Семь
Житейская заповедь Уилла № 7: Иногда, чтобы сохранить рассудок, нужно немного свихнуться

Они пошли дальше. Уилл вновь попытался мысленно связаться с Дейвом и вновь не получил ответа. Торопливо пройдя по лесу ярдов пятьдесят, они вышли на край большой поляны, поросшей высокими светлыми травами, где их ждало необычайное зрелище.

С полдюжины цветков высотой шесть футов – на первый взгляд, явно гигантские родичи цветочков с другого берега – тесно сгрудившись, брели один за другим по широкому кругу, поднимая облака пыли. У них были такие же венчики ярких многоцветных лепестков. Мощные кроваво-красные стебли с веточками, очень похожими на руки, покоились на сплетении толстых корней, создававших прочное основание. Более внимательный взгляд показал, что на цветы наброшена тугая веревка, связавшая их друг с другом, поэтому они передвигались все вместе.

В двадцати футах от них, держа в руке второй конец веревки, стоял Ник. В другой руке он держал кнут и щелкал им, когда цветы нарушали очертания круга. Каждый удар хлыста обрывал с ветвей этих существ по несколько листьев, и при каждом ударе цветы вздрагивали.

– Правильно, идите, так и нужно. Очень скоро вы будете готовы для родео…

Все хором закричали:

– Ник!

Он сразу остановился, поднял голову, увидел их и весело помахал:

– Привет, мальчики и девочки, вы как раз вовремя!

Все вместе они вышли на поляну. Цветы дружно повернулись к ним и хищно, точно как маленькие, раскрыли лепестки, демонстрируя пасти и начиная подбираться к ним.

Ник дернул за веревку, щелкнул кнутом, и они сразу отступили.

– ПРЕКРАТИТЕ! – Повернувшись к друзьям, он предостерег: – Не подходите слишком близко, mes amigos. По двум причинам. Я еще не до конца их сломал. И они воняют хуже навоза.

Уилл повел остальных в обход по опушке к Нику, далеко огибая цветы.

– Где ты вошел? – спросил он.

– Приземлился на дерево, примерно в полумиле отсюда в той стороне, – ответил тот, указывая себе за спину. – Веселуха.

Они дошли до него и теперь обнимались и хлопали друг друга по спине, от чего Нику один раз пришлось отвлечься: обнимая Аджая, он щелкнул кнутом, усмиряя пленников.

– Боже, это тревожно, – сказал Аджай.

– Представьте себе, что я чувствовал, – сказал Ник. – Эти говнюки вышли из леса, окружили дерево и стали принюхиваться, не успел я вытащить занозы из задницы.

– Мы встретили их родичей на том берегу реки, – сказала Элиза.

– Маленьких родичей, – пояснил Уилл, показывая рукой размер. – Вот такусеньких.

– Шутки в сторону, – отозвался Ник. – Должно быть, на этом берегу больше обалденной подкормки для цветов или еще что-нибудь.

– По всей видимости, они плотоядные, – сказал Аджай.

– Ты мне будешь рассказывать! Ты видел, сколько зубов у этих щеночков? – Он достал из ножен на бедре мачете и взмахнул им. – Пришлось порубить немало этого вегетарианского мяса, прежде чем они от меня отстали. Где тренер?

– Мы его еще не нашли, – ответил Уилл.

– У нас у самих было несколько знаменательных столкновений с местной фауной, – сказал Аджай. – Или мне следовало сказать – с местной флорой? Если подумать, они и то, и другое, верно?

– Да не знаю, как они называются, это твой конек. Но я не сказал еще, что на меня наседала сотня таких засранцев, целая стая, как зомби?

– Почему ты решил, что поймать их и так связать – хорошая мысль? – спросила Элиза.

– Ладно – я спрыгнул, напал и только начал забавляться, как мне пришла в голову мысль: а нельзя ли тут капельку наварить…

Пленные цветы снова начали приближаться к ним. Ник сильно дернул за веревку и пригрозил им мачете.

– Кому сказано: ПРЕКРАТИТЕ, ЛОХИ!

Цветы, дрожа, отступили.

– Наварить? – беспомощно спросил Аджай у Уилла и Элизы.

– Да, это просто эта… как ее… фигура речи. В общем, тут шлялись повсюду только эти придурки. – Ник скверно изобразил западный выговор. – Я вытащил свое верное лассо и начал гонять этих полудиких лошадок на бесполезных стебельках: марш туда, марш сюда!

– Серьезно, Ник, что у тебя за план? – спросила Элиза, глядя на дрожащие цветы.

– План? – переспросил Ник. – Да я просто время убивал, знаешь ли, ожидая вас, ребята. Никакого плана у меня не было.

– Конечно, не было, – сказал Аджай.

– Но я подумал, что из них может получиться шикарная собачья упряжка.

– Здесь нет снега, и они движутся со скоростью три мили в час, – сказал Уилл.

– Это верно. – Ник кивнул и ненадолго задумался. – Пожалуй, все зависит от того, насколько мы торопимся. И мы все еще можем наткнуться на снег – где-нибудь. А где мы, кстати? На Амазонке?

– Ты уже много лет сидишь на Амазонке, – сказал Аджай.

– Мы в Небытии, – сказала Элиза.

– О, значит, портал сработал? Здорово! И что теперь? Чувак, я страшно голоден. Хорошо, что мы прихватили с собой кое-что, но я подумал, что надо определить паек, поэтому хавать не стал. И поискал, но не нашел ничего съедобного. А вы?

– А что ты думал найти, магазин сэндвичей? – спросил Аджай.

– Верно, как у капитана Науки. Я скорее думал об орехах и ягодах. Знаете, еда джунглей.

– Он совершенно не понимает иронии, – сказал Аджай Элизе, покачав головой.

– Да, конечно, валяй, прикалывайся надо мной, только, если в этих джунглях орехи величиной с эти петунии, я мог бы неделю прожить на одной фисташке.

– Если она не съест тебя первая, – сказал Уилл.

– Интересно, – заметил Ник, задумываясь.

Элиза подошла на несколько шагов ближе и стала разглядывать цветы. Они слегка отпрянули от нее, а когда она протянула к ним руки, две твари раскрыли лепестки и вроде как зашипели.

– Назад, солнышко! – крикнул Ник, снова дергая за веревку. – Итак, Уилл-медведь, кстати, о планах. Каков наш план?

Уилл не успел ответить. Элиза сказала:

– Они могут чувствовать.

– Конечно, могут, – согласился Аджай, подходя к Элизе, но держась подальше от цветов. – То, что гальваническая поверхность в растительном царстве реагирует на стимулы, – давно установленный факт.

– Я не говорю о местной реакции, – сказала Элиза. – Я думаю, эти существа могут оказаться разумными.

Ник достал из рюкзака и открыл пакетик арахиса.

– Конечно, они разумны, малышка. Ведь они ходят.

– Она сказала «разумные», а не «ходячие», – сказал Аджай. – То есть они могут ходить и думать. Как мы видим, одновременно, в отличие от тебя.

– Ха-ха! – сказал Ник. – Кто-нибудь хочет орешков? Обжарены в меду.

Аджай сунул руку в пакет и взял горсть.

– И что, Элиза? – спросил Уилл, глядя, как реагируют цветы на то, что он подошел к ней.

– Если они умеют думать, возможно, у них есть память. И, может, даже какая-то способность общаться…

– А то и речевой потенциал, – сказал Аджай; все посмотрели на него, и он добавил: – Это явно межвидовые гибриды, но невозможно сказать, с какими существами их скрестили, так что, я бы сказал, открываются любые возможности, нет?

– Хочешь говорить с ними? – спросил Ник, жуя и улыбаясь. – И что они нам скажут? «Чувак, у меня сегодня так ноют корни…» «Ужасно вкусный жук… О, да это бабочка!»

– Ник, ты не захватил с собой карту? – спросил Уилл. – На которой очень удачно отмечено, где находятся Дейв и тренер Джерико?

– Вот уж нет, – фыркнул Ник.

– Тогда, пожалуйста, помолчи, пока мы пытаемся что-то узнать у твоих любимцев, как ни странно это звучит. Но кнут и мачете держи под рукой, ладно?

– Это можно.

– Спасибо.

Изучая цветы, Аджай бросил в рот еще орехов.

– Каким может быть самый прямой путь к их сознанию? Если у них, конечно, есть сознание или хотя бы примитивный мозг.

Уилл и Элиза переглянулись: у них возникла одна и та же мысль.

«Хочешь попробовать?» – спросил он.

«Ты начинай, – ответила она. – Я еще перезаряжаюсь».

– Присматривай за ними, Ник, – сказал Уилл. – Хочу кое-что попробовать.

Он сделал несколько шагов к существам. Включил Сеть и сосредоточился на цветах. Лишив их внешней видимой поверхности, он теперь видел их сложно организованные биологические системы, жизненные силы циркулировали благодаря обширной сети клеточных взаимодействий. Вспомнив мультфильм, который недавно показывали на уроке биологии, он подумал, что цветы вроде бы поглощают углекислый газ и выделяют кислород. Как самые обычные растения.

Вот только…

Уилл сосредоточился только на одном цветке. За лепестками и отвратительными шипастыми мандибулами он увидел небольшую плотную массу величиной с мячик для гольфа. Растительно-зеленую, пульсирующую кинетической энергией, но проходящую цикл непрерывных изменений цвета: синий, желтый, намеки на оранжевый и пурпурный.

– Ник, замахнись на них мачете, – попросил Уилл.

Ник послушался. Цветы, как и раньше, в страхе отступили. И Уилл увидел, как через «мозг» этого цветка или его центральный процессор прошли волны красного и фиолетового цвета – реакция на физическую угрозу.

– Похоже, у них действительно есть что-то вроде мозга, – сказал Уилл.

– Я думаю о другой теории растительной жизни, интригующей, хотя и не доказанной и понятной только лишь посвященным, – сказал Аджай, заводя глаза вверх и влево, припоминая.

– Что за теория? – спросила Элиза.

– Она была очень распространена в Древнем мире. Связана с большинством неолитических культур, естественно, но, вероятно, не случайно стала и предметом современного научного обсуждения, когда мы подошли к изучению туземной практики шаманов с более современными методами.

– В чем суть? – спросил Уилл.

– В том, что вся растительная жизнь наделена способностью общаться невербально. Посредством того, что за неимением лучшего термина можно назвать «духовные частоты».

– Как это действует? – спросила Элиза.

– Никто не знает, это только теория. Но, если она верна, это может означать…

– Это может означать, что если мы проникнем в сознание одной из этих тварей… – сказала Элиза, чьи мысли развивались в том же направлении.

Аджай подхватил ее мысль, как бегун – эстафетную палочку.

– Можно будет общаться со всеми представителями этого вида, так как у них есть способность делиться «мыслями»…

– Коллективный разум, – сказала Элиза.

– Точно! – продолжил Аджай. – Сделаем еще один логический шаг в этом направлении: можно будет общаться со всеми растениями в целом. На каком-то грандиозном мифическом уровне.

– Чушь какая-то, – сказал Ник.

– Не помню, чтобы я тебя спрашивал, – тут же отозвался Аджай.

– Я бы сказал, стоит попробовать, – сказал Уилл.

– О чем же их спросить? – спросила Элиза.

– Не видели ли они поблизости высокого коренного американца или мертвого пилота вертолета, – ответил Ник. – И где нам раздобыть немного еды.

– Не слишком полезно, – сказал Аджай.

– На самом деле полезно, – возразил Уилл. – Секундочку.

Он включил Сеть, закрыл глаза и собрал свою ментальную энергию в облако намерений, которое затем направил к избранному цветку. Стараясь не ошеломить существо и не повредить ему, он сначала осторожно окутал его «мозг» облаком, посылая успокоительные сигналы.

Он почувствовал, как существо расслабилось и его «мозг» снова приобрел темно-зеленую окраску. А когда Уилл открыл линию связи между ними, пошла медленная эмоциональная реакция: возбуждение, всплески ненависти, свирепый гнев, сдерживаемый страхом.

Он сделал паузу, позволил существу успокоиться и снова вторгся в его «сознание», на этот раз проникая глубже – он понял, что это очень похоже на процесс обмена мыслями с Элизой и на то, что несколько раз пытался с ним сделать Лайл. Он проецировал свои мысли в мозг другого существа, но не захватнически, не с намерением причинить вред или наказать – только мягкое убеждение и попытка проникнуть в самые глубинные мысли…

Тут он почувствовал, как некая последняя линия сопротивления прогибается, и неожиданно понял, что он внутри. Впечатление было острым, неприятным, спутанным, тревожащим; это была атака на его чувства. Он оказался внутри чуждого сознания, где не было ничего знакомого или успокаивающего, и не мог найти ничего, что помогло бы ему понять, как устроено это сознание и как оно функционирует. Вокруг бурлили цвета и неопределенные силуэты, и Уилл решил, не сопротивляясь, плыть вместе с ними, куда бы это его ни привело.

Неожиданно он почувствовал, что его быстро несет в темноту какой-то подземный поток; множество силуэтов превратились во вспышки света со всех сторон. Он продолжал стремительно двигаться вперед и вниз. Все его инстинкты говорили об опасности, требовали отступить и спасаться. В нем нарастала паника, но он подавил ее одной властной мыслью:

Это помогло ему побороть страх. По мере продвижения силуэты приобретали очертания и измерения, а ощущение скорости или падения постепенно ослабевало. Очертания и краски становились все отчетливее, и Уилл понял, что видит какие-то картины, а вскоре начал их узнавать.

Затем он остановился. Совершенно неподвижно. Было прохладно и свежо. Он откуда-то знал, что находится глубоко под землей. Привыкнув к темноте, он увидел искрящееся свечение, исходящее от груд мха на другой стороне помещения, и скорее почувствовал, чем увидел вокруг себя мощную корневую систему – огромные, корявые, змеящиеся трубы органической материи тянулись вверх, вниз и во всех направлениях.

Ему пришло в голову, что, возможно, он попал сюда по одной из этих «труб». И что, если захочет, сможет продвигаться по любой из этих окружавших его теперь бесчисленных труб.

И, двигаясь по ним, он может попасть в любое место в Небытии. Он знал, чтобы определить это, существует особое слово, и оно всплыло в его сознании.

Вездесущие.

Потом в поток его сознания начали проникать другие образы, поступавшие из какого-то внешнего источника, и, переводя их в более легкий в обращении контекст, он начал воспринимать «мысли».

Значит, Аджай был прав. На этом самом первичном, базовом уровне они все связаны. И он, очевидно, вступил в контакт с источником или средоточием этого разума; Джерико, подумал он, мог бы назвать это «великим духом». Уилл глубоко вздохнул и решил нажать чуть сильнее, спроецировать себя глубже, пока не достигнет той точки, в которой «они» превращаются в…

Он воспринял это не в словах, но с помощью кристально ясных картин, передававших идеи. Почти как иероглифы. Многого он не знал и вначале не мог проникнуть в их смысл. Но потом обнаружил, что немногие понятные ему даются без усилий, а за ними постепенно последовали и остальные, и наконец возникли более связные мысли.

Уилл решил задать вопрос, конструируя его из тех же самых символов:

В ответ возник образ существ, которых цветы называли «Творцами», – высоких, грозных, страшных фигур, монолитных, окутанных плащом тьмы, с лицами, скрытыми в глубокой тени. Группы таких существ возвышались над растениями со зловещими намерениями. Уилла охватил страх.

Его затопил поток эмоций; «чувства» показались ему наименее чуждым в растениях, и Уилл понял, что ему рассказывают всю историю их существования.

Он стал свидетелем самого процесса их создания, того, как эти существа перешли от идеи жизни, от чертежа, реализуемого с помощью каких-то загадочных средств, к примитивным физическим формам, которые медленно, очень медленно начали эволюционировать, прорываться из земли к свету и жизни, к пробуждению чувств. Далее следовал бесконечно долгий период смены жизни и смерти – физического умирания, но не исчезновения, сохранения силы рода и духовного плана – длительное мирное существование.

А затем, откуда ни возьмись, – мучительное яростное уничтожение; Уилл понял, что существ вырывали из земли, срывали с корней. Перенесли в какое-то стерильное, абсолютно чуждое, в основном металлическое окружение. Лишили питания, воды, естественного освещения, резали, разрывали на части и снова сшивали – отвратительные, бессердечные эксперименты.

Уилла словно захлестнула волна огня, от приступа резкой боли он едва не согнулся вдвое. Никакой границы между ним и этими существами больше не было. Он чувствовал то, что чувствовали они, знал то, что знали они.

Теперь частью их природы стало что-то еще. Некое далекое, нежеланное другое. И сквозь эту боль Уилл ощутил странное и мощное родство с этими существами.

Во время этого обмена он получил другое отчетливое впечатление: он может вести с ними более глубокий диалог.

И тогда, пользуясь своими картинами, как годовалый малыш, сражающийся с элементарными кубиками языка, Уилл спросил:

В ответ он мгновенно получил многочисленные картины Небытия. Целый их поток, такой быстрый, что он с трудом успевал обрабатывать увиденное.

Он увидел нечто вроде огромной крепости или города (в голову ему пришло слово «цитадель»), эпическую постройку, врезанную в пологие холмы перед величественным горным кряжем с заснеженными вершинами. Не похожую ни на что из того, что они до сих пор здесь видели.

Пока все шло хорошо. Он задал другой вопрос.

Где… – он вспомнил о тренере Джерико, вызвал в сознании его образ – …Человек-Медведь?

Он почти чувствовал, как проводит расчеты это коллективное сознание – рассылает запросы по змеящейся под землей сети корней; эти запросы двигались быстрее электрического тока, и почти сразу он получил ответ, тоже в виде образов.

«Человек-Медведь в очень необычном месте». Одновременно пришла подбадривающая мысль, что это место от них недалеко.

Но о его безопасности речи не было. Совсем.

И последний вопрос:

Где… – Уилл, как мог, показал им свое представление о Дейве, – …Крылатый Человек?

И снова пришел ответ. Гораздо менее обнадеживающий, чем предыдущий.

Цитадель.

Крылатый Человек в цитадели.

Уилл разорвал контакт с «мозгом» растений – словно внезапно выпустил из рук конец длинной натянутой веревки. Он почувствовал, что летит назад, долго-долго, падает, и потерял сознание.