Глава XII
Игра в наперстки

Герши было хотел остановить доктора, ринулся за ним, но Ульяна сделала предупреждающий знак:

— Пусть идет.

И бросилась к окну, открыла его, невзирая на мороз, чуть ли не свесилась через подоконник.

Тренькнул дверной колокольчик внизу: один из юрких прохожих успел быстро шмыгнуть в расположенную напротив аптеку. По пустынной улице со свистом пронесся ветряной вихрь, загудев в печных трубах. Иван Несторович вышел на крыльцо, закрыл за собой дверь, плотнее закутался, руки в карманы опустил и, не замечая ничего и никого вокруг, спустился с крыльца, поплелся вниз по улице Эмильштрассе. Темная его фигура, сгорбленная под гнетом тоски-печали, медленно удалялась в вечернем мареве.

— На наше счастье, он не в контору «Фабен» и не в полицейский участок пошел. Так бы свернул налево, — бормотала под нос Ульяна.

Она-то отлично видела, каким туманом застило взгляд доктора, как он поджимал губы и дергал бровями, хоть и виду не подала. Опять обиду затаил, а ну и ясно с чего: кому понравится мертвецом ходить по свету белому. Ничего, поправимо это, уж что-нибудь придумаем, как делу помочь.

— Да, и он позабыл свой паспорт! — воскликнул Герши, обнаружив на столе небрежно оставленный документ. — Нужно догнать и вернуть.

— Уж лучше вам его спрятать. Вспомнит — вернется сам, будет ради чего, — проронила девушка, словно самой себе, продолжая размышлять и глядеть в окно, надеясь увидеть, в какую сторону свернет Иноземцев, редингот которого еще чернел вдали, — направо от Эмильштрассе или налево.

И тут, слово ангел небесный, словно само провидение, из аптеки напротив вышел Ромэн собственной персоной, прятавшийся, как оказалось, от глаз доктора. Он осторожно спустился на мостовую, взглянул в сторону, куда только что удалился Иноземцев, отряхнул свой двубортный редингот, поправил шляпу и размашистой походкой зашагал в гостиницу Петерманн.

— Я повидать месье адвоката… — пытался он объяснить как раз вышедшему на крыльцо хозяину едва ли не на пальцах, ибо совершенно не говорил по-немецки. — Месье Герши… Понимаете? Герши, невысокий такой господин, щеки — во такие. У вас остановился.

Но хозяин стал сыпать немецкими фразами в ответ, и юноша совсем уже отчаялся. Пришлось адвокату спуститься.

— Беги за Иноземцевым! — выпалила Ульяна, едва Лессепс переступил порог номера. — Иначе бед натворит. Беги, Ромэн…

— Погоди, Элен, что произошло? — развел руками тот. — Я с утра сижу на улице Фишерталь, а вас все нет и нет! Полицейские являлись, допрашивали всех.

— И что же?

— Все как один — хозяйка и постояльцы — отвечали, что не видели доктора с Рождества.

— Прекрасно, значит, пока не обнаружили подмену и пока он сам себя не обнаружил, у нас есть немного времени все исправить.

— Что исправить? Почему он до сих пор здесь?

— Потому что выкурить его отсюда чрезвычайно… непросто.

— Он знает о том, что он теперь покойник?

— Знает, Ромэн… И быть живым мертвецом ему явно не по вкусу. Поэтому надобно по-прежнему не упускать его из виду. Отправляйся за ним, стань его тенью. Буду ждать телеграммы на имя Герши. И обязательно с пометкой «срочная».

Ромэн взглянул на адвоката, который мало понимал в случившемся только что диалоге, но воспротивиться чему-либо был все же не в силах. Он до сих пор находился в смешанных чувствах от неожиданного знакомства с Элен Бюлов и еще не решил, что с этим станет делать.

— Месье адвокат любезно предложил свою помощь, — поспешила ответить девушка на немой вопрос Лессепса. — Мы найдем журналиста и заставим всех поверить, что герр доктор был прав.

— Как это?

— Я признаюсь во всем и Нойманна заставлю признаться. Потом, потом все подробности. Отправляйся уже. Можешь начинать искать подходящее издательство. Жду новостей.

И вытолкала Ромэна за дверь. А потом обернулась к месье Герши, взяла его за руку и послала одну из самых обольстительнейших улыбок из всего своего актерского арсенала.

— Вы же не станете возражать, месье? — с чарующим жаром прошептала Ульяна. — Мы должны спасти бедного доктора. Я клянусь, что все исправлю. Элен Бюлов возьмет вину на себя и исчезнет. После вы сможете ловить ее сколько захотите. Но не мешайте ей прежде совершить один благородный поступок.

Адвокат слушал с расширившимися от изумления глазами, никак не мог прийти в себя. Лишь открывал и закрывал рот и хлопал ресницами.

Ульяна глядела на него с немым ожиданием и мольбой. А мысли стремительным потоком проносились в ее всегда готовой к любым обстоятельствам голове.

Когда адвокат наконец очнется от наваждения, придет немного в себя, то поймет, что восхищение преступницей улетучилось, как эфир, и непременно пожелает сделать две вещи — разузнать у нее обо всех ее беззаконных фокусах, с мельчайшими подробностями, в деталях и тонкостях, удовлетворить человеческое любопытство, а следом уничтожить, чтобы заработать себе громкую славу.

Де, я, Эмиль Герши, я изловил самую опаснейшую преступницу, самую непревзойденную ловкачку, которая сделала то-то и то-то, украла это и сбежала отсюда. А ежели пока он этого не решил, то Ульяна завсегда рада помочь, ведь только слабостями играя да нежными словами и лаской можно сделать из кого угодно послушную марионетку, ведя на волоске, точно того слона, что из индийской пословицы.

«Сейчас он спросит, — думала Ульяна, — каким образом я попала в круг Лессепсов и сделалась племянницей месье Эйфеля, ну же, раз, два, три…»

— Как же вам удалось обмануть Лессепсов? — проронил наконец адвокат. — А главное, для чего? Вы обокрали их?

Ульяна внутренне улыбнулась, торжествуя и аплодируя своей сметливости. Но лицо ее не озарила радуга ликования, оно стало еще более печальным и усталым. Девушка опустила глаза и, стыдливо глядючи в пол, промолвила:

— Тогда Ромэн обокрал бы самого себя, а это довольно странный мотив.

— Он доверился вам? Зачем?

— Вы хотите знать только это?.. — с еще большей грустью проронила она. — Фокусник не раскрывает своих секретов, но вам я поведаю любую историю, какую пожелаете. Быть может, в это трудно поверить, но самые последние преступники, такие, какой являюсь и я, тоже умеют испытывать благодарность. Ваше трепетное участие в суде, ваше искреннее желание спасти меня заставили воспылать к вам теплым дружеским чувством, и это истинная правда, клянусь. Хотя я и не чаяла, что мое сердце способно на какие-либо проявления оных. В порыве отчаяния, когда месье Иноземцев бежал в Петербург, вы были первым, у кого я просила помощи. Я не всегда была такой. И суровая жизнь едва ли на самом конце вселенной, в неволе, под гнетом опекуна, навязанным мне судьбой, и который был совершенно чужим мне человеком, — говорила Ульяна, а слезы текли по ее перепачканным в золе щекам.

Сделав драматическую паузу, она стала оттирать лицо, сказав про себя: «Прости бога ради, дядюшка, которая эта история о тебе, я уж сбилась со счету».

Адвокат менялся в лице на глазах, удивление мгновенно переросло в сочувствие, а то, в свою очередь, вернуло прежнее восхищение.

И девушка продолжила:

— Дядюшка был страшным человеком, но обучил меня всему, чем я теперь зарабатываю себе на кусок хлеба. Фокусы, умение лазать по крышам… Верно, в его планы входило водить меня по рынку, словно ручную обезьянку, и тешить честной народ разными трюками. Но ныне он в аду, черти забрали его, старость взяла свое.

— Вы жили в России?

— Да, — с надрывом подтвердила Ульяна. — Меня зовут — Ульяна Владимировна Бюлов. Это мое настоящее имя. Я из России.

— Вот почему, — просиял Герши, совсем как дитя, которому показали секрет ребуса, над коим он долго бился, — вы так хорошо говорите по-русски. Я должен был догадаться. А месье Делин? Я узнал, что он бывший полицейский. Какую роль он играл в ваших приключениях?

— Прошу вас, на сегодня довольно. Я обещаю поведать о своей жизни… но не сейчас и не все сразу. Ведь бесконечно тяжело вспоминать все, на что меня толкала безжалостная судьба. Я действовала лишь, чтобы спастись… Как и сейчас… Месье Иноземцев попал в беду, ему нужна помощь, но он, как и все мужчины, слишком заносчив и горд, чтобы принять ее от женщины, тем более от такой, как я… Вы видели? Вы видели, как он поступил со мной? Он бежал, словно трус, будто из-за боязни, что я испорчу ему дело, его репутацию, как едва не испортила имени. — Ульяна закрыла глаза и опустилась в кресло. — Мне сложно даже стоять, и говорю я через силу… Страшно произнести вслух, но лишь несколько часов назад я вернулась с того света. Я едва не погибла, чтобы спасти его! Ах, как он жесток!

— С того света? — удивился адвокат.

— Мне пришлось принять яд, чтобы остановить доктора и не дать ему совершить глупость.

— Принять яд? — ужаснулся Герши.

— Да, — вздохнула девушка. — Вы считаете меня сумасшедшей? Я кажусь вам странной?

— О нет, нет, — адвокат протянул ей руки. — Я вижу вас почти святой. И это подтверждают газетные статьи.

— Правда? — Ульяна всхлипнула, украдкой взглянув на настенные часы.

— О да! И в мыслях моих не было вас осуждать. Поверьте, я питаю к вам одно лишь безграничное восхищение.

«Ну вот», — вздохнула Ульяна и, облегченно прикрыв веки, откинулась затылком на спинку кресла. Восхищение адвоката не улетело воздушным шариком в окно, оно поймано и за ниточку привязано к запястью незадачливого простачка.

Но тут ее сердце всколыхнулось от сомнения, от яркого, пугающего сомнения, впервые ею испытанного.

«Так быстро? А что, если он тоже, как и я, играет роль? А что, если он не такой и простачок, как кажется? Не может же быть человек эдаким абсолютным идиотом, чтобы пропустить мимо ушей, как полицмейстер дважды меня «фрау Иноземцевой» назвал, и не спросить, отчего это; чтобы он, владея юридической грамотностью, ни разу не предположил, что в деле о похищении Ромэна не все так чисто: провести в обществе немки, которой являлась мадемуазель Боникхаузен, столько времени прожившей всю жизнь во Франции, и не задаться вопросом, отчего она так ладно стрекочет по-русски. Он знал о Зои Габриелли, хотя его лица я не видела среди гостей. А здесь, будучи в Бармене, он послушно переехал в другую гостиницу. Ему и в голову не пришло хоть раз пройтись по улице Фишерталь, ведь первое, что должен был сделать потерявшийся в незнакомой местности человек — Иноземцев, — это вернуться туда, откуда пришел. А я и не придавала большого значения этой хитрой двойной игре, что затеял адвокат, чтобы обойти всех и присвоить победу надо мной себе одному.

Или же его прислали Лессепсы следить за нами, но Ромэн мешал все это время. Ныне хорошо бы быть начеку с этим субчиком, глаз не спускать. Придется вернуться сюда. И если он притворяется, так задавить его амплуа невинной святой, что он, сам того не замечая, бросит свою затею поймать Элен Бюлов и будет ей пособлять».

— Нужно решить, как вернуть доктору его доброе имя. Пусть он ушел, но я все же буду отчаянно биться, чтобы с ним не произошло ничего дурного. Буду его ангелом-хранителем, незримым ангелом… — проговорила Ульяна после нескольких минут раздумий. — Но есть только один способ помочь его делу — придать огласке правду, которой он так страстно добивается.

— Как же мы это сделаем, если даже самому месье Иноземцеву, с его дневником, свидетельствующим дату изобретения вещества, и с его многолетними исследованиями, ничего не удалось доказать?

— С помощью вездесущей прессы. Я возобновлю отношения с герром Нойманном и тайно проведу журналиста в его лабораторию. Тот незаметно спрячется и будет слушать, а я постараюсь выложить все, как есть, в совершенно естественной беседе с фабенским химиком. При мне, тет-а-тет, он не станет кривить душой. Завтра же в газетах появится статья о том, как, связавшись с авантюристкой, герр Нойманн приобрел патент на мною украденное у месье Иноземцева лекарство.

— Вы знакомы с герром Нойманном?

— Да, увы.

— И вы сами продали ему патент?

— Почти… Ох, ладно, чего жалеть да выгораживать себя саму? Да, так и было, и нет мне прощения. Но все ошибаются. И я прекрасно понимаю, что поступила скверно. Потому мне не дает покоя, что доктор так страдает по вине моих вздорных поступков.

— О, не вините себя! Ныне вы жертвуете собой…

— Да, — воскликнула Ульяна, порывисто подавшись вперед и сжав оба кулака. — Я сделаю больше, чем могу. Я выведу на чистую воду и управляющего Беккера. Вы поможете мне, месье Герши? Одной мне не справиться… Тем более сейчас, когда все силы поглотил проклятый мышьяк.

Тут в дверь постучались, и юная дочка Петерманнов позвала адвоката и его гостью к завтраку. Ульяна едва подавила возглас облегчения, уже не зная, как отделаться от пытливого клерка.

Основательно подкрепившись, она заявила, что измождена, хочет спать, и прямиком отправилась на улицу Фишерталь.

Но Ульяна и не подумала ложиться в постель, а завернула в комнату Иноземцева. Ей действительно было нехорошо после мышьяка, но не до такой степени, как она позволила думать Герши, да и, выпив чая у фрау Петерманн, она несколько взбодрилась.

Ныне нужно было действовать безотлагательно. Перво-наперво Ульяна поспешила достать саквояж Иноземцева, пока доктор не явился вдруг, — в нем минимум одежды, все остальное — склянки, инструменты, книги и тетради. Порывшись, извлекла ту, на которой красовалась надпись: «Бактерии, плесень, бациллы». Помня в общих чертах, что это за бациллы и что за плесень, слыша от дорогого муженька разные многоярусные латинские термины да на глазок представляя, как проходит работа над ними, Ульяна решила остановить свой выбор на сем трактате доктора.

Собрав свою одежду, прихватив тетрадь, она незамеченной проскочила мимо слуг и хозяйки и двинулась в Эльберфельд. В клозете вокзала, облачившись в старомодное бархатное платье, которое прежде никто не видел на ней здесь, чрезвычайно строгое и не раз ею надеванное в Париже у господина Эйфеля в конторе, основательно тушью перепачканное и истертое от конторки на локтях, нахлобучила шиньон каштановых волос, лицо густо намазала темным составом орехового цвета, щеки набила орешками, так, чтобы изменить не только черты лица, но и голос, придав ему шепелявость, а в довершение ко всему на кончик носа нацепила смешные круглые очки. Следом порывшись в небольшой, сложенной гармошкой сумочке, в которой имелось множество всяческих бумаг, вынула документ на имя Лорен Ману, использованный билет Трансъевропейского экспресса, присела на корточки и аккуратнейшим образом изменила дату на нем, будто прибыла сегодня, только что. Потом вышла обратно, взяла сани и велела везти в Левенкузен, где «Фабен» недавно построил новый завод.

Ученая-физик — а ныне, в век эмансипации и просветительства, женщины все чаще брали себе мужские профессии — Лорен Ману прибыла в немецкий промышленный городок, чтобы свести знакомство с лучшими фармацевтами Европы и предложить им сотрудничество.

Обошла всех ученых-химиков и инженеров. Покорила одних умом и ученостью, других поразила странной внешностью, не лишенной обаяния и обезоруживающей эксцентрики. А вскоре добралась до самого герра Беккера. Управляющему ее представил знаменитый своими диссертациями по химии герр Дюйсберг, тот, что правая рука Беккера — основателя «Фабен». Посетив улицу Хекингхаузен, барменскую контору фирмы, фрау Ману незаметно оставила тетрадь Иноземцева и после душевной беседы и чудесного ужина с коммерсантом села в сани и вернулась обратно в Эльберфельд, где сняла маску Лорен Ману и приняла прежнее обличье.

Все заняло ровно один день. Поздно ночью, а точнее уже к рассвету, Ульяна осторожно прокралась к гостинице Петерманн, обошла ее кругом, убедившись, что полиции поблизости нет, и стала швырять мелкий гравий в окна адвоката. Герши, едва увидев внизу мадемуазель Элен, тотчас оделся и спустился.

— Идемте на телеграфную станцию. Ромэн обещал оповестить, если найдет доктора, — потянула девушка адвоката за рукав.

Тот и не помыслил возразить или как-то возмутиться растревоженным сном. Охотно последовал за девушкой.

И вправду на его имя была получена телеграмма:

Дюссельдорф 12 января 1890 год

Месье Эмилю Герши

— Где? — едва ли не вскричала Ульяна. — В Брайденбахер Хоф? Ромэн опять напутал… В этом отеле останавливаются только короли и министры.

— Как же так! И без документов? — удивленно добавил Герши.

— Весьма странно. — Ульяна нервно крутила в руках тонкий, как пергамент, телеграфный бланк, точно в надежде, что где-нибудь на обратной стороне листка спрятался ответ на ее недоумение. — Весьма. Быть может, соврал, что документы украдены. Но ведь он ушел, будто бродяга, в перепачканном сажей рединготе, без багажа. Так он привлечет больше внимания… Да еще и в Брайденбахер!

И добавила по-русски, не сдержавшись:

— Дурень, вот дурень!

— Как же быть? — развел руками адвокат.

Ульяна напряженно размышляла, кусая губы.

— Пишите ему.

— Кому?

— Ромэну, черт его возьми. Пусть уточнит адрес.

Следующим днем Ульяна стала готовиться к охоте на Нойманна. Предстояло вернуть хорошее расположение ученого-фармацевта. И это после скандала, что учинил Иноземцев, оказалось делом непростым. Феликс был обижен, ревновал. И только узнав о смерти доктора, смягчился и принял свою экс-компаньонку.

Ульяна рыдала на его плече, жарко повествуя о том, каким тираном был ее русский супруг, что женился на ней шантажом, мучил презрением и бессовестно крал идеи, над которыми она работала украдкой, сколько позволял статус русской женщины.

Три вечера они провели, гуляя по живописным местам в окрестностях города и беседуя. Как и Герши, девушка легко увлекла молодого немца байками о своих похождениях, приправливая их слезным раскаянием и заверениями, что иначе было поступить нельзя.

На четвертый день пришла наконец телеграмма от Ромэна:

Дюссельдорф 16 января 1890 год

Месье Эмилю Герши

В недоумении, возросшем еще больше, Ульяна перечитала послание дважды. Огромный, богатый отель в четыре этажа, отделанный золотом, лепниной, зеркалами, паркетные полы и восточные ковры высокого ворса, надежная охрана, огромное количество лакеев, швейцаров, кельнеров и прочей челяди.

Никак сия роскошь не вязалась с унылым образом Иноземцева в грязном рединготе. Он ограбил кого? Нет ничего нелепее. Адвокат, испытывающий столь же смятенные чувства, что и Ульяна, осторожно осведомился:

— Быть может, стоит спросить месье Лессепса, как доктору удалось попасть туда?

— А лучше самой съездить в Дюссельдорф и убедиться, что Ромэн не шутит. Этот мальчишка порой пытается меня разыграть. Мелкий плут.

И отправили телеграмму: «как он попал туда знак вопроса».

На что вечером же пришел ответ: «встретил знакомого тчк имени не знаю зпт немец тчк».

Пришлось ехать в Дюссельдорф. На этот раз Ульяна переоделась в лесу. Мужской дорожный костюм, состоящий из потертой куртки-норфолк, клетчатых бридж, высоких сапог; рыжая краска на волосах, веснушки, те же круглые очки, что красовались на носу мадам Ману, на голове колониальный пробковый шлем песчаного цвета, в которых любили щеголять все путешественники, — пусть не по погоде, зато эффектно. В широкий карман куртки она положила паспорт на имя бельгийца Анри Буаселье и велодог на случай встречи с хищником. И отправилась в город пешком. Нужно было выглядеть как человек, прошедший немалый путь, — пыль, грязь, усталые глаза, — всего этого не добиться гримом. До Дюссельдорфа всего ничего — десять лье, да в дороге есть возможность спокойно порассуждать.

С рассветом тронулась в путь, до наступления темноты уже сидела в чудесном кафетерии на Аллеештрассе, попивала крепкий, бодрящий кофе и любовалась чудесной белой крысой, которую приобрела на птичьем рынке на Кенигсаллее. Когда совсем стемнело, подхватила в одну руку саквояж, в другую клетку со зверьком и смело зашагала вдоль рельсов городского трамвая к означенному отелю.

В вестибюле у стойки она принялась бойко сыпать французскими словами о трудном, но чудесном пешем путешествии вдоль Рейна, которое месье Буаселье предпринял, заключив пари с членами Парижского географического общества, сунула портье один франк и спросила номер на ночь, ибо сколь ни чудесен Дюссельдорф, нужно было спешить дальше — успеть ведь полагалось за восемь дней.

Услышав о Парижском географическом обществе, в котором состояли люди только приличные, портье тотчас нашел скромную, но свободную комнату. И франк был здесь совершенно ни при чем, конечно же.

— Мы с Мартой весьма вам признательны, — весело тараторил бельгийский путешественник, указав на клетку. — Знакомьтесь, это Марта! Моя подруга. Мы всегда путешествуем вместе. Она любит путешествовать, да. Такая удача! Я вам бесконечно признателен. Такой отель! Не посетить его, не насладиться его чудесным обслуживанием в течение хотя бы одной ночи — я бы не простил себе до конца дней своих. «Брайденбахер Хоф» — лучший среди отелей, уверяю вас, я в этом кое-что смыслю. Марта тоже довольна весьма. Гляньте, как чудесно она шевелит усами! Эй, Марта, пошевели усиками, ну же, милая…

Он хохотал, весело размахивая руками. Тут одно неловкое движение, и клетка с крысой полетела за стойку, зверек выскочил вон через предварительно отворенную дверцу и метнулся куда-то в угол. С победоносным воплем, который, однако, не перекрыл возмущенно-перепуганных криков портье, месье Буаселье перелетел через столешницу и принялся ловить своего питомца, успев, воспользовавшись сутолокой, прихватить и дубликат ключа от 135-го номера.

Теперь осталось дождаться ночи и поглядеть, кто обретался в этом номере.

И каково же было удивление Ульяны, когда, пробравшись на второй этаж, бесшумно прокравшись по мягким коврам, она отворила пресловутую дверь, о которой думала уже вторые сутки. А за нею, смешно посапывая, спал Иван Несторович Иноземцев. Ромэн не соврал.

Ульяна тихо пересекла гостиную со столом, мягкой оттоманкой и креслами, вошла в спальню и склонилась над ним, не сдержав облегченного вздоха. Конечно же, неправильно поступил доктор, воспользовавшись каким-то знакомством и выбрав место, чтобы спрятаться, столь публичное. Но ведь он еще жив, свободен, и, что самое удивительное, его сон был спокоен — явление столь редкое, как гроза в январе и снег в июле.

До рассвета оставалось шесть часов, необходимо было обследовать отель и найти способ отступления, на случай если доктора придут арестовывать. Вышла в коридор, спустилась в вестибюль — там дремал портье, рядом небось еще кто из слуг обретался, вооруженная охрана. Отель люкс-класса, и постояльцы здесь сплошь из важных особ. Хотела в залу для завтрака сходить, в танцевальную залу, банкетную, но натолкнулась на коридорного, тот стал допытываться со всей лакейской учтивостью, что, мол, гостю надобно, али заблудился? Ульяна помотала головой и повернула обратно.

Нехорошо было привлекать нежелательное внимание, и без того ее крыса наделала немало шумихи. Вот что ей стоило открыть номер отмычкой? Что за неуемная страсть к балаганщине? Ульяна начинала сердиться сама на себя не на шутку.

Вернувшись в номер Иноземцева, решила, что подпилить перекрытия у окон в гостиной — будет наиболее простым способом быстро исчезнуть. Провалился на этаж ниже, выбил стекло — и поминай, как звали. Пока осознают, что произошло, ты будешь уже далеко.

Следила она как-то по газетным выпускам об одном ловком домушнике, который грабил богатые особняки в Атлантик-Сити, в Америке. Завсегда из дома убегал таким вот способом. Приходил то в форме установщика сигнализации, то каким еще мастером прикидывался. В первый день делал вид, что провода тянет или что еще починяет, а сам подпиливал перекрытия меж первым этажом и подвалом. На следующий день — грабил и, ежели его заставали хозяева, феерично проваливался под пол и уходил через черный ход. И прозвали его за это «Аидом», владыкой подземелий. Очень ловкий был, Ульяна всегда с восхищением читала о нем.

Потирая от удовольствия руки, девушка быстро сходила в свой номер, взяла напильник со спрятанным в чреве клинком, его она всегда с собой в саквояже носила, вернулась, дверь на ключ затворила и еще раз проверила, крепок ли сон доктора. Тут ее взгляд упал на прикроватный столик, на котором стояли графин с недопитой водой и флакон с бромкамфорой. Ульяна ахнула — как же так, не луноверин, так снотворное. Присела рядом, стала гладить волосы доктора.

— Бедный мой Ванечка, совсем измучился, намаялся. Ты спи, я сама все устрою.

И принялась за перекрытия. Те были деревянными: балки пядь на пядь, ну может, больше — с кувырком, досками обшитые, меж ними смешанные с глиной опилки, уже довольно ветхая конструкция, ведь отель еще во времена Бонапарта построен. Ульяна, аккуратно приподняв ковер, вскрыла с помощью ножа доски паркета и принялась за верхний ярус дощатой обшивки — кропотливо, не спеша, с сильным нажимом, чтобы сухие доски издавали как можно меньше звука.

Вжик-вжик, минуту-две не двигается, потом опять вжик-вжик, остановится. Ночь, тишина. Если действовать в полную силу, в радиусе нескольких номеров будет слышна ее работа.

Ульяна приготовилась терпеливо пилить несколько часов кряду с попеременным отдыхом. Хуже всего было бы соседям из номера этажом ниже, но, к великому счастью девушки, внизу располагался небольшой коридорный выступ с горшком фикуса на подоконнике.

А ежели Иноземцев проснется, ведь только рад будет увидеть ее, да и то, как она старается с бесконечной преданностью и трепетом чувств уберечь его от возможного преследования. Осталось лишь с Нойманном разобраться, а потом она смело может сюда под своим обычным видом вернуться.

Доктор спал как убитый. Порой Ульяна вскакивала, шла в спальню, склонялась — дышит ли? Дышал, сопел, но до того крепкий сон у него был, что даже ни разу с боку на бок не перевернулся. Присев на край постели, в очередной раз устроив передышку, стала эту бромкамфару разглядывать, откупорила флакон, высыпала на ладонь пилюльки. Как бы не перестарался он с их приемом. Вздохнула, две штучки в кармане спрятала, решив Нойманну показать, чтобы он ее успокоил, не опасные ли таблетки пьет Иван Несторович.

Пыхтела и кряхтела девушка едва ли не до самого рассвета. Наконец, вырезав квадратное отверстие, чтобы беспрепятственно просунуть руку и распилить нижний ярус, она сотворила два надпила и поперек волокон балки. Вернула паркетные доски на место, расправила ковер и с замиранием сердца попробовала носком наступить, потом стопой — чувствовалось, что пол под ногою чуть прогибается, значит, ежели топнуть посильнее или подпрыгнуть, можно основательно провалиться, главное — костей не переломать.

Прыгать с высоты Ульяна умела с детства. Тут особый секрет надобно знать: просто на секунду вообразить, что ты птица, расправить крылья и ух — вниз, а едва земли коснешься, тотчас калачиком свернулся и покатился, будто колобок. А там хвать горшок фикуса и в окно его, а следом и сама. Во двор скакнуть да через забор перепрыгнуть — дело двух минут.

Ранним утром, еще до завтрака, чтобы случаем не натолкнуться на доктора в этаком наряде — узнает ведь свою Ульянушку, а при людях объяснять, что да почему, несподручно, — собралась в обратный путь. У стойки в вестибюле она натолкнулась на недовольную даму, которая жаловалась портье, что не могла уснуть, так как всю ночь под полом скреблись мыши.

Ульяна побелела от страха, но тотчас нашлась.

— О почтенная фрау, — воскликнула она, неуклюже подбегая к ней и размахивая клеткой с крысой, — это моя вина, моя, приношу тысячи извинений. Вечера вечером Марта, встревоженная падением за стойку, была сама не своя. Да, ее мордочка подергивалась от нервных конвульсий, поглядите, она до сих пор дрожит. Марта сбежала, проклятая, забилась где-то в угол в коридоре. Насилу я ее сыскал лишь к рассвету — на лестнице сидела. Один из коридорных подтвердит мои слова, он сам мне помогал сыскать питомца! Простите меня ради всех святых. Быть может, я как-то смогу загладить свою вину? Не желаете погладить это пушистое чудо? Марта любит ласку! Какая у нее чудесная шерстка, это оттого, что я ежедневно кормлю ее беконом, да, она любит бекон. Такая у меня Марта, да. Хотите погладить?

Но дама отдала бы сейчас все на свете и еще несколько таких же неспокойных бессонных ночей в придачу, чтобы странный рыжеволосый натуралист в пробковом шлеме перестал совать ей под нос это отвратительное чудовище. Она наскоро пробормотала слова прощения и убежала.

Анри Буаселье пожал плечами, изобразил глуповатую улыбку. Потом расплатился за номер и вновь рассыпался в словах благодарности и извинениях, ухватив руку портье и энергично ее тряся, в завершение горячего прощания похлопал по плечу и незаметно сунул в нагрудный карман его форменного пиджака дубликат от 135-го номера.

До окрестностей Бармена Ульяна добиралась уже на почтовых санях. В дороге, не замечая тряски и покачивания, чудно и со спокойным сердцем отоспалась, запас сил восстановила после этакой операции. И посложней дельца проворачивали, бывало! В лесу извозчика отпустила, мол, дальше чудесной тропинкой дойду, воздухом подышу. Переоделась в зарослях ежевики, снегом припорошенных, крысу отпустила на волю, а клетку утопила в реке и бегом направилась к Герши.

Адвоката одного опасно было оставлять, еще чего вздумается тому полицейских на нее натравить. Каждый раз, возвращаясь, приходилось к гостинице Петерманн и так и эдак подкрадываться, издалека в бинокль высматривать, не толпятся ли шустрые темно-зеленые ищейки в касках со звездой. Но и на этот раз напрасно тревожилась Элен Бюлов: с искренним волнением ждал адвокат приезда девушки, сидя на ступеньках крыльца гостиницы.

— Ну что же? Нашли вы месье Иноземцева?

Та улыбнулась, кивнула, игриво подмигнув, рада была несказанно, что в отель удалось попасть, да еще и пол незаметно подпилить. Но Герши об этом не рассказала. Сей секрет будет только ей одной да Ивану Несторовичу принадлежать. И то, господь распорядится, и не понадобится тайный ход из отеля «Брайденбахер Хоф». Так уедут — без хвоста и шумихи. А может, и вовсе через парадное крыльцо под фотографические вспышки газетчиков, победителями. Ну это если удастся статью хорошую состряпать.

И довольная, подхватила под руку Герши, оба отправились на телеграфную станцию.

— Все, — сказала Ульяна, — будет лямку тянуть: пусть Ромэн ищет журналиста.

«понял тчк», — ответил тот.