Глава IX
Черная вдова
С тех пор Элен и Ромэн не оставляли надежд помешать буйной деятельности, что развел доктор, и избежать суда, априори обреченного на провал. Тайком встречаясь за железнодорожной линией у реки, там, где кончался Бармен и начинался Эльберфельд, у заброшенной хижины, они обдумывали, как бы увести недотепу от пропасти, к которой он неумолимо продолжал шагать.
Но дни шли за днями, миновало Рождество. Второе Рождество уходящего года, года, который все уходил, но никак не мог уйти… Настало самое печальное и невероятно скучное время. Нет, оно просто застряло и не двигалось. Ульяна никогда в жизни не чувствовала себя в таком унынии. И все ради чего? Ради глупых чувств к своему доктору, будь он неладен. Благо тот больше не покидал свою комнату, чтобы навестить очередную аптеку, впал в меланхолию и днями пролеживал на диване, аки Родион Раскольников, глядючи в пространство потолка. Но кто знает, когда ему на ум взбредет взяться за свои нелепые исследования снова.
— Ничего в голову не приходит, — вздыхала Ульяна, сидя на большом валуне и ковыряя носком ботинка мокрый снег и черную почву под ним. — Быть может, журналистов привлечь? Втихаря все исследования докторовы в какую-нибудь газету отправим — пусть люди потом рассудят. — И сама же себе тотчас возражала: — Нет, не пойдет, они на такую неинтересную историю не клюнут. Да, тут тебе не Париж, на всю округу я не встречала ни одного газетного издательства. Немцы совсем не читают газет.
— А что Зои Габриелли? — предлагал Ромэн.
— Доктор разве ж позволит? У него волосы дыбом встанут, едва я появлюсь с чудным узором промеж глаз. Закатит скандал, и тогда уже ни мне, ни ему ничем помочь нельзя будет — обоих в кандалы. А он теперь за мной зорко следит. Боится, как бы его замыслу не навредила. Жаль, конечно, что мы тогда все ж ему на глаза попались, у Михайловых. А то, появись на горизонте Зои, господин Беккер сам закрыл б свой проклятый «Фабен», едва часок-другой послушал ее проповеди.
— А что, если подставить этого Бю… Беккера?
— Я уже раз подумывала об этом, но кроме как соблазнить его, ничего толкового придумать не могу. Но то ужасно пошло! И скучно. Вот если бы на фабрике его чудо-спектакль устроить, вот было бы весело и интересно, и вдохновение тотчас бы подсказало план действий, но пока мы сообразим, суд состоится, Иноземцева посадят за решетку и уже в настоящую тюрьму. Увезут в Берлин, в какой-нибудь Моабит или даже Шпандау. Ты же знаешь, я обо всем на свете готова забыть, когда играю. А здесь надо действовать очень осторожно, ведь чужая… жизнь на кону. Когда своя — Бог с ней, а когда чужая… побаловаться не выйдет. Что ж такое сделать-то? — вздыхала Ульяна. — Хоть убей этого Иноземцева, чтоб ему неладно было, недотепа проклятый.
А потом как подскочит, чуть не поскользнулась на снегу.
— Эврика! Придумала!
— Что придумала?
— Мы его убьем!
— Господь с тобой, Элен, как это — убьем? Не надо месье доктора убивать… — ужаснулся юноша.
— Да не взаправду, а понарошку, понимаешь?
— Убить понарошку? Усыпим? Подольем снотворного? Как у Шекспира?
— Нет, убьем его официально, а самого трогать не будем. Как убили тебя. Только надо узнать, как часто он к начальнику полиции наведывается, успеть в этот срок, а потом я его попридержу, заболею, может, он меня одну не оставит. В общем, принудим его подольше из дому не выходить, а за это время убьем, а Герши его смерть оформит. Нет подсудимого, нет и суда. Гениально, Ромэн! Я гений, ох, до чего я собой горжусь, просто слов нет. Молодец какая! Ай да я, ай да я!
Лессепс в изумлении глядел на девушку, минуту назад пребывающую в непроглядном сплине, а ныне весело хлопающую в ладоши. Сердце его уже забилось в такт возросшему воодушевлению — страсть, как наскучило проводить бесцельные дни в серости зимы глухой провинции, а острая нехватка приключений все наводила на мысль вернуться в Париж. Но только бросить друзей он не решался. И был несказанно рад, что неунывающая и находчивая Элен наконец нашла решение, — значит, жизнь вскоре вновь забурлит новыми событиями.
— Ничего не понимаю… — пробормотал он сквозь невольную улыбку. — Объясни толком.
— В процессе поймешь. Ты еще ведь не попрощался с ним, с месье доктором?
— Да ведь и не собирался.
— Вот вернись и скажи сегодня, мол, хотел вас ослушаться, но подумал, умом пораскинул, решил и вправду вернуться в Париж, доучиться по-человечески. Только вы меня до станции в Эльберфельд проводите, мол, скучать буду, последний раз по душам поговорить охота.
— Потом вернусь? — встревоженно спросил Ромэн, как дитя, которое просилось в цирк на представление и не простило бы, если б его не пустили.
— Вернешься, разумеется.
— А дальше?
А дальше было вот что.
Ульяна вернулась на улицу Фишерталь до прихода доктора и месье Герши, сделав вид, что никуда из комнаты не выходила.
Прибыл из полицейского участка Иноземцев, через четверть часа по условленной договоренности явился Лессепс. Все, чему научила Ульяна, сказал, вид несчастный, понуренный сделал, даже слезу пустил, ну Иван Несторович, конечно же, купился, и тотчас же оба отправились на железнодорожную станцию в Эльберфельд.
Едва Иноземцев за порог, вдруг Ульяна сделала вид, что обнаружила пропажу ценных вещей из гардероба, закатила скандал хозяйке, во всем, разумеется, обвинив ее. И тотчас же, схватив под руку Герши, который снимал соседнюю комнату, велела получить вещи доктора, оставить расчет и вместе с ним покинула гостиницу.
Домик госпожи Греф был мал, постояльцев — двое, окромя Ульяны, Иноземцева да неповоротливого адвоката, потому без особого шума быстро съехали.
Адвокат в смятении последовал за бойкой мадемуазель Боникхаузен, даже слова поперек сказать не успел. Для него было умопомрачительной странностью: отчего мадемуазель Боникхаузен все еще не навестит своих родственников, почему жених преспокойно оставил свою невесту в обществе двух мужчин? А тут еще и такой скандал. Не зная, как правильно поступить в столь щекотливом положении, он машинально послушался девушку и отправился вместе с нею искать другой приют. Вернее сказать, пока он соображал, как следует поступить, та уже волокла его по улицам Бармена в неопределенном направлении. Предусмотрительная Ульяна выбрала такое место, куда Иван Несторович никогда бы не явился — угол улиц Хайдтерберг и Эмильштрассе.
Напротив злополучной аптеки имелась достойная гостиница семьи Петерманн, где они сняли две комнаты: одну для адвоката, другую — для Иноземцева. Ульяна же, вытирая слезы и всхлипывая, изъявила намерение немедленно отправиться наконец к родственникам.
А на вопрос, как же месье Иноземцев узнает, что они в его отсутствие съехали, девушка еще больше огорошила адвоката, заявив, что отправится сегодня перед закатом прогуляться до западной дороги и встретит его.
— Не переживайте, я здесь часто проводила детство. И знаю и лес, и реку, и проселки как свои пять пальцев. Вы продолжайте работать с бумагами доктора, я не стану вам мешать.
Едва ль не впихнула Герши в его комнату, закрыла за ним дверь, а сама, незаметно прихватив саквояж Ивана Несторовича из его комнаты, вернулась на улицу Фишерталь и упала к ногам хозяйки, моля ее простить, глупую девушку, которая сама в собственных вещах запуталась да растеряла по карманам. Денег дала, дабы та обиду забыла, и за три месяца уплатила вперед за обе комнаты. Госпоже Греф скандалы да подобные обвинения были ни к чему, да и щедрость знатной барышни пришлась ей по душе.
Теперь оставалось встретить Иноземцева на западной дороге и прогуляться с ним до самого заката в чудесных пригородных лесах, посидеть у речки, позаговаривать зубы — в общем, протянуть время, дав возможность Ромэну вернуться в гостиницу и отвлечь хозяйку, дабы та не видела, как вернется доктор.
Ныне придется делать все, чтобы Иноземцев и хозяйка никогда не пересекались, дабы впоследствии господам полицейским без зазрения совести Ульяна сказала, что не видела его с Рождества.
Иван Несторович — человек замкнутый и, кроме слов «да» и «нет», госпоже Греф никогда ничего не говаривал. Шуму от него не будет, сам себя дай бог не выдаст. После неудач с аптеками запирался доктор в комнате и сидел там сиднем то в размышлениях, то перечитывая учебники, что возил с собой не менее полудюжины. Даже на кухню не спускался. И если б Ульяна не заботилась украдкой от глаз адвокатовых да других постояльцев о его пропитании, принося завтраки-обеды, едва ль с ложечки, что малого ребенка, не кормила, так бы сидел на одном воздухе, аккурат как Зои Габриелли Катеньке приписывала.
Глубокой ночью, а точнее, уже к рассвету, когда все, даже неугомонный Иноземцев, уже спали, Ульяна тихо покинула улицу Фишерталь и отправилась к Герши.
Тот, конечно же, глаз не сомкнул в ожидании невесты Лессепса и русского доктора, ругая себя на чем свет стоит — не проявил настойчивости, отпустил одну, что теперь он Ромэну, его высокоставленным родственникам и господину Эйфелю скажет, съели, поди, обоих волки в глуши этакой.
— Слава богу! Вернулись, — воскликнул он облегченно, сбегая с лестницы в гостиную. — А где месье Иноземцев?
На этот вопрос Ульяна ответить не смогла, лицо ее — бледное, изможденное — исказилось гримасой боли и отчаяния. Повиснув на шее адвоката, она разрыдалась.
— Я его не нашла. Даже на улицу Фишерталь ходила, несмотря на ссору с хозяйкой. Та погнала меня. Какая неприятная женщина! Благо ее прислуга украдкой успела мне шепнуть, что никто с тех пор из съехавших постояльцев не появлялся, и пообещала сюда прийти и сообщить, коли кто явится.
— Это хорошо, это очень хорошо, мы будем ждать.
— Бедный доктор! — продолжала стенать Ульяна, заламывая руки. — Словно сквозь землю провалился, видно, заплутал, не поспел к закату. Может, он на станции остался переночевать?
Адвокат, обрадованный, что хотя бы живой и невредимой вернулась племянница Эйфеля, обрел силы и решимость.
— Завтра отправимся на его поиски, — твердым, ободряющим тоном сказал он. — Сейчас вы нуждаетесь в чем-нибудь горячем. Пойду разбужу кого-нибудь из слуг.
С рассветом оба отправились в Эльберфельд. Но в двух шагах от улицы Фишерталь Ульяна состроила лицо умирающей, стала прихрамывать, а потом заявила, что простыла и, кажется, начинается лихорадка.
— Ох, придется вам самим искать доктора. Мне совсем дурно.
И оставив адвоката в недоумении, зашагала к несуществующим родственникам, у которых благополучно вчера якобы остановилась. Ведь Иноземцев проснется и, обнаружив отсутствие жены, расшумится, чего никак нельзя было допускать.
— Вам нельзя в такой путь одной! — всплеснул руками Герши в страхе, что девушка вновь рискует потеряться.
— Пустяки, здесь и полулье нет, встречу какой экипаж или тележку с вином, доеду. Не переживайте. Поклянитесь, что найдете доктора! Завтра я, Господь если позволит, буду чувствовать себя лучше, навещу вас обоих.
И сделала вид, что зашагала на север. Сама же спряталась за угол и проследила, чтобы адвокат скрылся на западной дороге. Тут появился Ромэн.
— Ну что? — заговорщицки потер он ладони.
— Порядок. У нас три дня. Постараюсь месье доктора из гостиницы не выпускать. Ты же мигом в морг — нам нужен свеженький труп.
— Да вы с ума сошли, Элен! — прошипел Ромэн. — Где я его вам добуду? Поглядите вокруг — одни рабочие полубродяжьего вида с заводов и никого благородного, чтоб за месье Иноземцева сошел. Это вам не Париж, где в сутки всяких-разных достопочтенных господ с десяток тонет, горит да вешается.
— Вешается… — в задумчивости повторила Ульяна и вздрогнула, в очередной раз ощутив укол совести, вспомнив, как Ивана Несторовича чуть собственноручно не вздернула на люстре в бюловской усадьбе. — Да, были времена, когда я могла себе позволить избавиться от препятствия совершенно незатейливым ладом.
— Это очень маленький городок, где ничего никогда не случается, — продолжал ворчать юноша.
— Для того мы здесь, Ромэн, чтобы непременно что-то случилось. Знать ничего не желаю. Нужен труп и все. Без трупа не сможем понарошку убить доктора. — И оценивающе-изучающе оглядела юношу. Тот, сразу догадавшись, что девушке пришло на ум, побледнел.
— Нет, нет и нет! — торопливо заговорил он. — Элен, помилуй, это уже совсем не весело. Я не смогу без движения пролежать и пяти минут. Адвокат меня как облупленного знает! Да и потом… я хозяйку отвлекаю, я уже занят.
Сдвинув брови, Ульяна принялась усиленно соображать.
— Да, верно. Тогда нам придется с Герши самим. Вечером предложу ему прогуляться до местной больницы, а следом и в морг. Если здесь не найдем похожего человека, отправимся в Эльберфельд или в другие городишки, их на реке аж пять или семь штук. — И поправила шляпку, подобрала подол. — Ладно, тороплюсь я. Месье Иноземцев поднимется, начнет барабанить в дверь моей комнаты, хозяйку разбудит.
Три дня Ульяна бегала с улицы Фишерталь к адвокату, а с ним по всему городу и вокруг — искали доктора. У Герши тряслись руки, голос срывался — так переживал, больно смотреть было. Через каждые четверть часа кривил лицо, сдерживая слезы. Присаживался на валун или поваленное дерево, доставал платок и принимался плаксиво причитать.
— Они подумают, что он сбежал. А месье Иноземцев никак не мог этого сделать, он честнейший и добрейший человек во всем свете! Значит, погиб, святая Матерь Божья… Свалился с холма в реку и утонул. Что же нам делать?
— Будем искать, — мрачно отвечала девушка. — Авось жив еще.
Первый день прошел неудачно. В маленькой больнице Бармена никого замерзшим и утонувшим накануне не нашли, в морг тоже привезли только двух женщин. Во второй день съездили в Эльберфельд, история та же — никого подходящего. Адвокат ищет среди живых, расспрашивает всех подряд, Ульяна — среди мертвых.
У хозяйки тоже каждый день справлялась, а то и по два раза, чтоб явственней запечатлеть собственное беспокойство в памяти молодой женщины, — не видели моего супруга? Та мотала головой, отсутствующе улыбаясь.
У фрау Греф другая забота ныне была — Ромэн совсем вскружил голову хозяйке, пройди мимо нее Иван Несторович, не заметила бы, все в облаках летала. Да и с тех пор, как он разбил свои склянки, из его комнаты даже шороха слышно не было.
На третий день отправились в Лангерфельд, задержались до самой ночи. Иноземцев стал удивляться столь долгому отсутствию Герши, потом задался вопросом, отчего Ульяна целыми днями из комнаты не выходит, совершенно не подозревая, что той весь день в гостинице нет. Она запирала дверь, перед этим предупредив его, что чувствует себя дурно и хочет спать.
Наутро четвертого дня Иноземцев никуда Ульяну не пустил, остался в ее комнате, заявив, что будет наблюдать, пока не выявит, откуда такая хандра, и даже — что было верхом проявления беспокойства! — перенеся визит в полицейский участок на вечер.
Пришлось сонного порошка в еду подсыпать. Доктор склонил голову на подушку, обнял жену и уснул.
Все! Больше времени на поиски тратить было нельзя — отправились в Эльберфельд. Ульяна, обходя каменные столы морга, подолгу стояла возле каждого из покойников мужского пола, никем к ее удаче не опознанных. Герши же совершенно не переносил запаха и вида мертвых, в конце концов не выдержал и стал пятиться назад, чтобы передохнуть хотя бы с минуту в передней. Едва он отвернулся, Ульяна сунула за пазуху одного из покойников фальшивый паспорт Иноземцева и воскликнула:
— О господи! Это он, он! Как изменила его смерть…
Тотчас подбежали санитары. Она велела еще раз обыскать одежду супруга. Увы, покойник был совсем не похож на Ивана Несторовича, разве что только мужчина, худощав и найден вчера замерзшим в лесу. Теперь встала другая задача — не дать никому из тех, кто Иноземцева знал лично, увидеть труп. А найденный паспорт послужил бы веской причиной не разглядывать лишний раз черты лица покойного, но поверить его документам.
