Из всех моих знакомых у Пабло Эскобара самый современный образ мышления. Он подлинный эксперт в карибской геополитике, меньше чем за одно десятилетие выстроил огромное предприятие и твердо управляет им, как будто это настоящая многонациональная корпорация. В нем особый дар предвидеть будущее сочетается с веками накопленной мудростью, которая за секунды позволяет ему разобраться с насущными и срочными делами. У него под рукой всегда есть моментальное решение любых проблем. Кому угодно это могло бы показаться не просто невообразимым, но и вовсе невозможным.

Подлинная страсть Пабло – пользоваться своей властью. Вся его жизнь строится на этом принципе, что, очевидно, касается и меня. Поскольку я и люблю, и ненавижу его, поскольку я никогда не отдаюсь ему полностью, ему постоянно приходится меня завоевывать. На мне Пабло практикует навыки обольщения, которые уже пустил в ход на национальном уровне, в стране, что представляется ему чем-то вроде пристройки к асьенде «Наполес», в стране, которую он тоже пытается использовать в своих интересах. Я у него за всю жизнь единственная сверстница, а еще свободомыслящая и образованная женщина. Однако, в силу моей профессии, для него я навсегда останусь закулисной любовницей. Когда Эскобару необходимо оценить возможную реакцию других на его политическое выступление, он хладнокровно использует меня в качестве собеседника. Я выступаю в роли адвоката, прокурора, свидетеля, судьи и присяжных одновременно. Для него очевидно: пока он соблазняет свою добычу «женщину-трофей», другая женщина, женщина-журналист анализирует, допрашивает, систематизирует и почти наверняка сравнивает его с другими, равными по статусу мужчинами.

Эскобар – один из самых безжалостных людей за всю историю нации, где люди часто пропитаны ненавистью, завистью и местью. Но проходит время, любовь трансформируется. Теперь я смотрю на него, как на большого ребенка, бремя которого становится все более тяжким, полным воображаемой и бредовой ответственности за амбиции и алчность окружающих. В такой ситуации возникает желание контролировать все и вся – обстоятельства, окружение, даже судьбу тех, кто является частью твоего прошлого, настоящего или будущего.

Мой любовник не только самый осведомленный мужчина в стране, но и, как примерный сын учительницы, моралист в душе. И тем, чьей любви и уважения он добивается, он демонстрирует свой строгий этический кодекс. Каждую неделю кто-то хочет увидеться со мной, чтобы я передала Эскобару предложение о продаже сказочной недвижимости за смехотворную цену. Приласкав меня с улыбкой, Пабло неизбежно отвечает: «Нет». Причина предельно ясна – как-то у него состоялся разговор с агентом министра Карлоса Артуро Маруланды:

– Он предлагает тебе 12 000 гектаров на юге департамента Сесар всего за двенадцать миллионов долларов. В «Белья Крус» не так красиво, как в «Наполес», но подкупив кое-что по мелочи здесь и там, – говорю я, указывая на планы, которые мне оставили, – ты можешь потом объединить их, построив в центре страны гигантскую галерею, которая выведет тебя к побережью и до Венесуэлы. Скоро поместье будет стоить в несколько раз дороже. Всем известно, с запросами твоего «профсоюза» цены на землю и недвижимость в Колумбии будут заоблачные.

– Маруланда – шурин Энрике Сарасолы. Передай агенту: знаю, «Белья Крус» самое большое имение в стране после поместий El Mexicano на равнинах, где земля продается за гроши, но я не дам ему за нее и миллиона долларов. Я не такой жестокий, как отец министра. Понятно, что цена поднимется вдвойне, любимая! Но сначала ему придется подыскать кого-то другого, такого же бессовестного, как они с братом, чтобы выселить оттуда потомков бедняков, которых его отец безжалостно изгнал с наделов, воспользовавшись хаосом «Ла Виоленсии».

Пабло объясняет: «Белья Крус» – своеобразная пороховая бочка, которая рано или поздно взорвется, принеся много жертв. Отец министра, Альберто Маруланда Грильо, в сороковые годы купил первые 6000 гектаров, удвоив размер поместья. Все это он проделал с помощью полицейских и наемников-«чулавитас» (вооруженных бандитов), поджигающих ранчо, насиловавших, пытавших и убивавших. Сестра Карлоса Артуро Маруланды замужем за Энрике Сарасолой, связанным с испанской фирмой «Ateinsa», принадлежащей испанским предпринимателям Альберто Кортине, Альберто Алькосеру и Хосе Энтреканалесу. Сарасола, близкий друг Фелипе Гонсалеса, получил 19,6 миллиона долларов комиссии, присудив так называемый «Инженерный контракт века» по проектированию метро Медельина испано-немецкому концерну «Metromed» и его партнерам, в числе которых была «Ateinsa». Диего Лондоньо Вайт – глава проекта метро и хороший друг Пабло. Он договорился о существенных комиссионных и выступил посредником при заключении контракта. Вместе с братом Сантьяго Диего владеет особняками, которые Эскобар и Густаво используют под офисы. Инсайдеры свидетельствовали о невероятных хищениях и беззастенчивой алчности группы, возглавляемой Сарасолой. В итоге махинации вокруг подряда по строительству метро, позволившие многим бессовестным колумбийским адвокатам вроде Пуйо Васко и международным мошенникам наподобие немца Вернера Маусса сорвать изрядный куш, больше смахивали на гангстерские фильмы, – с этим был бы полностью согласен любой настоящий социал-демократ вроде Пабло Эскобара.

«Пороховая бочка» в имении шурина Энрике Сарасолы взорвалась в 1996 году, в правление Эрнесто Сампера Писано, когда Карлос Альберто Маруланда был послом в ЕС. Из-за действия таких групп, как «чулавитас», которых его отец использовал еще полвека назад, почти четыре сотни крестьянских семей вынуждены были бежать из «Белья Крус» после сожжения домов, пыток и убийств их лидеров в присутствии армии. Маруланду, обвиняемого в организации вооруженных формирований и нарушении прав человека, арестуют в Испании в 2001 году и экстрадируют в Колумбию в 2002-м. Две недели спустя его выпустят на основании того, что преступления были совершены не миллионером, другом президента, а вооруженными группировками, действующими в департаменте Сесар. Для «Международной амнистии» случившееся в имении «Белья Крус» стало одним из примеров вопиющей безнаказанности в новейшей истории Колумбии. Диего Лондоньо Вайт, как и его брат Сантьяго, впоследствии был убит. Почти все нажившиеся на афере с метро и на преступлениях в «Белья Крус» или их потомки теперь наслаждаются роскошной «ссылкой» в Мадриде или Париже.

– Думаю, настало время представить тебя друзьям, которые свели меня с «сандинистами», – говорит Пабло на прощание через несколько дней до моего отъезда в Боготу. – У нас важный проект, и я хочу узнать, как они тебе. Если все пойдет по плану, мы сможем жить спокойно. Ради обеспечения безопасности, на этот раз я даже не смогу тебе звонить десять или пятнадцать дней, ни до, ни после. Это сделает пилот, пригласив тебя пообедать в какой-нибудь ресторан, это будет пароль, тогда решай, когда захочешь полететь, только обязательно через два дня после звонка.

В Боготе я нахожу письмо с телевидения в Майами, они хотят провести второе собеседование и обсудить возможный контракт. Зарплата – пять тысяч долларов в месяц. Каждый день я должна быть в студии в пять утра, чтобы загримироваться, перед тем как представить несколько выпусков новостей. Пару дней спустя Армандо де Армас звонит, утверждая, что это предложение – лучшая возможность заново начать карьеру на высшем уровне. Он настаивает, чтобы я ее не упустила. Отвечаю: в 1980 году, в Колумбии, в новостях «24 часа», я за один только каждодневный выпуск в семь вечера зарабатывала подобную сумму. Не могу никому признаться: мне страшно, что кто-нибудь пошлет в журнал из Майами мои фотографии с Эскобаром, тогда контракт с североамериканским каналом будет расторгнут и разразится огромный скандал. Возвращаясь в Медельин, я показываю Пабло письмо с предложением и ужасаюсь, убедившись, что он продолжает прослушивать мой телефон:

– Пять ежедневных выпусков за пять тысяч долларов в месяц? Что о себе возомнили эти кубинцы! – и, поджигая письмо, он добавляет: – Сделаем вот что, любовь моя, я буду давать тебе восемьдесят тысяч долларов, пока ты не найдешь работу на студии, которая действительно оценит тебя по достоинству, или на канале той страны, куда бы я мог часто ездить. Но я не отдам тебе все деньги сразу, потому что ты убежишь от меня в Майами с каким-нибудь венесуэльским миллионером и я никогда больше тебя не увижу. Хотя мы с тобой не сможем быть вместе каждую неделю, сейчас, раз уж ты вернулась, я нуждаюсь в тебе как никогда. Хочу, чтобы в следующие месяцы мы вместе прожили несколько важных событий, которые должны произойти в этой стране.

Армандо де Армас не врал. Эскобар застал его врасплох и переиграл! Но я сразу отмела абсурдную мысль о попытке похищения. Очевидно, Пабло уже догадался, кто стоял за предложением кубинского канала, и я решила больше не задавать вопросов, предпочитая рассказать ему о заинтересованности итальянского журналиста его историей и возможной съемке фильма продюсерами Чекки Гори. Представив, что его жизнь может перенестись в кино, Пабло очень горд. Хотя он и светится от счастья, Пабло Эскобар прежде всего – предприниматель:

– Понимаешь, для тебя есть и другая работа, намного престижнее и прибыльнее. Передай Валерио Риве: если хочет назначить мне встречу с твоей помощью, пусть заплатит тебе сто тысяч долларов за краткое содержание и аванс за сценарий к фильму. Если он не станет писать его с тобой, сделка не состоится, если откажется платить, значит, итальянские продюсеры-мультимиллионеры не руководят проектом, а этот тип просто хочет использовать тебя, заработав кучу денег на истории, которую всем не терпится узнать. Тем более с учетом того, что скоро произойдет, меня уже не посмеют экстрадировать. Мы с тобой сможем свободно путешествовать вместе почти везде, кроме США, конечно. И в любом случае, ты всегда сможешь ездить туда каждый раз, как захочешь отдохнуть от меня… на пару дней.

Ровно две недели спустя, в середине августа 1985 года, я возвращаюсь в Медельин. Под вечер два парня встречают меня в скромном автомобиле и всю дорогу постоянно смотрят в зеркало заднего вида, убеждаясь, что за мной не следят. Не хотят, чтобы кто-то излишне целеустремленный обнаружил местонахождение Пабло. Я не спрашиваю, куда мы направляемся, а затем проваливаюсь в сон. Просыпаюсь, слыша голоса мужчин, предупреждающих по радио своего босса, что мы уже почти на месте. Когда мы подъезжаем к заднему входу асьенды «Наполес», оттуда пулей выносится маленькая белая машина с тремя мужчинами, скрываясь среди теней в ночной тишине. Парни сообщают, что это автомобиль Альваро Фаяда, командира «M-19».

Я очень удивлена, потому что была уверена: партизаны и «MAS» ненавидят друг друга до смерти. Я оборачиваюсь, глядя на машину, человек на заднем сиденье тоже поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и на мгновение наши взгляды пересекаются. Мы влетаем в имение и останавливаемся напротив главного входа. В конце коридора, под желтоватым светом, мне удается разглядеть двух или трех мужчин, которые сразу удаляются в сопровождении тех, с кем я приехала. Поскольку они ушли, когда вышел Пабло, мне не удалось никого разглядеть. Прихожу к выводу, что его гости не только располагают полным доверием, но и требуют конфиденциальности в отношении обсуждаемых тем, благоразумной дистанции подчиненных и исключительных мер безопасности.

Пабло – эксперт в области коммуникаций; его всегда моментально информируют обо всем, что происходит вокруг. Он немедленно выходит мне навстречу, открывает дверцу автомобиля и обнимает. Потом слегка отодвигает и гордо рассматривает, как будто я – произведение Ренуара, принадлежащее ему. Энтузиазм Пабло наводит на мысли: он что-то задумал и ждет не дождется представить меня гостю. Насколько я поняла, никого больше не будет. Эскобар просит угадать, кто это. Я спрашиваю: может, это саудовский принц из королевской семьи, который перевозит кучу денег на своем дипломатическом самолете, или какой-нибудь революционер из Центральной Америки, аргентинский генерал трех солнц? Вождь ацтеков? Или он из Рио-де-Жанейро, а, может, посланник Стресснера, вечного парагвайского диктатора? Когда Пабло объясняет, о ком речь, я не могу поверить своим ушам:

– Я хотел, чтобы ты познакомилась с двумя основателями и командирами «M-19». Мы уже давно дружим, но я не мог рассказать об этом, пока не был полностью уверен в тебе. После похищения Марты Ньевес Очоа мы заключили договор о ненападении. Альваро Фаяд недавно уехал, мне показалось, что его обеспокоила новость о встрече с тобой, но там, внутри, – Иван Марино Оспина, самый жесткий из командиров. Он не отреагировал, услышав твое имя, потому что годами живет в джунглях и не смотрит телевизор. Посмотрим по ходу событий, расскажем ли мы, кто ты, или сохраним инкогнито. Потом Пабло проводит рукой мне по плечу и тоном тореадора, к которому прибегает, когда счастлив, добавляет:

– Немного анонимности в данный момент не повредит тебе, правда, любимая?

– И сколько лет нашему герою XIX века, Пабло? – интересуюсь я.

Смеясь, он отвечает – где-то сорок три. Говорю: единственные колумбийцы в этом возрасте, не знающие, кто я, – мужчины из народностей в глубинах сельвы, которым неведомо о существовании испанского языка или бюстгальтера.

– Он пастух из долины Каука, который меня не боится. У него в ходу нет интеллектуальных словечек или грубостей! Обещай, что подыграешь мне и хоть раз в жизни будешь говорить на национальные или местные темы. Поклянись самым дорогим, что не заговоришь с ним о «чуме» Пол Пота или о культурной революции!

– Пабло, намекаешь, что я не могу спрашивать колумбийскую знаменитость, главнокомандующего партизанским отрядом, о методах партизан «Монтонерос» и «Сияющем пути», об «ИРА» и «ЭТА», «Красные бригадах» или «Баадер-Майнхоф», «Черных Пантерах» или «Тиграх освобождения Тамил-Илама», ХАМАС и ФАТХ? – говорю я, поддразнивая его. – Зачем ты меня позвал? Чтобы поговорить о Движении 19 апреля, сандинистах и Белисарио? Можно хотя бы спросить про взятие казарм Монкада? Гавана все еще там, между Картахеной и Майами…

– Пусть расскажет о Симоне Боливаре или о чем захочет. Сразу предупреждаю, он не заговорит с тобой о Фиделе Кастро… Я нуждаюсь в поддержке этого человека, чтобы покончить со всеми проблемами… Давай не будем заставлять его больше ждать. И, ради бога, не делай звездное лицо, этого платья уже и так достаточно! Ты очень простая и очаровательная, притворимся, будто ты всего лишь красивая и скромная девочка, ок?.. Кстати, должен предупредить, мой друг сильно «накачался»… Но мы с тобой уже привыкли к… слабостям остальных, не так ли, любовь моя?

Представляю командующего с Амазонки в камуфляже, как армейского сержанта. Он сочтет, что мне не место на встрече сильных мужчин и очень тактично сделает все возможное, чтобы заставить меня удалиться и дальше обсуждать с Пабло финансовые вопросы. Иван Марино Оспина человек среднего роста, с крупными чертами лица, редкими волосами и усами, на его фоне Эскобар – Адонис. На мне короткий шелковый костюм и туфли на высоком каблуке. Знакомя нас, Пабло очень горд. Я сразу заметила: легендарный партизанский командир на самом деле не боится ни Эскобара, ни кого бы то ни было, потому что с момента, как взглянул на меня, не отрывает пламенного взгляда от моего лица, тела, ног. Такого я до сих пор не замечала ни у одного мужчины.

Руководитель «M-19» одет в гражданское. Сообщает: он только что из Ливии, пробыл там несколько месяцев. Никто не поедет туда из Южной Америки «на экскурсию», как говорят туристы из колумбийского среднего класса. Оспина собирается торговать нефтью или оружием, а «M-19» совсем не похожа на нефтяную компанию «Standard Oil». Знаю, как Пабло восхищается диктаторами, поэтому вспоминаю, что Муаммар Каддафи решил свергнуть с престола короля Ливии Идриса I, когда увидел, как тот за одну ночь в конце 70-х потерял пять миллионов долларов в казино Монте-Карло. Я спрашиваю Оспину: знает ли он Каддафи, он говорит: нет. «M-19» ездит в Ливию только затем, чтобы потренировать боевые навыки. Когда я пытаюсь выяснить, хорошие ли отношения у «Эль Эме» («M-19») с Лигой арабских государств, оба переглядываются, и Пабло предлагает больше не возвращаться к теме далеких африканских пустынь, а поговорить о том, насколько тяжело жить в колумбийской сельве.

Иван Марино рассказывает, что провел много лет на восточных равнинах Колумбии, по которым протекают двести главных притоков Ориноко. В сезон дождей равнинные реки достигают невероятных размеров. Их бассейн, занимающий часть равнин и джунглей Венесуэлы, Бразилии и Колумбии, составляет миллион квадратных километров. Вперившись в меня взглядом, подмечая каждую реакцию на его слова, Оспина начинает рассказывать о подводных угрях. Объясняет: по их вине, те, кто сражается против олигархии в Боготе и империализма в Вашингтоне, должны быть полностью защищены, проходя реки вброд, особенно по пояс и выше, даже если сапоги и промокшая одежда – дополнительные причины язв и страданий. Мы с Пабло в ужасе слушаем истории про шипастых угрей. Они срывают мясо с жертвы кусками, пока медик хозяина территории титаническими усилиями пытается снять сопротивляющегося угря чем-то вроде щипцов. Я попадаюсь на крючок, спросив, как эти несчастные залезают внутрь: через рот, нос или уши.

– Бери ниже, они проникают через любые отверстия на теле, особенно те, что внизу! А для особ женского пола это – двойная проблема! – говорит Оспина, пожирая меня глазами, как будто хочет устроить очень убедительную демонстрацию.

Глориа Гайтан всегда говорила, что я слишком наивна для своего возраста и ума. И я решаюсь проявить это качество – широко раскрыв глаза, спрашиваю командира «M-19»:

– Иван Марино, а сколько угрей пришлось вытащить из вас за годы революционной борьбы?

Смотря на стену перед собой с толикой грусти, как будто вдруг вспомнив какую-то темную и печальную главу истории, которую хотел забыть, он отвечает: «Парочку, точно». Пабло испепеляет меня взглядом, и я ухожу в туалетную комнату, чтобы больше не подвергать его друга вопросам на выбранную им самим тему, пропагандирующую революционную идеологию.

Возвратившись, я останавливаюсь у приоткрытой двери, слыша, как партизанский командир что-то нетерпеливо требует у Эскобара:

– Нет, брат, нет и нет. Я люблю ее такой, какая она есть. Не хочу никого другого, и точка, только ее. Хочу, чтобы она ни в чем не нуждалась.

– Откуда она, такая затейливая? Ох, брат, как она сводит и разводит ноги… А как пахнет… Как двигается! Так же и в постели? Какая божественная куколка! Вот о такой умопомрачительной красотке я всегда мечтал! Нет, если хорошо подумать… Хочу двоих, как она! Да, двоих, в джакузи. Вычти их стоимость из миллиона, если хочешь!

– Из миллиона? Дай подумать, брат… Безусловно, заманчиво… Но у нас две проблемы, первая – Вирхиния самая знаменитая телеведущая в Колумбии… Она говорит, что «это как быть кинозвездой в стране без кинематографа». Посмотри, если не веришь: вот она, во всех газетах. И второе – поскольку она обо всем знает, то с ней можно поговорить на любые темы… Она мое сокровище. Чего бы я только не отдал, чтобы иметь двух таких!

– Почему сразу меня не предупредил, брат? Ладно, ладно, ладно… тогда, прости! Если хорошо подумать… Сможешь достать мне двух, похожих на Софи Лорен? Не важно, если они немые… И чем грубей, тем лучше! – восклицает Оспина, умирая со смеху.

– Конечно! Могу достать любую, какую хочешь: смуглую Софи Лорен, блондинку и даже рыжеволосую, если они поместятся в джакузи! – говорит Пабло с огромным облегчением. – И не беспокойся, брат, ничего я вычитать не буду.

Меня так и манит оставить их вдвоем и уйти спать, но я решаю войти. Толкнув дверь, встречаюсь глазами с самым разыскиваемым преступником в мире, которые с ужасом глядят на самого разыскиваемого партизана Колумбии, как будто умоляя его молчать. Пабло ласково приглашает меня сесть рядом с ним, но я не обращаю внимания и присаживаюсь к столу, где оба оставили свое оружие. Видя, что Оспина рассматривает меня на обложке «Al Día», где я стою на коленях и, кажется, раздета, но на самом деле, на мне малюсенькое бикини бордового цвета, я говорю, что могу оставить автограф на память:

– Нет, ни за что! – протестует Пабло, собирая журналы и запирая их в ящик на ключ. – А если при очередном обыске их обнаружит армия, и потом Вирхинию начнут допрашивать, чтобы узнать местонахождение Оспины, а заодно и мое?!

Я спрашиваю у Ивана Марино, почему он вступил в революционную борьбу. Заглянув в воспоминания из прошлого, где все мы храним болезненные мгновения детства, он начинает рассказывать, как после убийства Хорхе Элиесера Гайтана, в 1948 году, в его родном Тулуа «стая» консерваторов из долины Каука убила трех его дядей. Одного из них зарубили мачете на глазах одиннадцати детей. После паузы я с глубочайшей грустью начинаю свое повествование о том, как моя семья потеряла все земли в Картаго, совсем рядом с Тулуа, по вине той же «стаи». В первые годы «Ла Виоленсии» мой дедушка, либеральный министр, женившийся на консервативной землевладелице, каждую неделю ездил в свои поместья и находил очередного управляющего мертвым, с отрезанными ушами, языком и гениталиями, а его молодую жену – посаженной на кол или с разрезанным животом. А если та была беременна, а с молодыми крестьянками это часто случается, очень часто – вырванный из ее тела плод запихивали в рот убитому мужу.

– Мы с вами знаем: единственное, что «стая» консерваторов не практиковала на сельских женщинах, – каннибализм. Мужчины в моей семье никогда не брали в руки оружие, не знаю, из-за того, что были трусами или католиками, предпочитая продавать свои земли за гроши семье мультимиллионеров Кайседо, владельцам сахарного завода, которые финансировали «монстров» и, очевидно, были их друзьями и соседями.

– Не надо равнять нас! – вскрикивает Оспина. – «Стая» убивала слуг олигархов в отсутствие хозяев. В крестьянской семье, как моя, они разрывали людей на куски на глазах у детей!

Я ужасаюсь, выражая сочувствие в связи с пережитыми страданиями, испытывая глубокое уважение к истокам вооруженной борьбы в Колумбии. Замечаю: удивительно, что три такие непохожие истории, как наши, собрались здесь этой ночью, в самом значительном имении страны. История командира партизанского отряда, главы наркокартеля, и женщины без единого куска земли, родственницы половины олигархии и подруги другой половины. Я заставляю его понять, что жизнь изменчива. Теперь его друг Пабло – землевладелец, его владения в несколько раз крупнее, чем моего прадедушки и его братьев. Кроме того, имущество одного из его компаньонов с избытком превышает размеры состояния Пепе Сьерры, самого богатого землевладельца во всей истории Колумбии и друга моих предков. Так как они с Пабло хранят молчание, я спрашиваю у Ивана Марины, почему «M-19» в июне нарушила договоренность с правительством Бетанкура о прекращении огня. Он объясняет: после демобилизации его группы ультраправые начали убивать ее членов вместе с остальными мятежниками, находящимися под защитой амнистии. Я спрашиваю, говорит ли он о «MAS».

– Нет-нет-нет. Благодаря этому человеку, – отвечает он, указывая на Пабло, – мы друг с другом не связываемся. Правительство – наш общий враг… А, как вы знаете, «враг моего врага – мой друг»… Министр обороны, генерал Мигель Вега Урибе, и начальник объединенного штаба Рафаэль Самудио Молина, поклялись покончить с левыми. Если при правительстве Турбая нас сажали в тюрьму и пытали, Бетанкур не оставит в живых никого. Колумбией продолжают управлять «стаи» Лауреано и его сына Альваро Гомеса. Только сейчас это военные, которые верят, что в наших странах все можно привести в порядок только действуя, как Пиночет, истребляя безоружных левых, как тараканов.

– Да, в моем кругу почти никто не скрывает своего восхищения чилийской моделью, но Альваро Гомес – не Лауреано, командир… Кстати, хотя вам и трудно будет в это поверить, в 1981 году я отказалась от самого высокооплачиваемого места на телевидении, потому что от меня требовали называть вас и ваших товарищей «группой душегубов», в выпуске новостей «24 часа», возглавляемом Маурицио Гомесом, сыном Альваро и внуком Лауреано.

Оспину, кажется, удивляет, что кто-то вроде меня мог стольким пожертвовать, отстаивая свою политическую позицию. Объясняю: поскольку теперь я принадлежу к тем, у кого ничего нет, мне тоже терять нечего. Пабло прерывает нас, обращаясь к Оспине:

– Вирхинию уже успели уволить из другого выпуска новостей за поддержку создания «профсоюза»… И она только что отклонила предложение канала Майами, потому что я убедил ее остаться здесь, в Колумбии, несмотря на то, что все наши враги оставили ее без работы. Брат, эта женщина храбрее нас обоих. Поэтому она такая особенная, и я хотел, чтобы вы познакомились.

Пабло поднимается и подходит ко мне. Партизанский командир встает, чтобы попрощаться. Кажется, сейчас он смотрит на меня совершенно другими глазами. Оспина прилично под кайфом и напоминает гостеприимному хозяину, чтобы тот не забывал об обещанном одолжении. Эскобар предлагает ему поужинать, и они договариваются встретиться позже, в полночь. Перед тем как проститься с ним, я желаю успехов в борьбе за права слабых:

– Берегите себя и можете на меня расчитывать, когда понадобится микрофон, если мне его еще когда-нибудь вернут…

– Как тебе мой друг? – спрашивает Пабло, оставшись со мной наедине.

Говорю, что Иван Марино показался мне храбрым, смелым и убежденным в своем деле человеком. Он действительно ничего не боится.

– Но у тех, кто не боится абсолютно ничего, типаж самоубийцы… Думаю, ему не хватает влияния, Пабло. Не могу представить, если б Ленин просил у Арманда Хаммера перед журналисткой двух проституток. Или чтобы Мао Цзэдун, Фидель Кастро или Хо Ши Мин, который говорил на десятке языков, был под наркотой. Кстати, зачем ему миллион?

– Чтобы избавиться от моих судебных дел и задать всем жару. Если они исчезнут, меня не смогут экстрадировать, – признается Эскобар, победоносно улыбаясь.

– Но, Пабло, ты так не восстановишь свое доброе имя и не докажешь невиновность! Судьи и гринго накопают что-то новое! Иван Марино навел тебя на подобные мысли?

– Знаешь, мне невозможно что-то навязать. Это единственный способ – другого нет. Пройдут годы, пока они что-то нароют… Думаешь, кто-то добровольно вызовется свидетельствовать против нас? Где они такого возьмут, из клуба анонимных самоубийц?

Пабло объясняет: их с партнерами судебные дела уже во Дворце правосудия. Апелляции, дошедшие до Верховного суда, были бессмысленны. Конституционный суд начнет следствие по удовлетворению требований североамериканского суда по их экстрадиции, это всего лишь вопрос недель.

– Значит, чтобы достать откуда-то пачку бумаг, ты согласен заплатить миллион долларов?

– Это никакая не пачка, любимая, это – 6000 исков. Скажем, это… – несколько ящиков.

– Думала, твое прошлое умещалось в несколько телефонных справочников, но не горы таких справочников, ради бога, Пабло!

– Ты меня недооцениваешь, любовь моя… Ты в руках самого крупного преступника в мире. У меня есть новость: через пару месяцев я стану обычным человеком без судебного прошлого, как и ты…

Смеясь, он целует меня, прежде чем я успеваю ответить.

Эскобар надевает кеды и говорит, что ему нужно оказать услугу своему другу, пока тот не свел его с ума.

– Пабло, «M-19» на самом деле обычно действует очень мощно, но это Дворец правосудия, а не доминиканское посольство… Тогда все получилось, потому что посольство находится на спокойной улице, где много путей входа и выхода, но Дворец правосудия выходит на площадь Боливара, огромную и открытую. Два единственных прохода узкие, а на обратном пути – казармы батальона Президентского полка. Что, если партизаны случайно выстрелят, убив какую-нибудь несчастную секретаршу, мать троих детей, или одного из полицейских на входе? Это здание ко всему готово, любимый. Войти во дворец, должно быть, очень легко, выкрасть бумаги – слегка посложнее, но выйти оттуда – невозможно! Не знаю, как они собираются это сделать. И на самом деле – даже не хочу знать…

Эскобар садится на край кровати и берет мое лицо в свои руки. За мгновение, кажущееся вечностью, он пробегает пальцами, как будто стараясь запомнить его, пристально смотрит на меня, словно роясь в моих глазах, проверяя, что за очевидным неодобрением захвата дворца не скрывается опасность возможной огласки, и предупреждает:

– Ты никогда и ни с кем не должна говорить о произошедшем здесь этой ночью, ясно? Ты не знакомилась с Оспиной, не видела, как уезжает Фаяд. Если тебя спросят обо мне, мы тоже не встречались. Не забывай ни на секунду, что они запытывают людей на допросах до смерти, чтобы получить информацию о местонахождении таких типов, как мы… Тот, кто ничего не знает, заканчивает хуже всех, а тот, кто знает, «запоет» в первые десять минут! Мой друг – умелый стратег, и его доблесть в бою известна всем. Больше не беспокойся, это будет моментальный и чистый удар, они профессионалы и до настоящего времени никогда не промахивались. Я умею выбирать людей в своем окружении и поэтому выбрал тебя… где-то из десяти миллионов женщин! – говорит он, целуя меня в лоб.

– Какая толпа претенденток… И зачем ты хотел познакомить меня с Иваном Марино, Пабло? – интересуюсь я.

– Потому что только такой влиятельный лидер, как он, может оказать мне подобную услугу. А ты должна по-другому взглянуть на реальность, не оценивая ее как твое окружение, поверхностная и фальшивая верхушка общества… Есть еще много причин, о которых мне нельзя рассказывать, – могу только ответить, почему я так редко звоню и не вижусь с тобой, как бы того хотел, но раскрывать секреты своих союзников я не вправе. А теперь постарайся отдохнуть, через несколько часов за тобой приедут и отвезут в отель, перед тем как рассветет. Вот увидишь, через пару недель мы уже будем праздновать успех операции, откупорив бутылку твоего любимого шампанского «Rosé».

Я погружаюсь в его спасительные объятия, Пабло целует мои волосы. Так ведут себя мужчины с той, которую боятся потерять, зная, что ей грустно. Он гладит меня по щеке и молча встает.

– Я позвоню тебе через несколько дней. И, ради бога, держи «беретту» в кармане, а не в сейфе. У меня много врагов, любимая.

Мы никогда не знаем, увидимся ли снова, но я всегда предусмотрительно не упоминаю об этом. Это как поставить под сомнение его абсолютную уверенность в том, что смерть, очевидно, обходит его стороной, в отличие от остальных. Открыв дверь, Пабло на мгновение оборачивается, чтобы послать мне последний поцелуй, а мне лишь удается произнести:

– Пабло, «M-19» приносит нам одни несчастья. Думаю, вы совершаете безбашенный поступок…

И снова я вижу, как он уезжает, тихо унося в темноту свой крест, о котором известно только мне. Слышится его свист. Пару минут спустя я наблюдаю из окна, как он отдаляется в сопровождении группы людей. Мне интересно: у кого-нибудь еще, кроме этого богатого и влиятельного, но такого беспомощного перед законной властью человека, таится в душе ужасный страх перед экстрадицией? Знаю: никто больше ему не посочувствует, а я никому не смогу признаться в накатывающем на меня беспокойстве. Я осталась одна, размышляя о деле всей жизни двух друзей, один из которых борется за права бедняков, а другой – за права богачей; о боли и ужасах, которые эти храбрые мужчины спрятали глубоко в сердце из плоти, свинца, камня и золота. Мне грустно и тревожно, я все думаю: действительно ли Пабло контролирует Ивана Марино, спонсируя его, или партизанский командир манипулирует мультимиллионером, прибегая к уникальной способности оказывать услуги, от которых, возможно, будет зависеть вся оставшаяся жизнь Пабло и моя заодно…

C последней ночи в асьенде «Наполес» прошло уже десять дней. Сейчас 29 августа 1985 года. Открыв газету, я обнаружила, что Иван Марино Оспина убит в Кали во время столкновения с армией. С одной стороны, я искренне сочувствую потере грандиозного воина, а с другой – ощущаю сильное облегчение, потому что знаю: без его отваги и сильного духа абсурдный план отменили или, по крайней мере, отложили.

Я, как и Пабло, обожаю Симона Боливара, умершего в Колумбии с сердцем, разбитым неблагодарностью освобожденных им народов, и молюсь «Освободителю» за душу партизанского командира, жизнь которого пересеклась с моей на несколько коротких часов. Я задумалась: как долго армия преследовала Ивана Марино? Меня пробирает озноб при мысли, что убить могли Пабло. Я думаю о том, что он должен чувствовать, потеряв своего друга, зная: с этого момента меры безопасности усилятся до предела, мы наверняка не будем видеться неделями.

В середине сентября Эскобар преподносит сюрприз – мои любимые танго: «Ни одна» («Ninguna») и «Прогуливаясь на углу, где ты живешь» («Rondando tu esquina»). Кажется, эта песня, которая всегда так нравилась мне, теперь напоминает только, насколько я загнана в угол. На следующий день Пабло звонит, заявляя, что непрерывно по мне скучает, и просит всерьез поработать над анонсом фильма. Если итальянцы не возьмутся за его экранизацию, это сделает он. В начале октября Эскобару уже очевидно: суд одобрит его экстрадицию, поэтому придется исчезнуть на некоторое время. Он дал мне понять: план по захвату Дворца правосудия провалился, объясняя, что не может взять меня с собой, не подвергнув опасности. С надеждой на скорую встречу, когда станет безопасней, он прощается под серенаду марьячис, с романтическими обещаниями: «Если они нам позволят» («Si nos dejan») и «Октябрьская луна» («Luna de octubre»).

В течение следующих недель я стараюсь забыть все, что произошло той теплой августовской ночью. Но воспоминания об отваге Ивана Марино и победоносном тоне Пабло мелькают в моей памяти, как чернокрылая бабочка. До нас, журналистов, снова и снова доносятся слухи об угрозах судьям Верховного суда со стороны «Экстрадируемых» и «M-19», но никто не обращает на них внимания, потому что почти все работники СМИ уже к такому привыкли и убеждены, что в Колумбии «брехливая собака редко кусает».

6 ноября 1985 года. В вестибюле отеля «Хилтон» я встречаюсь с коллегой. Мы вместе ведем радиопередачу о национальном конкурсе красоты. Событие, которое год за годом собирает в Картахене известных персон и любого, кто хоть чем-то прославился в мире косметической и модной индустрии. Королевы прибывают в сопровождении свиты из своего департамента, с женами губернатора и мэра региональной столицы. За день до «Вечера коронации», проходящего в конференц-зале, после которого всегда организуют грандиозный официальный бал в клубе «Картахена», приезжает губернатор, его родственники и должностные лица из каждого департамента, а также главы СМИ со всей страны. Последние обычно хотят взять интервью у политиков и воспользоваться моментом полюбоваться таким количеством красивых женщин. На тот момент взаимосвязь наркоторговли с политикой ни для кого не секрет. Общеизвестно, что без поддержки босса департамента руководство и не мечтало бы оплатить расходы королевской свиты из ста или двухсот человек: в нее входят родственники и друзья, две дюжины господ из высшего общества, бывшие королевы красоты с мужьями и региональные чиновники. Кроме того, неудивительно, если сама мисс – девушка босса или его сына, а связь начальников полиции и армейского полка с местным «королем кокаина или марихуаны» гораздо более тесная, стабильная, продолжительная и прибыльная, чем у успешного предпринимателя с очередным президентом.

Кто еще усомнится в том, что «женщина-трофей» должна присутствовать на национальном конкурсе красоты в Картахене? Костюмы и украшения на голове похожи на те, что носят мулатки из школы танца на карнавале в Рио-де-Жанейро, только они танцуют и поют полураздетые и счастливые, в то время как бедные королевы тащат украшенные перьями и сверкающие хвосты сирен весом в полсотни килограммов, при температуре сорок градусов по Цельсию, стоя на каблуках в двенадцать сантиметров. Шествие в парадных каретах и на тематических платформах, длящееся целую неделю, выматывает даже самых стойких морских офицеров, сопровождающих девушек.

Одиннадцать утра. До выборов и коронации пять дней. Огромный вестибюль кипит от возбуждения присутствующих радиожурналистов, фотографов, певцов, актеров, модных дизайнеров, президентов фирм, спонсирующих конкурс, бывших мисс Колумбия, с каждым разом все более красивых, уже с мужьями, которые гордо ведут их под руку. Члены жюри – иностранцы, единственные, кто скрывается от всех, чтобы потом никто не говорил, что ими манипулировала свита или их подкупил будущий тесть мисс. Королевы в своих комнатах готовятся к первому выходу в купальнике, в то время как прихожие на этажах, отведенные специально для них, заполнены некрасивыми мужчинами в зеленой униформе и красавцами в фирменных белых костюмах. Они с абсолютным презрением наблюдают за полчищем геев-визажистов и парикмахеров, которые, в свою очередь, с ярой ненавистью смотрят на первых и с абсолютным обожанием на вторых.

В 11.40 разражается буря. Интервью и передачи на радио прерываются: «M-19» захватила Дворец правосудия, кажется, судьи Верховного суда взяты в заложники! Мы с коллегой летим на всех парах в мой номер и вместе садимся перед телевизором. Сначала я не признаю, что происходящее как-то может быть связано с Пабло. Уверена: его нет в стране. Последнее, что могло прийти в голову моей подруге, – что я любовница Пабло Эскобара, а также что один из лидеров «MAS» мог финансировать партизанский захват. А я уж точно и представить не могла, что моя подруга – девушка одного из командиров «M-19».

Площадь Боливара – огромное пространство, в центре которого расположена статуя Симона Боливара, повернутая на восток, в сторону собора «Катедраль-Примада»; напротив нее – мэрия, рядом с которой Сенат и Дворец правосудия, выходящие на северную и южную стороны. За Сенатом – президентский дворец, «Каса де Нариньо», охраняемый батальоном президентского караула.

Двумя днями ранее охрана Дворца правосудия, резиденции Верховного суда и Государственного совета была поручена частной военной компании. Именно в этот день Конституционный суд начал бы рассматривать материалы по экстрадиции Пабло Эскобара Гавирии и Гонсало Родригеса Гачи, наряду с другими делами. Взятие Дворца совершила группа Ивана Марино Оспины, «M-19», под лозунгом «Антонио Нариньо за права человека». Под руководством командующих Луиса Отеро и Андреса Альмаралеса тридцать пять повстанцев проникли во дворец. Семь из них вошли через главную дверь, как обычные граждане, а остальные в двух маленьких грузовиках прорвались через дверь подвала сбоку здания, выходящую на узкий, всегда заполненный проспект в центре Боготы. Партизанская вооруженная группа уже убила двух охранников и управляющего Дворца. Взяв в заложники более трехсот человек, среди которых судьи, персонал и посетители, представители «M-19» требуют позволить им выступить на радиопередаче с воззванием. Они хотят заявить о притеснении тех, кто искал защиты, надеясь на амнистию, а также напомнить о неэффективности правосудия в Колумбии, поддерживающего экстрадицию соотечественников, которых будут судить в других странах.

Участники движения требуют обнародовать их программу в ежедневных изданиях, хотят, чтобы правительство предоставило оппозиции эфирное время на радио, а Верховный суд учел право на подачу петиций, зафиксированное в Конституции. Они хотят заставить президента республики или его доверенное лицо предстать перед судом, чтобы осудить его за измену мирным соглашениям с демобилизованными группами «M-19», «Народной армией освобождения» (EPL) и «Движением имени Кинтина Ламе».

В двенадцать часов дня здание полностью окружено армией. Президент по прозвищу «большой поэт» приказал освободить Дворец правосудия любой ценой. К двенадцати ночи боевые танки въехали через подвал, вертолеты группы противодействия вымогательствам и похищениям (GOES) уже высадили боевые группы на террасе здания, в то время как танк «Каскабель» снес двери дворца, выходящие на площадь, пропустив еще два танка с десантом из батальона президентского конвоя и артиллерийской школы. Белисарио Бетанкур срочно созвал экс-президентов, парламентских кандидатов, членов Конгресса и президента сената, отказываясь слушать судей и партизан. Предложения иностранных государств выступить в качестве посредника между правительством и вооруженной группой даже не дошли до него, ведь президент не простил «M-19» нарушение перемирия, основы его президентской кампании. А также поддержку «Экстрадируемых», оказанную воззванием Ивана Марино Оспины в начале года, раскритикованном остальными командующими «M-19»:

– За каждого экстрадированного колумбийца мы должны убивать гражданина США!

Танки открывают огонь, а радиостанции передают голос судьи Рейес Эчандиа, председателя Верховного и уголовного суда, который пару лет назад принял решение об экстрадиции колумбийцев в Соединенные Штаты, умоляющий президента Республики прекратить огонь, иначе убьют всех. Но начальник полиции не прислушивается к его воззваниям. Памятные слова молодого полковника Альфонсо Пласаса из артиллерийской школы, сказанные присутствующему на месте событий журналисту, достоверно описывают происходящее:

– Здесь защищают демократию, господин!

В Латинской Америке, когда глава правительства дает военным карт-бланш на защиту демократии, они знают, что делать. А все, что они могут – поквитаться по полной, выместив всю накипевшую ненависть, накапливаемую пяти– и десятилетиями борьбы с повстанцами. Наконец-то, отбросив все запреты, навязанные законами, разработанными цивилизованными людьми для защиты безоружных граждан. И тем более когда в колумбийском Дворце правосудия, среди множества следственных дел размером с телефонные справочники, содержащие судебное прошлое Эскобара и его союзников, покоятся другие коробки с 1800 исками против армии и государственных служб безопасности в связи с нарушениями прав человека. Пожар, объявший Дворец в шесть часов вечера, раз и навсегда покончил с проблемой не только дюжины экстрадируемых, но и нескольких тысяч военных.

Адские температуры вынуждают партизан и заложников отступить на четвертый этаж, к туалетам. Андрес Альмаралес приказывает выпустить женщин и раненых. Когда вечер уже подходит к концу, телефоны, по которым судья Рейес и командир Отеро связывались с президентским дворцом, умолкают. Когда Бетанкур принимает решение наладить контакт с предстедателем суда, это не удается. Технически произошел государственный переворот, возглавленный военными. Мероприятия национального конкурса красоты не отменяют и не откладывают, ссылаясь на то, что веселый и сильный дух колумбийского народа не будет сломлен трагедией. Картахенцы не позволят испортить праздник из-за событий, происходящих в Боготе.

Бой продолжается всю ночь. Когда в начале следующего дня представитель президента Республики и глава Красного Креста приезжают на переговоры с партизанами, военные не позволяют им войти во Дворец, разместив в историческом доме-музее 20 июля, вместе с двумя сотнями заложников, освобожденными Альмаралесом и военными, среди которых – государственный советник Хайме Бетанкур Куартас, брат президента Республики. Всех строго досматривает и допрашивает начальник военной разведки (B-2), полковник Эдильберто Санчес Рубиано, при участии служащих артиллерии и полицейского подразделения (F2). Некоторые из них путают невиновных с партизанами, дюжина служащих юстиции, включая судей и советников, спасены от ареста только благодаря прошениям их товарищей по службе. Каждого, кто вызывает хоть малейшее подозрение, сажают в военный грузовик и отвозят в кавалерийскую школу города Усакен на севере Боготы. Только два студента с факультета права, брошенные на отдаленном шоссе после серии пыток, позже были освобождены.

В два часа ночи весь мир с недоверием наблюдает по телевизору, как танк «Каскабель» одним выстрелом проделывает огромную брешь в стене на четвертом этаже, где прячутся оставшиеся партизаны и заложники. Потом через нее полицейские снайперы, размещенные на крышах окружающих зданий, без разбора обстреливают внутренний двор дворца по приказу начальника, генерала Виктора Дельгадо Мальярино. Тем временем армия бросается гранатами, а над местом кружат вертолеты. Несмотря на то что боеприпасы заканчиваются, партизаны отказываются сдаться гуманитарной комиссии для последующего суда, который якобы предоставит им множество гарантий. В то время как артиллерийский дождь потихоньку сломил их сопротивление, пламя почти целиком поглотило остатки дворца. Приказ военным: не оставлять никого из группы в шестьдесят человек в живых. Все, включая судей, свидетелей насилия и резни, погибают. Среди выживших остались председатель Верховного суда и четверо свидетелей в делах об экстрадиции, среди которых – правозащитник Мануэль Гаона Крус. Министерство обороны приказывает раздеть и обмыть все без исключения трупы, смыв ценные доказательства. Вход судмедэкспертов для эксгумации тел запрещен.

По приказу министра связи и массовых коммуникаций, Ноэми Санин Посады, двоюродной сестры Марии Лии Посады, жены Хорхе Очоа, колумбийские телеканалы транслируют только программы про футбол и новости с конкурса красоты. Спустя почти двадцать семь часов после захвата слышится последний взрыв, и все внутри здания утихает. В два тридцать ночи генерал Ариас Кабралес частично признает победу за министром обороны. Генерал Вега Урибе сообщает президенту, что захват предотвращен, а Дворец правосудия освобожден.

– Какой дворец – куча искореженного железа и сто обугленных трупов внутри? – изумляются все.

В восемь часов вечера Белисарио Бетанкур обращается к стране:

– Хорошо это или плохо, но ответственность беру на себя я, президент Республики.

– Какую ответственность, за что именно? За массовое убийство служащих юстиции, беспощадную бомбардировку армией и полицией? – думаю я, слушая верховного главнокомандующего вооруженных сил, в котором колумбийский народ в 1982 году, вечно обманутый иллюзией мира, которого не существует, ошибочно увидел будущего государственного деятеля.

Победителями из жертвоприношения вышли трое: военные, «Экстрадируемые» и две традиционные партии. Движение «M-19», как и другие вооруженные формирования, оказалось погребенным под пеплом судебной системы, провалившись в качестве политического проекта. Убиты одиннадцать судей, сорок три простых гражданина, тридцать три партизана, одиннадцать членов ВВС и департамента безопасности. Камеры репортеров зафиксировали, как армия вытаскивает из Дворца правосудия около десяти работников кафе, администратора и двух партизанок. На следующий день, когда семьи попросят информацию о местонахождении задержанных, им ответят, что они временно заключены под стражу в военных гарнизонах – никто не уточняет, в каких и где, и больше о них никто ничего не услышит.

12 ноября я возвращаюсь со зловещего конкурса, последнего, который я освещала за всю мою карьеру. На следующий день, 13 ноября этого ужасного года, в Колумбии происходит самая большая трагедия всех времен. Мировые СМИ забывают о ста жертвах Дворца правосудия в Боготе, переключившись на 25 000 погибших в Армеро, богатом рисовом и кофейном районе Толимы.

Задумываясь о невероятной удаче мясников на службе у государства, я утверждаю, что на моей бедной Родине, как и на всех нас, лежит проклятие. Мне любопытно: стал ли самый храбрый из мужчин трусливым монстром. Я меняю свой номер телефона и с душой, сжимающейся от страха, принимаю решение больше никогда не видеться с Пабло Эскобаром. В мгновение ока любовь к нему угасла.