. Это была только догадка, один из тысячи крошечных фрагментов сведений о Переходе, которые Тайлер собирал всю свою жизнь. Но он не забыл ни одного.

«Если я это переживу, – решил Тайлер, – то напишу первую историю Перехода. Сам переплету ее и предоставлю Королеве для печати».

Великая мечта, о которой приятно говорить самому себе. Но пока амбициозные планы Королевы построить печатный станок оканчивались ничем. Никто в Тирлинге не имел ни малейшего представления о том, с чего начинается строительство подобных механизмов. Средств широкого распространения письменного слова просто не было.

Тайлер моргнул. Голос звучал неумолимо. Он верил ему.

Заглянув за угол, он увидел, что страх сделал его чрезмерно осторожным. У дверей святого отца стояли только двое мужчин, прислужники, а не вооруженные до зубов стражники, сопровождавшие святого отца, когда он покидал безопасный Арват. Будь брат Мэтью по-прежнему правой рукой святого отца, это было бы намного труднее, но брата Мэтью казнили в минувшее воскресенье. И эти двое у двери казались молодыми и мягкотелыми, и, возможно, еще не заслужившими доверия святого отца. Когда он подошел, они сонно на него воззрились.

– Добрый вечер, братья. Я должен поговорить с Его Святейшеством.

Прислужники обменялись нервными взглядами. Один из них, парень чуть за двадцать с чудовищным прикусом, ответил:

– Его Святейшество не принимает посетителей этим вечером.

– Святой отец велел мне незамедлительно явиться к нему с этой новостью.

Они снова недоуменно посмотрели друг на друга. В этом заключалось еще одно заметное отличие между Андерсом и старым святым отцом, который никогда не позволял своим людям представлять его миру, пока те не станут столь же компетентными, как он.

– Это точно не может подождать до утра? – спросил второй юнец. Он был даже моложе первого: его лицо еще усеивали скопления прыщей.

– Не может, – твердо ответил Тайлер. – Новость чрезвычайно важная.

Прислужники отвернулись от него и, сгорбившись, принялись совещаться. Несмотря на беспокойство, отец Тайлер удивился, услышав, что они играют в «Камень, ножницы, бумагу», чтобы решить, кто пойдет внутрь. После трех попыток юноша с неправильным прикусом проиграл и, побледнев, скользнул через массивные двойные двери. Второй прислужник изо всех сил старался казаться профессиональным, пока они ждали, но постоянно зевал, разрушая иллюзию. Тайлер мог только пожалеть его, этого мальчика, растущего прямо под взглядом и опекой Андерса. Он не мог представить, как мальчик будет воспринимать его Церковь, его Бога.

– Я должен проверить вашу сумку, – через несколько мгновений отважился мальчик.

Тайлер протянул сумку, и прислужник заглянул внутрь, но увидел лишь старую Библию – тяжелую книгу, подаренную ему на восьмой день рождения отцом Аланом. Прислужник протянул сумку обратно, и Тайлер перекинул ремень через голову, пристраивая сумку на боку. В последние несколько минут его страх начал угасать, оставляя после себя наэлектризованный след. Сердце казалось слишком большим для груди.

Голова другого прислужника высунулась из-за двери, и Тайлер не ошибся, увидев облегчение на его лице: Тайлера ждали.

– Пожалуйста, проходите.

Он широко открыл дверь, и Тайлер последовал за ним в общий зал: огромную комнату с высокими потолками и толстыми коврами. По стенам висели картины, повсюду стояли бархатные диваны. Прислужники не обращали на это никакого внимания, глядя строго перед собой. Но Тайлер, с любопытством изучавший комнату, вдруг пораженно вдохнул. Справа от него на низком диване развалилась совершенно голая женщина, разметав руки-ноги в разные стороны, ничего не прикрывая. Тайлер, впервые в жизни увидевший обнаженную женскую грудь, быстро отвернулся, смутившись и за женщину, и за себя. Но она словно бы совсем не замечала их присутствия, широко распахнутые глаза казались стеклянными.

– Пожалуйста, подождите здесь, – сказал ему прислужник, и Тайлер резко остановился, а юноша пошел дальше к огромному арочному проему в дальнем конце комнаты. Оставшись в одиночестве, Тайлер не мог оторвать взгляда от женщины на диване, ее грудей и темного треугольника между бедрами. Хотя он не чувствовал желания – возраст уберег, – зрелище его увлекло. Длинные темные волосы женщины рассыпались по краю дивана; она бесстыдно ответила на его взгляд. Когда глаза Тайлера привыкли к полумраку свечей, он увидел в сгибе ее локтя шприц, иголка по-прежнему уходила глубоко в руку. Заметив это, он заметил и другое: пузырек с белым порошком, еще не откупоренный, на низеньком столике между ними; ложку, согнутую и перекрученную от долгого использования; глубокий кровоподтек, идущий по другой руке женщины. Она была немолода, но со все еще гибким телом, и на взгляд Тайлера игла в ее руке казалась пагубным искажением природы.

– Кто ты? – спросила она плаксивым невнятным голосом. – Никогда не видела тебя раньше.

– Тайлер.

– Ты священник?

– Да.

Она слегка распрямилась, приподнявшись на локте. Ее взгляд слегка заострился.

– Никогда не видал голой женщины, да?

– Да, – ответил Тайлер, утыкаясь взглядом в пол. – Извините.

– Не извиняйся. Я не против, если они смотрят.

– Кто они?

– Ой… – женщина поглядела в угол, ее глаза снова помутнели. – Все они. Другие священники. Которые приходят. Они никогда этим не ограничиваются.

Что-то перевернулось в животе Тайлера.

– Хочешь потрогать, да?

– Нет.

– А вдуть?

– Нет, спасибо, – Тайлер вытащил из сумки древнюю Библию, теребя края обложки, перебирая страницы. Это придавало надежности. – Как вас зовут?

– Майя.

– Тайлер! Что привело тебя ко мне в столь поздний час?

Но святой отец уже знал. Его лицо излучало добродушие. На нем были наспех подвязанные одежды черного шелка, волосы спутались, но он не предпринимал никаких попыток оправиться, и Тайлер вдруг вспомнил, что святой отец держал двух женщин. Он забыл включить женщин в свои расчеты, а их присутствие несло в себе дополнительную опасность. На мгновение Тайлеру захотелось от всего отказаться, наврать святому отцу, а потом просто покинуть Арват под покровом ночи. Но потом, вспомнив о своих книгах, он собрал все свое мужество, нахмурился и объявил:

– Дело сделано, Ваше Святейшество.

– Королева приняла снадобье?

– Да.

– Так поздно?

– Сейчас Королева спит мало, Ваше Святейшество.

Это, по крайней мере, было правдой. Тайлера, проведшего несколько последних ночей на своем любимом диване в королевской библиотеке, несколько раз будила сама Королева, изучавшая свои книжные полки, по очереди трогая каждую книгу. Она бродила по крылу, упорно сопровождаемая Пэном Олкоттом, но всегда возвращалась в свою библиотеку за утешением. В этом они с Тайлером были похожи, но чего бы Королева ни искала, она не нашла этого. За исключением того времени, когда она впадала в свою странную кататонию, – слава Богу, святой отец ничего об этом не знал, – она почти не спала.

– Она приняла его с чаем, наверное, час назад.

– Отличная новость, Тайлер! – Святой отец похлопал его по спине, и Тайлеру пришлось приложить все усилия, чтобы не увернуться. Теперь Майя смотрела на них прищуренным, острым взглядом.

– Мои книги, Ваше Святейшество?

– Думаю, сперва мы подождем и убедимся, что дело сделано, Тайлер. Ты понимаешь. – Святой отец усмехнулся улыбкой хищника, исказившей его лицо. Тайлер еще крепче вцепился в свою Библию, но кивнул.

– Можно мне хотя бы взглянуть на мои книги, Ваше Святейшество? Я по ним скучаю.

Святой отец уставился на него: секунда показалась вечностью.

– Конечно, Тайлер. Идем, они в моей опочивальне.

Уголком глаза Тайлер увидел, как Майя в смятении разинула рот. Ее присутствие могло все испортить, но пути назад не было. Стоило святому отцу отвернуться, как Тайлер изо всех сил размахнулся Библией, словно дровосек топором. Тяжеленная книга влетела святому отцу в затылок, сбив его с ног, но удара оказалось недостаточно: святой отец встал на четвереньки и глубоко вдохнул, готовясь закричать.

– Пожалуйста, господи, – выдохнул Тайлер. Он прохромал вперед, подобрал библию и снова приложил ею святого отца по затылку. Святой отец беззвучно повалился на ковер и на этот раз остался лежать неподвижно.

Подняв голову, Тайлер обнаружил, что Майя смотрит на него широко распахнутыми глазами. Он спрятал Библию в сумку, подняв руки, чтобы показать, что не причинит ей никакого вреда.

– Мои книги. Он ведь соврал? Они не здесь?

– Их унесли неделю назад. В подвал.

Это – отчетливее всего остального – сказало Тайлеру, что обещанная награда была ложью. Если бы он выполнил задание, святой отец… что? Убил бы его? Тайлер пару секунд рассматривал человека на полу – дышит, с благодарностью заметил Тайлер, – прежде чем узрел четкий путь, умный ход: святой отец передал бы его Булаве.

– Спасибо тебе, Господи, – вздохнул Тайлер, – что я этого не сделал.

– Вы священник Королевы, – сказала Майя.

– Да. – Тайлер подался к двери, прислушиваясь, но снаружи не раздавалось никакого шума. И все же он должен уйти сейчас, пока святой отец не пришел в сознание, пока женщина не подняла тревогу. Он взялся за дверную ручку, но его остановил ее голос:

– Королева хорошая?

Тайлер повернулся и обнаружил, что глаза Майи наполнились тревогой. Он видел подобное страдание давно, в деревне, когда умирающие прихожане просили еще не посвященного Тайлера принять их последнее покаяние. По какой-то непонятной причине Майе было отчаянно нужно услышать ответ «да».

– Да, хорошая. Она хочет сделать лучше.

– Для кого?

– Для всех.

Майя смотрела на него еще пару мгновений, а потом поднялась с дивана. Тайлер больше не стыдился ее наготы: на самом деле на какое-то время он даже забыл об этом. Майя подбежала к распластанному телу святого отца и, немного повозившись, стянула цепочку через его голову. На цепочке оказался маленький серебряный ключик.

– Мне надо уходить, – сказал ей Тайлер. Ему не хотелось оставлять ее здесь, она была в ужасной беде, но он не мог и взять ее с собой, даже если бы она захотела сбежать. Адреналин выветрился, и его быстро накрыло осознание того, что он сделал. С ногой дела обстояли еще хуже, чем он думал: поднимаясь по лестнице, он сильно ее перенапряг. Обратная дорога обещала стать ужасной.

– Моя мать была про́сти, священник.

– Что?

– Про́сти. Проституткой. – Майя уверенно пересекла комнату и присела перед полированным дубовым шкафчиком. Тайлер едва узнавал в ней томную наркоманку, какой она казалась мгновение назад.

– Она рассказывала нам о том, что сделает однажды, об очень важном поступке, который перечеркнет все, что было до этого. В жизни бывает лишь один миг, говорила мама, и когда он придет, надо дерзать, чего бы это ни стоило.

– Мне правда надо…

– Я слышала его рассказы о вторжении. Мортийцы скоро подойдут к стенам, и их так много, что не сдержать. Без чуда не обойтись.

Щелкнул замок, и Майя открыла шкафчик, потом посмотрела на Тайлера, ее лицо внезапно стало хитрым.

– Но, говорят, у Королевы чудес хоть отбавляй.

Когда она встала, у нее в руках оказался большой деревянный ларец, отполированный до блеска: в факельном свете его грани светились глубоким вишневым.

– Вы должны вернуть это ей. Держать ее здесь неправильно.

– Что это?

Она открыла крышку, и перед Тайлером предстала корона Тира на темно-красной подушечке. Серебро и сапфиры сверкали, отбрасывая блики на открытую крышку ящичка.

– Это мой миг, священник, – заявила Майя, пихая ящичек ему в руки. – Возьмите и уходите.

Тайлер задержал на ней взгляд, снова думая о фермерах, которых знал в молодости, умирающих в своих хатах, отчаявшихся исповедаться, и пожалел, что не может остановить время, хотя бы на час, чтобы посидеть и поговорить с этой женщиной, которую некому выслушать. Туман в ее темных глазах окончательно рассеялся, и Тайлер увидел, что они красивы, несмотря на окружающие их морщины.

– Энди? – женский голос донесся из-за затемненной арки, сонный и растерянный. – Энди? Куда ты делся?

– Идите, священник, – распорядилась Майя. – Я постараюсь ее задержать, но у вас очень мало времени.

Тайлер замешкался, потом взял ящичек и засунул в сумку вместе с Библией. Мгновение скорбь по книгам угрожала захлестнуть его, но он не дал ей завладеть собой. Он даже устыдился, что посмел чувствовать такое сейчас. Он потерял библиотеку, а стоящая перед ним женщина рисковала жизнью.

– Идите, – повторила она, и Тайлер заковылял к дверям, приоткрыв одну и протиснувшись наружу. Он бросил последний мимолетный взгляд на Майю, уставившуюся на пузырек на столе, прежде чем закрыть за собой дверь. Прислужники, стоявшие по обе стороны от дверей, так небрежно прислонились к стене, что Тайлер подумал, что они подслушивали. Тот, с прикусом, посмотрел на него, прищурившись, а потом спросил:

– Святой отец звал нас?

– Нет. Мне кажется, он уже удалился на всю ночь. – Тайлер повернулся и пошел по коридору, но не успел сделать и нескольких шагов, как ему на плечо опустилась рука.

– Что в сумке? – спросил прислужник.

– Библия.

– А еще?

– Новое одеяние, – ответил Тайлер, удивляясь с какой легкостью придумал, что соврать. – Святой отец произвел меня в епископы.

Они отступили, обменявшись тревожными взглядами. В иерархии Арвата личные помощники святого отца, даже прислужники, считались значительней священников. Другое дело епископ: даже самому низшему епископу никто не осмеливался перечить. Словно по взаимному согласию, оба прислужника поклонились и отошли.

– Доброй ночи, Ваше Высокопреосвященство.

Тайлер повернулся и захромал по коридору. Он предполагал, что через пару минут, не больше, они догадаются, что его история абсурдна. Святой отец не хранил у себя запасные одеяния епископа и не раздавал их, словно конфетки. Да и вторая женщина могла поднять тревогу в любой момент. Тайлер остановился наверху лестницы, глядя вниз на концентрические квадраты, словно в лицо смертельному врагу. Нога уже пульсировала, яркие вспышки боли пробегали от бедра к пальцам. Ему бы хотелось вызвать лифт, работающий по ночам в ограниченном режиме, обслуживая этаж святого отца. Служители, возможно, согласились бы спустить его до комнат братьев. Но лифт придется ждать – ночью платформа опускалась на нижний этаж Арвата, – и, если тревогу поднимут, пока он будет в нем, он застрянет между этажами, а потом придут стражники Андерса и схватят его. Нет, нужно спускаться по лестнице, и судя по тому, в каком состоянии находилась нога Тайлера, скоро ему придется прыгать.

Тайлер поморщился, стиснул язык между зубами и, тяжело опираясь на перила, двинулся вниз. С каждым шагом сумка ритмично била по бедру, не щадя его артрита. Один этаж позади: он схватил сумку, пытаясь удержать ее на месте, и почувствовал острые грани ларца.

«Я – часть великой Божьей задумки».

Эта мысль долгое время не приходила ему в голову. Он думал о женщине, Майе, и почувствовал, как его накрывает волна тошнотворного чувства вины. Он оставил ее там, у стола, забитого морфием, терпеть любое наказание, которое вменит ей Андерс.

Два этажа позади. Теперь Тайлер усердно прыгал, держа больную ногу на весу, и изо всех сил вцеплялся в поручень, продвигаясь крошечными скачка́ми. Теперь и здоровая нога начинала болеть, нетренированные мышцы могло в любой момент свести судорогой. Он понятия не имел, что делать, если это случится, прежде чем лестница закончится. Три этажа позади. Обе ноги протестующе ныли, но он не обращал на это внимание. Четыре этажа. Снова нахлынул адреналин, блаженно хлынув в его кровь, и, ступив на последние ступеньки, Тайлер, вопреки всему, поймал себя на том, что ухмыляется, словно мальчишка. Он был счетоводом и аскетом, кто мог бы подумать год назад, что он окажется здесь, скачущий, словно кролик, вниз по ступенькам? Завернув за второй угол лестницы, он мельком увидел поникшие плечи двумя пролетами ниже, человека с почти лысой головой. Улыбка погасла.

Сэт.

Тайлер приостановился, услышав наверху какой-то приглушенный звук. Секунду спустя тишину расколол глубокий гул колоколов. Тревога. Крики скатывались эхом вниз по лестнице, и теперь Тайлер слышал топот несколькими этажами выше. Они не хотели ждать лифта. Тайлер снова запрыгал, поворачивая за угол последнего пролета. Подойдя ближе, он обнаружил, что Сэт спал, и даже во сне истекал потом, его кожа казалась восковой в тусклом свете. Сэту не становилось лучше. Да никто и не пытался его вылечить. Когда всем священникам Арвата перестали сниться кошмары, когда Сэт исчерпал свою полезность, святой отец просто убрал его, чисто и аккуратно, как Тайлер убирал книги. Тайлер добрался до площадки и столкнулся с табличкой на шее Сэта: «Мерзость». Слово, казалось, глубоко вонзилось в Тайлера, открывая широкую галерею всего, чего не должно было быть. Когда Церковь Господня возродилась после Перехода, получилась суровая, под стать времени, но хорошая церковь. А сейчас…

– Сэт, – прошептал Тайлер, не зная, что сказать, пока слова не вырвались сами. – Сэт, проснись.

Но Сэт продолжал спать, его губы дрожали в полумраке.

– Сэт!

Сэт проснулся с рывком и резким криком и посмотрел мутным взглядом.

– Тай?

– Это я. – Тайлер схватил табличку и стянул ее Сэту через голову. Шаги гремели прямо над головой: стражников святого отца отделяло от них не более двух этажей. Тайлер отшвырнул табличку через перила, и через мгновение она исчезла из вида.

– Давай, Сэт. – Он обхватил друга за талию и потянул его со стула. Сэт зашипел от боли, но не отстранился.

– Куда мы идем?

– Подальше отсюда. – Тайлер вытащил его в коридор. – Я не могу тащить тебя, Сэт. С ногой совсем плохо. Тебе придется мне помогать.

– Постараюсь. – Сэт положил руку Тайлеру на спину, поддерживая, и они похромали. Губы Тайлера растянулись в мрачной улыбке.

Но даже этот юмор висельника разбередил его память, и Тайлеру вспомнилось кое-что из детства, сцена с одного из гобеленов отца Алана: Иисус Христос, Царь иудейский, по дороге в Галилею, ведет слепого, помогает хромому, утешает прокаженного. Тайлер подолгу смотрел на этот гобелен, единственное изображение в доме отца Алана, не изображающее гнев Господень. Лицо Иисуса на гобелене было мягким и доброжелательным, и, хотя вокруг толпились убогие мира сего, он не отворачивался.

«Это мой Бог», – понял Тайлер, и теперь, ковыляя по высокому каменному коридору более шестидесяти лет спустя, воспоминание привело его в возвышенный экстаз. Сломанная нога подогнулась под ним, и он подумал, что сейчас рухнет вперед, утягивая за собой Сэта, и они оба закувыркаются по плитам, пока не влетят в стену. Но потом Тайлер почувствовал, как невидимые руки вцепились в его ноги, поддерживая колено, помогая бежать.

– Сэт! – выдохнул он. – Сэт! Он с нами!

Сэт издал задыхающийся смешок, его рука крепко стиснула тонкие ребра Тайлера:

– Что, даже сейчас?

– Конечно, сейчас! – Тайлер тоже начал смеяться, его голос стал высоким и истеричным. – Великий Бог, мы совсем близко.

Крики позади них становились все громче, и теперь Тайлер чувствовал у себя под ногами шаги преследователей, сотрясающие каменный пол. Чуть ли не в каждом дверном проеме замерли сонные братья, уставившиеся на Тайлера с Сэтом широко распахнутыми глазами, но никто не попытался их остановить. Невидимые руки исчезли, но священники поддерживали друг друга, шаркая и хромая, каким-то образом обретя гармонию, поддерживающую их в этом беге на трех ногах. Дотащившись до двери в комнату Тайлера, они оба прохромали внутрь, и Тайлер щелкнул задвижкой.

Стражникам святого отца потребовалось почти две минуты, чтобы найти достаточно твердую деревяшку и выбить дверь. Когда тяжелый дубовый прямоугольник, наконец, сорвался с петель, несколько стражников ввалились в комнату отца Тайлера, в спешке падая друг на друга, сплетаясь в кучу поверх сломанной двери. Они быстро вскочили, выпрямились и огляделись, вытаскивая мечи, готовые встретить сопротивление.

Но комната оказалась пуста.

Келси доплелась до последнего лестничного пролета, стараясь не задохнуться. Она стала меньше весить, но чудесное превращение не улучшило ее физическую форму. Рядом шел Булава, а Пэн взял выходные. У Келси не получилось поговорить с ним, прежде чем он ушел, но она все никак не могла выкинуть из головы мысли, не отправился ли он к другой женщине. Это не ее дело, говорила себе Келси, а пять минут спустя ловила себя на том, что снова об этом думает. Она хотела, чтобы это ничего для них обоих не значило, но оказалось, что это не совсем так.

Она достигла верха лестницы и оглядела высокую стену, окаймляющую восточную часть Нового Лондона. Отсюда она могла посмотреть через Кадделл на Алмонт, теперь, поздним летом, испещренный зеленым и коричневым. Под городскими стенами, на другом берегу Кадделла, раскинулся лагерь беженцев: более мили палаток и поспешно построенных укрытий рассыпались по берегу реки. С этого расстояния люди в лагере казались муравьями, но их там собралось более полумиллиона. Благодаря Кадделлу перебоев с водой не было, а вот с канализацией возникла проблема, и несмотря на огромные запасы, свезенные Булавой, в лагере скоро закончится еда. Стоял самый разгар сезона урожая, но сельское хозяйство в Алмонте было заброшено. Даже если Тирлинг как-то переживет вторжение, фруктовые и овощные лавки окажутся опустошены на несколько лет. Некоторые семьи на севере, рядом с Фэрвитчем, решили остаться и испытать судьбу, как и некоторые изолированные деревушки на границе Кадара. Но большинство тирцев собрались в Новом Лондоне и вокруг него, и Келси ощущала свое королевство, словно огромную пустошь под серым небом, полную заброшенных деревень и пустых полей.

На расстоянии примерно десяти миль, растянувшись по линии горизонта, стояла тирская армия – скопления выцветших от длительного использования палаток. Армия собралась на берегу Кадделла, в том месте, где река резко изгибалась, начиная свой путь вокруг Нового Лондона. Ее армия казалась скромной, даже на взгляд самой Келси, а уж тем более в сравнении с той, что раскинулась на горизонте. То было огромное, темное облако, тонкая дымка, поднимающаяся от многих миль четных палаток, черных знамен и бесчисленных ястребов, непрерывно паривших над мортийским лагерем. Холл застал мортийцев врасплох возле озера Карчмар, но это больше не повторится: теперь над мортийским лагерем летали дозорные. В отличие от большинства мортийских ястребов, обычно молчаливых, эти птицы безбожно визжали, когда солдаты Бермонда пытались подкрасться к лагерю. Таким образом поймали нескольких разведчиков, и теперь Бермонду приходилось следить за мортийцами издалека. Впрочем, это ненадолго. Они подходили, и подходили быстро. Холл в своих донесениях воздерживался от суждений, но Бермонд являл собой постоянный поток замечаний, и Келси знала, что он прав. Она совершила большую ошибку, из-за которой пострадает все королевство. И хотя она не была уверена, что другие варианты не были бы еще большими ошибками, эта, казалось, требовала наказания. Каждый день она поднималась сюда, чтобы посмотреть на приближение мортийцев, увидеть, что черное облако на горизонте стало ближе. Это казалось заслуженной карой.

– Они пытаются пересечь Кадделл, – заметил стоящий подле нее Булава.

– Зачем? Сейчас ни на одном берегу ничего нет.

– Если они попытаются пересечь реку перед городом, то понесут значительные потери от наших лучников. Но если в их руках оба берега, они смогут подойти с готовой обороной, неуязвимые для стрел. Тогда им останется только взобраться на стены или взять мост.

Даже Булава стал пессимистом. Надежды не было, если только Келси не сотворит ее из воздуха. От этой мысли ее подташнивало. Когда она посмотрела утром в зеркало, на нее уставилась симпатичная брюнетка, и не просто брюнетка. Волосы Лили, лицо Лили, губы Лили… они не были одинаковыми, ни в коей мере, но отдельные части начали совпадать. Келси и Лили делили жизнь: теперь казалось, что у них и лицо общее. Но глаза Келси никогда не менялись: это по-прежнему были глаза Рэйли. Глаза ее матери, две точки глубокой зеленой беспечности, развалившей целое королевство.

– Слава Королеве!

Крик раздался снизу, от основания внутренней стены, где несколько ее стражников перекрывали лестницу. Келси поглядела через край и обнаружила толпу людей, собравшихся у подножия. Они яростно махали, море перевернутых лиц.

«Они думают, я могу их спасти». Келси натянула уверенную улыбку и помахала в ответ, потом снова обратила внимание на Алмонт. У нее никогда не было вариантов, но это не давало ей никакого права на снисхождение. Когда ее осудят – а ее осудят в будущем, – не найдется никаких смягчающих обстоятельств. Она уставилась на темный муравейник на горизонте, не позволяя себе отвести взгляд. Почти не задумываясь, открыла новую рану на икре, чувствуя мрачное удовлетворение, когда кровь потекла по лодыжке.

– Сэр!

Булава перегнулся через край лестницы:

– Что?

– Гонец от генерала Бермонда.

– Наверх его.

Келси отвернулась от Алмонта, когда гонец Бермонда достиг вершины лестницы. Армейские посланники, действительно, были исключительными: мужчина пробежал пять лестничных пролетов, но даже не запыхался. Он был молод и гибок, сержант, если судить по медным значкам на воротнике, и его глаза расширились, когда он увидел Келси. Этот эффект больше не радовал, если вообще когда-нибудь радовал. Она подала ему знак говорить, а сама повернулась к Алмонту.

– Ваше Величество, генерал имеет сообщить, что Аргосский перевал пал.

Стоящий подле нее Булава рявкнул на гонца, но Келси не отрывалась от черного облака на горизонте, старясь не моргать.

– Мортийцы уже начали переправлять припасы через Аргос: это значительно сократит время их снабжения. Прошлой ночью тысячное подкрепление также спустилось по Перевалу. Завтра они достигнут мортийской границы. Вся мортийская армия перешла Криту и заняла северный берег Кадделла, и скоро головной отряд вытеснит тирцев и с южного берега. По общим оценкам это произойдет в пределах трех дней. Генерал считает, что мортийцы намереваются держаться Кадделла до самого Нового Лондона.

Гонец замолчал, и Келси услышала, как он сглотнул.

– Продолжайте.

– Генерал Бермонд имеет сообщить, что тирская армия потеряла более двух тысяч человек, более трети своих сил.

Келси больше не могла держать глаза открытыми и моргнула, на секунду перестав видеть горизонт. Но когда она их снова открыла, облако по-прежнему оставалось там.

– Что еще?

– Это все, что я имею доложить, Ваше величество.

Хороших новостей нет. Разумеется.

– Лазарь, когда мортийцы доберутся до стены?

– Думаю, меньше, чем за неделю. Не позволяйте расстоянию вас обмануть, госпожа. Хотя Бермонд делает все возможное, мортийцы способны продвигаться на две-три мили в день. Они будут здесь к концу месяца, не позже.

Келси посмотрела вниз, на лагерь беженцев: на эту раскинувшуюся мешанину лишений, нехватки жилья, голода. Эта ответственность также лежит на ней. Она повернулась к гонцу.

– Сообщите Бермонду, что мы переводим беженцев внутрь города. Это займет, как минимум, пять дней. Бермонду не подпускать мортийцев к лагерю, пока не завершится эвакуация, затем отступить и удерживать мост.

Гонец кивнул.

– Молодец. Свободен.

Он кинулся к лестнице и исчез из вида. Келси снова повернулась к Алмонту.

– За эвакуацию лагеря должен отвечать Арлисс. Его люди знают имена и лица тех, кто внизу.

– Госпожа, уверяю вас…

– Ты, правда, думал, что я не узнаю, Лазарь? Его маленькие приспешники повсюду в лагере: торгуют наркотиками, словно завтра не наступит.

– Для этих людей завтрашнего дня действительно не существует, Ваше Величество.

– Ах. Я так и знала. – Келси повернулась к нему, чувствуя, что ее гнев переходит на новый уровень. Но под ним скрывалось кое-что похуже: стыд. Она жаждала, чтобы Булава ее похвалил, точно так же, как всегда ждала похвалы от Барти. Но Барти одобрял ее безоговорочно. Одобрение Булавы казалось чем-то более ценным, заставляя Келси его заслужить, и понимание, что она провалилась, очень глубоко ранило.

– Я знала, что рано или поздно ты скажешь мне, что я все испортила.

– Что сделано, то сделано, госпожа.

Еще хуже: мало того, что Булава ее не одобрял, он даже отказывался это обсуждать.

Глаза Келси увлажнились, но ярость заставила слезы отступить.

– Полагаю, ты думаешь, что я прямо как она.

– Вы проводите слишком много времени, сравнивая себя с матерью, госпожа. Это всегда было вашей слабостью.

– Конечно! – выкрикнула Келси, не заботясь, что рядом стражники. – Она затмевает все, что я пытаюсь здесь сделать! Я и шага не могу ступить, не нарвавшись на ее ошибки!

– Возможно, госпожа, но не обманывайте саму себя. Вы также совершаете и свои собственные ошибки.

– На Торна намекаешь?

Он отвел взгляд, и Келси прищурилась:

– Ты это не серьезно.

– Послушайте, госпожа. Очень внимательно. – Булава побледнел, и Келси внезапно поняла, что каменное выражение его лица, которое она ошибочно принимала за смирение, на самом деле было гневом. Глубоким, безмолвным гневом, что гораздо хуже бурлящей ярости, которой, на ее памяти, Булава отдавался раз или два. – Вы сделали много вещей, которые я бы не сделал. Вы азартны. Вы не продумываете последствия, не принимаете советы людей, более осведомленных, чем вы. И все же до сих пор я никогда не осуждал ваши действия.

– Почему? – прошипела она. – Почему Торн так важен?

– Да Торн тут ни при чем! – взревел Булава, и Келси отпрянула. – Перестаньте вести себя, как ребенок! Это вы, госпожа. Вы изменились!

– Это? – Келси провела рукой по лицу и шее. – Тебя это заботит?

– Мне плевать, если вы превратитесь в саму Прекрасную Королеву, но проблема не в вашем новом лице, госпожа. Вы другая.

– Менее наивная.

– Нет. Более жестокая.

Келси сжала челюсти.

– И что с того?

– Подумайте, госпожа. Есть вещи и пострашнее, чем стать вашей матерью.

Гнев Келси прорвался, и несколько секунд она была на волоске от того, чтобы вцепиться в Булаву и перекинуть его через стену. Она могла сделать это, она знала… Казнь Торна разбудила что-то внутри нее, какую-то тварь, преследующую ее в повседневной жизни, ищущую любой повод, чтобы выпрыгнуть. Эта тварь была хищной, безжалостной и не хотела снова засыпать.

Булава шагнул вперед, протягивая руку, чтобы взять ее за плечо. Булава никогда не прикасался к ней, если вопрос не касался безопасности, и Келси так удивилась, что тут же успокоилась, чувствуя, как гнев отступает.

– Снимите ваши драгоценности, госпожа, – попросил Булава. – Отпустите их. Да, они принесли немалую пользу, но это не стоит того, что с вами происходит. Я их спрячу. Никто никогда их не найдет. Возведите свой трон, свое наследие на чем-нибудь другом.

На мгновение Келси задумалась, не прав ли он, не таится ли корень зла в ее драгоценностях. Сны, голоса, постоянные вторжения Лили… какая-то часть жизни Келси, похоже, потерялась в пути. То, как ее стражники смотрели на нее теперь, когда думали, что она не видит: неуверенно, недоверчиво, иногда даже испуганно. Чувство беспомощности, когда она поглядела в зеркало и обнаружила уставившееся на нее лицо Лили. Все стало плохо, и Келси даже не была уверена, когда именно это произошло.

Но сапфиры… Булава просил о невозможном. И не важно, что сапфиры больше ничего не делали и казались безжизненными. Они принадлежали ей, и теперь Келси столкнулась с жестокой правдой: у нее были свои наркотики. Просто в другой форме.

– Нет, – наконец, ответила она. – Даже не проси.

Она почти физически почувствовала на себе его тяжелый взгляд.

– У нас будут с этим проблемы, Лазарь?

– Полагаю, это зависит от вас, госпожа. Я королевский стражник. Я давал присягу.

Кто-то прочистил горло у Келси за спиной, и она резко обернулась, разъярившись, что ей осмелились помешать. Но это оказался всего лишь Корин, стоявший на верхней ступеньке лестницы.

– Продолжим позже, – сказала она Булаве.

– Жду не дождусь.

Она бросила на него взгляд, чувствуя, как гнев снова попытался поднять голову, но затем успокоился. В конце концов, это всего лишь Булава, Булава, вечно говорящий правду, которую Келси не хотелось бы слышать. Она прижала руку к виску, внезапно запульсировавшему, и почувствовала, словно ее разум тянут в две стороны, в прошлое и будущее. На одном конце стояла Лили Мэйхью и странный англичанин, который подарил им всем новый мир, создал колонию и дал королевству свое имя, а на другой – мортийская армия, ломающая стены ее города. Келси четко видела каждый шаг: пролом стены, льющаяся в него черная масса, кровавая вакханалия. Мужчины, женщины, дети… никого не пощадят. Разорение Нового Лондона – вот как это назовут, ужас, который уничтожит Тирлинг на много поколений. Неужели нет никакой альтернативы? Сможет ли она уничтожить мортийскую армию, как уничтожила Торна? Попробовать можно, но как будут страшны последствия, если ничего не получится… Келси снова повернулась к горизонту, и хотя это было лишь ее воображение, черное облако, казалось, успело приблизиться. Безумие манило, и Келси чувствовала, что оно примет ее, если она позволит. Глубокая, темная пустота, которая обернет ее, словно плащ, и заслонит ото всех неурядиц.

– Что такое, Корин?

– У нас сообщение из Кадара. Они не будут предлагать свою помощь. И брачное предложение Короля отозвано.

Келси почувствовала, как губы растягивает грустная улыбка.

– Каттан здесь?

– Нет, госпожа.

– Каттан – первый посол, – объяснил ей Булава, – предназначенный для счастливых времен и заманчивых предложений. Когда они хотят сделать ноги, то отправляют какого-нибудь бедолагу, который может и не пережить путешествие.

– Кадарский посланник оставил подарок, госпожа, – добавил Корин.

– Какой?

– Каменную чашу для фруктов.

Келси начала хихикать и никак не могла остановиться. Булава тоже улыбался, но улыбка получилась усталой, его обычную усмешку покинул свет.

– Кадарцы – изоляционисты, госпожа. Это их путь.

– Полагаю, хороших новостей не будет, – ответила Келси, и ее смех угас. – Это просто такой день?

– Или такой месяц, госпожа.

– Нет, думаю, нет. – Келси принялась вытирать слезы со щек и обнаружила, что у нее кровоточат руки.

– Вы в порядке, госпожа?

– В порядке. Надо вооружить всех в городе, кто способен держать меч.

– У нас нет столько стали.

– Тогда деревянные мечи, какие угодно. Просто дайте им оружие.

– Для чего?

– Для укрепления духа. Люди не любят чувствовать себя беззащитными. И когда беженцы прибудут в город, я хочу, чтобы все семьи с детьми переехали в Цитадель.

– Места не хватит.

– Тогда сделай все возможное, Лазарь. – Келси потерла виски. Лили звала ее, отвлекая, но Келси не хотела возвращаться. Не хотела смотреть на жизнь Лили, проигрывающуюся у нее в голове. В настоящем и так было плохо.

– Давайте отведем вас внутрь, госпожа. У вас подступает фуга.

Она удивленно к нему повернулась.

– Откуда ты знаешь?

– По вашему виду. Теперь мы замечаем знаки.

– Когда вернется Пэн?

Булава загадочно на нее посмотрел.

– Его увольнительная истекает сегодня вечером, но он, скорее всего, не вернется, пока вы не заснете.

– Отлично.

– Будьте осторожнее, госпожа.

Она крутанулась, собираясь огрызнуться на него: не его дело, с кем она спит! Но промолчала. В конце концов, Пэн ей не принадлежит. Если кому и принадлежит, так это Булаве.

– Госпожа!

– Господи, Корин, что еще? Еще один гонец?

– Нет, госпожа, – Корин поднял руки. – Волшебник. Говорит, должен с вами поговорить.

– Кто?

– Фокусник, выступавший на вашем ужине. Брэдшоу.

Но человек, поднявшийся по лестнице, не был безупречно аккуратным артистом, которого Келси видела на ужине той ночью. Брэдшоу сильно избили. Оба глаза заплыли темными синяками, щеки пересекали красные царапины.

– Ваше Величество, – выдохнул он. – Прошу у вас убежища.

– Что?

– Святой отец назначил цену за мою голову.

– Вы шутите.

– Клянусь, Ваше Величество. Сто фунтов. Я уже несколько дней в бегах.

– Я не питаю к святому отцу особой любви, Брэдшоу, но как-то не верится, что он открыто назначил награду за голову человека.

– Я не единственный, Ваше Величество! Старый священник, отец Тайлер. Святой отец и за него предлагает щедрое вознаграждение.

Келси почувствовала, как скрутило живот, осознав, что вот уже несколько дней не видела отца Тайлера. Она была слишком занята Арлиссом и его подготовкой к осаде, чтобы заметить. Но теперь поняла, что с тех пор, как отец Тайлер последний раз появлялся в Цитадели, прошло не менее трех дней.

– Где он? – спросила она Булаву.

– Не знаю, госпожа, – встревоженно ответил Булава. – Впервые об этом слышу.

– Разыщи его, Лазарь. Разыщи немедленно.

Булава отправился посоветоваться с Корином, а Келси осталась с магом. Она вдруг поняла, что Булава оставил ее без присмотра, и это, пожалуй, было верным признаком того, что он знал истинное положение дел: больше никто не представлял для Келси физической опасности. Ее Стража – всего лишь положенный королеве атрибут. Мгновение она прикидывала, какое это имеет отношение к мортийцам, но стоило ей углубиться в размышления, как мысль убежала, и ее место заняло волнение за отца Тайлера. Магу удалось убежать от своих преследователей, но что мог предпринять отец Тайлер, старик со сломанной ногой?

– Святой отец подавал на вас какие-либо предварительные жалобы? – спросила она мага.

– Нет, Ваше Величество, клянусь вам. Я никогда не видел его до того вечера в Цитадели. В Кишке говорят, святой отец отлучил от церкви всех представителей моей профессии. Но я единственный, за кого он объявил вознаграждение.

Значит, это не из-за Брэдшоу. Святой отец мог ненавидеть магов, но награда за голову была камешком в огород Келси.

– Вы действительно в серьезной опасности?

– В меньшей, чем кто-то, лишенный моего дара исчезновения. Но я не могу бегать от них вечно, Ваше Величество. Меня слишком хорошо знают в городе. Клянусь, я буду вам полезен.

Келси рассмеялась, махнув через стену.

– Посмотрите туда, Брэдшоу. Мне сейчас не до домашних артистов.

– Понимаю, Ваше Величество, – маг долго стоял, уставившись в пол, а потом расправил плечи и тихо проговорил: – Я не артист.

– Как это?

Брэдшоу наклонился поближе. Если бы Булава был рядом, он бы никогда этого не допустил, но он по-прежнему совещался с Корином, и Брэдшоу сгорбился над Келси, загораживая ее от остальных стражников.

– Смотрите.

Брэдшоу приподнял правую ладонь и держал ее неподвижно. Через мгновение воздух над ладонью замерцал, как брусчатка в жару. Мерцание спустилось: появился серебряный нож со старинной, замысловатой рукояткой.

– Испытайте его, Ваше Величество.

Келси схватила нож, ощутив его твердость в руке.

– Говорят, вы обладаете магией, Ваше Величество, заключенной в ваших драгоценностях. Но в Тире есть и другая магия. В моей семье полно таких подарков.

Келси бросила еще один быстрый взгляд на Булаву. Она знала, что ему это не понравится: он не доверял магам и иже с ними. Однако тем вечером, когда Келси наняла его выступать, Брэдшоу не сделал ничего плохого. На ум приходили и другие соображения: святой отец мог приплачивать дворянам Нового Лондона, но истинно верующие не потерпят со стороны Арвата ничего столь прозаического, как награду за голову отступников.

– Я возьму вас, – ответила она магу. – Но Королевскому Крылу недолго оставаться тихой гаванью. Когда придут мортийцы, вы, возможно, пожелаете исчезнуть навсегда.

– Спасибо, Ваше Величество. Больше не буду отнимать у вас время.

Брэдшоу повернулся с необычайным изяществом акробата и направился к Булаве. Келси не успела признаться ему, что она совсем не занята, что ей больше нечем заняться, кроме как таращиться на горизонт и наблюдать разрушение, снова и снова разыгрывающееся у нее в голове. Что облако на горизонте – это ее работа, это она привела его сюда. Она поежилась, снова почти физически почувствовав копошение разума Лили, вползающего в ее собственный. Жизнь Лили неслась к какой-то катастрофе, и она хотела чего-то от Келси, чего-то, чего Келси еще не видела. И теперь Келси поняла, что нет никакой разницы, в каком мире она жила. В прошлом или в будущем – в любом направлении предвиделся исключительно кошмар.

Она снова повернулась к горизонту и перезапустила счетчик собственных ошибок, готовясь снова пережить их одну за другой. Готовясь принять кару.

– Ублюдки больше о нас не беспокоятся, это точно, – пробормотал Бермонд. – Они даже не выставляют часовых – только ястребов.

Холл крякнул в знак согласия, так и не оторвав взгляда от своего шлема. Двумя днями ранее его подбородок задел меч, начисто перерезав застежку. Холл попытался ее починить, приладив дополнительный кусок кожи, но получилось не очень. Шлем то и дело грозил сползти с головы.

Конечно, могло обернуться и хуже. Он заработал шрам, хотя его зимняя борода легко его прикроет. Глупая застежка, вероятно, спасла ему зубы, если не жизнь. Застежку следовало бы сохранить и носить как талисман в кармане, но она потерялась, возможно, в трех милях выше по Кадделлу.

– Кончай с этим, Райан, и посмотри.

Холл со вздохом бросил шлем и вытащил подзорную трубу. Он не спал три дня. Последние две недели пестрели бесконечными битвами и отступлениями, мортийская армия неумолимо теснила их на юго-запад, через Криту и обратно к равнине Алмонта. Иногда Холл не мог понять, спит он или проснулся, воюет по-настоящему или поле битвы развернулось у него в голове. Несколько дней назад мортийцы завладели обоими берегами Кадделла, и теперь через реку перекинулось несколько переносных мостиков, хитроумных механизмов, которыми Холл невольно любовался, даже когда придумывал, как их сломать. Эти мостки позволяли мортийцам удерживать не только оба берега реки, но и саму воду, двигаясь прямо по руслу, не разделяя свои силы. Похоже, мосты были сделаны из твердого дуба, усиленного сталью в центре, чтобы не развалились под тяжестью армии. При этом они быстро разбирались для транспортировки. Кто-то в Мортмине был дьявольски хорошим инженером, и Холлу хотелось бы поговорить с ним хотя бы несколько минут, даже сейчас, когда весь мир сошел с ума.

Подзорная труба Холла выхватила флаг на южном берегу Кадделла. По большей части мортийские лагеря были черными или темно-серыми, как грозовая туча, но этот флаг оказался ярко-алым. Холл выпрямился, наплевав на мортийских лучников, и подстроил трубу. Красный флаг развевался над малиновой палаткой.

– Сэр. Десять часов на южном берегу реки.

– Что? Вот дьявол, ты только посмотри. – Бермонд опустил трубу и потер виски. Он не спал много дней. Даже голубое перо на его шлеме, знак ранга, к которому Бермонд был до смешного привязан, безвольно повисло в неясном свете. – Только этого еще не хватало.

– Может, это не она, а мортийская уловка.

– Думаешь, уловка?

– Нет, – поразмыслив, ответил Холл. – Она здесь, пришла закончить начатое.

– Боевой дух и так висит на волоске. Это может окончательно добить армию.

Холл перевел подзорную трубу на запад, в сторону Нового Лондона. Королевский лагерь беженцев распластался перед городом, внушительный участок палаток и шатров. И теперь его охватило безумие, пока Перепись эвакуировала последних его обитателей в Новый Лондон. Недалеко от Кадделла возвышались, достигая десяти футов, окружающие город каменные стены. Но их возвели наспех на мягкой земле у берега, долго они не выдержат. Все, что они делали, лишь задерживало противника. Еще один день, чтобы закончить эвакуацию, а потом Бермонд отведет армию в Новый Лондон, и начнется осада. Над городом висело густое облако дыма: заготавливали мясо. Армия также запасалась водой, понимая, что, когда мортийцы достигнут стены, Кадделл окажется отрезан. Хорошая подготовка, но все равно лишь задержка. Существовал лишь один исход этой осады.

– У мортийцев тоже могут быть проблемы с боевым духом, – с надеждой пробормотал Бермонд. Мортийцам нравится мародерствовать, а мы лишили их этого удовольствия. Мне претит в этом признаваться, но все же Королева хорошо придумала с эвакуацией. Представляю, какой в их лагере стоит ропот.

– Недостаточный, – ответил Холл, махнув в сторону малиновой палатки. – Если они и роптали, она положит этому конец.

Он не хотел называть Красную Королеву по имени. Старое суеверие родом из детства, проведенного на границе, где каждый ребенок знал: стоит только заговорить о Красной Королеве, и она появится. Имена – вещь реальная, гораздо реальнее, чем далекое алое пятно. Но все же Холл знал, что, когда его люди заметят палатку, страх охватит оставшуюся часть тирской армии, подобно злому ветру.

Бермонд вздохнул.

– Как мы удержим их еще один день?

– Отступим. Собьемся в кучу у входа на мост и построим баррикады.

– У них осадные башни.

– Пусть попробуют. У нас – нефть и факелы.

– Ты сегодня в прекрасной форме. Что ты сделал? Улизнул прошлой ночью к шлюхам?

– Нет.

– Тогда что?

– Мне приснился сон.

– Сон, – посмеиваясь, повторил Бермонд. – О чем?

– О Королеве, – просто ответил Холл. – Мне снилось, что она устроила огромный пожар, очистивший всю землю. От мортийцев, Красной Королевы, зла… все тирские враги были сметены.

– А я и не знал, что ты предсказатель, Райан.

– Я не предсказатель. Но все же это поднимает мне настроение.

– Ты слишком сильно веришь в этого наивного ребенка.

Холл не ответил. Бермонд видел в Королеве лишь выскочку, но Холл видел кое-что еще, чего не мог определить.

– Подходят, – пробормотал Бермонд. – Надень шлем. Посмотрим, сможешь ли ты оттеснить их к илистой части берега. Их ноги ненадежны, как их сталь, и на мягкой почве их ждет неприятный сюрприз.

Холл подал своим людям сигнал готовиться. Мортийский отряд вышел из лагеря, рассредоточившись по северному берегу Кадделла. Снова и снова они теснили тирцев фланговыми маневрами: непыльная работенка, учитывая неимоверное численное превосходство. Эта атака не станет исключением. Холл украдкой бросил последний взгляд на лагерь беженцев позади него, на муравьиную суматоху заключительного этапа эвакуации. «Еще один день», – подумал он и, вынув меч, повел своих людей к реке. Бермонд остался на вершине холма: хромота больше не позволяла ему участвовать в ближнем бою. Солдаты догнали его, когда Холл побежал, окружив его с обеих сторон, Блазер бежал рядом. Он заработал неприятную рану на ключице на берегу Крите, но лекари сшили ее, и теперь он ревел, добежав до подножия холма и ринувшись к линии мортийцев. Холл почувствовал удар железного меча о свой меч всей рукой, но боль была приглушенной, будто во сне. Он оглядел противника напротив, слегка озадаченный, на мгновение засомневавшись, сражаются ли они на самом деле. Но мышечная память – мощная вещь: Холл отбросил солдата прочь, рубанув мечом, найдя стык между запястьем и перчаткой. Тот взвыл: его рука была почти отсечена.

– Ястребы! Ястребы!

Крик раздался позади Холла, на сопке. Он поднял голову и обнаружил не менее десятка ястребов, проносившихся над головой. Не часовые: они пронзали небо, расположившись на одинаковом расстоянии друг от друга, безмолвным строем летя на запад. Специально обученные, но для чего?

Времени думать об этом не было. К нему подскочил очередной мортийский солдат, на этот раз левша, и Холл забыл о ястребах, вступив с ним в бой. Шлем снова соскользнул с его головы, и Холл выругался, отбрасывая его на землю. Сражаться без шлема – верная смерть, но сейчас даже смерть казалась приемлемым результатом. По крайней мере, на том свете он выспится. Холл ударил в мортийца, почувствовав, как его меч лязгнул о железный нагрудник, не причинив врагу ни малейшего вреда. Чертова мортийская броня! За его спиной раздался крик, но Холл не обернулся, даже когда тепло залило его шею сзади.

Кто-то саданул мортийца сбоку, повалив его на землю. Блазер на мгновение сцепился с вражеским солдатом, прежде чем ударить его дубиной по лицу. Когда тот затих, Блазер вскочил, схватил Холла за руку и потащил его обратно к своим.

– Что такое? Отступаем?

– Идемте, сэр! Генерал!

Они проталкивались вперед, по пути отшвырнув нескольких мортийцев. Холл двигался, словно во сне. Все казалось каким-то приглушенным: солнечный свет, звуки боя, вонь, даже стоны умирающих. Но вода в Кадделле была четкой и резкой, ярко сверкающей красным.

На вершине холма сгрудились солдаты. Их лица были серьезны. Что-то в этой сцене выдернуло Холла из оцепенения впервые за несколько дней, и он побежал, Блазер бежал рядом, не обращая внимания на бой у подножия холма.

Бермонд лежал лицом вниз. Никто не осмеливался прикоснуться к генералу, так что Холл присел на корточки и перевернул его. Собравшиеся одновременно охнули: у Бермонда было вырвано горло, остались только клочья плоти, свисающие по обе стороны шеи. Грудь защищала броня, но руки и ноги оказались разорваны в клочья. Левая рука едва держалась на туловище. Глаза безучастно смотрели в небо, лицо было мокрым от крови.

В нескольких футах поодаль, в траве, Холл заметил шлем Бермонда с нелепым голубым пером. Глупое жеманство, но Бермонд любил его, любил объезжать Тирлинг с лихо колышущимся на ветру пером. Генерал для мира, а не для войны, и Холл почувствовал, как сжалось его горло, когда он закрыл Бермонду глаза.

– Сэр! Мы теряем позиции!

Холл выпрямился и увидел, что тирская линия, действительно, ослабла. В нескольких точках мортийцы ловко оттеснили тирцев, словно вдавив булавку в подушку. Холл посмотрел на людей вокруг – Блазер и Кэффри, полковник Гриффин, молодой майор, чьего имени он не знал, несколько пехотинцев, – ощущая собственное бессилие. Повышение до генерала требует официальной процедуры одобрения Королевы, церемонии. Много лет назад Холл стоял подле Бермонда, когда королева Элисса наделила его полномочиями. Сейчас Королева была далеко, но, обернувшись, он увидел, что все они, даже Гриффин, смотрят на него, ожидая приказов. С согласия Королевы или без него, теперь он генерал.

– Кэффри, отступаем к следующей сопке.

Майор Кэффри припустил вниз по холму.

– Вы, Гриффин. Отзовите остаток вашего батальона и продвигайтесь к Новому Лондону. Возьмите, что осталось от лагеря беженцев, и забаррикадируйте мост.

– Баррикад из старой мебели и палаток не хватит надолго.

– Но должно хватить. Если потребуется, попросите у Королевы дополнительный хлам, но сделайте. Встретимся там, когда эвакуация полностью завершится.

Гриффин повернулся и поспешил прочь.

Холл снова сосредоточил внимание на поле боя, и увидел, что тирцы уже начали отступать, ползя вверх по пологому склону холма. Он опустил взгляд на тело Бермонда, почувствовав печаль и изнеможение, но времени на это не было. Мортийцы медленно поднимались по склону, подгоняя отступление. Низкий голос проревел приказы за линией мортийцев, и Холл каким-то образом понял, что это генерал Дукарте, теперь подошедший к полю боя. Дукарте был не из тех, кто медлит и боится замарать руки. Он пришел посмотреть на кровь.

– Вы. – Холл указал на двух пехотинцев. – Идите с Гриффином. Отвезите тело генерала Бермонда в Новый Лондон.

Они подняли труп и понесли его вниз, к лошадям, по другой стороне сопки. Мгновение Холл следил за ними, потом поднял взгляд на лагерь беженцев. Целый город беззащитных людей.

«Еще один день», – подумал он, глядя на мортийцев, нащупавших слабое место в линии тирцев и ударивших туда, сверкая на солнце мечами и отполированными доспехами. Они с легкостью прошли через тирцев, прорвав линию, даже несмотря на то, что солдаты Холла поспешно отступали вверх по склону. Тирцы бросились в прорыв, усиливая линию, но дело было сделано: в построениях Холла образовалась брешь, а времени перестроиться не было. Мортийцы воспользовались своим преимуществом, навалившись в слабом месте, вынуждая тирцев отступать, теряя инициативу. Бермонд погиб, но Холл по-прежнему чувствовал его присутствие где-то рядом, может, на соседнем холме. Он наблюдал и оценивал, ожидая, что Холл предпримет дальше. Солнце пробилось сквозь облака, и Холл выхватил меч, ощутив прилив сил в руках, чувствуя себя таким бодрым, каким не был уже долгое время. Мортийцы прорывались через линию тирцев черной непобедимой лавиной, и генерал Холл кинулся вниз по склону им навстречу.